Въ то время, въ сенатѣ Соединенныхъ Штатовъ засѣдалъ замѣчательный и всѣми уважаемый человѣкъ, высокообразованный, честный, радикальный, достойный представитель республики. Впродолженіи многихъ лѣтъ, онъ благородно исполнялъ свои обязанности, а его избиратели съ рѣдкимъ постоянствомъ останавливали на немъ свой выборъ. Не вѣдая однихъ соблазновъ, по характеру, а другихъ -- по обстоятельствамъ, онъ сохранилъ незапятнанно свою общественную и политическую честность. Какъ ораторъ и практическій государственный человѣкъ, онъ отличался изящной рѣчью и ненавистью къ личностямъ; всѣ одинаково признавали его безпристрастіе и возвышенность его мнѣній. Никто даже не старался поколебать его принциповъ взяткой, и рѣдко пытались разжалобить его непреклонно честное сердце. Пламенный любитель искуствъ и литературы онъ пѣлъ достаточно средствъ, чтобъ удовлетворять своимъ изящнымъ вкусамъ, и его роскошный домъ былъ наполненъ драгоцѣнными сокровищами человѣческой мысли и генія. Его библіотека отличалась нетолько своимъ богатствомъ, но и художественнымъ безпорядкомъ мастерской артиста. Все это замѣтила съ перваго взгляда молодая дѣвушка, входя въ это святилище въ одинъ холодный январскій день.
На карточкѣ, которую подали сенатору, стояло скромно: "Карменъ де-Гаро", а въ уголкѣ микроскопическая надпись: "артистка". Увлеченный, бытъ можетъ, звучностью и исторической извѣстностью ея имени, онъ приказалъ просить посѣтительницу, какъ только слуга доложилъ, что она желала его лично видѣть. Сидя за громаднымъ столомъ, заваленнымъ книгами, брошюрами и бумагами, онъ спокойно ожидалъ молодую дѣвушку, дерзавшую помѣшать его занятіямъ.
Она вошла и остановилась въ нерѣшительности. Мистрисъ Гопкинсонъ была права, въ ней не было никакого шика. Но она отличалась оригинальностью и чужеземными манерами. Американская шаль была надѣта на ней, какъ испанская мантилья, постоянно спадая съ одного плеча, а ея талія была до того гибка, граціозна, что, очевидно, не вѣдала корсета. Черные курчавые волосы такъ низко падали на лобъ, что, казалось, составляли неотъемлемую часть ея мѣховой шапочки. Однажды, по привычкѣ, она накинула шаль на голову и кокетливо ею задрапировалась, но тотчасъ же сбросила, замѣтивъ изумленіе сенатора. Однако, онъ привѣтливо всталъ и указалъ ей на кресло съ большей любезностью, чѣмъ еслибъ на ней былъ парижскій костюмъ по послѣдней модѣ. Когда же быстрой, рѣшительной поступью она подошла къ нему, и онъ ближе разглядѣлъ ея энергичное, мужественное маленькое личико, въ которомъ женственнаго были только блестящіе глаза, прелестныя губки и изящное очертаніе подбородка, онъ поспѣшно бросилъ книгу, находившуюся въ его рукахъ и нѣжно спросилъ, чѣмъ могъ служить своей прекрасной посѣтительницѣ.
Я уже, кажется, упоминалъ о замѣчательно мелодичномъ и привлекательномъ ея голосѣ. Къ тому же, пѣвучій языкъ ея родины придалъ съ дѣтства ея рѣчи какую-то непостижимую сладость. Въ нѣсколькихъ музыкально произнесенныхъ словакъ она объяснила, что желала взглянутъ на его рѣдкую коллекцію гравюръ.
Въ сущности, эти гравюры была драгоцѣнны только по своей древности, объясняя, такъ сказать, во очію постепенное усовершенствованіе искуства и, я полагаю, что Карменъ не очень восторгалась ими; но она знала, что сенаторъ гордился своей коллекціей. Дѣйствительно, его заинтересовало вниманіе, обращенное этой случайной посѣтительницей на его любимыя картины, которыми никто не любовался.
-- Я бѣдная, молодая художница, прибавила Карменъ:-- и не могу пріобрѣталъ подобныя сокровища, но одинаково не могу и отказывать себѣ въ счастьѣ любоваться ими у другихъ, хотя и рискую надоѣсть занятымъ великимъ умамъ.
Еслибъ подобная лесть была произнесена на обычномъ языкѣ его родины, то сенаторъ скоро удалилъ бы непрошенную гостью, но эта же лесть, съ иностраннымъ, южнымъ акцентомъ, звучала такой маненной искренностью, что онъ пріятно улыбнулся. Черезъ нѣсколько минутъ, черная кудрявая головка художницы и сѣдые развѣвающіеся волосы сенатора наклонялись надъ большимъ портфелемъ съ гравюрами. Тутъ-то, слушая исторію возникновенія гравернаго искуства въ Нидерландахъ, Карменъ забылась до того, что набросила шаль себѣ на голову. Въ послѣдующіе два часа, они оба почти не измѣняли своей позы, и въ этомъ положеніи икъ видѣли четыре члена конгресса, три сенатора, одинъ министръ и одинъ членъ верховнаго суда. Хозяинъ дома всѣхъ выпроводилъ поспѣшно, хотя и любезно. За то въ пріемной громко выражалось неодобреніе.
-- Это ужъ слишкомъ, замѣчалъ провинціальный делегатъ.
-- Въ его года разсматривать картины съ дѣвчонкой, которая годилась бы ему во внучки! замычалъ почтенный чиновникъ, впослѣдствіи подозрѣваемый въ эротическихъ наклонностяхъ.
-- И ничего въ ней нѣтъ хорошаго, прибавлялъ представитель Дакоты.
-- Вотъ почему онъ молчитъ во всю сессію, восклицалъ товарищъ сенатора по штату.
-- Чортъ его возьми! произносили всѣ хоромъ.
Женатые изъ этихъ собесѣдниковъ, конечно, поспѣшили домой, чтобъ разсказать все своимъ женамъ. Дѣйствительно, одна изъ самыхъ трогательныхъ сторонъ супружескаго союза заключается въ замѣчательной откровенности, съ которой супруги разсказываютъ другъ другу о безнравственности своихъ пріятелей и пріятельницъ. На этихъ основахъ священной откровенности твердо зиждется супружескій союзъ.
Между тѣмъ, живые предметы этихъ коментаріевъ, по крайней мѣрѣ, одинъ изъ нихъ не подозрѣвали возбужденного ими неудовольствія.
-- Надѣюсь, что я не удерживаю васъ отъ важныхъ государственныхъ дѣлъ или отъ вашихъ друзей, сказала, наконецъ, Карменъ, застѣнчиво опуская глаза.
-- О! нѣтъ, не безпокойтесь. Они опятъ придутъ, вѣдь они хлопочутъ по своимъ дѣламъ, а не по моимъ.
Слова сенатора были почти комплиментомъ; по крайней мѣрѣ образованный, изящный Бостонецъ, никогда не позволяетъ себѣ большей любезности.
-- А я, вѣроятно, никогда болѣе не буду васъ безпокоить, отвѣчала Карменъ.
-- Этотъ портфель всегда къ вашимъ услугамъ, вы можете располагать мною, когда угодно, произнесъ сенаторъ.
-- Вы слишкомъ добры и любезны въ бѣдной молодой дѣвушкѣ изъ неизвѣстной вамъ страны.
-- Вы ошибаетесь, я хорошо, знаю Калифорнію.
Дѣйствительно, онъ могъ, сказать безошибочно, сколько въ ея родномъ, Монтерейскомъ, округѣ родится пшеницы на акрѣ, какое количество въ немъ избирателей и какія ихъ политическія мнѣнія; но о самомъ важномъ произведеніи этой страны, стоявшемъ теперь передъ нимъ, онъ, какъ всѣ теоретики, не зналъ ничего.
Карменъ съ удивленіемъ и почтительно слушала невѣдомыя ей подробности о китайскомъ вопросѣ, объ американскихъ золотопромышленныхъ законахъ и о распространеніи шелководства на ея родинѣ.
-- Кстати, ваща фамилія историческая, сказалъ сенаторъ, между прочимъ:-- въ числѣ эмигрантовъ, прибывшихъ въ Америку съ Ласъ-Казасомъ, былъ рыцарь Алькантары, по имени Де-Гаро.
-- Да, это мой пра-пра-пра-прадѣдушка, отвѣчала Карменъ, кивая головой.
Сенаторъ широко открылъ глаза отъ изумленія.
-- Да, продолжала молодая дѣвушка:-- я племянница Виктора Кастро, который былъ женатъ на сестрѣ моего отца.
-- Виктара Кастро, имѣющаго дѣло съ компаніей "Ртутной Руды"? рѣзко спросилъ секаторъ.
-- Да, отвѣчала спокойно Карменъ.
Еслибъ сенаторъ принадлежалъ къ тому типу американцевъ, представителемъ которыхъ былъ Гашвиллеръ, то онъ выразилъ бы свое изумленіе пронзительнымъ свистомъ...
-- У меня есть къ вамъ просьба, большая просьба, продолжала она, поникнувъ головой.
Сенаторъ теперь снова удалился за свой письменный столъ, составлявшій какъ бы бастіонъ, и приготовился къ осадѣ. Онъ понялъ, что былъ обманутъ и что хитростью былъ вынужденъ конфиденціально разговаривать въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ съ племянницей одного изъ просителей, дѣло котораго разбиралось въ конгрессѣ. Чего не дерзнетъ просить у него эта женщина! Но онъ былъ тѣмъ непреодолимѣе, чѣмъ болѣе чувствовалъ, что она расположила его въ свою пользу. Онъ сердился на нее за то, что она ему понравилась.
Не обращая, повидимому, вниманія на перемѣну въ его обращеніи, Карменъ продолжала съ оригинальной свободой выраженій и жестовъ:
-- Вы знаете, что во мнѣ течетъ испанская кровь, и что лозунгъ моей второй родины: "Богъ и свобода". Еще ребенкомъ я слышала о васъ, о великомъ эманципаторѣ, объ апостолѣ свободы, о другѣ угнетенныхъ и несчастныхъ. Въ исторіи этой великой страны, я читала о вашей славной дѣятельности я учила наизусть ваши рѣчи, и всегдашнимъ моимъ желаніемъ было -- услышать изъ вашихъ устъ символъ вѣры моихъ предковъ. Madré de Dios! какое счастье, должно быть, слышать вашу вдохновенную рѣчь! Но простите... вы вѣрно сердитесь на меня, какъ на глупую, дерзкую, съумасшедшую дѣвчонку.
Сенаторъ чувствовалъ, что, несмотря на его эасаду, онъ готовъ сдаться смѣлому непріятелю и промолвилъ:
-- Нѣтъ. Что вы! Благодарствуйте.
-- Я здѣсь остаюсь только еще два дня и уѣзжаю снова въ Калифорнію, продолжала Карменъ:-- неужели я не услышу васъ въ Капитоліи этой великой страны?
Сенаторъ поспѣшно отвѣчалъ, что въ эту сессію его обязанности требовали большаго участія въ комитетскихъ и кабинетныхъ работахъ, чѣмъ въ преніяхъ.
-- Такъ значитъ мнѣ говорили правду, сказала Карменъ грустно:-- что вы покинули вашу великую партію и не возвышаете болѣе голоса въ защиту великихъ принциповъ?
-- Кто вамъ это сказалъ, миссъ де-Гаро, тотъ солгалъ, отвѣтилъ рѣзко сенаторъ:-- позвольте узнать кто?..
-- Н...вѣтъ, я не знаю, перебила его Карменъ:-- это въ воздухѣ. Я иностранка и, можетъ быть, ошибаюсь, но каждый день а хожу въ Капитолій, не свожу глазъ съ великаго апостола свободы и слышу, что говорятъ то о налогахъ, то о почтовомъ вѣдомствѣ и т. д., но никогда онъ не произноситъ гордой рѣчи о правахъ человѣка. Я спрашивала, отчего? и мнѣ отвѣчали: "онъ забастовалъ, бросилъ свою партію и никогда болѣе не будетъ говорить".
-- Позвольте мнѣ вамъ сказать, миссъ де-Гаро, рѣеко произнесъ сенаторъ, вставая:-- вы очень несчастливы въ своихъ знакомыхъ. Никто, прибавилъ онъ гораздо мягче и снова опускаясь въ кресла:-- не имѣетъ права предсказывать о томъ, что я буду дѣлать впредь и какими путями я буду служить своимъ великимъ принципамъ и своей партіи. Это мое дѣло. Если представится случай, и будетъ время.... хотя остается только два дня сессіи...
-- Да, перебила его Карменъ мрачно:-- я знаю, что они въ Капитоліѣ будутъ разсуждать о мелкихъ практическихъ дѣлахъ и вы будете молчать. Madré de Dioe, мнѣ придется...
-- А когда вы собираетесь ѣхать? спросилъ сенаторъ очень учтиво:-- когда мы васъ лишимся?
-- Я останусь до конца сессіи, отвѣчала Карменъ:-- а теперь мнѣ пора.
Она встала и закуталась въ свою шаль.
-- Быть по вашему, сказалъ сенаторъ съ любезной улыбкой:-- но теперь поздно. Позвольте мнѣ предложить вамъ мою карету. Она у подъѣзда.
Онъ проводилъ ее до кареты и торжественно раскланялся. Но дорогѣ молодая дѣвушка тихо плакала, но когда экипажъ остановился у дома, въ которомъ она жила, она поспѣшно отерла глаза.
-- Ну, что, спросилъ Гарло, адвокатъ Тотчера, высаживая Карменъ изъ кареты: -- я васъ жду два часа; вы долго у него оставались. Это хорошій признакъ.
-- Не спрашивайте меня теперь ни о чемъ, отвѣчала Карменъ съ нетерпѣніемъ:-- я устала.
-- Надѣюсь, что вы отдохнете къ завтрему, къ пріѣзду нашего друга Тотчера.
Загорѣлыя щеки Карменъ покрылись легкимъ румянцемъ.
-- Ему слѣдовало уже давно быть здѣсь. Гдѣ онъ? Что онъ дѣлалъ?
-- Его застигла снѣжная буря на западныхъ равнинахъ. Теперь онъ летитъ сюда со скоростью пара, но я боюсь, что онъ опоздаетъ.
Карменъ ничего не отвѣчала.
-- Какъ вы нашли великаго сенатора? спросилъ адвокатъ.
Карменъ устала, Карменъ утомилась, Кармекъ была недовольна. Она холодно отвѣчала.
-- Онъ джентльменъ.