Воспоминаніе о троихъ суткахъ, послѣдовавшихъ за этой ночью, весьма-смутно обрисовывается въ моей головѣ. Мелькаютъ передо мной нѣкоторыя чувства и мысли, передуманныя въ этотъ промежутокъ, но никакихъ дѣйствій не удержала моя память. Знаю, что я лежала въ небольшой комнатѣ на маленькой постели. Къ постели я какъ-будто приросла: я лежала на ней безъ движенія, какъ камень, и оторвать меня отъ этого ложа, значило, по-видимому, почти то же, что убить. Я не обращала никакого вниманія на постепенный ходъ времени, на обычныя перемѣры отъ утра до полудня, и отъ полудня до вечера. Замѣчала я, когда кто входилъ или оставлялъ мою комнату, и могла даже сказать, кто это былъ. Я понимала также, что было говорено подлѣ моей постели; по никогда не могла отвѣчать: пошевелить губами и открыть ротъ было для меня невозможно. Всего чаще навѣщала меня Анна, и приходъ ея обыкновенно тревожилъ меня: я сохранила сознаніе, что она отгоняла меня прочь, не понимая моихъ обстоятельствъ, и вообще была предубѣждена противъ меня. Мери и Діана заходили въ мою комнату разъ или два въ день. Онѣ останавливались подлѣ моей постели и нашептывали сентенціи въ родѣ слѣдующихъ:
-- Хорошо, что мы ее взяли!
-- Конечно, иначе пожалуй чрезъ нѣсколько часовъ она умерла бы передъ нашимъ домомъ. Чего-то она натерпѣлась, бѣдняшка!
-- Да, вѣроятно, ей знакомо всякое горе жизни: недаромъ она исхудала какъ скелетъ!
-- Видно, однакожь, по-всему, что она получила порядочное воспитаніе: выговоръ у нея совершенно-чистый и обнаруживаетъ привычку обращаться въ хорошемъ обществѣ; даже платье на ней, измоченное и забрызганное грязью, было изъ прекрасной матеріи и весьма-мало изношено.
-- Черты лица ея выразительны и довольно-оригинальны, сколько, по-крайней-мѣрѣ, можно было судить по ея тогдашнему положенію. Какъ-скоро она выздоровѣетъ и одушевится, физіономія ея, безъ всякаго сомнѣнія, будетъ очень-привлекательна.
Продолжая каждый день судить и разговаривать обо мнѣ въ этомъ тонѣ, молодыя дѣвушки ни разу не обнаруживали ни малѣйшаго сожалѣнія на-счетъ оказаннаго ими гостепріимства, и, очевидно, онѣ не имѣли ко мнѣ никакого отвращенія. Это утѣшало и радовало меня.
Мистеръ Сен-Джонъ приходилъ только одинъ разъ: онъ взглягнулъ на меня и объявилъ, что мое летаргическое состояніе было естественнымъ слѣдствіемъ реакціи послѣ продолжительной усталости и чрезмѣрныхъ безпокойствъ. За докторомъ, сказалъ онъ, посылать не нужно: природа, лучше всякихъ лекарствъ, сама-собою поправитъ разстроенный организмъ. Всѣ нервы у нея были до-крайности напряжены, и теперь нѣтъ ничего удивительнаго, если вся жизненная система подверглась на-время нѣкоторому оцѣпенѣнію. Болѣзни тутъ, собственно говоря, нѣтъ никакой, и я, по его предположенію, быстро стану поправляться въ своихъ силахъ, какъ-скоро пройдетъ этотъ кризисъ. Всѣ эти мнѣнія были высказаны въ короткихъ словахъ и совершенно-спокойнымъ тономъ. Послѣ минутной паузы, мистеръ Сен-Джонъ пришелъ къ довольно-энергическому заключенію:
-- Необыкновенная физіономія! проговорилъ онъ тономъ человѣка, не привыкшаго къ подробнымъ объясненіямъ: -- никакихъ признаковъ пошлости и нравственнаго униженія!
-- Это замѣтно съ перваго взгляда, отвѣчала Діана: -- сказать правду, Сен-Джонъ, я уже начинаю любить эту бѣдную дѣвушку. Какъ бы хорошо было, если бы мы могли благодѣтельствовать ей постоянно: я желаю этого отъ всей души.
-- И я тоже, проговорила Мери.
-- Ну, заранѣе тутъ нельзя сказать ничего положительнаго, отвѣчалъ мистеръ Сен-Джонъ: -- мы узнаемъ, по всей вѣроятности, что у ней вышли какія-нибудь недоразудіѣнія съ ея родственниками, и она имѣла неблагоразуміе ихъ оставить. Можетъ-быть намъ удастся помирить ее съ ними, если характеръ ея окажется не слишкомъ-упрямымъ; впрочемъ на ея лицѣ-довольно-рѣзко выдаются признаки нравственной силы и необыкновенной стойкости характера: на мировую въ-такомъ-случаѣ разсчитывать нельзя.
Послѣдовала продолжительная пауза. Мистеръ Сен-Джонъ еще разъ пристально всмотрѣлся въ черты моего-лица, и прибавилъ:
-- Женщина довольно-чувствительная, но вовсе не красавица!
-- Она еще очень-больна, Сен-Джонъ.
-- Больна или нѣтъ, это другой вопросъ -- только красавицей ей никогда не быть: въ этихъ чертахъ я замѣчаю совершенное отсутствіе гармоніи и граціи.
На третій день мнѣ стало лучше; на четвертый я могла говорить, поднимать голову, руки и ворочаться въ своей постели. Около обѣденнаго времени, Анна принесла мнѣ супу и булки. Я поѣла съ аппетитомъ и нашла, что кушанье было очень-хорошо. Когда служанка вышла изъ комнаты, я почувствовала себя, сравнительно, сильнѣе и гораздо оживленнѣе; продолжительный покой мнѣ наскучилъ, и во мнѣ возродилось желаніе дѣятельности. Я хотѣла встать съ постели; но, во что мнѣ одѣться? Не-уже-ли опять будетъ на мнѣ грязный костюмъ, въ которомъ спала я на сырой землѣ и валялась въ болотѣ? Мнѣ было стыдно явиться въ такомъ платьѣ передъ своими благодѣтелями; но меня спасли отъ униженія.
На стулѣ, подлѣ постели, были положены всѣ мои вещи, высушенныя и вычищенныя. Мое черное шелковое платье висѣло на стѣнѣ, и на немъ не было ни малѣйшихъ слѣдовъ тины или грязи, такъ-что оно казалось вполнѣ благопристойнымъ. Башмаки мои и чулки тоже были вычищены и приспособлены къ дальнѣйшему употребленію. Въ комнатѣ былъ поставленъ рукомойникъ съ водой, и на маленькомъ столикѣ, передъ зеркаломъ, я увидѣла гребенку и щетку. Послѣ довольно-продолжитѣльной возни, останавливаясь для отдыха черезъ каждые пять минутъ, я успѣла, наконецъ, причесаться и одѣться безъ посторонней помощи. Платье было теперь на мнѣ очень-широко, потому-что я слишкомъ-исхудала; но подъ шалью этотъ случайный недостатокъ фасона оказался незамѣтными. Нарядившись такимъ-образомъ, какъ слѣдуетъ благовоспитанной дѣвицѣ, и уничтоживъ всѣ слѣды ненавистнаго безпорядка, я спустилась внизъ по каменной лѣстницѣ, придерживаясь рукою, за перила, и прямо пошла въ кухню.
Повсюду здѣсь распространялось благоуханіе вновь испеченнаго хлѣба и пріятная теплота отъ раскаленной печи. Анна пекла пироги. Предразсудки, дѣло извѣстное, вырываются не иначе, какъ съ величайшимъ трудомъ изъ грубаго сердца, не смягченнаго и не облагороженнаго Хорошимъ воспитаніемъ: тутъ они растутъ, укрѣпляются постепенно и твердѣютъ, какъ камни на безплодной почвѣ. Почти все это время Анна была холодна, сурова, и только исподоволь начинала, по-видимому; перемѣнять обо мнѣ свои мысли. Теперь, напротивъ, увидѣвъ меня въ чистомъ, и опрятномъ костюмѣ, она даже улыбнулась съ весьма-замѣтой благосклонностью:
-- Вотъ ужь ты и встала, голубушка! воскликнула она.-- Я очень-рада, что тебѣ лучше. Присядь тутъ на этомъ стулѣ, поближе къ печкѣ.
Я исполнила ея и, вмѣстѣ, свое собственное желаніе, потому-что была еще очень-слаба, и едва держалась на ногахъ. Анна, между-тѣмъ, продолжала возиться около своихъ пироговъ, я по-временамъ посматривала на меня изподлобья. Нѣсколько минутъ мы обѣ молчали; вдвинувъ, наконецъ, въ печь одинъ пирожокъ, она разразилась вопросомъ:
-- А что, матушка, ты ужь давненько сбираешь милостыню въ этой сторонѣ?
На-минуту я пришла въ негодованіе; по вспомнивъ, что гнѣвъ съ моей стороны былъ бы неумѣстенъ, и что она въ-самомъ-дѣлѣ имѣла право считать меня нищей, я отвѣчала довольно-спокойнымъ тономъ:
-- Ты ошибаешься, моя милая, если видишь во мнѣ нищую: я такая же леди, какъ твои барышни.
-- Какъ же это такъ? отвѣчала Анна послѣ минутной паузы:-- этого я не возьму въ-толкъ: вѣдь у васъ, я полагаю, нѣтъ ни дома, ни денегъ?
-- Пусть такъ; но все же изъ этого никакъ не слѣдуетъ, что бы я была нищая.
-- Умѣете вы читать книги?
-- Да.
-- И много вы ихъ читали?
-- Очень-много, и притомъ на разныхъ языкахъ.
-- Вотъ что! стало-быть вы ученыя!
-- Такъ же какъ твои барышни.
-- Но вѣдь вы же никогда не были въ пансіонѣ?
-- Была восемь лѣтъ.
Старуха съ видимымъ изумленіемъ открыла глаза.
-- Какъ же это вы не можете промыслить на-счетъ своего содержанія?
-- Я содержала себя, и надѣюсь также впередъ заработывать свой хлѣбъ.-- Что ты хочешь дѣлать изъ этого крыжовника? спросила я, когда она принесла корзинку съ ягодами.
-- Начинить имъ пироги.
-- Дай мнѣ корзинку: я буду чистить.
-- Нѣтъ, ужь не безпокоитесь: это моя работа.
-- Да и мнѣ вѣдь надобно что-нибудь дѣлать. Дай мнѣ ягоды.
Вмѣстѣ съ ягодами старушка подала мнѣ полотенцо, чтобы закрыть платье.,
-- Видно по рукамъ, что вы не привыкли къ нашей работѣ, замѣтила она.-- Можетъ-статься, вы шили платья для магазиновъ?
-- Нѣтъ, ты опять ошибаешься. Впрочемъ, не безпокойся понапрасну, и не ломай головы на-счетъ того, чѣмъ я была, и что дѣлала: скажи-ка лучше, какъ называется это мѣсто, гдѣ стоитъ вашъ домъ?
-- Да здѣсь въ околоткѣ обыкновенно зовутъ его Козьимъ-Болотомъ.
-- А джентльменъ, который живетъ здѣсь, называется мистеръ Сен-Джонъ?
-- Нѣтъ, онъ пріѣхалъ сюда на-время, по-дѣламъ. Домъ мистера Сенъ-Джона въ его собственномъ приходѣ, въ Мортонѣ.
-- Въ сосѣдней деревнѣ, мили за три отсюда?
-- Такъ точно.
-- Какая должность у мистера Сен-Джона?
-- Онъ пасторъ.
Я припомнила, отвѣтъ старой ключницы на пасторскомъ дворѣ, когда хотѣла переговорить съ пасторомъ на-счетъ своихъ обстоятельствъ.
-- Выходитъ, стало-быть, что здѣсь жилъ отецъ мистера Сен-Джона?
-- Да, старикъ Риверсъ жилъ здѣсь, и отецъ его, и дѣдъ, и прадѣдъ, и прапрадѣдъ -- всѣ они жили и умерли на КозьемъБолотѣ.
-- Стало-быть полное имя этого джентльмена будетъ -- мистеръ Сен-Джонъ Риверсъ?
-- Такъ точно: при крещеніи назвали его Сен-Джономъ.
-- А сестеръ его зовутъ Діана и Мери Риверсъ?
-- Да.
-- Ихъ отецъ умеръ?
-- Три недѣли назадъ, отъ апоплексическаго удара.
-- Матери у нихъ тоже нѣтъ?
-- Мистриссъ Риверсъ умерла за нѣсколько лѣтъ назадъ.
-- Ты ужъ давно живешь въ этомъ семействѣ?
-- Тридцать лѣтъ сряду: всѣхъ ихъ я вскормила и вспоила.
-- Это доказываетъ, что ты честная и вѣрная женщина. Мнѣ пріятно вывести такое заключеніе, хотя ты поступила со мной довольно-неучтиво.
Старуха опять бросила на меня изумленный взглядъ.
-- Выходитъ, что я ошиблась на-счетъ васъ, сударыня, сказала она послѣ минутной паузы: -- но мудренаго тутъ нѣтъ ничего: всякая сволочь таскается около нашего дома, и ужь вы извините меня.
-- Ты хотѣла выпроводить меня изъ дверей, продолжала я довольно-строгимъ тономъ:-- въ такое время, когда добрые люди и собакамъ даютъ пріютъ.
-- Да, сударыня, это было слишкомъ-жестоко съ моей стороны; но вѣдь что прикажете дѣлать? Я больше заботилась объ этихъ бѣдныхъ дѣтяхъ, чѣмъ о самой-себѣ. Вы посудите сами: кому о нихъ хлопотать, кому защищать ихъ, голубушекъ моихъ, какъ не старой нянькѣ? Вотъ вѣдь почему иной-разъ я слишкомъ-сварлива на-взглядъ!
Я хранила серьёзное молчаніе въ-продолженіе нѣсколькихъ минутъ.
-- Вы ужь, пожалуйста, не судите обо мнѣ слишкомъ-строго, замѣтила старуха.
-- Нѣтъ, я должна судить о тебѣ строго, и вотъ почему, отвѣчала я важнымъ тономъ: -- ты прогнала меня въ ночную пору отъ дверей, и сочла меня обманщицей -- это, пожалуй, еще не велика бѣда; но дурно и непростительно съ твоей стороны то, что ты даже теперь вздумала съ какимъ-то упрекомъ говорить, что у меня нѣтъ ни дома, ни денегъ. Много на свѣтѣ добрыхъ и честныхъ людей, которые ведутъ скитальческую жизнь: бѣдность сама-по-себѣ не порокъ, мой другъ, и ты судишь меня не по-христіански.
-- Вотъ и мистеръ Сен-Джонъ говоритъ то же. Теперь я вижу, что была кругомъ виновата: извините, сударыня. Я перемѣнила свои мысли, и нахожу теперь, что вы добрая леди.
-- Хорошо, я прощаю тебя, Анна. Помиримся.
Она протянула ко мнѣ свою костлявую и мучнистую руку, улыбка пробѣжала по ея морщинистому лицу, и съ этой минуты мы поладили.
Анна, какъ и всѣ старухи, была большая охотница поговорить при всякомъ удойномъ случаѣ, и рада была высказать все что таится на душѣ. Между-тѣмъ, какъ я чистила крыжовникъ, и помогала мѣсить пироги, старуха сообщила мнѣ множество разныхъ разностей о своихъ умершихъ господахъ, и о "бѣдныхъ дѣтяхъ", какъ называла она молодыхъ дѣвушекъ.
Старикъ Риверсъ былъ, по ея словамъ, человѣкъ простой, грубоватый, но джентльменъ по происхожденію, и фамилія его принадлежала къ одному изъ древнѣйшихъ родовъ. Козье-Болото -- фамильная собственность Риверсовъ, и домъ ихъ стоитъ больше двухсотъ лѣтъ, "нѣтъ нужды, что такой онъ маленькій, словно лачушка въ-сравненіи съ хоромами мистера Оливера на Мортонской-Долинѣ". Но старуха хорошо помнила, что отецъ Биля Оливера былъ простымъ поденщикомъ на булавочной фабрикѣ, тогда-какъ "Риверсы -- старинные дворяне испоконъ вѣковъ, какъ всякій можетъ это видѣть собственными глазами въ метрическихъ книгахъ мортонской церкви". При всемъ томъ, продолжала она: -- "старикъ Риверсъ велъ себя словно простой мужикъ -- ѣздилъ на охоту, травилъ зайцевъ, барышничалъ, игралъ въ карты и занимался всякими другими мужичьими работами. А вотъ барыня, дай Богъ ей царство небесное, была совсѣмъ непохожа на своего мужа: она любила читать, писать, училась, сердечная, и день и ночь, да и дѣтокъ-то своихъ воспитала по-джентльменски. Никого имъ не съищется подъ пару въ этой глухой сторонѣ: и братъ, и сестры полюбили всякія науки и художничества чуть-ли не съиздѣтства, и всегда пріучались ко всему доброму, такъ-что вотъ и теперь имъ ничего не стоитъ заработывать свой хлѣбъ. Мистеръ Сен-Джонъ еще вьюношей началъ ходить въ семинарію, и получилъ пасторское мѣсто; дѣвицы тоже, по выходѣ изъ пансіона, начали искать гувернантскихъ мѣстъ: изволите видѣть, было сказано, что батюшка-то ихъ проюртилъ всѣ свои денежки, да и послѣдній-то его капиталъ лопнулъ, когда обанкротился купецъ, съ которымъ онъ велъ дѣла по своей коммерціи. Теперь дѣвушки пріѣхали сюда ненадолго погостить, по случаю скоропостижной смерти своего отца: имъ ужасть какъ понравилось Козье-Болото и всѣ эти рощи и пустыри около Мортона. Онѣ проживали въ Лондонѣ и видѣли другіе большіе города; но Козье-Болото, говорятъ онѣ, куда привольнѣе всѣхъ этихъ столичностей. Родина, знать, всегда родина, и свой домъ лучше всякихъ палатъ. Любо смотрѣть, какъ онѣ живутъ; гуляютъ не нагуляются, говорятъ не наговорятся и такого согласія, кажись, еще никогда не было между родными сестрами: въ жизнь свою ни разу онѣ не вздорили и не ссорились". Наконецъ словоохотливая старушка пришла къ заключенію, что молодыя дѣвушки были "ангелами Божіими на нечестивой землѣ".
Окончивъ между-тѣмъ свою возню съ крыжовникомъ, я спросила, гдѣ теперь мистеръ Сен-Джонъ и его сестры.
-- Они поѣхали погулять, въ Мортонъ: черезъ полчаса, я думаю, они пріѣдутъ къ чаю.
Въ-самомъ-дѣлѣ, черезъ полчаса они пріѣхали, и вошли въ кухонную дверь. Мистеръ Сен-Джонъ, увидѣвъ меня, только поклонился и прошелъ мимо; молодыя дѣвушки остановились. Мери въ короткихъ и ласковыхъ словахъ выразила свое удовольствіе, что, наконецъ, здоровье позволяетъ мнѣ выходить изъ своей больничной комнаты; Діана взяла мою руку, пощупала пульсъ, и покачала головой.
-- Вамъ бы не слѣдовало оставлять постели безъ моего позволенія, сказала она:-- вы еще очень-блѣдны и худы. Бѣдное дитя! Бѣдная дѣвушка!
Голосъ Діаны звучалъ для моихъ ушей воркованьемъ голубя и я чувствовала инстинктивное удовольствіе, когда глаза ея останавливались на мнѣ. Все ея лицо казалось для меня очаровательнымъ въ полномъ смыслѣ слова. Физіономія Мери была также очень-привлекательна и обнаруживала умъ, не совсѣмъ обыкновенный для молодой дѣвушки; но въ ея манерахъ и чертахъ лица прокрадывалось выраженіе, обличавшее нѣкоторую недовѣрчивость и осторожность. Діана, можетъ-быть невѣдомо для самойсебя, говорила довольно-повелительнымъ тономъ, и глаза ея выражали твёрдую волю и рѣшительность. Я чувствовала невольное удовольствіе подчиняться такому авторитету и заранѣе готова была исполнять всѣ ея распоряженія, какъ-скоро не будутъ они противоречить сознанію моихъ нравственныхъ обязанностей.
-- Что жь вы тутъ дѣлаете? продолжала Діана.-- Вамъ не мѣсто быть тутъ. Сестра и я заходимъ иногда въ кухню, потому-что у себя дома намъ пріятно посвоевольничать; но вы -- наша гостья, и мѣсто ваше въ гостиной.
-- Мнѣ хорошо и здѣсь.
-- Не думаю: Анна безпокоитъ васъ своей возней, и можетъ запачкать ваше платье.
-- Къ-тому же, вамъ не годится сидѣть у огня, добавила Мери.
-- Конечно, конечно, подтвердила Діана.-- Ну, идите же отсюда: вы должны слушаться.
И взявъ мою руку, она повела меня въ гостиную.
-- Сидите здѣсь, сказала она, усадивъ меня на софу:-- а мы съ сестрой сбросимъ съ себя лишнія вещи и будемъ готовить чай: это другая и довольно-важная привилегія домашней жизни -- готовить для себя кушанье, когда есть охота, или, когда наша старушка печетъ пироги и возится съ бѣльемъ.
Она затворила дверь, оставивъ меня наединѣ съ мистеромъ Сен-Джономъ, который сидѣлъ у окна съ книгой или газетой въ рукахъ. Я принялась на досугѣ дѣлать наблюденія.
Гостиною была маленькая комната, меблированная очень-просто, но съ большимъ комфортомъ, потому-что все въ ней было чисто и опрятно. Старомодныя кресла были выполированы, и столъ, изъ орѣховаго дерева, лоснился какъ зеркало. Старинные, нѣсколько уродливые портреты мужчинъ и женщинъ, изъ временъ давно-минувшихъ, украшали росписанныя стѣны; буфетъ съ стеклянными дверьми служилъ хранилищемъ для книгъ и фарфоровой посуды. Не было въ комнатѣ никакихъ лишнихъ украшеній и ни одной новѣйшей вещицы, кромѣ рабочаго дамскаго столика и миніатюрной шкатулки, положенной на немъ: всѣ предметы, не исключая даже ковра и занавѣсовъ, имѣли старинный, весьма-почтенньш видъ, сбереженный заботливой рукою отъ разрушительной силы времени.
Особа мистера Ceн-Джона была тоже вссьма-замѣчательна въ своемъ родѣ: его глаза были неподвижно обращены на читаемую страницу, губы не шевелились, и онъ былъ въ этой нѣмой позѣ какъ нельзя болѣе подъ-стать къ античнымъ картинамъ на живописной стѣнѣ: статуя не могла быть неподвижнѣе и степеннѣе. Онъ былъ молодъ -- лѣтъ около тридцати, высокъ, строенъ, тонокъ; его лицо совершенно подходило подъ греческій типъ: прямой, классическій носъ, аѳинскій ротъ и подбородокъ дѣлали его ближайшимъ родственникомъ какого-нибудь древняго Грека. Не мудрено, что неправильности въ чертахъ моего лица поразили его съ перваго взгляда: онъ могъ быть отличнымъ знатокомъ въ дѣлѣ красоты. Его большіе голубые глаза затѣнялись густыми черными рѣсницами, и высокій лобъ его былъ безцвѣтенъ, какъ слоновая кость.
Всѣ эти принадлежности, вмѣстѣ взятыя, составляютъ весьма-интересный очеркъ: не правда ли, читатель? И, однакожъ, предметъ моего описанія отнюдь неспособенъ былъ произвести своей особой благопріятнаго впечатлѣнія на посторонняго наблюдателя. Были, около его рта, ноздрей и бровей, какіе-то едва уловимые признаки, обличавшіе въ немъ характеръ безпокойный, раздражительный и, можетъ-быть, жестокій. Неподвижный на своемъ стулѣ, онъ не проговорилъ со мной ни одного слова, и даже не посмотрѣлъ на меня до возвращенія своихъ сестеръ. Діана, между-тѣмъ, продолжая готовить чай, вошла въ комнату и принесла мнѣ пирожокъ, только-что вынутый изъ печи.
-- Вотъ вамъ, покамѣстъ, сказала она: -- кушайте; вы, вѣроятно, голодны. Анна, говоритъ, что вы завтракали очень-мало.
Я не отказалась, потому-что въ-самомъ-дѣлѣ чувствовала аппетитъ. Мистеръ Риверсъ закрылъ теперь свою книгу, подошелъ къ столу, и занявъ передъ нимъ свое мѣсто, устремилъ на меня свои голубые, живописно-проницательные глаза. Видно было, что теперь, окончивъ свое чтеніе, онъ не думалъ болѣе церемониться съ незнакомой женщиной, для которой, до этой поры, не могло быть удѣлено его исключительное, вниманіе.
-- Вы очень-голодны, сказалъ онъ.
-- Да, сэръ.
Въ моемъ характерѣ было и, вѣроятно, будетъ всегда -- отвѣчать съ лаконическою откровенностью на простые и безцеремонные вопросы.
-- При своемъ лихорадочномъ состояніи, вы поневолѣ должны были воздерживаться въ-продолженіе послѣднихъ трехъ сутокъ -- это очень-хорошо: иначе было бы опасно для васъ уступить съ перваго раза сильнымъ и необузданнымъ требованіямъ аппетита. Теперь вы можете кушать, наблюдая, впрочемъ, нѣкоторую умѣренность.
-- Надѣюсь, сэръ, что я недолго принуждена буду ѣсть вашъ хлѣбъ, былъ мой неуклюжій и взбалмашно-неучтивый отвѣтъ,
-- Это мы увидимъ, сказалъ онъ холодно: -- какъ-скоро вы объявите, гдѣ живутъ ваши родственники, мы напишемъ къ нимъ письмо, и вы можете возвратиться домой.
-- Я должна объявить вамъ откровенно, милостивый государь, что у меня нѣтъ ни дома, ни родственниковъ, ни друзей.
Братъ и сестры, уже окончившія свои хозяйственныя распоряженія, взглянули на меня съ величайшимъ изумленіемъ, но безъ всякой недовѣрчивости. Взоры ихъ, исполненные любопытства, были, однакожъ, совершенно-чужды обидныхъ подозрѣній на мой счетъ. Я говорю здѣсь преимущественно о молодыхъ дѣвушкахъ. Глаза мистера Сен-Джона, довольно-ясные въ буквальномъ смыслѣ, были въ то же время загадочны и непроницаемы въ смыслѣ фигуральномъ. Они служили для него превосходнымъ орудіемъ для измѣренія чужихъ мыслей, но никто, вѣроятно, не могъ сквозь нихъ проникнуть въ глубь его собственной души: его взоръ, проницательный и осторожный вмѣстѣ, ставилъ меня въ нѣкоторое затрудненіе.
-- Какъ мы должны понимать васъ? спросилъ одъ: -- Значитъ ли это, что вы рѣшительно не имѣете никакихъ связей?
-- Да. Я ничѣмъ не связана съ живыми существами, и ни одинъ домъ въ цѣлой Англіи не обязанъ принять меня подъ свою кровлю.
-- Странное, весьма-странное положеніе въ ваши лѣта!
Здѣсь его взглядъ обратился на мои руки, лежавшія на столѣ передо мной. Чего онъ искалъ въ нихъ, я не понимала; по скоро его слова объяснили этотъ инквизиторскій смотръ.
-- Вы никогда не были замужемъ? Вы еще дѣвица?
Діана засмѣялась.
-- Что съ тобою, Сен-Джонъ? сказала она.-- Ей никакъ не больше семнадцати лѣтъ.
-- Маѣ скоро будетъ девятнадцать; но я не была замужемъ. Нѣтъ.
Я чувствовала, при этихъ словахъ, яркую краску, выступившую на мое лицо: горькія и тревожныя воспоминанія пробудились въ моей душѣ отъ этого намека на замужство. Мои слушатели, вѣроятно, должны были замѣтить это затрудненіе. Діана и Мери поспѣшили, для моего успокоенія, обратить свои глаза въ другую сторону; но суровый и холодный братъ ихъ продолжалъ смотрѣть съ усиленной внимательностью до-тѣхъ-поръ, пока слёзы не выступили изъ моихъ глазъ.
-- Гдѣ вы жили въ послѣднее время?
-- Ты слишкомъ-много спрашиваешь, Сен-Джонъ, проговорила Мери тихимъ голосомъ; но онъ облокотился на столъ и неумолимо требовалъ отвѣта своимъ пронзительнымъ взоромъ.
-- Я не могу объявить о мѣстѣ и о лицахъ, гдѣ и съ которыми я жила, милостивый государь: это моя тайна.
-- И вы, я убѣждена, имѣете полное право хранить свою тайну какъ отъ Сен-Джона, такъ и отъ всякаго другаго допросчика, замѣтила Діана съ живостью.
-- Но если я ничего не буду знать о вашемъ положеніи, мнѣ трудно будетъ помочь вамъ, сказалъ Сен-Джонъ: -- а вамъ, безъ всякаго сомнѣнія, нужна помощь, не такъ ли?
-- Нужна, сэръ, и я надѣюсь, что какой-нибудь истинный филантропъ найдетъ возможность доставить мнѣ работу и приличное вознагражденіе за мой трудъ. Я буду совершенно-довольна, если только будутъ удовлетворены существенныя потребности моей жизни.
-- Не знаю, филантропъ я или нѣтъ; но я готовъ употребить, въ пользу честныхъ людей, всѣ зависящія отъ меня средства. Итакъ, скажите мнѣ прежде всего: къ чему вы привыкли, и что умѣете дѣлать?
Я напилась теперь чаю, и этотъ напитокъ совершенно-освѣжилъ мои силы. Я чувствовала такую же храбрость, какую можетъ-быть сознаетъ въ себѣ богатырь послѣ своей обыконвенной порціи водки. Взоръ мои смѣло обратился на строгаго судью, и я уже нисколько не боялась его допросовъ.
-- Мистеръ Риверсъ, сказала я, положивъ опять свои руки на столъ: -- вы и сестрицы ваши оказали мнѣ величайшую услугу, какой только можетъ ожидать человѣкъ отъ своихъ ближнихъ: великодушное гостепріимство ваше избавило меня отъ неминуемой смерти. Это благодѣяніе даетъ вамъ неограниченное право на мою благодарность и, вмѣстѣ съ тѣмъ, обязываетъ меня быть, до извѣстной степени, откровенной съ своими благодѣтелями. Я готова разсказать вамъ исторію спасенной вами странницы, опуская только то, что можетъ, нѣкоторымъ образомъ, компрометировать ея нравственную и физическую безопасность, такъ же, какъ спокойствіе особъ, съ которыми она приходила въ соприкосновеніе.
-- "Я сирота, пасторская дочь. Родители мои умерли, прежде-чѣмъ я могла узнать ихъ. Я получила воспитаніе въ благотворительномъ институтѣ; мнѣ даже можно объявить вамъ имя учебнаго заведенія, гдѣ пробыла я шесть лѣтъ воспитанницей, и два года классной дамой: это -- Ловудскій Сиротскій-Ииститутъ, о которомъ вѣроятно вы слышали, мистеръ Риверсъ. Робертъ Броккельгерстъ -- попечитель и главный казначей этого заведенія.
-- Я слышалъ о господинѣ Броккельгерсгѣ, и видѣлъ Ловудскій Институтъ.-- Продолжайте.
-- Прошелъ только годъ съ небольшимъ, какъ я вышла изъ Ловуда, и получила мѣсто гувернантки въ частномъ домѣ. Я была совершенно-счастлива на новомъ своемъ мѣстѣ; но была однако жъ принуждена оставить его за четыре дня передъ тѣмъ, какъ пришла сюда. Я не могу и не должна объяснять вамъ причину этого обстоятельства: это было бы опасно для меня, безполезно для васъ, и притомъ, слова мои были бы для васъ невѣроятны. Могу только сказать, что имя мое свободно отъ всякаго униженія и стыда: я спокойна и чиста въ своей совѣсти, такъ же какъ вы, милостивый государь, и добрыя ваши сестрицы. Но я несчастна, и, быть-можетъ, бѣдствіямъ моимъ не будетъ конца: обстоятельство, заставившее меня удалиться изъ дома, бывшаго для меня земнымъ раемъ, имѣетъ характеръ странный и ужасный. Устроивая свой побѣгъ, я имѣла въ виду только два существенные пункта -- скрытность и поспѣшность: для достиженія этой цѣли, я принуждена была оставить всѣ свои вещи, кромѣ маленькаго узелка, который однакожъ въ-торопяхъ я забыла взять изъ дилижанса, высадившаго меня у Бѣлаго-Креста. Такимъ-образомъ очутилась я въ этихъ мѣстахъ безъ всякихъ средствъ къ существованію. Я проспала двѣ ночи на открытомъ воздухѣ, и два дня бродила кое-гдѣ безъ всякаго опредѣленнаго пристанища: два раза, въ это время, хлѣбъ прикасался къ моимъ устамъ, и когда наконецъ голодъ, изнеможеніе, отчаяніе совершенно истощили мой организмъ, вы, милостивый государь, взяли меня подъ свою кровлю, и спасли отъ ужасныхъ пытокъ, которыя должны были предшествовать голодной смерти. Мнѣ извѣстно, что сдѣлано потомъ для меня вашими сострадательными сестрицами -- летаргическое оцѣпенѣніе не лишало меня сознанія -- ни одолжена ихъ нѣжной заботливости столько же, какъ вашей христіанской любви."
-- Не заставляй ее больше говорить, Сен-Джонъ, сказала Діана, когда я кончила свой разсказъ: -- ты видишь, она устала,-- Успокойтесь, миссъ Элліотъ.
При этомъ имени я невольно вздрогнула: у меня почти совсѣмъ вышло изъ головы, что это былъ мой псевдонимъ. Мистеръ Риверсъ, слѣдившій за всѣми моими движеніями, не преминулъ обратить вниманіе на мое неожиданное волненіе.
-- Вы кажется сказали, что ваше имя -- Дженни Элліотъ? спросилъ онъ.
-- Да, я сказала, и желаю впередъ прослыть здѣсь подъ этимъ именемъ; но это не настоящая моя фамилія, и первый разъ мнѣ самой показалось страннымъ ее слышать.
-- Стало-быть вы не хотите объявить своего настоящаго имени?
-- Нѣтъ: болѣе всего боюсь я быть открытой, и поэтому избѣгаю всякихъ намековъ, которые могли бы повести къ открытію моего новаго мѣстопребыванія.
-- Вы имѣете на это полное право, сказала Діана.-- Теперь, братецъ, ты можешь оставить ее- въ покоѣ.
Окончивъ, однакожь, свои глубокомысленныя соображенія, мистеръ Сен-Джонъ вновь обратился ко мнѣ съ невозмутимымъ спокойствіемъ:
-- Вы не захотите, по всей вѣроятности, надолго оставаться въ зависимости отъ нашего гостепріимства: вы желаете, сколько я вижу, освободиться какъ-можно скорѣе отъ нѣжной заботливости моихъ сестеръ и отъ вліянія моей христіанской любви -- я вамъ очень-бллгодаренъ за это отличіе, и послѣдствія можетъ-быть покажутъ, что вы не ошиблись.-- Однимъ-словомъ, миссъ Элліотъ, вы желаете насъ оставить чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше?
-- Да, сэръ, я уже сказала это. Научите, гдѣ и какъ мнѣ отъискать какую-нибудь должность -- вотъ все, о чемъ я прошу. Пусть занятія мои будутъ самыя трудныя, только бы ими обезпечивалось мое существованіе; но, во всякомъ случаѣ, позвольте мнѣ, до пріисканія новаго мѣста, остаться въ вашемъ домѣ, иначе можетъ-быть мнѣ опять придется испытать всѣ лишенія и ужасы бездомной жизни.
-- Ну, конечно, вы останетесь съ нами, сказала Діана, протягивая ко мнѣ свою бѣлую руку.-- Да, да, непремѣнно останетесь, повторила Мери тономъ искренняго участія.
-- Моимъ сестрамъ, какъ видите, очень-пріятно держать васъ при себѣ, сказалъ мистеръ Сен-Джонь: -- такъ же какъ было бы имъ пріятно держать и лелѣять полу-замерзшую птичку, занесенную какъ-нибудь зимнимъ вѣтромъ въ форточку окна. Я съ своей стороны желаю, напротивъ, доставать вамъ средства независимаго существованія, и буду объ этомъ стараться съ нынѣшняго же дня; но замѣтьте, что сфера моей дѣятельности слишкомъ-ограничена. Подъ моимъ распоряженіемъ состоитъ только бѣдный сельскій приходъ, и помощь моя будетъ имѣть слишкомъ-скромный характеръ. Если вы чувствуете нѣкоторую наклонность презирать слишкомъ-скромныя занятія, то я совѣтую вамъ обратиться къ болѣе дѣйствительнымъ средствамъ, не зависящимъ отъ моихъ распоряженій.
-- Вѣдь она ужь сказала, что готова обречь себя на всякую честную должность, возразила Діана съ нѣкоторой запальчивостью; -- и ты знаешь, Сен-Джонъ, что при ея положеніи не можетъ быть выбора въ средствахъ: она даже принуждена имѣть дѣло съ такими грубіянами, какъ ты, милый мой братецъ.
-- Я готова шить платья, стирать бѣлье, мести комнату; готова быть кухаркой, судомойкой, нянькой, всѣмъ чѣмъ хотите, если только не будетъ въ виду другаго благороднѣйшаго мѣста.
-- Дѣльно! сказалъ мистеръ Сен-Джонъ холоднымъ тономъ.-- При такой настроенности вашего духа, я могу обѣщать вамъ мѣсто и должность.
Сказавъ это, онъ опять взялъ книгу, которую читалъ передъ чаемъ. Скоро я ушла въ свою комнату, потому-что отдыхъ былъ необходимъ для меня послѣ всѣхъ этихъ переговоровъ, утомившихъ и мое вниманіе и физическія силы.