Быстро близился къ концу мѣсяцъ, и уже послѣдніе часы его были сочтены. Ничто не отдаляло и не отсрочивало вѣнчальнаго дня, и всѣ приготовленія къ торжественному обряду были окончены съ вожделѣннымъ успѣхомъ. Мнѣ по-крайней-мѣрѣ ничего не оставалось дѣлать: мои сундуки и картонки, упакованные, запертые, перевязанные, стройнымъ рядомъ стояли подлѣ стѣны моей маленькой комнаты -- а завтра, въ эту же пору, имъ надлежало быть на дорогѣ въ Лондонъ, куда, вслѣдъ за ними, отправлюсь я... или, правильнѣе, отправится какая-то Дженни Рочестеръ, особа, еще мнѣ неизвѣстная. Адресныя карточки, въ формѣ четырехъ маленькихъ квадратовъ, лежали на коммодѣ: на каждой изъ нихъ, мистеръ Рочестеръ собственными руками сдѣлалъ надпись: "Мистриссъ Рочестеръ -- ... гостинница, въ Лондонѣ"; но я не могла и не позволяла прибить ихъ къ своимъ вещамъ. Мистриссъ Рочестеръ! Нѣтъ, такая особа еще не существовала для меня, и ей надлежало произойдти на свѣтъ не прежде завтрашняго утра: всю эту собственность передамъ я въ ея руки тогда только, когда можно будетъ увѣриться, что она жива и здорова. Довольно и того, что приготовленныя для нея вещи, скрытыя въ шкафу противъ моего рабочаго столика, уже вытѣснили оттуда мои старыя ловудскія платья. Нѣтъ, не мнѣ принадлежалъ этотъ свадебный костюмъ -- вѣнчальное бѣлое платье и воздушное покрывало съ дорогими лентами и кружевами. Я заперла шкафъ, чтобъ скрыть этотъ фантастическій аппаратъ, который теперь, въ девять часовъ вечера, распространялъ какой-то страшный отблескъ въ тѣни моей комнаты.
-- Оставишь ли ты меня, дикая мечта? сказала я самой-себѣ.-- Я дрожу, какъ въ лихорадкѣ, и слышу вокругъ себя завываніе вѣтра. Надобно по-крайней-мѣрѣ оставить эту мрачную комнату, и выйдти на свѣжій воздухъ.
Тревожныя приготовленія, продолжавшіяся весь день, и ожиданіе новой перемѣны въ моей судьбѣ, могли естественнымъ образомъ произвести во мнѣ то безпокойное и раздражительное состояніе духа, при которомъ мнѣ нельзя было оставаться на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ въ эту позднюю пору, когда торжественная тишина распространилась по всему дому; но была сверхъ-того еще особая весьма-важная причина, сообщившая лихорадочную настроенность моему организму.
Странная, ужасная мысль тяготѣла на моей душѣ. Случилось со мною нѣчто, чего я не могла постигнуть; никто, кромѣ меня, не былъ свидѣтелемъ этого приключенія, напугавшаго меня въ прошлую ночь. Мистера Рочестера въ ту пору не было дома, и даже теперь онъ еще не воротился: хозяйственныя распоряженія заставили его уѣхать миль за тридцать отъ Торнфильда къ двумъ или тремъ фермерамъ, которыхъ онъ непремѣнно долженъ былъ увидѣть до своего отъѣзда за-границу. Я дожидалась его съ величайшимъ нетерпѣніемъ, надѣясь узнать отъ него разрѣшеніе таинственной загадки. Подожди и ты, читатель: секретъ мой ты узнаешь вмѣстѣ съ мистеромъ Рочестеромъ.
Я отправилась во фруктовый садъ по направленію вѣтра, который безъ-умолка дулъ цѣлый день съ южной стороны. Къ-вечеру его ревъ и порывы усилились, хотя ни откуда не было видно дождевыхъ тучь. Деревья постоянно качались въ одну сторону, и вѣтви ихъ не распрямлялись ни на минуту: такъ упорно-постояненъ былъ порывъ, наклонявшій къ сѣверу зеленыя ихъ головы. Облака накоплялись цѣлыми массами, и быстро перегоняли другъ друга: ни малѣйшихъ проблесковъ голубаго неба во весь этотъ іюльскій день!
Съ какимъ-то дикимъ удовольствіемъ бродила я взадъ и впередъ, передавая тревогу своей души неизмѣримому потоку воздуха, жужжавшему въ неизмѣримомъ пространствѣ. Пройдя лавровую аллею, я остановилась передъ обломками каштановаго дерева: оно стояло, черное, изуродованное, и глубокая трещина страшно зіяла въ центрѣ его пня. Расколотыя половинки еще не были оторваны другъ отъ друга: твердая база и крѣпкіе корни поддерживали слабую связь между-ними; но уже источникъ жизненности изсякъ совершенно, и сокъ не могъ распространяться по ихъ жиламъ. Огромныя ихъ вѣтви замерли по обѣимъ сторонамъ, и не было никакого сомнѣнія, что вся эта масса упадетъ на землю въ слѣдующую зиму; но теперь покамѣстъ это было еще дерево-развалина, но развалина цѣлая, не утратившая своей первоначальной формы.
-- Хорошо, что вы крѣпко держитесь другъ подлѣ друга, сказала я, какъ-будто чудовищные осколки были живыми предметами, и могли меня слышать: -- пусть вы повреждены, изуродованы, опалены, но остатокъ жизни еще долженъ таиться въ вашихъ жилахъ, и эти вѣрные, честные корни еще поддерживаютъ васъ. Никогда болѣе зеленые листья не украсятъ вашихъ вершинъ, и пѣвчая птичка не совьетъ гнѣзда на вашихъ вѣтвяхъ -- время наслажденій и любви прошло для васъ; но вамъ еще нѣтъ окончательнаго повода приходитъ въ отчаяніе: вы можете сочувствовать другъ другу и вмѣстѣ оплакивать общую судьбу.
Когда я говорила такимъ-образомъ, луна показалась на одно мгновеніе прямо надъ моей головой: ея дискъ былъ красенъ какъ кровь, и она, казалось, бросила на меня отуманенный, печальный взглядъ. Лишь-только скрылась опять она за густыми облаками, вѣтеръ съ новою яростью забушевалъ вокругъ Торнфильда, переливаясь вдали, за лѣсомъ и видно, въ дикій жалосной стонъ. Еще разъ взглянула я на помертвѣлыя сучья и пошла назадъ по лавровой аллеѣ.
Около четверти часа бродила я по тѣснымъ тропинкамъ сада, собирая яблоки, которыми была усѣяна трава вокругъ древесныхъ пней; отдѣливъ потомъ спѣлые плоды отъ незрѣлыхъ, я отнесла ихъ домой и положила въ кладовую. Послѣ пошла я въ библіотеку справиться, разведенъ ли тамъ огонь, потому-что знала, мистеру Рочестеру, несмотря на лѣтнюю пору, пріятно будетъ сидѣть у камина въ такую бурную и темную ночь: огонь горѣлъ яркимъ пламенемъ, распространяя веселый свѣтъ по всей комнатѣ. Я придвинула къ камину его кресла, поставила передъ ними круглый столикъ и на немъ -- двѣ свѣчи, задернула занавѣсы на окнахъ и поворочала уголья въ каминѣ. Послѣ всѣхъ этихъ распоряженій мнѣ сдѣлалось еще грустнѣе, и я не могла ни сидѣть, ни даже оставаться гдѣ-нибудь въ этомъ домѣ. Между-тѣмъ старинные часы въ корридорѣ пробили десять.
-- Какъ уже поздно! сказала я: -- выбѣгу за ворота на большую дорогу, и стану его ждать: вѣрно теперь онъ ужь ѣдетъ, и, авось, я встрѣчусь съ нимъ черезъ нѣсколько минутъ. Кстати, вотъ и луна опять проглянула изъ облаковъ.
Вѣтеръ дико завывалъ изъ-за деревьевъ, окружавшихъ Торнфильдскій-Замокъ; но на дорогѣ по обѣимъ ея сторонамъ все было тихо, и только тѣни облаковъ пробѣгали но-временамъ по этой блѣдной линіи, протянутой до ближайшаго города. Напрасно я протирала глаза, чтобъ разсмотрѣть вдали какой-нибудь движущійся предметъ: не было на ней никакой фигуры, обличавшей присутствіе живаго существа.
Дѣтская слеза отуманила мой взоръ, когда я смотрѣла такимъ-образомъ -- слеза нетерпѣнія и грусти: я отерла ее и старалась успокоиться. Луна между-тѣмъ совершенно скрылась въ своей ночной храминѣ и задернула свой густой облачный занавѣсъ: ночь стемнѣла, и на лицо мое упало нѣсколько дождевыхъ капель.
-- Скоро ли онъ воротится! Боже мой, скоро ли онъ воротится! восклицала я, проникнутая мрачными предчувствіями.-- Онъ долженъ былъ воротиться къ чаю, но вотъ теперь уже глубокая ночь: что жь его задержало? Не случилось ли чего-нибудь? Страшное приключеніе прошедшей ночи, опять живо нарисовалось въ моемъ воображеніи и я почти не сомнѣвалась въ эту минуту, что насъ обоихъ ждетъ какое-нибудь непредвидѣнное несчастіе. Надежды мои были слишкомъ-ярки, а потому разсчитывать на ихъ осуществленіе было нельзя; и притомъ, въ послѣднее время, я наслаждалась совершеннѣйшимъ блаженствомъ: будетъ въ порядкѣ вещей, если теперь мое счастье перейдетъ за свой меридіанъ.
-- Чему быть, того не миновать, думала я: -- но ужь теперь я не пойду назадъ домой. Не сидѣть же мнѣ, съ тревожною совѣстью, подлѣ камина, когда онъ путешествуетъ одинъ въ бурную погоду: лучше утомить свои члены, чѣмъ надсадить свое сердце. Впередъ и впередъ, навстрѣчу къ моему жениху.
Пробѣловъ около четверти мили, я услышала стукъ копытъ: ѣхалъ всадникъ полнымъ галопомъ, и подлѣ него скакала огромная собака. Прочь мрачныя предчувствія: вотъ онъ, вотъ мой женихъ, верхомъ на своемъ Мицраимѣ, и вотъ Лоцманъ передъ нимъ. Онъ узналъ меня еще въ туманной дали, снялъ шляпу и замахалъ ею вокругъ своей головы: я побѣжала быстрѣе.
-- Ого! воскликнулъ онъ, протягивая свою руку, и нагибаясь на сѣдлѣ: -- тебѣ нечего безъ меня дѣлать, это ясно: становись на мой сапогъ, подай сюда обѣ руки -- и, маршъ, ко мнѣ на сѣдло!
Я повиновалась: радость придала мнѣ необыкновенную силу, и я ловко вскочила на сѣдло. Онъ обнялъ меня, поцаловалъ и нѣжно прижалъ къ своей груди; но скоро онъ подавилъ въ себѣ этотъ восторгъ, и спросилъ безпокойнымъ тономъ:
-- Не случилось ли чего, Дженни? Отчего ты вздумала бѣжать ко мнѣ навстрѣчу въ такую позднюю пору? Нѣтъ ли дома какой-нибудь бѣды?
-- Нѣтъ, сэръ, въ Торнфильдѣ все благополучно; но я воображала, что вы никогда не воротитесь. Мнѣ нельзя было ожидать васъ дома, особенно въ такой дождь и вѣтеръ.
-- Дождь и вѣтеръ -- да: ты обмокла какъ сирена, и тебѣ не мѣшаетъ окутаться моимъ плащомъ; но съ тобою горячка, Дженни: твои руки и щеки пылаютъ какъ въ огнѣ. Позволь спросить тебя опять: не случилось ли чего-нибудь?
-- Ничего, сэръ: теперь я совершенно-счастлива и не боюсь ничего.
-- Теперь... а прежде, стало-быть, ты была несчастна и напугана!
-- Да, точно-такъ; но я разскажу вамъ объ этомъ немного погодя, и, я знаю, сэръ, вы непремѣнно будете смѣяться надъ моимъ безпокойствомъ.
-- Смѣяться я стану только тогда, какъ пройдетъ завтрашній день: до-тѣхъ-поръ беззаботная радость моя была бы неумѣстна, потому-что я не совсѣмъ еще могу быть увѣреннымъ въ успѣхѣ своихъ плановъ. Весь этотъ послѣдній мѣсяцъ ты выскользала изъ моихъ рукъ какъ угорь, и колола меня какъ шиповникъ, такъ-что нигдѣ не было для меня приступа къ моей невѣстѣ; но, вотъ, теперь она опять въ моихъ объятіяхъ, какъ заблудшая овечка: ты выбѣжала изъ стада и ищешь своего пастуха: не такъ ли, Дженни?
-- Я ждала васъ, это правда; но не радуйтесь преждевременно. Вотъ мы и въ Торнфильдѣ: позвольте мнѣ сойдти.
Онъ осторожно спустилъ меня на мостовую. Джонъ принялъ его лошадь, и когда мы были въ корридорѣ, онъ сказалъ, чтобы я поскорѣе перемѣнила свое платье и пришла къ нему въ библіотеку. На лѣстницѣ онъ остановилъ меня и заставилъ дать обѣщаніе, что я не буду долго медлить въ своей комнатѣ. Воротившись къ нему минутъ черезъ пять, я застала его за ужиномъ.
-- Садись, Дженни, и давай ужинать вмѣстѣ: слава Богу, одинъ только разъ остается намъ покушать въ Торнфильдѣ, и потомъ мы надолго разстанемся съ этимъ прадѣдовскимъ замкомъ. Ты не можешь представить, какъ я радъ.
Я сѣла подлѣ него, и сказала, что ничего не могу ѣсть.
-- У тебя, кажется, на умѣ перспектива нашего продолжительнаго путешествія, Дженни: не-уже-ли мысль о поѣздкѣ въ Лондонъ уничтожаетъ твой аппетитъ?
-- Перспектива моей судьбы еще, покамѣстъ, закрыта отъ моихъ глазъ, и я-сама не знаю хорошенько, какія мысли занимаютъ меня въ эту минуту. Все въ этой жизни представляется мнѣ сномъ и мечтою.
-- Не-уже-ли и я не больше какъ мечта въ твоихъ глазахъ?
-- Да, вы-то всего болѣе кажетесь мнѣ фантастическимъ призракомъ, существомъ безъ опредѣленной формы и вида.
Онъ засмѣялся и протянулъ ко мнѣ свою руку.-- "Не-ужели и это -- призракъ?" сказалъ онъ, поднося ее къ моимъ глазамъ. Его длинная рука отличалась необыкновенно-крѣпкими мускулами, и могла служить достойнымъ орудіемъ богатырской силы.
-- Да, и это призракъ, сказала я, отнимая мускулистую руку отъ моихъ глазъ.-- Сэръ, вы кончили свой ужинъ?
-- Кончилъ.
Я позвонила и приказала убрать подносъ. Когда мы остались одни, я поправила огонь въ каминѣ, и потомъ сѣла на маленькой скамейкѣ у ногъ своего жениха.
-- Скоро полночь, сказала я.
-- Чтожь изъ этого? Вспомни, Дженни, ты обѣщалась просидѣть со мною всю ночь наканунѣ моей свадьбы.
-- Я готова остаться съ вами еще часа на два, по-крайней-мѣрѣ: мнѣ не хочется спать.
-- Все ли у тебя окончено къ завтрашнему дню?
-- Все.
-- И у меня также все; до послѣдней бездѣлицы приведено въ порядокъ: завтра, черезъ полчаса послѣ возвращенія изъ церкви, мы должны будемъ оставить Торнфильдъ.
-- Очень-хорошо, сэръ.
-- Съ какою странною улыбкой ты пробормотала это слово, Дженни -- "очень-хорошо"! какъ ярко вдругъ окрасились твои щеки, и какъ дико засверкали твои глаза! Здорова ли ты, Дженни?
-- Кажется, сэръ.
-- Кажется! Скажи, пожалуйста, что у тебя на умѣ? Что ты чувствуешь?
-- Едва-ли можно выразить словами, что я чувствую, сэръ. Мнѣ хотѣлось бы продлить этотъ часъ до безконечности: кто скажетъ, что можетъ случиться къ коицу этой ночи?
-- Съ тобой припадокъ ипохондріи, Дженни. Ты слишкомъ-взволнована, или, быть-можетъ, утомлена.
-- А вы, сэръ -- чувствуете ли вы себя спокойнымъ и счастливымъ?
-- Спокойнымъ -- нѣтъ; но я счастливъ въ эту минуту, какъ-нельзя-больше.
Я взглянула, желая уловить признаки блаженства на его лицѣ; оно разгорѣлось и было покрыто самой яркой краской.
-- Будь со мною откровенна, Дженни, сказалъ онъ: -- раздѣли со мною это гнетущее горе, что лежитъ на твоей душѣ. Чего ты боишься? Не-уже-ли тревожитъ теби опасеніе, что я не могу быть хорошимъ мужемъ?
-- Эта мысль никогда не приходила мнѣ. въ голову.
-- Не тревожитъ ли тебя представленіе о новой сферѣ жизни, въ которую ты должна вступить съ завтрашняго дня?
-- Совсѣмъ нѣтъ, сэръ.
-- Ты сбиваешь меня съ-толку, Дженни. Твои печальные взоры и смѣлыя выходки начинаютъ меня крайне безпокоить. Объяснись, ради Бога.
-- Въ такомъ случаѣ, сэръ, приготовьтесь слушать. Васъ не было дома прошлой ночью?
-- Ну, да, и въ-продолженіе моего отсутствія, здѣсь случилось что-то такое, что тебя обезпокоило, Вѣроятно это вздоръ; но, во всякомъ случаѣ, я долженъ развѣдать, въ чемъ дѣло. Не наговорила ли чего-нибудь мистриссъ Ферфаксъ? Или, можетъ-быть, слуги болтали какой-нибудь вздоръ, и твое раздражительное самолюбіе было оскорблено.
-- Нѣтъ, сэръ.
Въ эту минуту на стѣнныхъ часахъ пробило двѣнадцать. Я дождалась, пока замеръ въ воздухѣ послѣдній серебристый звукъ часоваго колокола.
-- Вчера весь день я'была очень-занята, и радовалась, что время проходитъ быстро въ этихъ безпрестанныхъ хлопотахъ, ускоряющихъ для меня приближеніе счастливыхъ дней: новая сфера, какъ видите, на-перекоръ вашимъ догадкамъ, отнюдь меня не пугаетъ, и я убѣждена, что могу вездѣ составить счастье мужа, котораго люблю всѣмъ своимъ сердцемъ. Нѣтъ, сэръ, не ласкайте меня въ эту минуту: я должна говорить серьёзно, и безъ перерыва. Вчера я вполнѣ надѣялась на Провидѣніе, и вѣрила, что событія, за-одно съ судьбою, работаютъ для вашего и моего благополучія. День былъ прекрасный, и во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ рѣдкій въ этой сторонѣ: незыблемое спокойствіе воздуха и чистая лазурь неба отстраняли всякія опасенія на-счетъ вашей поѣздки. Я вышла, послѣ чаю, гулять на мостовую, думая о васъ, сэръ, и представляя васъ въ своемъ воображеніи съ такою живостью, что присутствіе ваше оказывалось почти-ненужнымъ для моего умственнаго взора. Я думала о своей новой жизни, сэръ, и сравнивала ее съ вашей жизнью, которая представлялась мнѣ въ размѣрахъ исполинскихъ: океанъ и маленькій ручей, впадающій въ него, можетъ-быть, больше имѣютъ взаимнаго сходства, чѣмъ наши отдѣльныя существованія. Мнѣ казалось непонятнымъ, отчего строгіе моралисты называютъ этотъ міръ дикою и безплодною пустыней: для меня, напротивъ, былъ онъ прекраснымъ садомъ, вѣчно благоухающимъ и цвѣтущимъ. На солнечномъ закатѣ воздухъ похолодѣлъ, и небо зарябилось маіенькими тучами: я пошла домой. Софи позвала меня наверхъ взглянуть на вѣнчальное платье, подъ которымъ теперь, сверхъ ожиданія, я нашла въ маленькой шкатулкѣ вашъ подарокъ -- великолѣпное покрывало, выписанное вами изъ Лондона, вѣроятно для-того, чтобы удивить меня своею богдоханскою щедростью. Я улыбнулась, развертывая подарокъ, и обдумывала въ то же время, какъ мнѣ наказать васъ за вашу аристократическую гордость, и за безполезныя усилія замаскировать пышнымъ костюмомъ плебейскія черты своей невѣсты. Я заранѣе воображала, какъ я принесу къ вамъ кусокъ невышитой четвероугольной блонды, приготовленной для покрытія моей головы, и спрошу васъ, не довольно ли этого для женщины, которая не можетъ принести своему супругу ни богатства, ни связей, ни красоты. Уже я видѣла вашъ суровый взглядъ, и слышала ваши гордые, самовластные отвѣты, изъ которыхъ было видно, что вы никогда не имѣли намѣренія жениться на золотомъ мѣшкѣ, и что огромное ваше богатство не требуетъ приращеній...
-- Какъ ты хорошо угадываешь мои мысли, волшебница! перебилъ мистеръ Рочестеръ.-- Что же ты еще могла найдти въ этомъ покрывалѣ? Ядъ или кинжалъ?
-- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ: кромѣ богатства и великолѣпнаго изящества узоровъ, я нашла въ немъ только выраженіе гордости Ферфакса Рочестера, и это отнюдь не испугало меня, потому-что я уже привыкла къ явленіямъ этого рода. Я продолжаю свой разсказъ. Съ наступленіемъ сумерекъ подулъ сильный вѣтеръ, далеко не такой, какъ сегодня -- пронзительный и бурный, но вѣтеръ завывающій, исполненный какихъ-то дикихъ стоновъ. Я вошла въ эту комнату съ безотчетною тоскою: взглядъ на пустыя кресла, гдѣ еще такъ недавно сидѣлъ другъ моего сердца, оледенилъ меня. Черезъ нѣсколько времени я легла въ постель, но не могла сомкнуть глазъ, потому-что чувство раздражительнаго безпокойства овладѣло всѣми моими членами. Вѣтеръ междутѣмъ продолжалъ напѣвать свою могильную пѣсню, и вдругъ мнѣ послышался дикій, отчаянно-жалобный вой: въ домѣ или на дворѣ раздался этотъ звукъ, сначала я не могла разобрать; но когда онъ раздался снова, съ своими пронзительными переливами, я пришла къ заключенію, что это, по всей вѣроятности, воетъ гдѣ-нибудь собака. Звукъ, наконецъ, стихнулъ къ великому моему утѣшенію. Мой первый сонъ незамѣтно слился съ идеею мрачной и бурной ночи. Надъ моимъ воображеніемъ продолжало господствовать желаніе быть съ вами наединѣ, но, въ то же время, я чувствовала, что какая-то странная преграда готова раздѣлить насъ навсегда. И грезилось мнѣ, будто иду я по изгибамъ какой-то неизвѣстной дороги: мракъ окружаетъ меня со всѣхъ сторонъ; проливной дождь грозитъ измочить меня до костей; на моихъ рукахъ -- маленькое дитя, ослабѣвшее, усталое, и съ жалобнымъ крикомъ прижимающееся къ моей груди. И казалось мнѣ, сэръ, будто вы далеко ушли впередъ отъ меня по той же дорогѣ: я напрягала всѣ свои силы, догнать васъ, и употребляла страшнѣйшія усилія, произнести ваше имя; но голосъ мой замиралъ въ неясныхъ звукахъ, и движенія мои были парализированы, между-тѣмъ-какъ вы, чувствовала я, съ каждой минутой уходили отъ меня дальше-и-дальше.
-- Такъ не-уже-ли этотъ сонъ еще давитъ тебя и теперь, Дженни, когда мы увидѣлись послѣ кратковременной разлуки? съ нетерпѣніемъ сказалъ мистеръ Рочестеръ.-- Робкое, суевѣрное созданіе! Забудь мечтательное горе, и думай только о дѣйствительномъ счастьѣ. Ты сказала, Дженни, что любишь меня: да, я не забуду этого, и надѣюсь, что эти слова не замрутъ въ неясныхъ звукахъ на твоихъ устахъ. Я слышалъ раздѣльно и ясно, съ какою торжественностью ты сказала; -- "Я могу вездѣ составите твое счастье, Эдуардъ, потому-что я люблю тебя".-- Любишь ли ты меня, Дженни? Повтори опять.
-- Люблю, сэръ, всѣмъ своимъ сердцемъ.
-- Странное дѣло, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: -- твоя сентенція, Дженни, произвела болѣзненное впечатлѣніе въ моей груди, оттого, вѣроятно, что ты произнесла ее съ какою-то торжественностью, и оттого, что даже теперь твои взоры выражаютъ возвышенное чувство, истины и безконечной преданности: этого уже слишкомъ-много для меня! Будь суровѣе, Дженни, и брось на меня свой обыкновенный, лукавый взглядъ; скажи, что ты будешь меня ненавидѣть и мучить своими злыми выходками: я хочу непремѣнно быть разсерженнымъ,
-- Можетъ-быть мнѣ прійдегся васъ измучить, когда будетъ оконченъ этотъ разсказъ. Слушайте меня терпѣливѣе.
-- А я думалъ, Дженни, что ты уже все кончила. Мнѣ казалось, что источникомъ твоей печали былъ твой сонъ.
Я покачала головой, и сдѣлала отрицательный жестъ.
-- Какъ? воскликнулъ онъ.-- Не-уже-ли есть еще что-нибудь? Но я заранѣе увѣренъ, что твоимъ воображеніемъ преувеличено какое-нибудь пустое обстоятельство. Продолжай!
Однакожь взоръ его начиналъ выражать величайшее безпокойства и нетерпѣніе. Я продолжала:
-- Видѣла я другой сонъ, милостивый государь, страшный сонъ. Мнѣ казалось, что Торнфильдскій-Замокъ превратился въ печальную развалину, и сдѣлался убѣжищемъ совъ и летучихъ мышей. На мѣстѣ этого великолѣпнаго фасада осталась только обгорѣлая стѣна, готовая рухнуть и обуглиться. При свѣтѣ лунной ночи, я вошла во внутренность этой руины: здѣсь я споткнулась о мраморный очагъ, тамъ провалилась на лѣстничной ступени, и на голову мою упали осколки карниза. Окутанная шалью, я продолжала нести на своихъ рукахъ незнакомое мнѣ маленькое дитя: при всей усталости, я не могла положить его на какое-нибудь мѣсто, хотя оно крайне замедляло мою ходьбу. Вдругъ, среди большой дороги, послышался мнѣ конскій топотъ: смотрю, это выпустились на своемъ Мицраимѣ въ дальнюю дорогу, не имѣя больше намѣренія воротиться къ прадѣдовскому пепелищу. Съ судорожною торопливостью я начала карабкаться на хрупкую стѣну, надѣясь уловить по-крайней-мѣрѣ одинъ вашъ взглядъ съ высоты кровли: камни обрывались подъ моими ногами, плющевыя вѣтви подламывались -- ребенокъ съ ужасомъ обвилъ мою шею, и чуть не задушилъ меня; но, наконецъ, послѣ неимовѣрныхъ усилій, мнѣ удалось взобраться на кровлю. Вы показались мнѣ пятномъ на бѣломъ шоссе, и уменьшались съ каждою минутой. Порывъ вѣтра сильно покачнулъ меня въ одну сторону, и я не могла стоять. Я сѣла на рыхлой перекладинѣ, и принялась убаюкивать испуганнаго ребенка. Вы, между-тѣмъ, повернулись на изгибѣ дороги, и я вытянулась впередъ, чтобъ уловить вашъ послѣдній взглядъ: стѣна зашаталась, рухнула, ребенокъ свалился съ моихъ колѣнъ, я потеряла равновѣсіе, упала и... проснулась...
-- И повѣсти твоей конецъ, Дженни: такъ, что ли?
-- Предисловіе мое кончено, сэръ; но повѣсть моя еще впереди. Когда я проснулась, яркій блескъ ослѣпилъ мои глаза. Мнѣ показалось, что уже разсвѣтало; но я ошиблась: то былъ блескъ горѣвшей свѣчи. Это вѣроятно Софи пришла въ мою спальную, подумала я. Свѣча стояла на моемъ рабочемъ столикѣ, и дверь отъ шкафа, гдѣ висѣли мое вѣнчальное платье и покрывало,была отворена.-- "Чего тебѣ надобно, Софи?" спросила я.-- Никто не отвѣчалъ на этотъ вопросъ, но какая-то фигура выюркнула изъ-за шкафа, взяла свѣчу, подняла ее въ уровень съ своей головой, и принялась разсматривать платья.-- "Софи! Софи!" вскричала я опять, и опять не получила никакого отвѣта. Я привстала на своей постели, и заглянула впередъ: изумленіе, испугъ оковали мои члены, и кровь застыла въ моихъ жилахъ. Мистеръ Рочестеръ, это была не Софи, и не Лія, и не мистриссъ Ферфаксъ, и не... о да, я увѣрена въ этомъ, то отнюдь не была даже эта непостижимая женщина, Грація Пуль.
-- Быть не можетъ; это вѣроятно кто-нибудь изъ нихъ, возразилъ мой женихъ безпокойнымъ тономъ.
-- Нѣтъ, сэръ, увѣряю васъ торжественно и смѣло, что я не ошиблась. Во все время пребыванія своего въ Торнффльдскомъ-Замкѣ никогда я не видала подобной фигуры: ея ростъ и контуръ были для меня совершенно-новы.
-- Опиши ее, Дженни.
-- Это женщина высокая и дородная, съ густыми и черными волосами, разбросаиными по плечамъ. Она была въ бѣломъ, но въ чемъ-именно, не знаю: я не могла разглядѣть, было ли то платье, простыня или одѣяло.
-- Видѣла ли ты ея лицо?
-- Сначала нѣтъ; но она взяла мое покрывало, подняла его, посмотрѣла на него пристально, и перебросивъ черезъ голову, поворотилась къ зеркалу. Въ эту минуту я успѣла совершенно разглядѣть въ темномъ стеклѣ отраженіе ея лица.
-- Какъ показались тебѣ ея черты?
-- То было дикое, безцвѣтное лицо, какого ни раза я не видала между живущими людьми. О, какъ бы хотѣла я забыть эти багровые глаза, налитые кровью, и эти страшныя щеки!
-- Привидѣнія, говорятъ, бываютъ обыкновенно блѣдны, Дженни.
-- Это, напротивъ, имѣло багровый цвѣтъ лица, пухлыя, посинѣлыя губы, морщинистый лобъ и черныя брови надъ кровавыми глазами. Сказать ли, чѣмъ оно мнѣ показалось?
-- Сдѣлай милость.
-- Вампиромъ.
-- Такъ! Что же она дѣлала, эта фантастическая женщина?
-- Сэръ, она сбросила покрывало съ своей чудовищной головы, разодрала его на двѣ части и растоптала ихъ своими ногами.
-- Потомъ?
-- Она отодвинула оконную занавѣсъ, и выглянула на дворъ: вѣроятно, увидѣла она приближеніе разсвѣта, потому-что тутъ же взяла свѣчу, и пошла къ дверямъ; но передъ моей постелью она остановилась; огненный глазъ ея обратился на меня -- она поднесла свѣчу къ моимъ глазамъ, и затушила ее. Голова ея наклонялась ко мнѣ ближе-и-ближе, и я лишилась чувствъ во второй, только во второй разъ въ моей жизни.
-- Кто же былъ съ тобой, когда ты очнулась?
-- Никого, сэръ, только тогда ужь былъ ясный день. Я встала, умылась, выпила стаканъ холодной воды, и почувствовала, что силы мои возстановились, хотя въ головѣ все-еще бродилъ какой-то туманъ. Объ этомъ видѣніи я рѣшилась сказать вамъ однимъ только, милостивый государь. Скажите теперь въ свою очередь: кто была эта женщина?
-- Созданье твоего разгоряченнаго мозга, ни больше, ни меньше. Изъ этого я вижу, что мнѣ надобно беречь тебя, мой ангелъ: твои нервы не могутъ выдержать грубаго обхожденія.
-- Будьте увѣрены, сэръ, мои нервы не разстроиваются отъ ничтожныхъ причинъ: видѣніе было дѣйствительнымъ существомъ, и глаза мои не обманывались, когда я слѣдила за его движеніями.
-- Поэтому и прежнія твои грёзы -- дѣйствительные предметы? Развѣ Торнфильдскій-Замокъ -- развалина? Развѣ я отдѣленъ отъ тебя несокрушимыми препятствіями? Развѣ я ужь простился съ тобою, не сказавъ ни одного слова, не проливъ ни одной слезы?
-- Нѣтъ еще.
-- А развѣ все это должно быть, по твоимъ разсчетамъ? Успокойся, Дженни: уже наступилъ день, который насъ свяжетъ неразрывными узами, и послѣ этого соединенія, повѣрь мнѣ, не будетъ мѣста для мечтательныхъ ужасовъ.
-- Мечтательныхъ ужасовъ! О, еслибъ въ-самомъ-дѣлѣ всѣ эти ужасы были плодомъ моего разстроеннаго воображенія! Этого я желаю теперь тѣмъ болѣе, что даже вы не можете объяснить мнѣ тайну появленія этой страшной гостьи.
-- И выходитъ на повѣрку, что эта гостья -- призракъ, иначе я зналъ бы, кто она.
-- То же самое хотѣла я сказать себѣ сегодня поутру; но когда, вставъ съ постели, я осмотрѣлась вокругъ комнаты, глаза мои увидѣли на полу предметъ, неотразимымъ образомъ обличившій ложность догадки моего холоднаго разсудка -- увидѣли покрывало, разодранное сверху до-низу на двѣ равныя части!
Мистеръ Рочестеръ судорожно вскочилъ съ своего мѣста, и поспѣшилъ обнять меня обѣими руками.
-- Слава Богу, что ты избавилась отъ другой, болѣе ужасной бѣды, въ эту проклятую ночь! Пострадало одно покрывало -- это вздоръ въ-сравненіи съ тѣмъ, что могло случиться!
Онъ дышалъ съ большимъ трудомъ, и еще тѣснѣе прижалъ меня къ своей груди. Послѣ нѣсколькихъ минутъ обоюднаго молчанія, продолжалъ онъ успокоительнымъ тономъ:
-- Теперь, кажется, Дженни, я въ-состояніи объяснить тебѣ это странное явленіе. Дѣйствительность здѣсь удивительнымъ образомъ перепуталась съ мечтою: женщина, я не сомнѣваюсь, точно входила въ твою комнату, и это была, разумѣется, Грація Пуль. Ты-сама называешь ее страннымъ существомъ, и конечно, имѣешь на это полное право послѣ всѣхъ ея выходокъ. Припомни, что хотѣла она сдѣлать со мною, и чего натерпѣлся отъ нея Месонъ? Въ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ, ты замѣтила ея появленіе среди комнаты; но при лихорадочной настроенности духа, ты приписала ей фантастическія черты Вампира, которыхъ въ ней никакъ не можетъ быть. Длинные растрепанные волосы, кровяные глаза, багровыя щеки, посинѣлыя губы, преувеличенный ростъ -- все это было изобрѣтеніемъ твоего испуганнаго воображенія, дѣйствіемъ ночнаго кошмара. Покрывало точно было разодрано, и этотъ гнусный поступокъ совершенно сообразенъ съ характеромъ Граціи Пуль. Я вижу, ты опять намѣрена спросить, зачѣмъ держу я въ своемъ домѣ эту загадочную женщину: черезъ годъ послѣ нашей свадьбы, но не прежде, я объясню тебѣ эту загадку... Теперь, довольна ли ты, Дженни? Успокоилось ли твое сердце послѣ моего рѣшенія этой страшной тайны?
Я подумала и нашла, что въ-самомъ-дѣлѣ это былъ единственно-возможный способъ разрѣшить трудную задачу. Разсудокъ мой еще далеко не былъ удовлетворенъ; но, чтобъ успокоить своего жениха, я сказала, что совершенно вѣрю его словамъ. Теперь было почти два часа за полночь, и я рѣшилась оставить его.
-- Софи спитъ, кажется, въ дѣтской съ Аделью? спросилъ онъ, когда я зажгла свою свѣчу.
-- Да, сэръ.
-- Въ аделиной постели, если не ошибаюсь, будетъ мѣсто и для тебя, и я очень желалъ бы, чтобъ ты проспала эту ночь вмѣстѣ съ своей бывшей ученицей: обѣщай мнѣ, Дженни, идти въ дѣтскую.
-- Очень-рада, и даю вамъ это обѣщаніе.
-- Дверь постарайся запереть какъ-можно крѣпче, и скажи Софи, чтобъ она завтра разбудила тебя пораньше, потому-что тебѣ надобно одѣться и кончить свой завтракъ до восьми часовъ. Теперь, мой другъ, прочь изъ головы всѣ эти тревожныя мысли! Слышишь ли, какъ привѣтливо шелеститъ вѣтеръ на открытомъ полѣ? Его бурные порывы совсѣмъ утихли, и дождь не стучитъ больше въ оконныя стекла. Посмотри (онъ поднялъ занавѣсъ) -- какая прекрасная ночь!
Въ-самомъ-дѣлѣ, небо прочистилось и прояснѣло: облака, прогнанныя западнымъ вѣтромъ, быстро неслись къ востоку длинными, серебристыми колоннами. Луна засіяла своимъ привѣтнымъ свѣтомъ.
-- Ну, Дженни, сказалъ мистера Рочестеръ, бросая на меня вопросительный взоръ: -- что ты на это скажешь?
-- Ночь ясна, сэръ, такъ же можетъ-быть, какъ ясна теперь моя душа.
-- Грустныя мысли, надѣюсь, исчезли изъ твоей головы, и теперь, авось, ты будешь во снѣ мечтать о счастливой любви.
Этому предсказанію не суждено было исполниться, потому-что я не сомкнула глазъ во всю ночь. Обнявъ маленькую Адель, я наблюдала дѣтскій сонъ, спокойный, безстрастный, невинный, и терпѣливо дожидалась наступленія дня; вся моя жизнь, и ея различныя явленія, вновь представились моему воображенію, и я встала вмѣстѣ съ восходомъ солнца. Живо помню, какъ Адель крѣпко обвилась вокругъ моей шеи, когда я собиралась ее оставить: я поцаловала ее; слегка отцѣпила ея руки, и горько заплакала надъ ея миніатюрнымъ личикомъ: невинная дѣвочка казалась мнѣ эмблемою моей прошедшей жизни; а тотъ, кого надлежало теперь мнѣ встрѣтить въ моемъ парадномъ платьѣ, представлялся мрачнымъ и страшнымъ, но вмѣстѣ обожаемымъ типомъ моего неизвѣстнаго будущаго дня. Чтобы не разбудить Адели своими рыданіями, я поспѣшила отойдти отъ ея постели.