Все приехавшие в Чильтон на бега утром шестого августа чувствовали себя легко и весело по случаю чудной погоды. Солнце ярко светило и небо голубело над Чильтонской долиной. Были и недовольные, завидовавшие общей радости, которые уверяли всех, что погода чересчур хорошая, чтобы держаться долго, и что надо ждать бури. Жадные же к удовольствиям отрицали дурные предсказания и спрашивали себя: неужели такое яркое солнце и спокойное небо предвещают ненастье?
На дороге, ведущей к Чильтонской долине, было немало пыли, но суссекские фермеры весело трусили по ней в густых облаках пыли, поднятой копытами их бойких лошадей, а их жены вполне примирились с мыслью испортить свои хорошенькие шляпки, купленные нарочно по случаю бегов.
Бега начались в час пополудни, а в пять минут второго, когда был поднят номер выигравшей лошади и державшие пари фермеры отдавали и принимали деньги в средине круга, подкатил экипаж сэра Руперта Лисля. Майор Варней правил лошадьми, рядом с ним на козлах сидел баронет, а из окна выглядывало прекрасное высокомерное лицо леди Оливии. Она не упускала случая показать себя многочисленной публике, как будто говоря: "Вы уверяете, что я несчастна замужем? Говорите, что я продала себя за богатство, которое не может составить мое счастье, и за титул, который покрывает меня позором и бесславием? Смотрите же на меня, любуйтесь тем, как я поддерживаю собственное достоинство, хоть мой муж и топчет в грязи древнее имя Лисля!"
С Оливией сидели две ее сестры. Их бледные лица и бесцветные волосы подчеркивали смуглую красоту леди Лисль: они словно бы существовали для того, чтобы сделать ее еще заметнее, сознавали это и ненавидели ее от всего сердца, но их неловкие манеры и вид пансионерок придавали ей еще больше грации и смелости. Быть может, им служила утешением мысль о том, что сестра их несчастна, несмотря на все свои преимущества перед ними. Они замечали лихорадочный блеск ее глаз, нервное подергивание губ и вечное желание быть в обществе, чтобы только не оставаться наедине с собой и со своими думами. Мужчины окружили ее экипаж, как только он подъехал к кругу, потому что она громко смеялась и была разговорчивее чопорных дам. Лишь жены фермеров, которые заботились только о домашнем хозяйстве, не уступали ей в беззаботности и беспечности. На бегах были, между прочим, несколько блестящих драгун, которые разъезжали взад и вперед, отыскивая кого-нибудь, кто бы мог представить их прекрасной леди Лисль, и задаваясь вопросом: действительно ли этот молодой человек, что сидит рядом с блистательным Варнеем, отставным майором индийской армии, -- сэр Руперт Лисль?
Тут было множество цыган и цыганок; смуглые лица, выглядывавшие из-под голубых или желтых платков, окружали роскошные экипажи.
Там и сям бегали смуглые цыганята, которых наделяли то куском пирожного, то мелкой монеткой, то стаканом шампанского, которое было достать легче, нежели глоток воды.
Абрагам с товарищами ходил посреди зрителей, предлагая то подержать лошадь, то почистить платье джентльменов, беря за услуги по шесть пенсов. Странно лишь, что Джон Андреус наотрез отказался присоединиться к ним.
-- У меня есть на это причины! -- пояснил он. -- И поверьте мне на слово, очень важные. Я буду плести рогожи, сколько бы вы ни приказали, но не выйду из шатра, пока идут бега.
Он сдержал слово и большую часть спал в палатке. Британия, в помятой шляпке, украшенной искусственными цветами и лентами, была страшно бледна, но не отставала от соплеменников. Казалось, какая-то таинственная сила удерживает ее около экипажа сэра Руперта Лисля, и если она отходила, то только на самое непродолжительное время. Оливия наконец узнала ее и знаком подозвала к себе.
-- Вы были здесь в прошлом году? -- спросила леди Лисль.
-- Да, миледи, была.
-- Вы, кажется, больны?
-- Да, миледи... но я скорее больна душою, нежели телом. Силы мои слабеют с каждым днем; их уносит горе... я сама узнала страшную перемену, происшедшую со мною, только сегодня утром, когда стала надевать платье, которое не вынимала ровно двенадцать месяцев.
-- Бедняжка!.. Это грустно!.. Но где же ваша сестра, эта хорошенькая девушка, которая была так похожа на вас?
-- Она была гораздо красивее меня, -- заметила цыганка.
-- Да, она действительно была очаровательна. Я еще никогда не встречала такого миловидного личика... вы помните ее, Лаура? -- обратилась Оливия к своей старшей. -- Почему же в нынешнем году ее нет с вами? -- продолжала она расспрашивать Британию.
-- Потому что ее уже больше на свете нет, -- ответила цыганка, стиснув судорожно зубы, между тем как лицо ее покрылось смертной бледностью.
-- Она умерла?!
-- Да, она утонула во рву недалеко отсюда.
Загадочное выражение лица молодой девушки и ее многозначительная интонация внушали леди Лисль непроизвольный ужас.
-- Она сама утопилась? -- спросила она, изменившись в лице.
-- Нет, не сама, миледи.
-- Нет?.. Так кто же это сделал?.. Как же это случилось?.. Расскажите мне все!
-- Богу известно, кем совершено это преступление, да и мы знаем имя преступника; но свет, разумеется, не узнает его, потому что он лицемерен и лжив. Люди не хотят слышать о преступлениях, если они задуманы или совершены богатым джентльменом.
-- Мне грустно слышать это, -- проговорила Оливия, опуская золотой в руку девушки. -- Не могу выразить, как я огорчена этим известием.
Она сказала это, и вдруг сделалась серьезной и задумчивой, так что блестящие брайтонские драгуны решили, что Руперт дурно обращается с женою, поэтому она и не кажется счастливой. После этого они направили лорнеты на баронета и засмеялись, видя, что он держит пари на самую ненадежную лошадь, руководствуясь лишь своим личным суждением.
-- Бедная девушка! -- воскликнула леди Лисль, снова обращаясь к сестрам. -- Она была полна жизни и сил и вдобавок прекрасна!.. И погибла по милости какого-то низкого человека! Боже праведный! Да, земля, кажется, населена одними негодяями!
Чуть позднее, когда шли приготовления к последнему забегу, Британия снова приблизилась к экипажу баронета, который стоял, опираясь на дверцы. Он не разговаривал с женою и даже не смотрел на нее: он едва ли осмеливался дышать в ее присутствии, но стоял подле нее, чтобы доказать толпе, что она -- его собственность.
Баронет побледнел при виде молодой цыганки, которой не замечал вплоть до этой минуты. Остатки мужества покинули его, потому что майор Варней ушел к брайтонским офицерам, среди которых у него было много знакомых.
-- Не угодно ли вам узнать вашу судьбу, прекрасный джентльмен? -- спросила Британия, пристально глядя ему в лицо.
-- Нет! -- ответил сэр Руперт.
-- Как? Даже если цыганка может сообщить вам кое-что интересное? -- настаивала Британия. -- Когда она может рассказать вам не только будущее, но и все, что было с вами прежде?.. О сэр! "Прошедшее -- преступление, виселица -- впереди. Для честных наступает день, для убийцы -- ночь".
-- Что это такое?! -- воскликнул Руперт в бешенстве.
-- Отрывок из стихов, прекрасный джентльмен. Ведьмы, цыганки, мы знаем всего понемногу... Позвольте же предсказать вашу судьбу, милорд!
-- Нет! Я же сказал вам, что не желаю слушать! Неужели я должен повторять сто раз одну и ту же песнь? Вы хотите выманить деньги и наговорите разных глупостей, на которые обращают внимание одни дураки... Возьмите же и идите.
Он вынул золотой и подал его. Цыганка подскочила к нему с грацией тигрицы, золотой покатился на дорогу, и она с омерзением плюнула на него.
-- Вот как я принимаю дары от подобных вам! -- воскликнула она.
Толпа с изумлением смотрела на эту загадочную сцену. Британия была вне себя, баронет то краснел, то бледнел, и лишь леди Лисль взирала на все это с ледяным равнодушием.
-- Куртис, -- сказал лорд груму, возившемуся с корзинами, -- ступайте приведите полисмена, чтобы арестовать эту наглую женщину.
Грум поспешно кинулся на другой конец арены, где стоял полисмен. Но цыганка осталась на месте; она даже не слышала приказания сэра Руперта.
-- Что вы хотите сделать, сэр Руперт Лисль? -- спросила Оливия.
-- Я хочу приказать взять под арест эту цыганку.
-- На каком основании?
-- На том основании, что она без причины оскорбила меня, -- ответил он с запинкой, меняясь в лице.
-- Я знаю эту девушку, я знала и ее сестру, -- произнесла Оливия совершенно спокойно. -- Я слышала недавно рассказ об убийстве бедняжки... вы не арестуете эту женщину, сэр Руперт.
-- Почему? -- спросил он.
-- Потому, что я этого не хочу, и еще потому, что мне известно, какое участие вы принимали в этом возмутительном деле.
-- Тогда пусть уходит, -- перебил сэр Руперт. -- Куртис, скажите полисмену, что он не нужен. У леди Лисль такое нежное сердце, что ей приятнее видеть оскорбление мужа, чем вступиться за него. Убирайтесь отсюда! -- обратился он к цыганке. -- И чтобы я не слышал никогда ни о вас, ни о вашей сестре, ни о ком бы то ни было из ваших нищих спутников! Поняли вы меня?
-- Слышу и понимаю, -- ответила Британия, -- слышали и другие!
Она было ушла, но возвратилась снова и тихо прошептала на ухо баронету:
-- А вы, лорд Лисль, не боитесь умерших? Когда вы остаетесь одни во мраке ночи, не смотрит ли на вас из тени драпировок возле вашей кровати бледное, неподвижное и грозное лицо? Я часто вижу его при ярком свете дня и во мраке темной ночи, и если этот образ и на меня наводил невыразимый ужас, он должен положительно леденить вашу кровь!