XXVI.

Изслѣдованія прошлаго.

Безконечно долго тянулся скучный лондонскій январь. Уже замеръ послѣдній отголосокъ рожественскихъ праздниковъ, а Робертъ Одлей все еще оставался въ городѣ, попрежнему проводилъ скучные вечера въ маленькой гостиной въ Фиг-Три-Кортѣ, а по утрамъ, когда выглядывало солнышко, прогуливался въ садахъ Темпля, безсознательно глазѣя на игравшихъ дѣтей. Много было у него друзей въ этихъ благородныхъ старинныхъ домахъ Темпля; были у него и другіе друзья въ очаровательныхъ деревняхъ, гдѣ всегда была готова для него комната и уютное кресло передъ каминомъ. Съ тѣхъ поръ, какъ исчезъ Толбойзъ, онъ словно разлюбилъ всякое общество и сталъ совершенно равнодушенъ ко всему, что прежде его интересовало. Товарищи его обмѣнивались съ нимъ плоскими шуточками по поводу его исхудалаго и блѣднаго лица. Они подозрѣвали, что тутъ должна скрываться какая-нибудь страстишка, и старались ободрить его. Они приглашали его на веселые ужины, на которыхъ провозглашали тосты за здоровье "жестокосердой красавицы". Но Робертъ не былъ расположенъ къ попойкамъ. Одна мысль завладѣла имъ вполнѣ: то было мрачное предчувствіе, что надъ домомъ его дяди виситъ черная туча и что по его знаку она разразится грозой и сразитъ благороднаго старика.

"Еслибъ она только послушалась предостереженій и скрылась бы", думалъ онъ не разъ. "Беру небо въ свидѣтели, что я далъ ей всѣ шансы. Зачѣмъ же она не пользуется ими и не бѣжитъ"?

Отъ времени до времени онъ получалъ извѣстія отъ сэра Майкля или Алисы. Письма молодой дѣвушки отличались лаконизмомъ и состояли обыкновенно изъ нѣсколькихъ строчекъ, въ которыхъ она извѣщала его, что отецъ былъ здоровъ, а лэди Одлей попрежнему весела.

Однажды получилъ онъ и письмо отъ мистера Марчмонта, директора школы въ Соутгэмптонѣ, который писалъ, что маленькій Джорджъ былъ живъ и здоровъ, но плохо подвигался въ ученіи, и все еще не переступилъ рубикона учащихся дѣтей -- двусложныхъ словъ. Капитанъ Молданъ приходилъ навѣстить своего внука, но не былъ допущенъ до него, согласно съ желаніемъ мистера Одлен. Затѣмъ старикъ присылалъ какіе-то пирожки и другія сладости, которыя были такъ же отвергнуты, на основаніи предосудительности этихъ веществъ въ гигіеническомъ отношеніи.

Въ концѣ февраля Робертъ получилъ письмо отъ Алисы, заставившее его сдѣлать еще шагъ впередъ на пути, по которому его влекла судьба -- отправиться снова въ тотъ домъ, изъ котораго онъ былъ какъ бы изгнанъ, но наущенію жены его дядюшки.

"Папа очень боленъ, писала Алиса: -- но, слава богу, не опасно: у него горячка, причиненная сильной простудой, и онъ долженъ оставаться въ постели.

"Пріѣзжай его навѣстить, если ты питаешь къ нему какія-нибудь родственныя чувства. Онъ уже нѣсколько разъ о тебѣ заговаривалъ и, я увѣрена, будетъ очень радъ тебя видѣть.

"Пріѣзжай поскорѣе, да не говори ничего объ этомъ письмѣ.

"Любящая тебя кузина

"Алиса."

Холодомъ обдало Роберта это письмо; какой-то непонятный ужасъ овладѣлъ имъ и онъ страшился дать себѣ въ немъ отчетъ, воплотить его въ болѣе ясный образъ.

"Правъ ли я былъ"? думалъ онъ въ первую минуту ужаса: "правъ ли я былъ, скрывая тайну своихъ сомнѣній въ надеждѣ сохранить дорогаго мнѣ человѣка отъ страданія и позора? Что мнѣ дѣлать, если увижу его больнымъ, опасно больнымъ, умирающимъ, быть можетъ, у нея на рукахъ. Что мнѣ дѣлать"?

Одно было ясно: ему слѣдовало, не теряя ни минуты, спѣшить въ Одлей-Кортъ. Онъ уложилъ свой чемоданъ, вскочилъ въ кэбъ и уже былъ на желѣзной дорогѣ черезъ часъ послѣ полученія письма отъ Алисы.

Огоньки уже мелькали въ окнахъ деревенскихъ домиковъ, когда Робертъ подходилъ къ Одлей-Корту. Онъ оставилъ свой чемоданъ у станціоннаго смотрителя и отправился скорыми шагами по аллеѣ, которая вела къ дому его дяди. Деревья простирали надъ нимъ свои обнаженные сучьи, колеблемые вѣтромъ. Посреди полумрака они казались какими-то гигантами, великанами, какими-то страшными призраками, размахивавшими руками и знаками побуждавшими Роберта поспѣшить къ дядѣ. Длинная аллея, такая свѣтлая и прекрасная, когда липы устилали землю своимъ бѣлымъ цвѣтомъ и вѣтеръ развѣвалъ по воздуху розовые листья, была какъ-то страшно мрачна и непривѣтлива въ эту скучную пору года, отдѣляющую веселые рожественскіе холода отъ благоухающей весны, въ эту пору года, когда вся природа спитъ, ожидая сигнала общему возрожденію.

Какое-то мрачное предчувствіе вкралось въ душу Роберта, когда онъ подошелъ къ дому дяди. Сэръ Майкль всегда былъ для него вторымъ отцомъ, благороднымъ другомъ и разумнымъ совѣтникомъ. Поэтому самое теплое чувство, которое питалъ Робертъ, была привязанность къ старику-баронету. Но эта благодарность и любовь такъ сроднились съ его натурой, что онъ ихъ очень рѣдко высказывалъ на словахъ, и потому никто и не догадывался, сколько любви было скрыто въ этомъ человѣкѣ, поражавшемъ своею внѣшнею холодностью.

"Что сдѣлается съ этимъ старымъ домомъ, если умретъ мой дядя"? думалъ Робертъ: "станутъ ли жить чужіе люди въ этихъ милыхъ, родныхъ комнатахъ?"

Ему больно было вспомнить, что рано или поздно долженъ наступить день, когда эти дубовыя ставни затворятся на время и солнце не станетъ освѣщать своими лучами любимыхъ имъ комнатъ; больно ему было вспомнить объ этомъ, ибо горестна мысль о скоротечности времени, впродолженіе котораго даже сильные міра сего могутъ наслаждаться всѣми земными благами. Удивительно ли послѣ этого, что нѣкоторые странники останавливаются и засыпаютъ на жизненномъ пути, считая излишнимъ уставать и продолжать путь, который никуда не ведетъ? Удивительно ли, что съ тѣхъ поръ, какъ слово христово проповѣдуется на землѣ, на ней не переводились квіетисты? Удивительно ли, что мы встрѣчаемъ въ иныхъ людяхъ столько терпѣнія, столько покорности судьбѣ и спокойнаго ожиданія будущаго? Нѣтъ, скорѣе удивительно, что находятся люди, работающіе для славы, а не для блаженнаго сознанія, что исполнили свой долгъ! Еслибъ Робертъ Одлей жилъ во времена Ѳомы Кемпійскаго, онъ навѣрно удалился бы въ пустыню или глухой лѣсъ и тамъ проводилъ бы все свое время въ мирномъ подражаніи знаменитому автору "Подражаніе Христу". Но и Фиг-Три-Кортъ былъ въ своемъ родѣ довольно пріятною, уединенною кельею, въ которой вмѣсто часослова, мнѣ стыдно сказать, красовались романы Поль-де-Кока и Дюма-сына. Грѣхи Роберта Одлея были только отрицательные, и потому ихъ очень легко было бы перемѣнить на отрицательныя же добродѣтели.

Входя въ ворота, Робертъ замѣтилъ, что въ длинномъ ряду окопъ свѣтилось одно только, именно круглое окно въ комнатѣ его дяди. Когда послѣдній разъ онъ видѣлъ этотъ домъ, онъ былъ полонъ веселыхъ гостей, окна всѣ были залиты свѣтомъ. Теперь же эта громадная махина стояла мрачная, пустынная, словно какой-нибудь брошенный, старинный замокъ въ уединенномъ лѣсу.

Слуга, отворившій дверь, просіялъ отъ радости, узнавъ племянника своего барина.

-- Сэръ Майклъ хоть нѣсколько повеселѣетъ, увидѣвъ васъ, сказалъ онъ, вводя молодаго человѣка въ библіотеку, гдѣ пылалъ каминъ, но гдѣ казалось какъ-то мрачно и пусто, такъ-какъ баронетъ не сидѣлъ тутъ по обыкновенію въ своемъ любимомъ креслѣ.-- Прикажете подать вамъ сюда обѣдать, прежде чѣмъ вы сойдете внизъ? спросилъ слуга.-- Миледи и миссъ Одлей во время болѣзни барина обѣдаютъ рано, но я могу вамъ принесть все, что прикажете.

-- Я ничего не буду ѣсть, прежде чѣмъ не повидаюсь съ дядюшкою, отвѣчалъ Робертъ:-- т. е. если я могу его тотчасъ же видѣть. Я надѣюсь, онъ не такъ боленъ, чтобы не могъ меня принять? прибавилъ онъ съ безпокойствомъ.

-- О, нѣтъ, сэръ, онъ не такъ уже боленъ, а главное -- опустился духомъ. Пожалуйте. И онъ проводилъ Роберта по дубовой лѣстницѣ въ осьмиугольную комнату, въ которой, пять мѣсяцевъ тому назадъ, Джорджъ Толбойзъ такъ долго засмотрѣлся на портретъ леди Одлей. Теперь картина была окончена и висѣла на почетномъ мѣстѣ противъ окна, между Клодами, Пуссенами и Вуверманами, колоритъ которыхъ совершенно терялся передъ блестящими красками современнаго художника. Свѣтлое лицо миледи выглядывало изъ-за блестящаго вѣнца золотистыхъ волосъ, съ какою-то насмѣшливою улыбкою. Робертъ кинулъ взоръ на знакомую картину и минуты черезъ двѣ, пройдя будуаръ и уборную миледи, вошелъ въ спальню сэра Майкля. Баронетъ спокойно спалъ на роскошной кровати; его мужественная рука покоилась въ нѣжной ручкѣ миледи. Алиса сидѣла на низенькомъ стулѣ передъ пылавшимъ огнемъ въ каминѣ. Эта роскошная спальня была бы отличнымъ сюжетомъ для эффектной картины. Macсивная, мрачная мебель, блестѣвшая однако кое-гдѣ позолотой, тысяча бездѣлушекъ, поражавшихъ не столько богатствомъ, какъ изящнымъ вкусомъ, наконецъ граціозныя фигуры обѣихъ женщинъ и величественная спящая фигура старика -- все это заслуживало кисти художника.

Люси Одлей, съ ея золотистыми волосами, въ безпорядкѣ окаймлявшими задумчивое, грустное лицо, въ легкомъ, кисейномъ платьѣ, гладкими складками ниспадавшемъ до полу и подпоясанномъ агатовымъ поясомъ, могла бы служить великолѣпною моделью для одной изъ средневѣковыхъ святыхъ, украшающихъ мрачные своды древнихъ соборовъ. А какой святой мученикъ тѣхъ же среднихъ вѣковъ могъ имѣть болѣе блаженное выраженіе лица, чѣмъ этотъ старикъ, котораго серебристая борода покоилась на толковомъ одѣялѣ парадной постели? Робертъ остановился на порогѣ комнаты, боясь разбудить дядю. Обѣ женщины слышали его шаги, и подняли головы, чтобъ посмотрѣть, кто вошелъ. Прелестное лицо миледи казалось еще прелестнѣе отъ выраженія искренняго безпокойства о больномъ; но лишь она узнала Роберта, какъ страшно поблѣднѣла, и прекрасныя черты ея исказились.

-- Мистеръ Одлей! воскликнула она слабымъ, дрожащимъ голосомъ.

-- Тс! шепнула Алиса:-- вы разбудите папа. Какъ вы добры, Робертъ, что пріѣхали, прибавила она, показывая знакомъ молодому человѣку, чтобы онъ сѣлъ подлѣ кровати. Онъ повиновался и помѣстился у ногъ больнаго, прямо противъ миледи, сидѣвшей у изголовья. Онъ долго и пристально смотрѣлъ на лицо спящаго баронета, потомъ устремилъ свой взоръ на леди Одлей, которая мало-по-малу приходила въ себя отъ смущенія, причиненнаго его приходомъ.

-- Онъ не былъ опасно боленъ? спросилъ Робертъ шопотомъ.

-- Нѣтъ, ничего не было опаснаго, отвѣчала леди Одлей, не спуская глазъ съ мужа:-- но все же мы очень-очень безпокоились.

Робертъ продолжалъ пристально смотрѣть на ея блѣдное лицо.

"Она таки взглянетъ на меня" подумалъ онъ: "я заставлю ее посмотрѣть мнѣ прямо въ глаза, и я, какъ всегда, прочту всѣ ея мысли. Она узнаетъ, какъ глупо притворяться передо мною."

Онъ нѣсколько времени молчалъ, прежде чѣмъ исполнить задуманное. Тишина въ комнатѣ прерывалась только дыханіемъ больнаго, боемъ часовъ и трескомъ дровъ въ каминѣ.

-- Я ни мало не сомнѣваюсь, что вы безпокоились, леди Одлей, сказалъ наконецъ Робертъ, смотря ей прямо въ глаза, которые она подняла на него съ удивленіемъ.-- Нѣтъ никого на свѣтѣ, кому бы жизнь дяди была такъ дорога, какъ вамъ. Ваше счастіе, благосостояніе, безопасность -- все зависитъ отъ его жизни.

Слова эти онъ произнесъ такъ тихо, что Алиса, сидѣвшая на другой сторонѣ комнаты, никакъ не могла ихъ разслышать.

Глаза Роберта и леди Одлей встрѣтились; въ глазахъ послѣдней свѣтилось торжество.

-- Я это знаю, сказала она: -- тѣ, кто хотятъ поразить меня, должны поразить и его. И она указала рукой на спящаго. Она попрежнему смотрѣла на Роберта, словно она вызывала его на бой своими голубыми глазами и спокойною, великолѣпною улыбкою, той самой улыбкой, которую художникъ изобразилъ на портретѣ миледи.

Робертъ отвернулся и закрылъ глаза рукою; это смутило леди Одлей и возбудило въ высшей степени ея любопытство. "Смотритъ онъ на нее, или задумался, и если задумался, то о чемъ?" спрашивала она себя.

Робертъ сидѣлъ уже съ часъ у кровати баронета, когда старикъ наконецъ проснулся и очень ему обрадовался.

-- Это очень мило съ твоей стороны, Бобъ, сказалъ онъ.-- Я много думалъ о тебѣ во время моей болѣзни. Вы должны быть съ Люси друзьями. Вы должны, сударь, пріучиться видѣть въ ней свою тётку, хотя молодую и прелестную; и... и ты понимаешь, а?

Робертъ пожалъ руку дяди и съ грустью опустилъ глаза.

-- Я васъ понимаю, сэръ, отвѣчалъ онъ спокойно:-- и я вамъ даю честное слово, что я застрахованъ отъ чаръ миледи. Она это знаетъ не хуже меня.

При этихъ словахъ Люси сдѣлала какую-то граціозную гримаску.

-- Ахъ, глупый Робертъ, воскликнула она: -- вы все берете за серьёзное. Если я боялась быть слишкомъ молодой тёткой для такого племянника, то это изъ боязни сплетней, а не...

Она на минуту остановилась въ нерѣшительности, и этимъ избѣгла окончить фразу, такъ-какъ въ комнату вошелъ деревенскій лекарь г. Досонъ, у котораго она прежде жила. Онъ послушалъ пульсъ больнаго и сдѣлалъ ему два или три вопроса; потомъ, объявивъ, что баронету гораздо лучше, онъ сказалъ нѣсколько словъ Алисѣ и леди Одлей, и вышелъ изъ комнаты. Робертъ всталъ и проводилъ его до дверей.

-- Я вамъ посвѣчу на лѣстницѣ, сказалъ онъ, взявъ свѣчку.

-- Нѣтъ, нѣтъ, мистеръ Одлей, пожалуйста не безпокойтесь, воскликнулъ лекарь: -- я знаю очень хорошо дорогу.

Робертъ настоялъ на своемъ. Когда они вошли въ осьмиугольную комнату, адвокатъ остановился и закрылъ за собою дверь.

-- Затворите, пожалуйста, другую дверь, мистеръ Досонъ, сказалъ Робертъ, указывая на дверь, выходившую на лѣстницу.-- Мнѣ нужно поговорить съ вами наединѣ.

-- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ лекарь, исполняя желаніе Роберта:-- но если вы безпокоитесь о вашемъ дядѣ, мистеръ Одлей, то успокоитесь. Опасности нѣтъ никакой. Въ противномъ случаѣ я тотчасъ бы телеграфировалъ домашнему вашему доктору.

-- Я увѣренъ, что вы исполнили бы вашъ долгъ, серьёзно сказалъ Робертъ.-- Но я хочу съ вами говорить не о дядѣ, а спросить кое-что о совершенно другомъ лицѣ.

-- Неужели?

-- Да, да, о тои, кто жила когда-то у васъ подъ именемъ Люси Грээмъ, а теперь называется леди Одлей.

Мистеръ Досонъ посмотрѣлъ на Роберта съ удивленіемъ.

-- Извините меня, мистеръ Одлей, сказалъ онъ:-- но вы, конечно, не можете ожидать, чтобы я отвѣчалъ на ваши вопросы, безъ позволенія сэра Майкля. Я не могу понять, какія причины могутъ побудить васъ предложить мнѣ подобные вопросы, то-есть я разумѣю благородныя причины. И онъ строго посмотрѣлъ на молодаго человѣка, какъ бы говоря: вы влюбились въ вашу хорошенькую тётушку и теперь хотите втянуть меня въ какую нибудь штуку, но этому не бывать.-- Я всегда уважалъ эту женщину, какъ миссъ Грээмъ, прибавилъ онъ:-- а теперь какъ леди Одлей уважаю ее вдвое болѣе, не потому, что она важная барыня, а потому, что она жена одного изъ благороднѣйшихъ людей на свѣтѣ.

-- Вы не можете уважать моего дядю болѣе меня, возразилъ Робертъ: -- я не имѣю никакихъ безчестныхъ видовъ, дѣлая вамъ эти вопросы, и потому вы должны мнѣ на нихъ отвѣчать.

-- Долженъ! воскликнулъ съ негодованіемъ мистеръ Досонъ.

-- Да, вы -- другъ моего дяди. Въ вашемъ домѣ онъ встрѣтился съ женщиною, сдѣлавшеюся потомъ его женою. Она называла себя, кажется, сиротою и, плѣнивъ его своею красотою, возбудила сожалѣніе къ своему несчастному положенію. Она сказала ему, что она одна на свѣтѣ, одинокая, безъ родныхъ и друзей. Не такъ ли? Вотъ все, что я знаю объ ея прошедшей жизни.

-- Какая причина заставляетъ васъ стараться узнать болѣе? спросилъ лекарь.

-- Страшная причина, сказалъ Робертъ Одлей: -- впродолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ меня терзаютъ подозрѣнія и сомнѣнія, отравляющія мою жизнь. Они усиливаются съ каждымъ днемъ и ихъ нельзя уничтожить площадными софизмами, которыми люди любятъ себя обманывать, чтобы не вѣрить тому, чему они не хотятъ и бояться вѣрить. Я не думаю, чтобы женщина, носящая имя моего дяди, достойна быть его женою. Конечно, я могу ошибаться и дай-то Богъ, чтобы я ошибался. Но въ этомъ случаѣ никогда такія страшныя улики не обвиняли невиннаго человѣка. Я хочу или уничтожить мои сомнѣнія, или добиться ясныхъ доказательствъ въ дѣйствительности моихъ подозрѣніи. А это сдѣлать я могу, только подробно и обстоятельно прослѣдивъ жизнь жены моего дяди за послѣдніе шесть лѣтъ. Сегодня 24 февраля 1859 года. Я хочу знать все, что было съ нею отъ февраля 1853 года до сей минуты.

-- И васъ побуждаютъ къ этому благородныя причины?

-- Да, я хочу очистить ее отъ ужаснаго подозрѣнія.

-- Которое существуетъ только въ вашемъ умѣ?

-- И въ умѣ еще одного человѣка.

-- Могу я спросить имя этого человѣка?

-- Нѣтъ, мистеръ Досонъ, рѣшительно сказалъ Робертъ.-- Я не могу открыть вамъ ничего болѣе. Я въ большей части вещей -- самый нерѣшительный человѣкъ, но тутъ я обязанъ дѣйствовать рѣшительно. Повторяю еще разъ, я долженъ узнать исторію жизни Люси Грээмъ. Если вы откажетесь мнѣ помочь въ этомъ, на сколько вы можете, то я найду другихъ помощниковъ. Я буду принужденъ наконецъ рѣшиться на горькую для меня необходимость, спросить у моего дяди то, что вы не хотите мнѣ сказать.

-- Я не могу выразить, какъ вы меня удивили и испугали, мистеръ Одлей, сказалъ Досонъ, послѣ нѣкотораго молчанія.-- Но я такъ мало могу вамъ сообщить о прежней жизни леди Одлей, что скрывать это было бы глупымъ упрямствомъ. Я всегда считалъ жену вашего дяди одною изъ самыхъ прелестныхъ женщинъ, и никакъ не могу разстаться съ этимъ убѣжденіемъ. Вы хотите прослѣдить ея жизнь за шесть послѣднихъ лѣтъ?

-- Да.

-- Она вышла замужъ за вашего дядю въ іюнѣ 1857-го года. Она передъ этимъ прожила у меня тринадцать мѣсяцевъ, поступивъ ко мнѣ 14-го мая 1856 года.

-- И она пріѣхала къ вамъ?

-- Изъ какой-то школы въ Брамптонѣ. Рекомендація содержательницы этой школы, мистриссъ Винцентъ, побудила меня принять миссъ Грээмъ въ мое семейство, не зная ничего объ ея прежней жизни.

-- Видали вы эту мистриссъ Винцентъ?

-- Нѣтъ. Я напечаталъ въ газетахъ, что ищу гувернантку, и миссъ Грээмъ предложила мнѣ свои услуги. Она писала, чтобы я обратился за свѣдѣніями о ней къ мистриссъ Винцентъ, содержательницѣ школы, въ которой она была младшей учительницей. Я очень обрадовался, что мнѣ не нужно было терять времени и ѣхать въ Лондонъ, для собранія справокъ о молодой дѣвушкѣ. Отъискавъ имя мистриссъ Винцентъ въ адресной книгѣ (это доказывало, что она отвѣтственное лицо), я написалъ ей письмо. Отвѣтъ ея былъ вполнѣ удовлетворительный. Но ея словамъ, миссъ Люси Грээмъ была прилежная и совѣстливая дѣвушка, способная какъ нельзя лучше исполнять должность гувернантки. Я положился на эту рекомендацію и никогда не имѣлъ причины раскаиваться. Вотъ, мистеръ Одлей, все, что я могу вамъ сказать.

-- Вы можете дать мнѣ адресъ этой мистриссъ Винцентъ? спросилъ Гобертъ, вынимая свой бумажникъ.

-- Съ большимъ удовольствіемъ. Она тогда жила въ Брамптонѣ, Кресцент-Вилла, No 9-й.

-- Ну, да, пробормоталъ Робертъ, вдругъ вспоминая что-то: -- Кресцент-Вилла -- я слышалъ этотъ адресъ отъ самой леди Одлей. Въ прошломъ сентябрѣ эта барыня телеграфировала женѣ моего дядѣ. Она была больна, кажется, умирала и просила леди Одлей пріѣхать къ ней. Но ее никакъ не могли отъискать, потому что она переѣхала на новую квартиру.

-- Неужели? Леди Одлей никогда мнѣ объ этомъ не говорила.

-- Да, но это случилось, когда я гостилъ здѣсь. Благодарствуйте, мистеръ Досонъ, за то, что вы мнѣ такъ любезно и откровенно сообщили. Мнѣ теперь ясна жизнь леди Одлей за послѣдніе два съ половиною года. Но все еще остаются темные три года. Я долженъ непремѣнно узнать, что дѣлала она въ это время, чтобы очистить ее отъ страшнаго подозрѣнія. До свиданія.

Робертъ пожалъ руку доктору и возвратился въ комнату дяди. Прошло около четверги часа съ тѣхъ поръ, каѣъ онъ изъ нея вышелъ. Сэръ Майкль снова уснулъ и заботливая рука миледи опустила занавѣсы его кровати и загородила лампу ширмочкою. Алиса и леди Одлей пили чай въ будуарѣ рядомъ съ той комнатой, въ которой Робертъ разговаривалъ съ мистеромъ Досономъ.

Люси Одлей съ безпокойствомъ слѣдила за Робертомъ, когда онъ прошелъ мимо въ комнату дяди и возвратился назадъ. Она была ребячески мила среди этого изящнаго фарфора и блестящаго серебра. Право, мнѣ кажется, хорошенькая женщина никогда не бываетъ такъ очаровательна, какъ за чайнымъ столомъ. Это самое женское, самое хозяйственное изъ ея занятій, сообщаетъ ей какую-то магическую прелесть! Изъ-за облаковъ пара, поднимающагося изъ кипящей жидкости, въ которую она опускаетъ чудесныя травы, тайна которыхъ только ей одной извѣстна, она кажется какою-то домашнею феей, расточительницей благъ. За чайнымъ столомъ она всемогуща и недосягаемо-велика. Что смыслятъ мужчины въ тайнѣ составленія этого напитка? Какъ неловки они, когда вздумаютъ помогать великой жрицѣ въ ея священнодѣйствіи, какъ по-медвѣжьи берутся они за чайникъ, того и ждешь, что они уронятъ его на чашки, или обварятъ бѣлыя ручки жрицы. Изгнать изъ употребленія чайный столъ -- значило бы лишить женщину одного изъ ея законныхъ правъ на владычество надъ смертными. Подчивать вашихъ гостей напиткомъ, приготовленнымъ экономкой и разносимымъ на подносахъ лакеями, значило бы уничтожить одинъ изъ самыхъ прелестныхъ, общественныхъ обрядовъ и замѣнить его оффиціальною раздачею дневныхъ порцій. Представьте себѣ женщину, достигшую равной съ мужчиной степени умственнаго развитія -- женщину, незаботящуюся о кринолинѣ, нестарающуюся быть хорошенькою и нравиться всѣмъ -- женщину, нелюбящую веселой болтовни за чайнымъ столомъ и сплетенъ, часто доставляющихъ отраду и мужчинамъ -- представьте себѣ все это, и вы увидите, какое скучное, будничное существованіе пришлось бы тогда влачить мужчинамъ.

Миледи по счастью не была изъ числа такихъ женщинъ. Брильянтъ на ея бѣломъ пальчикѣ поминутно сверкалъ то тамъ, то сямъ между безконечными приборами ея сервиза, и ея дивная головка склонялась надъ индійскимъ чайнымъ ящичкомъ съ такимъ озабоченнымъ видомъ, какъ будто жизнь не представляла болѣе высокой цѣли, чѣмъ приготовленіе этого душистаго напитка.

-- Вы выпьете чашку чаю съ нами, мистеръ Одлей? сказала она, держа чайникъ на воздухѣ и обращаясь къ Роберту, остановившемуся у дверей.

-- Если позволите.

-- Да вы, можетъ быть, не обѣдали? Не приказать ли мнѣ подать вамъ чего нибудь посущественнѣе этого печенія и тонкихъ, какъ бумажки, бутербродовъ?

-- Нѣтъ, благодарю васъ, леди Одлей. Я позавтракалъ только-что передъ отъѣздомъ. Я попрошу только чашку чаю.

Онъ сѣлъ къ столу и бросилъ косвенный взглядъ на Алису, которая держала въ рукахъ книгу и, повидимому, очень углубилась въ чтеніе. На смуглыхъ ея щекахъ не замѣтно было обычнаго румянца, и молодая дѣвушка, очевидно, старалась сдерживать обычную живость своихъ манеръ. "Это потому, что отецъ боленъ", подумалъ Робертъ.

-- Алиса, душа моя, ты очень нехороша на взглядъ, сказалъ наконецъ молодой адвокатъ, нѣсколько минутъ не сводя съ нея глазъ.

Миссъ Одлей пожала плечами, но не удостоила его взгляда.

-- Можетъ быть, отвѣтила она презрительно, не отрывая глазъ отъ книги.-- Но что жь до того? Я становлюсь философомъ твоей школы, Робертъ Одлей. Что жь до того? Кому какое дѣло, здорова ли я или нѣтъ?

"Вотъ горячка-то", подумалъ молодой адвокатъ. Онъ всегда догадывался, что кузина начинаетъ сердиться, когда она называла его: Робертъ Одлей.

-- Зачѣмъ же сердиться на человѣка за то, что онъ дѣлаетъ учтивый вопросъ? возразилъ онъ тономъ упрека.-- Что же касается до твоего мнѣнія, что будто бы никто не заботится о твоемъ здоровьѣ, то позволь тебѣ сказать, что это -- глупость. Я забочусь (миссъ Одлей просвѣтлѣла, улыбка мелькнула на ея устахъ), сэръ Генри Тауерсъ заботится.

Миссъ Одлей нахмурила брови и снова углубилась въ чтеніе.

-- Что ты тамъ читаешь, Алиса? спросилъ Робертъ послѣ нѣкотораго молчанія, впродолженіе котораго онъ задумчиво мѣшалъ ложкой свой чай.

-- Перемѣны и случайности.

-- Романъ?

-- Да.

-- Кѣмъ написанъ?

-- Авторомъ -- Ошибки и преступленія, отвѣтила Алиса, не переставая читать.

-- Интересный?

Миссъ Одлей сдѣлала гримаску и пожала плечами.

-- Не особенно.

-- Такъ, я думаю, ты могла бы вести себя поприличнѣе и не читать книгу, когда передъ тобой сидитъ твой двоюродный братъ, довольно серьёзно замѣтилъ мистеръ Одлей:-- особенно, когда онъ завтра же утромъ уѣзжаетъ.

-- Завтра утромъ! воскликнула миледи, внезапно поднявъ голову. Хотя радостное выраженіе, которое леди Одлей не могла скрыть, мелькнуло на ея лицѣ съ быстротою молніи, однако оно не ускользнуло отъ Роберта.

-- Да, отвѣтилъ онъ:-- я принужденъ ѣхать завтра по обязанности въ Лондонъ, но я возвращусь на слѣдующій день и останусь здѣсь, если вы согласны, до выздоровленія дяди.

-- Но вѣдь вы не серьёзно о немъ безпокоитесь? съ испугомъ спросила миледи.-- Вы не думаете, чтобъ онъ былъ опасно боленъ?

-- Нѣтъ, возразилъ Робертъ.-- Слава-богу, нѣтъ никакого повода опасаться.

Миледи впродолженіе нѣсколькихъ минутъ сидѣла молча, задумчиво поглядывая на пустыя чашки.

-- Но вы такъ долго бесѣдовали съ мистеромъ Досономъ, замѣтила она послѣ этого краткаго молчанія,-- Я даже совсѣмъ перепугалась. Неужели вы все это время говорили о сэрѣ Майклѣ?

-- Нѣтъ, не все время.

Миледи снова устремила свой взглядъ на. чашки.

-- О чемъ же это вы могли бесѣдовать съ мистеромъ Досономъ? Что могъ онъ вамъ разсказать, или вы ему? Вѣдь вы другъ друга совсѣмъ не знаете.

-- Положимъ, что мистеръ Досонъ просилъ у меня совѣта по одному тяжебному дѣлу.

-- По какому дѣлу? съ любопытствомъ воскликнула леди Одлей.

-- Разсказавъ вамъ о немъ, я бы нарушилъ основное правило нашего сословія.

Миледи закусила губу и замолчала. Алиса бросила книгу и вперила глаза въ задумчивое лицо Роберта. Онъ отъ времени до времени пытался поддерживать съ нею разговоръ, но было видно, что онъ каждый разъ долженъ былъ превозмочь себя, чтобы разсѣять мечты, недававшія ему покоя.

-- Ну, право же, Робертъ Одлей, ты очень пріятный собесѣдникъ, воскликнула, наконецъ, Алиса, когда ея маленькій запасъ терпѣнія истощился передъ двумя тщетными попытками поднять разговоръ.-- Можетъ быть, въ слѣдующій разъ, когда ты пріѣдешь въ Кортъ, ты потрудишься привести съ собою и свою голову, а то ты, кажется, забылъ ее гдѣ-то въ Темплѣ. Ты никогда не отличался живостью, но теперь ты сталъ невыносимъ. Вы, кажется, влюблены, мистеръ Одлей, и думаете о достойномъ предметѣ вашей любви.

Въ эту минуту онъ думалъ о Кларѣ Толбойзъ, о ея прелестномъ лицѣ, поражавшемъ неописанною грустью, о ея вдохновенныхъ словахъ. Онъ какъ теперь видѣлъ ея сверкающіе глаза, слышалъ ея торжественный вопросъ: "кто изъ насъ двоихъ найдетъ убійцу моего брата, вы или я?" И онъ въ эту минуту былъ въ Эссексѣ, въ той самой деревенькѣ, изъ которой, по его разсчетамъ, Джорджъ никогда не удалялся. Онъ былъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ прервалась жизнь его друга такъ внезапно, какъ прерывается разсказъ, когда закроютъ книгу. И могъ ли онъ теперь остановиться на пути изслѣдованія, разъ имъ начатаго? Могъ ли онъ остановиться теперь изъ-за какихъ бы то ни было соображеній? Остановиться, когда въ сердцѣ его былъ запечатлѣнъ этотъ убитый горемъ образъ, когда въ устахъ его еще раздавались звуки этого отчаяннаго воззванія? Нѣтъ, тысяча разъ нѣтъ!