Около этого времени, въ числѣ разнообразныхъ объявленій, украшавшихъ стѣны, желѣзно-дорожныя арки и прочія втунѣ пропадающія пространства города Лондона, появилось одно таинственное, двусложное слово, виднѣвшееся повсюду: Шик о,-- гигантскими желтыми буквами, по черному фону. Самый близорукій глазъ непремѣнно увидитъ эту надпись, самый апатичный умъ возъимѣетъ, по поводу ея, хотя смутное недоумѣніе. Шик о! Что это значить? Человѣческое ли это имя, или названіе неодушевленнаго предмета? Для ѣды эта штука, или для туалета? Можетъ, шарлатанское лекарство для людей, или мазь, залечивающая раны на лошадиныхъ ногахъ? Новый это экипажъ, кэбъ, долженствующій замѣнить извѣстный всему свѣту кэбъ Гансома, или вновь изобрѣтенная машина для срѣзыванія рѣпы? Можетъ быть это названіе новаго періодическаго изданія? Шико! въ самомъ звукѣ было что-то увлекательное. Два короткихъ слога легко соскальзывали съ языка: Шико. Уличные бродяги изо всей силы своихъ легкихъ орали это слово, не зная, и вовсе не желая узнать его значенія. Но прежде чѣмъ эти громадныя афиши утратили свою первоначальную свѣжесть, большая часть блестящей лондонской молодежи, медицинскіе студенты, клерки, служащіе у разныхъ стряпчихъ, легкомысленные джентльмены и военнаго министерства, болѣе скромные юноши изъ Сомерестъ-гоуза, городскіе франты въ блестящихъ шляпахъ, всегда направлявшіеся къ лежащей на западъ сторонѣ города, въ то время, когда солнце склонялось къ закату, разузнали все на счетъ Шико. Шико была m-lle Шико, первая танцовщица въ королевскомъ принца Фредерика театрѣ; и, кромѣ того, по словамъ авторитетовъ военнаго министерства, одна изъ красивѣйшихъ женщинъ въ Лондонѣ. Ея манера танцовать отличалась скорѣй смѣлостью, чѣмъ особливымъ искусствомъ. Она не была послѣдовательницей школы Тальони. Грація, изящество, цѣломудренная красота, присущія этой давно-исчезнувшей школѣ, были ей совершенно неизвѣстны. Она бы стала надъ вами смѣяться, еслибъ вы заговорили съ ней о поэзіи въ движеніяхъ. Но за то, когда дѣло доходило до легкихъ прыжковъ черезъ всю сцену, до пируэтовъ, продѣлываемыхъ на носкахъ, до выставленія на показъ самыхъ прелестныхъ рукъ въ мірѣ, до смѣлаго изгиба полной, бѣлой шеи,-- такого изгиба, какого ни одинъ скульпторъ не придалъ своей мраморной вакханкѣ,-- Ла-Шико не имѣла соперницъ.
Она была настоящая француженка. Въ этомъ не было сомнѣнія. Она не происходила изъ англійскихъ домовъ Брауна, Джонса или Робинзона, не родилась и не выросла въ лондонской грязи, не была крещена просто-на-просто Сарой или Мэри, чтобы впослѣдствіи превратиться въ Селестину или Маріетту. Заира Шико была сорная трава, выросшая на галльской почвѣ. Она себя называла истой парижанкой, но ея выговоръ и нѣкоторые обороты рѣчи выдавали ее, просвѣщенное ухо ея соотечественниковъ угадывало ея провинціальное происхожденіе. Отличающаяся своими вѣрноподданническими чувствами и благочестіемъ, Бретань имѣла честь быть родиной Шико. Ея невинное дѣтство протекло подъ фиговыми деревьями, и близъ реликвій святыхъ угодниковъ, въ Орэ. До девятнадцати-лѣтняго возраста она не видывала ни длиннаго ряда ослѣпительныхъ бульваровъ, исчезающаго, передъ ея глазами, въ невидимой дали, ни безчисленныхъ фонарей, ни волшебныхъ кіосковъ; а между тѣмъ, все это было неизмѣримо внушительнѣе и прекраснѣе, чѣмъ скверъ Дюгесклена въ Динанѣ, иллюминованный десятью-тысячами фонариковъ, въ праздничную ночь. Здѣсь, въ Парижѣ, жизнь -- какъ будто, безконечный праздникъ. Парижъ -- отличный учитель, грандіозный просвѣтитель провинціальныхъ умовъ. Парижъ объяснилъ Шико, что она прекрасна. Парижъ растолковалъ Шико, что гораздо пріятнѣе вертѣться и прыгать, въ тѣсныхъ рядахъ, составленныхъ изъ другихъ Шико, въ различныхъ волшебныхъ представленіяхъ, какъ-то: "Спящая красавица", или "Олень съ золотымъ ошейникомъ", будучи при этомъ облеченной въ очень коротенькое платьице, сверкая золотомь и блестками, съ распущенными по плечамъ волосами, въ атласныхъ ботинкахъ по два наполеондора за пару,-- чѣмъ работать на набережной среди прачекъ. Шико пріѣхала въ Парижъ съ цѣлью заработать себѣ средства къ жизни, и она заработывала ихъ, очень пріятнымъ ли себя образомъ, въ качествѣ фигурантки въ коръ-де-балетѣ; она, конечно, была нуль въ общей суммѣ наслажденій, доставляемыхъ зрителю этими великолѣпными фееріями, но у этого чуда были чудные глаза, роскошные волосы, стройная фигура и юношеская свѣжесть, привлекавшіе вниманіе отдѣльныхъ лицъ.
Вскорѣ она стала красой балета и сдѣлалась чрезвычайно непріятна главнымъ танцовщицамъ, которыя считали красоту ея дерзостью и пользовались всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы осадитъ ее. Но въ то же время, какъ ея полъ относился къ ней неласково, представители болѣе суроваго пола были очень нѣжны съ прекрасной Шико. Балетмейстеръ училъ ее различнымъ па, которыхъ не показывалъ ни одной изъ ея товарокъ, находившихся подъ его руководствомъ; онъ находилъ возможность, отъ времени до времени, давать ей соло; онъ ее толкалъ въ первые ряды; по его совѣту, она переселилась изъ большого театра, въ которомъ не имѣла никакого значенія, въ другой театръ поменьше, въ студенческомъ кварталѣ. То былъ очень популярный, маленькій театръ на лѣвомъ берегу Сены, среди лабиринта узкихъ улицъ и высокихъ домовъ, между медицинской школой и Сорбонной; здѣсь она вскорѣ всѣхъ затмила. "Это была самая миленькая изъ моихъ крысъ",-- съ сожалѣніемъ восклицалъ балетмейстеръ, когда Шико ушла отъ него. "Эта дѣвочка пойдетъ далеко",-- говорилъ режиссеръ, сердясь на себя за то, что позволилъ этой красивѣйшей изъ своихъ корифеекъ выскользнуть у него изъ рукъ,-- "въ ней есть шикъ".
Въ студенческомъ театрикѣ Шико нашла судьбу свою, другими словами -- здѣсь впервые увидалъ ее ея мужъ. Онъ былъ англичанинъ, велъ довольно бурную жизнь среди этого самаго студенческаго квартала Парижа, жилъ изо-дня въ день, былъ очень бѣденъ, очень уменъ, плохо подготовленъ къ тому, чтобы и самого-то себя прокормить. Онъ былъ одаренъ тѣми разнообразными талантами, которыми рѣдко достигаютъ серьёзныхъ результатовъ. Онъ писалъ масляными красками, гравировалъ, пѣлъ, игралъ на трехъ или четырехъ инструментахъ со вкусомъ и выраженіемъ, но техника его была плоха. Онъ писалъ для комическихъ журналовъ, но журналы эти обыкновенно отказывали въ помѣщеніи его произведеній, или небрежно относились къ нимъ. Изобрѣти онъ какія-нибудь спички или придумай усовершенствованіе дли швейной машины, онъ, можетъ быть, и нажилъ бы себѣ состояніе; но его таланты, весьма пригодные въ гостиной, едва-едва спасали его отъ голодной смерти. Не особенно подходящій обожатель былъ онъ для молодой особы изъ провинціи, желавшей играть въ жизни большую роль; но онъ былъ красивъ, хорошо воспитанъ, на немъ лежалъ тотъ особенный отпечатокъ благорожденности, котораго не изгладитъ ни бѣдность, ни цыганская жизнь; по мнѣнію Шико, онъ былъ самый привлекательный человѣкъ, какого она когда-либо встрѣчала. Словомъ, ему нравилась красивая танцовщица, а она обожала его. Увлеченіе было обоюдное; то была первая страсть и въ ея, а также и въ его жизни. Оба крѣпко вѣрили въ свои таланты и въ будущее; оба думали, что имъ нужно только жить, чтобы получить и богатство и славу.
Шико отъ природы не была разсчетлива. Она любила деньги, но только такія, которыя могла тотчасъ истратить; ей нужны были деньги на красивыя платья, на хорошіе обѣды, на вино, которое бы пѣнилось и играло на солнцѣ, на прогулки въ наемныхъ экипажахъ по Булонскому лѣсу. О деньгахъ, откладываемыхъ на будущее, на болѣзнь, на старость, на безчисленныя житейскія потребности, она никогда и не думала. Никогда не читавши Горація,-- можетъ быть не слыхавши даже объ его существованіи,-- она была глубоко проникнута его философіей. Ловить минуту удовольствія и предоставить завтрашнему дню заботу о немъ -- таково было начало и конецъ ея премудрости. Она любила молодого англичанина и вышла за него замужъ, зная, что у него нѣтъ гроша, кромѣ золотой монеты, которой онъ долженъ былъ заплатить за ихъ свадебный обѣдъ, нисколько не заботясь о послѣдствіяхъ ихъ брака; она, посреди своего счастія, также мало понимала, также мало разсуждала, какъ ребенокъ. Имѣть красиваго мужчину, джентльмена по рожденію и воспитанію, своимъ любовникомъ и рабомъ, привязать единственнаго человѣка, овладѣвшаго ея воображеніемъ, на-вѣки къ своимъ юбкамъ -- таково было понятіе Шико о счастіи. Она была энергическая молодая женщина, и до сей минуты пробивала себѣ путь въ жизни безъ помощи родныхъ, друзей, безъ чьей-либо заботы о ней, безъ совѣтовъ, безъ указаній, точно соломенка, увлекаемая теченіемъ жизненной рѣки,-- но не лишенная твердаго, собственнаго представленія о томъ, куда она желаетъ быть занесенной. Въ мужѣ она не желала видѣть опекуна. Она не ожидала, что онъ станетъ работать для нея, будетъ содержать ее; она совершенно примирилась съ мыслью, что хлѣбъ зарабатывать будетъ она. Эта дочь народа придавала особую цѣну имени джентльмена.
Тотъ фактъ, что мужъ ея принадлежитъ въ высшей породѣ людей, искупалъ въ ея глазахъ множество недостатковъ. Что онъ непостояненъ, беззаботенъ, человѣкъ порывовъ, что онъ, начавъ утромъ усердно работать надъ картиной, въ вечеру съ отвращеніемъ броситъ ее, казалось ей естественнымъ. Это -- порода. Можно ли заставить охотничью лошадь выполнять ту же работу, которую безъ единаго признака непокорности исполнитъ терпѣливая рабочая лошадь?
Шико дорожила мыслью о превосходствѣ мужа надъ трудящейся толпой, изъ которой произошла она. Самые его пороки были въ глазахъ ея добродѣтелями.
Они поженились; и такъ какъ Шико была, въ своемъ маленькомъ міркѣ, особой не безъ значенія, а молодой англичанінъ ничѣмъ ровно себя не заявилъ, то мужъ, какими-то судьбами, принялъ женино имя: его повсюду называли господинъ Шико.
Странную жизнь вели эти люди въ своихъ бѣдно-меблированныхъ комнатахъ, въ третьемъ этажѣ грязноватаго дома, въ грязноватой улицѣ студенческаго квартала,-- странную, беззаботную, разсѣянную жизнь; ночь у нихъ обращалась въ день, деньги шли какъ вода, ничего не требовали они отъ жизни, ничего не брали съ нея, кромѣ удовольствія, грубаго чувственнаго удовольствія, доставляемаго хорошимъ обѣдомъ и выпивкой; возбуждающаго удовольствія, доставляемаго игрой или прогулками, при лунномъ свѣтѣ, по Булонскому лѣсу, или идиллическаго удовольствія, доставляемаго воскресными прогулками по парижскимъ ближайшимъ окрестностямъ, по берегу серебристой Сены въ длинные лѣтніе дни, когда самый изнѣженный лѣнивецъ могъ, безъ особеннаго усилія, подняться съ постели въ полдень; прогулки эти всегда заканчивались обѣдомъ въ какомъ-нибудь деревенскомъ трактирчикѣ, гдѣ всегда имѣлась бесѣдка, увитая виноградомъ, въ которой можно было обѣдать, и откуда можно было слѣдить за приготовленіемъ обѣда на кухнѣ съ широкимъ окномъ, выходившимъ на дворъ и въ садъ; а также прислушиваться въ стуку шаровъ, долетавшему изъ низенькой билльярдной. Бывали зимнія воскресенья, когда они не считали вовсе нужнымъ вставать до самыхъ сумерекъ, когда газъ уже зажигался на бульварахъ, и было время подумать о томъ: гдѣ бы сегодня пообѣдать. Такъ провели Шико первые два года своей супружеской жизни. Ясно, что подобное существованіе поглощало все, какъ есть, жалованье m-me Шико, и на черной день ничего не откладывалось. Живи Шико въ мірѣ, въ которомъ дождь и дурная погода были бы неизвѣстны, она не могла менѣе тревожиться относительно будущаго; чѣмъ тревожилась теперь. Она заработовала свои деньги весело и тратила ихъ по-барски; властвовала надъ мужемъ въ силу своей замѣчательной красоты; грѣлась на солнышкѣ, въ упоеніи отъ своего временнаго благоденствія; пила болѣе шампанскаго, чѣмъ слѣдовало въ видахъ сохраненія здоровья и женственности; съ каждымъ годомъ становилась немножко грубѣе; никогда не раскрывала книги, ни мало не заботилась о развитіи своего ума; пренебрегала всѣмъ, что служитъ истиннымъ украшеніемъ жизни; живописную мѣстность, сельскій ландшафтъ считала хорошимъ фономъ для буйной веселости и пьянаго разгула пикника, но болѣе ни на что негодными. Она никогда не переступала порога церкви, рука ея никогда не подавала милостыни; она жила для себя и въ свое удовольствіе. Совѣсти въ ней было столько же, сколько въ бабочкѣ, чувства долга -- меньше, чѣмъ въ птицѣ.
Если Джэкъ Шико и упрекалъ себя за тотъ образъ жизни, который они вели съ женою, и за расточительность, то онъ не выражалъ словами угрызеній своей совѣсти. Можетъ быть, его удерживало ложное чувство деликатности, и онъ находилъ, что жена имѣетъ право распоряжаться своей собственностью по своему усмотрѣнію. Его личные заработки были незначительны, и къ тому же непостоянны; отъ времени до времени онъ продавалъ торговцамъ картинами акварельный эскизъ, или редакторъ извѣстнаго журнала печаталъ его театральную рецензію. Деньги, поступавшія въ столь неопредѣленные сроки, уплывали такъ же быстро, какъ наживались.
-- Джэкъ продалъ картину,-- воскликнула жена:-- мой чудакъ вздумалъ работать. Поѣдемте обѣдать въ гостинницу Красной Мельницы. Джэкъ уплатить счетъ.
Затѣмъ приходилось только кликнуть штуки двѣ легкихъ, открытыхъ колясокъ, стоящихъ, въ этомъ городѣ удовольствій, на каждомъ перекресткѣ и соблазняющихъ лѣнивцевъ на различныя экскурсіи, созвать человѣкъ шесть избранныхъ друзей данной минуты, и наконецъ отправиться въ любимый ресторанъ, заказать отдѣльную комнату, хорошенькій обѣдъ и любимое шампанское, поѣхать прокатиться по зеленому лѣсу, пока поваренки задыхаются надъ своими кастрюлями, возвратиться къ шумному пиру, съѣсть обѣдъ на открытомъ воздухѣ, можетъ быть -- подъ лучами полуденнаго солнца, такъ какъ къ семи часамъ Шико уже должна быть въ театрѣ, а въ восемь вся парижская богема будетъ уже ждать, съ нетерпѣніемъ и разинутыми ртами, минуты, когда выбѣжитъ на сцену танцовщица съ дикими глазами и распущенными по плечамъ волосами. Шико съ теченіемъ времени дѣлалась все болѣе и болѣе похожа на вакханку. Ея манера танцовать становилась все смѣлѣе и смѣлѣе; ея жесты производили на публику электрическое дѣйствіе. Эти дикія движенія были не лишены вдохновенія, но то было вдохновеніе вакханки, а не спокойная грація дріады или морской нимфы. Издали ею можно было любоваться, но всякій, кому дорога была спокойная жизнь, долженъ былъ избѣгать ея. Всѣ коротко ее знавшіе, говоря о ней, не стѣснялись въ своихъ выраженіяхъ, уже на второй годъ ея супружеской жизни, и на третій сезонъ ея пребыванія на сценѣ студенческаго театра.
-- Шико начинаетъ пить какъ рыба,-- говорилъ Антуанъ изъ оркестра, Жильберу, изображавшему комическихъ стариковъ:-- желалъ бы я знать: бьетъ ли она мужа, когда хватитъ лишнее?
-- Они, кажется, живутъ какъ кошка съ собакой,-- отвѣчалъ актеры -- одинъ день солнце свѣтитъ, на другой буря. Рено, живописецъ, комната котораго въ одномъ съ ними этажѣ, говорилъ мнѣ, что иной разъ, когда въ квартирѣ Шико погода бываетъ плохая, то вмѣсто градинъ летятъ чашки, блюдца и пустыя бутылки изъ-подъ шампанскаго. Тѣмъ не менѣе они страстно любятъ другъ друга.
-- Я бы не особенно высоко цѣнилъ подобную любовь,-- возразилъ скрипачъ.-- Когда я женюсь, я за красотой гнаться не буду. Не желалъ бы я имѣть такую красивую жену, какъ Шико, хоть бы мнѣ это ничего не стоило. Женщина этого закала создана на то, чтобы быть вѣчнымъ мученіемъ своего мужа. Я нахожу, что Джэкъ совсѣмъ не тотъ малый, какимъ онъ былъ до женитьбы. Отъ женитьбы -- онъ перешелъ въ минорный тонъ.
Когда Шико были мужемъ и женою года три, способность m-me Шико привлекать зрителей въ залу маленькаго театра въ студенческомъ кварталѣ начала замѣтно ослабѣвать. Публика въ партерѣ стала рѣдѣть, студенты зѣвали или разговаривали громкимъ шопотомъ во время исполненія танцовщицей блистательнѣйшихъ па. Самая красота ея перестала очаровывать. Обычнымъ посѣтителямъ театра она приглядѣлась.
-- Казенно, какъ журнальная статья,-- говорилъ одинъ.
-- Извѣстно, какъ куполъ дома Инвалидовъ,-- замѣчалъ другой:-- это утомляетъ, по неволѣ разочаруешься въ Шико.
Шико видѣла, что звѣзда ея клонится къ закату, и по своему живому характеру, ставшему еще порывистѣе прежняго за послѣдніе три года, не очень-то хорошо принимала измѣну судьбы. Она возвращалась домой изъ театра въ отвратительнѣйшемъ настроеніи духа, протанцовавъ цѣлый вечеръ передъ пустыми скамейками и апатичной публикой, и Джэку Шико приходилось выносить все на своихъ плечахъ. Въ такихъ случаяхъ она затевала съ нимъ ссору, изъ-за соломенки, изъ-за ничего. Она, въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ, бранила студентовъ, обѣгавшихъ театръ. Она еще болѣе сердилась на тѣхъ, которые приходили и не аплодировали. Она распекала Джэка за его безпомощность. Ну, что онъ за мужъ? Онъ ровно ничего не могъ сдѣлать, чтобы хоть сколько нибудь отстоять ея интересы. Выйди она за кого-нибудь другого, напримѣръ, за любого изъ этихъ молодыхъ людей, пишущихъ въ газеты, она бы давнымъ-давно была ангажирована на одинъ изъ бульварныхъ театровъ. Она была бы предметомъ восторговъ лучшей парижской публики. Она бы заработывала тысячи. Но мужъ ея не имѣлъ никакого вліянія ни на режиссеровъ, ни на газеты, даже на столько, чтобы тиснуть хвалебную замѣтку въ самый послѣдній изъ маленькихъ журналовъ. Отчаяніе -- да и только.
Это распеканье подѣйствовало на Джэка Шико. Онъ, отъ природы, былъ добродушный человѣкъ, любившій жить не задумываясь. Во всѣхъ ихъ ссорахъ зачинщицей была жена. Когда летали чашки, блюдца и пустыя бутылки, Юпитеръ, метавшій эти громы -- была она. Джэкъ былъ слишкомъ мужественъ, чтобы ударить женщину, слишкомъ гордъ, чтобы унизиться до одного уровня со своей женой. Онъ страдалъ и молчалъ. Ошибку свою онъ понялъ уже давно. Ослѣпленіе было минутное, раскаяніе -- продолжительное. Онъ зналъ, что связалъ себя съ скверно-воспитанной фуріей, низкаго происхожденія. Онъ зналъ, что для него единственная возможность избѣгнуть самоубійства -- это закрыть глаза на все окружающее и извлекать изъ своего позорнаго существованія хотя подобіе удовольствія. Упреки жены, уязвивъ его, возбудили въ немъ энергію. Онъ написалъ съ полъ-дюжины писемъ старымъ друзьямъ въ Лондонъ,-- людямъ болѣе или менѣе соприкосновеннымъ съ прессой, или съ театральнымъ міромъ, прося ихъ доставить Шико ангажементъ. Въ этихъ письмахъ онъ говорилъ о ней только какъ о женщинѣ умной, въ карьерѣ которой онъ принимаетъ участіе; женой своей онъ ее не признавалъ. Онъ позаботился вложить въ конверты вырѣзки изъ парижскихъ газетъ, въ которыхъ красота, шикъ, талантъ и оригинальность танцовщицы были расхвалены до небесъ. Результатовъ этихъ его хлопотъ было посѣщеніе мистера Смолендо, предпріимчиваго владѣльца театра принца Фредерика, пріѣхавшаго въ Парижъ съ цѣлью найти новинку, и ангажементъ m-me Шико на этотъ театръ былъ рѣшенъ. Мистеръ Смолендо за послѣднее время сильно покровительствовалъ балету. Его декораціи, машины, освѣщеніе и костюмы считались изъ лучшихъ въ цѣломъ Лондонѣ. Всѣ ходили въ театръ принца Фредерика. Прежде, въ этихъ стѣнахъ, былъ просто концертный залъ, нѣчто въ родѣ café-chantant; лишь за послѣдніе годы онъ преобразился въ театръ. Всѣ драмы, роскошно обставленныя фееріи, фантастическіе балеты и комическія оперетки, имѣвшія успѣхъ на парижскихъ сценахъ, ставились мистеромъ Смолендо на сценѣ театра принца Фредерика. Онъ умѣлъ отрыть самыхъ хорошенькихъ актрисъ, лучшихъ танцовщицъ, свѣжіе голоса. Его хоры, его балетъ были лучшими въ Лондонѣ.
Словомъ, мистеръ Смолендо открылъ тайну театральныхъ успѣховъ. Онъ зналъ, что доведенная до совершенства обстановка всегда окупится. Красота Шико была поразительна и неоспорима. На этотъ счетъ не могло быть двухъ мнѣній. Ея манера танцовать отличалась оригинальностью и нѣкоторымъ искусствомъ. Мистеръ Смолендо видалъ лучшихъ танцовщицъ, прошедшихъ несравненно болѣе строгую школу, но тамъ, гдѣ Шико недоставало умѣнья, она брала ловкостью и смѣлостью.
-- Ея не хватить на цѣлый рядъ сезоновъ. Она -- точно эти породистыя лошади, которыя черезъ годъ-другой никуда не годны,-- говорилъ себѣ мистеръ Смолендо,-- но она возьметъ городъ приступомъ, и въ теченіи трехъ первыхъ своихъ сезоновъ принесетъ мнѣ больше барышей, чѣмъ любая звѣзда, какія были на сценѣ моего театра, съ тѣхъ поръ какъ я сталъ антрепренеромъ.
Шико очень обрадовалась предложенію лондонскаго режиссёра, сулившаго ей жалованье больше того, какое она получала въ студенческомъ театрѣ. О Лондонѣ она думала неохотно, представляя его себѣ городомъ тумана и легочныхъ болѣзней; но тѣмъ не менѣе была очень рада покинуть сцену, на которой,-- она это чувствовала,-- лавры ея такъ быстро увядаютъ. Она не поблагодарила мужа за его вмѣшательство и продолжала бранить его за то, что онъ не доставилъ ей ангажемента на какой-нибудь изъ бульварныхъ театровъ.
-- Для меня ѣхать въ вашъ печальный Лондонъ -- все равно что похорониться,-- восклицала она,-- но это все же лучше, чѣмъ танцовать передъ собраньемъ идіотовъ и кретиновъ.
-- Лондонъ, право, не такое скверное мѣсто,-- отвѣчалъ Джэкъ Шико, безучастно, какъ человѣкъ, которому жизнь наскучила, и который могъ оживиться лишь подъ вліяніемъ сильныхъ, возбудительныхъ средствъ:-- Это огромная толпа, въ которой можно затеряться. Никто тебя не знаетъ, ты никого не знаешь. Чувство стыда пріятно притупляется въ душѣ человѣка, разъ онъ попалъ въ Лондонъ. Онъ можетъ ходить по улицамъ, не чувствуя, что на него показываютъ пальцемъ. Толпѣ совершенно все равно, откуда онъ явился: изъ смирительнаго дома или изъ дворца. Никому до васъ дѣла нѣтъ.
Шико переплыли каналъ и наняли квартиру въ улицѣ близъ Лейстеръ-сквэра, возлѣ котораго, какъ извѣстно, находится театръ принца Фредерика. То была грязная улица, не имѣвшая никакой привлекательности въ глазахъ иностранца, но улица эта, со временъ Гаррика и Уоффингтона была излюблена актерами и актрисами, и мистеръ Смолендо посовѣтовалъ супругамъ Шико поискать тамъ квартиру. Онъ назвалъ имъ трехъ или четырехъ хозяекъ, сдававшихъ квартиры " артистамъ"; выборъ m-me Шико остановился на одномъ изъ указанныхъ имъ помѣщеній.
Квартира, понравившаяся ей лучше другихъ, состояла изъ двухъ обширныхъ комнатъ въ первомъ этажѣ, меблированныхъ съ громкой притязательностью, которая показалась бы отвратительной эстетически развитому человѣку, и которая особенно какъ-то оскорбляла артистическій вкусъ Джэка. Стулья, обитые дешевымъ бархатомъ, пестрыя, вышитыя по канвѣ занавѣски за окнахъ, потускнѣвшіе часы и канделябры, привели m-me Шико въ восторгъ. Это все почти по-парижски,-- говорила она мужу.
Гостиная и спальня соединялись дверью. Была еще третья комнатка,-- чистая клѣтка, съ выходившимъ на сѣверъ окномъ, здѣсь Джэкъ можетъ рисовать.
Удобство это примирило Джэка съ печальной роскошью гостиной, съ сомнительной опрятностью спальни, съ унылымъ видомъ улицы, въ которой, среди частныхъ домовъ, разбросано было съ полдюжины грязныхъ лавчонокъ.
-- Какъ твой Лондонъ невзраченъ!-- восклицала Шико: -- неужели весь городъ такой?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Джэкъ съ своей цинической гримасой.-- Есть и болѣе веселыя улицы, въ которыхъ живутъ порядочные люди.
-- Кого ты называешь порядочными людьми?
-- Людей, платящихъ подоходный налогъ съ двухъ или трехъ тысячъ фунтовъ въ годъ.
Джэкъ освѣдомился о прочихъ жильцахъ. Слѣдовало узнать, что за сосѣди у нихъ будутъ.
-- Я не щепетиленъ,-- говорилъ Джэкъ по-французски женѣ,-- но не желалъ бы жить бокъ-о-бокъ съ разбойникомъ.
-- Или со шпіономъ,-- подхватила Заира.
-- У насъ въ Лондонѣ шпіоновъ нѣтъ. Эта профессія никогда не могла стать твердой ногой по сю сторону канала. Хозяйка была худощавая вдова, съ цѣлымъ рядомъ фальшивыхъ локончиковъ на лбу, въ чепцѣ, украшенномъ искусственными цвѣтами, трепещущими на своихъ проволочныхъ стебляхъ. Кончикъ ея длиннаго носа былъ красноватъ, глаза стекловидные; все это намекало на употребленіе крѣпкихъ напитковъ.
-- Въ этихъ комнатахъ у меня только и живетъ, что одна дама,-- объяснила она,-- очень умная особа, совершенная лэди, миссисъ Рауберъ, играющая главныя роли въ Шекспировскомъ театрѣ. Вы, конечно, слыхали о ней. Она знаменитая, великая женщина.
Господинъ Шико покаялся въ своемъ невѣжествѣ. Онъ такъ долго жилъ въ Парижѣ, что ничего не слыхалъ о миссиссъ Рауберъ.
-- А,-- вздохнула хозяйка,-- вы не знаете, какъ много вы потеряли. Роль лэди Макбетъ она исполняетъ не хуже миссисъ Сиддонсъ.
-- А вы когда-нибудь видѣли миссисъ Сиддонсъ?
-- Нѣтъ, но мать моя говорила мнѣ о ней. Она не могла, въ этой роли, быть выше миссисъ Рауберъ. Вамъ надо, какъ-нибудь, собраться ее посмотрѣть. У васъ пройдетъ морозъ по ножѣ.
-- И она почтенная старушка?-- освѣдомился Джэкъ Шико.
-- Аккуратна какъ часы. Въ церковь ходитъ каждое воскресенье, утромъ и вечеромъ. Никакихъ горячихъ ужиновъ. Корочка хлѣба, кусокъ сыра и стаканъ -- это оставляются ей на столѣ; дверь отворяетъ своимъ ключомъ, ждать ее не нужно. Въ два часа, когда нѣтъ репетиціи, котлета и кружка пива; какое-нибудь простое кушанье, которое не простынетъ на печкѣ, если репетиція поздняя. Она образцовая жилица. Случайныхъ доходовъ съ нея нѣтъ, но платитъ она аккуратно, каждую субботу, настоящая лэди.
-- А,-- сказалъ Джэкъ,-- очень пріятно. А наверху? Во второмъ этажѣ у васъ, вѣроятно, другой образецъ порядочности?
Хозяйка слегка кашлянула, точно будто у нея захватило дыханіе, глаза ея устремились на окно; она, казалось, спрашивала совѣта у сѣраго, октябрьскаго неба.
-- Кто ваши верхніе жильцы?-- съ оттѣнкомъ нетерпѣнія повторилъ вопросъ свой Джэкъ Шико.
-- Жильцы? нѣтъ, сэръ, у меня во второмъ этажѣ только одинъ джентльменъ. Я не отдаю квартиры семейнымъ. Дѣти -- такія шаловливыя обезьянки, вѣчно бѣгаютъ, взадъ и впередъ, по лѣстницамъ, съ опасностью жизни вывѣшиваются изъ оконъ, или оставляютъ входную дверь настежь. А какъ они портятъ мебель! Никто этого не понимаетъ, кромѣ тѣхъ, кто прошелъ черезъ это испытаніе. Нѣтъ, сэръ, за послѣднія шестъ лѣтъ ребенокъ не переступалъ моего порога,
-- Я спрашивалъ васъ не о дѣтяхъ,-- сказалъ Шико,-- а о вашемъ жильцѣ.
-- Онъ не женатый джентльменъ, сэръ.
-- Молодой?
-- Нѣтъ, сэръ, среднихъ лѣтъ.
-- Актеръ?
-- Нѣтъ, сэръ. Онъ ничего не имѣетъ общаго съ театромъ.
-- Что же онъ такое?
-- Видите ли, сэръ, онъ джентльменъ, это всякому ясно, но джентльменъ, прожившій свое состояніе. По его привычкамъ видно, что у него было большое состояніе, и что онъ почти все спустилъ. Онъ не такъ аккуратно платить, какъ бы я того желала, но все-таки платитъ, и не причиняетъ никакого безпокойства, такъ какъ часто уѣзжаеть на цѣлую недѣлю, причемъ, разумѣется, плата за квартиру идетъ та же.
-- Ему пожалуй, это и все равно, если онъ не платитъ,-- сказалъ Шико.
-- О, нѣтъ, онъ все же платитъ, сэръ. Онъ оттягиваетъ, но деньги свои я получаю. Бѣдная вдова не можетъ терять на лучшемъ изъ жильцовъ.
-- Какъ зовутъ этого джентльмена?
-- Мистеръ Дероль.
-- Это похоже на иностранную фамилію.
-- Можетъ быть, сэръ, но джентльменъ -- англичанинъ. Я, вообще говоря, не имѣла почти дѣла съ иностранцами,-- замѣтила хозяйка, бросивъ бѣглый взглядъ на m-me Шико,-- хотя ихъ не мало живетъ въ нашемъ околоткѣ.
Квартира была нанята, и для Джэка Шико съ женою насталъ новый періодъ ихъ существованія. Въ жизни лондонской недоставало многаго, что дѣлало ихъ жизнь въ Парижѣ выносимой: безпечной веселости, болѣе яснаго неба, удовольствій, присущихъ богемѣ французской столицы, и Джекъ Шико чувствовалъ, что густая, черная завѣса опустилась надъ его молодостью со всѣми ея заблужденіями, а онъ остался одинъ среди холоднаго, будничнаго свѣта, измученнымъ, разочарованнымъ, преждевременно состарѣвшимся человѣкомъ. Ему недоставало веселыхъ удалыхъ товарищей, помогавшихъ ему забывать заботы. Онъ скучалъ о прогулкахъ въ экипажѣ по густому лѣсу, о поѣздкахъ въ окрестные кабачки, о веселыхъ ужинахъ тянувшихся далеко за-полночь, о всѣхъ развлеченіяхъ, которыми изобиловала его парижская жизнь. Лондонскія удовольствія казались ему скучными, тяжелыми. Лондонскіе ужины не представляли ничего кромѣ ѣды и питья; причемъ уничтожалось слишкомъ много устрицъ, выпивалось слишкомъ много вина.
Надежды мистера Смодендо осуществились вполнѣ. Шико произвела фуроръ на сценѣ принца Фредерика. Громадныя афиши, красовавшіяся на всѣхъ лондонскихъ аркахъ и заборахъ, досигли своей цѣли. Каждый вечеръ театръ бывалъ биткомъ набить.
При появленіи Шико раздавались единодушныя рукоплесканія. Снова вдыхала она опьяняющую атмосферу успѣха; день ото дня становилась болѣе дерзкой, болѣе безпечной, тратила больше денегъ, пила больше шампанскаго, сильнѣе пристращалась къ удовольствіямъ, лести и нарядамъ. Мужъ глядѣлъ на все это съ мрачнымъ выраженіемъ въ лицѣ. Они уже не были болѣе той влюбленной парочкой, которая вышла рука объ руку изъ мэріи,-- улыбающаяся, счастливая, намѣревавшаяся раздѣлять свой свадебный обѣдъ съ своими избранными друзьями. Жена бывала теперь ласкова только порывами, мужъ -- всегда смотрѣлъ уныло; унынія этого ничто, кромѣ вина, изгнать изъ души его не могло, и оно, подобно семи евангельскимъ злымъ духамъ, возвращалось въ большей силѣ, послѣ временнаго изгнанія. Жена любила мужа ровно настолько, чтобы обнаруживать отчаянную ревность, если онъ оказывалъ малѣйшее вниманіе другой женщинѣ. Мужъ давнымъ-давно пересталъ ревновать; онъ дорожилъ только собственной честью. Среди посѣтителей театра принца Фредерика былъ одинъ, котораго можно было встрѣчать тамъ почти каждый вечеръ. То былъ мужчина лѣтъ двадцати-пяти, высокій, широкоплечій, съ рѣзкими чертами лица, съ соколиными глазами; одѣтый въ поношенное платье, носящій на всей своей внѣшности отпечатокъ неряшливости, но тѣмъ не менѣе смотрящій джентльменомъ. Всякому было ясно, что ничья забота не окружаетъ его, что онъ, можетъ быть, терпитъ крайнюю нужду, но какъ бы низко онъ не палъ, все-же онъ оставался джентльменомъ.
Это былъ студентъ медицины, одинъ изъ самыхъ рьяныхъ тружениковъ въ госпиталѣ св. Ѳомы; онъ избралъ эту профессію потому, что любилъ ее, и любовь его возрастала вмѣстѣ съ его трудами. Многіе, коротко его знавшіе, утверждали, что онъ долженъ оставить слѣдъ въ исторіи своего вѣка. Онъ былъ не такой человѣкъ, чтобы имѣть быстрый успѣхъ, выдвинуться при помощи счастливаго случая. Онъ не спѣша принимался за работу, изслѣдовалъ до дна всякій колодецъ, въ который спускался, брался за каждый предметъ такъ рѣшительно, какъ-будто это -- его спеціальность, предавался изученію каждаго научнаго вопроса съ лихорадочнымъ пыломъ влюбленнаго, но работалъ надъ нимъ съ упорствомъ и самоотверженіемъ греческаго атлета. Что касается обыденныхъ житейскихъ удовольствій: вина, картъ, скачекъ и всякихъ кутежей,-- молодой медикъ ими совершенно пренебрегалъ. Онъ такъ рѣдко посѣщалъ театры, что тѣ изъ товарищей его, которые теперь каждый вечеръ видали его въ театрѣ принца Фредерика, удивлялась его частымъ появленіямъ въ подобномъ мѣстѣ.
-- Что нашло на Джерарда,-- восклицалъ Джо Латимеръ, обращаясь къ Гарри Броуну.-- Я думалъ, онъ презираетъ балетъ, а между тѣмъ вотъ же третій разъ вижу его здѣсь; онъ смотритъ во всѣ глаза, и съ такимъ напряженнымъ вниманіемъ, точно слѣдитъ за анатомическимъ ножомъ въ рукахъ Поджета.
-- Неужели ты не догадываешься, что это все значитъ?-- воскликнулъ Броунъ:-- Джерардъ влюбленъ.
-- Влюбленъ!
-- Да, по уши влюбленъ въ Шико; отъ роду не видывалъ я такого несомнѣннаго случая: всѣ симптомы замѣчательно развиты; сидитъ въ первомъ ряду и смотритъ все время, пока она на сценѣ, ни на минуту глазъ съ нея не сводитъ, бредитъ о ней, намъ толкуетъ, увѣряетъ, что она самая красивая женщина, какая только жила на свѣтѣ со временъ неизвѣстной особы, служившей моделью для статуи Венеры, открытой въ пещерѣ на островѣ Милосѣ. Вотъ бы штука была -- знать эту молодую особу, обнять ее, а безъ сомнѣнія кто-нибудь да обнималъ. Да, Джорджъ Джерардъ пропалъ, уничтоженъ. Ужъ очень это трогательно.
-- А m-lle Шико, говорятъ, замужняя женщина?-- спроскхь Латимеръ.
-- Замужняя. Мужъ постоянно при ней дежуритъ. Каждый вечеръ ожидаетъ ее у двери, ведущей на сцену, стоитъ у кулисъ, пока она танцуетъ. Шико чрезвычайно положительная особа, хотя такимъ не смотритъ. А, вотъ и Джерардъ. Ну что, старина, болѣзнь достигла кризиса?
-- Какая болѣзнь?-- лаконически спросилъ Джерардъ.
-- Лихорадка, именуемая любовью.
-- Неужели вы воображаете, что я влюбленъ въ новую танцовщицу, потому только, что часто захожу сюда взглянуть на нее?
-- Не могу иначе объяснить твоего присутствія здѣсь. Ты не театралъ.
-- Я прихожу смотрѣть на Шико просто потому, что она, лицомъ и станомъ, самая красивая женщина, какую я когда-либо видѣлъ. Прихожу, какъ пришелъ бы живописецъ поглядѣть на совершенство человѣческой красоты, или анатомъ -- полюбоваться законченностью божьяго произведенія, существомъ вышедшимъ въ божественной мастерской -- безъ единаго недостатка.
-- Слыхалъ-ли ты что-нибудь подобное?-- воскликнулъ Латимеръ.-- Онъ приходитъ смотрѣть на танцовщицу и говоритъ объ этомъ, точно это какая-то религія.
-- Поклоненіе красотѣ есть религія искусства,-- серьёзно отвѣтилъ Джерардъ.-- Я уважаю Шико и поклоняюсь ей. У меня, на ея счетъ нѣтъ ни одной недостойной мысли.
Латимеръ слегка коснулся, двумя пальцами, своего лба, и взглянулъ на своего друга Броуна.
-- Кончено!-- сказалъ Латимеръ.
-- Далеко зашло!-- возразилъ Броунъ.
-- Пойдемъ пробовать устрицы, Джерардъ, проведемъ вечеръ вмѣстѣ,-- убѣдительно проговорилъ Латимеръ.
-- Благодарю, нельзя. Я пойду домой и засяду за дѣло.
Они разстались, весельчаки пошли туда, куда влекла ихъ страсть къ удовольствіямъ; человѣкъ, любившій трудъ ради наслажденія, имъ доставляемаго, вернулся къ своимъ книгамъ.