На сторожѣ.
Было пасмурное ноябрьское утро; сѣрый густой туманъ разстилался бѣлой пеленой по равнинѣ; стада безмысленно бродили въ полумракѣ по лугамъ, то натыкаясь на обнаженныя изгороди, то спотыкаясь и падая въ канавы; деревенская церковь казалась какою-то неуклюжею черною массой, уносившеюся въ воздухѣ; каждая избушка, каждая высокая труба, ребятишки и деревенскіе псы, бѣгавшіе по улицѣ, принимали въ этомъ неясномъ свѣтѣ какія-то фантастическія формы. Въ это утро Феба Марксъ и ея двоюродный братъ, Лука, пробирались черезъ кладбище къ церкви, гдѣ ихъ ожидалъ уже въ полномъ облаченіи пасторъ; въ церкви было сыро и холодно и пасторъ былъ не въ духѣ, что женихъ и невѣста заставляли себя ждать.
Лука Марксъ въ своемъ праздничномъ платьѣ казался еще неуклюжѣе обыкновеннаго; за то Феба, въ шелковомъ платьѣ, нѣжнаго сѣраго цвѣта, которое миледи не надѣвала и шести разъ, была, по единодушному приговору немногочисленныхъ свидѣтелей церемоніи, настоящая леди.
Но какая блѣдная и призрачная была эта леди; ея лицо, волоса, платье были такъ блѣдны, очертанія ея фигуры такъ неясны, что при тускломъ свѣтѣ этого туманнаго ноябрьскаго утра, всякій мало-мальски суевѣрный человѣкъ принялъ бы ее за призракъ какой нибудь другой невѣсты, давно умершей и похороненной подъ сводами церкви.
Герой дня, мистеръ Лука Марксъ, не замѣчалъ этого, да и о чемъ было ему заботиться -- онъ добился своей цѣли: Феба была его жена и у него былъ трактиръ. Миледи снабдила его семидесятью-пятью фунтами, необходимыми для покупки трактира съ полнымъ запасомъ пива и вина въ маленькой деревушкѣ, наверху небольшой горы, Моунт-Станнингъ. Домикъ былъ неказистъ; онъ почти развалился и, расположенный на возвышенной открытой мѣстности, должно быть, многое выстрадалъ на своемъ вѣку отъ непогоды. Только четыре-пять тополей, почти обнаженныхъ отъ чрезмѣрнаго роста, кое-какъ защищали его отъ вѣтра, наносившаго повременамъ страшныя опустошенія. Отъ вѣтра покосились и нависли соломенныя крыши службъ и пристроекъ; вѣтеръ раскачалъ деревянныя ставни, которыя теперь безпомощно болтались на своихъ заржавѣлыхъ петляхъ; вѣтеръ же разорилъ голубятню, сорвалъ пѣтуха на трубѣ и поломалъ деревянныя трельяжи съ ползучими растеніями и всѣ узорныя украшенія этого жилища -- словомъ, онъ испортилъ, разорилъ и истребилъ все, что только могъ и затѣмъ съ свистомъ и воемъ кружился вокругъ дома, какъ бы хвалясь своей всеистребляющей силой. Хозяину трактира, наконецъ, наскучила эта борьба съ могучимъ врагомъ. Гостинница Замка была предоставлена судьбѣ и она медленно сама собою клонилась къ упадку, однако, несмотря на свою несчастную наружность, гостинница эта процвѣтала внутри. Погонщики и извощики заходили сюда выпить чарку, зажиточные фермеры проводили цѣлые вечера толкуя о политикѣ, въ низенькой комнаткѣ съ высокими панелями, между тѣмъ какъ ихъ лошадей кормили въ развалившейся конюшнѣ какою-то смѣсью гнилаго сѣна и толченыхъ бобовъ. Повременамъ даже охотники изъ Одлей-Корта заѣзжали сюда поить и кормить своихъ лошадей; разъ какъ-то во время охоты здѣсь былъ данъ обѣдъ на тридцать человѣкъ; правда, что хозяинъ суетился, какъ полуумный, сознавая всю важность возложеннаго на него порученія, и случай этотъ остался навѣки незабвеннымъ въ лѣтописяхъ гостинницы.
И такъ Лука Марксъ, мало заботившійся вообще объ изяществѣ, почелъ себя совершенно счастливымъ человѣкомъ, войдя во владѣніе гостинницей Замка на Моунт-Станннигѣ.
У дверей церкви стоялъ кабріолетъ, въ которомъ молодые должны были поѣхать въ свое новое жилище, и вокругъ него столпилось нѣсколько крестьянъ, знавшихъ Фебу еще ребёнкомъ и пришедшихъ съ ней проститься. Ея блѣдные глаза казались еще блѣднѣе отъ пролитыхъ въ церкви слезъ и раскраснѣвшихся вѣкъ. Женихъ видимо былъ недоволенъ этими признаками волненія.
-- Ну, чего разрюмилась? свирѣпо сказалъ онъ.-- Коли не хотѣла за меня выходить, такъ и сказала бы. Вѣдь не зарѣжу же я тебя, не бойся!
Горничная миледи вздрогнула при этихъ словахъ и закуталась въ свою маленькую шелковую мантилью.
-- Тебѣ холодно въ этихъ шелковыхъ тряпкахъ, сказалъ Лука, далеко неласково поглядывая на ея дорогія платья.-- Почему это женщины никогда не умѣютъ одѣваться сообразно съ своимъ званіемъ? Ужь отъ меня ты не жди шёлковыхъ платьевъ, будь въ томъ увѣрена.
Онъ пособилъ дрожащей дѣвушкѣ взобраться въ кабріолетъ, набросилъ ей на плечи свой кафтанъ и вскорѣ исчезъ въ туманѣ, провожаемый крикомъ нѣсколькихъ ребятишекъ, окружившихъ ворота.
На мѣсто Фебы Марксъ была выписана изъ Лондона горничная, ходившая въ атласныхъ платьяхъ и розовыхъ лентахъ и горько жаловавшаяся на скуку въ Одлей-Кортѣ.
Но къ рождеству набралось порядкомъ гостей. Какой-то почтенный джентльменъ съ супругой помѣстился въ комнатѣ, о сырости которой Робертъ Одлей выражалъ свои опасенія; веселыя дѣвушки порхали по длиннымъ корридорамъ, а молодые люди то и дѣло выглядывали изъ оконъ, боясь чтобъ не подулъ южный вѣтеръ и не набѣжали тучки. Въ конюшняхъ не было ни одного пустаго стойла, посреди двери возвышалась импровизированная кузница для подковки охотничьихъ лошадей, а отъ лая безчисленныхъ собакъ не было покоя ни днемъ ни ночью; слуги всевозможныхъ господъ населяли чердаки и по ночамъ не было ни одного слуховаго окна, въ которомъ бы не свѣтился огонёкъ, такъ что застигнутый ночью путникъ, введенный въ заблужденіе свѣтомъ, шумомъ и суетой въ домѣ, могъ бы принять его за одну изъ тѣхъ гостинницъ добраго стараго времени, исчезнувшихъ съ лица земли съ тѣхъ поръ, какъ желѣзныя дороги вытѣснили почтовыя кареты и дилижансы.
Въ числѣ другихъ гостей пріѣхалъ въ Эссексъ на охотничій сезонъ и Робертъ Одлей, захвативъ съ собою съ полдюжины новыхъ французскихъ романовъ, ящикъ сигаръ и фунта три турецкаго табаку.
Молодые сельскіе джентльмены только и говорили во время завтраковъ, что о призовыхъ лошадяхъ или съ восторгомъ вспоминали, какъ они въ жару охоты въ семь часовъ утра проскакали черезъ три графства. Они выскакивали изъ за стола, чтобы посмотрѣть на вывихнутую ногу той или другой лошади и вообще не обращали никакого вниманія на Роберта Одлея, спокойно доѣдавшаго гдѣ нибудь на концѣ стола свой завтракъ.
Молодой адвокатъ привезъ съ собою пару собакъ и всѣ эти джентльмены, платившіе по пятидесяти фунтовъ за лягавую и скакавшіе за сотни верстъ, чтобы посмотрѣть на свору гончихъ, вслухъ смѣялись надъ несчастными дворняшками Роберта Одлея. Одна изъ нихъ пристала къ нему на улицѣ, а другую молодой адвокатъ отнялъ vi et armis у какого-то уличнаго продавца, который жестоко съ нею обходился. И такъ-какъ сверхъ того Робертъ настаивалъ на томъ, чтобы онѣ всегда находились подъ его стуломъ въ гостинной, что очень не нравилось миледи, нелюбившей собакъ, то всѣ гости порѣшили, что онъ сумасшедшій, хотя не изъ опасныхъ.
Въ прежнія свои поѣздки въ Одлей-Кортъ, Робертъ Одчей хотя для вида принималъ участіе въ охотѣ. Проскакавъ на спокойной сѣрой лошадкѣ сэра Майкля черезъ пять-шесть вспаханныхъ полей, онъ останавливался у дверей какого нибудь фермера и объявлялъ, что сегодня не намѣренъ ѣхать далѣе. Онъ даже разъ какъ-то надѣлъ коньки въ намѣреньи покататься на прудѣ, но съ перваго же шага постыдно растянулся во всю длину и прехладнокровно продолжалъ лежать на спинѣ, ожидая чтобъ его подняли. Разъ какъ-то онъ ѣздилъ въ охотничьемъ кабріолетѣ, требуя, чтобы его выпускали, когда будутъ ѣхать въ гору и останавливая его чуть не каждыя десять минутъ, чтобы поправить подушки. Но на этотъ разъ онъ не чувствовалъ никакого влеченія къ подобнымъ удовольствіямъ. Онъ проводилъ почти все свое время въ гостиной, любезничая по своему съ миледи и Алисой.
Леди Одлей отвѣчала на его любезности тѣми очаровательными полудѣтскими улыбками, которыя восхищали ея поклонниковъ, но Алиса открыто негодовала на эту перемѣну въ Робертѣ.
-- Ты всегда былъ какой-то вялый, Бобъ, презрительно сказала молодая дѣвушка, влетая въ гостинную въ своей амазонкѣ, послѣ охотничьяго завтрака въ лѣсу, отъ котораго Робертъ отказался, предпочитая ему чашку чая въ будуарѣ миледи: -- но теперь я, право, не знаю, что съ тобою сдѣлалось. Ты только способенъ держать мотокъ шелку или читать Теннссона миледи.
-- Милая Алиса, не будь такъ поспѣшна и такъ зла, сказалъ молодой человѣкъ умоляющимъ голосомъ:-- не дѣлай такихъ неосторожныхъ заключеній. Я тебѣ попросту скажу, что леди Одгей меня интересуетъ, а гости твоего батюшки нимало. Кажется, отвѣтъ удовлетворителенъ.
Миссъ Одлей презрительно кивнула головой.
-- Лучшаго отвѣта мнѣ отъ тебя, видно, не добиться, Бобъ, нетерпѣливо отвѣтила она.-- Сдѣлай милость, забавляйся какъ тебѣ вздумается: валяйся круглый день въ покойныхъ креслахъ съ своими гадкими щенками на колѣняхъ, копти занавѣски миледи своими сигарами и надоѣдай всѣмъ и каждому въ домѣ своей глупой, безжизненной физіономіей.
Робертъ Одлей при этихъ словахъ вытаращилъ свои прекрасные голубые глаза и устремилъ ихъ съ выраженіемъ полнѣйшей безпомощности на свою кузину.
Молодая дѣвушка ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, похлестывая своимъ хлыстикомъ по платью. Глаза ея сверкали гнѣвомъ и яркій румянецъ проглядывалъ сквозь смуглую кожу ея щокъ. Молодой адвокатъ могъ угадать по этимъ признакамъ, что его кузина была взбѣшена.
-- Да, повторила она: -- твоей глупой, безжизненной физіономіей, Знаешь ли, Робертъ Одлей, что при всей твоей притворной любезности, ты полонъ хитрости и надменности. Ты свысока смотришь на наши удовольствія, ты пожимаешь плечами, бросаешься въ кресла и омываешь руки въ нашихъ удовольствіяхъ. Ты -- эгоистъ и бездушный сибаритъ.
-- Алиса! Боже милостивый...
Газета выпала изъ его рукъ, и онъ вперилъ глаза въ своего противника.
-- Да, эгоистъ ты, Робертъ Одлей. Ты собираешь у себя заморенныхъ собакъ, потому что ты любишь заморенныхъ собакъ. Ты гладишь по головкѣ всякаго негоднаго щенка, котораго встрѣтишь на улицѣ, потому что ты любишь никуда негодныхъ щенковъ. Ты ласкаешь маленькихъ дѣтей и даешь имъ денегъ, потому что это тебѣ нравится. Но ты подымаешь свои брови на цѣлый аршинъ, когда бѣдный сэръ Гарри Тауерсъ вздумаетъ разсказать какую-нибудь глупую исторію и совершенно конфузишь бѣдняка лѣниво-дерзкимъ выраженіемъ своей физіономіи. Что же касается до твоей любезности, то ты позволишь всякому ударить себя и еще скажешь спасибо вмѣсто того, чтобы возвратить ударъ, но ты не пройдешь полумили изъ дороги, чтобы услужить другу. Сэръ Гарри стоитъ десятка такихъ какъ ты, хоть онъ и писалъ ко мнѣ безграмотныя письма чтобы освѣдомиться о здоровьѣ моей лошади. Правда, онъ неучъ и не умѣетъ подымать бровей какъ ты, но за то готовъ пройти сквозь огонь и воду ради дѣвушки, которую онъ любитъ, между тѣмъ какъ ты...
Въ эту самую минуту, когда Робертъ былъ всего болѣе приготовленъ отразить нападеніе своей кузины, а миссъ Одлей невидимому начала свою послѣднюю аттаку, молодая дѣвушка не выдержала и разразилась слезами.
Робертъ вскочилъ съ креселъ, уронивъ своихъ собакъ на коверъ.
-- Алиса, ангелъ мой, что съ тобой?
-- Это... это... это перо со шляпы попало мнѣ въ глаза, сквозь слезы проговорила его кузина, и прежде чѣмъ Робертъ успѣлъ удостовѣриться въ истинѣ этихъ словъ, Алиса стрѣлой вылетѣла изъ комнаты.
Робертъ Одлей собирался за ней послѣдовать, какъ вдругъ услышалъ ея голосъ на дворѣ, заглушаемый топотомъ коней, криками охотниковъ и воемъ собакъ. Онъ выглянулъ въ окно. Сэръ Гарри Тауерсъ, самый аристократическій изъ молодыхъ спортсменовъ, держалъ ея маленькую ножку въ рукѣ и помогалъ ей сѣсть въ сѣдло.
-- Боже милостивый! воскликнулъ Робертъ, слѣдя глазами за веселой кавалькадой, пока она не исчезла подъ аркой.-- Что все это значитъ? Какъ очаровательна она верхомъ! Что за прелестная фигурка и какое прекрасное открытое лидо; зачѣмъ же обругать такъ человѣка и безъ всякой нужды? Вотъ что выходитъ, когда дѣвушкѣ позволяютъ жить съ гончими. Она и въ свѣтѣ потомъ ведетъ себя какъ въ полѣ -- претъ себѣ зря впередъ, ни на что не смотря. А какая бы славная вышла дѣвочка, еслибы она получила воспитаніе въ Фиг-Три-Кортѣ! Если я когда-нибудь женюсь и буду имѣть дочерей (чего боже избави!), то онѣ будутъ воспитываться въ Фиг-Три-Кортѣ, будутъ гулять только въ садахъ Темпля и не выйдутъ за его ворота иначе, какъ подъ вѣнецъ. Тогда я ихъ только переведу черезъ Флит-Стритъ въ церковь св. Дунстана, и передамъ на руки ихъ мужей.
Въ подобныхъ размышленіяхъ Робертъ Одлей проводилъ время до тѣхъ-поръ, что миледи возвратилась въ гостинную, свѣжая и сіяющая въ своемъ утреннемъ костюмѣ съ развѣвающимися золотыми локонами и съ бархатнымъ альбомомъ въ рукахъ.
Она поставила маленькій мольбертъ на столъ около окна и принялась растирать краски на своей палитрѣ. Робертъ слѣдилъ за ея движеніями, полузакрывъ глаза.
-- Не безпокоитъ ли васъ моя сигара, леди Одлей?
-- Ни мало. Я привыкла къ табачному запаху. Мистеръ Досонъ -- лекарь, у котораго я жила, курилъ цѣлые вечера напролетъ.
-- Онъ -- славный человѣкъ, Досонъ, не правда ли? небрежно спросилъ Робертъ.
Миледи разразилась слоимъ хорошенькимъ смѣхомъ.
-- Милѣйшее созданіе, отвѣтила она.-- Онъ платилъ мнѣ двадцать пять фунтовъ въ годъ -- представьте только себѣ. И какъ хорошо я помню, какъ я получала деньги -- по шести старенькихъ, потертыхъ совереновъ и кучу грязнаго серебра! И какъ я бывала рада получать ихъ, между тѣмъ какъ теперь я не могу безъ смѣху вспомнить -- эти вотъ краски, что я теперь растираю, стоятъ гинею, карминъ и ультрамаринъ тридцать шиллинговъ. На дняхъ я дала мистриссъ Досонъ одно изъ своихъ шелковыхъ платьевъ, такъ ужъ какъ бѣдняжка меня благодарила, а лекарь самъ понесъ узелокъ домой.
Миледи долго и отъ души смѣялась этому смѣшному сближенію. Между тѣмъ краски были смѣшаны и она принялась за работу: она копировала акварелью какого-то до невозможности красиваго итальянскаго поселянина, изъ-за котораго виднѣлось до невозможности синее небо. Рисунокъ былъ почти готовъ и оставалось только провести нѣсколько мастерскихъ штриховъ самой тоненькой кистью. Она собиралась приняться за работу и съ боку поглядывала на картинку.
Во все это время мистеръ Робертъ Одлей не спускалъ съ нея глазъ.
-- Да, это -- порядочная перемѣна, заговорилъ онъ наконецъ, послѣ такого долгаго молчанія, что миледи могла забыть, о чемъ была рѣчь: -- большая перемѣна! И такая, которой не одна женщина позавидовала бы.
Глаза миледи широко раскрылись и взоръ ея остановился на молодомъ адвокатѣ. Въ эту минуту яркій лучъ зимняго солнца, пробившись изъ боковаго окна, освѣтилъ съ боку ея глаза и они сверкнули какимъ-то неестественнымъ цвѣтомъ, не то синимъ, не то зеленымъ, напоминавшимъ опаловые переливы моря въ ясный солнечный день. Кисть выпала изъ ея рукъ и на лицѣ поселянина появилось безобразное красное пятно.
Робертъ Одлей нѣжно расправлялъ рукой отдѣлившійся табачный листъ своей сигары.
-- Мой пріятель на углу Чансери-Лэнъ этотъ разъ обманулъ меня своей маниллой, бормотать онъ про себя.-- Если вы когда-нибудь будете курить, любезная тётушка, будьте очень осторожны въ выборѣ сигаръ.
Миледи съ трудомъ перевела духъ, подняла упавшую кисть и громко засмѣялась совѣту Роберта.
-- Что за странное вы созданіе, мистеръ Одлей! Знаете ли, вы меня порою совершенно озадачиваете.
-- Точно такъ же, какъ вы меня.
Миледи отложила въ сторону свои краски и альбомъ и, помѣстившись въ углубленіи другаго окна, подальше отъ Роберта, принялась вышивать въ пяльцахъ.
Вся комната отдѣляла теперь миледи отъ мистера Одлей, и такъ-какъ она сидѣла въ амбразурѣ окна, то Робертъ только изрѣдка могъ видѣть ея прелестное личико, окаймленное вѣнцемъ золотистыхъ кудрей.
Уже цѣлую недѣлю пробылъ Робертъ въ Одлей-Кортѣ, а ни онъ, ни леди Одлей не произнесли еще ни разу имени Джорджа Толбойза.
Но въ это утро, миледи, истощивъ всѣ обыкновенные предметы разговора, освѣдомилась о другѣ своего племянника.-- Этотъ, какъ его, Джорджъ... Джорджъ... начала она, какъ бы стараясь припомнить.
-- Толбойзъ, подговорилъ Робертъ.
-- Да, да, мистеръ Джорджъ Толбойзъ. Довольно странное имя, между прочимъ, да и странная же должна быть личность, судя по всему, что объ немъ слышно. Давно ли вы его видѣли?
-- Я не видалъ его съ 7-го сентября, когда онъ оставилъ меня, спящаго, на лугу по ту сторону деревни.
-- Скажите, пожалуйста! воскликнула миледи.-- Но что за чудакъ долженъ быть этотъ мистеръ Джорджъ Толбойзъ! Разскажите, пожалуйста, что же вы сдѣлали?
Робертъ разсказалъ ей въ нѣсколькихъ словахъ о своихъ поѣздкахъ въ Соутгэмптонъ и Ливерпуль и объ ихъ послѣдствіяхъ. Миледи слушала все время съ величайшимъ вниманіемъ.
Чтобы съ большимъ эфектомъ разсказать свою исторію, Робертъ Одлей разстался съ своимъ кресломъ и, перейдя черезъ комнату, сѣлъ противъ леди Одлей, въ углубленіи окна.
-- И что же вы изъ всего этого заключаете? спросила миледи послѣ нѣкотораго молчанія.
-- Все это такъ для меня таинственно, что я не смѣю, пока еще, дѣлать какого-нибудь заключенія. Но изъ всего этого мрака, мнѣ кажется, выясняются два предположенія, для меня почти очевидныя.
-- А именно?
-- Вопервыхъ, что Джорджъ Толбойзъ никогда не ѣздилъ далѣе Соутгэмптона. И вовторыхъ, что онъ даже не былъ въ Соутгэмптонѣ.
-- Но вѣдь вы проводили его до Соутгэмптона. Его тесть, вы говорите, видѣлъ его тамъ?
-- Я имѣю основаніе сомнѣваться въ правдивости его тестя.
-- Боже милостивый! воскликнула миледи жалобнымъ тономъ.-- Что же вы хотите этимъ сказать?
-- Леди Одлей, серьёзно началъ молодой человѣкъ:-- я еще не велъ ни одного процеса, но считаю себя въ рядахъ сословія, члены котораго находятся подъ торжественною отвѣтственностью и имѣютъ священныя обязанности; до-сихъ-поръ я уклонялся отъ этихъ обязанностей и отъ отвѣтственности, какъ я уклонялся отъ остальныхъ тягостей этой безпокойной жизни. Но обстоятельства часто независимо отъ насъ самихъ ставятъ насъ въ то самое положеніе, котораго мы болѣе всего избѣгали, и я самъ въ послѣднее время почувствовалъ, что долгъ велитъ мнѣ заняться этимъ дѣломъ. Леди Одлей, изучали ли вы когда-нибудь теорію уликъ?
-- Какая мысль -- спрашивать женщину о такихъ ужасахъ!-- воскликнула миледи.
-- Теорія уликъ, продолжалъ молодой человѣкъ, какъ бы не примѣчая словъ леди Одлей:-- это -- удивительное зданіе изъ соломинокъ, собранныхъ со всѣхъ четырехъ вѣтровъ и все же довольно сильное, чтобы довести человѣка до висѣлицы. На какихъ безконечно-тонкихъ волоскахъ держится иногда ключъ самыхъ кровавыхъ тайнъ, непонятныхъ даже для умнѣйшихъ головъ. Лоскутокъ бумаги или платья, ничтожная пуговка, неосторожное слово, нечаянно сорвавшееся съ самыхъ осторожныхъ устъ, отрывокъ письма, затворенная или отворенная дверь, тѣнь на опущенной сторѣ, тысяча обстоятельствъ, столь ничтожныхъ, что они ускользаютъ отъ вниманія преступника, превращаются въ рукахъ обличителя въ стальныя кольца, опутывающія виновнаго неразрывной цѣпью. И вотъ! возвышается плаха, зловѣщій колоколъ уныло гудитъ въ сѣромъ сумракѣ утра, роковой помостъ скрипитъ подъ преступными ногами и злодѣяніе искупается дорогой цѣной.
Блѣдныя полосы зеленаго и краснаго цвѣта падали на лицо миледи изъ цвѣтнаго окна, у котораго она сидѣла; обычная краска исчезла съ ея лица и оставила его какимъ-то пепельно-сѣрымъ.
Голова ея опрокинулась на желтую штофную подушку кресла, руки безпомощно лежали на колѣняхъ -- миледи упала въ обморокъ.
-- Радіусъ съ каждымъ днемъ уменьшается, сказалъ про себя Робертъ Одлей: -- Джорджъ Толбойзъ не бывалъ въ Соутгэмптонѣ.