Селія широко раскрыла глаза, когда мистриссъ Тревертонъ сообщила ей, двѣ недѣли спустя, что ѣдетъ на встрѣчу къ мужу, и что, пропутешествовавъ нѣсколько недѣль, они вернутся домой, гдѣ и поселятся окончательно.

-- Окончательно,-- сухо повторила Селія, причемъ глаза ея вошли въ свои орбиты, а губы крѣпко сжались.-- Очень рада слышать, что твоя жизнь, въ качествѣ замужней женщины, будетъ наконецъ на что-нибудь похожа. До сихъ поръ ты представляла изъ себя такую же неразрѣшимую тайну, какъ это ужасное существо, извѣстное подъ именемъ Желѣзной маски. Скажи, пожалуйста, могу я спросить, не причиняя тебѣ этимъ оскорбленія, гдѣ ты встрѣтишь возвращающагося странника?

-- Въ Плимутѣ,-- сказала Лора, получившая отъ Джона подробныя инструкціи касательно всего, что она имѣла говорить.

-- Почему же ты краснѣешь, говоря о Плимутѣ?-- спросила Селія.-- Въ этомъ названіи: Плимутъ, ничего нѣтъ неприличнаго. Я полагаю, что такъ какъ мистеръ Тревертонъ пріѣзжаетъ въ Плимутъ, то онъ значитъ возвращается изъ отдаленныхъ странъ земного шара?

-- Онъ возвращается изъ Буэносъ-Айреса, гдѣ у него были дѣла, требовавшія его личнаго присутствія.

-- Какое ты необыкновенное существо, Лора,-- воскликнула Селія, причемъ глаза ея снова расширились.

-- Почему необыкновенное?

-- Потому что ты должна же была прекрасно знать, что я, наравнѣ со всѣми жителями Газльгёрста, въ теченіе послѣднихъ шести мѣсяцевъ, задыхалась отъ любопытства относительно твоего мужа, и ты не пожелала просвѣтить насъ. Скажи ты намъ, что онъ уѣхалъ въ Буэносъ-Айресъ по дѣламъ, мы бы этимъ удовольствовались.

-- Я тебѣ сказала, что у него дѣла, удерживающія его за границей.

-- Но почему ты не сказала, какія дѣла и гдѣ?

-- Мужъ мой не желалъ, чтобы я говорила о немъ.

-- Нечего сказать, странная вы парочка. Какъ бы то ни было, я очень рада, что теперь дѣла пойдутъ иначе. Можно ли спросить: поселится ли мистеръ Тревертонъ въ замкѣ или опять блеснетъ какъ метеоръ?

-- Надѣюсь, что онъ поселится въ Газльгёрстѣ на всю жизнь.

-- Бѣдняга,-- вздохнула Селія.-- Если онъ это сдѣлаетъ, я навѣрное пожалѣю о немъ.

-- Не къ чему тебѣ такъ все буквально понимать. Конечно, мы иногда будемъ совершать далекія путешествія, увидимъ свѣтъ, все что въ немъ есть занимательнаго и прекраснаго.

-- Какъ бойко ты толкуешь о томъ, что мы будемъ дѣлать. Недѣлю тому назадъ, тебя нельзя было заставить произнести имя мужа. И какой ты смотришь счастливой; отроду не видывала я подобной перемѣны.

-- Все это потому, что я скоро увижу его. Надѣюсь, что ты не сѣтуешь на меня за мое счастіе.

-- Нѣтъ, но я нѣсколько завидую тебѣ. Желала бы я, чтобы какой-нибудь доброжелательный старичокъ оставилъ мнѣ великолѣпное помѣстье подъ однимъ условіемъ, чтобы я вышла за красиваго молодого человѣка. Посмотрѣла бы ты, какъ охотно я бы ему повиновалась. Въ моемъ поведеніи не было бы никакой таинственности, могу тебя увѣрить. Я бы не превратилась въ Желѣзную маску.

Селія на другой же день написала брату, чтобы сообщить ему, что непостижимѣйшій изъ мужей, Джонъ Тревертонъ, возвращается домой изъ Буэносъ-Айреса, и жена его ѣдетъ въ Плимутъ къ нему на встрѣчу.

"Никогда во всю мою жизнь не видывала я такого счастливаго выраженія на человѣческомъ лицѣ,-- писала Селія.-- Я видала его у собакъ, когда ихъ накормишь сухарями, у кошекъ, когда онѣ сидятъ и мигаютъ на огонь, у поросятъ, когда они валяются на солнышкѣ. Да, видала я этихъ безсловесныхъ животныхъ вполнѣ счастливыми тѣмъ неразсуждающимъ, немудрствующимъ счастіемъ, какое ни назадъ не оглядывается, ни впередъ не заглядываетъ; но такое выраженіе очень рѣдко встрѣчается на людскихъ физіономіяхъ".

Пріятно было Эдуарду Клеру получить это письмо, ему, разочарованному, болѣе или менѣе прокутившемуся, съ возрастающимъ сознаніемъ неудачи въ душѣ, ему, которому надоѣла до смерти его лондонская квартира, наскучило и общество тѣхъ немногихъ литераторовъ, съ которыми удалось познакомиться и съ которыми онъ не сошелся, какъ надѣялся-было. Онъ разорвалъ веселое посланіе своей сестрицы на мелкіе клочки, перебросилъ ихъ черезъ перила Ватерлоскаго моста, предоставивъ ихъ на волю лѣтняго вѣтерка, и почувствовалъ, что самъ охотно бы отправился за ними,

"А я думалъ когда-то, что она любитъ меня,-- говорилъ онъ себѣ:-- то же думала и она, прежде чѣмъ этотъ негодяй не встрѣтился на пути ея. Но я не долженъ забывать, какъ много она выигрываетъ, любя его. Еслибъ старикъ оставилъ мнѣ свое помѣстье, можетъ быть она казалась бы безгранично счастливой при мысли о моемъ возвращеніи послѣ долгаго отсутствія. Одинъ Богъ, сотворившій женщинъ, знаетъ, что онѣ за лицемѣрки".

Мистеръ Клеръ возвратился домой, въ свою жалкую квартирку, сѣлъ въ самомъ мрачномъ настроеніи духа, обмакнулъ перо въ чернила и выжалъ изъ себя, не безъ труда, конечно, и въ потѣ лица, страничку странныхъ стиховъ, для одного изъ журналовъ. Затѣмъ, онъ отнесъ свое стихотвореніе, куда слѣдовало, продалъ его, а на полученныя деньги отлично пообѣдалъ. Усердно припоминалъ онъ нанесенныя ему оскорбленія, всячески поддерживалъ и питалъ свой гнѣвъ, сидя въ уголку въ своемъ любимомъ французскомъ ресторанчикѣ, медленно прихлебывая вино изъ своей скромной полу-бутылки помара. Все, что Селія ему писала, было совершенно справедливо. Никогда не бывало на свѣтѣ болѣе счастливой женщины, чѣмъ была Лора послѣ свиданія у рѣки. Въ теченіе послѣдней недѣли передъ своимъ отъѣздомъ она была очень занята приготовленіями къ возвращенію мужа.

-- Господинъ вашъ будетъ здѣсь черезъ нѣсколько недѣль,-- съ невыразимой гордостью объявила она старушкѣ-ключницѣ,-- и мы должны все для него приготовить.

-- Приготовимъ, сударыня, все будетъ въ исправности,-- отвѣтила мистриссъ Триммеръ.-- Какое счастіе, что онъ поселится среди насъ! Тяжелое, должно быть, было для васъ обоихъ испытаніе эта разлука, и вдобавокъ при самомъ началѣ вашей супружеской жизни. Позже, оно бы все-таки было болѣе въ порядкѣ вещей.

-- Да, тяжелое это было испытаніе, Триммеръ,-- дружелюбно довѣрчивымъ тономъ отвѣчала мистриссъ Тревертонъ.-- Но теперь все прошло. Прежде я объ этомъ и говорить не могла.

-- Замѣчала я, сударыня, что вы молчите, таитесь, и слишкомъ хорошо помнила свое мѣсто, чтобы слово сказать. Горе различно дѣйствуетъ на людей. Если у меня что на душѣ, я должна высказаться хоть своей кошкѣ. Но есть люди, которые могутъ свои горести хранить про себя. Имъ тяжело говорить.

-- Такъ было и со мной, Триммеръ. Мнѣ тяжело было произнести имя мужа или слышать, какъ другіе произносили его, пока онъ принужденъ былъ оставаться вдали отъ меня. Но теперь совсѣмъ другое. Вы не можете, мнѣ въ угоду, слишкомъ много говорить о немъ. Надѣюсь, что вы также полюбите его, какъ любили милаго старичка, что ушелъ отъ насъ.

У мистера Тревертона должна быть, конечно, своя отдѣльная гостиная; комната, въ которой онъ могъ бы писать письма, принимать своего управляющаго, курить, размышлять на свободѣ, заниматься, когда пожелаетъ, и даже читать романы, когда захочетъ полѣниться; его счастливая жена не иначе будетъ входить туда, какъ съ его разрѣшенія, считая для себя величайшимъ благополучіемъ дозволеніе иногда сидѣть у его ногъ, набить ему трубку и, даже, въ холодную зимнюю пору, стоя на колѣняхъ передъ ярко-пылающимъ каминомъ, согрѣть ему туфли, когда онъ вернется послѣ объѣзда своихъ полей, онъ, всюду, гдѣ ни побываетъ, усердно помогающій бѣднякамъ, подобно благодѣтельной волшебницѣ, подъ современной оболочкой просвѣщеннаго землевладѣльца.

Послѣ многихъ споровъ и соображеній, Лора порѣшила отдать мужу, въ его исключительное пользованіе, ту самую комнату, въ которой они впервые встрѣтились въ снѣжную зимнюю ночь, когда Джонъ Тревертонъ пріѣхалъ навѣстить своего умирающаго родственника. Это была славная комната, небольшая, но симпатичная, съ дубовыми обоями, съ каминомъ въ углу, придававшимъ всей комнатѣ особенно уютный видъ; надъ дубовой каминной доской возвышалось, въ видѣ пирамиды, съ полъ-дюжины узкихъ полокъ, а на нихъ красовалось множество чашекъ изъ стариннаго китайскаго фарфора; вершина этажерки была увѣнчана прелестнѣйшимъ изъ чайниковъ. Въ комнатѣ находилось еще старинное бюро, съ такимъ множествомъ потайныхъ ящиковъ и таинственныхъ углубленій, что для изученія его требовалась цѣлая жизнь.

-- Никогда не прячь въ него ничего, голубушка,-- говаривалъ Джасперъ Тревертонъ своей пріемной дочери,-- повѣрь, если спрячешь, такъ никогда не отыщешь.

Въ эту комнату Лора помѣстила новыя сокровища -- самыя покойныя кресла въ цѣломъ домѣ, лучшія изъ маленькихъ картинъ голландской школы, самые мягкіе турецкіе ковры, богатѣйшія занавѣси, вышитыя по канвѣ, двѣ или три лучшія бронзовыя статуэтки, прелестнѣйшій шкапикъ для книгъ. Послѣдній она наполнила всѣми своими любимыми книгами, безжалостно обобравъ для этой цѣли книжную комнату нижняго этажа, восхищенная мыслью, что можетъ обогатить ими кабинетъ мужа, какъ отнынѣ должна была именоваться эта комната.

"Онъ долженъ знать и чувствовать, что ему рады",-- тихо говорила она себѣ, еще мѣшкая въ комнатѣ, когда все уже было готово; она дотрогивалась до каждой вещи, переставляла мелкія вещицы, смахивала, при помощи изящной щеточки изъ перьевъ, невидимыя пылинки, ласкала всѣ предметы, которые должны вскорѣ принадлежать любимому ею человѣку.

Сосѣдняя комната -- та, въ которой умеръ Джасперъ Тревертонъ,-- должна быть ея спальней. Эта обширная комната, съ ея тремя длинными окнами, громаднымъ каминомъ и высокой кроватью съ колоннами, внушала Лорѣ нѣкоторый ужасъ, хотя она и нѣжно любила того, чья высокая душа, казалось, витала въ этой комнатѣ.

Но мистриссъ Триммеръ объявила ей, что, въ качествѣ владѣлицы Газльгёрстскаго замка, она должна занять эту комнату. Она всегда была спальней сквайра, таковой должна остаться и впредь.

-- Ничего нѣтъ лучше старыхъ обычаевъ,-- рѣшительно проговорила мистриссъ Триммеръ.

Комната была рядомъ съ кабинетомъ Джона Тревертона, и этого было достаточно, чтобы Лора полюбила ее.

Если онъ засидится поздно вечеромъ за книгой или за письменной работой, она будетъ недалеко отъ него. Она можетъ видѣть любимое ею лицо, черезъ отворенную дверь, склоненнымъ надъ бумагами, при свѣтѣ лампы.

Среди своихъ домашнихъ, мелкихъ заботъ она кое-какъ пережила третью недѣлю. Наконецъ насталъ дивный, лѣтній день, когда она отправилась въ путь, въ сопровожденіи вѣрной Мэри.

Поѣздъ, отходившій изъ Бичамптона, повезъ ихъ по пустынной, болотистой мѣстности, почва которой была усѣяна гранитными глыбами, точно будто титаны забавлялись здѣсь, бросаясь другъ въ друга этими камешками, до самаго Дидфорда. Въ Дидфордѣ онѣ застали Джона Тревертона, ожидавшаго ихъ; здѣсь перебрались на другую желѣзно-дорожную линію, проходившую по мѣстности, нѣсколько болѣе идиллической, и доѣхали до Линстоуна, гдѣ сѣли въ почтовую карету, которая должна была доставить ихъ въ Кэмло. Тѣмъ временемъ было уже около четырехъ часовъ пополудни; только вечеромъ могли они добраться до маленькаго городка, гнѣздившагося среди Корнваллійскихъ горъ. Что за прелестная была эта прогулка по открытымъ полямъ, при слабомъ вечернемъ освѣщеніи, на высотѣ тысячи футовъ надъ уровнемъ моря, вдали отъ дыма и шума городовъ, вдали отъ всего рода человѣческаго, въ этой уединенной мѣстности, гдѣ, казалось, ничего не было, кромѣ вереска и гранита. Темно-коричневыя горы, подобно братьямъ-близнецамъ, возвышались передъ нашими путниками и скрывали отъ нихъ склонявшееся къ закату солнце; онѣ то сливались въ одну темную массу, то отдѣлялись другъ отъ друга, по мѣрѣ того, какъ новый поворотъ узкой дороги измѣнялъ занимаемое ими въ ландшафтѣ положеніе. То былъ новый міръ даже для Лоры, хотя она пріѣхала изъ сосѣдняго графства и большую часть своей жизни прожила подъ сѣнью Дартмора.

-- Я, право, думаю, что охотно бы прожила всю жизнь въ этихъ горахъ,-- сказала Лора, сидя рядомъ съ Джономъ за спиной приземистаго, маленькаго возницы,-- здѣсь такъ хорошо, мѣстность дикая, уединенная, но дышащая чистотой и красотой, и не зараженная грѣхомъ. Солнце закатилось за высокія, темныя горы, воздухъ становился рѣзкимъ и прохладнымъ, по временамъ даже пронзительнымъ, хотя лѣто было въ половинѣ. Джонъ набросилъ мягкую шерстяную шаль на плеча своей спутницы и при этомъ, съ замираніемъ сердца, подумалъ, что отнынѣ его обязанность оберегать ее отъ всего, что есть въ жизни дурного, Среди сгущавшагося мрака доѣхали они до Кэмло, узкой улицы, расположенной на отлогой части горы и укутанной въ сѣроватыя сумерки.

Гостинница, въ которой Лора и ея дѣвушка должны были провести ночь, ничѣмъ особымъ не отличалась, и посѣщалась исключительно коммерческимъ людомъ; она, очевидно, видала лучшіе дни, но нѣсколько оживилась и почистила свою старую, расхлябавшуюся мебель съ тѣхъ поръ, какъ началъ ходить сѣверно-корнваллійскій мальпостъ -- благословенное учрежденіе, которое связало дикую и уединенную мѣстность съ желѣзными дорогами и цивилизаціей.

Здѣсь Лора довольно удобно провела короткую, лѣтнюю ночь, тогда какъ Джону Тревертону пришлось мириться съ неудобствами второстепенной гостинницы, находившейся по другую сторону рыночной площади. На слѣдующее утро, въ восемь часовъ, онъ явился въ отель, гдѣ его ожидали Лора и ея горничная, и они всѣ трое отправились пѣшкомъ въ отдаленную церковь, въ которой Джонъ Тревертонъ долженъ былъ вторично обвѣнчаться съ Лорой, въ теченіе шести мѣсяцевъ.

-- Нельзя мнѣ было сдѣлать болѣе счастливаго выбора какъ остановившись на Кэмло,-- сказалъ Джонъ, когда они шли рядомъ по сельской дорожкѣ, окаймленной высокими изгородями изъ шиповника, вдыхая чистый, утренній воздухъ, въ сопровожденіи вѣрной Мэри, скромно шествовавшей въ аріергардѣ.-- Я здѣсь нашелъ самаго сговорчиваго стараго пастора, который прекрасно меня понялъ, когда я сказалъ ему, что по нѣкоторыхъ причинамъ, въ объясненіе которыхъ я не считаю нужнымъ входить, я бы желалъ, чтобы о моемъ бракѣ не было никакихъ разговоровъ.-- Я ни съ кѣмъ объ немъ толковать не стану,-- возразилъ добродушный старикашка,-- вы бы не пріѣхали вѣнчаться въ Кэмло, еслибъ не желали скрыться отъ глазъ свѣта. Я сохраню вамъ вашу тайну и позабочусь, чтобы клэркъ мой сдѣлалъ то же самое.

Старая церковь, правда, пахла погребомъ, когда они вошли съ чистаго, лѣтняго воздуха, но стѣны этого погреба были тщательно выбѣлены, и солнце ярко освѣщало выцвѣтшую пелену изъ пунцоваго бархата, покрывавшую престолъ, надъ которымъ виднѣлись десять заповѣдей и королевскій гербъ, согласно обычаямъ добраго, стараго времени. Окруженные со всѣхъ сторонъ яркими лучами солнца стояли невѣста и женихъ, серьезно, горячо повторяя торжественныя слова богослуженія.

Свидѣтелей не было, кромѣ сѣдовласаго клэрка и Мэри; послѣдняя, повидимому, воображала, что кто-нибудь изъ присутствующихъ обязанъ быть растроганнымъ до слезъ, а потому слегка всхлипывала въ глубинѣ церкви. Никогда не была Лора прекраснѣе чѣмъ была теперь, стоя рядомъ съ мужемъ въ крошечной ризницѣ и расписываясь въ ветхой, заплесневѣлой книгѣ; никогда не была она такъ счастлива, какъ когда они вышли изъ уединенной старой церкви, дружески распростившись съ добрымъ викаріемъ, благословившимъ ихъ и пожелавшимъ всякаго благополучія и добраго пути, съ такой же задушевностью, какъ еслибъ они родились и выросли въ предѣлахъ его прихода. Почтовая карета должна была ждать ихъ на перекресткѣ, въ полумилѣ отъ церкви, забравши предварительно ихъ багажъ въ Кэмло; они возвращались въ Линстоунъ, откуда по желѣзной дорогѣ должны были направиться на крайній западъ и наконецъ, на острова Силли.

-- Теперь ничто насъ разлучить не можетъ, Джонъ?-- спросила Лора, пока они сидѣли на травѣ, въ ожиданіи почтовой кареты.-- Наши жизни застрахованы отъ всего дурного, въ будущемъ, не правда ли?

-- Кто можетъ считать себя обезпеченнымъ противъ всякаго несчастія, дорогая?-- въ свою очередь спросилъ онъ.-- Въ одномъ лишь я увѣренъ: ты -- моя жена. Противъ дѣйствительности нашего сегодняшняго брака ни единое живое существо слово сказать не можетъ.

-- А законность нашего перваго брака могла бы быть оспариваема?

-- Да, милая, эта опасность намъ бы всегда угрожала.