Перріамъ-Плэсъ.
Перріамъ-Плэсъ былъ построенъ нѣкіимъ Годфри Перріамомъ въ царствованіе королевы Анны, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ въ теченіе многихъ столѣтій возвышался древній Перріамъ-Плэсъ -- такъ какъ родъ Перріамовъ существовалъ въ странѣ съ незапамятныхъ временъ. Когда этотъ новый замокъ отстроился, Монкгемптонъ уже посылалъ своего представителя въ парламентъ; а свободные и независимые избиратели, въ числѣ двадцати семи, были какъ-бы рабами или вассалами сэра Годфри Перріама. Онъ платилъ за ихъ вѣрность лично самъ, или тотъ кандидатъ, за котораго ихъ заставляли подавать голоса, и никто не помышлялъ о томъ, чтобъ вотировать наперекоръ сэру Годфри.
Долгое время теперешнее красное кирпичное зданіе называлось "новымъ"; но съ годами его красноватые тоны смягчились. Магноліи, посаженныя напротивъ южнаго фасада, разрослись широко и высоко; весь замокъ съ теченіемъ времени созрѣлъ, какъ плодъ на шпалерѣ.
Перріамъ-Плэсъ состоялъ изъ главнаго корпуса, съ красивымъ фронтономъ, и двухъ массивныхъ флигелей. Лѣпныя гирлянды украшали каменные фризы, тѣ же гирлянды въ уменьшенномъ размѣрѣ виднѣлись надъ дверьми и окнами. Передъ домомъ раскидывался прекрасный лугъ, осѣненный съ одной стороны группой кедровъ, а съ другой исполинскими клёнами. Налѣво отъ дома были разбиты цвѣтники, образецъ стариннаго садоводства, не тронутый нововведеніями Броуновъ позднѣйшихъ временъ. Направо были огороды, которые изобиловали обыкновенными овощами, но не могли похвастаться блестящими теплицами для фруктовъ, ананасовѣ и винограда -- все ограничивалось двумя-тремя парниками, гдѣ доморощенный огородникъ выгонялъ огурцы въ обычную для нихъ пору. Но отсутствіе теплицъ не было ощутительно въ такомъ климатѣ, при которомъ зеленый горошекъ можетъ роста до ноября и гдѣ громадныя сливы и чудные персики, безъ особенныхъ заботъ, выспѣваютъ на шпалерахъ стѣнъ. Перріамъ-Плэсъ нисколько не измѣнился за послѣднія сто лѣтъ. Войдя въ прохладныя, вымощенныя камнемъ, сѣни и очутясь среди старомодной обстановки, можно было вообразить, что время нисколько не ушло вщфедь и остановилось на томъ числѣ, которое было выставлено на стѣнныхъ часахъ, на циферблатѣ которыхъ, какъ на заглавномъ листѣ старинной книги, красовались неуклюжими римскими цифрами годъ и число, когда они были сдѣланы. Перріамы держались основного принципа -- не тратить денегъ, если можно съ достоинствомъ уклониться отъ расходовъ. Они не были скрягами или негостепріимными хозяевами; они жили какъ приличествуетъ джентльменамъ: раздавали милостыни и пособія, какъ и слѣдуетъ провинціальнымъ владѣльцамъ, хорошо ѣли и хорошо кормили свою прислугу, держали отличныхъ лошадей, но никогда не сорили деньгами попустому. Искусство вообще было у нихъ въ загонѣ. Ни одна картина -- кромѣ фамильныхъ портретовъ -- никогда не украшала стѣнъ Перріама. Нѣсколько литографій -- Оксфордъ, Болингброкъ, Попе, Гаррикъ, великій лордъ Чатамъ и докторъ Джонсонъ оживляли дубовыя панели малой столовой, и эти эстампы были новѣйшими въ домѣ. Перріамы наслѣдовали своимъ отцамъ, переходили одинъ за другимъ въ вѣчность, но ни одинъ изъ нихъ никогда и ничего не прибавилъ, ни украсилъ въ домѣ. Предметами, которыми довольствовались предки, удовлетворяли и потомковъ. Они были крайніе консерваторы -- противились всякимъ нововведеніямъ и избѣгали всякихъ излишнихъ денежныхъ расходовъ. Если Перріамская экономка, заботясь о величіи дома, отваживалась намекнуть на какое-нибудь измѣненіе въ сервировкѣ стола, или упоминала, что то или другое теперь въ большой модѣ въ Лондонѣ, то получала леденящій отвѣть отъ своего хозяина.
-- Мода! восклицалъ сэръ Обри.-- Что мнѣ за дѣло до моды! Неужели вы воображаете, что меня интересуетъ вся эта новоизобрѣтенная мишура, выдуманная для разжившихся маклеровъ и манчестерскихъ бумаго-прядильныхъ царьковъ? Въ чемъ же мнѣ и выказать себя, какъ не въ мотовствѣ! Пусть столъ мой будетъ накрытъ точно такъ, какъ при посѣщеніи моего прапрадѣда лордомъ Болингброкомъ.
"Лордъ Болингброкъ" всегда зажималъ ротъ экономкѣ. Онъ былъ почти живою личностью въ Перріамѣ. Лучшая изъ запасныхъ спаленъ все еще называлась комнатой Болингброка. Блестящій Сент-Джонъ почивалъ въ ней, когда за-ново отстроенному Перріамъ-Плэсу было не болѣе года. Одному Богу извѣстны планы, наполнявшіе его дѣятельную голову, когда она покоилась на этихъ подушкахъ. Нѣсколько лѣтъ спустя, онъ опять на короткое время посѣтилъ Перріамъ совершенно разочарованнымъ человѣкомъ; его блестящую нѣкогда жизнь не озаряло теперь никакое сіяніе, кромѣ вѣрной женской любви.
Мебель въ Перріамѣ была старинная, тяжелая, но не лишенная красоты; болѣе современная часть ея принадлежала къ знаменитой школѣ Чиппендэля -- единственной оригинальной и артистической мебели, когда-либо произведенной Англіей. Изящные пембровскіе,столики на камышевыхъ ножкахъ, буфеты съ мѣдными ручками и на мѣдныхъ ножкахъ, съ изображеніемъ когтей, держащихъ шаръ; удобныя кресла съ лирообразными спинками, вырѣзанными съ такою отчетливостью и вѣрностью, какъ будто рѣзчикомъ была сама природа; вся эта мебель отличалась легкостью формъ, а въ прочности могла поспорить съ Эддистонскимъ маякомъ, и при всей простотѣ своей не лишена была изящества, чуждаго цвѣтистой орнаментаціи и раззолоченнаго безвкусія школы Лудовика XIV. Драпировки принадлежали къ той же эпохѣ, какъ вышеупомянутые стулья и столы, но время не смягчило ихъ тоны, какъ у дерева; занавѣсы изъ индійской парчи, не уступавшія нѣкогда яркостью красокъ перьяхъ тропическихъ птицъ, все еще украшали гостиную, и несмотря на то, что полиняли, были во сто-кратъ красивѣе современныхъ фабричныхъ произведеній. Мало орнаментовъ было въ этой просторной гостиной, въ семь высокихъ оконъ и съ глубокимъ фонаремъ, выходящимъ въ садъ. Двѣ громадныя, богато раззолоченныя вазы изъ Уорстерскаго фарфора возвышались на столѣ изъ флорентинскаго мрамора, который стоялъ между окнами въ фонарикѣ; и этотъ столъ стоялъ тутъ во дни лорда Болингброка. Двѣ другихъ огромныхъ вазы въ восточномъ вкусѣ украшали противоположный конецъ комнаты, и стояли по обѣ стороны широкаго камина. На высокомъ мраморномъ каминѣ, въ майскомъ вкусѣ, не стояло ничего, кромѣ часовъ и двухъ бромовыхъ канделябръ на пьедесталахъ изъ чернаго мрамора, представлявшаго рѣзкій контрастъ съ бѣлизною мраморной досаи, на которой они стояли.
Никакіе современные пустячки не имѣли доступа въ эту чопорную гостиную. Ни Давеннортъ, ни dos-à-doe, ни центральная оттоманка не нарушали ея суровой простоты. Не было тутъ ни жардиньерки съ растеніями, ни авварія, которые заявляли бы о присутствіи и вкусахъ женщины. Ни фотографическіе альбомы, ни стереоскопы не доставляли развлеченія праздному посѣтителю. Любая коморка образцовой тюрьмы могла бы поспорить съ этой гостиной скудностью развлеченій для празднаго ума. Любитель архитектуры могъ найти чѣмъ полюбоваться въ карнизахъ трехъ футъ глубины, съ ихъ разнообразной лѣыной работой; во, за исключеніемъ архитектурныхъ красотъ, комната эта была лишена всякаго интереса.
Однакожъ для мыслителя она представляла нѣкоторую прелесть, именно своимъ спокойствіемъ. Этотъ отпечатокъ старины говорилъ о давно прошедшихъ дняхъ, когда міръ на полтора столѣтія былъ моложе. Настоящій владѣлецъ Перріама очень гордился своей гостиной, или салономъ, какъ религіозно величали эту комнату. Ни за какія блага въ мірѣ онъ не согласился бы хотъ что-нибудь измѣнить въ этомъ скудно-омеблированномъ святилищѣ. Этимъ разумнымъ консерватизмомъ онъ вмѣстѣ заявлялъ о своемъ благоговѣніи въ памяти предковъ, и сберегалъ свои деньги.
-- Завести фотографическій альбомъ! воскликнулъ онъ, когда какой-то легкомысленный посѣтитель внушалъ ему мысль украсить одинъ изъ Чиппендэльскихъ столовъ этимъ рессурсомъ для скучающихъ гостей.
-- Во времена Болингброка не было еще и въ поминѣ фотографическихъ альбомовъ, а тогдашнее общество было гораздо блестящѣе, чѣмъ теперешнее. Кто желаетъ развлечь себя, тотъ пусть почитаетъ Попэ. Вонъ въ томъ шкафу лежитъ прекрасное изданіе его сочиненій.
При этомъ баронетъ торжественно указывалъ на маленькій книжный шкафикъ, тянувшійся по одной стѣнѣ его салона. Тутъ, за рѣшеткою изъ мѣдныхъ прутьевъ, были тщательно выстроены всѣ тѣ авторы, репутація которыхъ съ каждымъ днемъ возрастаетъ среди поколѣнія, большею частью и не читавшаго ихъ -- Попэ, Прайоръ, Гэ, Свифтъ, Ст. Джонъ, Аддисонъ и Стиль. Сэръ Обри совсѣмъ забывалъ то обстоятельство, что ключъ отъ этой сокровищницы былъ затерянъ лѣтъ пятнадцать тому назадъ, и что пыль съ книгъ сметалась метелочкой изъ перьевъ, которая проходила между прутьевъ мѣдной рѣшетки.
На восточной сторонѣ дома находилось помѣщеніе сэра Обри -- просторная мрачная спальня, уборная -- обширнѣе нынѣшнихъ спаленъ, кабинетъ -- не больше чуланчика. А на западномъ концѣ дома, сообщаясь узкимъ корридоромъ, съ покоями баронета и обращенныя на огородъ, расположены были комнаты, которыя въ теченіи послѣднихъ тридцати лѣтъ, безъ малѣйшей въ нихъ перемѣны, занималъ братъ сэра Обри, Мордредъ Перріамъ. Это древне-саксонское имя было почти единственнымъ наслѣдствомъ, доставшимся м-ру Перріаму отъ его древняго рода, такъ какъ самое помѣстье переходило въ наслѣдство старшему въ родѣ, и еслибы не случайный доходъ въ двѣсти фунтовъ въ годъ, доставшійся ему съ материнской стороны, Мордредъ Перріамъ былъ бы въ полнѣйшей зависимости отъ брата. Но при настоящихъ обстоятельствахъ м-ръ Перріамъ жилъ съ братомъ на всемъ готовомъ. Онъ употреблялъ большую часть своего дохода на свою библіотеку,-- самый разнообразный сбродъ подержанныхъ книгъ, безъ системы скупаемыхъ имъ у провинціальныхъ книгопродавцевъ, съ которыми м-ръ Перріамъ велъ нескончаемую переписку. Это были такіе экземпляры, отъ которыхъ пришли бы въ восторгъ Мартинъ Скриблербсь или Домини-Сампсонъ, но которые едвали могли возбудить зависть современнаго библіофила, кожаные коричневые переплеты, старинныя изданія, между которыми наименѣе плодовитые авторы обыкновенно доходили до сорока томовъ; странная старинная бумага и шрифтъ, и при этомъ ни одного полнаго собранія, все разрозненныя; авторы, имена которыхъ сохранились только въ "Дёнсіадѣ" и мимолетная популярность которыхъ не оставила по себѣ и слѣда. Англійскія, французскія, римскія, нѣмецкія посредственности громоздились на полкахъ этого буквоѣда, и чтобы отыскать настоящаго классика среди этого безпорядочнаго хаоса, пришлось бы провозиться полъ-дня.
М-ръ Перріамъ нѣсколько разъ покушался составить каталогъ, работалъ надъ нимъ съ необычайнымъ усердіемъ, бѣгая взадъ и впередъ отъ письменнаго стола въ полкамъ съ изумительнымъ терпѣніемъ, но каталогъ его всегда приводилъ къ путаницѣ. Онъ постоянно покупалъ книги, и необходимость дополнять каталогъ вновь пріобрѣтаемыми изданіями была не по силамъ его нѣсколько слабой головѣ. Летучихъ листковъ и дополненій накопилось у него въ такомъ множествѣ, что онъ терялъ нить, и съ отчаянія бросилъ свою задачу. Въ концѣ-концовъ вѣдь онъ зналъ всѣ свои книги, онъ могъ перечесть на память всѣ ихъ заглавія, хотя, быть можетъ, зачастую и не зналъ ихъ содержанія. Онъ обыкновенно воображалъ, что мучимъ неудержимымъ желаніемъ прочесть того или другого автора, и не могъ успокоиться, пока не пріобрѣталъ его. Но, поставивъ желаннаго автора на полку, онъ этимъ, повидимому, удовлетворялся. Когда его ученые друзья упоминали имя какого-нибудь автора, м-ръ Перріамъ обыкновенно восклицалъ: "А! онъ есть у меня"! Онъ былъ слишкомъ честенъ, чтобъ сказать: "я читалъ его". Комнаты, предоставленныя м-ру Перріаму, были высоки и просторны, какъ и во всемъ домѣ. Но, несмотря на ихъ величину, книги его совершенно завалили ихъ. Отъ пола до потолка, подъ окнами, надъ каминомъ, всюду, куда можно было приткнуть полку, тянулись безконечные ряды коричневыхъ томовъ, среди которыхъ рѣдко попадались полинялые красные ярлыки новѣйшихъ изданій. М-ръ Перріамъ не могъ позволить себѣ роскошныхъ переплетовъ ни изъ тисненной замши, ни изъ пахучей русской кожи. Но, при всей его бѣдности, у него былъ источникъ утѣшенія. Онъ дошелъ самоучкой до искусства класть заплаты на старые переплеты и раскрашивать пятнышками, или крапинками или подъ мраморъ почернѣвшіе отъ пыли обрѣзы, и онъ никогда не казался такъ безмятежно счастливъ, какъ когда сидѣлъ передъ своимъ рабочимъ столомъ, наклеивая, прилаживая, всячески исправляя растрепанныя книги, при помощи баночки съ клеемъ, нѣсколькихъ обрѣзковъ опойка, кусочка алой краски, большихъ ножницъ и неистощимаго запаса терпѣнія. Въ глубинѣ души м-ръ Перріамъ сознавалъ, что еслибы можно было начать жизнь съизнова, то онъ пожелалъ бы быть переплетчикомъ. Библіотека м-ра Перріама выходила окнами на огородъ. То была просторная комната съ выступомъ, подобнымъ тому, которымъ на противоположной сторонѣ дома заканчивалась гостиная. Въ тѣ дни, когда еще водились дѣти въ Перріамѣ, эта комната служила дѣтской. Непосредственно надъ нею была спальня м-ра Перріама, а рядомъ съ ней крошечная уборная, изъ которой былъ ходъ черезъ темный корридорчивъ въ спальную сэра Обри. Несмотря на разницу въ привычкахъ, братья были искренно привязаны другъ въ другу, и любили жить по близости другъ отъ друга Лакей сэра Обри спалъ въ уборной своего хозяина, но м-ръ Перріамъ не держалъ для себя прислуги. Онъ считалъ это роскошью или помѣхой, отъ которой настойчиво отдѣлывался. Да и весь его гардеробъ не доставилъ бы ни занятій, ни выгоды его лакею. Онъ обыкновенно заводился одной перемѣной платья, которую изнашивалъ до невозможности, и тогда дарилъ подручному садовника, глухому старику, который всю осень вывозилъ на тачкѣ сухой листъ изъ сада и укатывалъ лужайки и песчаныя дорожки въ остальное время года. Этотъ старый садовникъ блуждалъ по саду, какъ тѣнь или двойникъ и-ра Перріама. Когда бывали посѣтители въ домѣ, м-ръ Перріамъ рѣдко показывался. Если же у сэра Обри не было гостей, братья обѣдали вмѣстѣ; въ его отсутствіе м-ръ Перріамъ всегда обѣдалъ въ своей собственной берлогѣ, переворачивая во время ѣды листы какого-нибудь новаго пріобрѣтенія. Онъ читалъ далеко не быстро, и въ продолженіе трехъ лѣтъ прокорпѣлъ надъ стариннымъ экземпляромъ Данга, напрягая свои бѣдные мозги надъ комментаріями, которые только затемняли текстъ.
Онъ гулялъ не иначе, какъ по огороду. Ему нравились эти прямые четвероугольники, засаженные кореньями и травами, служащими для приправа кушанья, прямыя узкія дорожки, соединенныя шпалерами земляничныя гряды, невозмутимый порядокъ и тишина этого уголка; но выше всего цѣнилъ онъ то обстоятельство, что никакой случайный посѣтитель Перріама не застигнетъ его тутъ врасплохъ. Лѣтомъ, по утрамъ, онъ приносилъ съ собою книги, и читалъ, медленно шагая по дорожкамъ, или, случалось, въ жаркій полуденный часъ дремалъ надъ открытой книгой, сидя въ бесѣдкѣ у рыбнаго прудка. Зимой же, ради здоровья, онъ для моціона бѣгалъ взадъ и впередъ между пустыми грядами. Дальше огорода не шло его знакомство съ внѣшнимъ міромъ, да ни о чемъ болѣе онъ и не заботился, пока существовала возможность поддерживать сношенія съ книгопродавцами, при удобномъ посредничествѣ почты. Такъ протекала его мирная, безвредная жизнь, и если никто не могъ сказать, что Мордредъ Перріамъ оказалъ ему какую-либо услугу, то навѣрное никто не могъ обвинить его въ причиненіи кому-либо вреда.