Послѣ грозы.
Сэръ Майкль очень ошибся въ своихъ предсказаніяхъ на счетъ грозы. Она разразилась надъ деревушкой Одлей прежде полуночи.
Робертъ Одлей встрѣтилъ громъ и молнію съ тѣмъ же равнодушіемъ, съ которымъ онъ встрѣчалъ всѣ невзгоды въ жизни. Онъ лежалъ на диванѣ въ гостинницѣ, читая старую десятидневную чельмсфордскую газету и прихлебывая отъ времени до времени изъ большаго стакана съ холоднымъ пуншемъ.
Но на Джорджа Толбойза гроза имѣла совершенно иное вліяніе. Онъ сидѣлъ у открытаго окна, прислушиваясь къ грому и слѣдя за черными тучами, поминутно разсѣкаемыми синеватыми вспышками молніи. Робертъ ужаснулся, взглянувъ на блѣдное лицо своего друга.
-- Джорджъ, сказалъ Робертъ, не спуская съ него глазъ:-- развѣ ты испугался грозы?
-- Нѣтъ, рѣзко отвѣтилъ тотъ.
-- Да ты выслушай меня, другъ мой; вѣдь и самые храбрые люди иногда боятся грозы. Этого нельзя даже и назвать страхомъ; это ужь такъ, отъ природы. Я убѣжденъ, что ты испугался.
-- Нѣтъ, ни мало.
-- Но, Джорджъ, еслибъ ты только могъ увидѣть себя въ зеркалѣ, блѣднаго, съ дикимъ взоромъ, прикованнымъ къ небу, словно ты видишь тамъ страшный призракъ. Меня, братъ, не надуешь; я вижу, что ты испугался.
-- Говорятъ тебѣ, что нѣтъ.
-- Ну, вотъ, видишь ли: ты нетолько испугался грозы, но даже злишься на себя за свою слабость и на меня за то, что я тебѣ говорю правду.
-- Робертъ Одлей, если ты скажешь еще одно слово, я тебя побью.
И съ этими словами Толбойзъ вышелъ изъ комнаты, хлопнувъ за собою дверью такъ, что весь домъ задрожалъ. Черныя тучи, нависшія надъ деревней, разразились цѣлымъ потокомъ дождя въ ту самую минуту, какъ онъ вышелъ изъ комнаты; но если молодой человѣкъ и боялся грозы, то онъ, очевидно, ни мало не боялся дождя, потому что онъ не задумываясь спустился съ лѣстницы къ наружной двери и вышелъ на большую дорогу. Онъ принялся ходить взадъ и впередъ по мокрой дорогѣ подъ проливнымъ дождемъ и только черезъ какія-нибудь двадцать минутъ, промокнувъ до костей, возвратился домой и пошелъ прямо къ себѣ въ спальню.
Робертъ встрѣтилъ его на верхней площадкѣ лѣстницы. Намокшіе волосы облѣпили его лицо, а съ платья такъ и струилась вода.
-- Ты идешь спать, Джорджъ?
-- Да.
-- У тебя нѣтъ свѣчи.
-- И не нужно.
-- Да посмотри на свое платье, пріятель! Посмотри -- вѣдь вода такъ и течетъ съ тебя. Что могло тебя выгнать въ такую погоду на улицу?
-- Я усталъ и хочу спать. Не приставай ко мнѣ.
-- Ты бы выпилъ горячей воды съ виномъ, Джорджъ?
Робертъ Одлей загородилъ дорогу своему другу, надѣясь уговорить его не идти спать въ такомъ положеніи, но Джорджъ съ сердцемъ оттолкнулъ его въ сторону и, пройдя мимо, сказалъ тѣмъ же хриплымъ голосомъ, который Робертъ замѣтилъ въ Одлей-Кортѣ:
-- Оставь меня въ покоѣ, Робертъ Одлей, и не попадайся мнѣ подъ руку.
Робертъ послѣдовалъ-было за Джорджемъ въ его спальню, но тотъ грубо захлопнулъ дверь ему подъ носъ. И такъ Роберту оставалось только предоставить мистера Толбойза самому себѣ и дать ему время обойтись.
"Его разсердило, что я примѣтилъ его испугъ", думалъ Робертъ, ложась спать, совершенно равнодушный къ грому, отъ котораго дрожала даже и его постель, и къ молніи, поминутно игравшей на бритвахъ и другихъ блестящихъ вещахъ его раскрытаго туалетнаго ящика.
Гроза пронеслась надъ деревней, и на слѣдующее утро Робертъ Одлей, проснувшись, увидѣлъ въ промежуткѣ между бѣлыми занавѣсками своего окна клочокъ синяго безоблачнаго неба и цѣлый потокъ яркаго теплаго солнечнаго свѣта.
Утро было дивное, ясное, какое рѣдко выдается осенью. Со всѣхъ сторонъ неслось веселое щебетаніе птицъ, и желтые хлѣба, побитые вечернимъ дождемъ и вѣтромъ, уже успѣли приподнять свои гордые колосья и чудно волновались при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка. Какой-то веселый трепетъ пробѣгалъ по винограднымъ листьямъ, смотрѣвшимъ въ окно, и при каждомъ малѣйшемъ движеніи съ нихъ сыпался цѣлый дождь алмазныхъ капель.
Робертъ Одлей засталъ своего друга за чайнымъ столомъ.
Джорджъ былъ очень блѣденъ, но спокоенъ и, если -- что, такъ веселѣе обыкновеннаго.
Онъ пожалъ руку Роберта почти съ прежнимъ жаромъ, которымъ онъ отличался до того несчастнаго случая, который совершенно измѣнилъ его жизнь.
-- Прости меня, Робертъ, сказалъ онъ съ трогательною откровенностью.-- Я такъ грубо обошелся съ тобою вчера. Ты былъ правъ: я дѣйствительно испугался грозы. Она съ самой молодости имѣла на меня дурное вліяніе.
-- Бѣдняга! Что жь, ѣдемъ мы съ первымъ поѣздомъ или останемся еще денёкъ и отправимся обѣдать къ дядѣ? спросилъ Робертъ.
-- Но правдѣ сказать, мнѣ бы не хотѣлось ни того, ни другаго. Что за чудный ныньче день! Самое лучшее было бы остаться здѣсь до вечера, побродить по окрестностямъ, поудить рыбу и отправиться домой съ поѣздомъ, который отходитъ въ четверть седьмаго.
Робертъ Одлей съ удовольствіемъ согласился бы и на болѣе непріятное условіе скорѣе, чѣмъ трудиться возражать своему другу. И такъ, дѣло было улажено, и друзья наши, позавтракавъ и заказавъ обѣдъ къ четыремъ часамъ, отправились гулять; Джорджъ захватилъ съ собою удочку.
Но если страшные громовые удары, отъ которыхъ дрожала гостинница "Солнца", не произвели никакого впечатлѣнія на Роберта Одлей, то они имѣли совершенно иное вліяніе на слабую, нѣжную леди Одлей. Она открыто сознавалась, что очень боялась грозы; она велѣла отодвинуть свою постель въ уголъ комнаты и опустить тяжелыя занавѣски. Спрятавъ голову въ подушки, она вздрагивала всѣмъ тѣломъ при каждомъ раскатѣ грома. Сэръ Майклъ, незнавшій страха, нѣсколько разъ въ эту ночь начиналъ не въ шутку опасаться за это нѣжное существо, которое онъ считалъ себѣ за счастье беречь и холить. Миледи ни за что не соглашалась раздѣться до тѣхъ поръ, пока послѣдній раскатъ грома не замеръ въ отдаленныхъ горахъ. Она лежала какъ была, въ своемъ изящномъ шелковомъ платьѣ, на постелѣ, и только отъ времени до времени приподнимала голову, чтобы спросить, утихла ли гроза.
Только часамъ къ четыремъ сэръ Майклъ, неотходившій отъ ея постели, съ радостію увидѣлъ, что она уснула. Такъ проспала она до утра.
Но уже въ половинѣ десятаго она была въ столовой съ обычный румянцемъ на щекахъ, весело распѣвая какую-то шотландскую пѣсенку. И къ ней, какъ къ пташкамъ и цвѣтамъ, съ восходомъ солнца возвратилась ея красота и веселость. Она вышла въ садъ и, собравъ нѣсколько позднихъ розъ и вѣтки двѣ гераніума, возвращалась домой, мурлыча что-то подъ носъ, свѣженькая и сіяющая, какъ цвѣты, которые были у нея въ рукахъ. Баронетъ поймалъ ее въ свои объятія, въ ту самую минуту, какъ она готовилась войти въ большое окно, изъ котораго былъ ходъ въ садъ.
-- Душа моя, сокровище мое, какая радость видѣть, что ты опять на себя походишь! Повѣришь, Люси, что вчера ночью я насилу могъ узнать свою хорошенькую жену въ блѣдномъ, испуганномъ маленькомъ существѣ, дрожавшемъ отъ грозы. Слава-богу, утреннее солнце возвратило тебѣ и румянецъ, и улыбку! Я надѣюсь, что мнѣ никогда болѣе не приведется тебя видѣть въ такомъ положеніи, какъ въ эту ночь.
Она поднялась на цыпочки, чтобы поцаловать его, но и тогда могла достать только до его бороды. Она со смѣхомъ разсказала ему, что вѣкъ свой была глупенькое, трусливое маленькое существо, боявшееся собакъ, грозы и бури, боявшееся всего и всѣхъ, исключая своего милаго, добраго, честнаго, красиваго мужа.
Она нашла коверъ въ своей комнатѣ въ большомъ безпорядкѣ и узнала о таинственномъ посѣщеніи ея комнатъ. Шутя и смѣясь она упрекнула Алису, какъ та могла рѣшиться впустить двухъ мужчинъ въ ея спальню.
-- И представь себѣ, они имѣли дерзость смотрѣть на мой портретъ, прибавила она съ шутливымъ негодованіемъ.-- Я нашла драпировку, которая была на него наброшена -- на полу, и тутъ же, около, большую мужскую перчатку. Посмотри-ка!
Говоря это, она показала Алисѣ толстую кожаную перчатку. Это была перчатка Джорджа Толбойза: онъ обронилъ ее, засмотрѣвшись на портретъ.
-- Я заѣду въ гостинницу "Солнца" и приглашу этихъ молодцовъ обѣдать, сказалъ сэръ Майклъ и отправился въ свой утренній обходъ помѣстья.
Леди Одлей порхала изъ комнаты въ комнату, залитая яркими лучами сентябрьскаго солнца. Она то садилась къ фортепіано, и подъ ея быстрыми пальцами звучала мелодическая баллада, или подымался вихрь вальса; то она суетилась около дорогихъ тепличныхъ растеній, подчищая ихъ и срѣзывая сухіе листья изящными серебряными ножницами; то возвращалась въ свою уборную поболтать съ Фебой Марксъ и въ третій или четвертый разъ подвить разсыпавшіеся въ безпорядкѣ локоны, составлявшіе отчаяніе бѣдной дѣвушки. Миледи, казалось, не могла успокоиться на одномъ мѣстѣ или заняться однимъ какимъ нибудь дѣломъ.
Пока леди Одлей веселилась свосвойственнымъ ей легкомысліемъ, молодые люди брели себѣ по бережку ручья, пока не достигли мѣста, гдѣ ручей былъ глубокъ и не быстръ, а длинныя вѣтви ихъ склонялись до самой воды.
Джорджъ Толбойзъ принялся за удочку, а Робертъ Одлей, разостлавъ свой пледъ, растянулся во всю длину и накрывъ лицо шляпой, чтобы оградиться отъ солнца, расположился спать.
Счастлива была та рыба, которая плавала въ этомъ ручьѣ. Она могла сколько душѣ угодно совершенно безнаказанно теребить приманку, выставленную ей Джорджемъ, потому что онъ только смотрѣлъ на воду; мысли же его были далеко. Удочка чуть не вывалилась изъ его рукъ. Когда часы на церковной башнѣ пробили два, онъ бросилъ въ сторону удочку и, оставивъ своего друга наслаждаться сномъ, который, принимая во вниманіе обыкновеніе этого господина, могъ бы продолжаться часъ, два, три, пошелъ вдоль берега ручья. Пройдя съ четверть мили, онъ перешелъ черезъ маленькій мостикъ и направился черезъ луга къ Одлей-Корту.
Птицы до того пѣли все утро, что уже'успѣли устать; утомленное стадо спало посреди луга; сэръ Майкль еще не возвращался съ своей прогулки; миссъ Алиса каталась на своей караковой кобылкѣ; вся прислуга была за обѣдомъ и въ другой части дома, а леди Одлей гуляла въ тѣнистой липовой аллеѣ. Старинная сѣрая громада Одлей-Корта никогда не производила болѣе спокойнаго, мирнаго впечатлѣнія, какъ въ это утро, когда Толбойзъ громко позвонилъ въ колокольчикъ большой двери.
Открывшій ему лакей доложилъ, что сэра Манкля не было дома и что миледи гуляла въ липовой аллеѣ.
Это извѣстіе, казалось, обмануло его ожиданія, и потому пробормотавъ что-то о томъ, какъ бы онъ желалъ видѣть миледи или пойти отыскать миледи (слуга не могъ хорошенько разслышать), онъ ушелъ, не оставивъ карточки и не велѣвъ даже ничего сказать о себѣ.
Ровно черезъ полтора часа леди Одлей возвратилась домой, но не изъ липовой аллеи, а съ противоположной стороны. Она весело напѣвала какую-то пѣсенку, а въ рукахъ ея была раскрытая книга. Алиса, которая только что возвратилась съ прогулки верхомъ, стояла съ своимъ огромнымъ водолазомъ подъ темной аркой.
Собака, никогда не жаловавшая миледи, зарычала и оскалила зубы.
-- Прогони эту скверную тварь, Алиса, нетерпѣливо проговорила леди Одлей.-- Она знаетъ, что я боюсь ее, и пользуется моею трусливостью. И еще находятся люди, которые называютъ этихъ животныхъ добрыми и благородными. Слышь, Цезарь! Я тебя ненавижу, да и ты меня ненавидишь; еслибы мы встрѣтились гдѣ нибудь въ темномъ закоулкѣ, ты бы непремѣнно кинулся на меня и схватилъ бы за горло.
-- Знаете, леди Одлей, что мистеръ Толбойзъ, молодой вдовецъ былъ здѣсь и спрашивалъ васъ и сэра Майкля?
Леди Одлей повела бровями съ выраженіемъ удивленія.-- Я думала, что онъ пожалуетъ только къ обѣду. Кажется, довольно съ насъ и того.
Она несла цѣлую кучу полевыхъ цвѣтовъ въ подолѣ своего кисейнаго платья, такъ-какъ возвратилась черезъ поля, примыкавшія къ дому. Легко и проворно вбѣжала она наверхъ въ свои комнаты. Перчатка Джорджа все еще лежала на столѣ. Леди Одлей съ сердцемъ позвонила; на звонъ явилась Феба Марксъ.
-- Прибери это, сказала она рѣзко.-- Дѣвушка подобрала перчатку и смела себѣ въ передникъ нѣсколько завядшихъ цвѣтковъ и нѣсколько кусочковъ разорванной бумаги.
-- Что ты дѣлала все утро сегодня? спросила миледи.-- Надѣюсь, не теряла времени.
-- Нѣтъ, миледи, я передѣлывала синее платье. Но съ этой стороны что-то темновато, такъ я взяла работу въ свою комнату и работала у окна.
Сказавъ это, дѣвушка готовилась выйти изъ комнаты, но вдругъ обернулась и взглянула прямо въ лицо леди Одлей, какъ бы ожидая приказаній.
Люси подняла голову въ эту минуту, и ихъ взоры встрѣтились.
-- Феба Марксъ, сказала миледи, опускаясь въ покойное креслоии играя полевыми цвѣтами, лежавшими у нея на колѣняхъ:-- ты -- добрая, трудолюбивая дѣвушка, и пока я жива и имѣю средства, ты не будешь нуждаться въ вѣрномъ другѣ и двадцати фунтовой бумажкѣ.