Долина, в которой устраивают Чильтонские бега, находится в трех милях от города. Это место сбора всех бродяг и цыган, но обычно его посещают очень редко, разве только какой-нибудь фермер, возвращаясь с рынка, свернет в сторону, чтобы сократить путь, и проедет вблизи от косогора, на вершине которого возвышается обмазанный известкой шалаш, которому простодушные поселяне дали название "Большая Биржа".
Скачки бывают в начале августа. Со второго числа начинают заполняться приезжими разные шалаши и палатки, такие низкие, что в них можно лишь лежать, но никак не стоять, для чего в них навалены целые груды папоротника и других растений; лошади и ослы бродят вокруг них, ощипывая жесткую и сухую траву. Первыми посетителями, прибывшими на место, были цыгане, приютившие в своем таборе Джона Андреуса. Они приехали ночью, выбрали самый отдаленный шалаш и выказали свое присутствие лишь легкой струйкой дыма, поднимавшегося над костром.
-- У нас здесь немало друзей, -- сказал Абрагам, когда все по возможности удобнее расположились в шалаше, -- но мы в них не нуждаемся. Для этой бедной девушки будет лучше, если мы будем одни.
"Бедной девушкой" была Британия. Пару раз Джон Андреус попытался украдкой вступить с ней в разговор, но натолкнулся на стену безысходного горя, отделявшую ее от других людей, хотя чувствовалось, что Андреус не совсем ей безразличен. Она говорила с ним, хоть и односложно, отвечая лишь на заданные вопросы, но никогда не смотрела на него и никогда ее лицо не изменяло своего вечного выражения, не проявляло никаких чувств ни в присутствии друзей, ни в присутствии чужих. Когда ей предлагали пищу или питье, она ела, чтобы только не умереть. Спала она тоже только в тех случаях, когда истомленное тело ее настойчиво требовало спокойствия и отдыха, и ее легкий сон всегда был беспокоен и полон видений.
Прибыв на место скачек, Джон Андреус еще раз спросил о причине грусти Британии.
-- Вы обещали рассказать мне об этом, когда познакомитесь со мной поближе, -- сказал он Абрагаму. -- Мы уже давно вместе, и я надеюсь, что вы сдержите слово.
-- Я расскажу вам все, -- ответил Абрагам. -- Иногда мне и самому хочется рассказать об этой трагедии, а в другое время я нахожу, что разгласить ее -- значит отомстить оскорбившему ее... Да, я расскажу вам все как есть, Андреус.
Собеседники курили, лежа на земле на некотором расстоянии от прочих товарищей. Абрагам встал и повел Андреуса по длинной аллее к какому-то забору, на который и сел, приглашая своего спутника поместиться рядом с ним. Джон так и сделал и начал закуривать трубку, готовясь внимательно выслушать историю цыгана.
-- Британия замечательно красивая девушка, -- начал Абрагам. -- Она была еще лучше до ночи, ознаменовавшей себя ужасным происшествием, которое не забыто нами... Всевидящий Бог знает, что оно не забыто!.. Оно-то и прогнало с ее лица румянец, а из глаз -- прежний блеск!.. Да, раньше она была настоящей красавицей!
-- Я верю этому, -- с нетерпением проговорил Андреус. -- Продолжайте, пожалуйста!
-- Она не похожа уже более на ту, которая потеряна для нас, -- продолжал цыган с чувством, -- не похожа настолько же, насколько не похожи полевые ромашки на чудные цветы, растущие в теплицах. В ней так же мало сходства с убитой сестрою, как между тем фонарем, горящим в отдалении, и звездою, сверкающей над нами... Бедняжка... мое бедное убитое дитя!
-- Вы сказали: убитое? -- переспросил Андреус.
-- Видите ли, товарищ: есть убийцы, которые никогда не используют ножей или других смертоносных орудий и не попадают на скамью подсудимых... Есть убийцы не тела, а души: жертвой такого убийства и стала сестра Британии!
-- Я не могу понять, куда вы клоните, -- перебил Джон Андреус. -- Мне хотелось бы, чтобы вы выражались яснее и не отходили от главного предмета.
-- Я и хочу придерживаться сущности дела, но только при условии: не торопите меня... Есть слова поострее ножа или кинжала, каждый звук которых жжет губы... но я перехожу к изложению дела. Недалеко отсюда живет прекрасный джентльмен, если только богатство и роскошь могут сделать человека прекрасным. Как бы там ни было, но он один из самых всесильных людей этого графства. В прошлом году он присутствовал на бегах, правил четверкой, а в его экипаже сидела молодая и красивая дама. Он пил шампанское и держал пари на каждую лошадь, которая могла претендовать на приз.
Джон Андреус внимательно вслушивался в каждое слово цыгана, и когда тот замолк, чтобы перевести дыхание, сказал с нетерпением:
-- Продолжайте, товарищ, продолжайте, прошу вас!
-- Продолжаю, -- угрюмо ответил Абрагам. -- С нами в то время была Сусанна -- единственная сестра Британии. Она подходила ко всем экипажам и выручила к вечеру довольно много денег. Его жена, как и прочие, подозвала ее к себе, дала ей золотой за ее ворожбу и долго говорила с нею ласково и дружелюбно. Он тоже обратил на нее внимание -- но не открыто, как прочие, говорившие ей, что она восхитительна; нет, он поступал иначе: подошел к ней украдкой, и один из товарищей слышал, как он говорил ей вполголоса, что если она захочет, то он подарит ей великолепный дом и щегольской экипаж. Она отошла с негодованием, но он преследовал ее и в этот день, и после, так что она старалась держаться на глазах у его прекрасной спутницы, при которой он, конечно, не смел приставать к ней. По окончании бегов оказалось, что мы заработали больше, чем ожидали. У нас была одна общая касса, и сестры отдавали нам сполна свою выручку, превосходившую вдвое нашу общую; таким образом, мы могли спокойно отдохнуть два-три дня, чтобы подготовиться к далекому странствованию. Поверите ли, что в течение этих трех дней негодяй каждый вечер бродил вокруг палаток, пытаясь поговорить с Сусанной?
-- И она ничего ему не ответила? -- пробормотал Джон Андреус.
-- Нет! -- воскликнул цыган. -- Да и что могла сказать ему бедняжка? Другая, разумеется, была бы в восхищении, что за нею увивается молодой джентльмен, и не отказалась бы принять его подарки, какие ей и во сне не снились; не одна дочь фермера пустила бы тотчас в ход все женское кокетство, чтобы только удержать его возле себя, гордилась бы им перед своими подругами, кичилась бы своим влиянием на него и в конце концов осталась бы ни при чем. Но цыганки честнее, чем о них думают! Бедная девушка!.. Я как сейчас вижу, как она вбежала к нам после свидания с ним. Глаза ее горели, лицо было бледным, а зубы стучали от волнения. "Я уверена, что мы больше не увидим его, -- заявила она. -- Он едва ли решится прийти после того, что я ему сказала!". О, если б он и правда больше не пришел, она и теперь была бы с нами! Мы, все без исключения, остались в дураках, потому что поверили, что он больше не покажется нам на глаза, убедившись в своей полнейшей неудаче!
-- Вы, конечно, ошиблись?
-- Да, мы страшно ошиблись! -- ответил Абрагам, сжимая кулаки. -- Мы не знали, на что способен негодяй без сердца и без чести! Накануне отъезда Сусанна попросила дать ей несколько шиллингов из общей кассы, чтобы купить себе ленты. Мы не могли отказать ее просьбе, так как ее выручка была больше нашей. Она взяла около пяти шиллингов и в три часа пополудни ушла в Чильтон. Британия и я обещали выйти ей навстречу. Бог весть, почему нам пришла эта мысль; я думаю, что так было предназначено. Стоял жестокий зной, и воздух был удушлив. Я заснул, но разбудила меня Британия, сказав с глубокой тревогой, что назначенный час уже давно прошел, а Сусанны все не видать. Сон отуманил меня, и я не обратил никакого внимания на слова Британии, только ответил, что сейчас же пойду вместе с нею, и мы встретим Сусанну. Вам знакома дорога отсюда до Чильтона, и мне незачем говорить, что по ней мало ходят, а с одной стороны ее тянется ров. Наступала ночь, когда мы с Британией вышли из шалаша. Не встретив Сусанны, мы дошли до Чильтона, где нам тотчас сказали, что она давно сделала все нужные покупки и три часа назад спокойно отправилась по дороге в наш табор. Видите ли, товарищ, когда вас ждет тяжелое несчастье, все чувства и нервы у вас напряжены до предела, и в такие минуты достаточно толчка, чтобы открылась истина. Я сейчас же смекнул, что с девушкой случилось что-то нехорошее. Я не говорил Британии ни слова, да и она молчала, но я отлично видел, что она беспокоится не меньше меня и что сердце ее предчувствует беду. Совсем стемнело, и я на всякий случай потребовал фонарь, хотя мы и без него дошли бы до табора. Британия поняла, зачем я взял фонарь. Когда мы вышли из города, я замедлил шаги, чтобы поговорить с нею. Она шла со мною рядом, но была молчалива и бледна, как мертвец. "Британия, -- сказал я -- пойдем вдоль рва! Сусанна могла сильно устать и прилечь где-нибудь". Я почти задыхался от сильного волнения, тяжелые предчувствия теснились в моей душе, и в довершение всего я знал, что Британия разделяет эти мысли и чувства, хотя и не высказывает мне своих опасений. Вы знаете, товарищ, что этот ров идет по одной стороне дороги, другая же граничит с равниной; я держал фонарь вровень с поверхностью воды, наполняющей ров, я вглядывался в нее с напряженными вниманием, а Британия смотрела через мое плечо.
-- Что же было дальше? -- спросил Андреус, когда цыган снова остановился.
-- Дальше мы увидели то, чего ждали. Как раз на полдороге, в самом пустынном месте мы наши безжизненное тело Сусанны, лежавшее в воде. На траве возле рва были видны следы мужских и женских ног, а на дороге -- следы лошадиных копыт. Трава была помята; это ясно указывало, что тут происходила жестокая борьба; поблизости валялся сломанный хлыст. Я сохранил этот сломанный хлыст, потому что на ручке его стояло его имя. Отчаяние Британии не имело границ; она хотела тотчас отправиться к злодею, хотя он жил довольно далеко, и перед всеми обвинить его в убийстве Сусанны. Но я убедил ее, что это бесполезно, и послал ее за одним из товарищей, чтобы донести покойницу до нашей палатки, где мы и положили ее на постель, как будто бы она умерла, окруженная своими близкими.
На другое утро я отправился к нему со сломанным хлыстом. Я встретил его гуляющим с одним из приятелей, который мне показался вдвое старше него. Когда я повел речь об этой страшной драме и показал хлыст, они расхохотались, а старший сказал вдобавок, что я придумал басню для того, чтобы выманить у них побольше денег. Перед моими глазами стоял труп несчастной Сусанны, и когда я услышал наглое утверждение, что я бесстыдный лжец и что я поднял хлыст там, где он был потерян, а именно на бегах, то я вышел из себя, бросился на младшего и чуть было не задушил его. Я не отпускал его, я был готов разорвать его на части; но сила была на их стороне. Меня потащили в магистрат, где обвинили в оскорблении джентльмена и посадили в Чильтонский острог... Но я еще встречусь с ним, и очень скоро, и заставлю его помнить меня до гроба!
-- Вы не назвали имени этого джентльмена, -- заметил Джон Андреус.
-- О, ведь дело не в имени! -- возразил Абрагам.
-- Но я хочу знать его, -- сказал бродяга каким-то странным тоном. -- Если вы не хотите назвать его сами, то я сам назову этого человека.
-- Вы?! -- воскликнул цыган. -- Как вы можете знать...
-- Имя его -- сэр Руперт Лисль, -- перебил Андреус. -- Он живет в замке Лисльвуд, миль за девять отсюда. Тот, которого вы видели с ним -- полный, рослый мужчина в желтом жилете, с золотыми цепями, и усами, прикрывающими его проклятый рот -- это Гранвиль Варней... Земля не создавала еще подобного злодея, -- добавил Джон Андреус, голос которого повышался при каждом слове и наконец перешел в яростный крик.
-- Будь он проклят! -- воскликнул он, с угрожающим видом потрясая рукой.
-- Объясните, товарищ, что все это значит! -- спросил Абрагам, гнев которого был ничем в сравнении с бешенством, овладевшим Андреусом.
-- Это значит, что с этой минуты мы с вами стали родными братьями, потому что у нас одна цель... Что касается того, -- продолжал Джон Андреус как будто про себя, -- если этот пес попадется мне под руку, хоть даже сегодня, я размозжу ему череп так же, как и тому. Богу известно, что я никогда не чувствовал к нему особенной любви. Пусть он не воображает, что во мне проявилось к нему сострадание!
Когда собеседники вернулись в палатку, Джон Андреус подошел прямо к Британии и поцеловал ее в лоб. Я уже говорила, что в нем не было решительно ничего привлекательного, и потому молодая цыганка, несмотря на свое состояние, отпрянула с видимым отвращением.
-- Он тоже против него, -- сказал Абрагам, -- он даже готов убить его, если только не обманывает.
-- Это правда? -- спросила женщина, встрепенувшись, и подошла к Андреусу. -- В таком случае поцелуйте меня, поцелуйте -- и будем друзьями.