Мистеръ Смолендо находился въ апогеѣ своей славы. По выраженію его друзей и послѣдователей онъ ковалъ деньги. Онъ былъ человѣкъ, за которымъ стоило ухаживать, котораго слѣдовало почитать; человѣкъ, для котораго ужины съ шампанскимъ или обѣды въ Ричмондѣ ровно ничего не значили; человѣкъ, которому было легче дать взаймы банковый билетъ въ пять фунтовъ, чѣмъ большинству бываетъ одолжить полъ-кроны. Льстецы окружали его, короткіе знакомые не разставались съ нимъ, съ трогательной настойчивостью напоминая ему, что они знали его двадцать лѣтъ тому назадъ, когда у него не было и пенса, точно будто знакомство съ его минувшими несчастьями составляло заслугу, давало имъ особенныя на него права. Нравственное равновѣсіе человѣка, не съ такимъ могучимъ умомъ, навѣрное поколебалось бы отъ всей этой лести. Мистеръ Смолендо былъ человѣкъ словно высѣченный изъ гранита и цѣнилъ лесть окружающихъ -- по достоинству. Когда люди бывали съ нимъ особенно вѣжливы, онъ зналъ, что имъ отъ него что-нибудь нужно.
-- Содержатель лондонскаго театра -- человѣкъ, котораго надуть не легко,-- говаривалъ онъ:-- онъ видитъ человѣческую природу съ худшей ея стороны.
Рождество наступило и миновало, съ новаго года прошло уже шесть недѣль, а благосостояніе мистера Смолендо держалось на прежней высотѣ. Театръ каждый вечеръ бывалъ переполненъ. Каждую субботу давались утреннія представленія. На кресла и ложи записывались за мѣсяцъ впередъ.
-- Шико -- маленькій золотой рудникъ,-- говорили приближенные мистера Смолендо.
Да, весь успѣхъ приписывали Шико. Мистеръ Смолендо поставилъ большую феерію, въ которой Шико была главнымъ дѣйствующимъ лицомъ. Она въ ней появлялась въ различныхъ костюмахъ, одинаково оригинальныхъ, дорогихъ и смѣлыхъ. Она изображала рыбную торговку въ коротенькой атласной юбочкѣ, пунцовыхъ чулкахъ и высокомъ чепцѣ изъ роскошнѣйшихъ брюссельскихъ кружевъ; изображала баядерку, дебардера, лѣсную нимфу, одалиску. Танцовала она теперь хуже, чѣмъ до катастрофы, но была красивѣе, чѣмъ когда-либо, и чуть-чуть безстыднѣе прежняго. Она изучила англійскій языкъ настолько, что могла заучивать маленькія роли въ такихъ пьесахъ, которыя не ограничивались одними танцами, а акцентъ ея придавалъ ея рѣчи особую прелесть и своеобразность. Она пѣла комическія пѣсенки съ большимъ шикомъ, чѣмъ музыкальностью, и бывала награждаема единодушными рукоплесканіями. Критики говорили ей, что она поднялась на высшую, противъ прежняго, ступень въ драматическомъ искусствѣ. Шико говорила себѣ, что она величайшая женщина въ Лондонѣ, какъ и самая красивая. Она жила въ кружкѣ, которому служила центромъ. Окружность составляла -- цѣпь обожателей. За предѣлами этого кружка для нея свѣтъ кончался.
Нѣчто подобное говорила она своему сосѣду, мистеру Деролю, въ одинъ сѣрый февральскій день послѣ обѣда, когда онъ зашелъ къ ней попросить стаканчикъ водки, долженствовавшій предупредить одинъ изъ тѣхъ припадковъ, о которыхъ онъ такъ часто толковалъ. Она всегда особенно дружески обращалась съ жильцомъ второго этажа; весь домъ такъ называлъ этого джентльмэна. Онъ льстилъ ей, забавлялъ ее, исполнялъ ея порученія, иногда составлялъ ей компанію, когда она бывала въ слишкомъ печальномъ настроеніи, чтобы пить въ одиночку.
-- Дорогая моя, не слѣдуетъ вамъ жить въ такой трущобѣ, какъ эта, право, не слѣдуетъ,-- съ покровительственнымъ видомъ говорилъ Дероль.
-- Знаю, что не слѣдуетъ,-- возразила Шико.-- Въ Парижѣ нѣтъ ни одной актрисы, которая бы не назвала меня глупой совой. Чортъ возьми, я жертвую собой чести мужа, который смѣется надо мной, самъ гдѣ-то забавляется, а меня оставляетъ одну, предоставляя мнѣ право скучать и томиться. Это свыше силъ моихъ. Посмотрите, Дероль, вы, можетъ быть, думаете, что я хвастаюсь, когда говорю вамъ, что одинъ изъ самыхъ богатыхъ людей въ Лондонѣ по уши влюбленъ въ меня. Посмотрите, вотъ его письма. Прочтите ихъ, вы увидите, чего я отказалась.
Она открыла рабочій ящикъ, стоявшій на столѣ, и вытащила, изъ-подъ безпорядочной груды катушекъ, тесемокъ, пуговицъ и проч, штукъ шесть писемъ, которыя перебросила Деролю черезъ столъ.
-- Неужели вы оставляете ваши любовныя письма тамъ, гдѣ мужъ вашъ такъ легко могъ бы найдти ихъ?-- съ удивленіемъ спросилъ Дероль.
-- А неужели ви воображаете, что онъ далъ-бы себѣ трудъ взглянуть на нихъ?-- съ досадой воскликнула она.-- Какъ-бы не такъ. Онъ самъ давнымъ-давно пересталъ обо мнѣ думать, а потому никакъ не можетъ себѣ представить, чтобы кто-нибудь другой могъ въ меня влюбиться. Налейте-ка себѣ коньяку, мистеръ Дероль, это единственное безвредное питье въ вашемъ ужасномъ климатѣ, да подбросьте углей въ каминъ. Я промерзла до мозга костей.
Шико, желавшая подать собесѣднику добрый примѣръ, наполнила свой стаканчикъ и опорожнила его также спокойно, какъ если-бъ въ немъ, вмѣсто водки, заключалась сахарная вода.
Дероль просмотрѣлъ письма, которыя она передала ему. Во всѣхъ слышалась одна и та же пѣсня, говорилось, что Шико красавица, и что писавшій до безумія влюбленъ въ нее. Ей предлагали экипажъ, домъ, дарственную запись.
-- Что же вы ему отвѣчали?-- съ любопытствомъ спросилъ заинтересованный Дероль.
-- Ничего. Я умѣю заставить цѣнить себя. Пусть его ждетъ отвѣта.
-- Крѣпко долженъ быть человѣкъ задѣтъ, чтобы такъ писать,-- проговорилъ джентльменъ.
Шико пожала плечами. Она была хороша даже въ своемъ болѣе чѣмъ небрежномъ туалетѣ. На ней былъ надѣтъ длинный широкій пенюаръ изъ пунцоваго кашемира, подпоясанный шнуркомъ съ кистями, который она завязывала, развязывала и вертѣла въ рукахъ отъ нечего дѣлать. Ея густые волосы были свернуты въ большой узелъ на затылкѣ и, казалось, каждую минуту готовы были выскользнуть изъ-подъ гребня и упасть ей на спину. Рѣдкая, чисто мраморная бѣлизна ея лица еще рѣзче выдавалась отъ пунцоваго платья, густые волосы, цвѣта воронова врыла, оттѣняли блѣдный лобъ и большіе блестящіе глава.
-- Такъ-ли онъ богатъ, какъ увѣряетъ?-- спросила Шико, задумчиво раскачивая тяжелую пунцовую кисть и лѣниво глядя на огонь.
-- Мнѣ доподлинно извѣстно,-- проговорилъ мистеръ Дероль, съ видомъ оракула,-- что Іосифъ Лемуель одинъ изъ самыхъ богатыхъ людей въ Лондонѣ.
-- Для меня это не составляетъ большой разницы,-- задумчиво проговорила Шико.-- Я люблю деньги, но разъ, что ихъ у меня достаточно, чтобы купить, что захочу, мнѣ больше ничего не нужно, и этотъ еврей съ такимъ суровымъ видомъ мнѣ не нравится.
-- Сравните домъ въ Мэйферъ съ этой норой,-- настаивалъ Дероль.
-- А гдѣ Мэйферъ?
Дероль описалъ мѣстность.
-- Лабиринтъ скучныхъ улицъ,-- съ пренебреженіемъ проговорила Шико.-- Чѣмъ одна улица лучше другой? Я бы желала имѣть домъ въ Елисейскихъ поляхъ, домъ въ саду, весь бѣлый, въ цвѣтахъ, съ большими, сверкающими на солнцѣ, окнами и швейцарскимъ коровникомъ.
-- Домъ, похожій на игрушку,-- проговорилъ Дероль.-- Чтожъ, Лемуель можетъ купить вамъ его также легко, какъ я бы купилъ вамъ пригоршню сливъ въ сахарѣ. Скажите только слово.
-- Этого слова я никогда не скажу,-- рѣшительно воскликнула Шико.-- Я честная женщина и, кромѣ того, я слишкомъ горда.
Дероль съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя, что собственно, гордость-ли, добродѣтель или чистое упрямство заставляетъ Шико отвергать подобныя блистательныя предложенія. Не легко ему было повѣрить въ добродѣтель мужчины или женщины. Путь его не лежалъ черезъ тѣ дорожки, на которыхъ росли и цвѣли добродѣтели, съ пороками же онъ былъ коротко знакомъ. Со дня извѣстнаго свиданія съ мужемъ Шико, когда онъ обѣщалъ ему отечески наблюдать за этой дамой, мистеръ Дероль совершенно втерся въ довѣріе молодой женщины. Онъ былъ ей полезенъ и пріятенъ. Хотя она и держала своего богатаго поклонника на почтительномъ разстояніи, она любила говорить о немъ. Оранжерейные цвѣты, которые онъ присылалъ ей, украшали ея столъ и казались до странности неумѣстными въ заваленной всякою всячиной комнатѣ, въ которой вчерашняя пыль обыкновенно оставалась невыметенною до завтрашняго дня.
Однако, Шико не знала того -- что мистеръ Дероль познакомился съ ея обожателемъ, и что Лемуель ему платитъ за его заступничество.
-- Вы, повидимому, въ лучшемъ положеніи, чѣмъ прежде, другъ мой,-- сказала она ему однажды.-- Если я не ошибаюсь, это новый сюртукъ.
-- Да,-- не краснѣя отвѣтилъ свѣтскій человѣкъ.-- Я немного игралъ на биржѣ, и мнѣ посчастливилось болѣе обыкновеннаго. Дероль помѣшивалъ уголья въ каминѣ и налилъ себѣ третій стаканъ коньяку.
-- Точно ликеръ,-- проговорилъ онъ, причмокивая губами.-- Грѣшно было бы разводить водой этакую прелесть. Кстати, когда вы ожидаете вашего мужа?
-- Я никогда не ожидаю его,-- отвѣчала Шико.-- Онъ уѣзжаетъ и возвращается когда ему угодно. Онъ точно вѣчный жидъ.
-- Онъ, я полагаю, поѣхалъ въ Парижъ по дѣламъ?
-- По дѣламъ, или для удовольствія. Я не знаю и не желаю знать, для чего. Онъ заработываетъ себѣ средства и жизни. Его смѣшныя картинки нравятся въ Лондонѣ и въ Парижѣ. Посмотрите!
Она бросила ему смятую кипу юмористическихъ листковъ, англійскихъ и французскихъ. Имя ея мужа красовалось на всѣхъ, подписанное подъ самыми бойкими каррикатурами, подъ сценами изъ театральной жизни и изъ жизни богемы; всѣ эти наброски дышали жизнью и юморомъ.
-- Судя по этому, можно было бы предполагать, что онъ веселый собесѣдникъ,--сказала Шико,-- а между тѣмъ, онъ мрачнѣе всякихъ похоронъ.
-- Онъ всю свою веселость тратитъ на свои произведенія,-- промолвилъ Дероль.
За послѣднее время Джэкъ Шико превратился въ неутомимаго странника и проводилъ лишь весьма незначительную часть своего времени въ квартирѣ въ улицѣ Сиберъ. Между нимъ и его женою не было ничего общаго и не бывало со времени выздоровленія Шико. Они, по большей части, были вѣжливы другъ съ другомъ, но бывали минуты, когда языкъ жены развязывался, и дурной ея характеръ обнаруживался также ясно, какъ ясно выдается на темномъ лѣтнемъ небѣ перерѣзывающая его тонкая, огненная нить извилистой молніи. Мужъ всегда былъ вѣжливъ.
-- Ты меня слишкомъ ненавидишь, чтобы разсердиться на меня,-- сказала она ему однажды въ присутствіи квартирной хозяйки: -- ты боишься дать себѣ волю. Еслибы ты, хоть на одну минуту, пересталъ себя сдерживать, ты бы могъ убить меня. Искушеніе было бы для тебя слишкомъ сильно.
Джэкъ Шико ни слова на это не сказалъ, онъ стоялъ, скрестивъ руки на груди, и улыбался ей горькой улыбкой.
Однажды она заставила-таки его заговорить.
-- Ты влюбленъ въ другую женщину,-- кричала она,-- Я это знаю.
-- Я видѣлъ женщину, не похожую на тебя,-- со вздохомъ отвѣтилъ онъ.
-- И ты влюбленъ въ нее.
-- За то, что она на тебя не похожа! Это, конечно, имѣетъ свою прелесть.
-- Ступай къ ней, ступай къ твоей...
Фраза заканчивалась грязнымъ эпитетомъ -- однимъ изъ ядовитѣйшихъ цвѣтковъ парижскаго argot.
-- Путь слишкомъ далекій,-- сказалъ онъ.-- Не легко изъ ада попасть въ рай.
Джэкъ Шико однажды посѣтилъ театръ принца Фредерика послѣ возвращенія жены своей на сцену. Онъ былъ на первомъ представленіи фееріи, принесшей мистеру Смолендо столько денегъ. Онъ сидѣлъ и смотрѣлъ съ серьёзнымъ, не измѣнявшимъ своего выраженія лицомъ, тогда какъ окружавшіе его зрители восторженно смѣялись; а когда Шико пожелала узнать его мнѣніе о представленіи, онъ откровенно выразилъ свое полное отвращеніе.
-- Неправда ли, мои костюмы великолѣпны?-- спросила она.
-- Да. Но и бы предпочелъ поменьше великолѣпія и побольше приличія.
Остальнымъ зрителямъ было легче угодить. Они не замѣчали такого неприличія въ костюмахъ. Они, несомнѣнно, видѣли то, за содержаніе чего заплатили деньги, и были довольны.
Никогда не была женщина свободнѣе, чѣмъ была Шико послѣ своего чудодѣйственнаго выздоровленія. Она ѣздила, куда хотѣла, пила сколько заблагоразсудится, тратила каждый грошъ своего значительнаго жалованья на свои удовольствія и никому ни въ чемъ не давала отчета. Мужъ ея былъ мужемъ только по имени. Она чаще видѣла Дероля, чѣмъ Джэка Шико.
Былъ одинъ только человѣкъ, дерзавшій упрекать ее, пытавшійся разсуждать съ нею; это былъ человѣкъ, спасшій ей жизнь и не жалѣвшій для этого ни времени, ни заботъ. Джорджъ Джерардъ нерѣдко заходилъ къ ней и говорилъ съ ней очень откровенно.
-- Вы опять пили,-- говаривалъ онъ, пожимая ей руку.
-- Я ничего не пила со вчерашняго вечера, а за ужиномъ стаканъ шампанскаго выпила.
-- Т.-е, бутылку; а сегодня утромъ полбутылки водки, чтобы уничтожить дѣйствіе шампанскаго.
Она уже болѣе не пыталась опровергать его обвиненія.
-- Отчего же мнѣ и не пить?-- съ вызывающимъ видомъ воскликнула она.-- Кому забота, что станетъ со мной?
-- Мнѣ,-- я спасъ вамъ жизнь, вы у меня за это въ долгу. Но я не могу спасти васъ, если вы твердо рѣшились опиться до смерти. Водка для женщины съ вашимъ темпераментомъ вѣрнѣйшій ядъ.
При этихъ словахъ Шико обливалась слезами. То было жалобное зрѣлище, поражавшее молодого медика въ самое сердце. Онъ бы такъ любилъ ее, такъ старался бы спасти ее, еслибъ это только было возможно. Онъ не зналъ, какъ она безсердечна, и приписывалъ всѣ ея заблужденія равнодушію мужа.
-- Будь она моей женою, она бы могла быть совершенно другой женщиной,-- говорилъ онъ себѣ, не вѣря въ природную развращенность такого, безусловно прекраснаго созданія, какимъ была Шико.
Онъ забывалъ, какъ прекрасны иныя ядовитыя растенія, какъ прелестны пунцовыя ягоды белладонны, на темномъ фонѣ осеннихъ изгородей.
Кромѣ Джерарда, никто этого вопроса не касался; пока Шико являлась на сцену трезвой, и мистеръ Смолендо молчалъ.
-- Боюсь, что она бѣдняжка допьется до водяной,-- говорилъ онъ однажды пріятелю, въ клубѣ.-- Но надѣюсь, что при мнѣ она выдержитъ. Отъ женщины этого типа трудно ожидать, чтобы ея хватило болѣе, чѣмъ на три сезона, и Шико еще должна продержаться съ годъ или около того.
-- А тамъ въ больницу?-- сказалъ его другъ.
Мистеръ Смолендо пожалъ плечами.
-- Я никогда не забочусь о дальнѣйшей карьерѣ моихъ артистовъ,-- любезно и весело отвѣтилъ онъ.