Слѣдствіе началось на другой же день, въ двѣнадцать часовъ. Слухъ объ убійствѣ уже успѣлъ распространиться на значительное разстояніе отъ мѣста происшествія, и въ теченіе цѣлаго утра толпа зѣвакъ окружала домъ въ улицѣ Сибберъ, къ величайшему неудовольствію мистриссъ Эвитъ. Газетные репортеры ворвались въ ней въ домъ вопреки ея протесту, и такъ какъ она неохотно отвѣчала на ихъ разспросы, то они завладѣли мистеромъ Дерролемъ, который съ величайшей готовностью и разговаривалъ, и пилъ со всякимъ вновь прибывшимъ.
Джорджъ Джерардъ зашелъ въ домъ въ улицѣ Сибберъ между девятью и десятью часами утра. Слухъ объ убійствѣ дошелъ до него на пути отъ улицы Blackfriars, гдѣ онъ жилъ въ настоящее время въ качествѣ помощника у одного доктора, имѣвшаго огромную практику, до госпиталя, въ которомъ онъ и по сіе время слушалъ клиническія лекціи. Ему разсказали о событіи съ значительными преувеличеніями; онъ явился въ полномъ убѣжденіи, что здѣсь произошло убійство и самоубійство, и что мужъ лежитъ бездыханный возлѣ жены, которую принесъ въ жертву своей ревнивой злобѣ.
Не безъ затрудненій получилъ онъ дозволеніе войти въ комнату, гдѣ лежала покойница. Полиція поручила сидѣлкѣ изъ рабочаго дома охранять эту комнату, и Джерарду пришлось подкрѣпить свои аргументы полъ-кроной, которая ему самому была далеко не лишней; наконецъ, совѣсть этой дамы успокоилась, и она вручила ему ключъ отъ комнаты.
Онъ вошелъ вмѣстѣ съ сидѣлкой и пробылъ около четверти часа, занятый самымъ тщательнымъ изслѣдованіемъ раны. Это была замѣчательная рана. Шико не была зарѣзана, она была заколота. Ей, очевидно, былъ нанесенъ сильнѣйшій ударъ какимъ-то острымъ, узкимъ орудіемъ, его всадили ей въ горло, и оно проникло, нѣсколько отклонившись въ сторону, до самыхъ легкихъ.
Что же это было за орудіе? Кинжалъ? но если такъ, то какого рода кинжалъ? Джорджъ Джерардъ никогда не видывалъ кинжала съ такимъ тонкимъ леввеемъ, чтобы имъ можно было нанести столь узкую рану какъ та, сквозь которую медленно просачивалась кровь. Алая струи, оставившая слѣдъ на одѣялѣ и на полу, навѣрное хлынула изо рта покойницы; это было не что иное какъ легочное кровотеченіе.
Прежде чѣмъ ей нанесена была роковая рана, происходила борьба. На полной, бѣлой кисти ей руки виднѣлся синякъ, свидѣтельствовавшій, что рука разъяреннаго человѣка сжала, какъ въ тискахъ, эту прелестную ручку; на правомъ плечѣ, съ котораго спустилась широкая рубашка, видны были слѣды сильныхъ пальцевъ. Сидѣлка указала Джерарду на эти синяки.
-- Краснорѣчивы, не правда ли?-- сказала она.
-- Еслибы только намъ понять ихъ повѣрнѣе, отвѣтилъ со вздохомъ Джерардъ.
-- Точно будто она, бѣдняжка, боролась, защищая свою жизнь,-- проговорила сидѣлка.
Джерардъ не сдѣлалъ болѣе никакого замѣчанія; онъ стоялъ у кровати, глядя на все окружающее задумчивымъ, пытливымъ взоромъ, какъ-бы желая умолить самыя стѣны разсказать ему тайну того преступленія, свидѣтелями котораго онѣ были нѣсколько часовъ тому назадъ.
-- Полиція здѣсь была и ничего не открыла?-- вопросительно проговорилъ онъ.
-- Если она что и открыла, такъ бережетъ это про себя,-- отвѣтила сидѣлка,-- не думаю, чтобы открытія-то были важныя.
-- Входили сюда полицейскіе?-- спросилъ Джерардъ, указывая на отворенную дверь маленькой внутренней комнаты, настоящей норки, въ которой Джэкъ Шико занимался Живописью въ тѣ дни, когда питалъ надежду заработывать себѣ средства къ жизни при помощи этого искусства. Здѣсь онъ, за послѣднее время, рисовалъ на деревѣ, здѣсь же и спалъ на жалкой, узенькой кушеткѣ.
-- Да, входили,-- возразила сидѣлка,-- но я увѣрена, что они тамъ ничего особеннаго не нашли.
Джерардъ вошелъ въ пыльную норку. Тамъ стоялъ старый мольбертъ съ недоконченной картиной, которая полузавѣшена была рваной ситцевой занавѣской. Джерардъ откинулъ занавѣску и взглянулъ на картину. Работа была грубоватая, но въ цѣломъ картина дышала нѣкоторой, хотя и мелодраматической, силой. Сюжетъ былъ заимствованъ изъ поэмы Альфреда де-Мюссе. Венеціанскій nobile, притаившись, среди ночи, въ тѣни, падавшей отъ двери дома, съ кинжаломъ въ рукѣ, ожидалъ своего врага, чтобы убить его. Кромѣ этой картины въ комнатѣ былъ столъ, весь закапанный чернилами, покрытый бумагами, перьями, карандашами, на немъ стояла оловянная чернильница, съ продавленнымъ бокомъ, и пустой ящикъ изъ-подъ сигаръ, лежала пачка нумеровъ того изданія, сотрудникомъ котораго былъ Шико и нѣсколько разрозненныхъ экземпляровъ другихъ юмористическихъ изданій. На старинномъ подоконникѣ -- этимъ домамъ въ улицѣ Сибберъ лѣтъ двѣсти -- стоялъ большой деревянный ящикъ съ красками, пустыми трубочками, кистями, двумя палитрами, старымъ ножомъ, какимъ счищаютъ съ палитры засохшія краски, тряпками, губками. На самомъ днѣ ящика, запрятанный подъ тряпками и прочимъ хламомъ, лежалъ длинный кинжалъ, съ тонкимъ лезвеемъ, итальянской работы, съ серебряной рукояткой великолѣпнѣйшей рѣзьбы, почернѣвшей отъ времени, такой именно кинжалъ, какой художникъ могъ выбрать для своего арсенала. Джерардъ взглянулъ на картину и тотчасъ убѣдился, что этотъ самый кинжалъ изображенъ на ней.
Джорджъ Джерардъ взялъ кинжалъ въ руки и съ любопытствомъ осмотрѣлъ его: длинное, тонкое, гибкое, острое лезвее; да, въ сильной рукѣ кинжалъ этотъ могъ стать смертоноснымъ оружіемъ, имъ можно было нанести такую именно рану, какъ та, отъ которой умерла Шика. Онъ еще разъ осмотрѣлъ лезвее и рукоятку, при помощи своего карманнаго микроскопа; онѣ оказалась окрашенными въ темноватый цвѣтъ; можетъ быть это и были свѣжіе слѣды крови; но кинжалъ былъ тщательно вычищенъ, и ни на лезвеѣ ни на рукояткѣ его кровавыхъ пятенъ видно не было.
-- Странно, что сыщики этого не замѣтили,-- сказалъ онъ себѣ, вкладывая кинжалъ обратно въ ящикъ. Мистрисъ Эвитъ разсказала ему о непонятномъ исчезновенія Джэка Шико, о томъ какъ онъ ушелъ за полиціей и не возвратился. могло это значить, какъ не то, что онъ виновенъ? А теперь, въ его ящикѣ съ красками, нашлось такое именно оружіе, какимъ была заколота его жена.
-- Мнѣ извѣстно, что она ему надоѣла, я знаю, что онъ желалъ, чтобы она умерла,-- раздумывалъ Джерардъ.-- Я прочелъ эту тайну на лицѣ его шесть мѣсяцевъ тлму назадъ.
Онъ вошелъ изъ комнаты, а затѣмъ изъ дому, и въ теченіе цѣлаго часа прогуливался по окрестнымъ улицамъ, въ ожиданіи начала слѣдствія.
-- Но высказать ли мнѣ мое мнѣніе уголовному судьѣ?-- спрашивалъ онъ себя.-- Съ какою цѣлью? Въ концѣ-концовъ это не болѣе какъ теорія. А рѣдкій уголовный судья станетъ дослушивать подобныя гадательныя соображенія. Лучше напишу въ одну изъ газетъ. И какая отъ того польза, еслибъ я и доказалъ, что преступленіе совершено мужемъ? Куда бы этотъ несчастный ни пошелъ, онъ носитъ въ самомъ себѣ совѣсть, которая послужитъ ему тягчайшимъ наказаніемъ, чѣмъ келья осужденнаго. Еслибъ его даже повѣсили, это не возвратило бы ее къ жизни. Бѣдное, глупенькое, погибшее существо, единственная женщина, которую я когда-либо любилъ.
Слѣдствіе производилось въ тавернѣ на углу улицы Сибберъ. Свидѣтелями были докторъ, полицейскій сержантъ, сыщикъ, помогавшій ему при осмотрѣ мѣстности, Дерроль, мистриссъ Эвитъ и мистриссъ Рауберъ. Джэка Шико, самаго важнаго свидѣтеля, никто не видалъ съ той минуты, какъ онъ вышелъ изъ дому, подъ предлогомъ позвать полицію.
Это исчезновеніе мужа, послѣ того какъ онъ поднялъ тревогу, разбудившую весь домъ, каковой поступокъ былъ совершенно излишенъ и даже глупъ, если предположить, что убійца онъ,-- исчезновеніе это озадачивало судью.
Онъ очень тщательно допрашивалъ мистриссь Эвитъ относительно привычекъ танцовщицы и ея мужа.
-- Вы говорите, что они часто ссорились,-- сказалъ онъ. Ссоры ихъ была бурныя?
-- Она горячилась,-- онъ никогда. Она очень любила его, бѣдняжка, хотя была не такая женщина, чтобы уступить мужу или отдаться подъ его руководство. Она была сильнѣе привязана къ бутылкѣ, чѣмъ бы слѣдовало, а онъ стирался ее отъ этого удержать, по крайней мѣрѣ сначала, когда они только-что переѣхали въ мой домъ. Позже онъ, казалось, отступился отъ нея, предоставилъ ей идти своей дорогой.
-- Казался онъ привязаннымъ къ ней?
-- По-моему -- нѣтъ. Мнѣ думалось, что любовь была только съ ея стороны.
-- Онъ былъ человѣкъ буйнаго нрава?
-- Нѣтъ, онъ относился во всему чрезвычайно спокойно. Я иногда думала, что въ его характерѣ есть какая-то фальшь. Я вспоминаю, какъ она мнѣ разъ сказала, послѣ ихъ ссоры:-- мистриссъ Эвитъ, человѣкъ этотъ ненавидитъ меня слишкомъ сильно, чтобы ударить меня. Еслибъ онъ только далъ себѣ волю, онъ бы убилъ меня. Эти слова ея произвели на меня, въ то время, такое впечатлѣніе.
-- Позвольте, позвольте,-- прервалъ ее судья:-- не станемъ говорить о вашихъ впечатлѣніяхъ; это не есть свидѣтельское показаніе.-- Но медленная рѣчь мистриссъ Эивтъ текла, не останавливаясь ни на минуту, подобно тихому ручейку, извивающемуся по долинѣ.
-- Я бы предпочла имѣть мужемъ своимъ животное, которое бы колотило меня до синяковъ, сказала мнѣ въ другой разъ бѣдняжечка,-- и потомъ раскаивалась въ томъ,--чѣмъ хладнокровнаго джентльмена, который можетъ до смерти уязвить меня однимъ словомъ.
-- Мнѣ нужны факты, а не увѣренія,--нетерпѣливо проговорилъ судья.-- Случалось ли вамъ видѣть, чтобы мужъ покойной позволялъ себѣ грубыя выходки или оскорбленія дѣйствіемъ, по отношенію въ женѣ иди къ кому-нибудь другому?
-- Никогда не случалось.
-- Неизвѣстно-ли вамъ, имѣла-ли госпожа Шико деньги или драгоцѣнности?
-- Полагаю, что не имѣла ни того ни другого. Она была женщина расточительная. Не по характеру ей было денежки копить.
Показаніе мистриссъ Рауберъ только подтвердило показаніе мистриссъ Эвитъ, какъ относительно времени, когда ихъ разбудили, такъ и относительно поведенія Джэка Шико. Обѣ женщины упомянули о страшномъ выраженіи его лица, и о радости; съ какой онъ ухватился за мысль пойти за полисменомъ, мысль, поданную ему Дерролемъ.
Дерроль былъ послѣднимъ опрошеннымъ свидѣтелемъ.
Когда онъ поднялся съ мѣста, чтобы отвѣчать судьѣ, онъ увидалъ знакомое ему лицо въ толпѣ у дверей. То было лица биржевого маклера Іосифа Лемуэля, крѣпко измѣнившееся со времени послѣдняго свиданія съ нимъ Дерроля. Рядомъ съ мистерамъ Лемуелемъ стоялъ извѣстный стряпчій по уголовнымъ дѣламъ. Желчное лицо Дерроля, при видѣ этихъ двухъ лицъ, выражавшихъ напряженное вниманіе, приняло сѣроватый оттѣнокъ. Показаніе Дерроля не бросило новаго свѣта на занимавшую всѣхъ тайну. Онъ коротко зналъ мистера Шико и жену его,-- рѣдкій день проходилъ безъ того, чтобы онъ не повидался съ ними. Оба они были прекрасные люди, но другъ къ другу не подходили. Они не жили счастливо. Онъ полагалъ, что въ душѣ Джэка Шико накопилось много горечи, словомъ, что нельзя было ожидать, чтобы они еще долгое время прожили мирно другъ съ другомъ. За послѣднее время мистеръ Шико очень часто отлучался изъ дому. Онъ возвращался поздно, избѣгалъ общества жены. Вообще, это было несчастное супружество: и мужъ, и жена возбуждали величайшее состраданіе.
Вотъ и все. Судья отложилъ продолженіе слѣдствія на недѣлю, въ надеждѣ, что явятся новыя свидѣтельскія показанія. Среди присутствовавшихъ установилось убѣжденіе, что мужъ покойной находится подъ очень сильныхъ подозрѣніемъ, и что если онъ вскорѣ не явится, то его придется розыскивать. Джорджъ Джерардъ слѣдилъ за ходомъ слѣдствія изъ переполненнаго народомъ угла комнаты, но не сказалъ ни слова о найденномъ имъ, въ принадлежащемъ Джэку Шико ящикѣ съ красками, кинжалъ.
Шико похоронили два дня спустя; на кладбищѣ собралась громадная толпа, желавшая видѣть какъ иностранную танцовщицу опустятъ въ ея безвременную могилу. Мистеръ Смолендо, своими руками, положилъ на гробъ вѣнокъ изъ бѣлыхъ камелій. Дерроль стоялъ у могилы, прилично одѣтый въ черную пару, взятую на прокатъ у торговца старымъ платьемъ, и "смотрѣлъ настоящимъ джентльменомъ", какъ впослѣдствіи говорила мистриссъ Эвитъ своимъ кумушкамъ. Мистриссъ Эвитъ и мистриссъ Рауберъ обѣ были на похоронахъ; можно сказать, что вся улица Сибберъ на нихъ присутствовала. Такой толпы не бывало со времени похоронъ кардинала Уайзмэна. Вся труппа театра принца Фредерика была на лицо, кромѣ многочисленныхъ представителей лондонскаго театральнаго міра.
Бѣдный мистеръ Смолендо былъ въ глубочайшемъ отчаяніи. Онъ, правда, отыскалъ талантливую даму, могущую занять мѣсто Шико въ буффонадѣ; но публика не довѣряла талантливой дамѣ,-- которая, по лѣтамъ могла-бы быть матерью Шико,-- и театръ мистера Смолендо превратился въ пустыню, наполненную незанятыми скамейками. Что въ томъ, что его декорація, балетъ, оркестръ; освѣщеніе были лучшими и самыми дорогими въ цѣломъ Лондонѣ; публика бѣгала за Шико, и ея несчастная судьба омрачила театральную залу; не легко было разсѣять этотъ мракъ. Другіе театры вошли въ моду, а ладья, заключавшая въ себѣ фортуну мистера Смолендо, оказалась выброшенной на берегъ.
Пресса очень горячо отнеслась къ дѣлу Шико. Наиболѣе популярныя изъ ежедневныхъ газетъ страшно негодовали на всѣхъ къ этому дѣлу прикосновенныхъ. Онѣ бранили судью, объявляю, что докторъ -- дуракъ, не жалѣли мрачныхъ намековъ насчетъ домохозяйки, называли свидѣтелей клятвопреступииками; но самыя рѣзкія свои обличенія онѣ берегли для полиціи.
Страшное убійство совершено въ самомъ центрѣ Лондона, среди мирно спавшихъ людей, въ домѣ, въ которомъ почти каждая комната была занята; и убійцу выпустили, и ни одинъ лучъ свѣта еще не пронизалъ тьмы, окружавшей эту тайну. Мужъ жертвы, одного поведенія котораго болѣе чѣмъ достаточно, чтобы произнести надъ нимъ приговоръ, негодяй этотъ бродитъ себѣ на свободѣ по лицу земли, подобно современному Каину, но безъ клейма на лбу, по которому могли бы его узнавать его сограждане. Можетъ бытъ, въ эту самую минуту онъ посѣщаетъ наши таверны, обѣдаетъ въ нашихъ ресторанахъ, заражаетъ воздухъ нашихъ театровъ или даже осмѣливается переступить священный порогъ церкви! Гдѣ же полиція? Чѣмъ она занята, что до сихъ поръ не розыскала этого негодяя? Агенты ея должны узнать его съ перваго взгляда, даже и безъ Каинова клейма. Неужели не существуетъ фотографическихъ карточекъ чудовища, красиваго, судя по описаніямъ, и несомнѣнно, тщеславнаго? Цѣлые вороха писемъ получались въ редакціи "Утренняго крикуна", причемъ каждый корреспондентъ предлагалъ свою особенную, оригинальную методу для поимки убійцы.
Какъ оно ни странно, но Джэкъ Шико, не смотря на свою красивую наружность, не гнался за тѣмъ, чтобы видѣть свое изображеніе, сдѣланное солнцемъ. Какъ бы то ни было, никакого портрета его, ни большого, ни маленькаго, ни хорошаго, ни плохого не оказалось въ улицѣ Сибберъ, куда, естественно, обратилась за изображеніемъ его полиція. Мистеръ Дерроль, бывшій во все продолженіе слѣдствія сговорчивымъ, не будучи навязчивымъ, описалъ имъ, на словахъ, своего недавняго сожителя; но никакое словесное описаніе никогда еще не вызывало въ воображеніи слушателей живого человѣческаго образа, и сыщики удалились изъ улицы Сибберъ, унося съ собой представленіе о личности, настолько-же похожей на Джэка Шико, насколько Джэкъ Шико походилъ на китайскаго императора. За этимъ воображаемымъ Шико полиція усердно гонялась по всѣмъ худшимъ кварталамъ Лондона и часто воображала, что еще немного и она поймаетъ его. Полицейскіе выслѣживали его по трактирамъ, тавернамъ, ѣздили за нимъ на пароходахъ; по желѣзнымъ дорогамъ, и всегда убѣждались, что это -- не Джэкъ Шико.
Тяжело было людямъ, работавшимъ такъ добросовѣстно, выносить нападенія "Утренняго крикуна"!
Несомнѣнно, что показаній, накопившихся противъ отсутствующаго мужа, было достаточно, чтобы свить веревку, на которой бы его повѣсить.
Письмо Джорджа Джерарда въ "Times" съ описаніемъ кинжала, найденнаго въ ящикѣ съ красками, обратило на себя вниманіе знаменитаго доктора, вправлявшаго сломанную ногу Шико, и этотъ джентльменъ тотчасъ-же отправился въ улицу Сибберъ съ цѣлью произвести осмотръ раны. Нѣсколько позже онъ увидалъ кинжалъ, находившійся, вмѣстѣ съ прочими вещами отсутствующаго, въ рукахъ полиціи. Онъ на другой-же день написалъ въ "Times" и подтвердилъ заявленіе Джерарда. Подобная рана могла быть нанесена такимъ именно кинжаломъ, и едва-ли какимъ-либо другимъ ножемъ или кинжаломъ изъ извѣстныхъ цивилизованному міру. Тонкое, гибкое лезвее было непохоже на леввее всѣхъ другихъ кинжаловъ, когда-либо видѣнныхъ докторомъ, а рана соотвѣтствовала формѣ лезвея.
Авторы передовыхъ статей, помѣщаемыхъ въ популярныхъ газетахъ, ухватились за эту мысль. Они описывали всю сцену такъ живо, какъ если бы видѣли ее въ какомъ-то магическомъ снѣ. Они распространялись о красотѣ жены, они чуть не плакали, говоря о ея невоздержности. Мужа они рисовали самыми мрачными красками; въ ихъ описаніяхъ онъ являлся человѣкомъ, отжирѣвшимъ на жениныхъ заработкахъ, жалкимъ существомъ, лѣнивцемъ, пьяницей, такъ какъ не было никакого сомнѣнія, что онъ своимъ примѣромъ научилъ красавицу пить. Яркими красками рисовали они сцену убійства, позднее возвращеніе мужа изъ логовищъ порока, упреки жены, весьма естественный съ ея стороны взрывъ ревности, обмѣнъ рѣзкихъ выраженій. Мужъ, доведенный пьянствомъ до чисто-животнаго состоянія, взбѣшенный заслуженными имъ упреками жены, схватываетъ кинжалъ со стола, на который бросилъ его послѣ получасовой работы, и погружаетъ лезвее въ грудь жены. Авторъ передовой статьи, казалось, все это видѣлъ, какъ на картинѣ. Публика читала его измышленія, и въ теченіи трехъ недѣль, на всѣхъ перекресткахъ, на крышахъ омнибусовъ только и рѣчи было, что о преступленіи Джэка Шико и о тупости полиціи, не умѣвшей розыскать его.
На другой день, послѣ похоронъ Шико, между восемью и девятью часами вечера, какой-то пожилой человѣкъ посѣтилъ нѣкоего мистера Мош е, торговавшаго брильянтами, хотя и въ скромныхъ размѣрахъ, и жившаго въ одной изъ улицъ близъ Брунсвикскаго сквера. Посѣтитель былъ очень прилично одѣтъ въ длинное пальто; его сѣдая борода такъ роскошно разрослась, что совсѣмъ скрывала нижнюю часть его лица.
Подъ его мягкой пуховой шляпой надѣта была черная бархатная шапочка, изъ-подъ которой не выглядывало ни признака волосъ, изъ чего можно было заключить, что назначеніе шапочки -- скрывать обнаженный черепъ, которому она служитъ покрышкой. Изъ-подъ шапочки, низко надвинутой на самый лобъ, выглядывали растрепанныя, сѣдыя брови, нависшія надъ выпуклыми глазами. Мистеръ Мош е вышелъ изъ столовой, откуда вырвался вслѣдъ за нимъ аппетитный запахъ рыбы, жареной въ чистѣйшемъ оливковомъ маслѣ, и сопровождалъ его подобно кадильному дыму; онъ нашелъ незнакомца, ожидавшаго его въ первой комнатѣ, изображавшей на-половину гостиную, на-половину кабинетъ.
Торговецъ брильянтами зналъ толкъ и въ людяхъ; онъ съ перваго же взгляда понялъ, что посѣтитель его скорѣй принадлежитъ къ соколиной, чѣмъ къ голубиной породѣ.
"Желаетъ надуть меня, если можно",-- сказалъ онъ себѣ.
-- Чѣмъ могу служить?-- спросилъ онъ вслухъ, съ елейной привѣтливостью.
-- Вы покупаете брильянты, у меня есть продажные, а такъ какъ продаю я ихъ, побуждаемый къ тому исключительными обстоятельствами, то и готовъ дешево уступить ихъ вамъ,-- проговорилъ незнакомецъ дружескимъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, дѣловымъ тономъ.
-- Я въ уступки не вѣрю. Я дамъ вамъ хорошую цѣну за хорошую вещь, если вы только честно нажили эти брильянты,-- возразилъ мистеръ Мош е, окидывая его подозрительнымъ взглядомъ.-- Я -- не укрыватель краденыхъ вещей. Если такова ваша цѣль, вы не туда попали.
-- Еслибъ я это думалъ, я бы сюда не пришелъ,-- сказалъ сѣдобородый старикъ,-- Я желаю имѣть дѣло съ джентльменомъ. Я самъ джентльменъ, хотя и разорившійся. Пришелъ я къ вамъ не по своему дѣлу, а по дѣлу пріятеля, человѣка, котораго вы по имени и репутаціи знаете также хорошо, какъ знаете принца Уэльскаго,-- человѣка, стоящаго во главѣ одного изъ самыхъ удачныхъ торговыхъ предпріятій въ Лондонѣ. Имени его я вамъ не назову. Я только сообщу вамъ факты. Другъ мой долженъ по векселямъ, которымъ завтра истекаетъ срокъ. Если они не будутъ оправданы, то на будущей недѣлѣ имя его попадетъ въ газеты. Находясь въ этомъ затруднительномъ положеніи, онъ пошелъ къ женѣ своей и откровенно ей во всемъ признался. Она поступила, какъ должна поступить добрая женщина, обвила его шею руками, просила его не унывать, побѣжала за ящикомъ, въ которомъ хранитъ свои драгоцѣнности, и отдала ему свои брильянты.
-- Позвольте взглянуть на эти брильянты,-- возразилъ мистеръ Мош е, не удостоивая похвалы преданность жены.
Незнакомецъ вынулъ изъ кармана небольшой свертокъ и развернулъ его. На листѣ обыкновенной ваты лежали брильянты, тридцать пять крупныхъ, бѣлыхъ камней, изъ которыхъ самый меньшій былъ величиною съ горошину.
-- Что это, камни вынуты изъ оправы! воскликнулъ торговецъ.-- Съ чего это?
-- Мой другъ человѣкъ гордый. Онъ не желалъ, чтобы брильянты жены его были узнаны.
-- И онъ для этого сломалъ оправу? Вашъ другъ -- дуракъ, сэръ. Къ какой вещи принадлежатъ эти камни?-- размышлялъ мистеръ Мош е, слегка дотрогиваясь до нихъ кончикомъ своего мясистаго указательнаго пальца и складывая ихъ въ кружокъ.-- Очевидно, это было ожерелье въ видѣ ошейника, и великолѣпное, должно быть, ожерелье. Вашъ другъ -- идіотъ, что разломалъ его.
-- Я полагаю, что это было ожерелье, отозвался посѣтитель.-- Въ прошломъ году другъ мой праздновалъ свою серебряную свадьбу, и въ этотъ день подарилъ брильянты эти женѣ.
Комната была тускло освѣщена единственной свѣчей, которую служанка поставила на столъ, когда впустили незнакомца.
Мистеръ Мошё зажегъ лампу, стоявшую на его конторкѣ. При свѣтѣ ея онъ сталъ разсматривать камни. Не удовольствовавшись самымъ тщательнымъ осмотромъ, онъ вынулъ изъ жилетнаго кармана маленькую пилочку и провелъ ею по поверхности одного изъ камней.
-- Вашъ другъ -- круглый дуракъ, если не мошенникъ,-- сказалъ мистеръ Мош е. Камни эти -- фальшивые.-- Лицо человѣка съ сѣдой бородой приняло такое страшное выраженіе, что видъ самой смерти едва ли бы могъ быть ужаснѣе.
-- Это ложь!-- черезъ силу простоналъ онъ.
-- Съ вашей стороны величайшая дерзость, сэръ, приносить мнѣ такую дрянь; надо быть осломъ, чтобы надѣяться надуть Веніамина Мош е, человѣка торговавшаго брильянтами въ теченіи, безъ малаго, тридцати лѣтъ. Камни эти -- поддѣльные, правда, сдѣланы они очень искусно, и очень хорошаго цвѣта. Взгляните сюда, сэръ,-- видите ли вы слѣдъ, который оставляетъ на поверхности ихъ моя пилочка? Отче Аврааме, какъ дрожитъ этотъ человѣкъ! Неужели васъ надули этими камнями, и вы заплатили за нихъ деньги? Я не вѣрю ни единому слову вашего разсказа о лондонскомъ торговцѣ и его серебряной свадьбѣ. Но неужели вы не знали, что камни эти фальшивые? Значитъ, я не имѣю права отдать васъ подъ стражу за вашу попытку обманнымъ образомъ выманить у меня деньги?
-- Я думалъ, что они -- настоящіе; это также вѣрно какъ то, что я живой человѣкъ,-- простоналъ незнакомецъ, дрожавшій до такой степени, что на него страшно было смотрѣть.
-- И вы, подъ залогъ ихъ, дали денегъ?
-- Да.
-- Много?
-- Все что имѣлъ. Все! Все!-- гнѣвно повторялъ онъ.-- Я въ конецъ разоренный человѣкъ. Ради Бога дайте мнѣ полъ-стакана водки, если не хотите, чтобы я упалъ мертвымъ у васъ въ домѣ.
Онъ былъ въ такомъ плачевномъ состояніи, что мистеръ Мошё, хотя и предполагалъ, что передъ нимъ мошенникъ, сжалился надъ нимъ. Онъ отворилъ дверь въ столовую, и закричалъ женѣ:
-- Рахиль, принеси мнѣ водку и стаканъ.
Мистриссъ Мош е повиновалась.
-- Джентльменъ боленъ?-- ласково спросила она.
-- Онъ чувствуетъ маленькую слабость. Довольно, милая, можешь возвратиться къ дѣтямъ.
-- Они необыкновенно искусно сдѣланы,-- сказалъ мистеръ Мош е, взявъ камни въ руки и изслѣдуя ихъ одинъ за другимъ, при помощи пилочки и другого простѣйшаго процесса, состоявшаго въ томъ, что онъ кончикомъ языка прикасался къ нимъ и смотрѣлъ -- по-прежнему ли они блестятъ, будучи влажны.-- Но между ними нѣтъ ни одного настоящаго брильянта. Если вы дали денегъ подъ залогъ этихъ камней, то васъ надули. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что они французской фабрикаціи. А вотъ что я могу для васъ сдѣлать: оставьте ихъ у меня, я постараюсь разузнать, гдѣ они дѣланы и всю подноготную.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣтилъ неизвѣстный, еле переводя духъ, отодвигая свертокъ отъ мистера Мош е и поспѣшно завертывая камни въ вату.-- Не стоитъ, не къ чему. Меня обманули, вотъ и все. Мнѣ не поможетъ, если я узнаю, кто сдѣлалъ эти камни, или гдѣ они куплены. Вы говорите, что они фальшивые, и если вы правы, я въ конецъ разоренъ. Покойной ночи.
Онъ выпилъ тогда полъ-стакана водки; подъ вліяніемъ ея дрожь, овладѣвшая имъ нѣсколько минутъ тому назадъ, прекратилась. Онъ положилъ свой свертокъ въ боковой карманъ, пріосанился и тихими шагами вышелъ изъ комнаты и изъ дому. Мистеръ Мош е проводилъ его до дверей.
-- Покажите эти камни хоть всѣмъ моимъ собратьямъ,-- сказалъ еврей,-- и вы убѣдитесь, что я правъ. Покойной ночи.
-- Покойной ночи,-- слабо раздалось въ отвѣтъ.-- Незнакомецъ исчезъ въ зимнемъ туманѣ, окутавшемъ улицу на подобіе покрывала.
-- Мошенникъ онъ или дуракъ?-- спрашивалъ себя мистеръ Мош е.