Штиль послѣ бури.
Спокойныя слова сэра Майкля звучали похороннымъ звономъ, которымъ онъ навѣки прощался съ своею любовью, съ своими надеждами. Робертъ послѣдовалъ за нимъ въ сѣни. Одному небу извѣстно, съ какимъ ужасомъ молодой человѣкъ ожидалъ этотъ день. И вотъ онъ минулъ, и если не было ни борьбы, ни взрыва отчаянія, ни потока бурныхъ страстей и слезъ, то Робертъ былъ довольно опытенъ, чтобы не обольщаться этимъ внѣшнимъ спокойствіемъ. Онъ хорошо зналъ, что сэръ Майкль Одлей былъ пораженъ въ самое сердце и понималъ, что это непонятное, ледяное спокойствіе было не что иное, какъ столбнякъ, произведенный внезапностью удара. Онъ зналъ, что когда пройдетъ это неестественное спокойствіе, когда, мало по малу, одна за другою выяснятся всѣ черты страшнаго горя, поразившаго страдальца, гроза разразится потоками слезъ и взрывами отчаянія, которые разорвутъ на части его великодушное сердце.
Робертъ зналъ нѣсколько случаевъ, что люди возраста его дяди перепосили сильныя душевныя потрясенія, подобно сэру Майклю, съ непонятнымъ спокойствіемъ, удалялись отъ тѣхъ, кто могъ бы ихъ утѣшить, но кого ихъ поведеніе совершенно успокоивало и потомъ падали и умирали подъ бременемъ удара, который сначала ихъ только ошеломилъ. Онъ помнилъ случаи паралича и апоплексическихъ ударовъ, причиненныхъ горемъ людямъ, одареннымъ такимъ сильнымъ тѣлосложеніемъ какъ его дядя, и медлилъ въ яркоо-свѣщенныхъ сѣняхъ, сомнѣваясь, не долженъ ли онъ послѣдовать за сэромъ Майклемъ, чтобы помочь въ случаѣ надобности.
Однако, неблагоразумно было навязываться сѣдому старику въ эту тяжелую минуту, когда онъ очнулся отъ единственнаго заблужденія въ своей жизни, и увидѣлъ, что онъ былъ обманутъ хорошенькимъ личикомъ, и все это время былъ игралищемъ созданія, до того холодно-разсчетливаго и жестоко-бездушнаго, что оно не въ состояніи было само сознать свою преступность.
"Нѣтъ" подумалъ Робертъ: "я не стану навязываться. Къ этой горести примѣшивается и доля оскорбленнаго самолюбія. Пусть его лучше переноситъ борьбу наединѣ. Я сдѣлалъ только то, что мнѣ предписывалъ долгъ, но я не удивлюсь, если онъ меня возненавидитъ. Пусть его лучше останется одинъ. Я ничего не могу сдѣлать для смягченія удара. Пусть лучше онъ самъ съ нимъ справится".
Пока еще молодой человѣкъ стоялъ, не выпуская изъ рукъ бронзовой ручки двери въ библіотеку и все еще колеблясь, послѣдовать ли ему за дядей или возвратиться къ комнату, гдѣ онъ оставилъ жалкое существо имъ изобличенное -- на противоположномъ концѣ сѣней отворилась дверь и Алиса вышла изъ столовой.
-- Придетъ ли папа сегодня обѣдать? спросила она.-- Я такъ голодна, и бѣдная Томкинсъ уже въ третій разъ присылаетъ сказать, что рыба испортится. Она и то уже, я думаю, превратилась въ желе, прибавила молодая дѣвушка.
-- Ахъ, это вы, мистеръ Робертъ, прибавила она равнодушно.-- Вы, конечно, съ нами обѣдаете. Пожалуйста, отыщите папа. Должно быть, уже около осьми часовъ, а мы обыкновенно обѣдаемъ въ шесть.
Мистеръ Одлей отвѣтилъ своей кузинѣ немного рѣзко. Ея легкомысленный тонъ непріятно поразилъ его, и разсерженный этимъ онъ забылъ, что миссъ Одлей ничего не знала о страшной драмѣ, такъ недавно разъигрывавшейся у нея подъ носомъ.
-- Вашего папа только что постигло большое горе, Алиса, серьёзно замѣтилъ молодой человѣкъ.
Веселое плутовское выраженіе лица молодой дѣвушки, въ одно мгновеніе, смѣнилось нѣжнымъ вкрадчивымъ взглядомъ, полнымъ состраданія и безпокойства. Алиса Одлей страстно любила своего отца.
-- Горе! воскликнула она: -- папа въ горѣ! О, Робертъ! что случилось?
-- Пока еще я не могу ничего сказать тебѣ, Алиса, тихо отвѣтилъ Робертъ.
Онъ взялъ свою кузину за руку, и отвелъ ее въ гостиную. Но прежде чѣмъ продолжать разговоръ, онъ тщательно притворилъ дверь.
-- Алиса, могу я на тебя положиться? серьёзно спросилъ онъ.
-- Положиться на меня въ чемъ?
-- Въ томъ, что ты будешь другомъ и помощницей твоему отцу въ тяжеломъ горѣ, его посѣтившемъ.
-- Да! съ увлеченіемъ воскликнула Алиса.-- Можешь ли ты спрашивать это у меня? Неужели ты думаешь, что есть что нибудь на свѣтѣ, чего бы я не сдѣлала, чтобы облегчить горе отца? Думаешь ли ты, что есть на свѣтѣ страданія, которыя я не согласилась бы неренесть, чтобы облегчить его страданія?
Слезы выступили на прелестныхъ сѣрыхъ глазахъ миссъ Одлей.
-- О, Робертъ, Робертъ! Какъ могъ ты думать, что я не постараюсь быть утѣшеніемъ моему отцу въ его горѣ? сказала она съ упрекомъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, моя милая Алиса, спокойно отвѣтилъ молодой человѣкъ:-- я никогда не сомнѣвался въ твоей любви къ отцу; я только не зналъ, могу ли я довѣрить тебѣ тайну. Могу ли я положиться на тебя въ этомъ отношеніи?
-- Можешь, Робертъ, рѣшительно отвѣтила Алиса.
-- Хорошо, моя душа, я полагаюсь на тебя. Отецъ твой уѣзжаетъ изъ Корта, по-крайней-мѣрѣ на время. Неожиданное горе, которое теперь его посѣтило, сдѣлало это мѣсто ненавистнымъ ему. Онъ уѣзжаетъ, но онъ не долженъ ѣхать одинъ, не правда ли, Алиса, онъ не долженъ?
-- Одинъ? нѣтъ! нѣтъ! Но я полагаю, миледи...
-- Леди Одлей не поѣдетъ съ нимъ, рѣшительно сказалъ Робертъ.-- Онъ разъѣзжается съ нею.
-- На время?
-- Нѣтъ, навсегда.
-- Навсегда! воскликнула Люси.-- Такъ горе это...
-- Имѣетъ связь съ леди Одлей. Леди Одлей навлекла это горе на твоего отца.
Лицо Алисы, за минуту блѣдное, вспыхнуло яркимъ румянцемъ. Горе, причиной котораго была миледи... Горе, которое навѣки должно было разлучить сэра Майкли съ его молодой женой! Между ними не было никакой ссоры, они жили въ полнѣйшемъ согласіи и счастіи. Горе это возникло, вѣроятно, вслѣдствіе какого нибудь внезапнаго открытія. Горе это, должно быть, сопряжено съ безчестіемъ. Робертъ Одлей хорошо понялъ смыслъ этого внезапнаго румянца, покрывшаго ея щоки.
-- Ты предложишь провожать отца, куда бы онъ ни поѣхалъ, Алиса, сказалъ онъ.-- Ты назначена самой природой быть его утѣшительницей въ этомъ испытаніи; но ты всего больше принесла бы ему утѣшенія, если бы не старалась выпытать у него причину его горя. Самое твое незнаніе тайны будетъ ему пріятно. Не говори ему ничего, чего бы ты не сказала ему, два года тому назадъ, когда онъ не былъ еще женатъ во второй разъ. Постарайся быть для него тѣмъ, чѣмъ ты была, пока эта женщина стала между тобой и твоимъ отцомъ.
-- Я постараюсь, пробормотала Алиса:-- я постараюсь.
-- Ты, понятно, будешь избѣгать упоминать даже имя леди Одлей. Если отецъ твой будетъ молчать, не выходи изъ терпѣнья; если тебѣ порой будетъ казаться, что это мрачное настроеніе никогда не пройдетъ у него, и то терпи и помни, что единственная надежда излечить его отъ грусти -- надежда, что привязанность его дочери заставитъ его вспомнить, что на свѣтѣ есть одна женщина, которая будетъ любить его искренно до гробовой доски.
-- Да, да, милый Робертъ, я буду все это помнить.
Мистеръ Одлей въ первый разъ, послѣ своего дѣтства, сжалъ въ своихъ объятіяхъ Алису, и поцаловалъ ее въ лобъ.
-- Милая Алиса, сказалъ онъ:-- сдѣлай это, и ты осчастливишь меня. Я до нѣкоторой степени навлекъ это горе на голову твоего отца. Я надѣюсь, что оно пройдетъ. Постарайся сдѣлать дядю снова счастливымъ, и я буду любить тебя, какъ никогда, можетъ быть, братъ не любилъ сестру, а братская любовь, право, чего нибудь да стоитъ, хоть она и не походитъ на восторженное обожаніе сэра Генри.
Голова Алисы была опущена и лицо скрыто отъ Роберта, когда онъ говорилъ эти слова; но выслушавъ ихъ, она подняла голову, и взглянула на него съ улыбкою, которую слезы, блиставшія въ ея глазахъ, дѣлали еще прелестнѣе.
-- Ты -- добрая душа, Бобъ, сказала она:-- и я была очень глупа, что сердилась на тебя, потому что...
Молодая дѣвушка остановилась.
-- Почему, душа моя? спросилъ мистеръ Одлей.
-- Потому что я глупа, Робертъ, поспѣшно сказала Алиса.-- Не обращай на это вниманія, Бобъ, и не моя будетъ вина, если отецъ мой вскорѣ не забудетъ свое горе. Я готова послѣдовать за нимъ на конецъ свѣта, еслибъ я только знала, что это путешествіе ему поможетъ. Я пойду поскорѣе приготовиться. Какъ ты думаешь, папа сегодня же вечеромъ уѣдетъ?
-- Да, моя милая, я не полагаю, чтобы сэръ Майкль остался одну ночь подъ этой крышей.
-- Поѣздъ идетъ въ двадцать-минутъ десятаго, сказала Алиса.-- Чтобы поспѣть на него, намъ нужно выѣхать изъ дому черезъ часъ. Я вѣдь увижу тебя еще до отъѣзда, Робертъ?
-- Конечно, моя милая.
Миссъ Одлей побѣжала въ свою комнату и позвала горничную, чтобы сдѣлать всѣ нужныя приготовленія къ путешествію, о конечномъ назначеніи котораго она не имѣла никакого понятія.
Она душой и тѣломъ предалась исполненію обязанности, возложенной на нее Робертомъ. Она помогала при укладкѣ своихъ чемодановъ и приводила въ ужасъ горничную, забивая шелковыя платья въ шляпныя картонки, и ботинки въ нессесеры. Она бродила по комнатѣ, собирая рисовальные припасы, нотныя книги, работы, щетки, драгоцѣнности и флаконы съ духами, словно собираясь въ какую нибудь дикую страну, незнакомую со всѣми этими продуктами новѣйшей цивилизаціи. Все это время она думала о непонятномъ горѣ, посѣтившемъ ея отца, и, быть можетъ, немного и о серьёзномъ лицѣ и голосѣ ея двоюроднаго брата, обнаружившими его въ совершенно новомъ свѣтѣ.
Мистеръ Одлей послѣдовалъ за своей кузиной наверхъ, и прошелъ въ уборную сэра Майкля. Онъ постучалъ въ дверь и съ замираніемъ сердца сталъ прислушиваться. Прошло одно мгновеніе, впродолженіе котораго молодой человѣкъ могъ слышать, какъ билось его сердце, и затѣмъ самъ баронетъ отворилъ дверь. Робертъ увидѣлъ, что лакей поспѣшно приготовлялъ все необходимое въ Дорогу.
Сэръ Майкль вышелъ въ корридоръ.
-- Не имѣешь ли ты еще чего нибудь мнѣ сказать, Робертъ? спросилъ онъ спокойно.
-- Я только пришелъ посмотрѣть, не могу ли я вамъ въ чемъ помочь. Вы ѣдете въ Лондонъ, съ послѣднимъ поѣздомъ?
-- Да.
-- Рѣшили ли вы, гдѣ вы остановитесь?
-- Да, въ кларендоновскомъ отёлѣ, тамъ меня знаютъ. Это все, что ты имѣешь мнѣ сказать?
-- Нѣтъ, я пришелъ васъ извѣстить, что Алиса поѣдетъ съ вами.
-- Алиса!
-- Вы знаете, ей здѣсь нельзя оставаться. Ей лучше уѣхать изъ Корта, до тѣхъ поръ...
-- Да, да, я понимаю, перебилъ его баронетъ:-- но развѣ она никуда не можетъ уѣхать, а непремѣнно должна слѣдовать за мною?
-- Она никуда не можетъ такъ скоро собраться, и притомъ она нигдѣ не будетъ счастлива, иначе какъ съ вами.
-- Такъ пускай ее ѣдетъ, сказалъ сэръ Майклъ:-- пускай ѣдетъ.
Онъ говорилъ какимъ-то страннымъ, принужденнымъ голосомъ: точно ему было больно говорить. Обыденная обстановка жизни, казалось, была для него тягостнѣе самаго горя, терзавшаго его сердце.
-- Такъ, значитъ, милый дядя, все устроено. Алиса будетъ готова къ девяти часамъ.
-- Хорошо, хорошо, пробормоталъ баронетъ:-- если она хочетъ, то пускай ѣдетъ со мной, бѣдное дитя.
Онъ тяжело вздохнулъ, вспомнивъ, какъ въ послѣднее время онъ сдѣлался равнодушенъ къ своей единственной дочери, и все ради женщины, теперь лежавшей безчувственно на полу въ библіотекѣ.
-- Я еще увижусь съ вами, прежде чѣмъ вы уѣдете, сказалъ Робертъ: -- а теперь я оставлю васъ однихъ.
-- Постой! воскликнулъ неожиданно сэръ Майкль:-- ты все разсказалъ Алисѣ?
-- Я ей ничего не сказалъ, кромѣ того, что вы оставляете Кортъ на нѣсколько времени.
-- Ты добрый, добрый мальчикъ, пробормоталъ баронетъ, и протянулъ свою руку. Робертъ схватилъ ее и прижалъ къ губамъ.
-- О, дядя! я никогда себѣ не прощу, что навлекъ на васъ это горе.
-- Нѣтъ, Робертъ, нѣтъ -- ты поступилъ хорошо. Какъ бы я желалъ умереть, не доживъ до этого дня, но ты поступилъ такъ, какъ слѣдовало.
Сэръ Майклъ ушелъ въ свою уборную, а Робертъ медленными шагами возвратился въ сѣни. Онъ остановился на порогѣ той комнаты, въ которой онъ оставилъ Люси, леди Одлей, иначе Елену Толбойзъ, жену его погибшаго друга.
Она лежала на полу, на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ, стоя на колѣняхъ, повѣдала мужу преступную повѣсть своей жизни. Робертъ и не посмотрѣлъ, была ли она въ обморокѣ или только лежала, страшась встать -- какое ему было до этого дѣло. Онъ вышелъ въ сѣни и послалъ лакея за горничною миледи. Увидѣвъ свою госпожу въ этомъ положеніи, она вскрикнула отъ удивленія и ужаса.
-- Леди Одлей очень больна, сказалъ Робертъ: -- отведите ее въ ея комнату и не выпускайте ее оттуда сегодня. Вы останетесь съ нею, но не говорите съ нею и не давайте ей самой говорить.
Миледи была не въ обморокѣ; она встала съ помощью своей горничной. Ея золотистые волоса разсыпались по бѣлоснѣжнымъ плечамъ, лицо и губы совершенно побѣлѣли, а глаза сверкали неестественнымъ блескомъ.
-- Возьмите меня отсюда, сказала она:-- и дайте мнѣ уснуть, голова моя ужасно горитъ.
Выходя изъ комнаты, она обернулась и посмотрѣла на Роберта.
-- Сэръ Майкль уѣхалъ? спросила она.
-- Онъ уѣдетъ черезъ полчаса.
-- Никто не погибъ въ пожарѣ въ Моунт-Станнингѣ?
-- Нѣтъ.
-- Я очень рада.
-- Хозяинъ гостиницы, Марксъ, благодаря сильнымъ обжогамъ, находится теперь въ опасномъ положеніи; но онъ вѣроятно выздоровѣетъ.
-- Я очень рада. Я очень рада, что никто не погибъ. Прощайте, мистеръ Одлей.
-- Я попрошу васъ, миледи, позволить мнѣ завтра переговорить съ вами.
-- Когда хотите. Прощайте.
-- Прощайте.
Она ушла, опираясь на плечо своей горничной. Робертъ остался въ комнатѣ; онъ былъ какъ бы въ туманѣ. Онъ сѣлъ къ камину и сталъ думать о страшной перемѣнѣ, происшедшей въ этомъ домѣ, который до исчезновенія его друга былъ такимъ счастливымъ, такимъ веселымъ. Ему слѣдовало теперь рѣшить, что дѣлать въ эту критическую минуту, но мысли его путались. Стукъ подъѣзжавшаго экипажа заставилъ его очнуться отъ грустныхъ думъ.
Часы въ сѣняхъ били девять часовъ, когда Робертъ вышелъ изъ библіотеки. Алиса только что сошла съ верху. Горничная ея, краснощокая деревенская дѣвушка, слѣдовала за нею.
-- Прощай, Робертъ, сказала Алиса, протягивая ему руку: -- прощай, Христосъ съ тобою... Ты можешь положиться на меня, я поберегу папа.
-- Я въ этомъ увѣренъ. Христосъ съ тобою, милая Алиса. Во второй разъ въ этотъ вечеръ Робертъ Одлей прикоснулся губами къ широкому, открытому лбу своей двоюродной сестры. Этотъ поцалуй былъ братскій или скорѣе отцовскій поцалуй.
Въ пять минутъ десятаго появился и сэръ Майкль, въ сопровожденіи своего сѣдаго камердинера. Баронетъ былъ очень блѣденъ, но спокоенъ. Онъ протянулъ племяннику руку, холодную какъ ледъ, но простился съ нимъ твердымъ голосомъ.
-- Я оставляю все на тебя, Робертъ, сказалъ онъ, выходя изъ дома, въ которомъ такъ долго жилъ.-- Я, быть можетъ, не слыхалъ конца, но съ меня уже довольно, слишкомъ довольно. Я все оставляю на тебя, но ты не будешь жестокъ... ты будешь помнить, какъ я любилъ... Голосъ ему измѣнилъ и онъ не окончилъ фразы.
-- Я всегда буду помнить о васъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: -- и все устрою къ лучшему.
Слезы показались у него на глазахъ и онъ не видѣлъ болѣе своего дяди. Черезъ минуту послышался стукъ отъѣзжавшаго экипажа и Робертъ Одлей снова возвратился въ темную библіотеку. Онъ сѣлъ и старался обдумать хорошенько, какъ ему поступить съ преступною женщиною, судьба которой зависѣла теперь отъ него.
"Боже милостивый" думалъ онъ: "конечно, это -- небесная кара за безполезную, бездѣльную жизнь, которую я велъ до седьмаго сентября прошлаго года. Конечно, эта роковая отвѣтственность, которая на мнѣ теперь лежитъ, ниспослана мнѣ провидѣніемъ, чтобы я сознался, что человѣкъ не можетъ избирать себѣ такую жизнь, какую ему хочется. Онъ не можетъ сказать: "я буду на жизнь смотрѣть слегка, буду избѣгать несчастныхъ, энергическихъ людей, принимающихъ такое горячее участіе въ великой жизненной борьбѣ". Онъ не можетъ сказать: "я посмотрю издали на борьбу и буду смѣяться надъ дураками, которые погибаютъ въ этомъ ненужномъ, безсмысленномъ бою". Нѣтъ, онъ этого сдѣлать не можетъ. Онъ можетъ только смиренно дѣлать то, что ему предопредѣлено его творцомъ. Если ему назначено принять участіе въ жизненной борьбѣ, пускай онъ мужественно борется; но горе ему, если онъ прячется, когда его зоветъ трубный гласъ на битву."
Вскорѣ въ комнату вошелъ слуга, зажегъ свѣчи и растопилъ каминъ, который уже совершенно погасъ. Но Робертъ Одлей не двинулся съ мѣста: онъ продолжалъ сидѣть въ креслахъ, подперевъ подбородокъ руками. Онъ только поднялъ голову, когда слуга уже выходилъ изъ комнаты.
-- Можно отсюда послать телеграмму въ Лондонъ? спросилъ онъ.
-- Можно послать изъ Брентвуда, сэръ, но не отсюда.
Мистеръ Одлей задумчиво посмотрѣлъ на часы.
-- Одинъ изъ людей можетъ съѣздить въ Брентвудъ, сэръ, если вамъ нужно послать телеграмму.
-- Да, мнѣ очень нужно; устройте мнѣ это дѣло, Ричардъ.
-- Непремѣнно, сэръ.
-- Такъ подождите, покуда я напишу.
-- Слушаю, сэръ.
Робертъ Одлей сѣлъ къ столу; слуга подалъ чернилицу и все, что нужно для письма. Обмакнувъ перо, Робертъ долго смотрѣлъ безсознательно на одну изъ свѣчей, прежде чѣмъ началъ писать.
Телеграмма состояла изъ слѣдующихъ словъ:
"Отъ Роберта Одлея, изъ Одлей-Корта въ Эссексѣ -- Франциску Вильмингтону, въ Темпль.
"Любезный Вильмингтонъ, если ты знаешь какого нибудь опытнаго врача по душевнымъ болѣзнямъ, которому можно было бы повѣрить тайну, то, пожалуйста, пришли его адресъ по телеграфу."
Запечатавъ конвертъ, Робертъ отдалъ его слугѣ вмѣстѣ съ совереномъ.
-- Вы отдадите это, Ричардъ, вѣрному человѣку, сказалъ онъ: -- и пускай онъ подождетъ на станціи отвѣта, который долженъ придти часа черезъ полтора.
Ричардъ, знавшій Роберта еще мальчишкой, отправился исполнить его порученіе. Избави насъ Богъ послѣдовать за нимъ въ людскую Корта, гдѣ всѣ слуги, собравшись около пылающаго огня, разсуждали о странныхъ событіяхъ этого дня. Ничего не могло быть далѣе отъ истины какъ предположеніе этихъ добрыхъ людей. Какъ могли они угадать тайну свиданія между сэромъ Майклемъ и его женою, на которомъ преступная женщина, валяясь у ногъ ихъ господина, повѣдала ему роковую повѣсть своей жизни? Они знали только то, что имъ разсказалъ камердинеръ сэра Майкля, о его неожиданномъ отъѣздѣ. По его словамъ, господинъ ихъ былъ блѣденъ какъ полотно и говорилъ глухимъ, совершенно не своимъ голосомъ.
Умныя головы людской рѣшили, что сэръ Майкль вѣрно получилъ какое нибудь важное, неожиданное извѣстіе, черезъ мистера Роберта; они были довольно умны, чтобы догадываться объ участіи молодаго человѣка въ катастрофѣ. Извѣстіе это вѣрно было или о смерти какого нибудь близкаго родственника, или о страшномъ пониженіи курса, или, наконецъ, о банкротствѣ банкира, у котораго хранились всѣ деньги баронета. Всеобщее мнѣніе склонялось къ послѣдней ипотезѣ, и, казалось, всѣ находили какое-то удовольствіе въ этомъ предположеніи, хотя, если бы оно осуществилось, то имъ также грозила погибель.
Робертъ сидѣлъ у камина, въ которомъ теперь пылалъ огонь, и прислушивался къ завываніямъ вѣтра. Онъ страшно усталъ, такъ-какъ вскочилъ въ два часа ночи, разбуженный пожаромъ. Еслибъ не его хладнокровіе и рѣшительность, Лука Марксъ непремѣнно бы сгорѣлъ. На немъ до сихъ поръ виднѣлись слѣды пожара: волосы у него были съ одной стороны опалены и лѣвая рука распухла и обожжена. Онъ былъ такъ истощенъ усталостью и душевнымъ волненіемъ, что вскорѣ заснулъ крѣпкимъ сномъ и только проснулся, когда Ричардъ возвратился съ отвѣтомъ на его телеграмму.
Отвѣтъ былъ очень краткій.
"Любезный Одлей, всегда радъ тебѣ служить. Докторъ Альвинъ Мосгревъ, въ Сэвиль-Ро, No 12. Можешь на него положиться."
-- Мнѣ нужно будетъ завтра утромъ отправить другую телеграмму, Ричардъ, сказалъ мистеръ Одлей: -- я бы очень желалъ ее послать пораньше. Человѣкъ, который поѣдетъ на станцію, получитъ полсоверена за труды.
Мистеръ Ричардъ поклонился.
-- Благодарствуйте, сэръ, но это излишнее, сэръ; впрочемъ, какъ вамъ угодно, сэръ, пробормоталъ онъ: -- въ которомъ часу вы бы хотѣли, чтобы человѣкъ отправился?
Робертъ отвѣчалъ, что чѣмъ раньше, тѣмъ лучше. Потому было рѣшено отправить человѣка въ 6 часовъ утра.
-- Моя комната, вѣрно, уже готова, Ричардъ? сказалъ Робертъ.
-- Да, сэръ -- ваша старая комната.
-- Хорошо. Я сейчасъ же лягу. Принесите мнѣ стаканъ пуншу, какъ можно погорячѣе и подождите телеграммы.
Эта телеграмма состояла въ приглашеніи доктора Мосгрева немедленно пріѣхать въ Одлей-Кортъ, по очень важному дѣлу.
Написавъ это приглашеніе, мистеръ Одлей пришелъ къ сознанію, что онъ сдѣлалъ все, что могъ. Онъ выпилъ стаканъ пуншу и началъ думать о Кларѣ Толбойзъ, объ этой благородной дѣвушкѣ, которой братъ былъ наконецъ отомщенъ. "Слыхала ли она о пожарѣ въ гостинницѣ Замка?" думалъ Робертъ. "Какъ же ей было не слыхать объ этомъ въ Моунт-Станнингѣ? Но слыхала ли она, что онъ былъ въ опасности и отличился, спасая изъ огня пьянаго человѣка?" Мнѣ совѣстно признаться, что Робертъ Одлей въ этомъ домѣ, благородный хозяинъ котораго теперь былъ изгнанникомъ, имѣлъ слабость думать о такихъ вещахъ, имѣлъ слабость думать объ отдаленныхъ еляхъ Герсфордшира и темнокарихъ глазахъ, такъ походившихъ на глаза его погибшаго друга.