II.

На палубѣ "Аргуса".

Онъ бросилъ въ море окурокъ сигары и, облокотившись на бортъ парохода, задумчиво слѣдилъ за волнами.

-- Какъ онѣ надоѣли мнѣ, проговорилъ онъ:-- синія, зеленыя, радужныя; синія, зеленыя; само по себѣ -- не дурно, но въ три мѣсяца успѣютъ надоѣсть, особенно...

Онъ и не пытался докончить фразу; всѣ его мысли сосредоточились на ней и унесли его далеко, далеко, за тысячу миль.

-- Бѣдняжка, какъ она будетъ рада, пробормоталъ онъ, открывая сигарочницу и лѣниво заглядывая въ нее:-- какъ рада и какъ удивлена! Бѣдняжка! Послѣ трехъ съ половиною лѣтъ, какъ ей не удивиться?

Говорившій это былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати пяти, съ смуглымъ загорѣвшимъ лицомъ, прекрасными карими глазами, оживленными почти женскою улыбкою и осѣненными длинными рѣсницами; густая красивая борода и усы закрывали всю нижнюю часть его лица. Онъ былъ высокаго роста и сильнаго сложенія; одѣтъ онъ былъ въ широкій сьютъ сѣраго цвѣта, а на головѣ его была войлочная шляпа. Звали его Джорджемъ Толбойзомъ; онъ занималъ каюту на кормѣ "Аргуса", плывшаго съ грузомъ австралійской шерсти изъ Сиднея въ Ливерпуль.

Въ кормовыхъ каютахъ было очень мало пассажировъ: пожилой овцеводъ, составившій себѣ въ Австраліи состояніе и возвращавшійся на родину съ женой и дочерьми; гувернантка, лѣтъ тридцати пяти, ѣхавшая домой, чтобы выйдти замужъ за человѣка, съ которымъ она была помолвлена тому пятнадцать лѣта; да еще какая-то сентиментальная дочка богатаго австралійскаго виноторговца, отправлявшаяся въ Англію окончить свое воспитаніе, были единственными пассажирами перваго класса.

Джорджъ Толбойзъ былъ душа всего общества; никто не зналъ, кто онъ былъ и откуда, но всѣ его любили. Онъ всегда садился на концѣ стола и помогалъ капитану угощать пассажировъ. Онъ открывалъ бутылки шампанскаго и чокался съ каждымъ изъ присутствовавшихъ; онъ разсказывалъ смѣшные анекдоты и такъ отъ души хохоталъ, что развѣ только медвѣдь не засмѣялся бы. Онъ былъ мастеръ на всякія круговыя игры въ карты и умѣлъ такъ заинтересовывать этимъ невиннымъ удовольствіемъ все общество, собранное вокругъ лампы въ большой каютѣ, что никто не замѣтилъ бы, еслибы ураганъ пронесся надъ ихъ головами; но онъ откровенно сознавался, что не былъ искусенъ въ вистѣ и на шахматной доскѣ не умѣлъ распознать коня отъ башни.

Правду сказать, мистеръ Толбойзъ не былъ черезчуръ ученъ. Блѣднолицая гувернантка какъ-то попыталась заговорить съ нимъ о современной литературѣ, но Джорджъ только пощипывалъ бороду и замѣчалъ: "О да! Конечно, конечно, ваша правда!"

Сентиментальная миссъ, ѣхавшая довершать свое образованіе, попробовала было занимать его Байрономъ и Шеллей, но онъ чуть-чуть не расхохотался ей въ лицо; онъ вообще смотрѣлъ на поэзію очень слегка. Овцеводъ на первыхъ же порахъ ощупалъ его насчетъ политики, но и въ ней онъ не былъ силенъ; и такъ всѣ рѣшились оставить его въ покоѣ, предоставивъ ему дѣлать, что ему вздумается: болтать съ матросами, глазѣть на воду и по своему нравиться всѣмъ и каждому. Но когда Аргусъ былъ уже въ какихъ нибудь двухъ недѣляхъ отъ Англіи, всѣ замѣтили разительную перемѣну въ Джорджѣ Толбойзѣ. Онъ сталъ безпокоенъ и суетливъ, порой заставлялъ надрываться со смѣху всю каюту, порою же былъ грустенъ и задумчивъ. Какъ ни былъ онъ любимъ матросами, но наконецъ и они утомились отвѣчать на его вѣчные вопросы: скоро ли они надѣятся достигнуть земли -- въ десять ли, въ одинадцать, въ двѣнадцать, въ тринадцать ли дней? Да былъ ли вѣтръ попутный? Сколько узловъ въ часъ дѣлалъ корабль? Потомъ, вдругъ онъ начиналъ бѣситься, топать ногами и браниться, говоря, что это было дрянное старое суднишко, и его владѣльцы -- мошенники за то, что расхвалили въ своихъ объявленіяхъ его быстрый ходъ. Оно рѣшительно негодно для пассажировъ; на немъ можно возить глупые тюки шерсти, которые могутъ, пожалуй, десятки лѣтъ, пробыть на морѣ, а не живыя существа, съ нетерпѣніемъ ожидающія окончанія путешествія.

Солнце уже опускалось въ море, когда Толбоизъ зажегъ свою сигару въ описываемый августовскій вечера. Еще десять дней, сказали ему въ тотъ вечеръ матросы, еще десять дней -- и они увидятъ берега Англіи.

-- Я съѣду на берегъ на первой же лодкѣ, восклицалъ онъ: -- я въ любой скорлупѣ поѣду. Да коли ужь на то пошло, я вплавь достигну берега.

Пріятели его, за исключеніемъ блѣднолицой гувернантки, смѣялись его нетерпѣнію; она, напротивъ, вздыхала, видя, какъ молодой человѣкъ считалъ долгіе часы, оставлялъ нетронутымъ свое вино, безпокойно метался по диванамъ, сновалъ внизъ и вверхъ по лѣстницамъ и задумчиво заглядывался на волны.

Когда багровый край солнца исчезъ за горизонтомъ, гувернантка вышла прогуляться на палубу, пока остальные сидѣли за своимъ виномъ. Поравнявшись съ Джорджемъ, она остановилась и стала любоваться потухавшей зарей.

Она была очень тиха и держалась въ сторонѣ отъ всѣхъ, рѣдко принимала участія въ играхъ, никогда почти не смѣялась и очень мало говорила; но во все время плаванія, она и Джорджъ Толбойзъ были отличные друзья.

-- Моя сигара вамъ мѣшаетъ, миссъ Морлей? сказать онъ, вынимая сигару изъ рта.

-- Ни мало; пожалуйста, продолжайте курить. Я только пришла полюбоваться закатомъ солнца. Какой дивный вечеръ!

-- Да, да, конечно, нетерпѣливо отвѣтитъ онъ:-- но какъ подумаешь, что еще такъ долго, такъ ужасно долго! Десять безконечныхъ дней и десять мучительныхъ ночей, прежде чѣмъ мы сойдемъ на берегъ.

-- Да, со вздохомъ сказала миссъ Морлей.-- Вы бы желали, чтобы время летѣло быстрѣе?

-- Желалъ ли бы я? воскликнулъ Джорджъ: -- еще бы. А развѣ вы не желаете?

-- Едва ли.

-- Да развѣ въ Англіи нѣтъ ни одной души, которую бы вы любили? Развѣ нѣтъ ни одного любящаго сердца, которое съ нетерпѣніемъ ждетъ вашего пріѣзда?

-- Я надѣюсь, что есть, отвѣтила она торжественно, но спокойно. Она замолчала. Онъ порывисто, съ нетерпѣніемъ курилъ сигару, какъ бы желая своимъ безпокойствомъ ускорить ходъ корабля. Она слѣдила за догоравшимъ свѣтомъ, устремивъ на далекій горизонтъ свои голубые глаза -- глаза, которые, казалось, поблекли отъ частаго чтенія и шитья, глаза, которые дѣйствительно поблекли отъ слезъ, пролитыхъ тайно во тьмѣ ночной.

-- Смотрите! вдругъ заговорилъ Джорджъ, указывая въ совершенно противную сторону:-- вонъ и молодой мѣсяцъ взошелъ.

Она взглянула на блѣдный обликъ луны; лицо ея было почти такъ же блѣдно.

-- Мы видимъ ее въ первый разъ. Намъ надобно пожелать что нибудь, сказалъ Джорджъ.-- Я знаю, что пожелать.

-- Что же?

-- Чтобы намъ поскорѣе быть дома.

-- А я желаю, чтобы намъ не обмануться въ своихъ надеждахъ грустно проговорила гувернантка.

-- Чтобы намъ не обмануться?

Онъ вздрогнулъ, словно ужаленный, и спросилъ ее, что хотѣла она этимъ сказать.

-- Я хотѣла сказать, быстро заговорила она, безпокойно ломая руки:-- я хотѣла сказать, что по мѣрѣ того, какъ мы приближаемся къ концу путешествія, я начинаю все болѣе и болѣе отчаяваться, и какія-то смутныя предчувствія несчастья начинаютъ овладѣвать мною. Тотъ, къ кому я ѣду, ужь, можетъ быть, давно измѣнился, или, можетъ быть, его прежнія чувства будутъ живы въ немъ только до той минуты, когда онъ увидитъ мои завядшія черты, потому что, говорятъ, я была красавица, мистеръ Толбойзъ, когда уѣзжала въ Сидней, ровно пятнадцать лѣтъ тому назадъ. Или, быть можетъ, пятнадцать лѣтъ успѣли на столько измѣнить его, что онъ будетъ привѣтствовать меня только ради маленькаго состоянія, которое я успѣла накопить. Быть можетъ, его и нѣтъ въ живыхъ. Вѣдь можетъ же онъ заболѣть за какую нибудь недѣлю до нашего пріѣзда и умереть за часъ до выхода на землю. Все это приходитъ мнѣ въ голову; я словно вижу передъ собою всѣ эти грустныя картины и двадцать разъ въ день испытываю ихъ муки. Двадцать разъ, сказала я; нѣтъ -- сотни, тысячи разъ въ день.

Джорджъ Толбойзъ стоялъ неподвиженъ; рука его остановилась, не донеся сигары до рта, и когда она произнесла послѣднія слова, сигара выпала изъ его рукъ и упала въ воду.

-- Я, право, удивляюсь, продолжала она, какъ бы обращаясь къ самой себѣ:-- я, право, удивляюсь, какъ могла я быть такъ спокойна., такъ увѣрена, когда мы отплыли. Тогда подобныя мысли и не приходили мнѣ въ голову; я только представляла себѣ радость свиданія, я уже видѣла его лицо, слышала его голосъ; но вотъ съ нѣкотораго времени я съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ начинаю болѣе и болѣе отчаяваться и теперь страшусь окончанія путешествія, какъ будто бы я знала, что спѣшу на похороны.

Молодой человѣкъ съ ужасомъ обернулся къ ней. Даже при неясномъ свѣтѣ сумерекъ она могла замѣтить, что смертная блѣдность покрывала его лицо.

-- Дуракъ! воскликнулъ онъ, ударяя кулакомъ по борту корабля.-- Дуракъ, чего я испугался! Зачѣмъ пришли вы ко мнѣ разсказывать такія вещи? Зачѣмъ пришли вы пугать меня, когда я возвращаюсь къ женщинѣ, которую люблю, къ женщинѣ, которой сердце чисто какъ небесный лучъ, къ женщинѣ, въ которой я такъ же увѣренъ, какъ въ томъ, что завтра взойдетъ это солнце? Зачѣмъ пришли вы смущать меня, когда я возвращаюсь къ своей дорогой женѣ?

-- Къ женѣ, подхватила миссъ Морлей;-- это -- иное дѣло. Тогда мои опасенія не могутъ устрашить васъ. Я возвращаюсь въ Англію къ человѣку, за котораго я посватана вотъ уже пятнадцать лѣтъ. Тогда онъ былъ слишкомъ бѣденъ, чтобы мечтать о женитьбѣ, и когда мнѣ предложили мѣсто гувернантки въ одномъ богатомъ австрійскомъ семействѣ, я уговорила его согласиться на мой отказъ; онъ успѣлъ бы покуда проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ, а я накопила бы немного денегъ, чтобы намъ было съ чего начать наше житье. Я никогда и не думала оставаться такъ долго, но его дѣла въ Англіи все какъ-то не клеились. Вотъ моя повѣсть; теперь вы можете понять мои опасенія. До васъ они не касаются. Мой случай совершенно исключительный.

-- И мой -- также, нетерпѣливо воскликнулъ Джорджъ.-- Я говорю вамъ теперь, что мой также совершенно исключительный случай, но до этой минуты мнѣ и въ голову не приходило сомнѣнія насчетъ исхода моего путешествія. Вы правы, ваши опасенія не имѣютъ ничего общаго со мною. Вы не были въ Англіи цѣлые пятнадцать лѣтъ; мало ли что могло приключиться въ пятнадцать лѣтъ. Я же возвращаюсь послѣ трехъ съ половиною лѣтъ. Въ такой короткій срокъ ничего не могло случиться.

Миссъ Морлей взглянула на него съ грустной улыбкой, но не сказала ни слова. Его лихорадочная горячность, его свѣжая, нетерпѣливая натура были такъ странны, такъ новы для нея, что она глядѣла на него со смѣшаннымъ чувствомъ удивленія и сожалѣнія.

-- Моя душка! Моя миленькая, добренькая, любящая жонка! Знаете ли, миссъ Морлей, начатъ онъ, и, казалось, прежнія надежды и увѣренность возвратились къ нему:-- знаете ли, я покинулъ ее спящею съ ребёнкомъ въ объятіяхъ и оставилъ ей только измятый лоскутокъ бумаги, извѣщавшій ее, зачѣмъ ея вѣрный мужъ покинулъ ее.

-- Покинулъ ее! воскликнула гувернантка.

-- Да. Я былъ кавалерійскій корнетъ, когда впервые съ нею встрѣтился въ дрянномъ, маленькомъ приморскомъ городкѣ, гдѣ она жила съ своимъ отцомъ, бѣднымъ отставнымъ флотскимъ офицеромъ, старавшимся всякимъ образомъ подцѣпить кого нибудь изъ насъ. Я видѣлъ всѣ мелкія, жалкія западни, въ которыя онъ думалъ поймать нашего брата, драгуна. Я видѣлъ насквозь, что крылось подъ его будто бы приличными обѣдами и вольностью обращенія, умѣстною только въ кабакѣ, подъ его постоянной болтовней о важныхъ предкахъ его дома, подъ его наслѣдственною гордостью и лицемѣрными слезами, когда заходила рѣчь о его дочери. Это былъ старый лицемѣръ и пьяница, готовый продать свою дочь тому изъ насъ, кто дороже дастъ. На мое счастье, я въ ту минуту могъ предложить самую высокую цѣну, потому что, надо вамъ сказать, миссъ Морлей, мой отецъ -- богатый человѣкъ. Но какъ только онъ узналъ, что я женился на дочери какого-то нищаго пьянчужки, онъ написалъ мнѣ грозное письмо, въ которомъ объявилъ, что не желаетъ болѣе меня видѣть и что со дня моей свадьбы я не получу отъ него ни одного гроша. Нечего было и думать оставаться въ полку съ молодой женой и однимъ жалованьемъ въ виду. Я продалъ свой чинъ, надѣясь, что прежде чѣмъ израсходуются вырученныя такимъ образомъ деньги, я пріищу себѣ какое нибудь занятіе. Я повезъ свою голубушку въ Италію, и мы пожили тамъ на славу, пока изъ двухъ тысячъ фунтовъ не осталось и двухъ сотъ; тогда мы возвратились въ Англію, и такъ-какъ она все-таки желала быть поближе къ своему несносному отцу, мы поселились въ томъ приморскомъ городкѣ. Ну-съ, какъ только старикъ узналъ, что у меня осталось еще сотни двѣ фунтовъ, онъ сталъ обнаруживать къ намъ невиданную дотолѣ нѣжность и непремѣнно настаивалъ, чтобы мы поселились у него. Я согласился, все только изъ желанія угодить женѣ, которая была тогда въ такомъ положеніи, когда должно исполнять даже всякій капризъ женщины. Мы поселились у него, и онъ въ короткое время очистилъ наши карманы, а когда я рѣшился только заикнуться объ этомъ женѣ, она пожимала плечами и говорила, что не можетъ же она отказывать своему "бѣдному папочкѣ" во всякой бездѣлицѣ. Такимъ образомъ, ея "папочка" въ короткое время оставилъ насъ ни при чемъ; тогда я увидѣлъ необходимость искать мѣсто и съ этою цѣлью отправился въ Лондонъ, надѣясь помѣститься конторщикомъ или счетчикомъ въ какой нибудь торговый домъ. Но, должно быть, военная служба оставила на мнѣ слишкомъ глубокій отпечатокъ, потому что, какъ я ни хлопоталъ, никто не могъ вѣрить, чтобы я былъ способенъ на какое нибудь дѣло; возвратясь домой, убитый неудачею, я нашелъ маленькаго сынка, наслѣдника моей нищеты. Бѣдняжка, она была очень грустна, и когда я сказалъ ей, что ничего не успѣлъ сдѣлать въ Лондонѣ, она расплакалась и принялась упрекать меня, зачѣмъ я на ней женился, когда я не могъ обезпечитъ ей приличнаго существованія. Видитъ Богъ, миссъ Морлей, я не взвидѣлъ свѣта божьяго; ея слезы и упреки привели меня въ бѣшенство; я излилъ свою злобу на нее, на себя, на ея отца, на весь свѣтъ и выбѣжалъ изъ дома съ твердымъ намѣреніемъ никогда болѣе не возвращаться въ него. Какъ полоумный бродилъ я весь тотъ день по улицамъ и уже готовъ былъ броситься въ море, чтобы развязать руки моей красавицѣ. "Если я потоплюсь, ея отецъ долженъ будетъ поддерживать ее", думалъ я: -- "пока я живъ, она не имѣетъ никакого права требовать отъ него поддержки." Я вышелъ на старый деревянный молъ, выдававшійся далеко въ море, съ намѣреніемъ остаться тамъ до сумерекъ и тогда безъ шуму спрыгнуть въ воду. Но пока я сидѣлъ тамъ, покуривая трубочку и безсознательно слѣдя, какъ волна за волною разбивалась у моихъ ногъ, недалеко отъ меня остановились двое людей, и одинъ изъ нихъ сталъ разсказывать другому объ австралійскихъ золотыхъ пріискахъ и какъ можно скоро разбогатѣть. Повидимому, онъ собирался отплыть черезъ день или два и старался уговорить своего товарища ѣхать съ нимъ. Около часу прислушивался я къ ихъ разговору и наконецъ рѣшился самъ вмѣшаться и узналъ, что черезъ три дня отправлялся изъ Ливерпуля корабль, на которомъ долженъ былъ ѣхать одинъ изъ нихъ. Онъ сообщилъ мнѣ всѣ необходимыя свѣдѣнія и присовокупилъ, что такой дюжій молодецъ какъ я непремѣнно будетъ имѣть успѣхъ на пріискахъ. Эта мысль такъ внезапно озарила меня, что меня бросило въ жаръ; я дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Это во всякомъ случаѣ было лучше, чѣмъ броситься въ море. Положимъ, я убѣгу отъ своей дорогой, оставивъ ее подъ защитой отца, и отправлюсь въ Австралію и черезъ какой-нибудь годокъ возвращусь и повергну къ ея ногамъ цѣлое состояніе (тогда я полагалъ, что года для этого совершенно достаточно.) Я поблагодарилъ новаго знакомца за сообщенныя имъ свѣдѣнія и поздно ночью направился домой. Стояла суровая зима, но я былъ слишкомъ взволнованъ, чтобы чувствовать холодъ; снѣгъ такъ и хлесталъ мнѣ лицо, но я ничего не замѣчалъ: такъ я былъ занятъ своими новыми надеждами. Старикъ сидѣлъ въ столовой надъ своимъ пуншемъ, а жена преспокойно спала наверху, съ ребёнкомъ въ своихъ объятіяхъ. Я сѣлъ къ столу и написалъ нѣсколько строкъ: я написалъ, что никогда не любилъ ее болѣе, чѣмъ въ эту минуту, когда я повидимому покидалъ ее; что я отправлялся въ далекія страны составить себѣ состояніе, и что если я успѣю, то возвращусь къ ней и принесу ей богатства и счастье; въ случаѣ же неудачи -- она никогда не увидитъ моего лица. Я раздѣлилъ оставшіяся деньги -- немного болѣе сорока фунтовъ -- на двѣ равныя части: одну оставилъ ей, другую положилъ себѣ въ карманъ. Затѣмъ я упалъ на колѣни и, припавъ головою къ постели, жарко молился за жену и ребёнка. Надо сознаться, что я вообще не былъ очень набоженъ, но, видитъ Богъ, это была искренняя молитва. Я поцаловалъ ее и ребёнка и поспѣшно вышелъ изъ комнаты. Дверь въ столовую была открыта; старикъ сидѣлъ за своей газетой. Услышавъ мои шаги, онъ поднялъ голову и спросилъ, куда я иду.-- На улицу,-- покурить, отвѣтилъ я, и такъ-какъ у меня была эта привычка, то онъ безъ труда мнѣ повѣрилъ. На третью ночь я уже былъ въ морѣ на кораблѣ, шедшемъ въ Мельбурнъ; весь мои багажъ состоялъ изъ инструментовъ, необходимыхъ искателю золота; все мое состояніе -- изъ семи шиллинговъ.

-- И однако ваши труды увѣнчались успѣхомъ? спросила миссъ Морлей.

-- Не прежде, какъ когда я началъ отчаяваться въ немъ, не прежде, какъ когда я сдружился съ нищетой до такой степени, что, вспоминая свою прошлую жизнь, я едва узнавалъ бывшаго беззаботнаго, расточительнаго драгуна, неразлучнаго съ бутылкой шампанскаго, въ несчастномъ работникѣ, сидѣвшемъ на сырой землѣ и глодавшемъ сухую корку въ пустыняхъ новаго свѣта. Воспоминаніе о моей милой и слѣпая увѣреннось въ ея любви и вѣрности, подобно яркой звѣздѣ на темномъ горизонтѣ будущаго, поддерживали меня въ тяжелой борьбѣ. Меня привѣтствовали какъ товарища въ самыхъ развратныхъ разбойничьихъ шайкахъ; я навидался вдоволь самаго грубаго распутства, пьянства, кровавыхъ раздоровъ, но всеочищающая любовь вывела меня невредимымъ, незапятнаннымъ изъ этой тины. Худой, изнуренный, заморенный голодомъ, я разъ испугался; увидѣвъ себя въ осколкѣ зеркала. Но я продолжалъ трудиться, несмотря на неудачи, на отчаяніе, на ревматизмы, горячки, голодъ; я былъ даже у дверей смерти, но наконецъ восторжествовалъ.

Онъ былъ такъ прекрасенъ въ своей энергіи и рѣшимости, въ сознаніи своего торжества и всѣхъ опасностей, изъ которыхъ онъ вышелъ побѣдителемъ, что блѣднолицая гувернантка не могла смотрѣть на него безъ восторженнаго удивленія.

-- Какъ вы были мужественны! проговорила она.

-- Мужественъ! воскликнулъ онъ съ веселымъ смѣхомъ:-- да вѣдь я же работалъ для своей милой. Во все время этого тяжелаго испытанія, ея прелестная ручка понукала меня впередъ къ счастливому будущему. Я ее видѣлъ подъ грубымъ холстомъ своей палатки такъ же явственно, какъ въ тотъ счастливый годъ, который мы провели вмѣстѣ: она сидѣла съ своимъ ребёнкомъ на рукахъ въ моемъ изголовьи. Наконецъ, въ одно тяжелое, туманное утро, ровно три мѣсяца тому назадъ, промокши до костей, по колѣни въ вязкой грязи, изнуренный лихорадкою, замученный ревматизмомъ, я наткнулся на богатую жилу. Чрезъ двѣ недѣли я былъ богатѣйшій человѣкъ въ нашей маленькой колоніи. Съ возможною поспѣшностью отправился я въ Сидней, продалъ свои самородки, выручилъ за нихъ 20,000 фунтовъ и черезъ двѣ недѣли уже былъ на палубѣ этого корабля, на пути въ Англію, и теперь, черезъ какіе нибудь десять дней, я увижу свою жену.

-- Но во все это время вы не написали еи ни одного письма?

-- Нѣтъ, я написалъ ей за недѣлю до моего отплытія изъ Америки. Не могъ же я писать, когда все было такъ мрачно, такъ грустно. Не могъ же я написать ей, что я боролся съ отчаяніемъ и смертью. Я все ждалъ перемѣны счастья, и когда счастье мнѣ улыбнулось, я тотчасъ же написалъ ей, извѣщая ее, что буду въ Англіи почти вмѣстѣ съ письмомъ. Я написалъ ей адресъ одной гостинницы въ Лондонѣ, куда она напишетъ, гдѣ мнѣ искать ее, хотя я не думаю, чтобы она покинула домъ отца.

Онъ погрузился въ мечты и задумчиво потягивать дымъ своей сигары. Его собесѣдница не прерывала его мечтаній. Теперь послѣдній лучъ догоравшаго лѣтняго дня потухъ, и ночная картина освѣщалась только молодымъ мѣсяцемъ.

Вдругъ Джорджъ Толбойзъ швырнулъ далеко отъ себя сигару и, обратившись къ гувернанткѣ, воскликнула.:

-- Миссъ Марлей, если, пріѣхавъ въ Англію, я услышу, что съ моей женой приключилось что нибудь дурное, я упаду мертвымъ...

-- Милый мистеръ Толбойзъ, зачѣмъ думать о такихъ вещахъ? Бога, милостивъ; онъ испытываетъ насъ только по мѣрѣ нашихъ силъ. Я, можетъ быть, вижу все въ слишкомъ черномъ свѣтѣ, потому что скучное однообразіе этой жизни оставляло мнѣ слишкомъ много времени на подобныя грустныя размышленія.

-- А моя жизнь была полна движенія, лишеній, трудовъ, надежды и отчаянія; я не имѣлъ времени обдумывать всѣ случайности, которыя могли угрожать моей голубкѣ. Какой слѣпой, беззаботный дуракъ я былъ все это время! За цѣлые три года -- ни одной строчки ни отъ нея, ни отъ кого, кто бы ее зналъ. Боже милостивый! Чего не могло случиться за. это время?

И въ порывѣ отчаянія онъ забѣгалъ взадъ и впередъ по опустѣлой палубѣ; гувернантка слѣдовала за нимъ, стараясь его утѣшить.

-- Клянусь вамъ, миссъ Морлей, сказалъ онъ: -- что до той минуты, когда вы заговорили со мною сегодня, ни малѣйшая тѣнь сомнѣнія не входила мнѣ въ голову, а теперь тѣ страшныя сомнѣнія, о которыхъ вы только что говорили, глубоко запали въ мою душу. Оставьте меня, пожалуйста, въ покоѣ, совладать съ моимъ горемъ.

Она тихо удалилась и, ставъ у борта, устремила взоры на воду.