Джасперъ Тревертонъ умеръ въ срединѣ зимы. Весна настала во всей своей красотѣ. Воздухъ былъ душистъ, погода въ полдень стояла такая жаркая, что напоминала лѣто; лѣсъ и поле пестрѣли разнообразнѣйшими цвѣтами; деревья, въ фруктовомъ саду, были покрыты бѣлымъ цвѣтомъ, съ мелькавшими на немъ, тамъ и сямъ, розовыми пятнышками; красота, полная прелести и свѣжести царила повсюду; то было время года, которое люди привѣтствуютъ, которымъ наслаждаются такъ, какъ никакимъ другимъ временемъ въ измѣнчивомъ году наслаждаться не могутъ; то былъ проблескъ рая на землѣ, въ промежуткѣ между мартовскими бурями и іюльскими грозами. Весна наполнила всѣ поля и всѣ ложбины, окружающія Газльгёрстъ, цвѣтомъ и ароматомъ, когда Джонъ Тревертонъ вновь появился въ деревенькѣ, такъ же неожиданно, какъ если бы онъ свалился съ неба.
Элиза Сампсонъ занималась уничтоженіемъ мошекъ, гнѣздившихся въ листвѣ любимаго ея розоваго куста, бережно снимала ихъ кончиками облечонныхъ въ перчатки пальцевъ, когда мистеръ Тревертонъ появился у маленькой желѣзной калитки, самъ неся свой чемоданчикъ,-- онъ, наслѣдникъ имѣнія, приносящаго четырнадцать тысячъ фунтовъ ежегоднаго доходу.
-- А!-- воскликнула миссъ Сампсонъ,-- мистеръ Тревертонъ, какъ могли вы! Мы бы послали мальчика на станцію.
-- Какъ могъ я что сдѣлать?-- спросилъ онъ, смѣясь надъ испуганнымъ выраженіемъ ея лица.
-- Нести самимъ вашъ чемоданъ. Томъ такъ будетъ сердиться.
-- Тому не зачѣмъ и знать объ этомъ, если это разсердитъ его. Чемоданчикъ очень легокъ, да и принесъ я его только отъ гостинницы, гдѣ меня оставилъ омнибусъ. Какъ видите, я поймалъ вашего брата на словѣ, миссъ Сампсонъ, и пріѣхалъ къ вамъ на нѣсколько дней.
-- Томъ будетъ въ восхищеніи,-- сказала Элиза.
Она размышляла о томъ, какъ бы устроить, чтобы обѣдъ, который она заказала для Тома и себя, оказался пригоднымъ и для наслѣдника Газльгёрстскаго замка. То былъ одинъ изъ тѣхъ обѣдовъ, которые составляютъ предметъ гордости всякой бережливой хозяйки, такъ какъ очищаютъ кладовую отъ всѣхъ остатковъ и не оставляютъ даже косточки для голодной племянницы кухарки, или для обожателя горничной. Немножко супу, выжатаго какъ будто при помощи гидравлическаго пресса изъ голыхъ костей и остатковъ хрящей, блюдо рубленой баранины, окаймленное загородкой изъ поджареннаго хлѣба, говяжій пуддингъ, поданный въ чашкѣ величиной съ чайную. Это послѣднее вкусное блюдо должно было доставить удовольствіе Тому, предубѣжденному противъ рубленой баранины и всегда увѣрявшему, что она ему вредна. Въ видѣ сладкихъ entremets предвидѣлось цѣлое блюдо варенаго рису, здоровое, простое и не убыточное кушанье. Обѣдъ этотъ дѣлалъ честь уму и сердцу миссъ Сампсонъ, но она чувствовала, что онъ недостаточно хорошъ для будущаго владѣльца Газльгёрста, джентльмена, изъ котораго братъ ея надѣялся, со временемъ, извлечь не мало денегъ.
-- Я пойду, похлопочу насчетъ вашей комнаты, пока вы поболтаете съ Томомъ въ кабинетѣ,-- сказала она, удаляясь легкой поступью и оставляя Джона Тревертона на лугу, разстилавшемся передъ окнами гостиной.
-- Ради Бога, не безпокойтесь,-- закричалъ онъ ей вслѣдъ,-- я не избалованъ.
Элиза была въ кухнѣ прежде, чѣмъ онъ докончилъ свою фразу. Она углубилась въ совѣщаніе съ кухаркой; послѣдняя была бы недовольна неожиданнымъ пріѣздомъ любого обыкновеннаго госта, но сознавала, что мистеръ, Тревертонъ -- человѣкъ, для котораго люди могутъ и побезпокоиться. При своемъ послѣднемъ посѣщеніи онъ щедро наградилъ прислугу; обстоятельство это сильно говорило въ его пользу.
-- Надо достать рыбы, Мэри,-- сказала Элиза,-- и птицы. Въ его время года все его чрезвычайно дорого, и Тримисонъ ужасно надуваетъ покупателей, а все же надо достать что слѣдуетъ.-- Тримисонъ былъ единственный рыбный торговецъ и птичникъ въ Газльгёрстѣ, торговецъ, запасъ котораго состоялъ иногда изъ полутора фунтовъ семги и какой-нибудь тощей птицы, съ длинной шеей, висящей надъ прилавкомъ, на которомъ лежала и рыба, припекаемая полуденнымъ солнцемъ, озарявшимъ всѣми своими лучами лавку Тримасона.
-- Что-жъ, миссъ, будь я на вашемъ мѣстѣ, я бы подала парочку какихъ нибудь хорошенькихъ рыбокъ да утку, да говяжій пуддингъ,-- посовѣтовала кухарка,-- да, Господи, что-же разговаривать, придется подать, что достанемъ. Только нынъче утромъ я видѣла двухъ утокъ у Тримасона въ окнѣ.
-- Надѣнь шляпу, Мери, и бѣги посмотрѣть, что можно устроить,-- сказала Элиза. А затѣмъ, когда Мери убѣжала, не надѣвъ даже шляпы, миссъ Сампсонъ съ горничной пошли наверхъ и стали доставать надушенное бѣлье, и начали украшать запасную комнату, всякими подносиками для булавокъ, фарфоровыми подсвѣчниками, помадными банками, словомъ, предметами, скрывавшимися по шкапамъ, когда не было гостей.
-- Онъ, конечно, пріѣхалъ сдѣлать ей предложеніе,-- раздумывала Элиза, остававшаяся еще на верху съ цѣлью докончить уборку комнаты, послѣ того, какъ горничная уже сошла внизъ.
-- Онъ выждалъ надлежащій срокъ по смерти стараго джентльмена и теперь пріѣхалъ просить ее быть его женой; я думаю, что они обвѣнчаются до конца лѣта. Ей не совсѣмъ-то будетъ ловко сразу снять такой глубокій трауръ, но она сама виновата: къ чему было носить крепъ, какъ будто мистеръ Тревертонъ ей настоящій отецъ? Я это приписываю гордости.
Мносъ Сампсонъ обладала способностью доискиваться причинъ всѣхъ дѣйствій своихъ знакомыхъ, и причины эти рѣдко бывали изъ лучшихъ. Болтовня Джона Тревертона съ мистеромъ Сампсономъ продолжалась не болѣе десяти минутъ, несмотря на дружескій и даже ласковый пріемъ со стороны стряпчаго.
-- Я вижу, что вы заняты,-- сказалъ Тревертонъ,-- пойду, пройдусь по деревнѣ.
-- Нѣтъ, честное слово, я только что собирался бросать работу. Я пойду съ вами, если хотите.
-- Ни за-что; я знаю, что вы далеко не кончили. Обѣдъ, и полагаю, въ шесть часовъ, какъ обыкновенно? Я вернусь во-время, чтобы потолковать съ вами, прежде чѣмъ мы сядемъ за столъ.
Прежде чѣмъ мистеръ Сампсонъ могъ что-либо возразить, Джонъ Тревертонъ ушелъ. Ему хотѣлось видѣть, на что похожъ Газльгёрсгскій замокъ при яркомъ, весеннемъ освѣщеніи, окруженный зеленью, разукрашенный всѣми цвѣтами, какіе только распускаются въ началѣ мая, оживляемый пѣньемъ сѣрыхъ и черныхъ дроздовъ и шумомъ, неразлучнымъ съ возвратомъ ласточекъ. Никогда не жаждалъ онъ, до такой степени, что-нибудь видѣть, какъ жаждалъ сегодня посмотрѣть на жилище своихъ предковъ, имѣющее, быть можетъ, стать и его жилищемъ.
Онъ быстро шелъ по деревенской улицѣ. Это была оригинальная улица: въ ней не было двухъ одинакихъ домовъ; здѣсь зданіе выдавалось впередъ, дальше домъ скромно виднѣлся въ глубинѣ небольшаго садика, еще дальше гостинница образовывала прямой уголъ съ большой дорогой, причемъ ко входной двери вела каменная лѣстница, съ покривившимися, отъ времени, ступенями. Великое было тутъ разнообразіе въ формѣ дымовыхъ трубъ, сложны были по своему устройству крыши, покатая и остроконечныя, но повсюду блистала чистота, виднѣлись весенніе цвѣта, и воздухъ былъ гораздо чище того, какимъ, въ теченіи долгаго времени, дышалъ Джонъ Тревертонъ. Даже эта деревенская улица, съ ея дюжиной лавчонокъ и полдюжиной трактировъ, казалась красивой и симпатичной его утомленному городскимъ разнообразіемъ взгляду.
Пройдя улицу, онъ вступилъ на прекраснѣйшую дорогу, окаймленную съ обѣихъ сторонъ рядомъ великолѣпныхъ старыхъ вязовъ, превращавшихъ эту дорогу въ аллею, достойную служить въѣздомъ въ королевскую резиденцію. За этой дорогой виднѣлся замокъ, охраняемый высокими воротами изъ узорчатаго желѣза, сдѣланными въ Нидерландахъ, двѣсти лѣтъ тому назадъ. Онъ остановился у воротъ, чтобы полюбоваться видомъ, и задумчиво глядѣлъ на него, какъ на нѣчто, къ дѣйствительности не принадлежащее, какъ на прекрасную, но преходящую картину, которая могла исчезнуть въ то время, какъ онъ смотрѣлъ на нее.
Между воротами и домомъ почва была слегка волнистая; все это пространство было занято гладкимъ газономъ, слишкомъ незначительныхъ размѣровъ, чтобы на немъ можно было разбить паркъ, слишкомъ неправильной формы -- чтобы его можно было назвать лугомъ. Извилистая экипажная дорога, окаймленная прекрасными старыми деревьями, огибала зеленое пространство, которое украшалось разбросанными по немъ купами различныхъ растеній -- рододендроновъ, лавровъ, кипарисовъ. Тѣнь отъ двухъ большихъ кедровъ падала на озаренную солнцемъ траву, а гигантскій букъ, изъ числа такъ-называемыхъ мѣдныхъ, только еще покрылся своими темно-коричневыми почками. Дальше стоялъ замокъ; высокій, широкій домъ изъ краснаго кирпича, съ украшеніями изъ бѣлаго камня надъ дверьми и окнами, и прекраснѣйшимъ карнизомъ; то былъ одинъ изъ тѣхъ домовъ, какіе строились въ царствованіе Карла II, настоящій домъ временъ сэра Христофора Рена, массивный и величавый въ своей строгой простотѣ. Джонъ Тревертонъ очнулся отъ своего сна на яву и дернулъ ручку колокольчика.
Изъ будки привратника вышла женщина, взглянула на него, очень низко присѣла, отворила ворота и впустила его, не сказавъ ни слова, точно какъ еслибъ онъ былъ хозяинъ. Въ ея глазахъ онъ и былъ хозяиномъ, хотя жалованье платили ей душеприказчики. Среди прислуги считалось дѣломъ рѣшеннымъ, что мистеръ Тревертонъ женится на миссъ Малькольмъ и воцарится въ Газльгёрстскомъ зѣмкѣ.
Онъ медленно шелъ по гладкой, хорошо содержанной травѣ. Все кругомъ измѣнилось и улучшилось, съ наступленіемъ иного времени года. И домъ, и садъ казались ему незнакомыми. Онъ помнилъ цвѣточный садъ влѣво отъ дома, безотрадный садъ безъ единаго цвѣтка, въ которомъ прогуливался по холоднымъ зимнимъ утрамъ, куря свою сигару; помнилъ и разстилавшійся за нимъ фруктовый садъ, окруженный стѣною, въ который, на его глазахъ, былъ впущенъ, подъ покровомъ ночи, тотъ странный посѣтитель.
Воспоминаніе объ этой ночной сценѣ, происходившей зимою, смущало его даже сегодня, несмотря на кажущуюся откровенность, которой дышало объясненіе Лоры.
-- Должно быть, въ каждой жизни есть тайна,-- сказалъ онъ себѣ со вздохомъ:-- да по правдѣ сказать, мнѣ-то какое дѣло?
Онъ ничего не слыхалъ о перемѣнѣ, происшедшей въ планахъ миссъ Малькольмъ, и предполагалъ, что домъ предоставленъ заботамъ прислуги. Онъ удивился, замѣтивъ, что окна гостиной растворены, на всѣхъ столахъ стоятъ цвѣты, и все вообще имѣетъ какой-то жилой видъ. Онъ миновалъ домъ и вошелъ въ цвѣточный садъ; то былъ садъ въ голландскомъ вкусѣ, чопорный и правильный, съ длинными прямыми дорожками, кустами можжевельника, подстриженными въ видѣ обелисковъ, съ густой изгородью изъ тисоваго дерева, вышиной футовъ въ восемь, съ прорѣзанными въ ней арками, черезъ которыя можно было проходить въ фруктовый садъ. Цвѣточныя клумбы пестрѣли красными и желтыми тюльпанами, ярко выступавшими на зеленомъ фонѣ среди зелени коротко подстриженнаго дерна и на темномъ фонѣ дорожекъ; всѣ эти живыя краски напоминали разрисованныя окна какого-нибудь стариннаго собора. Джонъ Тревертонъ, не видавшій подобнаго сада въ теченіи многихъ лѣтъ, балъ почти ослѣпленъ его непритязательной красотой. Онъ тихо дошелъ до конца длинной дорожки, оглядываясь по сторонамъ съ мечтательнымъ удовольствіемъ. Чудный, мягкій воздухъ, солнечный свѣтъ, въ тотъ мирный полуденный часъ, когда лучи солнца начинаютъ принимать золотистый оттѣнокъ -- свистъ черныхъ дроздовъ въ кустахъ, свѣжесть и красота всего окружающаго наполнили душу его новымъ очарованіемъ. За послѣднее время онъ жилъ въ городахъ, загороженныхъ отъ красоты матери-земли цѣлымъ рядомъ стѣнъ, причемъ и красоту небеснаго свода скрывалъ дымъ, а воздухъ былъ испорченъ людскимъ дыханіемъ. Этотъ мирный садъ былъ для него такой же новостью, какъ еслибъ онъ явился прямо со дна каменно-угольной копи.
Вскорѣ онъ остановился, какъ-бы пораженный новой мыслью, посмотрѣлъ прямо передъ собой и пробормоталъ сквозь стиснутыя зубы:
-- Дуракъ я буду, если позволю этому выскользнуть въ моихъ рукъ.
Подъ этимъ разумѣлся Газльгёрстскій замокъ, а также же и владѣнія, неразрывно съ нимъ связанныя.
Онъ стоялъ въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ тисовой изгороди; какъ разъ въ эту минуту, находившаяся противъ него зеленая арка превратилась въ рамку для живой и прелестной картины.
Лора Малькольмъ стояла подъ ней съ непокрытой годовой, одѣтая въ черное, съ корзинкой цвѣтовъ на рукѣ, Лора, которую онъ и не помышлялъ здѣсь встрѣтить.
Западный край неба былъ позади ея, она стояла, эта высокая, тонкая фигура, задрапированная въ черную матерію, падавшую прямыми складками, на золотомъ фонѣ, какъ святая за какой-нибудь итальянской картинѣ стараго періода; лучъ солнца, падавшій на ея каштановые волосы, образовывалъ вокругъ головы ея нѣчто въ родѣ сіянія, лицо оставалось въ тѣни.
Она нѣсколько минутъ простояла неподвижно, очевидно, пораженная появленіемъ незнакомца, затѣмъ узнала посѣтителя, подошла и протянула ему руку, какъ самому обыкновенному знакомому.
-- Извините, пожалуйста, что я вошелъ безъ доклада,-- сказалъ онъ, -- я и не воображалъ, что застану васъ здѣсь. А между тѣмъ, вполнѣ естественно, что вы иногда приходите взглянуть на старый садъ.
-- Я живу здѣсь,-- отвѣчала, Лора,-- развѣ вы не знали?
-- Конечно, нѣтъ. Никто не сообщилъ мнѣ о перемѣнѣ, въ вашемъ образѣ жизни.
-- Я такъ люблю милый старый домъ и садъ, съ этимъ мѣстомъ у меня связано столько воспоминаній, что меня легко было уговорить остаться, когда мистеръ Клеръ сказалъ мнѣ, что это будетъ лучше и для самаго дома. Я нѣчто въ родѣ домоправительницы, завѣдующей рѣшительно всѣмъ.
-- Надѣюсь, что вы здѣсь останетесь всю жизнь,-- быстро проговорилъ Тревертонъ и вспыхнулъ, точно сказалъ нѣчто ужасное.
Такой же яркій румянецъ залилъ блѣдныя щеки и лобъ Лоры. Оба стояли и смотрѣли въ землю, смущенные, какъ школьники, а въ кустахъ раздавался торжествующій свистъ дроздовъ, а въ фруктовомъ саду заливалась какая-то птица.
Лора первая овладѣла собой.
-- Вы уже давно въ Газльгёрстѣ?-- спокойно спросила она.
-- Я пріѣхалъ съ часъ тому назадъ. Мой первый визитъ въ замокъ, хоть я ожидалъ найти пустой домъ.
Другая картина появилась въ зеленой рамкѣ; молодая дѣвушка съ изящной фигуркой, вздернутымъ носиковъ и пріятнымъ, живымъ личикомъ.
-- Поди сюда, Селія,-- позвала Лора,-- и позволь, представить тебѣ мистера Тревертона. Ты слыхала о немъ отъ отца. Мистеръ Тревертонъ, миссъ Клеръ.
Миссъ Клеръ поклонилась, улыбнулась и пробормотала что-то неопредѣленное.
-- Бѣдный Эдуардъ,-- размышляла она,-- этотъ мистеръ Тревертонъ страшно красивъ.
-- Вы вѣроятно остановились у Сампсоновъ?-- сказала она; -- мистеръ Сампсонъ постоянно говоритъ о васъ. Онъ называетъ васъ: мой другъ Тревертонъ; вамъ вѣроятно это все равно, но оно порядочная-таки непріятность.
-- Я думаю, что я въ силахъ это вынести,-- отвѣтилъ Джонъ, чувствовавшій благодарность въ этой молодой особѣ, явившейся на выручку къ нему въ такую минуту, когда онъ ощущалъ странное смущеніе.-- Мистеръ Сампсонъ былъ очень любезенъ ко мнѣ.
-- Если вы можете выносить его, такъ онъ точно страшно любезный человѣчекъ,-- проговорила миссъ Клеръ. Она, въ своихъ манерахъ и мнѣніяхъ подражала манерамъ и мнѣніямъ брата и была, почти во всемъ, женской копіей съ питомца оксфордскаго университета.-- Но, какъ вы можете ладить съ его сестрой? она ужасна.
-- Признаюсь, что общество этой особы не доставляетъ мнѣ невыразимаго наслажденія,-- сказалъ Джонъ,-- но я думаю, что она -- особа съ добрыми намѣреніями.
-- Можетъ ли особа съ бѣлыми рѣсницами имѣть добрыя намѣренія?-- съ философскимъ видомъ спросила Селія:-- мнѣ думается, что Провидѣніе создало ее такою, въ видахъ предостереженія людей, точно также, какъ оно дало ядовитымъ змѣямъ плоскія головы.
-- Вы слишкомъ серьёзно смотрите на вопросъ,-- сказалъ Джонъ,-- я не поклонникъ бѣлыхъ рѣсницъ, но я и не такъ предубѣжденъ противъ нихъ, чтобы считать ихъ признакомъ того или другого характера.
-- А,-- возразила Селія, съ многозначительнымъ видомъ,-- со временемъ вы перемѣните свое мнѣніе.
Ей было только двадцать лѣтъ, но она говорила съ Джономъ Тревертономъ такимъ увѣреннымъ тономъ, словно она на цѣлые вѣка старше его, по своей мудрости и житейскому опыту.
-- Какъ хорошъ садъ въ это время года,-- сказалъ Тревертонъ, осматриваясь съ восхищеніемъ и обращая свое замѣчаніе къ Лорѣ.
-- Ахъ, да, вы видѣли его только зимою,-- отвѣтила она,-- не желаете ли вы обойти фруктовый садъ?
-- Очень бы желалъ.
-- А потомъ мы вернемся въ домъ и напьемся чаю,-- сказала Селія.-- Вы, конечно, охотникъ до чаю, мистеръ Тревертонъ?
-- Сознаюсь въ этой слабости.
-- Мнѣ очень пріятно это слышать. Я ненавижу людей не любящихъ чай. Вотъ мой братецъ ничего не пьетъ, кромѣ крѣпкаго кофе безъ молока. Боюсь, что онъ дурно кончитъ.
-- Я очень радъ, что вы почитаете склонность въ чаепитію добродѣтелью,-- смѣясь замѣтилъ Джонъ.
Затѣмъ, они всѣ трое прошли черезъ арку, продѣланную въ тисовой изгороди, въ прелестнѣйшій изъ фруктовыхъ садовъ. Садъ этотъ занималъ пространство въ семь или восемь акровъ, въ немъ уже лѣтъ полтораста росли и зрѣли груши, сливы, вишни, яблоки; тамъ и сямъ надъ прочими деревьями возвышался орѣшникъ, или мелькало старое чашковое дерево съ своей сѣроватой листвой; въ углу сада былъ устроенъ прудъ, надъ которымъ склонялись вѣтви двухъ старыхъ, лохматыхъ, квитовыхъ деревъ. Трава въ саду была мягкая, высокая, бархатистая, усѣянная бѣлой буквицей и блѣдно-синими цвѣтами шафрана; садъ заканчивался небольшимъ, покатымъ валомъ, на поверхности котораго папоротники только-что начинали развертывать свои сѣрые, змѣеобразные изгибы, причемъ обнаруживались молодые листочки нѣжнѣйшаго зеленаго цвѣта; за валомъ виднѣлась густая изгородь изъ боярышника, жимолости и шиповника.
Около полу-часу прогуливались мистеръ Тревертонъ и обѣ молодыя дѣвушки по травѣ, подъ сѣнью старыхъ деревъ съ изогнутыми стволами, наслаждаясь красотой и свѣжестью, разлитыми вокругъ нихъ, въ этотъ прелестнѣйшій часъ душистаго, весенняго дня. Селія говорила много, Джонъ Тревертонъ говорилъ мало, миссъ Малькольмъ почти все время оставалась безмолвной. А между тѣмъ Джонъ не находилъ ее ни скучной, ни глупой.
Для него было достаточно одного взгляда на этотъ нѣжный, хотя твердо-очерченный профиль, на этотъ умный лобъ, на эти серьёзныя губы, на эти спокойные, темные глаза, чтобы убѣдиться, что у той, кого его родственникъ предназначилъ ему въ жены, великъ запасъ и ума, и доброты.
-- Бѣдный старикъ!-- думалъ онъ,-- онъ надѣялся упрочить мое счастіе, не жертвуя ея благополучіемъ. Еслибъ онъ зналъ, еслибъ онъ зналъ только!
Они вернулись въ цвѣточный садъ съ другой стороны, осмотрѣли оранжереи, гдѣ розоватыя азаліи и камеліи образовывали цѣлыя пирамиды яркихъ красокъ; заглянули въ огородъ, съ его грядами спаржи и носящимся надъ нимъ рѣзкимъ запахомъ душистыхъ травъ.
-- Я просто до смерти хочу выпить чашку чаю,-- воскликнула Селія.-- Неужели, Лора, ты не слыхала, что на церковныхъ часахъ пробило пять.
Джонъ вспомнилъ, что у Сампсоновъ обѣдъ въ шесть часовъ.
-- Я, право, думаю, что долженъ буду отказать себѣ въ этой чашкѣ чаю,-- сказахъ онъ. Сампсоны обѣдаютъ въ шесть часовъ.
-- Чтожъ изъ этого?-- воскликнула Селія, никогда не выпускавшая мужчину изъ своихъ лапокъ до тѣхъ поръ, пока суровая необходимость не вырветъ его у нея.-- Отсюда до ихъ дачи не болѣе десяти минутъ ходьбы.
-- Какой вы, должно быть, отличный ходокъ, миссъ Клеръ. Такъ и быть, я всѣмъ рискну изъ-за этой чашки чаю.
Они вошли въ хорошенькую комнату, выходившую прямо въ садъ, комнату съ двумя длинными окошками, вокругъ которыхъ вился ломоносъ съ его бѣлыми, звѣздообразными цвѣтами, тотъ видъ ломоноса (clematis montana), который цвѣтетъ весною. Комната эта была мала для библіотеки, а потому ее называли просто книжной комнатой; всѣ стѣны ея, отъ пола до потолка, были заставлены книгами, большую часть которыхъ собрала Лора. То была чисто дамская коллекція. Здѣсь были всѣ современные поэты, начиная отъ Вальтеръ-Скота и Байрона; было много французскихъ и нѣмецкихъ книгъ, были сочиненія Маколея, de-Quincey, Ламартина, Виктора Гюго, было много историческихъ книгъ, но не было вовсе ни политическихъ, ни научныхъ сочиненій, не было также путешествій. Комната была замѣчательно уютна: на каминной доскѣ и на столахъ виднѣлись цвѣты, повсюду разбросаны были тростниковыя кресла, подушки, украшенныя frivolité, прелестнѣйшіе столики, и на одномъ изъ нихъ стоялъ пунцовый японскій чайный подносъ съ оригинальнѣйшимъ стариннымъ, серебрянымъ чайникомъ, чашками и блюдцами, изображавшими ивовые листья и вывезенными прямо изъ Нанкина. Лора сѣла разливать чай, а Селія принялась уничтожать кусокъ за кускомъ горячаго пирога съ масломъ,-- одинъ видъ пирога напоминалъ о дурномъ пищевареніи, но существуютъ слабые умы, для которыхъ нѣтъ въ мірѣ большаго соблазна въ теплый, весенній день, какъ поѣсть горячаго хлѣба съ масломъ, запивая его крѣпкимъ чаемъ со сливками. Джонъ Тревертонъ сидѣлъ въ одномъ изъ низкихъ креселъ и пилъ чай съ такимъ удовольствіемъ, словно то былъ жизненный эликсиръ. Странное чувство испытывалъ онъ, сидя здѣсь на стулѣ у открытаго окна, глядя на клумбы, полныя тюльпановъ, надъ которыми шумно жужжали пчелы: ему казалось, что жизнь его только еще начинается, что онъ ребенокъ въ колыбели, смутно сознающій зарю своего существованія, что на совѣсти его не лежитъ никакого бремени, что нѣтъ у него ни связей, ни обузъ, что онъ свободенъ отъ всякихъ обязательствъ, что позади у него -- неизвѣстность, а впереди жизнь, счастіе, красота матери-земли, любовь, домашній очагъ, словомъ, все, что судьба приберегаетъ для людей, рожденныхъ подъ счастливой звѣздой.
Этотъ сонъ, эта мечта были такъ пріятны, что онъ и не пытался отогнать ихъ, пока выпивалъ три чашки чаю, а Селія трещала о Газльгёрстѣ и его обитателяхъ, представляя ему, какъ она выражалась, общественную картину страны, могущую быть ему очень полезной, въ видѣ руководства, въ теченіи недѣли, которую онъ собирался провести въ ихъ краяхъ. Онъ очнулся только, когда церковные часы пробили три-четверти шестого, вскочилъ со стула, поставилъ чашку на столъ и простился съ Лорой.
-- Мнѣ придется-таки пробѣжать это разстояніе въ десять минутъ, миссъ Клеръ,-- сказалъ онъ, пожимая руку этой бойкой особы.
-- Боюсь, что я немного обсчиталась,-- возразила Селія,-- но Сампсоны охотно подождутъ васъ, и я не думаю, чтобы это промедленіе испортило ихъ обѣдъ.
-- Вамъ ближе будетъ пройти черезъ фруктовый садъ,-- сказала Лора.
Джонъ Тревертомъ направился черезъ фруктовый садъ, въ концѣ котораго была калитка, выходившая на дорожку, ведущую за большую дорогу.
То была извѣстная ему дорожка, огибавшая стѣну фруктоваго сада, а въ этой стѣнѣ виднѣлась дверка, которую, на глазахъ Джона, такъ таинственно отворили въ ту памятную, зимнюю ночь. Видъ маленькой, деревянной двери заставилъ его задуматься.
-- Никогда не повѣрю, чтобы въ этой тайнѣ заключалось что-нибудь похожее за вину,-- сказалъ онъ себѣ.
-- Нѣтъ, я заглянулъ въ ея чудные глаза и считаю ее неспособной питать недостойныя мысли. Вѣроятно, то былъ какой-нибудь бѣдный родственникъ, кутила, за котораго ей было бы совѣстно передъ прислугой, вслѣдствіе чего она и приняла его втайнѣ, конечно съ тѣмъ, чтобы помочь ему деньгами.
-- Какая ты странная, необыкновенная дѣвушка, Лора,-- сказала Селія, осушая чайникъ,-- почему ты никогда не говорила мнѣ, что Джонъ Тревертонъ такъ хороша собой?
-- Почемъ я знаю, милая Селія, какого ты понятія о красотѣ молодыхъ людей. Я сама слышала, какъ ты хвалила многихъ, совершенно не похожихъ друга на друга. Я тебѣ сказала, что мистеръ Тревертонъ красивъ и смотритъ джентльменомъ.
-- Красивъ!-- воскликнула Селія,-- онъ положительное совершенство. Наслажденіе было смотрѣть на него, когда онъ сидѣлъ на этомъ стулѣ, пилъ чай и задумчиво глядѣлъ въ садъ своими дивными глазами! О -- онъ прелесть! Ты знаешь, какого цвѣта у него глаза.
-- Не имѣю ни малѣйшаго понятія.
-- Они зеленовато-сѣрые, цвѣтъ ихъ измѣняется ежеминутно; я такихъ глазъ никогда не видала. А цвѣтъ лица его -- это очаровательная, матовая блѣдность. Носъ его слегка неправиленъ, не довольно прямъ, чтобы быть греческимъ, недовольно изогнуть, чтобы быть орлинымъ, но ротъ у него прекрасный, твердо очерченный, выражающій рѣшимость, но по временамъ принимающій мечтательное выраженіе Замѣтила ты, какъ онъ предавался мечтамъ, Лора?
Миссъ Малькольмъ покраснѣла отъ негодованія, раздосадованная, вѣроятно, подобными глупостями.
-- Право, Селія, ты смѣшна. Я не могу понять, какъ ты можешь предаваться такимъ нелѣпымъ восторгамъ, по поводу совершенно для тебя посторонняго человѣка.
-- Почему же нѣтъ?-- спросила Селія съ своей философской миной.-- Почему нельзя говорить о совершенствахъ посторонняго человѣка? Можно восхищаться видомъ, можно восторгаться, сколько угодно, звѣздами, луной, моремъ, солнечнымъ закатомъ, даже послѣднимъ, надѣлавшимъ шуму романомъ. Почему же нельзя восхищаться мужчиной? Я не намѣрена привѣшивать замочекъ въ губамъ, чтобы потворствовать такому нелѣпому предразсудку. Что до тебя касается, Лора, то, конечно, очень похвально сидѣть и вышивать этотъ поблеклый листокъ,-- ты, между прочимъ, замѣчу кстати, употребила на него слишкомъ много коричневой тѣни,-- и смотрѣть олицетворенной скромностью. По моимъ понятіямъ, тебѣ можно позавидовать скорѣй, чѣмъ всякой другой дѣвушкѣ, о которой я когда-либо слыхала, за исключеніемъ спящей красавицы въ лѣсу.
-- Въ чемъ мнѣ можно заведовать?
-- Въ томъ, что ты получишь великолѣпное состояніе я будешь имѣть Джона Тревертона своимъ мужемъ.
-- Селія, я была бы тебѣ очень благодарна, еслибъ ты согласилась молчать объ этомъ, предполагая, что та можешь хоть о чемъ-нибудь помолчать.
-- Я не могу,-- откровенно созналась Селія.
-- Далеко еще не рѣшено, что я выйду за мистера Тревертона.
-- Неужели та будешь такой совершенной идіоткой, что откажешь ему?
-- Я не приму его предложенія, если не буду убѣждена, что, дѣйствительно, нравлюсь ему, нравлюсь болѣе всѣхъ другихъ, когда-либо видѣнныхъ, женщинъ.
-- И, разумѣется, понравишься и уже теперь нравишься,-- воскликнула Селія.-- Знаешь-ли, я сама, лично, конечно бы, предпочла, чтобы за вышла за бѣднаго Эдуарда, онъ обожаетъ землю, по которой ты ходишь и, конечно, обожаетъ тебя гораздо больше, чѣмъ эту землю. Но въ характерѣ Теда есть вялость, заставляющая меня опасаться, что ему никогда не проложить себѣ хорошей дороги. Онъ умный молодой человѣкъ и воображаетъ, что ему нѣтъ другого дѣла, какъ продолжать быть умнымъ и писать стихи для журналовъ, хотя и я, его сестра, должна сознаться, что эти произведенія -- самое слабое подражаніе Суинбёрну; онъ думаетъ, что слава придетъ, возьметъ его за руку и поведетъ по ступенямъ, ведущимъ въ храмъ ея, и фортуна встрѣтитъ его подъ портикомъ съ огромнымъ мѣшкомъ золота въ рукахъ. Нѣтъ, Лора, какъ нѣжно я ни люблю Теда, мнѣ было-бы очень жаль, еслибъ ты пожертвовала великолѣпнымъ состояніемъ и отказала такому человѣку, какъ Джонъ Тревертонъ.
-- Будетъ время обсудить этотъ вопросъ, когда мистеръ Тревертонъ сдѣлаетъ мнѣ предложеніе,-- серьезно замѣтила Лора.
-- О, эта минута застанетъ тебя врасплохъ,-- возразила Селія,-- и меня не будетъ тутъ, чтобы помочь тебѣ. Тебѣ-бы слѣдовало заранѣе на что-нибудь рѣшиться.
-- Я бы презирала мистера Тревертона, еслибъ онъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, прежде, чѣмъ не узнаетъ меня гораздо короче, чѣмъ знаетъ въ настоящую минуту. Но я запрещаю тебѣ толковать объ этомъ, Селія. А теперь намъ всего лучше погулять съ полчаса въ фруктовомъ саду, а то твоему желудку ни за что не переварить съѣденнаго пирога.
-- Какъ жаль, что переваривается пища такъ трудно, тогда какъ поглощается такъ легко,-- замѣтила Селія, а затѣмъ пустилась въ припрыжку по садовымъ дорожкамъ съ легкостью нимфы, не имѣющей и понятія о невареніи желудка.
Еще разъ объѣхалъ Джонъ Тревертонъ помѣстье своего покойнаго родственника и при этомъ вторичномъ обзорѣ, произведенномъ въ чудную весеннюю погоду, фермы и поселки, луга, на которыхъ изрѣдка уже мелькали, среди травы, золотые головки цвѣтовъ лютика, обширные пространства воздѣланныхъ полей, на которыхъ поднималась молодая пшеница, показались ему ко сто разъ прекраснѣе, чѣмъ казались зимою. Онъ сильнѣе сталъ желать -- владѣть всѣмъ его окружавшимъ. Ему казалось, что нѣтъ жизни пріятнѣе той, какую онъ могъ бы вести въ Газльгёрстскомъ замкѣ съ Лорой Малькольмъ въ качествѣ жены. Жизнь, которую онъ могъ бы вести, еслибъ... Что такое было это если, заграждавшее ему путь къ полному счастію?
"Препятствій много", мрачно говорилъ онъ себѣ, шагая однажды вечеромъ, передъ солнечнымъ закатомъ, по вязовой аллеѣ. Со дня пріѣзда его въ Газльгёрсть прошло болѣе недѣли; въ теченіи этого времени онъ часто видалъ Лору.
Среди различныхъ затрудненій, ему представлялось и сомнѣніе въ симпатіи Лоры къ нему. Она, можетъ быть, и сочтетъ себя обязанной принять его предложеніе, изъ уваженія къ желанію, выраженному ея пріемнымъ отцомъ, но можетъ ли онъ быть увѣренъ, что она дѣйствительно любитъ его, что онъ единственный человѣкъ на землѣ, котораго она сама бы выбрала себѣ въ мужья?
Льстивый шопотъ, ласкавшій его слухъ, подобно тому, какъ лѣтній вѣтерокъ ласкаетъ щеки, напѣвалъ ему, что онъ этой милой дѣвушкѣ дороже, чѣмъ большинство людей; что ея прелестные глаза загораются и темнѣютъ при его появленіи, что въ минуту разставанія въ нихъ отражается печаль, что въ голосѣ ея слышатся нѣжныя, прерывистыя ноты, что на щекахъ появляется мимолетный румянецъ, что на губахъ мелькаетъ полуулыбка, что темныя рѣсницы неожиданно опускаются, и много, много иныхъ легкихъ признаковъ, говорившихъ о чемъ-то большемъ, чѣмъ обыкновенная дружба, мелькало передъ его умственными очами. Вѣря этому, ему, казалось, только и остается что взять призъ.
Увы! между нимъ и всѣмъ, что есть въ жизни свѣтлаго и славнаго, стояла мрачная фигура съ завѣшаннымъ лицомъ и съ сурово протянутой впередъ рукою, преграждающей ему путъ.
"Обь этомъ нечего и думать", сказалъ онъ себѣ. "Я слишкомъ ее уважаю; да, я слишкомъ искренно ее люблю. Помѣстье должно отойдти отъ насъ, а мы съ ней побредемъ по жизненной пустынѣ различными путями, чтобы, можетъ быть, случайно встрѣтиться черезъ полстолѣтія, когда состаримся и еле будемъ помнить другъ-друга".
То былъ его послѣдній вечеръ въ Газльгёрстѣ; онъ шелъ въ замокъ проститься съ Лорой и ея подругой.
Простая вѣжливость обязывала его къ тому, между тѣмъ онъ не торопился выполненіемъ своего намѣренія и медленно прохаживался взадъ и впередъ подъ вязами, куря сигару и предаваясь пріятнымъ мечтамъ.
Наконецъ, когда солнце скрылось за темной линіей виднѣвшагоси вдали лѣса, Джонъ Тревертонъ рѣшилъ, что времени терять нечего, если онъ хочетъ въ этотъ вечеръ попасть въ замокъ. Онъ ускорилъ шаги, желая застать Лору въ саду, гдѣ она проводила большую часть времени въ эту чудную, весеннюю погоду. Онъ чувствовалъ себя какъ-то свободнѣе съ нею въ саду, чѣмъ когда они встрѣчались лицомъ къ лицу, въ четырехъ стѣнахъ. На открытомъ воздухѣ всегда бывало что-нибудь, что развлекало вниманіе или давало неожиданный оборотъ разговору, когда онъ дѣлается стѣснительнымъ для кого-нибудь изъ нихъ.
Здѣсь было легче уйти и отъ наблюдательныхъ взоровъ Селіи, такъ часто обращавшихся на нихъ въ комнатѣ, гдѣ ей представлялось мало развлеченій.
Онъ вошелъ, какъ всегда, совершенно свободно, безъ всякихъ разспросовъ.
Всѣ старые слуги согласились смотрѣть на него, какъ на будущаго владѣльца имѣнія. Они удивлялись его скромности, видя, что онъ приходитъ и уходить, словно онъ здѣсь не имѣетъ никакого значенія. Дорога въ старый голландскій садъ была ему теперь хорошо извѣстна. Онъ бывалъ тамъ почти во всякій часъ дня, отъ золотистаго полдня и до сѣраго вечера.
Огибая домъ, онъ услыхалъ голоса, между ними мужской голосъ; звукъ этого мужского голоса былъ его уху непріятенъ. Весело звучалъ рѣзкій смѣхъ Селіи, слышался сочувственный лай собаки. Очевидно, имъ было очень весело въ голландскомъ саду, и Джонъ Тревертонъ почувствовалъ, что ихъ веселье есть оскорбленіе, наносимое ему.
Онъ обогнулъ уголъ дома и увидалъ группу, расположившуюся на маленькомъ лужку передъ окнами книжной комнаты. Лора и Селія сидѣли на садовыхъ стульяхъ, на травѣ у ногъ ихъ помѣщался молодой человѣкъ, собака прыгала вокругъ него. Джонъ Тревертонъ сразу угадалъ, что молодой человѣкъ тотъ самый Эдуардъ, или Тедъ, о которомъ онъ такъ часто слышалъ отъ Селіи Клеръ; тотъ Эдуардъ Клеръ, который, судя по словамъ миссъ Сампсонъ, влюбленъ въ Лору Малькольмъ.
Лора привстала, чтобы подать руку гостю. Ея лицо, по крайней мѣрѣ, было серьёзно. Она не смѣялась глупостямъ, возбуждавшимъ веселость Селіи. Джонъ Тревертонъ обрадовался этому.
-- Мистеръ Клеръ, мистеръ Тревертонъ.
Эдуардъ Клеръ поднялъ голову и кивнулъ новому знакомому; Джонъ подумалъ, что кивокъ этотъ довольно дерзокъ, но онъ и не ожидалъ особаго дружелюбія отъ сына викарія. Онъ отвѣсилъ молодому человѣку серьёзный поклонъ и остановился у стула Лоры.
-- Надѣюсь, что вы извините мое позднее посѣщеніе, миссъ Малькольмъ,-- сказалъ онъ,-- я пришелъ проститься съ вами.
Она взглянула на него испуганнымъ взглядомъ, и онъ подумалъ,-- да, онъ осмѣлился подумать,-- что она опечалилась.
-- Недолго прожили вы въ Газльгёрстѣ,-- сказала она, послѣ замѣтной паузы.
-- Точно кто-нибудь станетъ здѣсь жить, не будучи къ тому обязаннымъ,-- воскликнула Селія.-- Я такъ не могу себѣ представятъ, какъ мистеръ Тревертонъ выжилъ здѣсь цѣлую недѣлю.
-- Увѣряю васъ, что я не тяготился своимъ существованіемъ,-- сказалъ Джонъ, обращаясь къ Селіи:-- я покину Газльгёрстъ съ глубочайшимъ сожалѣніемъ.
Въ его настоящемъ настроеніи, онъ бы ни за что въ мірѣ не могъ сказать того же Лорѣ.
-- Значитъ, вы одно изъ двухъ,-- рѣшила Селія.
-- Что вы хотите сказать?
-- Вы -- или поэтъ, или страстно влюблены. Вотъ мой братецъ: ему, кажется, никогда не наскучитъ бродить по Газльгёрсту; такъ вѣдь онъ поэтъ и пишетъ стихи на тему о первыхъ мартовскихъ фіалкахъ, о первыхъ листочкахъ на ивѣ, о возвратѣ ласточекъ. Онъ куритъ безъ конца, и читаетъ такъ много романовъ, что его становится положительно безнравственнымъ. Ужасно видѣть человѣка, умѣющаго прожить лишь съ помощью Мьюди {Мьюди -- извѣстная библіотека для чтенія въ Лондонѣ.},-- воскликнула Селія, строя презрительную мину.
-- Я не поэтъ, миссъ Клеръ,-- спокойно замѣтилъ Джонъ Тревертонъ,-- но признаюсь, что былъ въ Газльгёрстѣ очень счастливъ.
Онъ бросилъ взглядъ на Лору, чтобы видѣть, попалъ ли онъ въ цѣль. Она смотрѣла въ землю, ея милое, серьёзное, чистое и блѣдное лицо, при прозрачномъ вечернемъ освѣщеніи, казалось, выточеннымъ изъ слоновой кости.
-- Съ вашей стороны очень вѣжливо, по отношенію къ обитателямъ нашего прихода, говорить то, что вы сейчасъ сказали,-- замѣтилъ Эдуардъ съ скрытой насмѣшкой,-- вы, по добротѣ своей, боитесь оскорбить наши чувства, какъ мѣстныхъ, коренныхъ жителей, но я увѣренъ, что вы страшно скучали. Въ Газльгёрстѣ положительно дѣлать нечего.
-- Вѣроятно, поэтому-то тебѣ здѣсь и нравится, Тедъ?-- невинно замѣтила миссъ Клеръ.
Разговоръ звучалъ какъ-то непріятно и не гармонировалъ вовсе съ мягкимъ вечернимъ небомъ, съ садомъ почти окутаннымъ тѣнью, въ которомъ цвѣты теряли свои яркія краски, по мѣрѣ того, какъ свѣтъ ослабѣвалъ. Джонъ Тревертонъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на человѣка, котораго зналъ за своего соперника.
Онъ увидалъ мужчину лѣтъ двадцати-шести, средняго роста, стройнаго, но съ довольно плотной фигурой, говорившей о дѣятельности, а, можетъ быть, и о силѣ. Сѣрые глаза, того оттѣнка, что впадаетъ въ голубой, длинныя рѣсницы, тонкія, словно нарисованныя, брови, нѣжный цвѣтъ лица, низкій, узкій лобъ, правильныя черты, свѣтло-каштановые усы, болѣе шелковистые, чѣмъ густые,-- все это вмѣстѣ взятое составляло очень красивое лицо по понятіямъ многихъ, но было слишкомъ женоподобно. Такое лицо подходило-бы совершенно къ одеждѣ изъ бархата и парчи одного изъ любимцевъ французскаго Генриха, или къ кудрямъ и вышитому драгоцѣнными камнями костюму какого-нибудь изъ вкрадчивыхъ приближенныхъ Якова Стюарта.
Трудно было вообразить, чтобы человѣкъ съ такимъ лицомъ могъ совершить доброе или великое дѣло, оставить по себѣ слѣдъ, кромѣ какого-нибудь ничтожнаго эпизода, свидѣтельствующаго о его тщеславіи, испорченности и эгоизмѣ, и занесеннаго въ мемуары современнаго Сенъ-Симона.
-- Есть что-нибудь новенькое въ вечернихъ газетахъ?-- спросилъ мистеръ Клеръ, съ подавленнымъ зѣвкомъ.
Безучастный вопросъ послѣдовалъ за молчаніемъ, продолжавшимся слишкомъ долго, чтобы быть пріятнымъ.
-- Сампсонъ еще не получалъ своего "Глобуса", когда я ушелъ изъ дому,-- отвѣтилъ Джонъ Тревертонъ,-- но при настоящемъ всеобщемъ застоѣ, какъ дома, такъ и заграницей, я, признаюсь, очень мало интересуюсь вечерними газетами.
-- Я бы желала звать, умерла-ли эта несчастная танцовщица,-- сказала Селія.
Джонъ Тревертонъ, стоявшій у стула Лоры и, казалось, погруженный въ сонъ на яву, быстро обернулся при этомъ замѣчаніи.
-- Какая танцовщица? спросилъ онъ.
-- Шико. Вы, безъ сомнѣнія, видѣли ее танцующей. Вы, счастливые лондонскіе жители, видите все, что только стоитъ видѣть въ подлунномъ мірѣ. Она какое-то чудо, не правда-ли? А теперь я, вѣроятно, никогда не увижу ее.
-- Она очень красивая женщина и прекрасная танцовщица, въ своемъ особенномъ родѣ,-- отвѣтилъ Тревертонъ.-- Но что вы сейчасъ хотѣли сказать, говоря о ея смерти? Она также жива, какъ мы съ вами, по крайней мѣрѣ, мнѣ извѣстно, что имя ея красовалось за всѣхъ стѣнахъ, и она танцовала каждый вечеръ, когда я выѣхалъ изъ Лондона.
-- Это было недѣлю тому назадъ,-- сказала Селія.-- Вы, конечно, видѣли отчетъ объ этомъ несчастномъ случаѣ въ сегодняшнемъ утреннемъ нумерѣ "Таймса"; онъ занимаетъ почти цѣлый столбецъ.
-- Я не видѣлъ "Таймса". Мы съ мистеромъ Сампсононъ рано утромъ дѣлали большую поѣздку. Что это за случай?
-- Ужасный,-- воскликнула Селія.-- У меня кровь стыла въ жилахъ, когда я читала описаніе. Бѣдняжка должна была подниматься за небо -- что-ли, прицѣпленная къ какимъ-то движущимся, желѣзнымъ полосамъ; ну, знаете, машина такая.
-- Да, да, знаю,-- проговорилъ Тревертонъ.
-- Ну, конечно, это было прелестно, покуда все шло благополучно. Она, должно быть, была очаровательна, взлетая вверхъ при озаряющемъ ее электрическомъ освѣщеніи, но затѣмъ, кажется, человѣкъ, управлявшій машиной, напился пьянъ, не зналъ, что онъ дѣлаетъ, не свинтилъ желѣзныя полосы, какъ слѣдуетъ, и въ ту самую минуту, какъ она уже почти поднялась, машина подалась, и она полетѣла головой внизъ.
-- Но не убилась?-- задыхаясь, спросилъ Джонъ Тревертонъ.
-- Нѣтъ, не убилась на мѣстѣ, но сломала ногу; переломъ, говорятъ, сложный, она ушибла голову, и вообще, судя по газетамъ, находится въ очень опасномъ положенія. А я замѣтила, что когда газета говоритъ, что человѣкъ въ опасномъ положенія, то первое, что слышишь потомъ, это, что онъ умеръ; вотъ почему меня вовсе не удивить, если извѣстіе о смерти Шико напечатано въ вечернихъ газетахъ.
-- Какая потеря для общества! усмѣхнулся Эдуардъ Клеръ. По-моему, ты самая смѣшная дѣвушка въ свѣтѣ, Селія, тѣмъ, что заботишься о людяхъ, которые также далеки отъ тебя, какъ еслибъ они жили на лунѣ.
-- Homo sum,-- сказала Селія, кичившаяся поверхностно знаніемъ латинскаго языка, крупицами, падавшими со стола брата,-- и всѣ виды рода человѣческаго занимаютъ меня. Я бы желала сама быть танцовщицей, еслибъ не была дочерью свіщенника. Веселая должна быть жизнь.
-- Прелестная,-- воскликнулъ Эдуардъ,-- особенно, когда неожиданно прекращается, благодаря небрежности пьянаго машиниста.
-- Я долженъ пожелать вамъ покойной ночи и проститься съ вами,-- сказалъ Джонъ Тревертонъ Лорѣ.-- Мнѣ еще надо уложить мой чемоданъ, чтобы выѣхать завтра пораньше утромъ. Я-бы даже желалъ отправиться сегодня, съ вечернимъ поѣздомъ. Этимъ я выиграю полъ-дня.
-- Поѣздъ отходить въ четверть одиннадцатаго. Вамъ придется торопиться, если вы хотите ѣхать съ нимъ, сказалъ Эдуардъ.
-- Во всякомъ случаѣ, попытаюсь.
-- Покойной ночи, мистеръ Тревертонъ,-- сказала Лора, протягивая ему руку.
Веселая Селія не желала отпустить его съ такимъ холоднымъ прощаньемъ. Онъ былъ мужчина и въ качествѣ такового возбуждалъ въ ней живѣйшее участіе.
-- Мы всѣ проводимъ васъ до воротъ,-- объявила она:-- это будетъ намъ гораздо пріятнѣе, чѣмъ сидѣть здѣсь, зѣвать и слѣдить за летучими мышами, носящимися надъ цвѣточными клумбами.-- Они всѣ отправились, и какъ-то случилось, къ восторгу Джона Тревертона, что они съ Лорой шли рядомъ, нѣсколько позади другой пары.
-- Мнѣ очень жаль, что вы вынуждены ѣхать такъ скоро,-- замѣтила Лора, которая желала сказать что-нибудь неопредѣленно-вѣжливое.
-- Не съумѣю выразить, какимъ-бы я уѣхалъ счастливымъ, если-бъ думалъ, что мой отъѣздъ можетъ огорчить васъ.
-- Я не придавала словамъ своимъ такого особеннаго смысла,-- съ легкимъ смѣхомъ сказала она.-- Мнѣ жаль васъ ради васъ самихъ, жаль, что вы покидаете деревню, когда здѣсь такъ хорошо, и возвращаетесь въ дымный Лондонъ.
-- Если-бъ вы знали, какъ я ненавижу этотъ міръ дыма и всякихъ гадостей, вы бы пожалѣли меня, какъ только можетъ жалѣть ваше доброе сердце,-- очень серьёзно отвѣтилъ онъ.-- Я мѣняю все то, что люблю, на всё, что ненавижу; не знаю, сколько пройдетъ времени прежде, чѣмъ я вернусь, но если и буду имѣть возможность вскорѣ возвратиться, обѣщаете-ли вы ласково встрѣтить меня, Лора? Обѣщаете-ли столько-же обрадоваться моему возвращенію, сколько я сегодня огорченъ мыслью объ отъѣздѣ.
-- Такого условія я заключить не могу,-- тихо отвѣтила она,-- такъ какъ не въ силахъ измѣрить вашу грусть. Вы, вообще, таинственная личность. Я васъ вовсе еще не понимаю. Но я надѣюсь, что вы скоро вернетесь, когда наша розы будутъ въ цвѣту, когда наши соловьи будутъ пѣть, и если ихъ привѣта вамъ покажется недостаточно, я обѣщаю присоединить къ нему -- свой.
Въ ея тонѣ звучала нѣжная шутливость, казавшаяся ему невыразимо сладкой. Они были совершенно одни, въ такой части экипажной дороги, гдѣ деревья росли особенно густо ихъ окружала тѣнь, падавшая отъ листьевъ каштановъ, тихое дыханіе вечерняго вѣтерка долетало до ушей ихъ. То былъ часъ нѣжныхъ признаній, поэтическихъ настроеній.
Джонъ Тревертонъ взялъ руку Лоры и держалъ ее невозбранно.
-- Скажите мнѣ, что вы не ненавидите память моего двоюроднаго брата Джаспера изъ-за этого нелѣпаго завѣщанія,-- сказалъ онъ.
-- Могу-ли я ненавидѣть память того, кто былъ такъ добръ ко мнѣ, единственнаго отца, какого я когда-либо знала?
-- Такъ скажите, что вы не ненавидите меня изъ-за завѣщанія моего двоюроднаго брата.
-- Было-бы не по-христіански ненавидѣть васъ за дѣло, въ которомъ вы совершенно неповинны.
-- Безъ сомнѣнія, но я могу себѣ представить, что женщина, при подобныхъ обстоятельствахъ, въ состояніи возненавидѣть человѣка. Вы отнимаете вашу руку. Да, я убѣжденъ, что вы терпѣть меня не можете.
-- Я отняла свою руку потому, что подумала, что вы забыли ее оставить,-- сказала Лора, твердо рѣшившаяся не былъ слишкомъ серьёзной.-- Примиритесь-ли вы съ собою, если я скажу вамъ, что отъ души прощаю моему пріемному отцу его завѣщаніе?
-- Примирюсь.
-- И что, несмотря на наше нелѣпое, по отношенію другъ въ другу, положеніе, я совсѣмъ не ненавижу васъ.
-- Лора, вы дѣлаете меня счастливѣйшимъ изъ людей.
-- Я не сказала ничего особеннаго.
-- Если-бъ вы знали, какъ много эти слова для меня значатъ. Мнѣ открывается міръ полный надеждъ, полный радостей, я чувствую стремленіе къ высокимъ мыслямъ, къ достойнымъ дѣламъ, я воскресаю тѣломъ и душой.
-- Вы говорите безумныя вещи.
-- Я обезумѣлъ отъ радости, Лора, моя голубка, мое сокровище!
-- Подождите,-- неожиданно проговорила она, поворачиваясь къ нему вся блѣдная, съ задумчивымъ выраженіемъ въ глазахъ, теперь уже совсѣмъ серьезная.-- Любите-ли вы меня или помѣстье вашего двоюроднаго брата? Если во думаете о состояніи, то пусть между нами не будетъ театральныхъ объясненій въ любви. Я готова повиноваться вашему двоюродному брату, какъ повиновалась бы ему живому, уважая и слушаясь его, какъ отца -- но будемъ другъ съ другомъ искренни и честны. Станемъ честно и серьёзно смотрѣть на жизнь, не будемъ требовать отъ нея невозможнаго. Будемъ вѣрными друзьями и товарищами, но не будемъ притворными влюбленными.
-- Лора, я люблю васъ ради васъ самихъ, единственно ради васъ. Придите во мнѣ завтра безъ гроша, объявите мнѣ, что завѣщаніе Джаспера Тревертона оказалось подложнымъ, придите и скажите: -- я также бѣдна, какъ вы, Джонъ, но я ваша,-- вы увидите, съ какой радостью и лаской привѣтствую я васъ. Дорогая, я люблю тебя искренно, страстно. Мнѣ ничего не надо, кромѣ твоего прелестнаго личика, твоего нѣжнаго голоса, кромѣ тебя самой.
Онъ обнялъ ее за талью, привлекъ ее къ себѣ на грудь, поцѣловалъ ее. То былъ первый поцѣлуй любви, заставившій заалѣть ея щечку.
-- Я рада вѣрить тебѣ,-- тихо сказала она, радостно отдыхая въ его объятіяхъ. Таково было ихъ разставаніе.