Послѣ портрета лэди Баркеръ, Джонъ Тревертонъ не рисовалъ больше карикатуръ. Онъ, повидимому, отложилъ въ сторону карандашъ каррикатуриста въ угоду антипатіи жены къ этому несовмѣстимому съ добродушіемъ искусству. Но высшія сферы искусства имъ оставлены не были, онъ устроилъ себѣ студію въ одной изъ запасныхъ спаленъ, выходившихъ окнами на сѣверъ, и писалъ портретъ жены, правда, сильно идеализированный, надъ которымъ ежедневно съ невыразимымъ наслажденіемъ работалъ часа два. Въ этотъ періодъ его жизни у него было много пріятныхъ занятій. Ферма, охота, управленіе значительнымъ имѣніемъ, которое онъ желалъ держать въ полномъ порядкѣ, не завертывая своихъ талантовъ въ платокъ, подобно евангельскому лѣнивому рабу, но улучшая помѣстье, которое Джасперъ Тревертонъ, въ теченіи своей долгой жизни, значительно расширилъ, но на которое старикъ не совсѣмъ-то охотно тратилъ деньги,-- все это, вмѣстѣ взятое, занимало его. Полной счастливой жизнью жилъ Джонъ Тревертонъ съ женою въ этотъ первый годъ ихъ супружества; обоимъ казалось, что для ихъ совершеннаго счастія больше ничего не требовалось. А, между тѣмъ, со временемъ, когда явилась надежда на рожденіе ребенка въ суровомъ старомъ домѣ, молчаніе котораго такъ давно не нарушалось шумомъ дѣтскихъ шаговъ, осуществленіе этой сладостной надежды показалось супругамъ единственнымъ событіемъ, могущимъ наполнить до краевъ чашу ихъ радостей.
Пока въ замкѣ все дышало блаженствомъ, жизнь проходила довольно пріятно и въ викаріатѣ, гдѣ добрый, благодушный труженикъ-викарій началъ мириться съ мыслью, что его единственный сынъ всю жизнь свою останется празднолюбцемъ, если только на этомъ, повидимому, безплодномъ растеніи когда-нибудь не распустится роскошный цвѣтокъ -- геніальности. Тогда терпѣніе отца, любовь матери, будутъ сразу вознаграждены за томительные дни ожиданія.
Эдуардъ, со времени возвращенія своего подъ кровъ родительскій, съумѣлъ подладиться во всѣмъ его окружавшимъ. Онъ былъ менѣе циниченъ, чѣмъ въ прежнее время, менѣе склоненъ проклинать судьбу за то, что жизнь его не. сложилась болѣе пріятнымъ для него образомъ.
Даже Селія повѣрила, что братъ ея вполнѣ излечился отъ своей привязанности къ Лорѣ.
-- Я думаю, что его страсть похожа на страсть бѣднаго, сентиментальнаго старичка Петрарки,-- размышляла Селія, прочитавшая съ полъ-дюжины сонетовъ знаменитаго итальянца въ теченіи всей своей жизни;-- онъ будетъ еще двадцать лѣтъ писать стихи о предметѣ своей страсти, не ощущая ровно никакого страданія отъ своей платонической привязанности. Ему, кажется, нравится бывать въ замкѣ, они съ Джономъ Тревертономъ отлично ладятъ, принимая во вниманіе различіе ихъ характеровъ
Эдуардъ очень уютно устроился въ своемъ сельскомъ жилищѣ. Онъ вкусилъ лондонской жизни и искреннѣйшимъ образомъ возненавидѣлъ ее; теперь онъ менѣе прежняго былъ расположенъ ворчать на скуку, царившую въ Девонширской деревнѣ. Что же изъ того, что онъ видѣлъ ежедневно тѣ же неподвижныя, чуть не животныя лица? Не пріятнѣе-ли было смотрѣть на нихъ, чѣмъ на толпу незнакомыхъ лицъ съ такимъ напряженнымъ выраженіемъ, какъ будто ихъ погоня за наживой превратилась въ положительный физическій голодъ, толпу, какая проходила мимо него по дымнымъ улицамъ Лондона? Здѣшнія лица его знали. Здѣсь шляпы приподнимались, когда онъ проходилъ мимо. Люди замѣчали, здоровый ли у него видъ или болѣзненный. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, онъ имѣлъ нѣкоторое значеніе, былъ важной цифрой въ общей суммѣ деревенской жизни. Его смерть произвела бы сильное впечатлѣніе, его отсутствіе было бы замѣчено. Эдуардъ не чувствовалъ никакой привязанности къ простодушнымъ деревенскимъ жителямъ, но ему пріятно было сознавать, что они къ нему не вполнѣ равнодушны. Онъ поселился въ своемъ прежнемъ гнѣздѣ въ солидномъ, старомъ викаріатѣ, обширномъ домѣ съ каменными стѣнами и массивными дымовыми трубами, отдѣленномъ отъ дороги роскошной, столѣтней изгородью изъ дикаго терновника, съ выходившими на волнистый лугъ и отдаленные лѣса окнами фасада.
Здѣсь Эдуардъ устроилъ себѣ кабинетъ, въ которомъ могъ работать надъ своимъ великимъ твореніемъ, и гдѣ одиночества его не нарушало ничье вторженіе. Считалось дѣломъ рѣшеннымъ, что труды, которымъ онъ предавался въ этомъ убѣжищѣ, были нелегкіе. Здѣсь онъ, подобно Пиѳіи на ея треножникѣ, отдавалъ душу свою на жертву жестокимъ страданіямъ. Комната находилась на венцѣ длиннаго корридора, окно ея выходило въ поле. Здѣсь курить не воспрещалось, хотя самъ викарій не курилъ и питалъ, свойственную людямъ стараго покроя, ненависть къ сигарамъ. Эдуардъ, вовремя писанія своей поэмы, чувствовалъ потребность въ значительномъ количествѣ табачнаго дыма, чтобы хоть нѣсколько дать отдохнуть, своимъ напряженнымъ нервамъ. Если Селія или мистриссъ Клеръ неожиданно отворяли дверь, онѣ заставали поэта откинувшимся на спинку своей качалки, съ сигарой въ зубахъ, съ глазами, задумчиво устремленными на виднѣвшійся изъ окна пейзажъ. Въ такія мивуты онъ увѣрялъ мать и сестру, что работаетъ толовой. Перечеркнутая и закапанная чернилами рукопись, лежавшая на "то письменномъ столѣ, свидѣтельствовала о его усиленныхъ трудахъ; но быстроглазая Селія замѣчала, что работа подвигалась медленно, Для выполненія ея требовалось много размышленій и много табачнаго дыма. Раза два Эдуарда заставали за чтеніемъ французскаго романа.
-- Такъ легко позабыть языкъ, если отъ времени до времени не будешь читать чего-нибудь на этомъ языкѣ,-- сказалъ онъ, желая объяснить имъ причину этого кажущагося легкомыслія.
Онъ поддерживалъ сношенія съ наиболѣе извѣстными журналами, посылая имъ такое количество бездѣлокъ во вкусѣ гостинныхъ, какое они только могли ожидать отъ него; благодаря этому подспорью, онъ могъ хорошо одѣваться и имѣть карманныя деньги, не разоряя отца.
-- Все, что мнѣ нужно, это -- столъ въ теченіи года или около того, покуда я не составилъ себѣ имени, -- сказалъ онъ матери,--невелико, кажется, требованіе единственнаго сына отъ отца.
Викарій согласился, что требованіе скромное, но бы предпочелъ имѣть сына съ болѣе дѣятельнымъ, болѣе живымъ характеромъ, сына -- священника, юриста, медика, даже солдата. Но ему не подобало жаловаться, если небо послало ему генія вмѣсто зауряднаго работника. Это была, безъ сомнѣнія, старая исторія некрасиваго утёнка. Со временемъ, бѣлоснѣжныя крылья развернутся для величаваго полета, и восхищенный міръ признаетъ красоту лебедя. Мистриссъ Клеръ, обожавшая своего единственнаго сына, какъ всѣ безхарактерныя матери, радовалась при мысли, что онъ дома, навсегда дома, какъ съ восторгомъ объявляла она. Она убрала его комнату съ такой роскошью, какую только позволяли ея незначительныя средства; прибила полки всюду, гдѣ онѣ ему требовались, покрыла каминную доску его бархатомъ, драпировала ее кружевомъ собственной работы, накупила ему пепельницъ, вазъ для табаку, спичечницъ, бюваровъ, туфель, пуховыхъ подушекъ для отдохновенія, мягкихъ пушистыхъ одѣялъ, которыми онъ могъ бы покрывать себѣ ноги, когда опускался на свою удобную кушетку измученный продолжительной борьбой съ неблагосклонной музой. Все, чѣмъ любящая мать можетъ баловать своего сына, было сдѣлано для Эдуарда; но къ несчастію онъ не былъ создавъ изъ того крѣпкаго вещества, котораго не испортить сладкой лести любви.
Бывали часы, когда поэтъ былъ доступенъ. Въ тѣ дни, когда братъ и сестра не бывали въ замкѣ, Селія въ пять часовъ приносила ему чашку кофе, вмѣстѣ съ небольшимъ запасомъ сплетенъ, какой ей удавалось собрать въ течешь дня. Она садилась на полъ у камина и весело болтала въ то время, какъ Эдуардъ лежалъ въ креслѣ, прихлебывая кофе и слушая сестру съ видомъ благосклонной снисходительности.
Большая часть разговоровъ Селіи имѣла, естественно, своимъ предметомъ ея другей въ замкѣ. Она не была болѣе предубѣждена противъ Джона Тревертона и даже расточала ему восторженныя похвалы. Онъ -- прелесть. Какъ мужъ, онъ -- совершенство. Она желала, чтобы небо послало на ея долю подобнаго человѣка.
-- Я право, думаю, что Лора самая счастливая дѣвушка на свѣтѣ -- воскликнула она однажды.-- Какой мужъ, какой домъ, какая конюшня, какіе сады, какое состояніе! Почти досадно видѣть, какъ она все спокойно принимаетъ. Я полагаю, что она признательна Провидѣнію, такъ какъ она страшно богомольна. Но ея хладнокровіе почти бѣситъ меня. Еслибъ я хоть на-половину была такъ счастлива, я бы прыгнула на луну.
-- Лора вполнѣ прилична, милая моя: хорошо воспитанные люди никогда не стремятся прыгнуть на луну,-- безучастно замѣтилъ Эдуардъ.
-- Чисто-братское замѣчаніе!-- воскликнула Селія, пожимая плечами.
-- Мнѣ очень пріятно слышать, что она такъ счастлива,-- продолжалъ Эдуардъ, съ самымъ добродушнымъ видомъ.-- Благодаря Бога, я совершенно побѣдилъ мою старую къ ней слабость и могу смотрѣть на ея счастіе безъ ревнивыхъ терзаній. Но меня нее же нѣсколько удивляетъ, какъ она можетъ быть такъ беззавѣтно счастлива съ человѣкомъ, о прошломъ котораго ничего не знаетъ.
-- Какъ можешь ты это говорить, Недъ? Она знаетъ, что онъ, что онъ, знаетъ, что онъ былъ лейтенантомъ въ одномъ изъ блестящихъ полковъ и вышелъ въ отставку потому, что прожилъ свое состояніе.
-- Вышелъ въ отставку ровно семь лѣтъ тому назадъ,-- прервалъ Эдуардъ.-- Что же онъ дѣлалъ съ тѣхъ поръ?
-- Слонялся по Лондону.
-- Это крайне-неопредѣленная фраза; подумай только: семь лѣтъ! Онъ долженъ былъ, тамъ или иначе, заработывать себѣ средства въ жизни, въ теченіи этого времени; онъ долженъ былъ имѣть свой собственный кругъ знакомства. Почему никто изъ его знакомыхъ глазъ не кажетъ? Почему онъ такъ упорно молчитъ обо всемъ, имъ извѣданномъ въ теченіи этихъ семи лѣтъ? Мужчина -- себялюбивое животное, моя милая Селія. Будь увѣрена, что если человѣкъ о самомъ себѣ хранитъ молчаніе, значитъ, ему есть чего-нибудь стыдиться.
-- Во всемъ этомъ, конечно, есть что-то странное,-- соглашалась Селія.-- Джонъ Тревертонъ никогда не говоритъ о своемъ прошломъ или, вѣрнѣе, о томъ времени, какое протекло съ тѣхъ поръ, какъ онъ вышелъ изъ полка, я думаю, что онъ все это время провелъ въ Лондонѣ, такъ какъ, судя по его разговорамъ, ему страшно опротивѣла лондонская жизнь. Будь я на мѣстѣ Лоры, я бы настояла на томъ, чтобы онъ мнѣ все разсказалъ.
-- Между мужемъ и женою не можетъ быть счастія безъ полнаго довѣрія,-- замѣтилъ Эдуардъ.-- Прочнаго счастія, по крайней мѣрѣ.
-- Бѣдная, милая Лора,-- вздохнула, Селіи.-- Я всегда говорила, что бракъ этотъ совершился при дурныхъ предзнаменованіяхъ, но за послѣднее время думаю, что окажусь лжепророкомъ.
-- Говорила она тебѣ когда-нибудь, что заставило ея мужа уѣхать вскорѣ послѣ свадьбы?
-- Нѣтъ, на этотъ счетъ она была молчалива, какъ могила. Разъ только она мнѣ сказала, что онъ ѣздилъ въ Буэносъ- Айресъ, куда былъ вызванъ по дѣламъ. Больше я отъ нея никогда и ничего добиться не могла.
-- Странныя, должно быть, это были дѣла, ради которыхъ человѣкъ оставилъ только-что обвѣнчанную съ нимъ жену,-- проговорилъ Эдуардъ.
Селія многозначительно кивнула и, не отрываясь, смотрѣла въ огонь. Она любила Лору, но еще больше любила сплетни.
Эдуардъ испустилъ короткій, нетерпѣливый вздохъ, и капризно повернулъ голову на подушкѣ, сработанной материнскими руками изъ мягчайшей шерсти. Это движеніе, выражавшее отвращеніе въ жизни вообще, не ускользнуло отъ проницательныхъ главъ сестры его.
-- Недъ, милый, я боюсь, что у тебя еще не прошла тоска по Лорѣ,-- сочувственно прошептала она.
-- Я тоскую по ней только тогда, когда думаю, что она жена негодяя.
-- О, Недъ, какъ можешь ты говорятъ подобныя вещи?
-- Селія, человѣкъ, не имѣющій возможности дать отчетъ въ семи годахъ своей жизни, должемъ быть негодяемъ,-- рѣшительно проговорилъ Эдуардъ Клеръ.-- Пожалуйста, не говори ничего Лорѣ, не пугай ее. Я сегодня толкую съ тобой, точно ты мужчина, и тебѣ можно довѣрять. Жди и наблюдай, какъ буду ждать и наблюдать я.
-- Эдуардъ, какъ ты меня пугаешь! Ты заставляешь меня испытывать такое чувство, какъ еслибъ мы жили въ одной изъ деревень у подножія Везувія и ждали, что вотъ-вотъ произойдетъ изверженіе и уничтожитъ насъ всѣхъ.
-- Когда-нибудь да произойдетъ взрывъ, повѣрь мнѣ, Селія: взрывъ этотъ разрушитъ замокъ, это также вѣрно, какъ то, что жилище Дарнлея было взорвано на воздухъ въ ту ночь, когда онъ былъ убитъ.
Болѣе онъ ни слова не прибавилъ, хотя Селія охотно бы продолжала разговоръ. Ему даже было нѣсколько досадно на себя за то, что онъ и это-то высказалъ, хотя онъ не безъ достаточной на то причины подарилъ сестру своимъ довѣріемъ. Онъ желалъ знать все, что только можно было узнать о Джонѣ Тревертонѣ, а Селія могла развѣдать многое, до чего онъ самъ никогда бы не добрался.
-- Я, право, думала, "то ты начинаешь привязываться къ мистеру Тревертону,-- вскорѣ замѣтила дѣвушка.-- Вы съ нимъ, повидимому, такъ отлично ладите.
-- Я съ нимъ вѣжливъ, ради Лоры. Я бы и не на такое лицемѣріе пошелъ, еслибъ думалъ, что этимъ послужу ей.
Эдуардъ вздохнулъ и снова сердито метнулся головой по подушкѣ. Онъ желалъ причинить Джону Тревертону смертельный вредъ, а между тѣмъ зналъ, что сколько бы яда онъ ни сдѣлалъ своему сопернику, это не будетъ имѣть для него самого никакихъ благодѣтельныхъ послѣдствій. Выиграть онъ ничего не могъ. Вредъ, причиненный врагу, будетъ непоправимый, смертельный, его имя будетъ опозорено, легко могло быть, что его ждетъ каторга; едва ли можетъ любящая жена пережить подобный ударъ. Все это представлялось уму Эдуарда Клера, какъ не невозможная месть. Къ несчастью месть въ меньшихъ размѣрахъ была для него немыслима. Онъ чувствовалъ, что одаренъ смертоносной силой, но ранить, не убивая, онъ не могъ. Онъ былъ похожъ на змѣю кобру, жало которой снабжено такимъ хитрымъ механизмомъ, что оно остается въ резервѣ до тѣхъ поръ, пока змѣя не пожелаетъ пустить его въ ходъ. Два зуба запрятаны подъ нёбомъ. Когда змѣя нападаетъ на свою жертву, зубы высовываются, ядовитая гланда нажимается, смертельный ядъ стекаетъ по желобку, находящемуся въ зубѣ, и попадаетъ куда слѣдуетъ. Спѣшите тотчасъ же отнять пораженный членѣ, или ядъ сдѣлаетъ свое дѣло. Медицина еще же открыла противоядія, могущаго спасти жизнь жертвы.