Прошли дни, прошли и цѣлыя недѣли послѣ моего откровеннаго объясненія съ мистеромъ Лойдомъ; но не было со мною никакой перемѣны. Мало-по-малу я поправилась, поздоровѣла, стала по-временамъ выходить со двора для уединенныхъ прогулокъ, но никто уже больше не подавалъ мнѣ надежды на вѣроятную разлуку съ ненавистнымъ домомъ. Мистриссъ Ридъ удвоила свой строгій надзоръ, но никогда почти не говорила со мной. Послѣ моего выздоровленія она замыслила совершенно отдѣлить меня отъ своей семьи: я должна была спать въ особомъ чуланѣ, ѣсть за особымъ столомъ и проводить все время въ дѣтской, между-тѣмъ, какъ мои кузины были постоянно въ гостиной. Не было однакожь и помина объ отправленіи меня въ школу; но я чувствовала инстинктивно, что уже не долго мнѣ оставаться подъ этой кровлей; взоры мистриссъ Ридъ, болѣе чѣмъ когда-либо, выражали непреодолимое отвращеніе ко мнѣ.
Элиза и Жорджина, соображаясь вѣроятно съ данными наставленіями, говорили со мной очень-рѣдко и очень-мало. Мистеръ Джонъ, при встрѣчѣ со мною, каждый разъ высовывалъ языкъ и однажды, по старой привычкѣ, вздумалъ меня поколотить; но когда я, бросясь на него, обнаружила рѣшительное намѣреніе противиться до истощенія послѣднихъ силъ, онъ побѣжалъ отъ меня прочь и кричалъ во все горло, что я разбила ему носъ. На этотъ разъ былъ онъ правъ: одушевленная чувствомъ глубокаго гнѣва, я направила въ самую середину его пухлаго лица довольно ловкій ударъ и даже повторила бы эту операцію въ другой разъ, если бы онъ не поспѣшилъ къ своей маманъ. Черезъ минуту я слышала, что онъ принялся разсказывать, какъ "эта гадкая дѣвчонка" наскочила на него словно бѣшеная кошка; но мистриссъ Ридъ довольно-круто остановила этотъ разсказъ:
-- Перестань, Джонъ: я тебѣ приказывала не связываться съ этой дѣвчонкой. Не обращай на нее никакого вниманія. Ни тебѣ, ни твоимъ сестрамъ не слѣдуетъ быть съ нею.
Въ это время, перевѣсившись съ лѣстничкой перилы, я закричала:
-- И не нужно: я могу какъ-нельзя-лучше обойдтись безъ общества вашихъ дѣтей.
При этомъ странномъ и дерзкомъ отзывѣ, мистриссъ Ридъ, забывая свою тучность и дородность, опрометью бросилась на лѣстницу и, схвативъ меня за рукавъ, притащила въ дѣтскую къ моей постелѣ, гдѣ, по ея приказанію, слѣдовало мнѣ остаться весь этотъ день, не произнося ни одного слова.
-- Охъ, что сказалъ бы на это дядюшка Ридъ, если бы онъ былъ живъ? спросила я почти невольно. Говорю "невольно", потому-что языкъ мой произносилъ эти слова безъ всякаго участіи моей воли.
-- Что-о-о? вскричала мистриссъ Ридъ, задыхаясь отъ внутренняго волненія. Ея холодный и обыкновенно спокойный сѣрый глазъ помутился и запрыгалъ, и она неистово схватила меня у руку, какъ-бы злѣйшаго своего врага.
-- Дядюшка Ридъ на небесахъ, и можетъ оттуда видѣть все, что вы дѣлаете со мной. Родители мои знаютъ также, какъ вы тираните меня и желаете моей смерти.
Вмѣсто отвѣта, тетушка Ридъ отвѣсила мнѣ нѣсколько полновѣсныхъ оплеухъ по ушамъ и по щекамъ, и, не говоря ни слова, вышла изъ комнаты. Бесси, оставшись при мнѣ, съ полчаса читала нравоученіе, доказывая какъ дважды два четыре, что я самое негодное и пропащее дитя. Я начинала почти вѣрить ея словамъ, чувствуя на самомъ дѣлѣ, что въ моей груди возникаютъ только злыя ощущенія.
Ноябрь, декабрь и половина января прошли очень-скоро. Святки и новый годъ праздновали въ Гетсгедѣ съ обыкновенный церемоніями, веселыми и шумными. Каждый вечеръ были гости, и каждый членъ семейства получалъ подарки. Меня, само-собой разумѣется, исключили изъ всѣхъ этихъ удовольствій, и единственное мое наслажденіе было смотрѣть, какъ наряжаются Элиза и Жорджина, и какъ онѣ, въ своихъ шелковыхъ платьяхъ, подпоясанныя красными шарфами, спускаются внизъ, въ гостиную, гдѣ встрѣчаютъ ихъ съ общимъ увлеченіемъ и восторгомъ. Одна, въ своей комнатѣ, или на верхнихъ ступеняхъ лѣстницы, я слышала потомъ звуки фортепьяно или арфы, ускоренные шаги лакеевъ и буфетчика, стукъ чашекъ и стакановъ, и прислушивалась по временамъ къ отрывочному говору хозяевъ и гостей, когда двери гостиной отворялись. Наскучивъ этимъ занятіемъ, я удалилась въ дѣтскую, затворяла дверь, грустила, мечтала, но была вообще довольно-спокойна. Сказать правду, я не имѣла ни малѣйшаго желанія присоединиться къ шумному обществу, гдѣ, по обыкновенію, меня совсѣмъ не замѣчали; и еслибъ нянька на тотъ разъ была разговорчива и добра, я бы гораздо охотнѣе согласилась оставаться съ нею, чѣмъ проводить вечера подъ страшнымъ надзоромъ мистриссъ Ридъ въ комнатѣ, наполненной дамами и джентльменами. Но Бесси, окончивъ церемоніи одѣванья молодыхъ дѣвицъ, отправлялась обыкновенно на веселую компанію въ кухню или комнату ключницы, унося съ собою свѣчу: тогда я сидѣла одна весь вечеръ подлѣ камина съ куклой на колѣняхъ до-тѣхъ-поръ, пока огонь мало-по-малу не потухалъ и по всей комнатѣ; не распространялась темнота. Въ это время я раздѣвалась на скорую руку, и отправлялась искать убѣжища въ своей постелѣ куда всякой разъ уносила съ собой и куклу. Женщина вообще не можетъ существовать безъ любви, и для ея сердца необходимъ какой-нибудь предметъ, во всякое время ея жизни. За недостаткомъ достойнѣйшаго предмета, я полюбила куклу, деревянную, гадкую куклу, и полюбила всѣмъ своимъ сердцемъ, какъ-будто она была живымъ существомъ, исполненнымъ нѣжныхъ ощущеній. Я не могла сомкнуть глазъ, не увѣрившись напередъ, что моей куклѣ привольно и тепло. Надѣвъ на нее ночной чепецъ и закутавъ ее теплымъ одѣяломъ, я была совершенно счастлива, воображая, что кукла моя наслаждается, подъ моимъ покровительствомъ, всѣми благами жизни.
Вечеръ оканчивался, гости разъѣзжались, стукъ экипажей прекращался, и на лѣстницѣ слышались мнѣ торопливые шаги няньки Бесси. Впрочемъ иной разъ, въ-продолженіе вечера, она или забѣгала въ мою комнату за наперсткомъ или ножницами, или приносила остатокъ своего ужина -- кусокъ пирога или ватрушки. Когда я угощалась этимъ лакомствомъ, Бесси сидѣла на моей постелѣ, поправляла простыню и одѣяло, и случалось даже, цаловала меня на прощаньи, приговаривая:-- "Доброй ночи, миссъ Дженни". Въ такихъ случаяхъ Бесси казалась для меня добрѣйшимъ созданіемъ въ мірѣ, и я желала отъ души, чтобы характеръ ея не измѣнялся -- чтобъ она не толкала меня, не бранила, или, какъ это часто за ней водилось, не наваливала на меня безразсудной работы. Бесси Ли, сколько могу судить теперь, была вообще дѣвушка съ добрымъ сердцемъ, умная въ своемъ родѣ; между прочимъ былъ у нея замѣчательный талантъ разсказывать сказки, которыя всегда производили на меня глубокое впечатлѣніе. Она была также миловидна, если не обманываетъ меня память, и черты ея румянаго лица отличались замѣчательною правильностью. Въ ея характерѣ, непостоянномъ и неровномъ, проскользали иногда весьма-непріятныя свойства: капризная и вспыльчивая, она повидимому совсѣмъ была равнодушна къ добру и злу; но и при этихъ недостаткахъ, я ставила ее выше всѣхъ въ Гетсгед-голлѣ.
Было пятнадцатое января, около девяти часовъ утра. Бесси отправилась завтракать; кузины еще не приходили къ своей мамань. Элиза надѣвала шляпку и теплую садовую юпку, чтобъ идти кормить своихъ куръ и гусей -- занятіе, которое она очень любила. Но еще больше любила она продавать яицы ключницѣ, и копить деньги, вырученныя этимъ способомъ. Вообще миссъ Элиза имѣла рѣшительную склонность къ торговлѣ, обнаруживавшуюся не только въ продажѣ цыплятъ и яицъ, но и въ торговыхъ сдѣлкахъ съ садовникомъ, который, по приказанію мистриссъ Ридъ, долженъ былъ покупать у нея цвѣты, сѣмена и разнообразныя произведенія ея огорода. Миссъ Элиза, нѣтъ сомнѣнія, согласилась бы продать свою длинную прекрасную косу, если бы предложили ей выгодную цѣну. Вырученныя деньги она прятала сперва въ темномъ углу, заваленномъ лоскутьями и старой бумагой; но когда горничная случайно открыла эту кладовую, миссъ Элиза, изъ опасенія потерять сокровище, согласилась вручить свой капиталъ матери за пятьдесятъ или шестьдесятъ процентовъ. Каждую четверть года она вела строгій счетъ этимъ процентамъ, записывая все до копейки въ своей книгѣ.
Жорджина сидѣла на высокомъ стулѣ, убирая передъ зерналомъ волосы и вплетая въ свои локоны искусственныя перья и цвѣты. Я приводила въ порядокъ свою постель, такъ-какъ Бесси приказала мнѣ убрать ее до своего возвращенія. Съ нѣкотораго времени я исправляла въ дѣтской должность горничной, и меня заставляли мести комнату, чистить мебель и прочая. Уложивъ, какъ слѣдуетъ, свой ночной гардеробъ, и накрывъ постель стеганымъ одѣяломъ, я подошла къ окну, привести въ порядокъ рисовальныя тетради и кукольную мебель, разбросанную со вчерашняго вечера, какъ-вдругъ строгое приказаніе Жорджины остановило эти хлопоты при самомъ ихъ началѣ, и я уже не смѣя больше прикасаться къ миніатюрнымъ стульямъ, зеркаламъ, прекраснымъ блюдечкамъ и чашкамъ, которыя всѣ составляли собственность миссъ Жорджины. Не имѣя больше никакихъ занятій, я принялась дуть на замерзшіе узоры оконнаго стекла, и черезъ нѣсколько минутъ, отъ моего дыханія, образовалось на стеклѣ чистое пространство, черезъ которое можно было ясно видѣть предметы на улицѣ, гдѣ все закрывалось толстыми слоями снѣга.
Наблюдая такимъ-образомъ наружные предметы, я скоро увидѣла коляску, въѣхавшую въ отворенныя ворота, и остановившуюся на дворѣ передъ главнымъ крыльцомъ -- явленіе обыкновенное и совсѣмъ-неинтересное для меня: гости очень-часто пріѣзжали въ Гетсгедъ, но никому изъ нихъ не было до меня дѣла. Не обративъ никакого вниманія на вновь пріѣхавшаго гостя, заглядѣлась на маленькаго ряполова, который прыгалъ и чирикалъ на вѣтвяхъ вишеннаго дерева, торчавшаго у стѣны, подлѣ форточки. Остатки завтрака -- молоко и хлѣбъ еще были на столѣ; я отломила кусокъ булки, взобралась на окно, и уже принялась отворять фортку, какъ-вдругъ въ комнату вбѣжала Бесси.
-- Что вы дѣлаете, миссъ Дженни? Снимите свой передникъ. Да вы еще, кажется, не умывались сегодня?
Не обращая вниманія на эти вопросы, я сдѣлала ловкій прыжокъ, отворила фортку, просунула руку, бросила кусочки булки по вѣтвямъ дерева, и потомъ, закрывъ окно, отвѣчала:
-- Нѣтъ еще, Бесси, я не умывалась. Я успѣла только-что вычистить мебель.
-- Что жъ вы дѣлаете теперь, моя милая? Ахъ ты, Боже ты мой! Она вся раскраснѣлась словно піонъ, какъ-будто работала цѣлый день. Зачѣмъ вы отворяли окно?
Не дожидаясь больше никакихъ объясненій, Бесси, встревоженная и взволнованная, сорвала съ меня передникъ, натерла мыломъ мои руки и лицо, облила ихъ водою, вытерла чистымъ полотенцомъ, расчесала волосы, и подтянувъ снурки моего корсета, выпихнула меня изъ дѣтской и велѣла бѣжать по лѣстницѣ, объявивъ, что меня дожидаются въ столовой.
Кому, зачѣмъ и по какому поводу я понадобилась, разспрашивать было некогда и некого, потому-что Бесси, выпихнувъ меня изъ дѣтской, затворила дверь и я осталась одна на верхней лѣстничной ступени. Постоявъ нѣсколько минутъ въ безполезномъ раздумьи, я начала спускаться медленно и осторожно. Прошло почти три мѣсяца, какъ меня ни одного раза не призывали къ мистриссъ Ридъ: я была безотлучно въ дѣтской и всѣ другія комнаты сдѣлались для меня какими-то страшными областями, доступными только для однихъ посвященныхъ въ таинства моей тётки.
Я остановилась въ пустой залѣ, проникнутая судорожнымъ трепетомъ и не смѣя перешагнуть черезъ порогъ столовой, которая была передо мной. Незаслуженное наказаніе сдѣлало изъ меня самую жалкую трусиху въ полномъ смыслѣ слова. Я боялась воротиться въ дѣтскую, но еще больше боялась сдѣлать шагъ впередъ. Въ такомъ нерѣшительномъ положеніи простояла я около четверти часа. Наконецъ громкій звонъ колокольчика изъ столовой напомнилъ мнѣ, что надобно идти.
"Кто жь, въ-самомъ-дѣлѣ, спрашиваетъ меня? думала я, ухватившись обѣими руками за дверной замокъ, который нѣсколько секундъ противился моимъ усиліямъ. Кого суждено мнѣ увидѣть въ столовой, кромѣ мистриссъ Ридъ? женщину или мужчину?" Наконецъ дверь отворилась, я вошла, сдѣлала книксенъ и передъ моими глазами былъ... чорный столбъ!.. Такимъ, по-крайней-мѣрѣ, съ перваго взгляда, представился вытянутый, прямой и окутанный въ соболь предметъ, стоявшій на коврѣ съ лицомъ, чрезвычайно похожимъ на рѣзную маску.
Мистриссъ Ридъ занимала свое обыкновенное мѣсто подлѣ камина. По сдѣланному знаку я подошла къ ней, и она, рекомендуя меня каменному гостю, сказала:
-- Вотъ дѣвочка, о которой я къ вамъ писала.
Каменный гость медленно повернулся на своемъ пьедесталѣ, измѣрилъ меня съ головы до ногъ своими инквизиторскими сѣрыми глазами, наморщилъ лобъ, насупилъ брови и черезъ минуту произнесъ торжественнымъ басистымъ голосомъ:
-- Ростомъ она невелика: сколько ей лѣтъ?
-- Десять.
-- Такъ много! воскликнулъ незнакомецъ, сомнительно покачавъ головою и снова принявшись за свой инквизиторскій смотръ. Потомъ онъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ:
-- Какъ васъ зовутъ, дѣвочка?
-- Джейни Эйръ, сэръ.
При этомъ отвѣтѣ я въ свою очередь осмѣлилась взглянуть на незнакомца и увидѣла, что это былъ очень-высокій джентльменъ съ широкими, весьма-непріятными чертами лица, внушавшими невольное отвращеніе.
-- Ну, Дженни Эйръ, я надѣюсь, вы доброе дитя: такъ или нѣтъ?
На это, разумѣется, мнѣ нельзя было дать утвердительнаго отвѣта, такъ-какъ весь домъ моей тётки держался совсѣмъ противнаго мнѣнія. Мистриссъ Ридъ двусмысленно покачала головой и отвѣчала за меня.
-- Чѣмъ меньше говорить объ этомъ, тѣмъ лучше, я полагаю, мистеръ Броккельгерстъ.
-- Очень-жаль, а мнѣ бы, именно, хотѣлось потолковать съ ней объ этомъ предметѣ, возразилъ мистеръ Броккельгерстъ, усаживаясь въ кресла насупротивъ мистриссъ Ридъ.-- Подойдите ко мнѣ, миссъ Дженни Эйръ.
Я переступила черезъ коверъ и остановилась теперь прямо передъ его глазами. Какое широкое лицо и какой длинный, предлинный носъ былъ у него! Но когда открылъ онъ свой широкій ротъ и выставилъ страшные зубы, я задрожала всѣмъ тѣломъ отъ невольнаго испуга.
-- Дурное дитя, самое непріятное явленіе въ мірѣ, началъ мистеръ Броккельгерстъ: -- и особенно непріятно смотрѣть на дурную, испорченную дѣвочку. Знаете ли вы, какая судьба ожидаетъ нечестивыхъ послѣ смерти?
-- Они идутъ въ адъ, мнѣ говорили.
-- А что такое адъ?
-- Глубокая огненная яма.
-- Очень-хорошо. А хотите ли вы попасть въ эту яму и горѣть въ ней во вѣки вѣковъ?
-- Нѣтъ, милостивый государь.
-- Что жь вамъ надобно дѣлать, чтобъ избавиться вѣчныхъ мукъ?
-- Не знаю, сэръ... всего лучше, я полагаю, быть здоровою; не умирать.
-- Но здоровье зависитъ не отъ насъ, Дженни Эйръ, и смерти не можетъ избѣжать ни одинъ человѣкъ въ мірѣ. Дѣти, даже моложе васъ годами, умираютъ сплошь-да-рядомъ, и это мы видимъ ежедневно. Вотъ не далѣе какъ третьяго дня похоронили одну пяти-лѣтнюю дѣвочку, кроткую, добродѣтельную дѣвочку и душа ея теперь на небесахъ. Должно опасаться, что о васъ этого нельзя будетъ сказать, если смерть, сверхъ-чаянія, застигнетъ васъ на распутіи юной жизни.
Не смѣя противорѣчить, я опустила глаза въ землю и вздохнула, причемъ весьма-непріятно изумили меня двѣ огромныя ноги протянутыя на коверъ.
-- Надѣюсь, этотъ вздохъ происходитъ отъ искренняго серди и вы, конечно, раскаеваетесь въ эту минуту во всѣхъ огорченіяхъ, причиненныхъ вашей "почтенной благодѣтельницѣ".
-- Благодѣтельницѣ! повторила я про себя.-- Всѣ они называютъ мистриссъ Ридъ моею благодѣтельницею; выходитъ, поэтому, что благодѣтельница -- самое непріятное существо между людьми.
-- Молитесь ли вы Богу по утрамъ и вечерамъ? продолжалъ мой допросчикъ.
-- Да, сэръ.
-- Читаете ли вы библію?
-- Читаю по-временамъ.
-- Съ удовольствіемъ? Любите ли вы это чтеніе?
-- Люблю, сэръ, особенно книгу Іова, Даніила, Исходъ и книгу пророка Іоны.
-- Это хорошо. Я вижу, что почтенная "благодѣтельница" употребила всѣ зависѣвшія отъ нея средства воспитать васъ въ страхѣ Божіемъ. Любите ли вы читать проповѣди?
-- Нѣтъ, сэръ.
-- Почему же?
-- Я ихъ не понимаю.
-- Вотъ это очень-дурно, и въ этомъ скрывается очевидное доказательство злыхъ и порочныхъ наклонностей, заразившихъ ваше сердце. Молитесь Господу день и ночь, чтобъ Онъ очистилъ вашу душу. Благодатная сила съ корнемъ вырветъ изъ груди сердце каменное и взамѣнъ одаритъ васъ новымъ сердцемъ, обложеннымъ плотію и кровію.
Мнѣ хотѣлось предложить вопросъ, какимъ-образомъ должно произойдти во мнѣ такое чудное превращеніе; но мистриссъ Ридъ, вмѣшиваясь въ разговоръ, приказала мнѣ сѣсть подлѣ себя.
-- Въ своемъ письмѣ, мистеръ Броккельгерстъ, кажется я имѣла случай вамъ замѣтить, что эта дѣвочка далеко не отличается такими свойствами, какія мнѣ хотѣлось бы въ ней видѣть, сказала мистриссъ Ридъ.-- Какъ-скоро поступитъ она подъ ваше покровительство въ Ловудскую школу, я очень желала бы, чтобъ надзирательницы обратили на нее особенное вниманіе. Безъ строгаго присмотра изъ нея не выйдетъ ничего. Предваряю васъ, между прочимъ, что въ ней обнаруживаются рѣшительныя наклонности къ обману и двуличности: это главнѣйшіе пороки, которые могутъ быть искоренены не иначе, какъ строгими наказаніями. Я говорю объ этомъ, Дженни, въ твоемъ присутствіи для-того, чтобъ ты не смѣла дурачить мистера Броккельгерста.
Итакъ ненапрасно я боялась и ненавидѣла мистриссъ Ридъ! Она пользовалась всякимъ случаемъ, чтобъ подвергнуть меня позорному уничиженію, и никогда я не была счастливою въ ея присутствіи. Съ-тѣхъ-поръ какъ помню себя, я старалась заслужить ея люоовь и терпѣніемъ, и угодливостію, и безпрекословнымъ повиновеніемъ, но всѣ мои усилія награждались горькими упреками и незаслуженными выговорами. И вотъ теперь, позорное обвиненіе взведено на меня въ присутствіи посторонняго человѣка, который очевидно долженъ имѣть роковое вліяніе на всю мою жизнь! Я понимала инстинктивно, что мистриссъ Ридъ озаботилась, какъ бы испортить мою каррьеру однажды навсегда, посѣявъ отвращеніе ко мнѣ и ненависть на будущей дорогѣ моей жизни. Я видѣла, что мистеръ Броккельгерстъ уже считалъ меня хитрымъ, лукавымъ, двуличнымъ ребенкомъ, способнымъ привести съ собою въ новое общество сѣмена нравственной порчи: что же могла я съ своей стороны противопоставить такому оскорбленію?
-- Ничего, ничего, ничего! думала я, стараясь подавить и груди тяжелые вздохи, и отирая слезы, невольно выступавшія на моихъ глазахъ.
-- Двуличность и обманъ великія прегрѣшенія во всѣхъ людяхъ и особенно въ дѣтяхъ, сказалъ мистеръ Броккельгерстъ, всѣ лжецы на томъ свѣтѣ будутъ горѣть въ огненномъ озерѣ, растворенномъ сѣрою и жупеломъ. Я постараюсь, однакожь, мистриссъ Ридъ, благовременію спасти эту дѣвочку, поручивъ ее благочестивому вниманію миссъ Темпель.
-- Я желаю, мистеръ Броккельгерстъ, продолжала моя "благодѣтельница": -- чтобъ воспитаніе соотвѣтствовало ея будущему положенію въ свѣтѣ. Смиреніе должно быть ея первою добродѣтелью. Что касается до каникулъ, она должна, съ вашего позволенія, проводить ихъ всегда въ Ловудѣ.
-- Рѣшенія ваши, милостивая государыня, дѣлаютъ честь равномѣрно вашему уму и сердцу, отвѣчалъ мистеръ Броккельгерстъ, смиреніе, безъ всякаго сомнѣнія, есть вѣнецъ всѣхъ добродѣтелей, и считается первѣйшимъ, необходимымъ свойствомъ для всѣхъ воспитанницъ учебнаго заведенія въ Ловудѣ. Успѣхи въ наукахъ, даже самые блистательные, становятся не иначе, какъ тщеславіемъ и суетою въ горделивомъ сердцѣ, и поэтому, преимущественныя заботы съ моей стороны обращены главнѣйшимъ образомъ на смиреніе и послушаніе. Долго обдумывалъ я средства, какъ успѣшнѣе умерщвлять въ своихъ воспитанницахъ мірскія чувства гордости, и вотъ, не далѣе какъ на этихъ дняхъ, я получилъ вожделѣнное доказательство быстрыхъ успѣховъ моей педагогической системы. Вторая дочь моя, Августа, обозрѣвъ школу съ своей матерью, воскликнула: "О, батюшка, милый батюшка! какъ тихи, кротки и спокойны всѣ эти дѣвушки въ Ловудѣ! Въ своихъ коротенькихъ волосахъ и длинныхъ полотняныхъ передникахъ, онѣ какъ-будто всѣ похожи на простыхъ крестьянскихъ дѣтей!" Такой отзывъ невиннаго сердца, признаюсь, былъ для меня весьма-лестною похвалою. Потомъ Августа прибавила: "всѣ онѣ съ какимъ-то робкимъ любопытствомъ смотрѣли на мое и маменькина платье, какъ-будто никогда прежде не видали шелковой матеріи."
-- Такой порядокъ я совершенно одобряю, милостивый государь, отвѣчала мистриссъ Ридъ.-- Во всей Англіи, я увѣрена, не найдти педагогической системы, столько приспособленной къ положенію моей воспитанницы. Послѣдовательность и порядокъ вездѣ и во всемъ -- вотъ мои правила, мистеръ Броккельгерстъ.
-- И эти правила, смѣю доложить вамъ, соблюдаются какъ-нельзя-лучше въ Ловудской школѣ. Простая, даже нѣсколько грубая пища, простое платье и еще болѣе -- простое обращеніе -- вотъ что положено внѣшнимъ образомъ въ основаніе моей педагогической системы. Чуждыя всякой заносчивости и кичливости, дѣвицы постепенно пріучаются къ тяжелымъ трудамъ, которыми, конечно, будетъ сопровождаться ихъ дальнѣйшая жизнь.
-- Прекрасно, прекрасно! Стало-быть я совершенно могу на васъ положиться, милостивый государь: Дженни Эйръ получитъ воспитаніе въ Ловудѣ и заранѣе будетъ пріучена къ своему скромному положенію въ свѣтѣ.
-- Конечно, конечно, въ этомъ никакого не можетъ быть сомнѣнія. Дженни Эйръ будетъ находиться среди вертограда отборныхъ растеній, и въ-послѣдствіи она всю жизнь будетъ благодарна за плодотворныя сѣмена, насажденныя, возращенныя и взлелѣянныя въ ея сердцѣ.
-- Я отправлю ее къ вамъ, какъ-можно-скорѣе, при первомъ удобномъ случаѣ, мистеръ Броккельгерстъ, потому-что, сказать вамъ правду, мнѣ бы очень хотѣлось освободиться отъ отвѣтственности, добровольно-принятой на себя по добротѣ души.
-- Конечно, конечно, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Теперь позвольте съ вами раскланяться. Я ворочусь домой недѣли черезъ двѣ, и заранѣе дамъ знать миссъ Темпель, чтобъ она ожидала къ себѣ новую воспитанницу. Стало-быть не будетъ никакихъ затрудненій, и вы можете ее отправить, когда вздумается. Прощайте, мистриссъ Ридъ.
-- Прощайте, мистеръ Броккельгерстъ. Поклонитесь отъ меня почтеннѣйшей вашей супругѣ. Поцалуйте Августу, Теодора и Бротона.
-- Очень-хорошо, покорно васъ благодарю. Дѣвочка, вотъ для васъ книга "Дѣтскій Наставникъ". Прочтите ее со вниманіемъ и особенно старайтесь понять хорошенько повѣсть "О Марѳѣ Джильсъ", которая, какъ увидите, подверглась ужасной смерти за свои обманы и лукавство.
Съ этими словами мистеръ Броккельгерстъ подалъ мнѣ книгу, поклонился еще разъ мистриссъ Ридъ, и поспѣшно вышелъ изъ залы.
Оставшись вдвоемъ, мистриссъ Ридъ и я нѣсколько минутъ не говорили ни слова. Она спокойно сидѣла за своей работой, а я, между-тѣмъ, старалась хорошенько всмотрѣться въ ея физіономію. Въ ту пору ей могло быть около тридцати-семи лѣтъ: она была женщина сильная, съ крѣпкими мускулами, широкоплечая, невысокаго роста, довольно-толстая, но не до безобразія; на широкомъ ея лицѣ, носъ и рогъ были довольно правильныя, подбородокъ, значительно выдавшійся впередъ, сѣрые глаза, сверкавшіе какимъ-то страннымъ блескомъ, неспособнымъ къ выраженію состраданія или участія. Мистриссъ Ридъ, во всю свою жизнь, наслаждалась совершеннѣйшимъ здоровьемь, и никто не помнилъ, чтобъ она была когда-нибудь больна. Во всемъ она, была разсчетлива, аккуратна, и ея хозяйственныя распоряженія служили образцомъ для всѣхъ сосѣдей. Все, казалось, подчинялось и повиновалось ей безъ всякихъ ограниченій, и только дѣти иногда выходили изъ-подъ ея власти. Она одѣвалась всегда хорошо, кокетливо убирала свои волосы, и въ осанкѣ ея обнаруживалась привычка повелѣвать.
Долго такимъ-образомъ, сидя на своемъ низенькомъ стулѣ, я изучала всѣ черты ея лица, обращая самое пристальное вниманіе на всю ея фигуру. Въ рукахъ моихъ былъ "Дѣтскій Наставникъ", открытый на страшной повѣсти, которую мнѣ приказано прочесть для собственнаго назиданія. Въ душѣ моей живо и со всѣми подробностями рисовалась вся происходившая сцена: и горькіе отзывы тётушки, и строгія увѣщанія господина Броккельгерста, и картина моего будущаго воспитанія въ смиренномъ Ловудѣ; въ ушахъ моихъ какъ-будто раздавались еще ихъ совѣщанія о моей судьбѣ, еще я слышала каждое ихъ слово, и негодованіе готово было излиться бурнымъ потокомъ изъ моей груди.
Мистриссъ Ридъ, отрываясь отъ работы, обратила на меня свой взоръ, и въ три минуты шитье вывалилось изъ ея рукъ.
-- Ступай въ дѣтскую. Здѣсь ты больше не нужна.
Въ этихъ словахъ прокрадывался сильный, хотя подавленный гнѣвъ; вызванный вѣроятно моимъ обиднымъ взоромъ. Я встала, пошла къ дверямъ, воротилась опять, постояла у окна, прошлась по комнатѣ и потомъ опять усѣлась подлѣ нея.
Говорить мнѣ нужно было, чтобъ выйдти изъ унизительнаго положенія; но какъ? Какую силу я могла противопоставить своему безжалостному врагу, затоптавшему меня въ грязь? Я собрала все присутствіе духа, и начала такимъ-образомъ:
-- Тётушка Ридъ, я не обманщица и не двуличница. Будь у меня наклонность къ обману, я сказала бы, что люблю васъ; но вотъ, видите ли, объявляю искренно и смѣло, что я не люблю васъ, тётушка Ридъ. Скажу даже больше, если хотите; ни къ кому въ цѣломъ свѣтѣ я не имѣю такого отвращенія какъ къ вамъ, да еще къ вашему сыну, Джону Риду. Эта книга противъ обманщицъ не нужна мнѣ: можете отдать ее своей дочери, Жорджинѣ, потому-что она лжетъ, а не я.
Мистриссъ Ридъ, не перемѣняя положенія, вперила въ меня свой ледяной, безжалостный взоръ.
-- Что еще у тебя вертится на языкѣ? спросила она рѣзкимъ и язвительнымъ тономъ, съ какимъ обыкновенно взрослые враги разговариваютъ между собой.
Этотъ взоръ и этотъ голосъ свирѣпой тётушки расшевелили всю мою внутренность. Проникнутая судорожнымъ трепетомъ съ ногъ до головы и задыхаясь отъ внутренняго волненія, я продолжала:
-- Очень-рада, мистриссъ Ридъ, что вы не родственница мнѣ. Никогда съ этой поры я не назову васъ своею тетушкой во всю жизнь. Никогда я не пріиду къ вамъ, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока не выросту большая, и если станутъ меня спрашивать, какъ вы со мною обходились, я скажу, что вы поступали со мной жестоко, мучительно, безчеловѣчно.
-- Какъ ты смѣешь утверждать это, Дженни Эйръ?
-- Какъ я смѣю, мистриссъ Ридъ? Какъ я смѣю? Очень смѣю, потому-что это -- правда. Вы думаете, нѣтъ во мнѣ никакого чувства, и я могу жить безъ всякой любви, безъ всякой привязанности; вы ошибаетесь: во мнѣ любящее сердце, но въ васъ никакой нѣтъ жалости, никакого состраданія. помню я -- охъ! очень-хорошо помню и всегда буду помнить, какъ вы со всего размаха меня толкнули и заперли въ красной комнатѣ! Я страдала, томилась, умирала, я рыдала и кричала съ замираніемъ сердца: "пощадите меня, тётушка Ридъ, пощадите меня!" но вы не думали щадить, хотя вамъ было извѣстно, что я могу умереть отъ страха и тоски. И этому истязанію вы подвергли меня единственно за то, что негодный сынъ вашъ прибилъ меня -- ни-за-что, ни-про-что! Объ этомъ приключеніи, тётушка Ридъ, я стану разсказывать всѣмъ, кто будетъ меня спрашивать. Люди считаютъ васъ доброю женщиною; но это неправда, мистриссъ Ридъ: вы злы, безжалостны, коварны, вы -- двуличная женщина, мистриссъ Ридъ!
И прежде, чѣмъ я кончила этотъ отвѣтъ, моя грудь заволновалась и переполнилась чувствомъ какого-то страннаго восторга, какъ-будто вдругъ я вырвалась на волю изъ желѣзной клѣтки. И былъ основательный поводъ къ этому восторгу: мистриссъ Ридъ видимо испугалась, бросила работу, всплеснула руками, и лицо ея подернулось гримасами, какъ-будто она хотѣла плакать.
-- Что съ тобою, Дженни? Ты вся дрожишь, сказала она взволнованнымъ голосомъ.-- Не подать ли тебѣ воды?
-- Нѣтъ, мистриссъ Ридъ, покорно благодарю.
-- Чего ты хочешь, Джанни? Увѣряю тебя, я хочу быть твоимъ другомъ.
-- Неправда, мистриссъ Ридъ. Вы объявили господину Броккельгерсту, что у меня дурной, двуличный характеръ. Объявлю въ свою очередь и я, что вы за женщина, и какъ вы со мною поступали.
-- Дженни, ты не понимаешь этихъ вещей: дѣтей всегда исправляютъ за ихъ недостатки.
-- Обманъ и двуличность не были моими недостатками, мистриссъ Ридъ! закричала я изступленнымъ голосомъ, сопровождая свои слова выразительными жестами.
-- Ты слишкомъ-раздражительна, Дженни Эйръ: ступай въ дѣтскую, моя милая, и отдохни немного.
-- Я для васъ не милая, и отдыхать не хочу. Скорѣе отошлите меня въ школу, мистриссъ Ридъ: вашъ домъ для меня ненавистенъ.
-- Въ-самомъ-дѣлѣ, мнѣ надобно скорѣе отправить ее въ школу, пробормотала мистриссъ Ридъ, sotto voce. Затѣмъ она взяла свою работу, и поспѣшно вышла изъ залы.
Я осталась одна -- побѣдительницею на полѣ битвы. Это была первая битва, ожесточенная, отчаянная, и первая побѣда, одержанная мною. Я стояла подлѣ камина на коврѣ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ мистеръ Броккельгерстъ, и въ уединеніи наслаждалась своею побѣдой. Сначала я улыбалась и была въ какомъ-то упоеніи; но скоро, однакожь, это дикое удовольствіе начало ослабѣвать по мѣрѣ ослабленія ускоренныхъ біеній пульса. Дитя не можетъ выдержать продолжительной ссоры, не можетъ дать простора своимъ изступленнымъ чувствованіямъ, не испытавъ вслѣдъ за тѣмъ мучительныхъ припадковъ раскаянія и угрызенія совѣсти. Чувство удовлетворенной мести сначала казалось для меня пріятнымъ и сладкимъ, какъ запахъ ароматическаго вина, но потомъ въ душѣ моей распространилась пустота, какъ-будто я была отравлена. Я съ большой охотой отправилась бы просить прощенья у мистриссъ Ридъ; но мнѣ было извѣстно, отчасти по опыту, отчасти по инстинкту, что этимъ средствомъ я не выиграю ничего, кромѣ холоднаго презрѣнія.
Но такъ или иначе, мнѣ хотѣлось высвободиться изъ-подъ вліянія тяжелыхъ ощущеній. Я взяла книгу -- какія-то арабскія сказки, сѣла на стулъ и принялась читать; но глаза мои напрасно перебѣгали съ одной строки на другую: я не могла овладѣть содержаніемъ, и мои мысли носились далеко, далеко. Я отворила въ залѣ стеклянную дверь: деревья въ палисадникѣ стояли угрюмо, покрытыя инеемъ, не согрѣтыя солнечнымъ лучемъ. Прикрывъ голову и руки подоломъ своего платья, я вышла за дверь, на свѣжій воздухъ, и облокотившись на перила палисадника, принялась смотрѣть въ пустое поле, гдѣ не паслись стада, и гдѣ, уже давно не было зеленой травы для коровъ и овецъ. День былъ пасмурный, угрюмый; по небу носились одна за другою сѣдыя тучи, готовыя разразиться хлопьями снѣга. Несчастное, заброшенное дитя, я стояла, углубившись въ свои печальныя размышленія, и повременамъ шептала самой-себѣ: "Что мнѣ дѣлать? Что мнѣ дѣлать?" Вдругъ недалеко отъ меня раздался голосъ:
-- Миссъ Дженни, гдѣ вы? Идите завтракать.
Это была Бесси, я тотчасъ же угадала; но не тронулась съ мѣста и не отвѣчала ничего. Вскорѣ ея легкіе шаги послышались вг палисадникѣ, подлѣ меня.
-- Что это за капризный ребенокъ! сказала она.-- Отчего да вы не идете, когда васъ зовутъ?
Послѣ тревожныхъ мыслей, бродившихъ въ головѣ, присутствіе Бесси было для меня ограднымъ явленіемъ, несмотря на то, что она теперь, какъ почти всегда, была довольно-сердита. Послѣ столкновенія съ мистриссъ Ридъ, временное неудовольствіе няньки для меня не значило ничего, и я рѣшилась пробудить въ ней веселое расположеніе духа.
-- Ну, полно, Бесси, не сердись, моя милая, сказала я, обвиваясь руками вокругъ ея шеи.
-- Вы престранная дѣвочка, миссъ Дженни, отвѣчала нянька ласковымъ тономъ.-- Правда ли, миссъ, что васъ отдаютъ въ школу?
-- Правда.
-- И вамъ не жаль будетъ покинуть бѣдную Бесси?
-- А какое ей дѣло до меня? Она всегда меня бранитъ.
-- За то, что вы очень-странная, и ужь черезъ-чуръ застѣнчивая и робкая дѣвочка. Вамъ слѣдовало бы смѣлѣе быть.
-- Для того развѣ, чтобъ меня больше били?
-- Глупости, моя милая! Оно, впрочемъ, справедливо, что съ вами обходились здѣсь слишкомъ-круто. Моя мать сказала на прошлой недѣлѣ, что ей было бы очень-больно видѣть на вашемъ мѣстѣ собственную дочь.-- Ну, теперь пойдемте: у меня есть для васъ добрыя вѣсти.
-- Нѣтъ, Бесси, я не жду ничего добраго.
-- А вотъ увидите. Да что это, миссъ, какими печальными глазами вы на меня смотрите! Пойдемъ скорѣе. Барыня и барышни ѣдутъ сегодня въ гости, а вы останетесь со мною пить чай. Кухарка изготовитъ намъ чудесный пирогъ, и потомъ мы станемъ укладывать ваши вещи. Мистриссъ Ридъ хочетъ васъ отправить въ школу дня черезъ два и позволяетъ взять вамъ съ собою любимыя игрушки.
-- Обѣщайся, Бесси, что ты не станешь бранить меня до отъѣзда.
-- Очень-хорошо, да только ужь вы ведите себя какъ слѣдуетъ, а главное -- не бойтесь меня. Иной разъ вы вся дрожите, когда скажешь вамъ какой-нибудь вздоръ.
-- Нѣтъ, ужь теперь я не стану тебя бояться, Бесси. Скоро мнѣ прійдется имѣть дѣло съ другими людьми, пострашнѣе.
-- Смотрите же, если вы станете ихъ бояться, они не будутъ любить васъ.
-- Не-ужь-то они будутъ меня ненавидѣть такъ же, какъ ты, Бесси?
-- Кто жь вамъ сказалъ, что я васъ ненавижу? Совсѣмъ напротивъ, миссъ Дженни, я люблю васъ гораздо-больше дѣтей мистриссъ Ридъ.
-- Ну, ты этого ничѣмъ не выказывала.
-- Еще бы! Да что у васъ сегодня за языкъ, миссъ Дженни? Вы говорите словно большая.
-- Не мудрено. Вѣдь мнѣ надобно скоро разстаться съ этимъ домомъ, и притомъ...
Я хотѣла разсказать сцену между мной и мистриссъ Ридъ; но, подумавъ немного, разсудила, что объ этомъ всего безопаснѣе молчать.
-- Такъ вы будете рады оставить меня?
-- Нѣтъ, Бесси; мнѣ вотъ ужь и теперь становится право довольно-грустно.
-- Ужь и теперь! Довольно-грустно! Боже мой, какъ вы холодно говорите объ этихъ вещахъ! Еслибъ попросить у васъ поцалуя, вы право отвернули бы головку и сказали, что вамъ довольно-скучно.
-- Нагнитесь, Бесси; я васъ поцалую.
Мы поцаловались... обнялись, и я весело пошла за нею въ комнату. Весь этотъ вечеръ былъ для меня спокойный и счастливый: Бесси, для моей забавы, разсказывала сказки и пѣла свои прекрасныя пѣсни.