"Ахъ! чувство женское легко!.."
На слѣдующій день утренняя почта принесла Сильвіи письмо отъ Эдмонда Стендена, письмо, написанное изъ Соутгемптона въ ночь до отхода почтоваго парохода изъ этого порта. То было первое письмо, полученное ею отъ ея милаго. Въ Гедингемѣ имъ легко было видѣться, а потому не было никакой надобности въ перепискѣ. И ей сладко было получить это первое любовное письмо, хотя въ сладости примѣшивалась нѣкоторая горечь. Столько препятствій заграждало тотъ путь, который они обѣщали другъ другу пройти рука объ руку. Сильвія пролила нѣсколько слезъ надъ этимъ письмомъ и поцѣловала бумагу, къ которой прикасалась рука ея милаго. Въ самомъ дѣлѣ, то было письмо, которымъ бы могла гордиться всякая женщина... письмо, дышавшее такой честной и искренней любовью, какую когда-либо внушала женщина; мужественное письмо, въ которомъ молодой человѣкъ довѣрчиво, хотя и не беззаботно говорилъ о той борьбѣ, какую онъ готовился выдержать, чтобы завоевать себѣ домашній очагъ.
"Я уже началъ готовиться въ битвѣ, дорогая", писалъ онъ, "и стараюсь пополнить недостатки образованія, имѣвшаго въ виду скорѣе литературныя, чѣмъ коммерческія цѣли. Я запасся нѣсколькими лучшими сочиненіями о финансовыхъ и банкирскихъ оборотахъ, когда проѣзжалъ черезъ Лондонъ, и намѣренъ основательно изучить ихъ во время дороги. Я надѣюсь, что образую изъ себя хорошаго банкира, по крайней мѣрѣ въ теоріи, къ тому времени какъ вернусь въ Англію, такъ что могу явиться къ директорамъ Монкгемптонскаго банка съ двойной рекомендаціей: отцовскаго имени и моихъ собственныхъ познаній".
Это были единственныя дѣловыя строчки письма. Остальное было наполнено разсужденіями о розовой будущности, о райскомъ блаженствѣ, которое довѣрчивая юность склонна искать на землѣ. Но каждое слово этого письма отозвалось въ сердцѣ Сильвіи. Онъ такъ глубоко вѣрилъ ей. Ни тѣни сомнѣнія не высказывалось въ этомъ письмѣ. Оно было написано женщинѣ, въ которую авторъ письма вѣрилъ, какъ въ самого себя.
-- Я была бы самой низкой изъ женщинъ, если бы обманула такую привязанность, подумала Сильвія, со вздохомъ пряча драгоцѣнное письмо. И совсѣмъ тѣмъ я не предвижу счастливаго исхода для вашей любви.
Въ ея воображеніи рисовался иной путь, который не грозить опасностями, а, напротивъ, казался усыпаннымъ розами. Но только геній супружеской любви не освѣщалъ своимъ факеломъ этого пути. На немъ росли розы житейскаго благополучія -- розы людского почета и уваженія, витали слова великой побѣды. Но любовь отворачивала лицо отъ этого зрѣлища, и вѣщала:-- здѣсь мнѣ нѣтъ мѣста!
-- Нѣтъ, сказала Сильвія, я не могу измѣнить ему.
Къ несчастью, когда женщина говоритъ самой себѣ, что она не можетъ обмануть, то это вѣрный знакъ, что она замышляетъ явмѣну.
М-ръ Керью былъ особенно вѣжливъ съ дочерью весь этотъ день. Въ тонѣ, съ какимъ онъ говорилъ съ ней, звучала новая нота, которой Сильвія дивилась. Она не знала, что эта непривычна любезность относилась къ будущей леди Перріамъ.
-- Не нужно ли тебѣ новой шляпки или еще чего-нибудь, чтобы прилично одѣться на сегодняшній вечеръ? спросилъ онъ, когда наступилъ полуденный отдыхъ и школьники ушли домой обѣдать.
-- Мнѣ нужна кучу вещей, пап а, отвѣчала дѣвушка поспѣшно. Но если вы дадите мнѣ фунтъ, то этого будетъ достаточно.
-- Фунтъ! вскричалъ м-ръ Керью: ты, кажется, воображаешь, что я купаюсь въ золотѣ? Вотъ тебѣ полъ-соверена. Намъ трудно будетъ дотянуть до жалованья, но ужъ какъ-нибудь перебьемся.
-- Благодарю васъ, пап а, полъ-соверена все же лучше, чѣмъ ничего.
-- Смотри, будь какъ можно милѣе сегодня вечеромъ.
-- Зачѣмъ, папа? неужели вы полагаете, что два такихъ старыхъ джентльмена, какъ сэръ Обри и м-ръ Перріамъ, обратятъ вниманіе на мою наружность?
-- Сэръ Обри -- джентльменъ въ цвѣтѣ лѣтъ. Прошу не называть его старикомъ.
Когда начались послѣобѣденные уроки и м-ръ Керью снова погрузился въ свои обязательныя занятія, Сильвія открыла свой пюпитръ, взяла конвертъ и надписала на немъ слѣдующій адрессъ: "Миссисъ Буде, для передачи миссисъ Карфордъ, Белль-Алли, Феттеръ-Лэнъ".
Она написала только одну строку на листкѣ бумаги:
"Посылаю небольшое пособіе... это все, что у меня есть".
Ни подписи и ни слова болѣе. Въ этотъ листокъ бумаги она завернула полъ-соверена и старательно запечатала конвертъ. Сдѣлавъ это, она пошла въ почтовую контору и сдала свое письмо.
-- Я посылаю своей кормилицѣ свои небольшія карманныя деньги, сказала она м-ру Проссеру, аптекарю, въ поясненіе своего необыкновеннаго поступка. Деревенскіе жители обязаны объяснять свое поведеніе, если оно нѣсколько уклоняется отъ обычной колеи.
Быть можетъ, этотъ самоотверженный поступокъ былъ первымъ добрымъ дѣломъ Сильвіи. Быть можетъ, также судьба рѣшила, что онъ будетъ и послѣднимъ.
Она слабо вздохнула, опуская письмо въ ящикъ; ей представился въ эту минуту Монкгемптонскій магазинъ галантерейныхъ товаровъ и промелькнула мысль о лентахъ, которыя она могла бы купить на эти десять шиллинговъ и нѣсколько освѣжить ими простенькое кисейное платье, которое ей предстояло выгладить въ вечеру. Опрятность была единственная роскошь, которую могла позволятъ себѣ миссъ Керью, да и тутъ она не могла разсчитывать на чужую помощь.
Совсѣмъ тѣмъ, когда наступила половина седьмого и Сильвія вышла одѣтая, чтобы идти въ Перріамъ, то оказалось, что никакой ленты не требуется для того, чтобы рельефнѣе выставить ея красоту, главная прелесть которой заключалась въ ея идеальности. То не была дюжинная чувственная красота бездушнаго созданія, но измѣнчивая прелесть существа мыслящаго. Пытливый главъ опытнаго физіономиста, быть можетъ, нашелъ бы въ ней отсутствіе той еще болѣе возвышенной прелести, которая сообщается благородствомъ натуры; но опытные физіономисты, къ счастію, встрѣчаются рѣдко, и всякій, кто ни глядѣлъ на Сильвію, видѣлъ, по большей части, что она одарена красотой и умомъ, и считалъ, что она не можетъ не быть добра.
М-ръ Керью показался своей дочери совсѣмъ новымъ человѣкокъ въ то время, какъ они проходили по полямъ порою лихо краснаго клевера, порою мимо пшеницы, ожидавшей серпа, то мимо рощи, въ которой птицы чирикали въ темной листвѣ дуба и вяза. Онъ разговаривалъ съ удивительною веселостью, хвалилъ изящную внѣшность и манеры сэра Обри и замѣтилъ вскользь, что нѣтъ положенія въ здѣшнемъ мірѣ пріятнѣе положенія помѣщика, владѣющаго незаложеннымъ имѣніемъ; напиралъ на богатство Перріамовъ, на ихъ спокойный образъ жизни, благодаря которому капиталъ ихъ долженъ былъ рости изъ года въ годъ, подобно комку снѣга, который катится съ горы.
Сильвія слушала и вздыхала съ сожалѣніемъ, и думала о томъ дорогомъ письмѣ, которое было заперто у ней въ пюпитрѣ.
-- "Я бы желала, чтобы Эдмондъ вовсе не любилъ меня", думала она, размышляя объ авторѣ письма въ то время, какъ школьный учитель говорилъ о сэрѣ Обри. "Мы оба были бы счастливѣе".
Перріамъ былъ построенъ въ долинѣ, по обычаю нашихъ дѣдовъ, искавшихъ защиты отъ рѣзкихъ вѣтровъ предпочтительнѣе передъ живописностью возвышеннаго мѣстоположенія, и никогда не строившихъ своихъ жилищъ на возвышенностяхъ иначе, какъ ради наступательныхъ или оборонительныхъ цѣлей. Вокругъ Перріамскаго зѣмка раскидывались плодороднѣйшіе луга во всей мѣстности,-- луга, поросшіе такими богатыми деревьями, что трудно было сказать, гдѣ собственно кончается паркъ и начинается ферма. Между тѣмъ, настоящій паркъ не былъ великъ, но заимствовалъ свое величіе отъ длинной аллеи, усаженной двойнымъ рядомъ деревьевъ, въ которой высокіе старые вявы отходили на задній планъ, оставляя впереди мѣсто для пихтъ, считавшихся красивѣйшими въ цѣлой Англіи. Величественная каменная арка съ домикомъ для привратника вела въ эту аллею.
М-ръ Керью и его дочь прошли въ Перріамъ не черезъ главный входъ. На окраинѣ парка стояла въ лощинкѣ маленькая старинная церковь, обнесенная ветхою каменною стѣной, въ равсѣлинахъ которой обильно росъ папоротникъ и къ которой вела узкая тропинка съ рогаткой; пройдя въ нее, гуляющіе вступали прямо въ паркъ. Возвышенная терраса итальянскаго сада почти приходилась въ уровень со стѣной, за которой были схоронены члены Перріамской фамиліи, покоившейся въ узкомъ склепѣ, не содержащемъ въ себѣ никого, кромѣ Перріамовъ. Такъ какъ садъ значительно возвышался надъ кладбищемъ, то сэръ Обри имѣлъ то преимущество, что могъ видѣть своихъ опочившихъ предковъ съ возвышенія,-- зрѣлище, наводившее на размышленія въ Гораціевскомъ вкусѣ: о мимолетности жизни и измѣнчивости всѣхъ вещей вообще.
Маленькая церковь, находившаяся въ числѣ службъ Перріамскаго з а мка, и кладбище, исключительно присвоенное для Перріамовъ, внушили Сильвіи такое сознаніе о величіи Перріамовъ, какого не могло бы внушить все золото Ротшильда. Фамильныя отличія, проистекающія отъ долгаго пребыванія въ одной и той же мѣстности, родословное древо, пустившее глубокіе корни, выросшее на извѣстной почвѣ и процвѣтающее съ незапамятныхъ временъ -- этого рода знатность представляется особенно ослѣпительной для разночинцевъ. Но Сильвіи, которой ничего не было извѣстно о прошломъ ея отца, кромѣ его безчестія, знатное происхожденіе сэра Обри производило. чарующее дѣйствіе, и самъ сэръ Обри, который на огородѣ казался только пожилымъ, вѣжливымъ джентльменомъ, представлялся ей теперь какимъ-то принцемъ.
Школьный учитель и его дочь перешли черезъ лужайку и вступили въ аллею въ какихъ-нибудь ста ярдахъ отъ дома. Сильвія доселѣ еще не видывала вблизи этого величественнаго зданія. До сихъ поръ она видала его издали, величественнымъ и мрачнымъ, возвышавшимся поодаль отъ вязовъ и буковъ парка, кедровъ и кленовъ луга, на площадкѣ, частію усыпанной пескомъ, частію выложенной дерномъ и разбитой въ итальянскомъ вкусѣ, съ Фавномъ и Дріадой, Паномъ и Сиреной, осклаблявшихся на своихъ пьедесталахъ по угламъ дорожекъ.
Входная дверь была открыта, но м-ръ Керью изъ церемонности позвонилъ, и его звонъ былъ настолько оглушителенъ, что могъ бы пробудить сонное царство спящей царевны. Не успѣлъ онъ позвонить, какъ увидѣлъ джентльмена, проходившаго по сѣнямъ въ костюмѣ нѣсколько старомоднаго покроя.
-- Здравствуйте, сэръ Обри, сказалъ онъ. Какъ видите, мы аккуратны.
Сильвія дернула отца за рукавъ.
-- Какъ вы недогадливы, шептала она, между тѣмъ какъ джентльменъ стоялъ, улыбаясь механически и съ смущеннымъ видомъ.
Быстрый женскій глазъ сразу замѣтилъ разницу въ костюмѣ и осанкѣ двухъ братьевъ. Лицомъ они были настолько похожи другъ на друга, что въ полумракѣ, царствовавшемъ въ сѣняхъ, школьный учитель легко могъ принять одного брата за другого.
-- Извините, пробормоталъ Мордредъ Перріамъ: вы принимаете меня за брата. Говорятъ, что мы очень похожи между собой. Войдите, прошу васъ. Сэръ Обри васъ ждетъ.
Въ этотъ моментъ сэръ Обри отворилъ дверь столовой и поздоровался съ гостями. Да, между обоими братьями существовала большая разница, но она заключалась главнымъ образомъ въ костюмѣ и осанкѣ. Старшій братъ такъ тщательно одѣвался и такъ заботился о своей наружности, какъ какой-нибудь французскій маркизъ прошедшаго столѣтія, между тѣмъ какъ смятые воротнички рубашки Мордреда Перріама, каленкоровое жабо, потертая черная ленточка pince-nez, нанковый жилетъ, сюртукъ шеколаднаго цвѣта, небрежно остриженные волосы и щетинистые брови говорили о равнодушіи буквоѣда къ требованіямъ моды и въ своей наружности. Даже самый сюртукъ шекколаднаго цвѣта былъ надѣтъ изъ уваженія въ брату. М-ръ Перріамъ былъ всего счастливѣе, когда облекался въ халатъ, ставшій для него дорогимъ отъ долгаго употребленія.
-- Какъ вы поживаете? закричалъ сэръ Обри. Какъ вы добры, что пожаловали. Мой братъ, м-ръ Перріамъ,-- миссъ Керью, м-ръ Керью,-- м-ръ Перріамъ. Не напиться ли намъ чаю, прежде чѣмъ пустимся осматривать сады? Быть можетъ, такъ будетъ лучше. Миссъ Керью слѣдуетъ освѣжиться послѣ прогулки, а дамы вообще любятъ чай. Сады мы успѣемъ осмотрѣть и послѣ чаю. Вы не увидите у меня никакихъ чудесъ садоводства. Я предоставляю вырощать рѣдкія растенія сумасшедшимъ старымъ барынямъ, которымъ некуда дѣвать своихъ денегъ. Перріамъ остался бы все тѣмъ же Перріамомъ, еслибы я растратилъ цѣлое состояніе на орхидеи.
М-ръ Керью пробормоталъ, что согласенъ съ мнѣніемъ сэра Обри, которое, повидимому, не допускало возраженій, и сэръ Обри повелъ гостей въ салонъ, гдѣ ихъ ждалъ чайный приборъ на овальномъ столѣ, въ полукруглой нишѣ или альковѣ въ концѣ комнаты. Фарфоръ былъ индійскій, а серебряные подносъ и самоваръ служили образцами той знаменитой эпохи, которая до сихъ поръ поръ высоко цѣнится знатоками ювелирнаго искусства. Нѣсколько сухихъ бисквитовъ въ серебряной корзинкѣ и блюдо съ ранними сливами, снятыми со шпалеръ, обращенныхъ на югъ, составляли довольно скудное угощеніе; но школьный учитель явился въ Перріамъ не затѣмъ, чтобы ѣсть и пить, и потягивалъ чай изъ фарфоровой чашки, пунцовой съ золотомъ, съ крайнимъ удовольствіемъ. Баронетъ усадилъ Сильвію за столъ съ церемонной просьбой разлить чай.
-- Когда мы одни съ братомъ, то я самъ наливаю чай, сказалъ онъ: но гораздо естественнѣе и пріятнѣе, чтобы эпосъ занималась леди.
Сильвія улыбнулась. Она испытывала почти дѣтское удовольствіе, распоряжаясь этими великолѣпными чашками, этимъ стариннымъ чайникомъ и любопытнымъ античнымъ самоваромъ на четырехъ высокихъ и тонкихъ ножкахъ. Никогда еще, до настоящаго вечера, она не разливала чай изъ серебрянаго чайника; никогда еще до сегодняшняго вечера не пригрогивалась къ такому дорогому фарфору, къ тому же всѣ эти вещи отличались своеобразной прелестью, которая ставила ихъ гораздо выше дюжиннаго великолѣпія тѣхъ вещей, которыя украшали выставки на окнахъ магазиновъ въ Монкгемптонѣ. У нихъ была двойная прелесть -- древности и рѣдкости.
Они не торопились кончать эту скромную трапезу, а между тѣмъ сумерки сгущались надъ лугомъ, осѣненномъ кедрами; дворецкій никогда не спѣшившій вносить лампы и свѣчи, оставлялъ наслаждаться сумерками. Сэръ Обри не торопился разсѣять чары, тяготѣвшія надъ нимъ. Онъ сидѣлъ возлѣ Сильвіи, наблюдая за ея бѣлыми ручками, которыя ловко и граціозно перебирали чайный приборъ. Почему бы ей не наливать всегда чай, если она того пожелаетъ. Кто смѣетъ требовать отчета въ его дѣйствіяхъ. Онъ былъ полнымъ господиномъ своей жизни и своихъ поступковъ. Только судьба могла помѣшать ему устроить свое счастіе на собственный ладь.
Размышляя объ этомъ, сэръ Обри хранилъ глубокое молчаніе, которое не рѣшался нарушить никто изъ членовъ этого маленькаго собранія. Они чувствовали себя его вассалами, даже самъ Мордредъ; и если властелинъ молчалъ, то кто изъ приближенныхъ осмѣлится говорить? Къ тому же эта тишина шла къ лѣтнимъ сумеркамъ и величественному мраку просторной комнаты.
Быстрые глаза Сильвіи вглядывались въ окружающее, не взирая на сумерки. Да, эта комната была такъ велика, какъ гедингемская церковь. Высокій потолокъ, рѣзной карнизъ производили на нее впечатлѣніе невыразимаго величія. Ей припоминалась пріемная школьнаго дома съ ея низкимъ потолкомъ, который поддерживался тяжелой оштукатуренной балкой, и въ ней два заржавленныхъ желѣзныхъ крюка, вырвать которые не нашлось, повидимому, достаточно сильной руки, указывали на то мѣсто, гдѣ прежнія, грубѣйшія поколѣнія имѣли обыкновеніе вѣшать свое сало, прокопченное на домашнемъ очагѣ. Какой контрастъ между этими двумя комнатами! Здѣсь коверъ былъ такъ мягокъ, какъ дернъ на лугу приходскаго дома, такъ толстъ, что заглушалъ всѣ шаги, даже самые тяжелые. Громадная комната, свободная отъ картинъ, зеркалъ и всякаго рода мишуры представлялась почти грозной въ полумракѣ. Египетскій храмъ не могъ быть величественнѣе.
-- Идемъ, сказалъ Обри, пробуждаясь отъ задумчивости. Хотя теперь уже недостаточно свѣтло, чтобы можно было хорошо осматривать сады; но вы должны пріѣхать въ другой разъ и снова осмотрѣть ихъ. Да, продолжалъ онъ, съ отчаянной смѣлостью, вы должны пріѣхать и отобѣдать съ нами какъ-нибудь на будущей недѣлѣ.
Сэръ Обри замѣтилъ, не взирая на сумракъ, что у его брата вырвалось движеніе удивленія. Движеніе это было весьма незначительное и совсѣмъ невольное; его можно было сравнить съ тѣмъ движеніемъ, которое вырывается у нѣкоторыхъ людей, когда сверкнетъ молнія,-- но сэръ Обри понялъ его смыслъ. Онъ зналъ, что большая разница заключается въ томъ, чтобы пригласить школьнаго учителя и его дочь на чай, съ покровительственнымъ видомъ, приличнымъ владѣльцу замка, и пригласить ихъ на обѣдъ, какъ будто родныхъ.
-- Что скажетъ общество? подумалъ Мордредъ въ безмолвномъ ужасѣ.
Самъ онъ видалъ очень мало людей, и въ своемъ уединеніи весьма мало заботился о томъ, что о немъ думаетъ общество. Но у него было весьма опредѣленное понятіе на счетъ того, что братъ его обязанъ уважать людское мнѣніе, и при выборѣ жены,-- еслибы только ему вообще вздумалось жениться,-- согласоваться съ тѣмъ, чего отъ него ожидало общество. Сэръ Обри былъ нѣкогда помолвленъ на дочери герцога, и общество врядъ ли проститъ ему неравный бракъ.
Но сэръ Обри порѣшилъ съ мнѣніемъ общества, къ которому вдругъ сталъ относиться равнодушно.
-- "Въ сущности человѣку слѣдуетъ жить въ свое собственное удовольствіе", думалось ему. "Неужели же я ивберу какую-нибудь кислую дѣву ради герба ея батюшки? Въ мои годы человѣкъ обязанъ пользоваться жизнью".
Они пошли въ садъ, такъ какъ это входило въ программу, и потому должно было быть приведено въ исполненіе. Здѣсь, въ прохладныхъ сумеркахъ, сэръ Обри провелъ своихъ посѣтителей по прямымъ дорожкамъ итальянскаго сада, къ той обширной террассѣ, съ высоты которой они увидѣли перріамскую церковь, пріютившуюся въ зеленой лощинѣ и могилы Перріамовъ, сѣрѣвшія на темно-зеленомъ фонѣ деревьевъ. Отъ этой полускрытой отъ глазъ маленькой церкви и кладбища вѣяло такимъ миромъ и тишиной. Здѣсь самая смерть представлялась мирной дремотой; ни городской шумъ, ни свистъ паровоза не могъ потревожить тихаго покоя!
М-ръ Керью невольно цитировалъ Горація. М-ръ Перріамъ, обрадовавшись удобному случаю, завелъ длинный разсказъ о венеціанскомъ изданіи Горація, которое онъ пріобрѣлъ отъ одного книгопродавца въ Гласго и считалъ необыкновенно выгоднымъ пріобрѣтеніемъ, такъ какъ въ немъ недоставало всего одного тома. Увлекшись разсказомъ, м-ръ Перріамъ взялъ школьнаго учителя подъ руку и началъ прохаживаться съ нимъ взадъ и впередъ по террассѣ; не подозрѣвая въ невинности души той бѣды, которую накликалъ такимъ поведеніемъ, онъ оставилъ сэра Обри и Сильвію наединѣ другъ съ другомъ.
Звѣзды сверкали на ясномъ лѣтнемъ небѣ, и лицо дѣвушки при этомъ серебристомъ освѣщеніи казалось божественно прекраснымъ, потому что всѣ прекрасныя вещи кажутся еще прекраснѣе при свѣтѣ луны и звѣздъ. То было лицо одной изъ юныхъ мадоннъ Рафаэля, ясно задумчивое, съ сосредоточенной улыбкой на раздвинутыхъ губахъ; казалось, что эти глубокіе, темные глаза видѣли нѣчто другое, а не окружающій ландшафтъ, какую-то иную прекрасную картину, открывавшуюся передъ ея духовными очами. Сэръ Обри созерцалъ лицо дѣвушки въ безмолвномъ восхищеніи, въ то время, какъ она стояла прислонясь въ вазѣ, возвышавшейся въ углу балюстрады. Развѣ могла такая красавица не быть доброй? спрашивалъ онъ себя, почти не сомнѣваясь въ отвѣтѣ. Ему казалось, что такое физическое совершенство необходимо связано съ душевной красотой.
И въ самомъ дѣлѣ, возможно, что въ душѣ, обитавшей въ этомъ очаровательномъ тѣлѣ, существовали нѣкогда всѣ задатки доброты, которые нуждались лишь въ развитіи. Иныя натуры развиваются сами собой, какъ вонъ тотъ кедръ, напримѣръ; другія же -- паразитныя растенія, требуютъ заботливаго ухода со стороны садовника.