Просьба Фебы.
Отношенія между леди Одлей и ея падчерицей были такъ же холодны, какъ и вовремя веселыхъ рождественскихъ праздниковъ. Не было прямаго раздора между обѣими женщинами, только изрѣдка маленькія вспышки обнаруживали сдержанную вражду. Алиса предпочла бы открытую войну такому вооруженному нейтралитету. Она не могла сносить милой улыбки или звонкаго смѣха, которымъ леди Одлей встрѣчала ея откровенныя выходки. Будь у леди Одлей характеръ менѣе скрытный, сильное столкновеніе между нею и Алисой было бы неминуемо, и за нимъ послѣдовало бы раскаяніе и весьма вѣроятно сближеніе и примиреніе. Но миръ бываетъ только послѣ войны, а леди Одлей уклонялась отъ боя, и въ душѣ обѣихъ всѣ маленькія непріятности скоплялись и росли до того, что наконецъ образовали между ними непроходимую пропасть.
Хорошо еще, что въ большомъ старомъ домѣ было довольно просторно: Алиса и ея красавица-мачиха могли не стѣснять другъ друга. У леди Одлей была своя половина, отдѣланная, какъ уже сказано, со всевозможною роскошью и комфортомъ. У миссъ Одлей были свои комнаты въ противоположномъ концѣ дома, своя лошадка, свой водолазъ, карандаши и краски, и съ ними проводила она время, если не счастливо, то спокойно и безъ скуки. Разумѣется, такое открытое, прямое существо какъ Алиса не могло быть счастливымъ въ душной атмосферѣ Одлей-Корта. Ея отецъ совершенно измѣнился; дорогой ея отецъ, надъ которымъ она когда-то царила съ неограниченною властью балованнаго ребёнка, теперь покорился добровольно другому игу. Вліяніе леди Одлей на мужа возрастало постепенно, и Алиса видѣла съ сожалѣніемъ, какъ мачиха понемногу увлекала отца, пока, наконецъ, переманила его на другой край пропасти, отдѣлявшей ее отъ Алисы, и онъ хладнокровно смотрѣлъ какъ будто издали на когда-то обожаемую, единственную дочь свою.
Алиса чувствовала, что потеряла прежняго отца. Чудная улыбка, увлекательныя манеры, сладкія рѣчи леди Одлей сдѣлали свое дѣло, и сэръ Майклъ сталъ смотрѣть на дочь, какъ на избалованную, капризную дѣвочку, которая нарочно старалась оскорбить его дорогую жену.
Алиса очень хорошо все это видѣла и переносила свою участь какъ могла. Горько было прекрасной юной наслѣдницѣ, въ распоряженіи которой было множество прислуги, лошадей и собакъ, не имѣть ни одной души, кому бы повѣрить свое тайное горе.
"Еслибъ Бобъ былъ на что нибудь годенъ, я бы разсказала ему, какъ я несчастна" -- думала она: "но надѣяться на утѣшеніе со стороны Боба, все равно, что ждать сочувствія отъ Цезаря".
Въ этотъ пасмурный мартовскій вечеръ сэръ Майклъ исполнилъ желаніе своей прелестной няньки и пошелъ спать въ началѣ десятаго. Трудно было бы представить себѣ уголокъ болѣе уютный въ такую погоду, чѣмъ спальня баронета. Окна и массивная постель были задернуты пышными занавѣсками темно-зеленаго бархата. Дрова весело пылали въ обширномъ каминѣ. Маленькая лампочка горѣла на ночномъ столикѣ и подлѣ нея заботливыми ручками хозяйки были разложены всѣ новѣйшіе журналы и газеты, на случай если больной пожелаетъ почитать что нибудь на ночь.
Леди Одлей посидѣла минутъ десять у кровати мужа, толкуя объ этомъ непонятномъ дѣлѣ -- помѣшательствѣ Роберта Одлея; потомъ встала и пожелала баронету спокойной ночи. Она опустила абажуръ на лампѣ, чтобъ свѣтъ не мѣшалъ больному, и сказала, уходя:
-- Я оставляю васъ отдохнуть, постарайтесь заснуть; я на всякій случай приготовила на столикѣ книги и журналы, если вы вздумаете почитать. Я оставлю дверь открытою; если вамъ что понадобится, то только кликните меня, я услышу.
Выйдя изъ комнаты, леди Одлей прошла чрезъ свою туалетную въ будуаръ, гдѣ весь вечеръ сидѣла съ мужемъ.
Утонченная женская роскошь виднѣлась здѣсь во всемъ. Открытое, изящной работы, фортепьяно было завалено музыкальными произведеніями лучшихъ композиторовъ. Мольбертъ, съ набросаннымъ видомъ парка, стоялъ подлѣ окна, свидѣтельствуя о талантѣ леди Одлей къ рисованію. Кружева, шелкъ и бархатъ самыхъ нѣжныхъ цвѣтовъ покрывали роскошную мебель. Въ двухъ противоположныхъ углахъ, зеркала, искусно поставленныя подъ угломъ, отражали въ безчисленныхъ видахъ прекрасный образъ хозяйки, самый изящный предметъ въ этой прелестной комнатѣ.
Среди всего этого блеска и роскоши, леди Одлей прилегла на низенькій диванчикъ передъ каминомъ и задумалась.
Какой великолѣпный сюжетъ для эффектной картины представляла эта комната. На первомъ планѣ миледи, полулежа на диванчикѣ, облокотившись одною рукою на колѣни, и освѣщенная розовымъ свѣтомъ огня, подъ лучами котораго ослѣпительно блестѣли ея золотистыя кудри. Прелестная сама по себѣ, миледи была еще прелестнѣе, окруженная всѣми роскошами ея будуара. Вездѣ виднѣлись на роскошныхъ этажеркахъ и столикахъ золотые кубки работы Бенвенуто Челини, мраморныя статуетки, золоченыя корзинки съ цвѣтами, севрскія чашки съ портретами Лудовика XIV, Лавальеръ, Дюбари, великолѣпныя картины, зеркала въ дорогихъ рамкахъ. Все, что можно купить за деньги, все, чѣмъ гордится искусство, было собрано въ этой комнатѣ для забавы женщины, теперь грустно прислушивавшейся къ свисту вѣтра и шуму падающихъ листьевъ.
Я бы сталъ развивать очень избитую истину, еслибъ принялся теперь проповѣдывать противъ роскоши и красоты, только потому, что миледи въ этой богато-убранной комнатѣ чувствовала себя гораздо несчастнѣе многихъ голодныхъ работницъ, дрожащихъ отъ холода на своихъ чердакахъ. Ея несчастье не могло найти себѣ утѣшенія въ роскоши и богатствѣ, но оно было совершенно особаго рода, и потому я не могу воспользоваться этимъ случаемъ и прославлять бѣдность, противополагая его богатству. Издѣлія Бенвенуто-Челини и севрскій порселенъ не могли доставитъ ей счастья, потому что она болѣе не была невиннымъ созданіемъ, радующимся всякой бездѣлицѣ. Владѣй она этимъ аладиновымъ дворцомъ шесть-семь лѣтъ тому назадъ, и она была бы совершенно счастлива. Но теперь она вышла изъ ряда легкомысленныхъ, но невинныхъ созданій, жаждущихъ только удовольствія; она углубилась въ лабиринтъ преступленій и ужасовъ и всѣ прелести, окружающія ея, могли ей доставить развѣ толко одно удовольствіе -- дикое удовольствіе бросить ихъ на полъ и растоптать въ порывѣ безсильнаго отчаянія.
Были, конечно, вещи, которыя могли принести ей бѣшеную радость. Еслибъ Робертъ Одлей, ея безжалостный врагъ, ея гонитель, лежалъ мертвый въ сосѣдней комнатѣ, она бы съ дикимъ смѣхомъ смотрѣла на его гробъ. Какое удовольствіе было возможно Лукреціи Борджіи и Катеринѣ Медичи, когда онѣ перешли страшную границу, отдѣляющую невинность отъ преступленія? Конечно, одно удовольствіе мести! Съ какимъ горькимъ презрѣніемъ, навѣрное, смотрѣли онѣ на мелкія страстишки и ошибки обыкновенныхъ людей. Быть можетъ, онѣ гордились своею преступностью, ставившею ихъ во главѣ всѣхъ преступниковъ.
Сидя въ уединенной комнатѣ и устремивъ глаза на горящіе уголья, миледи, быть можетъ, думала о многомъ и кромѣ страшной дѣйствительности. Она, быть можетъ, думала о далекихъ годахъ своего дѣтства, о своихъ дѣтскихъ невинныхъ шалостяхъ, о своемъ эгоизмѣ и женскомъ легкомысліи. Быть можетъ, она вспомнила тотъ моментъ, когда она впервые посмотрѣла въ зеркало и открыла, что она красавица, то роковое время, когда она впервые стала считать свою красоту за божественное право, которое прикроетъ всѣ ея недостатки. Вспомнила ли она тотъ день, когда эта красота впервые научила ее быть себялюбивой, жестокой, капризной, холодной къ несчастьямъ другихъ? Выводила ли она всѣ свои преступленія изъ настоящаго ихъ источника -- изъ преувеличеннаго понятія, о силѣ хорошенькаго личика? Конечно, если она мысленно прослѣдила всю свою жизнь, то горько раскаялась въ томъ днѣ, въ который ея главнѣйшія страсти взяли надъ ней верхъ, когда демоны тщеславія, себялюбія и честолюбія подали другъ другу руки и сказали: "Эта женщина -- наша раба; посмотрюсь, что она сдѣлаетъ подъ нашимъ руководствомъ."
Какъ мелки казались теперь миледи ея первыя юношескія ошибки! Какое мелкое тщеславіе, какая мелкая злоба! Унизить въ чемъ нибудь свою подругу въ школѣ, пококетничать съ женихомъ своей пріятельницы, заставить всѣхъ признать божественное право ея голубыхъ глазокъ и золотистыхъ кудрей -- вотъ въ чемъ состояли ея юношескіе грѣхи. Но какъ страшно расширилась эта узкая дорожка, какъ незамѣтно перешла она въ большую дорогу грѣха и преступленій! Миледи схватила себя за голову, словно хотѣла оторвать прелестныя свои кудри. Но и въ эту минуту дикаго отчаянія власть красоты надъ нею выказалась всего сильнѣе; она выпустила изъ рукъ свои волосы, въ безпорядкѣ окаймлявшіе ея лицо, словно сіяніемъ.
"Я не была преступна въ молодости", думала она, безсознательно устремивъ глаза на огонь. "Я была только легкомысленна. Я никому не дѣлала зла -- по-крайней-мѣрѣ намѣренно. Да, была ли я въ сущности когда нибудь дѣйствительно преступна? Всѣ преступленія я дѣлала по минутному побужденію, а не вслѣдствіе глубоко обдуманнаго плана. Я не похожу на тѣхъ женщинъ, о которыхъ я столько читала. Тѣ ночи проводили обдумывая и подготавливая планъ задуманнаго преступленія. Я бы хотѣла знать, эти женщины страдали ли такъ, какъ...."
Тутъ ея мысли смѣшались и она продолжала безсознательно смотрѣть на огонь. Вдругъ она гордо подняла голову, глаза ея дико блестѣли и вызывали кого-то на бой.
-- Ты съ ума сошелъ, Робертъ Одлей, сказала она вслухъ:-- ты съума сошелъ. Я знаю, что такое сумасшествіе. Я знаю его признаки и я тебѣ говорю, ты съ ума сошелъ.
Она снова схватилась руками за голову, словно ея мысли смущали ее и ей трудно было спокойно обдумать дѣло.
-- Смѣю ли я противиться ему? бормотала она:-- смѣю ли я? Остановится ли онъ теперь, когда зашелъ такъ далеко? Остановится ли онъ изъ боязни меня, если онъ не остановился изъ боязни причинить горе своему дядѣ? Можетъ ли его что нибудь остановить, кромѣ смерти?
Она произнесла послѣднія слова страшнымъ шопотомъ и снова съ сверкающими глазами безсознательно устремила свой взоръ на огонь.
"Я не могу обдумывать ужасы", думала она: "я не довольно умна для этого или я не довольно преступна, не довольно храбра. Еслибъ я встрѣтила Роберта Одлея, въ этомъ уединенномъ саду, какъ я..."
Ея мысли были прерваны тихимъ толчкомъ въ дверь. Она вскочила и бросилась въ близь стоявшее кресло. Отбросивъ свою прелестную голову на подушку, она взяла со стола какую-то книжку.
Какъ незначительно ни было это движеніе, но оно ясно говорило, что она была постоянно въ страхѣ и что умъ ея, несмотря на отчаянныя муки, былъ всегда наготовѣ. Оно краснорѣчивѣе всего доказывало, какою отличною актрисою была миледи. Стукъ въ дверь повторился.
-- Взойдите! восклинула леди Одлей, самымъ веселымъ тономъ.
Дверь тихо отворилась и на порогѣ показалась молодая женщина, очень просто одѣтая. Она почтительно остановилась, дожидаясь позволенія подойти къ миледи.
Это была Феба Марксъ, жена содержателя гостиницы въ Моунт-Станннигѣ.
-- Извините, миледи, что я васъ безпокою, сказала она:-- но я полагала, что могу войти прямо, не испрашивая вашего позволенія.
-- Конечно, Феба, конечно. Сними шляпу; тебѣ вѣрно очень холодно, и садись ко мнѣ поближе.
Леди Одлей указала рукой на низенькій диванчикъ, на которомъ она сама сидѣла за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ. Бывшая горничная миледи часто сиживала на немъ въ былыя времена, слушая болтовню своей барыни.
-- Сядь тутъ, Феба, повторила леди Одлей:-- сядь тутъ и разскажи мнѣ что нибудь. Я очень рада, что ты пришла сегодня. Мнѣ очень было скучно въ этомъ мрачномъ домѣ.
Миледи вздрогнула и оглянула взглядомъ роскошную комнату, которая ей казалась въ эту минуту какой-то скучною, грустною. Мрачное отчаяніе, наполнявшее ея душу, положило свой отпечатокъ и на все окружавшее ее. Она сказала правду, что была рада своей бывшей горничной. Ея легкомысленная натура влекла ее къ этой слабой женщинѣ въ минуты горя и страданія. Было какое-то тайное сочувствіе между ними; молодая служанка, точно такъ же какъ ея бывшая госпожа, была себялюбива, холодна, жестока, думала только о собственномъ интересѣ и сердилась на свою горестную судьбу. Миледи ненавидѣла Алису за ея благородную, откровенную, страстную натуру и была привязана къ своей бывшей горничной, которую она считала не лучше и не хуже себя.
Феба Марксъ исполнила приказаніе миледи, сняла шляпку и усѣлась на диванчикѣ у ея ногъ. Ея свѣтлые волосы были гладко причесаны, а простенькое суконное платье и бѣлый воротничокъ поражали своею свѣжестью.
-- Сэру Майклю, я надѣюсь, лучше, миледи? спросила она.
-- Да, Феба, ему гораздо лучше. Онъ теперь спитъ. Ты можешь затворить дверь, прибавила леди Одлей, указывая головою на открытую дверь, которая вела въ комнату сэра Майкля.
Мистриссъ Марксъ молча исполнила приказаніе и возвратилась на свое мѣсто.
-- Я очень несчастлива, Феба, сказала миледи, дрожа всѣмъ тѣломъ: -- я очень несчастлива.
-- Все тайна? спросила мистриссъ Марксъ шопотомъ.
Миледи не замѣтила этого вопроса и продолжала свои жалобы на судьбу. Она такъ долго страдала въ тайнѣ, такъ долго одна обдумывала всѣ опасности, ей грозившія, что ей было большимъ облегченіемъ поговорить объ этомъ хоть съ своей бывшей горничной.
-- Меня жестоко преслѣдуютъ, мнѣ не даютъ минуты покоя, Феба, сказала она: -- меня мучаетъ и терзаетъ человѣкъ, которому я никогда не сдѣлала и не желала зла. Этотъ жестокій гонитель не даетъ мнѣ вздохнуть и я...
Она остановилась, снова безсознательно вперивъ глаза въ огонь, пылавшій въ каминѣ. Снова потерявшись въ мрачномъ хаосѣ страшныхъ мыслей, она не могла прійти ни къ какому опредѣленному заключенію.
Феба Марксъ устремила пытливый взоръ на свою бывшую госпожу и только тогда перестала на нее смотрѣть, когда ихъ глаза встрѣтились.
-- Я, кажется, догадываюсь, о комъ вы говорите, сказала она, послѣ продолжительнаго молчанія: -- кажется, я знаю, кто съ вами такъ жестоко обходится.
-- Конечно, отвѣчала миледи, рѣзко:-- мои тайны -- всеобщія тайны. Ты, конечно, все уже знаешь?
-- Онъ джентльменъ? Не такъ ли?
-- Да.
-- Джентльменъ, который пріѣзжалъ въ гостинницу Замка, два мѣсяца тому назадъ, и о которомъ я васъ предупреждала?
-- Да, да, отвѣчала миледи съ нетерпѣніемъ.
-- Я такъ и думала. Этотъ же джентльменъ у насъ сегодня остановился на ночь, миледи.
Леди Одлей вскочила съ креселъ, словно она сдѣлала что нибудь отчаянное, но тотчасъ опустилась съ тяжелымъ вздохомъ. Какъ могло бороться съ судьбою такое слабое созданіе? Ей оставалось одно только, какъ бѣдному зайцу, за которымъ гонятся охотники, оглашать воздухъ воплемъ, пока не падетъ подъ ударами враговъ.
-- Въ гостинницѣ Замка? воскликнула она.-- Я могла это предчувствовать. Онъ отправился туда, чтобы вывѣдать у твоего мужа мои тайны. Дура! вдругъ разразилась она, обращаясь къ Фебѣ: -- да развѣ ты хочешь меня совсѣмъ погубить, что оставила ихъ вмѣстѣ?
Мистриссъ Марксъ всплеснула руками.
-- Я не ушла добровольно, миледи, сказала она: -- я совсѣмъ не хотѣла оставлять ихъ; но меня сюда послали.
-- Кто тебя послалъ?
-- Лука, миледи. Вы не можете себѣ представить, что онъ со мною дѣлаетъ, когда я его не послушаюсь.
-- Зачѣмъ онъ тебя послалъ?
Феба опустила глаза -- такъ гнѣвно смотрѣла на нее миледи, и долго мялась, прежде чѣмъ отвѣтить.
-- Увѣряю, васъ миледи, начала она, заикаясь:-- я не хотѣла прійти. Я сказала Лукѣ, что нехорошо съ нашей стороны такъ надоѣдать вамъ -- то просить одно, то другое, и не оставлять васъ никогда въ покоѣ ни одного мѣсяца. Но онъ такъ закричалъ на меня, что я... я... и пошла. Онъ заставилъ меня пойти.
-- Да, да, воскликнула леди Одлей съ нетерпѣніемъ.-- Я это все знаю. Но говори, зачѣмъ ты пришла?
-- Да вы же знаете, миледи, отвѣчала неохотно Феба:-- Лука очень расточителенъ; я ему все пою, что надо быть экономнѣе, но это ничего не помогаетъ.-- Онъ пьяница, и когда запьетъ съ своими грубыми земляками, то, конечно, счеты сводитъ кое-какъ. Еслибъ не я, мы уже бы давно разорились и теперь наконецъ мы пришли таки къ этому. Помните, миледи, вы мнѣ дали денегъ уплатить но счету пивовара?
-- Какъ же, я помню очень хорошо, отвѣчала леди Одлей съ горькою усмѣшкою: -- мнѣ тѣ деньги нужны были для уплаты моихъ собственныхъ счетовъ.
-- Я это знаю, миледи, и съ моей стороны очень было нехорошо спросить у васъ эти деньги послѣ всего, что вы уже намъ передали. Но это еще не самое худшее; когда Лука послалъ меня къ вамъ просить вашей милости, онъ мнѣ не говорилъ, что за домъ не заплачено еще за рождественскую треть. Теперь же у насъ въ домѣ сидитъ полицейскій и завтра продадутъ все наше имущество, если...
-- Если я не заплачу должное! воскликнула леди Одлей.-- Я бы могла это догадаться и прежде.
-- Право, миледи, я не стала бы у васъ просить, продолжала со слезами Феба: -- но онъ заставилъ меня пойти.
-- Да, отвѣчала она съ горькой улыбкой: -- онъ заставилъ тебя пойти и онъ заставитъ тебя приходить, когда только ему вздумается и когда ему нужны будутъ деньги для его развратной, гадкой жизни. Вы у меня на пенсіонѣ, пока я жива или пока у меня есть деньги. Когда же у меня будетъ пустой кошелекъ, то вы съ мужемъ меня продадите тому, кто дороже дастъ. Ты знаешь, Феба Марксъ, что моя шкатулка съ драгоцѣнностями на половину опустѣла и все пошло на удовлетвореніе вашихъ требованій? Ты знаешь, что деньги, отпускаемыя мнѣ на булавки, которыя я считала, выходя замужъ, за огромное состояніе -- эти деньги забраны мною впередъ за полгода, и все изъ за васъ? Чѣмъ могу я утолить вашу жажду? Продать мнѣ мое бюро à la Marie Antoinette, или мой китайскій сервизъ, или бронзовые часы, или гобелены? Что вамъ дамъ въ слѣдующій разъ?
-- Миледи, миледи, стонала Феба:-- не будьте такъ жестоки ко мнѣ. Вы знаете, еслибъ отъ меня зависѣло, я бы никогда съ вами такъ не поступала.
-- Я ничего не знаю, воскликнула леди Одлей.-- Я знаю одно, что я -- несчастнѣйшая женщина. Молчи, и дай мнѣ подумать, если я только могу, прибавила она, закрывъ лицо руками.-- Робертъ Одлей сидитъ съ твоимъ мужемъ, начала она медленно, какъ бы говоря съ собою, а не съ Фебою.-- Эти два человѣка теперь вмѣстѣ и тамъ еще полицейскій. Вѣрно, мужъ твой пьянъ и дошелъ до звѣрства. Если я откажусь заплатить деньги, онъ станетъ еще болѣе бѣситься. Тутъ нечего и говорить: деньги заплатить надо.
-- Но если вы заплатите миледи, сказала Феба съ живостью:-- то я надѣюсь, вы внушите Лукѣ, что это вы даете въ послѣдній разъ, если онъ останется въ Моунт-Станнингѣ.
-- Это зачѣмъ? спросила леди Одлей, смотря съ удивленіемъ на Фебу.
-- Потому что я хочу, чтобы Лука оставилъ гостинницу Замка.
-- Да зачѣмъ ты хочешь, чтобы онъ ее оставилъ?
-- По многимъ причинамъ, миледи, отвѣчала Феба:-- онъ неспособенъ быть трактирщикомъ. Я это не знала, когда выходила за него замужъ, а то уговорила бы его пойти лучше въ фермеры. Впрочемъ, я ни мало не надѣялась бы на успѣхъ своихъ совѣтовъ -- онъ такой упрямый. Но все же онъ неспособенъ къ теперешнимъ своимъ занятіямъ. Онъ каждый вечеръ пьянъ и тогда такъ бѣснуется, что не знаетъ, что дѣлаетъ! Мы раза два чуть-было не погибли.
-- Чуть-было не погибли? воскликнула леди Одлей.-- Что вы хотите этимъ сказать?
-- Да мы чуть не сгорѣли изъ пустой неосторожности.
-- Чуть не сгорѣли? какъ же это случилось? спросила миледи хладнокровно. Опасности, грозившія ей самой, слишкомъ наполняли ея умъ, чтобы позволить ей принять участіе въ несчастьѣ ея бывшей служанки.
-- Вы не знаете, какой гнилой, дрянной нашъ домишка. Страховое общество не хочетъ страховать его, говоря, что если онъ загорится при вѣтрѣ, то невозможно спасти его. Ну, Лука это знаетъ и хозяинъ его часто предупреждаетъ. Но когда онъ пьянъ, то не знаетъ, что дѣлаетъ, и на прошлой недѣлѣ забылъ въ сараѣ свѣчку, одна изъ балокъ потолка и загорѣлась. Хорошо, что я увидѣла это, обходя домъ, передъ тѣмъ, чтобъ лечь, а не то мы бы такъ и сгорѣли. Это третій разъ въ полгода. Неудивительно, миледи, что я такъ боюсь.
Миледи вовсе не удивлялась; она даже не думала о томъ, что ей разсказывала Феба; она едва слушала. Что ей было до опасностей и несчастій, грозящихъ ея бывшей горничной? Развѣ у ней не было своихъ опасностей, развѣ у ней не было своего горя!
Она не сдѣлала никакого замѣчанія на слова Фебы; она поняла ихъ смыслъ даже только нѣсколько минутъ спустя.
-- Вы бы сгорѣли, сказала наконецъ миледи.-- Хорошее бы для меня было дѣло, еслибъ сгорѣлъ твой голубчикъ муженекъ.
Ея глазамъ представилась въ эту минуту картина дряхлаго домика, изрыгавшаго огонь изо всѣхъ отверстій, посреди густыхъ клубовъ дыма и летѣвшихъ во всѣ стороны головней.
Она глубоко вздохнула. Ей бы не было легче, еслибъ этотъ врагъ замолчалъ навѣки. У ней былъ другой врагъ и гораздо страшнѣе, гораздо опаснѣе -- врагъ, котораго нельзя было ничѣмъ купить.
-- Я вамъ дамъ деньги заплатить полиціи, сказала она послѣ небольшого молчанія.-- Я должна тебѣ отдать все, что у меня есть въ кошелькѣ, до послѣдняго гроша. Да тебѣ что? Ты знаешь, что я не смѣю вамъ отказать.
Леди Одлей встала и взяла лампу съ письменнаго стола.
-- Деньги въ моей уборной; я ихъ сейчасъ принесу.
-- Миледи! воскликнула неожиданно Феба.-- Я забыла, но меня такъ смутило это дѣло.
-- Что ты забыла?
-- Отдать вамъ письмо.
-- Какое письмо?
-- Отъ мистера Одлея. Онъ услышалъ отъ моего мужа, что я иду сюда, и просилъ меня передать вамъ это письмо.
Леди Одлей поставила лампу на столъ и протянула руку. Феба замѣтила, что эта маленькая ручка, блестѣвшая драгоцѣнными каменьями, дрожала какъ осенній листъ.
-- Дай мнѣ письмо, дай! воскликнула она: -- посмотримъ, что онъ еще говоритъ мнѣ.
Ея нетерпѣніе было такъ сильно, что она почти вырвала письмо изъ рукъ Фебы, и едва распечатала его.
Письмо было коротенькое и содержало въ себѣ слѣдующее:
"Если мисстрисъ Джорджъ Толбойзъ дѣйствительно жива, послѣ того, что она умерла въ Уентнорѣ по свидѣтельству газетъ и надгробнаго камня, и если она дѣйствительно та леди, которую подозрѣваетъ нижеподписавшійся, то нетрудно будетъ найти свидѣтелей, которые ее тотчасъ же признаютъ. Мистриссъ Баркомъ, владѣтельница сѣверныхъ коттеджей въ Вальдернси, безъ всякаго сомнѣнія, согласится пояснить это дѣло, чтобы разсѣять или напротивъ подкрѣпить подозрѣнія."
"Робертъ Одлей."
" 9-го марта 1859.
"Гостиница Замка, Моунт-Станнингъ."
Миледи гнѣвно смяла письмо въ рукахъ и швырнула его въ огонь.
-- Еслибъ онъ тутъ стоялъ и я могла бы его убить -- я бы его убила -- я бы его убила, бормотала она про себя. Схвативъ лампу, она выбѣжала въ другую комнату, хлопнувъ дверью. Она не хотѣла, чтобъ были свидѣтели ея страшнаго отчаянія.