Въ слѣдующіе дни видѣла я мистера Рочестера очень-рѣдко. По-утрамъ занимался онъ дѣлами; къ-вечеру, обыкновенно, съѣзжались къ нему джентльмены изъ Миллькота и оставались съ нимъ обѣдать. Оправившись отъ болѣзни, онъ-самъ началъ выѣзжать верхомъ, часто обѣдалъ въ гостяхъ и возвращался домой очень-поздно.
Въ этотъ промежутокъ даже Адель рѣдко показывалась ему на глаза, и все мое знакомство съ нимъ ограничивалось случайными встрѣчами въ корридорѣ, на лѣстницѣ или въ галлереѣ, гдѣ онъ проходилъ мимо меня, сохраняя гордый и холодный видъ, и едва признавая мое присутствіе джентльменскимъ поклономъ или улыбкой. Такое высокомѣрное обращеніе уже не оскорбляло меня, такъ-какъ я видѣла, что странности господина Рочестера не имѣли прямого отношенія къ моему пребыванію въ его домѣ.
Однажды, во время обѣда, когда было много гостей, ему вдругъ вздумалось прислать за моимъ портфёйлемъ, вѣроятно, для-того чтобы показать мои рисунки. Джентльмены въ тотъ день уѣхали ранѣе обыкновеннаго: имъ нужно было поспѣть на митингъ въ Миллькотъ; но такъ-какъ вечеръ былъ сырой и холодный, то мистеръ Рочестеръ разсудилъ остаться дома, поручивъ донести себѣ о подробностяхъ митинга. Лишь-только гости выѣхали со двора, онъ позвонилъ и вскорѣ служанка пришла въ нашу комнату съ извѣстіемъ, что мнѣ и Адели приказано идти внизъ. Я убрала волосы своей ученицы, поправила ея платье и, убѣдившись потомъ въ безукоризненной опрятности собственнаго наряда, поспѣшила исполнить приказаніе мистера Рочестера. Адель уже давно безпокоилась насчетъ обѣщаннаго petit coffre, который, по непостижимымъ для нея причинамъ, до-сихъ-поръ не былъ привезенъ изъ города; но вотъ, наконецъ, когда теперь вошли мы въ столовую, надежды ея осуществились въ полной мѣрѣ. На кругломъ столикѣ, подлѣ зеркала, стояла маленькая картонка: Адель угадала ее по инстинкту.
-- Ma boite! ma boîte! вскричала она, подбѣгая къ картонкѣ.
-- Да, твоя "boîte", ты не ошиблась, достойная дочь Парижа: убирайся съ нимъ въ уголъ и наслаждайся, сколько душѣ угодно, сказалъ басистый, довольно-саркастическій голосъ мистера Рочестера, выходившій изъ глубины огромнаго кресла подлѣ камина.-- Смотри только, продолжалъ онъ: -- не надоѣдай мнѣ своими анатомическими подробностями и безконечными замѣчаніями о своихъ игрушкахъ: tiens-toi tranquille, enfant, comprends-tu?
Адель, повидимому не нуждалась въ дальнѣйшихъ совѣтахъ: она уже взгромоздилась на софу съ своимъ сокровищемъ и дѣятельно принялась развязывать снурки, которыми была опутана крышка картонки. Отстранивъ наконецъ это препятствіе и, снявъ верхнюю клеенку, она не могла удержаться отъ восклицанія:
-- Oh, ciel! Que c'est beau!-- Затѣмъ опять наивное дитя погрузилось въ свои восторженныя созерцанія.
-- Гдѣ же миссъ Эйръ? спросилъ мистеръ Рочестеръ, приподнимаясь въ своихъ креслахъ и обративъ глаза на дверь, подлѣ которой я стояла.-- А, вы здѣсь! подойдите сюда и садитесь.
Говоря это, онъ придвинулъ стулъ къ своимъ кресламъ.
-- Я терпѣть не могу болтовню дѣтей, продолжалъ онъ: -- для стараго холостяка не могутъ быть пріятны ихъ наивные восторги, и для меня несносно провести цѣлый вечеръ tête-à-tête съ глупымъ ребенкомъ. Зачѣмъ же вы отодвигаете этотъ стулъ, миссъ Эйръ? Пусть онъ стоитъ, какъ я его поставилъ, и вы садитесь, какъ приказано... чортъ-побери, всегда я забываю, эти вѣжливыя церемоніи, придуманныя для потѣхи взрослыхъ дѣтей. Извините, миссъ гувернантка. Всего труднѣе для меня корчить учтиваго кавалера съ добрыми старушками, такими на-примѣръ, какъ мистриссъ Ферфаксъ, моя возлюбленная родственница въ девяносто-девятомъ колѣнѣ. Надобно однакожъ призвать ее.
Онъ позвонилъ и черезъ нѣсколько минутъ явилась старушка съ рабочей корзинкой въ рукѣ.
-- Здравствуйте, мистриссъ Ферфаксъ! Я призвалъ васъ собственно для благотворительной цѣли: я запретилъ Адели болтать о подаркахъ, но угомонить, ее слишкомъ-трудно: будьте, пожалуйста, ея собесѣдницей и слушательницей: это будетъ великодушнѣйшимъ подвигомъ съ вашей стороны.
Адель между-тѣмъ уже спѣшила завербовать старушку въ свое полное распоряженіе. Она усадила ее на софу и въ-минуту наполнила ея колѣни фарфоромъ, слоновою костью и восковыми издѣліями своего драгоцѣннаго ящика; при этомъ объясненія разнаго сорта мелкой дробью посыпались изъ ея маленькаго ротика на ломанномъ англійскомъ языкѣ съ обильной примѣсью французскихъ словъ и оборотовъ.
-- Ну, теперь выполнена главнѣйшая роль добраго хозяина, продолжалъ мистеръ Рочестеръ: -- пусть мои гости рѣзвятся и забавляютъ другъ друга, а я въ правѣ позаботиться о собственныхъ удовольствіяхъ. Миссъ Эйръ, придвиньте еще немного свой стулъ: въ этомъ положеніи мнѣ неловко смотрѣть на насъ, не перемѣняя своей позы въ спокойныхъ креслахъ, а безпокоиться я не намѣренъ ни для кого на свѣтѣ.
Мнѣ хотѣлось остаться нѣсколько въ тѣни, но я принуждена была исполнить приказаніе. Мистеръ Рочестеръ командовалъ такимъ-образомъ, что подчиненные повиновались ему безпрекословно.
Мы были, какъ я сказала, въ столовой. Люстра, зажженная для обѣда, наполняла комнату праздничнымъ свѣтомъ; большой огонь, разведенный въ каминѣ, отражался яркимъ блескомъ на богатыхъ пурпуровыхъ занавѣсахъ передъ окнами и дверьми. Все было тихо и спокойно, и только изрѣдка болтовня Адели, да перепадающія капли зимняго дождя, нарушали общее молчаніе.
Мистеръ Рочестеръ, сидѣвшій въ вольтеровскихъ креслахъ, обитыхъ кашмиромъ, казался теперь далеко не такимъ джентльменомъ, какъ я видѣла его прежде: суровость исчезла съ его лица, и физіономія не выражала прежней угрюмости. На губахъ его скользила улыбка; глаза его сверкали оживленнымъ блескомъ, который, какъ сперва мнѣ показалось, былъ, вѣроятно слѣдствіемъ вина. Вообще былъ онъ въ послѣ-обѣденномъ расположеніи духа: разговорчивъ, веселъ и даже расположёнъ къ откровенности; при всемъ томъ, по всей его фигурѣ невольно распространялась какая-то джентльменская величавость, близкая къ высокомѣрію. Онъ облокотился своей массивной головой на мягкую спинку креселъ, и яркій огонь люстры и камина отражался на гранитныхъ чертахъ его лица и сверкалъ въ его большихъ, чорныхъ, можно даже сказать, въ его прекрасныхъ глазахъ, въ которыхъ, на этотъ разъ, искрилось что-то похожее на выраженіе нѣжнаго чувства.
Минуты двѣ смотрѣлъ онъ на огонь, между-тѣмъ какъ я продолжала наблюдать его физіономію. Уловивъ мой взоръ, брошенный на его лицо, онъ вдругъ сказалъ:
-- Вы наблюдаете меня, миссъ Эйръ: не правда ли, я прекрасный мужчина?
Подумавъ немного, я, вѣроятно, отдѣлалась бы какимъ-нибудь общимъ вѣжливымъ комплиментомъ, какого, быть-можетъ, онъ и ожидалъ; но обязанная вдругъ отвѣчать на этотъ неожиданный вопросъ, я сказала простодушно:
-- Нѣтъ, милостивый государь.
-- Ба! это однакожь оригинально, чортъ-нобери! Вы смотрите, миссъ Эйръ, настоящей институткой, когда сидите теперь въ этой спокойной, серьёзной и нѣсколько наивной позѣ. Тутъ есть своего рода эффектъ, особенно когда ваши глазки, отрываясь отъ моего лица, опускаются на коверъ, и руки ваши выставляются впередъ; но отвѣтъ вашъ черезъ-чуръ оригиналенъ, миссъ гувернантка: что вы подъ нимъ разумѣете?
-- Извините, сэръ: я была слишкомъ-откровенна. Нелегко отвѣчать опредѣлительно и ясно, какъ-скоро дѣло идетъ на-счетъ наружности, чьей бы то ни было. У каждаго свой вкусъ, и красота, вы понимаете, слишкомъ-условная вещь. Притомъ, въ моихъ глазахъ, красота не имѣетъ большой важности. Такъ бы, конечно, мнѣ слѣдовало отвѣчать вамъ, если бы я имѣла время подумать.
-- И этотъ отвѣтъ никуда не годится. Красота не имѣетъ въ ея глазахъ большой важности! Другими словами: желая подсластить горькую пилюлю, вы вздумали теперь просверлить мое ухо перочиннымъ ножичкомъ: это въ порядкѣ вещей для ловудской институтки.
-- Я не имѣла намѣренія оскорбить васъ, милостивый государь.
-- Еще бы! кто жь вамъ сказалъ, что я оскорбляюсь? Продолжайте: какіе недостатки вы открыли во мнѣ, миссъ Эйръ? Всѣ мои члены и черты лица такія же, я полагаю, какъ у всякаго другаго мужчины?
-- Мистеръ Рочестеръ, позвольте мнѣ взять назадъ свой прежній отвѣтъ, необдуманный и слишкомъ-простодушный. Я просто сдѣлала ошибку.
-- Какъ институтка. Такъ я и думаю, и вы обязаны исправиться. Разбирайте меня по частямъ и, прежде всего, нравится ли вамъ мой лобъ?
Онъ приподнялъ чорныя пряди волосъ, лежавшія на его челѣ, и обнаружилъ довольно-прочную массу интеллектуальныхъ органовъ; но въ то же время я замѣтила въ этихъ чертахъ совершенное отсутствіе симпатіи и чувствительности.
-- Ну, миссъ Эйръ, не находите ли вы меня дуракомъ?
-- О, совсѣмъ нѣтъ, милостивый государь. Будетъ, можетъ-быть, грубо и нескромно съ моей стороны; но я желала бы, въ свою очередь, спросить: были ли вы когда-нибудь филантропомъ?
-- Вотъ какъ! Опять перочинный ножичекъ въ больное ухо, и даже тогда, когда ей хотѣлось погладитъ меня по головѣ! Это награда за мою откровенность, зато, что я имѣлъ глупость объявить, будто не люблю общества дѣтей и старухъ. Нѣтъ, молодая дѣвушка, я никогда не принадлежалъ къ числу горячихъ филантроповъ; но у меня тѣмъ не менѣе найдете вы порядочный запасъ совѣстливости.
И онъ указалъ на широкую линію въ верхней части головы, гдѣ, по предположенію нѣкоторыхъ физіологовъ, выражается очевидными признаками эта способность.
-- Притомъ, миссъ Эйръ, въ-старину былъ порядочный запасъ нѣжности въ моемъ сердцѣ. Въ ваши лѣта считали меня чувствительнымъ молодымъ человѣкомъ, и я принималъ самое искреннее участіе въ несчастныхъ, лишенныхъ крова и насущнаго хлѣба; но судьба съ той поры колотила меня спереди и сзади, изломала мой организмъ, исковеркала, перемолола, и вотъ я теперь ни больше, ни меньше какъ каучуковый шаръ, жосткій и непроницаемый со всѣхъ сторонъ, кромѣ развѣ одной, весьма-небольшой трещины, куда, пожалуй, со временемъ проберется опять атмосфера чувствительности и нѣжной симпатіи. Проберется или нѣтъ, миссъ Эйръ?
-- Что, сэръ?
-- Атмосфера чувствительности.
-- Я васъ не понимаю.
-- Зачѣмъ же вы такъ безтолковы? Я хочу знать: возможно ли для моей натуры превратиться вновь въ массу плоти и крови изъ каучуковаго шара? Остается ли для меня надежда на такое превращеніе?
"Рѣшительно онъ пьянъ, подумала я, не зная, что отвѣчать на такой странный вопросъ.-- Ну, какъ мнѣ объяснить, способенъ ли онъ къ какимъ-то фантастическимъ превращеніямъ?"
-- Вы, кажется, въ большомъ замѣшательствѣ, миссъ Эйръ, и не знаете, какъ сладить съ трудной задачей. Ничего, однакожъ, это къ вамъ идетъ. Вы далеко не красавица, также какъ и я не красивый мужчина; но въ эту минуту вы довольно-миловидны. Притомъ эта поза удобнѣе для меня и приличнѣе для васъ: ваши глаза оторвались отъ моей физіономіи и разбираютъ теперь узорчатыя фигуры на коврѣ: продолжайте! Видите ли, миссъ Эйръ: я хочу сегодня быть общительнымъ и разговорчивымъ.
Съ этими словами онъ всталъ съ креселъ и остановился подлѣ камина, облокотившись на мраморную полку: въ этой позѣ въ совершенствѣ обрисовалась вся его фигура, и особенно грудь, необыкновенно-широкая, почти несоразмѣрная съ длиною прочихъ членовъ. Многіе, безъ-сомнѣнія, могли бы найдти его положительно-безобразнымъ мужчиной, но въ его осанкѣ было столько безсознательной гордости, и взоры его выражали такое равнодушіе къ впечатлѣнію, которое могъ онъ произвести своею наружностью, что, при взглядѣ на него, пропадала всякая охота судить о недостаткахъ его фигуры.
-- Я хочу сегодня быть общительнымъ и разговорчивымъ, повторилъ мистеръ Рочестеръ энергическимъ тономъ:-- и для этого собственно я послалъ за вами, миссъ гувернантка. Каминъ и свѣчи, такъ же какъ Лоцманъ и эти особы (онъ указалъ на старушку и мою воспитанницу) не могли составить для меня приличной компаніи. Лоцманъ не умѣетъ говорить; Адель болтаетъ глупо; мистриссъ Ферфаксъ -- предобрѣйшая леди, но скучна до крайности, не въ обиду будь ей сказано. Вы, напротивъ, въ-состояніи разогнать мою хандру, если только захотите. Вы рѣзко бросились мнѣ въ глаза еще въ первый вечеръ, какъ я васъ пригласилъ. Съ той поры я почти забылъ васъ, миссъ Эйръ: другія мысли, другія дѣла выбросили васъ изъ моей головы; но сегодня, какъ видите, я вспомнилъ васъ и призвалъ. Я намѣренъ провести пріятный и комфортный вечеръ: забыть все, что наводитъ скуку и припомнить, что можетъ нравиться. Вы, однакожь, начинаете надоѣдать своей застѣнчивостью: я хочу васъ слушать, и, слѣдовательно, вы должны говорить..
Но вмѣсто-того, чтобъ говорить, я улыбнулась, и едва-ли онъ могъ прочесть въ этой улыбкѣ выраженіе любезности или покорности.
-- Говорите! повторилъ мистеръ Рочестеръ.
-- О чемъ прикажете?
-- О чемъ вамъ угодно: предоставляю въ полное ваше распоряженіе и выборъ сюжета, и точку зрѣнія, съ какой будете судить о немъ.
Я сидѣла и молчала. "Если онъ хочетъ", думала я: "заставить меня болтать для его потѣхи, я докажу ему, что онъ ошибается."
-- Что жь? У васъ нѣтъ языка, миссъ Эйръ?
Я продолжала молчать. Онъ наклонился немного въ мою сторону и впился въ меня своими проницательными глазами.
-- Вы упрямы, миссъ Эйръ, и обидчивы. Немудрено: впрочемъ, въ порядкѣ вещей, если вы теперь сердиты на меня; я выразилъ свое требованіе въ нелѣпой, почти дерзкой формѣ. Прошу извинить, миссъ Эйръ. Объявляю вамъ однажды навсегда: я не намѣренъ обходиться съ вами, какъ съ низшими или подвластными мнѣ особами... то-есть, мнѣ позволительно удержать за собою только то превосходство, которое даютъ мнѣ передъ вами двадцать лѣтъ старшинства и сотня годовъ опытности. Это будетъ законнымъ, et j'у liens, mademoiselle, какъ сказала бы Адель. Въ силу этого единственнаго превосходства, я желаю и даже настоятельно требую, миссъ Эйръ, чтобъ вы приняли на себя трудъ разогнать оживленной бесѣдой мрачныя думы, которыя ужь начинаютъ душить мою грудь.
Такимъ-образомъ мистеръ Рочестеръ благоволилъ спуститься съ высоты своего величія, и почти извинился передо мною. Я не могла оставаться равнодушною къ такому снисхожденію.
-- Я готова отъ всей души забавлять васъ, милостивый государь, но мнѣ трудно, при моихъ обстоятельствахъ, пріискать приличный предметъ для разговора. Почему я знаю, что особенно можетъ для васъ казаться интереснымъ? Потрудитесь сами предлагать мнѣ вопросы, а я постараюсь отвѣчать, какъ съумѣю.
-- Въ такомъ случаѣ, во-первыхъ: согласны ли вы, что я имѣю нѣкоторое право быть требовательнымъ, можетъ-быть даже взыскательнымъ по-временамъ, въ-слѣдствіе означенныхъ условій? Согласны ли вы, что я довольно-старъ, и могу быть вашимъ отцомъ, что я много видѣлъ, много испыталъ, приходилъ въ соприкосновеніе съ людьми разныхъ сословій и разныхъ націй, объѣхалъ почти половину земнаго шара, между-тѣмъ какъ вы жили въ одномъ домѣ и были знакомы только съ одной породою людей? Этотъ возрастъ и эта опытность, которыхъ вы не имѣете, даютъ ли мнѣ право требовать отъ васъ, неопытной дѣвушки, нѣкоторыхъ услугъ?
-- Думайте и дѣлайте, что вамъ угодно, мистеръ Рочестеръ.
-- Это не значитъ, прямо отвѣчать на мой вопросъ. Вы продолжаете, съ нѣкоторою раздражительностью, уклоняться отъ предмета.
-- Я никакъ не думаю, сэръ, что вы имѣете право командовать мною единственно потому, что вы знаете меня, и потому еще, что вы объѣхали половину шара: ваше притязаніе на превосходство, въ томъ и другомъ случаѣ, должно основываться на употребленіи, которое вы сдѣлали изъ своего времени и опытности.
-- Гмъ! Бойко сказано; но я не счелъ бы за нужное распространяться на-счетъ этихъ условій, если бы они мѣшали моему дѣлу: со-временемъ быть-можетъ вы узнаете, что я не совсѣмъ-дурно воспользовался своимъ временемъ. Однакожь, оставляя въ сторонѣ этотъ пустой вопросъ о превосходствѣ, вы непремѣнно должны согласиться, миссъ Эйръ, что я имѣю право предлагать вамъ свои требованія и что вы, въ свою очередь, обязаны не обижаться моимъ повелительнымъ тономъ.
Я улыбнулась, думая про себя, что этотъ повелительный тонъ, въ-отношеніи ко мнѣ, основывается исключительно на тридцати фунтахъ моего годоваго жалованья.
-- Улыбка очень-хороша, миссъ Эйръ; но покамѣсть она ничего не объясняетъ. Говорите!
-- Я думала, сэръ, что такому джентльмену, какъ вы, нѣтъ никакой надобности знать, обижается ли его тономъ бѣдная дѣвушка, которой платятъ жалованье за исполненіе приказаній.
-- Неужто вы получаете жалованье, миссъ Эйръ?
-- Тридцать фунтовъ въ годъ.
-- Вообразите: эта статья никогда не приходила мнѣ въ голову. Прекрасно: основываясь теперь на этомъ коммерческомъ пунктѣ, согласны ли вы смотрѣть сквозь пальцы на мои самовластныя требованія?
-- Нѣтъ, милостивый государь, это основаніе тутъ не идетъ въ разсчетъ. Я согласна, если хотите, но именно-потому, что говоря со мной, вы не имѣли въ виду коммерческой статьи: мнѣ нравится, что джентльменъ, подобный вамъ, интересуется знать, съ какимъ расположеніемъ духа подвластныя ему особы переносятъ свою зависимость.
-- Прекрасно. Въ такомъ случаѣ, въ обращеніи съ вами, согласны ли вы освободить меня отъ множества условныхъ формъ и выраженій, не думая объяснять такое опущеніе дерзостью или наглостью съ моей стороны?
-- Я нисколько не сомнѣваюсь, милостивый государь, что во мнѣ достанетъ умѣнья отличить несоблюденіе свѣтскихъ условій вѣжливости отъ преднамѣренной дерзости: въ первомъ случаѣ мнѣ будетъ даже пріятно видѣть въ васъ простое и безцеремонное обращеніе; во второмъ -- вы меня извините: благородный человѣкъ не переноситъ дерзостей ни за какую плату.
-- Ну, есть на свѣтѣ многія, такъ-называемыя благородныя особы, изъ которыхъ за деньги можно кое-что сдѣлать... вы не знаете такихъ особъ, тѣмъ лучше. Однакожь, во всякомъ случаѣ, я умственно пожимаю вашу руку за вашъ отвѣтъ: мнѣ нравится и способъ выраженія и сущность вашей рѣчи. Мысль свою выразили вы искренно, чистосердечно, безъ холодности и приторнаго, глупаго жеманства, которымъ нерѣдко въ модномъ свѣтѣ отплачивается благородная откровенность. Изъ трехъ тысччь англійскихъ гувернантокъ, я убѣжденъ, не болѣе трехъ дали бы мнѣ отвѣтъ, подобный вашему; но я отнюдь не намѣренъ льстить вамъ, миссъ Эйръ: если вы, по своему характеру и чувствамъ, не принадлежите къ глупой массѣ, надобно за это благодарить природу, а не васъ, потому-что вы тутъ, съ своей стороны, не употребляли никакихъ усилій. Да еще въ добавокъ, я, можетъ-быть, слишкомъ-скоръ и опрометчивъ въ своихъ окончательныхъ заключеніяхъ: почему я знаю въ-самомъ-дѣлѣ, что вы лучше вашихъ сестеръ? При нѣкоторыхъ совершенствахъ, вы можете имѣть пропасть недостатковъ, совершенно-неизвѣстныхъ для меня.
-- А у васъ развѣ нѣтъ недостатковъ? подумала я, и мой взоръ встрѣтился съ его проницательнымъ взоромъ, когда эта мысль промелькнула въ моей головѣ. Выраженіе моихъ глазъ не требовало для него никакого объясненія, и онъ отвѣчалъ какъ-будто на мои слова:
-- Да, да, вы правы, миссъ Эйръ: есть и у меня своего рода недостатки, я это знаю и не намѣренъ скрывать ихъ. Богу извѣстно, что я не имѣю никакого права быть слишкомъ-строгимъ въ-отношеніи къ другимъ: длинный рядъ пройденныхъ годовъ сообщилъ моей дѣятельности довольно-печальный колоритъ, и съ моей стороны было бы непростительною дерзостью осуждать своихъ ближнихъ, или смѣяться надъ ними. Само-собою разумѣется, я, какъ и многіе другіе въ моемъ положеніи, могу сваливать вину на несчастныя обстоятельства, на злую судьбу; но все это вздоръ, съ высшей нравственной точки зрѣнія. Съ двадцати лѣтъ отъ роду я попалъ, или правильнѣе, толкнули меня на тѣсную и грязную дорогу жизни, и съ той поры я никогда уже не могъ обратиться на истинный путь. Безъ этихъ обстоятельствъ, я былъ бы можетъ-статься другимъ человѣкомъ, быть-можетъ столько же добрымъ, какъ и вы, хотя конечно, благоразумнѣе васъ и опытнѣе въ тысячу разъ. Я завидую отъ всего сердца безмятежному спокойствію вашей души, вашей чистой совѣсти, завидую вашей незапачканной памяти. Молодая дѣвушка -- память не оскверненная никакимъ пятномъ, не забрызганная безнравственной грязью, должна быть для человѣка во всякое время его жизни безцѣннымъ сокровищемъ, неисчерпаемымъ источникомъ наслажденій; такъ ли я думаю, миссъ Эйръ.
-- Какая была у васъ память въ восьмнадцать лѣтъ, мистеръ Рочестеръ?
-- Чиста, ясна, прозрачна, какъ свѣтлый ручей, и не было въ ней ни малѣйшихъ признаковъ будущей порчи. Въ восьмнадцать лѣтъ былъ я вашимъ ровесникомъ, миссъ Эйръ, ровесникомъ по душѣ и чувствамъ. Природа назначила мнѣ быть добрымъ человѣкомъ въ полномъ смыслѣ этого слова и, однакожъ, вы видите, я далеко не таковъ, какимъ слѣдовало мнѣ быть по назначенію природы... Вы хотите сказать, что вы этого не видите: по-крайней-мѣрѣ я прочелъ эту мысль въ вашихъ глазахъ -- кстати, будьте осторожны: я отлично понимаю нѣмой языкъ, и органъ зрѣнія, въ иныхъ случаяхъ, для меня -- открытая книга. Ну да, вы угадали, я никогда не былъ отъявленнымъ негодяемъ, и вы не станете подозрѣвать во мнѣ гадкихъ свойствъ или привычекъ; но во всякомъ случаѣ, извиняясь обстоятельствами, я долженъ себя причислить къ разряду тѣхъ пошлыхь грѣшниковъ, которые проматываютъ лучшія блага своей жизни въ пустыхъ мелочахъ и заблужденіяхъ, гдѣ постепенно угасаютъ свѣтлыя мысли и чувства. Вы удивляетесь, что я вздумалъ откровенно признаваться передъ вами? Знайте, что еще не разъ, въ-продолженіе жизни, вы будете имѣть невольный случаи сдѣлаться повѣренною чужихъ тайнъ: ваши знакомые, такъ же какъ я, инстинктивно откроютъ, что вы способны принимать искреннее участіе въ своихъ ближнихъ и снисходительно смотрѣть на ихъ недостатки. Не разсказывая ничего о себѣ, вы слушаете другихъ, такъ же какъ теперь меня, съ тою врожденною симпатіей, которая составляетъ основную и, вмѣстѣ, благороднѣйшую черту вашего характера.
-- Какъ вы это знаете? Какъ вы могли это угадать, сэръ?
-- Я знаю это очень-хорошо, и потому продолжаю свою исповѣдь съ такою же искренностію, съ какою записывалъ бы свои мысли въ памятной книжкѣ. Вы хотѣли сказать, что мнѣ надлежало въ свое время поставить себя выше непріязненныхъ обстоятельствъ, выше слѣпой судьбы: ваша правда, и я не стану оспаривать вашу мысль; но тѣмъ не менѣе вы видите, что я не возвысился надъ обстоятельствами. Какъ-скоро начались преслѣдованія судьбы, у меня не достало духа оставаться хладнокровнымъ: я пришелъ въ отчаяніе, и мало-по-малу упалъ очень-низко. Теперь, когда какой-нибудь глупецъ начинаетъ возбуждать мое негодованіе своими пошлыми и отвратительными выходками, я не имѣю утѣшенія думать, что самъ я лучше его, и совѣсть принуждаетъ меня сознаться, что мы оба -- одного поля ягоды. Я крайне жалѣю, что не устоялъ противъ судьбы; но... что прошло, того не воротитъ никакая человѣческая сила. Заблужденіе и потомъ угрызеніе совѣсти -- самая мучительная отрава жизни, миссъ Эйръ.
-- Раскаяніе, говорятъ, становится противоядіемъ въ этихъ случаяхъ.
-- Раскаяніе, и особенно исправленіе, или, если хотите, нравственное перерожденіе. И у меня вѣроятно достало бы силъ для этого перерожденія, еслибъ... но къ-чему объ этомъ думать мнѣ, разбитому безжалостными ударами судьбы? Притомъ, съ той поры какъ счастіе сдѣлалось для меня невозможнымъ однажды навсегда, я хочу и даже имѣю право наслаждаться остальною жизнію, и буду наслаждаться, во что бы ни стало.
-- И эти наслажденія будутъ опять куплены цѣною безнравственности?
-- Зачѣмъ? Я могу устроить для себя удовольствія свѣжія и чистыя, какъ дикій медъ, который собираетъ пчела на поверхности грязной лужи.
-- Но вкусъ этого меда будетъ гадкій, отвратительный, милостивый государь.
-- Почему жь вы знаете? Вы не могли этого извѣдать собственнымъ опытомъ. Какой у васъ серьёзный, торжественный видъ! И однакожь во всемъ этомъ вы смыслите не больше, чѣмъ голова этого болвана (онъ указалъ на статуэтку, поставленную на каминной полкѣ)! Вы не имѣете никакого права читать мнѣ нравоученія, молодая дѣвушка; вы едва только успѣли перешагнуть за порогъ жизни, и никто еще не посвящалъ васъ въ ея завѣтныя тайны.
-- Я только привела себѣ на память ваши слова, мистеръ Рочестеръ: вы сказали, что заблужденія влекутъ за собою угрызеніе совѣсти -- самую мучительную отраву жизни.
-- Кто жь говоритъ о заблужденіи теперь? Мысль, промелькнувшая въ моей головѣ, отнюдь не была заблужденіемъ: это скорѣе -- вдохновеніе, внезапно-осѣнившее разбитую грудь. Вотъ онъ, этотъ таинственный образъ, опять и опять! И это -- не демонъ, увѣряю васъ: на немъ по-крайней-мѣрѣ я вижу отраженіе ангела свѣта. Почему же этотъ прекрасный гость не найдетъ теперь доступа къ моему сердцу?
-- Будьте осторожны, сэръ: я не думаю, чтобы это былъ истинный ангелъ.
-- Еще разъ: почему вы это знаете? Какой инстинктъ помогаетъ вамъ находить различіе между абадонною бездны, и свѣтоноснымъ вѣстникомъ свыше, между искусителемъ и спасительнымъ руководителемъ на пути жизни?
-- Я основываю свое заключеніе на выраженіи вашего лица, которое вдругъ измѣнилось чрезвычайно-страннымъ образомъ, какъ-скоро вы начали говорить объ этомъ внезапномъ вдохновеніи. Я предчувствую, что этотъ невидимый образъ или фантомъ возмущаетъ покой вашей души.
-- Не правда: онъ является для меня прекраснымъ вѣстникомъ міра. А впрочемъ, какая вамъ нужда до этой отчаянной борьбы, которая иной разъ совершается въ глубинѣ моего сердца.-- Сюда, сюда, очаровательный странникъ!
Онъ говорилъ такимъ-образомъ, какъ-будто обращаясь къ призраку, невидимому для постороннихъ глазъ. Потомъ, сложивъ руки на груди, онъ какъ-будто заключилъ въ свои объятія это таинственное существо.
-- Опять и опять таинственный пильгримъ во глубинѣ моей души! продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ.-- Уже я начинаю чувствовать отраду, быстро распространяющуюся по всему организму.
-- Если сказать правду, милостивый государь, теперь я рѣшительно васъ не понимаю, и мнѣ невозможно болѣе поддерживать разговоръ, принявшій фантастическія формы. Одно только я знаю: вы сказали, что обстоятельства заставили васъ отступить отъ назначенія природы, и теперь вы жалѣете о своемъ несовершенствѣ; одно я понимаю: вы сказали, что имѣть оскверненную память, значитъ носить въ своемъ сердцѣ невыразимую пытку. Мнѣ кажется, что при нѣкоторыхъ усиліяхъ съ вашей стороны, можетъ-быть довольно-трудныхъ и постоянныхъ, вы могли бы со-временемъ поправить то, что испорчено обстоятельствами: если вы, начиная съ нынѣшняго дня, рѣшитесь постепенно исправлять свои мысли и поступки, то, нѣтъ сомнѣнія, въ короткое время сформируется въ вашей душѣ значительный запасъ воспоминаній, къ которымъ впослѣдствіи вы станете возвращаться съ величайшимъ наслажденіемъ.
-- Правильно обдумано; сказано вѣрно, миссъ Эйръ. Съ этой-поры измѣняются мои связи и планы.
-- Къ лучшему, сэръ?
-- Къ лучшему... также какъ золото лучше поддѣльной мишуры. Кажется вы сомнѣваетесь, миссъ Эйръ; но изъ моей души исчезли всякія сомнѣнія: я знаю свою цѣль, знаю свои побужденія, и объявляю теперь, однажды навсегда, подъ нормой неизмѣннаго закона, что эта цѣль и эти побужденія -- совершенно-правильны съ нравственной точки зрѣнія.
-- Какъ же это такъ, если для нихъ необходимъ новый статутъ для того, чтобъ придать имъ законную форму?
-- Да, миссъ Эйръ, новый статутъ неизбѣжно-необходимъ: неслыханныя сцѣпленія обстоятельствъ- требуютъ неслыханныхъ правилъ.
-- Это отзывается опаснымъ планомъ, милостивый государь: можно видѣть съ перваго взгляда; что при неслыханныхъ правилахъ, будутъ допущены разныя исключенія, и вы станете употреблять во зло свои же разсчеты.
-- Такихъ исключеній не будетъ никогда: клянусь въ этомъ своими домашними пенатами.
-- Но вы человѣкъ, и подвержены неизбѣжнымъ слабостямъ.
-- Такъ же какъ и вы; что жь изъ этого?
-- Человѣку, подверженному неизбѣжнымъ слабостямъ, безразсудно присвоивать себѣ власть, которою безопасно могутъ пользоваться только совершеннѣйшія существа.
-- Какую власть?
-- Предписывать самому-себѣ неслыханный образъ дѣйствія и называть совершенно-правильными свои побужденія и цѣли.
-- Что жь, если въ этомъ я совершенно убѣжденъ?
-- Дай Богъ, чтобъ это было истиннымъ убѣжденіемъ, сказала я, вставая съ мѣста. Очевидно, безразсудно было съ моей стороны продолжать разговоръ, темный, фантастическій, совершенно-непонятный для меня. Притомъ, странныя восклицанія и порывы моего собесѣдника наводили на меня какой-то невольный ужасъ, и я начинала сомнѣваться въ собственной безопасности.
-- Куда же вы идете? спросилъ мистеръ Рочестеръ.
-- Ужь поздно: Адель должна спать.
-- Вы боитесь меня, потому-что я говорю, какъ сфинксъ.
-- Да, вы объясняетесь слишкомъ-темными загадками: я изумлена въ высокой степени; но бояться мнѣ нечего.
-- Самолюбіе ваше боится, сдѣлаться добычею этихъ загадокъ.
-- Это отчасти справедливо: я не имѣю ни малѣйшаго желанія наговорить вамъ какихъ-нибудь безсмыслицъ.
-- Но я увѣренъ, эти безсмыслицы имѣли бы характеръ совершеннѣйшаго глубокомыслія при вашемъ спокойномъ и серьёзномъ способѣ выраженія. Смѣетесь ли вы когда-нибудь, миссъ Эйръ? Не трудитесь отвѣчать: я вижу, что вы смѣетесь очень-рѣдко; но вы могли бы смѣяться весело и отъ чистаго сердца: повѣрьте, эта степенность въ васъ не отъ природы, такъ же какъ во мнѣ порочныя привычки. Слѣды неестественной ловудской жизни еще ясно виднѣются на всей вашей фигурѣ: я вижу ихъ въ вашемъ подавленномъ голосѣ, въ сжатыхъ членахъ и въ миніатюрныхъ чертахъ вашего лица. Вы боитесь въ присутствіи пожилаго мужчины -- вашего брата, отца, хозяина и все что хотите -- боитесь улыбнуться слишкомъ-весело, говорить слишкомъ-вольно и дѣлать слишкомъ-быстрые жесты, но, со-временемъ, я надѣюсь, вы пріучитесь со мною быть естественною, и тогда, безъ-сомнѣнія, ваши взоры и движенія пріобрѣтутъ постепенно большую живость и разнообразіе. Покамѣстъ вы теперь то же, что птичка въ клѣткѣ; но сквозь эти желѣзные прутья проглядываетъ по-временамъ взглядъ смѣлый и самоувѣренный, которому недостаетъ только небесной лазури, чтобъ выразиться въ опредѣленныхъ формахъ орла.-- Вы непремѣнно хотите идти?
-- Пробило девять часовъ, мистеръ Рочестеръ.
-- Ничего, подождите немного; Адель еще не готова идти въ постель. Мое теперешнее положеніе спиной къ камину и лицомъ къ серединѣ залы; благопріятствуетъ наблюденіямъ. Говоря съ вами, я по-временамъ замѣчалъ также движенія Адели -- вообще эта дѣвочка, по многимъ причинамъ, весьма-интересный образчикъ для психологическихъ изслѣдованій: это будетъ впослѣдствіи вамъ объяснено -- минутъ за десять передъ этимъ, она вынула изъ своей коробки розовое шолковое платье, и посмотрѣли бы вы, какимъ восторгомъ озарилось это миніатюрное личико! Кокетство у нея въ крови, въ мозгу, въ костяхъ, въ самыхъ сокровенныхъ изгибахъ ея организма.-- "Il faut que je l'iessaie, вскричала она: -- et il l'instant même!" и въ ту же минуту она вышмыгнула изъ комнаты. Теперь, безъ-сомнѣнія, она возится съ своею нянькой и минутъ черезъ пять вбѣжитъ опять: мнѣ предстоитъ удовольствіе увидѣть миніатюрный портретъ Целины Варенсъ, въ томъ видѣ, какъ она явилась въ былыя времена на паркетѣ, передъ глазами... но объ этомъ не стоитъ говорить. Моимъ нѣжнѣйшимъ чувствамъ готовится неминуемый ударъ: это я заранѣе знаю. Посмотримъ, однакожъ, оправдается ли это предчувствіе.
Немного погодя, послышались въ корридорѣ крошечные шаги Адели. Она вошла, преобразованная съ ногъ до головы, какъ предсказалъ ея опекунъ. Атласное розовое платьице смѣнило ея прежній сѣрый нарядъ; на головѣ ея красовался вѣнокъ изъ розовыхъ бутончиковъ; ея ноги, затянутыя въ толковые чулки, украсились бѣлыми атласными башмачками.
-- Est-ce qüe ma robe ma bien? вскричала она, прыгая по комнатѣ -- et mes souliers et mes bas? Tenez, je crois que je yeux danser.
И, подобравъ платьице, она пустилась вальсировать, приближаясь постепенно къ мистеру Рочестеру. Затѣмъ, становясь на цыпочки передъ его фигурой, она вдругъ стала на колѣни у его ногъ, и воскликнула отъ полноты душевнаго восторга:
-- Monsieur, je vous remercie mille fois de votre bonté.-- Быстро потомъ, поднявшись на ноги, она прибавила: -- c'est comme cela que maman faisait, n'est-ce pas monsieur?
-- Именно-такъ, отвѣчалъ мистеръ Рочестеръ протяжнымъ, саркастическимъ тономъ.-- Ея мама въ совершенствѣ владѣла искусствомъ выгребать изъ моихъ британскихъ кармановъ англійское золото. Были времена, миссъ Эйръ, когда нѣкоторыя особы находили меня чрезвычайно-чувствительнымъ и нѣжнымъ. Весна моей жизни промчалась быстро, но отъ нея остался на моихъ рукахъ этотъ французскій нвѣточикъ, безъ котораго я могъ бы обойдтись! Его корень потерялъ для меня всякую цѣну съ той поры, какъ я убѣдился, что плодотворность его зависѣла исключительно отъ золотаго дождя: не могу любить я и этотъ отпрыскъ, особенно, когда нахожу его столько искусственнымъ, какъ въ настоящую минуту. Но мнѣ необходимо его держать и лелѣять, по-крайней-мѣрѣ для того, чтобъ искупить и загладить свои старыя заблужденія однимъ добрымъ дѣломъ. Все это когда-нибудь я объясню вамъ. Спокойной ночи.