Въ "Таймзѣ", на первой страницѣ.
Роберта Одлей считали адвокатомъ. Имя его красовалось въ этомъ качествѣ въ судебныхъ спискахъ; какъ адвокатъ, онъ занималъ нѣсколько комнатъ въ Фигъ-Три-Кортѣ, въ Темплѣ; какъ адвокатъ, онъ проглотилъ опредѣленное число обѣдовъ, составляющихъ главный искусъ, безъ котораго молодые кандидаты не могутъ составить себѣ славы и состоянія. Если все это образуетъ адвокатовъ, то Робертъ Одлей былъ дѣйствительно адвокатъ. Но онъ не велъ ни одной тяжбы и даже не искалъ случая вести впродолженіе тѣхъ пяти лѣтъ, во время которыхъ его имя красовалось на дверяхъ въ Фигъ-Три-Кортѣ. Онъ былъ красивый, лѣнивый и беззаботный молодой человѣкъ, лѣтъ около двадцати семи, единственный сынъ младшаго брата, сэра Майкля Одлей. Отъ отца онъ наслѣдовалъ четыре сотни фунтовъ ежегоднаго дохода, которыя его друзья совѣтовали ему увеличить посредствомъ юридическихъ занятій; послѣ нѣкотораго размышленія, онъ рѣшилъ, что съѣсть нѣсколько обѣдовъ и нанять нѣсколько комнатъ въ Темплѣ вовсе не составляетъ большаго труда и потому, чтобы угодить друзьямъ, онъ, не краснѣя, назвалъ себя адвокатомъ.
Повременамъ, когда наступала нестерпимо жаркая погода, и онъ уставалъ курить свою нѣмецкую трубку и читать французскіе романы, онъ отправлялся въ сады Темпля и располагался гдѣ нибудь въ тѣнистомъ, прохладномъ мѣстѣ, отогнувъ предварительно жабо и небрежно подвязавъ шею синимъ галстухомъ. Онъ разсказывалъ обыкновенно своимъ серьёзнымъ сосѣдямъ, что утомился отъ чрезмѣрныхъ занятій.
Но хитрые старики только смѣялись его шуткѣ; они были увѣрены въ невозможности этого факта, хотя всѣ соглашались въ томъ, что Робертъ Одлей былъ отличный малый съ добрымъ сердцемъ и неистощимымъ запасомъ остроумія и спокойнаго юмора, несмотря на его вялый, лѣнивый и нерѣшительный нравъ. Они считали его человѣкомъ, который никогда не сдѣлаетъ карьеры въ свѣтѣ, но зато не причинитъ вреда и червяку. Въ самомъ дѣлѣ, его квартира походила на настоящую псарню, вслѣдствіе привычки приводить съ собою всѣхъ пристававшихъ къ нему на улицѣ собакъ.
Молодой человѣкъ былъ большимъ любимцемъ своего дядюшки и пользовался также благосклоннымъ вниманіемъ хорошенькой, смуглой и веселой кузины, миссъ Алисы Одлей. Многіе сочли бы благоразумнымъ поддерживать расположеніе къ себѣ молодой леди, единственной наслѣдницы прекраснаго имѣнія, но Робертъ и не думалъ объ этомъ. "Алиса, говорилъ онъ:-- добрая дѣвушка, веселая дѣвушка, и голова у ней не набита глупостями; словомъ -- одна изъ тысячи". Но это былъ высшій уже предѣлъ его энтузіазма. Мысль извлечь выгоды изъ расположенія къ нему его кузины никогда не приходила въ его беззаботную голову. Сомнѣваюсь, имѣлъ ли онъ понятіе о состояніи своего дядюшки, и я увѣренъ, что онъ никогда и не задавалъ себѣ вопроса: не могла ли бы часть этого состоянія современемъ перейти къ нему? въ одно весеннее утро, мѣсяца за три до описываемаго мною времени, почтальйонъ принесъ ему приглашеніе на свадьбу сэра Майкля и миссъ Грээмъ, вмѣстѣ съ письмомъ, исполненнымъ негодованія, отъ его кузины. Она писала ему, что ея отецъ только что женился на молодой женщинѣ, примѣрно, ея лѣтъ, похожей на восковую куклу, съ льняными локонами и постоянно хихикающей (такъ, къ сожалѣнію сказать, миссъ Одлей, ослѣпляемая гнѣвомъ, назвала пріятный музыкальный смѣхъ, которымъ всѣ столько восхищались въ бывшей миссъ Люси Грээмъ). Когда эти документы достигли Роберта Одлей, они не возбудили ни удивленія, ни злости въ апатической натурѣ этого джентльмена. Онъ прочелъ сердитое, исписаннное вдоль и понерегъ письмо Алисы, даже не выпустивъ изо рта янтарнаго муидштука своей нѣмецкой трубки. Одолѣвъ письмо, которое онъ читалъ все время съ поднятыми до средины лба бровями (этимъ и ограничилось выраженіе его удивленія), онъ спокойно бросилъ письмо и свадебныятбилеты въ корзинку и, отложивъ въ сторону трубку, принялся обдумывать прочитанное.
-- Я всегда былъ увѣренъ, что старый хрычъ женится, проговорилъ онъ послѣ получасоваго размышленія.-- Алиса и миледи, ея мачиха, будутъ теперь грызться. Надѣюсь только, онѣ не вздумаютъ ссориться во время сезона охоты, когда я буду тамъ, и не станутъ говорить другъ другу непріятности за обѣденнымъ столомъ: споры всегда вредятъ пищеваренію.
Часовъ около двѣнадцати на слѣдующее утро, послѣ ночи, описанной мною въ предъидущей главѣ, племянникъ баронета вышелъ изъ Темпля и направился чрезъ Блякфрайерсъ въ Сити. Разъ какъ-то, въ недобрый часъ, онъ выручилъ изъ бѣды одного стараго пріятеля, подмахнувъ древнее имя Одлей на его заемномъ письмѣ, и такъ-какъ его пріятель оказался несостоятельнымъ, то онъ, въ качествѣ поручителя, долженъ былъ теперь самъ удовлетворить кредитора. Для этого, несмотря на жаркій августовскій день, онъ прошелъ въ Людгет-Гилль, а оттуда направился въ прохладную банкирскую контору за церковью св. Павла, гдѣ онъ распорядился насчетъ продажи нѣсколькихъ акцій, на сумму около двухсотъ фунтовъ.
Онъ покончилъ дѣла и завернулъ за уголъ, въ надеждѣ увидѣть извощика, который повезъ бы его назадъ въ Темпль, когда его чуть-чуть не сшибъ съ ногъ молодой человѣкъ, повидимому однихъ съ нимъ лѣтъ.
-- Смотри, братецъ, куда идешь, спокойно замѣтилъ Робертъ запыхавшемуся незнакомцу:-- или, по крайней мѣрѣ, окликни прежде, чѣмъ съ ногъ-то сшибать.
Незнакомецъ вдругъ остановился, пристально посмотрѣлъ на говорившаго и, стараясь пересилить одышку, воскликнулъ тономъ крайняго удивленія:
-- Бобъ, я вышелъ на берегъ Англіи только поздно вчера вечеромъ и не воображалъ такъ скоро съ тобой встрѣтиться.
-- Я гдѣ-то встрѣчался съ тобою, борода, сказалъ мистеръ Одлей, спокойно всматриваясь въ оживленное лицо своего собесѣдника:-- но пусть меня повѣсятъ, я не могу припомнить, гдѣ и когда я тебя видѣлъ.
-- Какъ! тономъ укоризны воскликнулъ незнакомецъ: -- развѣ ты хочешь сказать, что позабылъ Джорджа Толбойза?
-- Нѣтъ, не позабылъ! сказалъ Роберта съ оживленіемъ, вовсе несвойственнымъ его натурѣ, и взявъ своего друга подъ руку, онъ повалъ его въ тѣнистый дворъ и уже съ прежнимъ равнодушіемъ прибавилъ:-- Ну, Джорджъ, разскажи теперь обо всемъ.
Джорджъ Толбойзъ разсказывалъ ему исторію, которую десять дней до этой встрѣчи онъ разсказывалъ блѣдной гувернанткѣ на палубѣ Аргуса и, разгорячившись, прибавилъ, что съ нимъ пакетъ австралійскихъ векселей, которые онъ предполагаетъ ввѣрить господамъ, бывшимъ его банкирами въ прежніе годы.
-- Я только что вышелъ изъ ихъ конторы, сказалъ Робертъ: -- но готовъ опять вернуться къ нимъ съ тобою, и въ пять минутъ мы устроимъ все дѣло.
Дѣйствительно, они покончили дѣло въ четверть часа, и Робертъ Одіей предложилъ немедленно отправиться въ "Корону и Скиптръ" или въ замокъ, въ Ричмондѣ, гдѣ они могли хорошенько пообѣдать и поболтать о золотомъ прошломъ, когда они воспитывались въ Итонѣ. Но Джорджъ объявилъ своему пріятелю, что прежде всего, прежде даже, чѣмъ обрѣется и закуситъ, онъ, несмотря на усталость послѣ ночной поѣздки по экстренному поѣзду изъ Ливерпуля, непремѣнно долженъ зайти въ извѣстную кофейню въ Бридж-Стритѣ, въ Уестминсгерѣ, гдѣ надѣется получить письмо отъ жены.
-- Я пойду съ тобою, сказалъ Робертъ.-- Какъ подумаешь только, что ты ужь женатъ, Джорджъ! что за смѣшная шутка!
Проѣзжая чрезъ Лудгет-Гилль, Флит-Стритъ и Страндъ въ извощичьемъ экипажѣ, Джорджъ Толбойзъ сообщилъ на ухо своему другу всѣ дикія мечты и планы, которые вертѣлись въ его головѣ.
-- Я найму виллу на берегу Темзы, Бобъ, говорилъ онъ:-- и поселюсь тамъ съ маленькою моею жонкою; у насъ будетъ яхта, Бобъ, милый мой, и ты будешь лежать на палубѣ и курить, пока моя красавица будетъ играть на гитарѣ и пѣть намъ пѣсни. Она -- изъ тѣхъ, какъ-бишь ихъ зовутъ, которыя завлекли бѣднаго старика Улисса, прибавилъ молодой человѣкъ, не особенно отличавшійся знаніемъ классической древности.
Слуги въ уестминстерской кофейнѣ вытаращили глаза при видѣ небритаго незнакомца съ впалыми глазами, въ платьѣ страннаго покроя и буйными живыми манерами; но въ прежніе годы воинской его службы онъ былъ частымъ посѣтителемъ этого заведенія, и когда узнали, кто онъ, всѣ поспѣшили исполнить его желанія.
Онъ спросилъ немного: бутылку содовой воды и справку о томъ, нѣтъ ли въ буфетѣ письма на имя Джорджа Толбойза.
Слуга принесъ содовую воду прежде, чѣмъ молодые люди успѣли сѣсть у одинокаго камина, и объявилъ, что письма нѣтъ.
Лицо Джорджа покрылось смертною блѣдностью.
-- Толбойзъ, сказалъ онъ: -- можетъ, ты не разслышалъ хорошенько, имени -- Т, о, л, б, о, й, з, ъ. Сходи опять и посмотри; тамъ должно быть письмо.
Слуга, выходя изъ комнаты, пожалъ плечами и минуты черезъ три вернулся сказать, что въ ящикѣ съ письмами нѣтъ письма на имя, хоть сколько нибудь похожее на Толбойзъ. Всего было три письма, да и тѣ на имя Брауна, Сандерсона и Пинчбека.
Молодой человѣкъ молча проглотилъ содовую воду и, облокотившись на столъ, закрылъ лицо руками. Въ его манерѣ было что-то, обнаружившее Роберту Одлею, что эта непріятность, повидимому ничтожная, сильно подѣйствовала на его друга. Онъ сѣлъ противъ него, но не рѣшался заговорить.
Джорджъ понемногу сталъ оправляться и, машинально схвативъ изъ кучки газетъ, лежавшихъ на столѣ, засаленный нумеръ "Таймза", обратилъ на него свои взоры.
Не могу сказать, какъ долго онъ сидѣлъ въ какомъ-то безсознательномъ оцѣпенѣніи, не сводя глазъ съ одного изъ параграфовъ, объявляющихъ о смертныхъ случаяхъ, пока помраченный его мозгъ сталъ понимать смыслъ находившихся предъ нимъ словъ; только спустя нѣкоторое время, она, пихнулъ газету къ Роберту Одчею и, съ лицомъ, которое изъ загорѣлаго бронзоваго перешло въ болѣзненный, блѣдный, пепельный цвѣтъ, съ ужаснымъ спокойствіемъ въ движеніяхъ указалъ пальцемъ на строку, въ которой значилось слѣдующее:
"24-го числа, въ Уентнорѣ, на островѣ Уайтѣ -- Елена Толбойзъ, двадцати двухъ лѣтъ".