Надпись въ книгѣ.
Вставъ изъ-за стола, мистеръ Робертъ Одлей подошелъ къ бюро, въ которомъ хранился составленный имъ документъ по дѣлу Джорджа Толбойза. Онъ отперъ дверцы бюро и вынулъ бумаги изъ отдѣленія съ надписью "нужныя", прибавилъ къ старымъ пунктамъ еще нѣсколько новыхъ, также тщательно занумерованныхъ.
-- Неужели эта бумага, составленная безъ помощи адвоката, будетъ началомъ перваго моего процеса? бормоталъ онъ.
Съ полчаса писалъ онъ свои замѣчанія; потомъ всталъ, забросилъ бумагу обратно въ ея темное убѣжище и заперъ бюро. Окончивъ это дѣло, онъ прошелъ со свѣчой въ чуланчикъ, гдѣ были сложены его старые чемоданы и сундукъ Джорджа.
Вынувъ изъ кармана связку ключей,, онъ принялся пробовать ихъ одинъ за другимъ. Замокъ въ сундукѣ былъ обыкновенный, и потому съ пятаго раза Робертъ напалъ на ключъ, который его отпиралъ.
-- Такой замокъ и взламывать не стоитъ, пробормоталъ онъ, подымая крышку сундука.
Онъ опорожнилъ его, осторожно вынимая каждую вещь отдѣльно и складывая все возлѣ на кресло. Онъ обходился съ вещами съ какимъ-то особеннымъ благоговѣніемъ, словно это былъ трупъ его друга. Одно за другимъ раскладывалъ онъ на креслѣ траурныя платья. Въ сундукѣ нашлись кромѣ того старыя пѣнковыя трубки, грязныя и смятыя въ комокъ перчатки, афиши съ именами давно забытыхъ артистовъ, пустыя стклянки отъ духовъ, все еще распространявшія благовоніе, аккуратные сверточки съ письмами съ означеніемъ отъ кого, отрывки старыхъ газетъ и маленькая кучка ветхихъ изорванныхъ книгъ, разсыпавшихся въ рукахъ Роберта подобно колодѣ картъ.
Но между всѣмъ этимъ хламомъ, когда-то имѣвшимъ свое значеніе, не нашлось того, чего Робертъ искалъ -- пакета писемъ жены его исчезнувшаго друга, Елены Толбойзъ. Не разъ слышалъ онъ о нихъ отъ Джорджа. Онъ видѣлъ даже, какъ Джорджъ однажды съ любовью разбиралъ эти пожелтѣвшія письма и, связавъ ихъ въ одну пачку полинявшею лентой, когда-то принадлежавшей Еленѣ, спряталъ между своимъ траурнымъ платьемъ. Самъ ли онъ взялъ ихъ, или кто другой похитилъ ихъ послѣ его исчезновенія, трудно было рѣшить, но только ихъ не было на лицо.
Робертъ принялся съ досадой укладывать вещи, одну за другой, обратно въ сундукъ. Добравшись до книгъ, онъ остановился на минуту.
-- Это можно отложить въ сторону, пробормоталъ онъ:-- въ нихъ, пожалуй, что-нибудь и найдется.
Нельзя сказать, чтобъ библіотека Джорджа отличалась хорошимъ выборомъ. Тутъ было греческое евангеліе, итонская латинская грамматика, французская брошюра о фехтованіи, разрозненный томъ романа Фильдинга Томъ Джонсъ, съ половинкой кожанаго переплета, висѣвшаго на одной ниточкѣ; байроновскій Дон-Жуанъ, убійственно-мелкая печать котораго, казалось, была изобрѣтена исключительно для окулистовъ и оптиковъ, да еще толстая книга въ красномъ переплетѣ съ поблекшимъ золотымъ обрѣзомъ.
Робертъ Одлей заперъ сундукъ и понесъ книги къ себѣ въ комнату. Мистриссъ Малоне прибирала тамъ остатки его обѣда; онъ сложилъ книги на маленькій столикъ въ углу около камина и терпѣливо дожидался, пока она кончитъ. Онъ не былъ расположенъ даже курить; книжки въ желтыхъ оберткахъ, тѣснившіяся на его полкахъ, казались ему пусты и безплодны. Онъ попытался-было открыть томикъ Бальзака, по золотые локоны его прелестной тётушки плясали и кружились передъ его глазами и не давали ему вкусить метафизическихъ бредней "Peau de Chagrin" и чудовищныхъ ужасовъ Cousine Bette. Книжка вывалилась у него изъ рукъ и онъ со скуки принялся смотрѣть, какъ мистриссъ Малоне подметала золу изъ камина. Наконецъ она подложила углю, спустила занавѣсы, присыпала корму канарейкамъ и, надѣвъ въ передней шляпку, пришла проститься съ нимъ. Когда ирландка вышла изъ комнаты, онъ вскочилъ съ креселъ и принялся ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
-- Зачѣмъ не брошу я этого дѣла, сказалъ онъ:-- когда я знаю, что оно съ каждымъ днемъ, съ каждымъ шагомъ приближаетъ меня къ заключенію, котораго я самъ страшусь? Долженъ ли я, какъ привязанный къ какому нибудь колесу, слѣдовать за каждымъ его оборотомъ, или могу остановиться теперь и сказать себѣ: я исполнилъ свой долгъ относительно погибшаго друга, я употребилъ всѣ старанія, чтобы отыскать его, и все напрасно? Буду ли я правъ, поступивъ такимъ образомъ? Буду ли я правъ, дозволивъ цѣпи, которую я такъ тщательно прослѣдилъ звѣно за звѣномъ, вдругъ прерваться? Я убѣжденъ, что никогда болѣе не увижу своего друга и что всѣ мои усилія не принесутъ ему ровно никакой пользы. Выражаясь, проще, жестче, я убѣжденъ, что его нѣтъ уже въ живыхъ! Обязанъ ли я отъискать, какъ и гдѣ онъ умеръ? Не будетъ ли недостаткомъ уваженія къ его памяти остановиться или попятиться, когда дорога къ этому открыта? Что мнѣ дѣлать? Что мнѣ дѣлать?
Онъ облокотился на колѣни и закрылъ лицо руками. Эта забота -- открыть причину исчезновенія его друга -- мало-по-малу до того завладѣла его безпечною натурой, что наконецъ совершенно измѣнила ее и сдѣлала его тѣмъ, чѣмъ онъ никогда не былъ -- христіаниномъ. Онъ сознавалъ свою слабость, заботился объ исполненіи своего долга и возлагалъ свою надежду на могущественную десницу, которая наставитъ его и укажетъ ему путь. Въ эту ночь, сидя передъ каминомъ и думая о Джорджѣ Толбойзѣ, онъ произнесъ, быть можетъ, первую искреннюю, жаркую молитву. Когда онъ наконецъ поднялъ голову, очнувшись отъ этой долгой и глубокой думы, въ глазахъ его сіяло выраженіе ясной, непреклонной рѣшимости и каждая черта его лица, казалось, преобразилась.
-- Справедливость къ мертвымъ, воскликнулъ онъ:-- и милосердіе къ живущимъ!
Онъ подкатилъ кресло къ столу, поправилъ лампу и принялся разбирать книги.
Онъ разсматривалъ ихъ одну за другою, свидѣтельствуя прежде всего заглавный листокъ, на которомъ обыкновенно надписывается имя того, кому принадлежитъ книга, и потомъ перелистывая всю насквозь, въ надеждѣ отыскать какую нибудь записочку или лоскутокъ бумажки. На первой страницѣ итонской грамматики было написано школьнымъ почеркомъ имя мистера Толбойза; на оберткѣ французской брошюры были небрежно выведены карандашомъ буквы G. Т. Томъ Джонсъ очевидно былъ купленъ подержаный; на книгѣ красовалась надпись, гласившая, что она поднесена была въ знакъ уваженія мистеру Томасу Скроутону его покорнымъ слугой, нѣкимъ Джемсомъ Андерлей, въ лѣто 1788 марта 14 дня. Дон-Жуанъ и евангеліе были совсѣмъ безъ надписи. Робертъ Одлей вздохнулъ свободнѣе; онъ достигнулъ до послѣдней книги, не добившись никакихъ результатовъ; оставалось только разсмотрѣть толстую, красную книжку съ золотымъ образомъ.
Это былъ альманахъ на 1845 годъ. Портреты красавицъ, блиставшихъ въ то время, успѣли пожелтѣть и мѣстами попортиться отъ плѣсени. Костюмы были необычайно странны и самыя лица красавицъ казались какъ-то истасканы и площадны. Даже стишки (въ которыхъ поэтъ старался пролить свой блѣдный, едва мерцающій свѣтъ на темную фантазію артиста) звучали какъ-то старо и дико, словно лира съ порванными струнами. Робертъ Одлей не трудился читать эти милыя произведенія. Онъ быстро перелистывалъ страницы, ожидая найти какой нибудь лоскутокъ бумаги или обрывокъ письма, попавшій туда въ качествѣ закладки. Онъ нашелъ только локонъ волосъ такого ярко-золотистаго цвѣта, какой можно встрѣтить только на головкѣ ребёнка; волоса эти завивались такъ же естественно, какъ виноградная лоза, и ни мало не походили на мягкую, гладкую прядь волосъ, которую хозяйка въ Уентнорѣ дала Толбойзу послѣ смерти его жены. Робертъ пріостановилъ на минуту осмотръ книги и, завернувъ этотъ локонъ въ листокъ почтовой бумаги и запечатавъ свертокъ, присоединилъ его къ своему меморандуму по дѣлу Джорджа Толбойза и къ письму отъ Алисы. Онъ уже готовился отложить въ сторону толстый альманахъ, какъ замѣтилъ, что два бѣлыхъ листа въ началѣ книги склеились. Онъ рѣшился не оставить ничего неизслѣдованнымъ и раздѣлилъ листы своимъ ножомъ; за эту настойчивость онъ былъ награжденъ открытіемъ надписи на одной изъ склеившихся страницъ. Надпись эта состояла изъ трехъ частей, написанныхъ тремя различными почерками. Первая надпись относилась къ году выхода въ свѣтъ альманаха и гласила, что книга сія выдана миссъ Елизабетѣ-Аннѣ Бинсъ въ паграду за хорошее поведеніе и повиновеніе начальству камфорд-гаусской семинаріи въ Торкэ. Вторая надпись была написана восемь лѣтъ позже уже рукою самой миссъ Бинсъ, дарившей эту книжку, въ знакъ вѣчной дружбы и безпредѣльнаго уваженія (мисъ Бинсъ была, очевидно, очень романтическая барышня), возлюбленной подругѣ своей, Еленѣ Молданъ. Третья надпись была сдѣлана въ сентябрѣ 1853 года рукою Елены Молданъ, дарившей въ свою очередь альманахъ Джорджу Толбойзу. При видѣ послѣднихъ строкъ, лицо Роберта Одлей покрылось болѣзненною, свинцовою блѣдностью.
-- Я такъ и думалъ, сказалъ молодой человѣкъ, со вздохомъ закрывая книгу.-- Я ожидалъ всего худшаго; худшее и вышло. Теперь я все понимаю. Я долженъ отправиться въ Соутгэмптонъ отдать мальчика въ болѣе надежныя руки.