Зарево пожара.
Дверь изъ уборной миледи въ спальню, гдѣ лежалъ сэръ Майкль, была отворена. Баронетъ спалъ спокойнымъ, безмятежнымъ сномъ, и благородное лицо его ясно виднѣлось при свѣтѣ лампы. Онъ дышалъ тихо и ровно, на губажь играла та счастливая улыбка, съ которою онъ всегда смотрѣлъ на свою красавицу жену. Когда леди Одлей взглянула на него, чувство состраданія, столь свойственное всякой женщинѣ, на минуту смягчило рѣзкое выраженіе ея лица. На минуту мысли объ ужасной опасности, грозившей ей, замѣнились нѣжнымъ сожалѣніемъ о другомъ человѣкѣ. Эта нѣжность была однако эгоистичная: она сожалѣла о себѣ самой столько же, сколько и о мужѣ. Какъ бы то ни было, мысли ея впервые были отвлечены отъ ея собственнаго горя и опасностей и она стала думать о горѣ, грозившемъ другому человѣку.
"Если имъ удастся увѣрить его, какъ онъ будетъ несчастливъ", думала она.
Но, тутъ она вспомнила о своей красотѣ, объ увлекательныхъ манерахъ, о своей чудной улыбкѣ, о серебристомъ мелодическомъ смѣхѣ. Она вспомнила обо всемъ этомъ, и чувство торжества заглушило ея страхъ. Какъ бы сэръ Майкль Одлей долго ни прожилъ, чтобы онъ ни узналъ о ней, какъ бы онъ ни презиралъ ее, могъ ли онъ когда нибудь усомниться въ ея красотѣ? Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ. До послѣдняго часа его жизни, намять его представляла бы ее той же красавицею, которая впервые возбудила его пламенный энтузіазмъ, его преданную любовь. Злѣйшіе ея враги не могли лишить ее этихъ чудныхъ чаръ, имѣвшихъ такое пагубное вліяніе на ея жизнь.
Долго ходила она взадъ и впередъ по комнатѣ, обдумывая странное письмо, полученное ею отъ Роберта Одлея. Долго не могла она собраться съ мыслями и сосредоточить ихъ на одномъ предметѣ -- на угрозѣ, содержавшейся въ этомъ письмѣ.
-- Онъ это сдѣлаетъ, сказала она, скрежеща зубами: -- онъ это сдѣлаетъ, если мнѣ не удастся прежде запрятать его въ сумасшедшій домъ, или...
Она не докончила фразы. Она даже не додумала ее до конца; но сердце ее сильно-сильно забилось, словно оно хотѣло договорить начатое.
Мысль миледи состояла вотъ въ чемъ: онъ исполнитъ свою угрозу, если какое нибудь странное несчастіе не заставитъ его замолчать навѣки. Миледи вдругъ вся вспыхнула, побагровѣла, но, черезъ минуту та же снѣжная блѣдность покрыла ея лицо. Руки ея, судорожно сжатыя, теперь тяжело опустились. Она остановилась посреди скорой своей ходьбы; она чувствовала, что у ней пульсъ замираетъ, кровь стынетъ въ жилахъ, словно какъ у жены Лота, когда та послѣ несчастнаго взгляда на погибающій городъ, превращалась изъ живаго человѣка въ соляной столпъ.
Леди Одлей простояла неподвижно нѣсколько минутъ, съ гордо-поднятою головою и съ глазами, безсознательно устремленными въ пространство.
Наконецъ, она очнулась и поспѣшно подошла къ своему уборному столику. Усѣвшись передъ нимъ, она отодвинула цѣлый рядъ всевозможныхъ флаконовъ съ духами и посмотрѣла на себя въ большое овальное зеркало. Она была очень блѣдна; но, на дѣтскомъ ея лицѣ не видно было никакихъ другихъ признаковъ волненія. Очертанія ея губъ были такъ восхитительны, что только очень тонкій наблюдатель замѣтилъ бы въ нихъ строгость, несвойственную имъ. Она это сама замѣтила и попробовала улыбкою разогнать эту серьёзную неподвижность своей физіономіи, но, теперь розовыя губки отказывались повиноваться ей: онѣ плотно сжались и уже не были рабами ея воли. Вся тайная сила ея характера сосредоточилась въ этомъ сжиманьѣ губокъ. Она могла повелѣвать своими глазами, но потеряла всякую власть надъ мускулами, окружающими ротъ. Она встала изъ-за туалетнаго стола и, вынувъ изъ шкафа темный бархатный бурнусъ и шляпку, одѣлась для прогулки. Маленькіе часы на каминѣ пробили четверть двѣнадцатаго, когда леди Одлей отправилась въ комнату, гдѣ оставила Фебу Марксъ.
Та сидѣла передъ каминомъ почти въ томъ же положеніи, въ которомъ сидѣла ея прежняя барыня въ началѣ вечера. Феба подбавила огню и надѣла уже шляпку и шаль, такъ-какъ она торопилась домой къ своему мужу, который легко могъ сдѣлать какую нибудь глупость во время ея отсутствія. Она подняла глаза, когда леди Одлей вошла въ комнату и вскрикнула отъ удивленія при видѣ ея въ шляпкѣ и бурнусѣ.
-- Миледи! воскликнула она.-- Вы собираетесь идти?
-- Да, Феба, спокойно отвѣчала миледи:-- я пойду въ Моунт-Станнингъ съ тобою, чтобы лично заплатить полицейскому и отпустить его.
-- Но, миледи, вы забываете, который теперь часъ; вы не можете выходить такъ поздно.
Леди Одлей ничего не отвѣчала. Она стояла неподвижно и, играя ручкой колокольчика, спокойно размышляла.
-- Въ десять часовъ, когда мы дома, конюшни всегда заперты и всѣ люди спятъ, прошептала она.-- Если я прикажу закладывать экипажъ, то подымется ужасная тревога, хотя я увѣрена одинъ изъ слугъ могъ бы мнѣ все это тихо устроить.
-- Но, зачѣмъ вамъ сегодня ѣхать, миледи? воскликнула Феба Марксъ.-- Успѣется завтра, даже черезъ недѣлю. Нашъ хозяинъ подождетъ описывать наше имущество, если вы ему только обѣщаете заплатить долгъ.
Леди Одлей не обратила вниманія на эти слова. Она поспѣшно ушла въ уборную и, сбросивъ шляпку и салопъ, возвратилась въ будуаръ въ простомъ своемъ обѣденномъ платьѣ.
-- Теперь, Феба Марксъ, выслушай меня, сказала она, сжимая руку своей служанки и говоря тихимъ, серьёзнымъ голосомъ, недопускающимъ противорѣчія.-- Выслушай меня. Я сегодня пойду въ гостинницу Замка. Мнѣ все равно, рано или поздно: я рѣшилась идти, и пойду. Ты меня спросила, зачѣмъ мнѣ идти -- я тебѣ отвѣтила. Я пойду для того, чтобы лично заплатить долгъ и убѣдиться, что деньги, которыя я даю, употреблены на то, для чего я ихъ назначаю. Въ этомъ нѣтъ ничего особеннаго. Я хочу сдѣлать то, что дѣлаютъ многія женщины въ моемъ положеніи: я иду помочь въ горѣ любимой служанкѣ.
-- Но, теперь уже двѣнадцать часовъ, миледи, возразила Феба.
Леди Одлей нахмурила брови при этомъ замѣчаніи.
-- Если узнаютъ, что я ходила въ твой домъ заплатить этому человѣку, продолжала она, все еще держа руку Фебы: -- я готова отвѣчать за свой поступокъ; но я бы желала лучше, чтобы это осталось тайною. Я думаю, что мнѣ удастся выбраться изъ этого дома и возвратиться сюда, незамѣченною никѣмъ, если ты только сдѣлаешь то, что я тебѣ скажу.
-- Я готова исполнить все, что вы желаете, миледи, отвѣчала Феба.
-- Вопервыхъ, когда моя горничная войдетъ въ комнату, ты распрощаешься со мною и позволишь ей проводить себя изъ дому. Ты пройдешь дворъ и будешь дожидаться меня въ аллеѣ, по ту сторону воротъ. Можетъ быть, пройдетъ съ полчаса прежде чѣмъ я приду къ тебѣ, потому что мнѣ нельзя оставить домъ, прежде чѣмъ всѣ въ немъ не будутъ спать. Но ты можешь терпѣливо дожидаться меня; во что бы то ни стало, я пойду съ тобою сегодня въ Моунт-Станнингъ.
Лицо леди Одлей уже не было блѣдно. Необычныя багровыя пятна горѣли на ея щекахъ и большіе голубые глаза ея сверкали какимъ-то страннымъ блескомъ. Она говорила съ неестественною ясностью и быстротою. Она вообще, казалось, была въ сильномъ волненіи. Феба Марксъ съ удивленіемъ, молча, смотрѣла на бывшую свою барыню. Она начинала опасаться, не сходитъ ли миледи съ-ума.
На звонъ колокольчика вошла ловкая горничная леди Одлей, постоянно носившая черныя шелковыя платья, розовыя ленты и другіе уборы, неизвѣстные въ былыя времена, когда прислуга ходила въ шерстяныхъ и полотняныхъ платьяхъ.
-- Я не знала, что такъ поздно, Мартинсъ, сказала миледи нѣжнымъ тономъ, который такъ привлекалъ къ ней слугъ.-- Я разговаривала съ мистриссъ Марксъ и не замѣтила, какъ время прошло. Мнѣ ничего не нужно. Можешь идти спать, когда хочешь.
-- Благодарю васъ, миледи, отвѣчала дѣвушка, едва пересиливая зѣвоту.-- Однако, не лучше ли мнѣ проводить мистриссъ Марксъ? прибавила она: -- а потомъ уже идти спать?
-- Разумѣется, проводи Фебу. Всѣ люди, вѣроятно, уже спятъ?
-- Да, миледи.
Леди Одлей засмѣялась, взглянувъ на часы.
-- Мы очень закутили съ тобою, Феба, сказала она.-- Прощай! Скажи твоему мужу, что я заплачу должныя имъ деньги.
-- Очень вамъ благодарна, миледи. Желаю вамъ спокойной ночи, проговорила Феба, выходя изъ комнаты вслѣдъ за горничной миледи.
Леди Одлей стояла у дверей, пока шаги уходящихъ не замолкли въ восьмиугольной комнатѣ и на лѣстницѣ.
-- Мартинсъ спитъ на самомъ верху, сказала она:-- довольно далеко отсюда. Черезъ десять минутъ я могу совершенно безопасно уйдти.
Она возвратилась въ свою уборную и во второй разъ надѣла шляпку и салопъ. Щоки все еще горѣли попрежнему и глаза сверкали необычнымъ блескомъ. Волненіе ея было такъ сильно, что она не сознавала усталости. Какъ бы я ни была краснорѣчива, но я не въ состояніи изобразить и десятой части того, что она перечувствовала, что выстрадала въ эту ночь. Описаніемъ ея страданій, ея мукъ можно было бы наполнить цѣлые томы, in folio. Она стояла теперь у себя въ будуарѣ, слѣдя за минутной стрѣлкой часовъ и съ нетерпѣніемъ дожидалась, когда ей можно будетъ безопасно выйдти изъ дому.
-- Я подожду десять минутъ, сказала она: -- ни минуты болѣе, и тогда пойду навстрѣчу новой опасности.
Стрѣлка, медленно двигаясь, наконецъ показала, что десять минуть прошло. Ровно въ три четверти двѣнадцатаго миледи взяла лампу и тихонько вышла изъ комнаты. Ея поступь была такъ граціозна и легка, что нечего было опасаться, чтобъ эти воздушные шаги возбудили бы эхо на лѣстницѣ, покрытой коврами. Она не останавливалась до самыхъ сѣней въ нижнемъ этажѣ. Нѣсколько дверей выходило въ эти сѣни, такія же осьмиугольныя, какъ и передняя миледи. Одна изъ дверей вела въ библіотеку и эту-то дверь леди Одлей отворила съ большою осторожностью.
Тайно покинуть домъ черезъ одну изъ большихъ дверей было бы сумасшествіемъ, такъ-какъ ключница всегда сама осматривала, заперты ли онѣ. Секреты замковъ, задвижекъ, цѣпей и колокольчиковъ, ограждавшихъ эти двери и оберегавшихъ имущество сэра Майкля Одлея, были извѣстны только слугамъ, имѣвшимъ съ ними дѣло. Но хотя подобныя предосторожности существовали при главныхъ выходахъ цитадели, деревянныя ставни и небольшая желѣзная перекладина, столь легкая, что ее могъ бы поднять ребёнокъ, казались достаточнымъ для полустеклянной двери, ведущей изъ малой столовой на лужокъ, разстилавшійся посреди двора.
Этой именно дверью леди Одлей намѣревалась уйдти. Она легко могла поднять перекладину и, раскрывъ ставни, оставить дверь открытою на время своего отсутствія. Сэра Майкля нечего было опасаться: онъ всегда сначала ночи крѣпко спалъ, въ особенности послѣ недавней его болѣзни.
Леди Одлей прошла библіотеку и отворила дверь въ малую столовую, принадлежавшую къ одной изъ новѣйшихъ построекъ Корта. Это была простая, веселая комнатка со свѣтлыми обоями и хорошенькою ясеневою мёбелью; въ ней всегда занималась Алиса. Признаки занятій молодой дѣвушки -- рисунки, неоконченныя вышиванія, мотки шелка и проч. были разбросаны по комнатѣ. Портретъ миссъ Одлей въ амазонкѣ, рисованный карандашомъ, висѣлъ надъ каминомъ, украшеннымъ статуетками. Миледи взглянула на все это и въ голубыхъ глазахъ ея блеснула злоба.
"Какъ она будетъ рада, если меня постигнетъ какое нибудь несчастіе", думала она: "какъ она обрадуется, если меня выгонятъ изъ этого дома!"
Леди Одлей поставила лампу на столъ вблизи камина и подошла къ окошку. Она отодвинула перекладину и легкія деревянныя ставни и отворила стеклянную дверь. Ночь была темная, безлунная и порывъ вѣтра, ворвавшійся въ открытую дверь, наполнилъ комнату холодомъ и потушилъ лампу на столѣ.
-- Все равно, проговорила миледи: -- я не могла бы оставить ее здѣсь горящею, а вернуться къ себѣ въ комнату съумѣю и въ темнотѣ. Двери, вѣдь, остались всѣ настежъ.
Она поспѣшно вышла на дорожку и осторожно притворила за собою стеклянную дверь, чтобы измѣнническій вѣтеръ не проникъ въ комнату и не надѣлалъ тамъ какого шума.
Она была теперь на дворѣ; холодный вѣтеръ дулъ ей прямо въ глаза и крутилъ ея шелковое платье словно паруса на яхтѣ. Она сошла съ крыльца и на минуту оглянулась -- все было тихо; окна ея будуара ярко свѣтились огнемъ, пылавшимъ въ каминѣ, а въ спальной сэра Майкла мелькалъ тусклый свѣтъ лампы.
"Мнѣ кажется, будто я бѣгу изъ этого дома", думала она. "Я чувствую, какъ будто я тайно бѣгу во мракѣ ночи, на вѣрную погибель. Можетъ быть, и лучше, еслибъ я убѣжала и, воспользовавшись предостереженіемъ этого человѣка, навсегда избавилась отъ его власти. Еслибъ я убѣжала и исчезла, подобно Джорджу Толбойзу? Но куда могу я скрыться? Что со мною будетъ? У меня нѣтъ денегъ: мои брильянты не стоятъ и двухсотъ фунтовъ теперь, когда я уже распродала лучшіе изъ нихъ. Что мнѣ дѣлать? Я должна буду возвратиться снова къ прежней жизни, къ прежней, тяжелой, жестокой, несчастной жизни -- къ жизни нищеты, униженія и горя. Я не вынесу этой борьбы и умру, можетъ быть, такъ, какъ умерла моя мать."
Миледи остановилась на минуту посреди лужка между домомъ и воротами. Опустивъ голову и крѣпко сжавъ руки, она обдумывала роковой вопросъ. Вся ея фигура ясно выказывала смущеніе и нерѣшительность, овладѣвшія ея умомъ. Но вдругъ выраженіе лица ея измѣнилось: она гордо подняла голову, словно вызывала кого на бой.
-- Нѣтъ, мистеръ Робертъ Одлей, сказала она громкимъ, яснымъ голосомъ: -- я не пойду назадъ, я не отступлю. Если борьба между нами -- борьба на смерть, то я не положу оружія.
Твердымъ и поспѣшнымъ шагомъ прошла она ворота и исчезла во мракѣ ночи, охватившемъ ее со всѣхъ сторонъ. Глупые часы пробили двѣнадцать и звукъ ихъ глухо раздался подъ сводами старинной постройки, когда леди Одлей подошла къ Фебѣ Марксъ, ожидавшей ее по ту сторону воротъ.
-- Послушай, Феба, сказала она: -- отсюда до Моунт-Станнинга мили три?
-- Да, миледи.
-- Такъ мы придемъ туда черезъ часъ.
Леди Одлей не остановилась, говоря это, но продолжала идти скорыми шагами но аллеѣ. Несмотря на свою кажущуюся слабость и изнѣженность, она могла много и скоро ходить. Въ былыя времена она предпринимала далекія прогулки по окрестнымъ деревнямъ съ дѣтьми мистера Досона, и ей было ни почемъ пройдти три мили.
-- Твой красавецъ мужъ тебя дожидается, я думаю, Феба? сказала она, переходя черезъ открытое поле, чтобы кратчайшимъ путемъ достигнуть большой дороги.
-- О, да, миледи! онъ навѣрное меня дождется, но я боюсь, чтобы онъ не напился съ молодцемъ.
-- Съ какимъ молодцемъ?
-- Да съ полицейскимъ, который пришелъ за деньгами.
-- А, разумѣется, равнодушно сказала леди Одлей.
Какъ-то странно казалось, что домашнія дѣла Фебы такъ мало занимали леди Одлей, когда она рѣшилась на такой необыкновенный поступокъ для поправленія этихъ же дѣль.
Обѣ женщины перешли поле и повернули на большую дорогу. Дорога въ Моунт-Станнингъ была очень гориста и казалась мрачною и унылою посреди всеобщей темноты; но миледи продолжала идти съ страшною энергіею, вовсе несвойственною ея эгоистичной, чувственной натурѣ, но возбужденной въ ней отчаяніемъ. Она не сказала ни слова своей спутницѣ, пока онѣ не увидѣли огонекъ въ гостиницѣ Замка. Свѣтъ проходилъ сквозь красную занавѣску окна, у котораго, по всей вѣроятности, полусонный Лука Марксъ сидѣлъ за стаканомъ водки, поджидая жену.
-- Онъ еще не легъ спать, Феба, сказала миледи.-- Но я не вижу другаго свѣта въ гостиницѣ. Вѣроятно, мистеръ Одлей уже давно спитъ.
-- Я такъ думаю, миледи.
-- Ты увѣрена, что онъ остался на ночь въ гостиницѣ?
-- Какъ же, миледи. Я помогла служанкѣ приготовить ему комнату, передъ тѣмъ, что ушла къ вамъ.
Вѣтеръ, повсюду страшный, дулъ сильнѣе и безжалостнѣе на голой вершинѣ горы, на которой возвышалась несчастная гостиница Замка. Привольно разгуливалъ онъ вокругъ ветхой постройки, постукивая ставнями, гудя и свистя въ дымовыя трубы. Въ объятіяхъ роковаго врага несчастный домишка дрожалъ и стоналъ какимъ-то зловѣщимъ трескомъ.
Лука Марсъ даже не позаботился запереть дверь своего дома, прежде чѣмъ сѣлъ пить съ человѣкомъ, имѣвшимъ теперь въ своихъ рукахъ все его имущество. Лѣнивое, чувственное животное, Лука только заботился о собственномъ удовольствіи и терпѣть не могъ, чтобы ему мѣшали.
Феба пихнула дверь рукою и вошла въ буфетъ въ сопровожденіи миледи. Сквозь полуоткрытую дверь въ столовую слышался грубый смѣхъ мистера Маркса.
-- Я ему скажу, миледи, что вы здѣсь, прошептала Феба.-- Я знаю, что онъ пьянъ. Вы -- вы не разсердитесь, миледи, если онъ скажетъ что нибудь грубое. Вы знаете, я не желала, чтобы вы пришли сюда.
-- Да, да, отвѣчала леди Одлей съ нетерпѣніемъ.-- Я знаю. Что мнѣ за дѣло до его грубости? Пусть себѣ говоритъ, что хочетъ.
Феба Марксъ пошла въ столовую, оставивъ леди Одлей въ буфетѣ.
Лука сидѣлъ противъ камина, протянувъ свои неуклюжія ноги на рѣшотку; въ одной рукѣ онъ держалъ стаканъ съ джиномъ, въ другой -- кочергу. Онъ только что воткнулъ кочергу въ кучу черныхъ углей и хотѣлъ размѣшать ихъ, когда его жена показалась на порогѣ комнаты.
Онъ выдернулъ кочергу изъ-за рѣшотки и съ полупьянымъ, полуугрожающимъ видомъ размахнулся на жену.
-- Наконецъ-то, сударыня, вы соблаговолили вернуться домой, сказалъ онъ:-- я уже думалъ, что вы никогда болѣе не вернетесь.
Онъ говорилъ невнятнымъ голосомъ и былъ совершенно пьянъ. Глаза его были подернуты туманомъ, руки дрожали. Дикое животное и въ трезвомъ видѣ, онъ вдесятеро былъ страшнѣе въ пьяномъ, когда уже ничего его не удерживало.
-- Я -- я пробыла долѣе, чѣмъ предполагала, Лука, отвѣчала Феба нѣжнымъ голосомъ:-- но я видѣла миледи и она была очень добра -- она устроитъ для насъ это дѣло.
-- Она была очень добра; неужели? проговорилъ мистеръ Марксъ съ дикимъ смѣхомъ.-- Ты ее не благодари. Я знаю, что это за доброта. Совсѣмъ бы она была другая съ нами, еслибъ не была обязана быть доброю.
Полицейскій, впавшій въ безчувственное состояніе отъ третьей доли водки, выпитой мистеромъ Марксомъ, смотрѣлъ теперь съ безмолвнымъ удивленіемъ на хозяина и на хозяйку. Онъ сидѣлъ у стола или скорѣе держался за него локтями, чтобы не свалиться на полъ и дѣлалъ тщетныя усилія закурить свою трубку у сальной свѣчи, стоявшей близь него.
-- Миледи обѣщала покончить это дѣло, повторила Феба, не обращая вниманія на замѣчанія Луки: -- и она для этого сама пришла сюда.
Кочерга выпала изъ рукъ Луки и съ шумомъ ударилась объ рѣшотку камина.
-- Миледи Одлей здѣсь? сказалъ онъ.
-- Да, Лука.
Въ эту минуту миледи появилась на порогѣ.
-- Да, Лука Марксъ, сказала она:-- я пришла заплатить этому человѣку и отпустить его.
Леди Одлей произнесла эти слова какъ-то механически, словно она давно ихъ заучила, и теперь произнесла, не понимая что говоритъ.
Мистеръ Марксъ зарычалъ и съ шумомъ поставилъ пустой стаканъ на столъ.
-- Вы такъ же хорошо могли бы отдать деньги Фебѣ, сказалъ онъ.-- Намъ вовсе не нужно, чтобъ важныя барыни совали свой носъ повсюду.
-- Лука, Лука, возражала Феба:-- миледи была такъ добра.
-- Чортъ ее возьми съ ея добротою! воскликнулъ мистеръ Марксъ:-- намъ не нужно ея доброты, а ея деньги. Она отъ меня не дождется никакой благодарности. Все что она для насъ дѣлаетъ, она дѣлаетъ по необходимости и иначе никогда бы не сдѣлала...
Богъ знаетъ, что бы еще сказалъ Лука Марксъ, еслибъ миледи вдругъ не повернулась къ нему и не заставила бы его замолчать неземнымъ блескомъ своей красоты. Волосы ея, приведенные въ безпорядокъ вѣтромъ, окружали теперь густой массой, словно желтымъ пламенемъ, ея красивый лобъ. Глаза ея горѣли другимъ пламенемъ зеленоватаго цвѣта, словно глаза сирены.
-- Постой, воскликнула она.-- Я не пришла сюда въ ночную нору, чтобы слушать твои дерзости. Какъ великъ твой долгъ?
-- Девять фунтовъ.
Леди Одлей вынула свой хорошенькій кошелекъ, и взявъ изъ него банковый билетъ и четыре соверена, положила ихъ на столъ.
-- Пусть этотъ человѣкъ дастъ мнѣ росписку и тогда я уйду, сказала она.
Прошло нѣсколько времени, пока удалось привести полицейскаго въ сознаніе, и только когда вложили перо въ его грубую руку, онъ наконецъ понялъ, что нужно было подписать росписку, которую составила Феба Марксъ. Леди Одлей взяла документъ, какъ только высохли чернила, и вышла изъ комнаты. Феба послѣдовала за нею.
-- Вы не можете идти одни домой, миледи, сказала она.-- Позвольте мнѣ васъ проводить.
-- Да, да, ты проводишь меня.
Обѣ женщины стояли теперь у дверей гостиницы. Феба Марксъ съ удивленіемъ смотрѣла на свою благодѣтельницу. Она ожидала, что леди Одлей будетъ торопиться домой, окончивъ дѣло, за которое она принялась изъ чистаго каприза; но, вышло совсѣмъ не то: миледи стояла опершись на притолокъ двери и безсмысленно смотрѣла въ пространство. Снова Феба подумала, не сошла ли съ ума ея бывшая барыня.
Маленькіе голландскіе часы въ буфетѣ пробили часъ. Леди Одлей вдругъ встрепенулась и вся задрожала.
-- Мнѣ дурно, Феба, сказала она: -- гдѣ бы мнѣ достать холодной воды?
-- Насосъ въ прачешной, миледи, я сбѣгаю и принесу вамъ стаканъ воды.
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, воскликнула миледи, сжимая руку Фебы.-- Я сама схожу, я должна обмакнуть голову въ чашку съ водою, а не то непремѣнно упаду въ обморокъ. Въ которой комнатѣ спитъ мистеръ Одлей?
Этотъ вопросъ былъ такъ страненъ, такъ неожиданъ, что Феба Марксъ безсмысленно посмотрѣла на свою бывшую госпожу.
-- Я приготовила ему третій нумеръ, миледи -- переднюю комнату -- рядомъ съ нашей, отвѣчала она, оправляясь отъ удивленія.
-- Дай мнѣ свѣчку, сказала миледи: -- я пойду въ твою комнату и достану тамъ воды. Останься здѣсь, повелительно прибавила она, когда Феба Марксъ хотѣла показать ей дорогу: -- останься здѣсь и смотри, чтобы твой скотина-мужъ не послѣдовалъ за мною!
Она вырвала изъ рукъ Фебы свѣчку и вбѣжала по витой лѣстницѣ въ узкій корридоръ верхняго этажа. Пять комнатъ выходили въ этотъ низкій душный корридоръ; на дверяхъ ихъ красовались черные нумера. Леди Одлей пріѣзжала въ Моунт-Станнингъ осмотрѣть домъ, когда она покупала гостиницу для жениха своей служанки, и хорошо помнила расположеніе ветхаго строенія; она знала, гдѣ найти спальню Фебы, но остановилась на минуту передъ дверью комнаты, приготовленной для мистера Роберта Одлея.
Она остановилась и взглянула на нумеръ дверей. Ключъ былъ въ дверяхъ и рука ея безсознательно опустилась на него. Она снова вся задрожала, и простояла такъ нѣсколько минутъ. Наконецъ, что-то ужасное блеснуло въ ея глазахъ и она два раза щелкнула ключомъ въ замкѣ.
Внутри комнаты все было тихо; обитатель ея не подалъ знака, что слышалъ роковое щелканье ключа въ заржавленномъ замкѣ.
Леди Одлей поспѣшила въ другую комнату. Она поставила свѣчку на туалетъ, сбросила шляпку и, небрежно повѣсивъ ее себѣ на руку, подошла къ умывальнику и въ воду погрузила свои золотистые волосы. Потомъ она окинула быстрымъ взглядомъ всю комнату. Спальня Фебы была плохо меблирована: она должна была выбрать всѣ лучшія свои вещи для нумеровъ. Но мистриссъ Марксъ постаралась, по возможности, замѣнить хорошую мебель обильной драпировкой. Узорчатыя, дешеваго ситцу, занавѣски, висѣли около походной кравати; такой же матеріи занавѣсы съ фестонами украшали узкое окно и, заграждая лучи свѣта, служили пріятнымъ убѣжищемъ для множества мухъ и пауковъ. Даже зеркало, скверной дешевой работы, уродовавшее всякое лицо, было украшено кружевами и стояло на туалетѣ, увѣшанномъ розовымъ каленкоромъ и кисеей.
Миледи улыбнулась при видѣ этихъ безконечныхъ фестоновъ. Она, можетъ быть, имѣла причину улыбаться, вспоминая богатое убранство своихъ собственныхъ комнатъ; но въ ея улыбкѣ было нѣчто, болѣе чѣмъ пустое презрѣніе къ несчастнымъ попыткамъ Фебы украсить свою комнату. Она подошла къ туалету и, пригладивъ свои мокрые волосы передъ зеркаломъ, надѣла шляпку. Она была принуждена при этомъ поставить свѣчу очень близко къ кружевнымъ фестонамъ, украшавшимъ зеркало, такъ близко, что они, казалось, притягивали къ себѣ пламя какой-то тайной притягательной силой.
Феба Марксъ съ нетерпѣніемъ дожидалась у дверей прихода миледи и, слѣдя за минутной стрѣлкой маленькихъ голландскихъ часовъ, удивлялась, какъ медленно шло время. Было всего десять минутъ втораго, когда леди Одлей сошла внизъ въ шляпкѣ, но еще съ мокрыми волосами и безъ свѣчки.
Феба сейчасъ вспомнила о свѣчкѣ.
-- А свѣчка, миледи? сказала она: -- вы оставили ее наверху.
-- Вѣтеръ задулъ ее, когда я выходила изъ твоей комнаты, спокойно отвѣчала леди Одлей: -- ни оставила ее тамъ.
-- Въ моей комнатѣ, миледи?
-- Да.
-- И она совсѣмъ потухла?
-- Да, я же тебѣ говорю; что ты мнѣ надоѣдаешь съ твоей свѣчкой? Уже пробило часъ. Пойдемъ.
Она схватила Фебу за руку и повлекла ее за собою изъ дома. Свирѣпый вѣтеръ прихлопнулъ дверь, и обѣ женщины очутились на дорогѣ, мрачно и уныло извивавшейся между обнаженными кустами.
Пройдти три мили по одинокой сельской дорогѣ, и то посреди глухой, зимней ночи едва ли могло быть пріятнымъ женщинѣ, привыкшей къ роскоши и комфорту.
Но миледи, казалось, ничего не замѣчала; она шла скорыми шагами, увлекая за собою бѣдную Фебу; ее словно гнала какая-то невѣдомая сила, незнавшая усталости. Окруженныя со всѣхъ сторонъ непроницаемымъ мракомъ, при свистѣ и завываніи вѣтра несчастныя путницы спустились съ горы Моунт-Станнингъ, прошли мили полторы по полянѣ и снова поднялись въ гору, на западной сторонѣ которой въ тѣнистой долинѣ лежалъ Одлей-Кортъ.
Миледи остановилась наверху горы, чтобы перевести духъ, и схватилась обѣими руками за сердце, въ тщетной надеждѣ удержать его порывистое, жестокое біеніе. Уже часъ прошелъ съ тѣхъ поръ, какъ онѣ вышли изъ гостиницы и имъ оставалось пройдти еще не болѣе трехъ четвертей мили.
Феба Марксъ также остановилась, радуясь, что немножко отдохнетъ отъ поспѣшной ходьбы. Думая все о своемъ несчастномъ жилищѣ, она оглянулась назадъ и вдругъ съ дикимъ, пронзительнымъ крикомъ схватилась за бурнусъ леди Одлей.
На мрачномъ, темномъ небѣ появилась яркая полоса далекаго зарева.
-- Миледи, миледи! воскликнула Феба, показывая на зарево.-- Вы видите?
-- Да, милая, я вижу, отвѣчала леди Одлей, стараясь высвободиться изъ рукъ Фебы.-- Что это такое?
-- Пожаръ, пожаръ, миледи.
-- Да, я боюсь, что это пожаръ. Вѣроятно, въ Брентвудѣ. Пойдемъ, Феба, какое намъ до этого дѣло.
-- Нѣтъ, миледи, это ближе Брентвуда, гораздо ближе; пожаръ въ Моунт-Станнингѣ.
Леди Одлей ничего не отвѣчала, но задрожала всѣмъ тѣломъ, можетъ быть, отъ холода, ибо въ эту минуту вѣтеръ сдернулъ тяжелый бурнусъ съ ея плечъ.
-- Пожаръ въ Моунт-Станнингѣ, миледи! воскликнула Феба Марксъ.-- Гостиница горитъ, я навѣрное это знаю -- навѣрное. Я думала сегодня о пожарѣ, потому такъ и тревожилась; я знала, что этимъ кончится. Что мнѣ гостиница! но вѣдь тамъ люди погибнутъ, всхлипывала несчастная женщина.-- Лука слишкомъ пьянъ, чтобы спастись безъ посторонней помощи -- тамъ еще мистеръ Одлей.
Произнеся имя Роберта, она вдругъ остановилась, упала на колѣни и съ отчаяніемъ простерла руки къ леди Одлей.
-- Боже мой! Боже мой! воскликнула она.-- Скажите, что это -- неправда, миледи; скажите, что это -- неправда. Это слишкомъ ужасно, слишкомъ ужасно!
-- Что слишкомъ ужасно?
-- Мысль, которая мнѣ пришла въ голову -- ужасная мысль.
-- Что ты хочешь сказать? грозно спросила миледи.
-- Боже, прости меня, если я ошибаюсь! бормотала отрывисто несчастная, не вставая съ земли.-- Дай Богъ, чтобы я ошиблась! Зачѣмъ вы сегодня ходили въ гостиницу, миледи? Зачѣмъ вы такъ настаивали туда идти, несмотря на всѣ мои слова? Зачѣмъ вы ходили туда, зная, что мистеръ Одлей и Лука, противъ которыхъ вы такъ озлоблены, тамъ подъ одной кровлей? О, скажите мнѣ, что я жестоко ошибаюсь, миледи; скажите мнѣ, скажите. Какъ Богъ святъ, я увѣрена теперь, что вы ходили туда съ намѣреніемъ поджечь домъ. Скажите мнѣ, что я ошибаюсь, миледи; скажите мнѣ, что я ужасно клевещу на васъ.
-- Я тебѣ только скажу, что ты съ ума сошла, отвѣчала леди Одлей жестокимъ голосомъ.-- Встань, дура, трусиха. Стоитъ развѣ твой мужъ, чтобы ты ревѣла о немъ? Что тебѣ Робертъ Одлей, что ты съ ума сходишь, думая, что онъ находится въ опасности? Почему ты знаешь, что пожаръ въ Моунт-Станнингѣ? Ты видишь зарево и тотчасъ же воображаешь, что горитъ твой дрянной домишка: точно нѣтъ другихъ домовъ, которые могли бы загорѣться. Пожаръ, можетъ быть, въ Брентвудѣ или въ Ромфордѣ, или еще дальше; можетъ быть, въ восточной сторонѣ Лондона. Встань, сумасшедшая, и бѣги спасать свои тряпки, мужа и постояльца. Ступай, мнѣ тебя болѣе не надо.
-- О, миледи, миледи, простите меня, всхлипывала Феба:-- вы не можете достаточно бранить меня за зло, которое я вамъ сдѣлала, хоть мысленно. Что мнѣ ваши жестокія слова -- вѣдь я ихъ заслужила, я ужасно виновата передъ вами.
-- Ступай и думай о себѣ, рѣзко сказала леди Одлей.-- Повторяю, ты мнѣ ненужна.
И оставивъ Фебу Марксъ посреди дороги на колѣняхъ, жена сэра Майкля пошла скорыми шагами къ дому, въ которомъ спалъ ея мужъ. За нею зарево пожара освѣщало небо блѣднымъ краснымъ свѣтомъ, передъ нею простирался мракъ холодной зимней ночи.