X.

Кто велъ интригу о ней въ конгрессѣ.

Былъ лѣтній день въ Уашингтонѣ. Даже рано утромъ, когда солнце еще наклонно освѣщало лица прохожихъ, было невыносимо жарко. Потомъ всѣ улицы начали болѣзненно блестѣть, какъ расходящіеся лучи другого солнца, Капитолія, на которое нельзя было смотрѣть невооруженнымъ глазомъ. Становилось все жарче, и съ Потомака поднялся туманъ, образовавшій мало по малу на горизонтѣ грозовыя тучи, которыя, однако, разразились въ другой мѣстности, а столицѣ оставили всю туже нестерпимую духоту.

Городъ былъ пустъ. Немногіе остававшіеся въ немъ попрятались отъ ослѣпляющаго свѣта дня въ полутемную прохладу лавки, дома или гостинницы, и изнемогающій отъ испарины чужестранецъ, входившій въ эти святилища, лицезрѣлъ призраки безъ галстуховъ и сюртуковъ, съ вѣерами въ рукахъ, которые, зѣвая, бесѣдовали съ нимъ и тотчасъ засыпали по его уходѣ, Большинство членовъ конгресса и сенаторы уже давно возвратились къ своимъ избирателямъ съ печальнымъ извѣстіемъ, что страна быстро шла въ погибели, или съ радостной вѣстью, что никогда въ республикѣ не обстояло все такъ благополучно, смотря по вкусу избирателей. Нѣсколько министерскихъ дѣятелей все еще оставались въ городѣ, хотя вполнѣ убѣжденные, что они не могутъ ничего сдѣлать по своему, а должны продолжать дѣйствовать по старому. Собраніе образованныхъ, ученыхъ людей, составлявшихъ высшій трибуналъ въ странѣ, также еще засѣдало съ смутной мыслью, что оно обязано заслужить скудное жалованье, назначенное его членамъ экономными основателями республики, и терпѣливо слушало аргументы адвокатовъ, гонорарѣ которыхъ равнялся пожизненному содержанію половины судей. Генеральный атторней и его помощники по прежнему охраняли государственные милліоны отъ корыстныхъ мошенниковъ, получая за это такое вознагражденіе въ годъ, которое ихъ противники постыдились бы дать за одну рѣчь адвоката. Небольшая, постоянная армія министерскихъ чиновниковъ, безпомощныхъ жертвъ самой безсмысленной, идіотской, административной дисциплины, когда-либо видѣнной на свѣтѣ, бездѣйствовала, такъ какъ эта дисциплина всецѣло была основана на капризахъ, глупостяхъ, трусости и тираніи. Эти непонятныя явленія объяснялись тѣмъ, что всѣ правительства и партіи одинаково упорно старались пригнать одежду, сшитую нашими предками, къ юной великой націи. Вездѣ были заплатки и дыры; по мѣстамъ локти и колѣнки выбивались въ наружу, а все же партія, имѣвшая власть, и партія, стоявшая въ оппозиціи, могли только чинить, штопать и даже иногда въ бѣшенномъ отчаяніи предлагать ампутацію тѣхъ ненужныхъ членовъ общественнаго тѣла, которые упорно выростали изъ короткой, узкой, дѣтской одежды.

Это былъ городъ противорѣчій и абсурдовъ. На одномъ концѣ возсѣдалъ отвѣтственный хранитель военной чести и мужества великой націи, который не могъ выдавать слѣдуемаго его воинамъ жалованія прежде, чѣмъ политическія партіи не покончатъ какія-то себялюбивыя распри. Рядомъ находился другой министръ, должность котораго, повидимому, состояла въ томъ, чтобъ давать другимъ странамъ самое ложное понятіе о республикѣ, посылая ея представителями самыхъ недостойныхъ ея гражданъ-политиковъ и то лишь когда избирателя признавали, что они недостойны представлять ихъ въ конгрессѣ или сенатѣ. До высоты этого національнаго абсурда доходилъ только другой абсурдъ, въ силу котораго отставной политикъ находился въ продолженіи 4-хъ лѣтъ во главѣ учрежденія, долженствовавшаго поддерживать честь флага всей націи на океанахъ, хотя онъ никогда не бывалъ въ морѣ, повиновался приказаніямъ начальника, столь-же мало смыслящаго въ этомъ спеціальномъ дѣлѣ, какъ и онъ, и состоялъ подъ контролемъ конгресса, видѣвшаго въ немъ только политика. Далѣе возвышалось еще одно министерство, столь громадное и разнообразное по своимъ занятіямъ, что немногіе изъ дѣйствительно способныхъ, практическихъ дѣятелей страны взяли бы на себя тяжелую отвѣтственность руководить этимъ чудовищнымъ вѣдомствомъ за сумму въ десять разъ большую, чѣмъ та, которую отпускали на его содержаніе, а совершеннѣйшая въ мірѣ конституція вручала управленіе этимъ учрежденіемъ людямъ, смотрѣвшимъ на свои мѣста лишь какъ на подножку для дальнѣйшихъ успѣховъ. Наконецъ, существовало и еще министерство, глава котораго несъ титулъ и отвѣтственность казначея великой страны или хранителя ея кошелька, но который также получалъ такое содержаніе, какое постыдился бы частный банкъ дать своему директору. Но самымъ величайшимъ абсурдомъ былъ обычай отъ времени до времени обращаться къ державному народу съ вопросомъ: не угодно ли ему высказать, что вся эта система противорѣчій и абсурдовъ была совершеннѣйшей формой совершеннѣйшаго государственнаго правленія? и державный народъ, единогласными устами своего представительства, администраціи и поэзіи, отвѣчалъ утвердительно.

Даже пресса поддерживала великую систему абсурдовъ. Для газетъ одной партіи было ясно, какъ день, что страна пойдетъ къ чорту, если духъ отцовъ республики не воскреснетъ въ дѣтяхъ, а для газетъ враждебнаго лагеря было не менѣе очевидно, что только возвращеніе къ буквѣ конституціи, данной отцами, можетъ спасти страну. Всѣ соглашались что существовавшая система правленія была величайшая, лучшая, совершеннѣйшая, и жаль было только, что она подверглась убійственнымъ набѣгамъ чудовищной гидры, именуемой "Кружкомъ". Происхожденіе этой гидры было покрыто мракомъ, производительность ея была изумительная, а прожорливость сверхъестественна, хотя желудокъ ея переваривалъ все чрезвычайно скоро и легко. Она все окружала мрачной тайной, все отравляла ядомъ недовѣрія. Она проникала даже въ частную и общественную жизнь; были кружки между слугами, между учениками въ школахъ, между пріятными, красивыми юношами, отбивавшими у насъ, зрѣлыхъ мужей, всѣ милости прекраснаго пола, наконецъ, между нашими кредиторами, которые уничтожали нашъ кредитъ и доводили насъ до несостоятельности. Однимъ словомъ, все, что было дурнаго, гибельнаго въ политическихъ, общественныхъ и частныхъ дѣлахъ, происходило отъ сосредоточенія силъ въ меньшинствѣ противъ большинства, того могучаго современнаго явленія, которое извѣстно подъ названіемъ "кружка".

Въ этотъ жаркій, лѣтній день, въ одномъ изъ нумеровъ второстепенной гостинницы Уашингтона, достопочтенный мистеръ Пратъ Гашвиллеръ, членъ конгресса, сидѣлъ за письменнымъ столомъ. Нѣкоторые толстые, жирные люди не могутъ снять галстуха или растегнуть рубашки, чтобъ не казаться совершенно неприличными. Такъ и мистеръ Гашвиллеръ, безъ сюртука и въ однихъ панталонахъ, представлялъ зрѣлище вполнѣ нескромное. Однако, когда кто-то постучался въ дверь, онъ, не колеблясь, сказалъ: "войдите" и пододвинулъ къ себѣ корректурные листы своей предстоящей парламентской рѣчи. При этомъ чело депутата глубокомысленно отуманилось.

Вошедшій взглянулъ правымъ глазомъ на Гашвиллера, какъ на стараго знакомаго, а лѣвымъ пристально посмотрѣлъ съ иронической улыбкой на бумаги, лежавшія да столѣ.

-- Вы заняты? сказалъ онъ.

-- Да, отвѣчалъ членъ конгресса:-- я исправляю мою рѣчь. Проклятые наборщики всегда врутъ; вѣроятно, я пишу неразборчиво.

Еслибъ почтенный депутатъ прибавилъ, что онъ писалъ нетолько неразборчиво, но и неграматно, то онъ былъ бы ближе къ истинѣ. Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ, эти качества почтеннаго мистера Гашвиллера не имѣли никакого отношенія къ его рѣчи, такъ какъ ее сочинилъ и написалъ бѣдный молодой человѣкъ, по имени Дабсъ, и весь трудъ Гашвиллера при чтеніи корректуры заключался въ вставкѣ тамъ и сямъ безъ смысла и основанія, словъ: "анархія", "олигархія", "сатрапъ", "око Аргуса", и т. д.

Незнакомецъ видѣлъ все это лѣвымъ глазомъ, но правымъ любезно улыбался. Онъ снялъ со стула сюртукъ и жилетъ Гашвиллера и, придвинувъ его къ столу, сѣлъ.

-- Ну?

-- У васъ есть что нибудь новаго?

-- Да, женщина.

-- Женщина, любезный мистеръ Вайльсъ? Эти прелестныя созданія всегда имѣютъ сильное вліяніе. Ха, ха, ха! общественный дѣятель знаетъ, когда онъ можетъ быть любезенъ и когда долженъ быть твердъ. Я, сэръ, испыталъ кое-что.

И членъ конгресса откинулся на спинку кресла съ выраженіемъ св. Антонія, который устоялъ отъ одного соблазна, чтобъ съ большимъ удовольствіемъ поддаться другому.

-- Да, отвѣчалъ Вайльсъ нетерпѣливо:-- но, чортъ возьми! она на противной сторонѣ.

-- На противной? спросилъ съ удивленіемъ Гашвиллеръ.

-- Она -- племянница Гарсіи и чистый чертенокъ.

-- Но Гарсія на нашей сторонѣ.

-- Это не мѣшаетъ ей быть подкупленной кружкомъ.

-- Что же можетъ сдѣлать женщина, если мужчины -- не такіе дураки, чтобъ поддаться ея чарамъ? Развѣ она очень хороша?

-- Я никогда не находилъ ее красавицей, хотя, повидимому, она обошла проклятаго Тотчера, несмотря на всю его холодность. Какъ бы то ни было, она пользуется его покровительствомъ. Впрочемъ, Гашвиллеръ, она не такая, какой вы ее воображаете. Она, говорятъ, знаетъ или, покрайней мѣрѣ, увѣряетъ, что знаетъ многое объ испанской концессіи своего дяди. Можетъ быть въ ея рукахъ находятся какія-нибудь бумаги. Эти мексиканскіе рудокопы всегда были дураками, и отъ нихъ можно ожидать всякой глупости.

-- Она ничего не можетъ сдѣлать противъ насъ, сказалъ Гашвиллеръ съ достоинствомъ.

-- Мануэль и Мигуэль, продавшіе свои права нашему кліенту, очень ее боятся, отвѣчалъ Вайльсъ, смотря на депутата своимъ нечестивымъ лѣвымъ глазомъ:-- они были нашими свидѣтелями, и я боюсь, чтобъ подъ ея вліяніемъ они не взяли бы назадъ своихъ словъ. По крайней мѣрѣ, Педро полагаетъ, что въ ея рукахъ его жизнь и смерть.

-- Жизнь и смерть! Что это значитъ? спросилъ изумленный Гашвиллеръ.

Вайльсъ понялъ свою ошибку, но онъ зашелъ уже слишкомъ далеко, чтобъ отступать, и потому спокойно прибавилъ:

-- Педро подозрѣвали въ убійствѣ Кончо, одного изъ рудокоповъ, первоначально занявшихъ руду.

Гашвиллеръ поблѣднѣлъ, какъ полотно, и потомъ вспыхнулъ, какъ зарево.

-- Вы смѣете сказать, что дерзнули обмануть американскаго законодателя и заставили его подать свой голосъ въ дѣлѣ, которое пахнетъ уголовнымъ преступленіемъ! воскликнулъ онъ, вскакивая съ мѣста въ благородномъ негодованіи: -- вы утверждаете, что совершено убійство по тому дѣлу, которое я поддерживаю въ качествѣ члена конгресса?

И мистеръ Гашвиллеръ протянулъ руку къ звонку, какъ бы желая позвать слугъ въ свидѣтели личнаго его оскорбленія.

-- Это убійство, если оно и было совершено, произошло прежде, чѣмъ Гарсія началъ дѣло судебнымъ порядкомъ, и о немъ не упоминается въ оффиціальныхъ бумагахъ.

-- Вы въ этомъ увѣрены?

-- Да. Вы сами можете убѣдиться.

-- Это измѣняетъ дѣло, сказалъ съ достоинствомъ депутатъ, возвращаясь на прежнее мѣсто.

Вайльсъ посмотрѣлъ на него своимъ лѣвымъ глазомъ, а правый обратилъ на окно.

-- Я принесъ акціи, сказалъ онъ спокойно:-- прикажете ихъ написать на ваше имя?

-- А!... позвольте... да, вы принесли акціи; хорошо, отвѣчалъ Гашвиллеръ, какъ бы съ трудомъ догадываясь, о чемъ говорилъ Вайльсъ:-- напишите ихъ на имя моего секретаря, мистера Дабса; это будетъ ему наградой за его экстренные труды по вашему дѣлу. Онъ достойный молодой человѣкъ. Впрочемъ, хотя онъ и не оффиціальный чиновникъ, но такъ близокъ но мнѣ, что я, быть можетъ, нехорошо дѣлаю, что позволяю ему принять вознагражденіе отъ тяжущихся. Вы понимаете, мистеръ Вайльсъ, членъ американскаго конгресса не можетъ быть достаточно остороженъ. Но приготовьте также бланковый переводъ акцій, потому что мистеръ Дабсъ очень бѣденъ, несмотря на свои достоинства, и, вѣроятно, захочетъ тотчасъ продать акціи. Вѣдь дѣло еще не пошло въ ходъ, и онъ, можетъ быть, найдетъ пріятеля, который согласится, по добротѣ душевной, купить у него акціи, рискуя своимъ капиталомъ.

-- Вы слишкомъ добры, мистеръ Гашвиллеръ, замѣтилъ Вайльсъ, открывая и закрывая свой лѣвый глазъ, какъ глухой фонарь.

-- Преданныхъ, работящихъ молодыхъ людей слѣдуетъ всегда поощрять, отвѣчалъ Гашвиллеръ:-- я недавно говорилъ рѣчь объ этомъ предметѣ передъ конгрессомъ воскресныхъ школъ. Благодарю васъ, я передамъ акціи ему лично.

Вайльсъ взялъ шляпу и хотѣлъ удалиться, но Гашвиллеръ остановилъ его.

-- Вы говорите, что племянница Гарсіи хороша собой и очень ловка?

-- Да.

-- Ничего, я натравлю на нее другую женщину, которая перехитритъ ее.

-- Неужели? отвѣчалъ Вайльсъ, нимало не выказывая, что замѣчаетъ легкій тонъ, которымъ депутатъ произнесъ послѣднія слова.

-- Вотъ увидите. Если я этого не сдѣлаю, то не будь я членъ конгресса.

Вайльсъ поблагодарилъ его правымъ глазомъ, при чемъ лѣвый злобно сверкнулъ.

-- Она живетъ здѣсь? спросилъ онъ.

-- Да, она чрезвычайно красивая женщина и мой большой другъ, произнесъ членъ конгресса, и Вайльсъ рѣшилъ, что ему необходимо познакомиться съ этой женщиной и черезъ нее дѣйствовать на почтеннаго Гашвиллера.

Не успѣлъ онъ удалиться, какъ въ комнату вошелъ бѣлокурый молодой человѣкъ, съ тревожнымъ выраженіемъ лица. Онъ смиренно остановился и преклонилъ голову, какъ бы въ присутствіи высшаго существа.

-- Я поправляю вашъ трудъ, сказалъ Гашвиллеръ, повидимому, очень довольный смущеніемъ юноши.

-- Я надѣюсь, что онъ годится, промолвилъ Дабсъ застѣнчиво.

-- Да... годится... отвѣчалъ Гашвиллеръ, тономъ великодушнаго снисхожденія.

-- Вы не имѣете никакихъ извѣстій? спросилъ юноша, покраснѣвъ.

-- Нѣтъ, никакихъ, отвѣчалъ Гашвиллеръ и потомъ прибавилъ, какъ бы спохватясь:-- ахъ! да, я думалъ о васъ и полагаю, что частное мѣсто, напримѣръ, хоть секретарское у меня, помогло бы вамъ скорѣе достать хорошую казенную должность. Что вы скажете на это?

Дабсъ бросилъ на своего патрона низкопоклонный, подобострастный взглядъ, и лицо его выразило такую собачью благодарность, что, очевидно, онъ замахалъ бы хвостомъ, еслибъ обладалъ имъ.

-- Я вполнѣ увѣренъ въ вашемъ согласіи, продолжалъ Гашвиллеръ: -- и уже написалъ на ваше имя нѣсколько важныхъ бумагъ, которыя вы должны помѣтить, чтобы я могъ уже смѣло рекомендовать васъ, какъ моего секретаря. Не угодно ли вамъ тотчасъ приступить къ исполненію вашихъ обязанностей?

Съ гордостью и радостной надеждой, бѣдный юноша подписалъ свое имя на указанной бумагѣ.

-- Мнѣ излишне вамъ напоминать, прибавилъ Гашвиллеръ съ суровымъ достоинствомъ неподкупнаго римскаго стоика: -- что во всѣхъ государственныхъ дѣлахъ необходимо соблюдать самую строжайшую тайну.

И почтенный депутатъ указалъ пальцемъ на свой чемоданъ, въ который онъ спряталъ подписанныя Дабсомъ акціи, точно онѣ составляли какой-нибудь международный трактатъ.

-- Слѣдовательно, мои обязанности заставятъ меня быть всегда при васъ? спрашивалъ юноша, сіяя счастіемъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ поспѣшно Гашвиллеръ, но потомъ прибавилъ:-- то есть, не теперь.

Бѣдный Дабсъ пригорюнился. Въ это самое утро хозяйка отказала ему отъ квартиры за долговременный неплатежъ, и онъ надѣялся, что новое мѣсто дастъ ему и пищу, и кровъ. Но дѣлать было нечего, и онъ только спросилъ: не нужно ли написать какую-нибудь другую бумагу?

-- Нѣтъ, пока не надо. Я принималъ столько дѣловыхъ визитовъ сегодня, что буду принужденъ теперь до ночи запереться отъ всѣхъ.

Новый частный секретарь почтеннаго депутата понялъ намёкъ своего патрона и смиренно удалился изъ комнаты, нѣсколько разочарованный, но все же питающій большія надежды на будущее.

Не успѣлъ онъ сдѣлать, однако, нѣсколькихъ шаговъ, какъ судьба, быть можетъ, покровительствуя бѣдному Дабсу, сдѣлала его неожидажнымъ свидѣтелемъ такого происшествія, изъ котораго, при умѣніи, онъ могъ бы извлечь значительную пользу.

Повидимому, мистеръ Вайльсъ, выйдя отъ Гашвиллера, имѣлъ еще другое дѣло въ той же гостинницѣ и прошелъ въ No 90. На его стукъ грубый голосъ отвѣчалъ: "войдите", и онъ, отворивъ дверь, увидалъ передъ собою рослаго, здоровеннаго мужчину съ рыжей бородой, лежащаго въ постелѣ.

Вайльсъ подошелъ къ кровати и протянулъ руку, чтобъ поздороваться съ Рыжей Бородой, но тотъ не отвѣчалъ ни словомъ, ни жестомъ.

-- Я, можетъ быть, васъ обезпокоилъ? спросилъ онъ.

-- Можетъ быть; отвѣчалъ Рыжая Борода.

Вайльсъ улыбнулся правой щекой: обращенной къ лежавшему въ постелѣ, а лѣвая исказилась гнѣвомъ.

-- Я хотѣлъ спросить только: разсмотрѣли ли вы мое дѣло? сказалъ онъ смиренно.

-- Разсмотрѣлъ вдоль и поперегъ.

-- Вы прочли всѣ бумаги?

-- Всѣ, съ первой до послѣдней.

-- Такъ я надѣюсь, что вы, познакомившись основательно съ дѣломъ, примите нашу сторону?

Рыжая Борода ничего не отвѣчалъ, а только потянулъ на себя простыню, покрывавшую его до самаго горла.

-- Я принесъ акціи, о которыхъ вамъ говорилъ, прибавилъ Вайльсъ подобострастно.

-- Есть у васъ подъ рукой какой-нибудь пріятель? спросилъ Рыжая Борода, мягкимъ голосомъ.

-- Я васъ не понимаю, отвѣчалъ съ улыбкой Вайльсъ:-- на акціяхъ можно выставить какое угодно имя.

-- Если у васъ нѣтъ пріятеля, то позовите слугу.

-- Нѣтъ, къ чему? произнесъ Вайльсъ, смотря подокрительно на своего собесѣдника.

-- Можетъ быть, вы предпочитаете чужого человѣка? Я слышу, кто-то идетъ по лѣстницѣ; позовите его.

Вайльсъ отворилъ дверь и бросилъ инквизиторскій взглядъ на проходившаго мимо Дабса.

-- Незнакомецъ, войдите сюда! произнесъ громко Рыжая Борода.

Дабсъ смиренно повиновался.

-- Я не знаю васъ, да и не желаю знать, продолжалъ Рыжая Борода: -- вотъ этотъ господинъ -- Вайльсъ, а я -- Джошуа Сибли изъ Фрезно, членъ конгресса отъ четвертаго калифорнійскаго округа. Я лежу въ постелѣ и едва могу устоять отъ желанія снести голову этому негодяю. Да будетъ вамъ, незнакомецъ, извѣстно, что этотъ низкій мошенникъ, по имени Вайльсъ, хотѣлъ подкупить меня, Джошуа, и только изъ уваженія къ моимъ избирателямъ я до сей минуты его щадилъ. Но болѣе не могу терпѣть, и если кто-нибудь не...

-- Любезный мистеръ Сибли, это ошибка, произнесъ съ жаромъ Вайльсъ.

-- Хороша ошибка! Незнакомецъ, снимите съ меня простыню.

-- Нѣтъ, нѣтъ! произнесъ поспѣшно Вайльсъ, видя, что добродушный Дабсъ собирался исполнить желаніе почтеннаго мистера Сибли.

-- Уберите его прежде, чѣмъ я опозорю своихъ избирателей! воскликнулъ депутатъ:-- всѣ говорили, что я, прежде окончанія сессіи, буду сидѣть въ тюрьмѣ. Уведите его отъ сюда и поскорѣе. если въ васъ есть искра человѣчности.

Дабсъ, блѣдный, пораженный ужасомъ, взглянулъ на Вайльса и не зналъ, что ему дѣлать. Рыжая Борода зашевелился въ кровати. Вайльсъ и Дабсъ бросились къ двери, и, черезъ минуту, въ комнатѣ остался одинъ представитель Фрезно.