Засіяло надъ Англіей блистательное лѣтнее солнце, и лазурное небо не омрачалось ни однимъ облачкомъ въ-продолженіе почти цѣлаго мѣсяца: такая погода, какъ извѣстно, благодатная рѣдкость, и даже, почти исключеніе въ нашей странѣ, покрытой вѣчными туманами и облаками. Казалось, итальянскіе дни стройной группой пролетали черезъ нашу страну, подобно знаменитымъ залетнымъ птицамъ, рѣшившимся отдохнуть на скалахъ Альбіона. Сѣно было уже скошено на лугахъ Торнфильда, и окружныя поля украсились зеленой скатертью на далекое пространство, пересѣкаемое бѣлыми и гладкими дорогами. Деревья и растенія, обремененныя плодами, обѣщали богатую жатву для трудолюбивыхъ земледѣльцевъ.
Былъ тихій и спокойный вечеръ. Адель, утомленная собираніемъ клубники около сосѣдней рощи, отправилась въ свою спальную на закатѣ солнца. Уложивъ ее въ постель, я вышла въ садъ.
Изъ цѣлыхъ сутокъ нельзя было выбрать лучшаго часа для уединенной прогулки. Палящій зной постепенно утратилъ свою силу, и прохладная роса оживляла опаленные долины и холмы. Свѣтило дня, не закрытое облаками, величественно закатывалось на краю западнаго горизонта; но яркіе лучи его еще отражались красными брилльянтами на вершинахъ холмовъ, и окрашеннымъ багровымъ свѣтомъ половину неба. Скромный голубой востокъ имѣлъ очарованіе своего рода къ уединенной, выходящей звѣздѣ, предвѣстницѣ луны, еще не всплывшей на безоблачный горизонтъ.
Я бродила сначала по мостовой, около дома, но скоро до моего обонянія достигъ тонкій и хорошо мнѣ извѣстный запахъ сигары, выходившій изъ отвореннаго окна библіотеки, откуда легко можно было видѣть всѣ мои движенія. Я поспѣшила удалиться во фруктовой садъ, представлявшій безопаснѣйшее и самое очаровательное убѣжище. Наполненный деревьями, и украшенный роскошными цвѣтами, онъ былъ съ одной стороны отдѣленъ отъ двора высокою стѣною, съ другой -- буковая аллея заграждала его отъ лужайки. Въ углубленіи, на противоположномъ концѣ, простой плетень служилъ для него единственной оградой отъ уединенныхъ полей: извилистая аллея, окаймленная лаврами по обѣимъ сторонамъ, и заканчивавшаяся гигантскими каштанами, вела къ этой незатѣйливой оградѣ, гдѣ можно было бродить въ совершенномъ уединеніи, вдали отъ любопытныхъ глазъ. Окруженная мракомъ и торжественнымъ молчаніемъ, я воображала, что могу навсегда оставаться въ этомъ спокойномъ пріютѣ; но вдругъ, когда я подходила къ цвѣтнику, шаги мои были остановлены опять тѣмъ же благовоннымъ запахомъ гаваннскаго растенія.
Душистый шиповникъ и божіе деревцо, жасминъ, гвоздика и роза, напоенныя свѣжею росою, уже давно распространяли вечернее благоуханіе по всему саду; но это отнюдь не мѣшало мнѣ различить запахъ сигары мистера Рочестера. Гдѣ же онъ былъ, и куда направлялись его шаги? Я оглядываюсь и прислушиваюсь. Вотъ деревья, обремененныя созрѣвшими плодами, и за ними -- богатая куртина, освѣщенная теперь блѣднымъ лучомъ луны; я слышу въ сосѣдней рощѣ громкую пѣснь соловья, но нигдѣ не вижу фигуры человѣка, ни откуда не слышу шелеста его шаговъ, а между-тѣмъ гаваннскій запахъ становится опредѣлительнѣе и усиливается съ каждой минутой. Надобно бѣжать. Но едва я сдѣлала нѣсколько шаговъ къ калиткѣ, какъ увидѣла мистера Рочестера, входившаго въ садъ. Что тутъ дѣлать? Я скрылась подъ плющомъ и притаила дыханіе, въ надеждѣ, что онъ не замѣтитъ меня. Вѣроятно промедлитъ онъ здѣсь не болѣе двухъ-трехъ минутъ, и потомъ опять уйдетъ домой.
Напрасное ожиданіе! Вечерняя прохлада пріятна для него столько же, какъ для меня, и этотъ античный садъ имѣетъ въ его глазахъ особенную прелесть. Мистеръ Рочестеръ бродить очень-спокойно и съ большимъ комфортомъ: вотъ поднимаетъ онъ вѣтвь крыжовника и любуется его ягодами, наливными и полными, какъ слива; вотъ нагибается онъ къ цвѣточной куртинѣ, и съ жадностью вдыхаетъ благовоніе жасминовъ. Большая бабочка пролетѣла около меня и сѣла на растеніе при ногахъ мистера Рочестера; онъ нагибается и смотритъ на нее.
-- Теперь онъ стоить ко мнѣ спиной, подумала я:-- и вниманіе его развлечено; пойду тихонько, авось онъ не замѣтитъ меня.
Я пошла по опушкѣ дерна, минуя аллею, осыпанную щебнемъ. Онъ стоялъ подлѣ куртины, шагахъ въ десяти отъ того мѣста, гдѣ надлежало мнѣ проходить. Бабочка, казалось, поглотила все его вниманіе, и я была увѣрена, что онъ не услышитъ моихъ шаговъ; но когда я проходила черезъ его тѣнь, онъ, не оборачиваясь назадъ, сказалъ спокойнымъ тономъ:
-- Подойдите сюда, Дженни, и взгляните на этотъ интересный субъектъ.
Что за чудо? Слышать меня онъ не могъ, потому-что я прокрадывалась безъ малѣйшаго шума; видѣть тоже, потому-что назади нѣтъ у него глазъ: не-уже-ли его тѣнь одарена какимъ-нибудь чутьемъ? Я была изумлена въ высшей степени, однако жь поспѣшила подойдти къ нему.
-- Взгляните на крылья этой бабочки, сказалъ онъ: -- она напоминаетъ мнѣ одно изъ вест-индскихъ насѣкомыхъ, и я увѣренъ, что въ Англіи немного такихъ субъектовъ. Вотъ она и улетѣла.
Такъ-какъ наблюденія не могли болѣе продолжаться -- я немедленно пошла домой, и мистеръ Рочестеръ послѣдовалъ за мною. Но когда дошли мы до калитки, онъ сказалъ:
-- Воротитесь Джени: въ такую прекрасную ночь стыдно сидѣть дома, и ужь, безъ-сомнѣнія, никто не захочетъ лечь въ постель въ эту минуту, когда солнечный закатъ, съ такимъ великолѣпіемъ встрѣчается съ восходомъ луны.
Къ-числу странныхъ и весьма-непріятныхъ недостатковъ, полученныхъ отъ природы, или отъ моего воспитанія, принадлежалъ тотъ, что языкъ мой, вообще довольно-скорый на отвѣты, всегда почти затруднялся въ изобрѣтеніи отговорокъ или извиненій въ такихъ случаяхъ, гдѣ этого требовали непредвидѣнныя обстоятельства. Мнѣ вовсе не хотѣлось гулять съ мистеромъ Рочестеромъ въ этотъ поздній часъ и въ этомъ уединенномъ мѣстѣ; но я никакъ не могла пріискать благовиднаго повода отказаться отъ предложенной чести. Итакъ я медленно послѣдовала за инмъ, обдумывая средства выпутаться изъ своего затруднительнаго положенія; но онъ быль такъ спокоенъ, и физіономія его имѣла такой серьезный видъ, что я невольно устыдилась своихъ чувствъ. Ясно, что мечтательная опасность существовала только въ моемъ воображеніи.
-- Дженни, сказалъ онъ, когда мы вошли въ лавровую аллею: -- Торнфильдъ прекрасное мѣсто въ лѣтнее время: не правда ли?
-- Да, сэръ.
-- Въ нѣкоторой степени, я полагаю, вы должны имѣть привязанность къ этому дому, потому-что, если не ошибаюсь, красота природы производитъ на васъ сильное вліяніе.
-- Я люблю Торнфильдъ.
-- Не знаю, какъ это вышло, но я убѣжденъ также, чтз вы не совсѣмъ-равнодушны къ маленькой Адели и даже къ старухѣ Ферфаксъ.
-- Это правда, сэръ: я очень люблю Адель, и дорожу привязанностью доброй мистриссъ Ферфаксъ.
-- И вамъ, конечно, было бы жаль разстаться съ ними?
-- Да, сэръ.
-- Что дѣлать! сказалъ онъ вздохнувъ, и пріостановился: -- Жизнь такъ устроена, что надобно готовиться ко всякимъ приключеніямъ, продолжалъ онъ выразительнымъ тономъ: -- едва вы устроились въ своемъ спокойномъ пріютѣ, какъ судьба уже готова сказать своимъ грознымъ голосомъ, что часъ безмятежнаго спокойствія для васъ прошелъ.
-- Какъ я должна понимать васъ, мистеръ Рочестеръ? Мнѣ надобно оставить Торнфильдъ?
-- Кажется такъ, Дженни. Мнѣ это очень-непріятно, но я принужденъ сказать, что вамъ не долго остается жить въ этомъ домѣ.
Это былъ для меня жестокій ударъ; по я вооружилась всею твердостью духа.
-- Очень-хорошо, сэръ: я буду готова, когда вы прикажете мнѣ удалиться.
-- Это приказаніе вы получите на этихъ дняхъ, Дженни.
-- Слѣдовательно, вы намѣрены жениться, милостивый государь?
-- Именно-такъ: вы однимъ словомъ разъяснили мою загадку.
-- И скоро?
-- Очень-скоро, миссъ Эйръ. И вы должны запомнить хорошенько, Дженни: какъ-скоро стоустая молва пройдетъ по окрестностямъ Торнфильда и возвѣститъ, что богатый его владѣлецъ намѣренъ, въ скоромъ времени, вступить въ супружескій союзъ съ великолѣпною миссъ Бланкой Ингремъ, нѣжною лиліею Ингремскаго-Парка, тогда, миссъ Дженни, пробьетъ для васъ грозный часъ разлуки... Впрочемъ, вы и сами были такъ умны, что заранѣе, съ благоразумной предусмотрительностью и достодолжнымъ смиреніемъ, намекнули мнѣ, что вы и маленькая Адель не можете оставаться въ моемъ домѣ, какъ-скоро его озаритъ своимъ присутствіемъ блистательная Бланка: Адель должна быть отправлена въ школу, а вы, миссъ Эйръ, будете пріискивать себѣ новое мѣсто.
-- Да, сэръ, я немедленно напечатаю о себѣ объявленіе въ газетахъ, а покамѣстъ...
Я хотѣла сказать: "а покамѣстъ позвольте мнѣ остаться въ вашемъ домѣ, до пріисканія новаго мѣста" -- но я остановилась, чувствуя, что языкъ мой не въ-состояніи будетъ кончить этой фразы.
-- Черезъ мѣсяцъ, по всей вѣроятности, я буду женихомъ, продолжалъ мистеръ Рочестеръ: но до-тѣхъ-поръ мнѣ хотѣлось бы самому озаботиться пріисканіемъ для насъ комфортнаго мѣстечка.
-- Благодарю васъ, сэръ; но мнѣ бы не хотѣлось безпокоить васъ...
-- Помилуйте, миссъ Эйръ, что за безпокойства! Гувернантка, съ вашимъ усердіемъ и добросовѣстностью, имѣетъ, въ нѣкоторомъ родѣ, полное право требовать, чтобъ позаботились устроить ея судьбу, и теперь ваше право естественнымъ образомъ относится ко мнѣ. Моя будущая теща, помнится, говорила мнѣ о такомъ мѣстѣ, которое, надѣюсь, пріидется по вашему вкусу: мистриссъ Діонисіусъ Оккгголль изъ Биттернутта въ Коннотѣ, что въ Ирландіи, пріискиваетъ опытную наставницу для своихъ пятерыхъ дочерей. Ирландія вамъ полюбится, я не сомнѣваюсь: народъ тамъ добрый, говорятъ, простосердечный, незаносчивый.
-- Это очень-далеко, сэръ;
-- Что за бѣда? Для дѣвушки съ вашимъ умомъ нечего бояться продолжительнаго путешествія.
-- Меня пугаетъ не дорога, а разстояніе...
-- Разстояніе отъ чего, миссъ Дженни?
-- Отъ Англіи, отъ Торнфильда, и...
-- Еще отъ чего?
-- Отъ васъ, милостивый государь.
Эти слова невольно сорвались съ моего языка, и воля не участвовала въ нихъ, такъ же какъ въ слезахъ, которыя градомъ полились изъ моихъ глазъ. Впрочемъ я старалась заглушить рыданія, и мистеръ Рочестеръ не могъ меня слышать. Мысль о мистриссъ Оккгголль изъ Биттернутта оледенила мое сердце, и я съ ужасомъ воображала бурное море, которое навсегда отдалитъ меня отъ Торнфильда.
-- Это очень-далеко, сэръ, повторила я опять.
-- Да, не близко, и когда вы заѣдете въ Биттернуттъ, при Коннотѣ, что въ Ирландіи, я уже никогда не увижу васъ, Дженни: это, въ нравственномъ смыслѣ, не подлежитъ никакому сомнѣнію, потому-что мнѣ не предвидится никакой надобности путешествовать по Ирландіи. Мы были друзьями, Дженни: не такъ ли?
-- Да, сэръ.
-- Какъ-скоро добрые пріятели приготовляются къ продолжительной, или, быть-можетъ, вѣчной разлукѣ, имъ пріятно проводить остальное время другъ подлѣ друга. Поэтому и намъ съ вами, Дженни, не мѣшаетъ здѣсь побесѣдовать о вашемъ путешествіи, покамѣстъ эти звѣзды вступятъ въ свою лучезарную жизнь на высокомъ небѣ. Вотъ каштановое дерево, и подъ нимъ довольно уютная скамейка: сядемте здѣсь въ первый и послѣдній разъ передъ нашей разлукой.
Онъ сѣлъ и заставилъ сѣсть меня.
-- Далекій путь, Дженни, нечего сказать! Признаюсь, мнѣ очень жаль проводить насъ въ Ирландію; но что же дѣлать, когда нѣтъ подъ руками никакихъ другихъ средствъ? Какъ вы думаете, Дженни: между нами ничего нѣтъ общаго?
Я не отвѣчала ничего, потому-что мое сердце было слишкомъ-полно.
-- Мнѣ съ своей стороны кажется, продолжалъ онъ: -- что я имѣю странное влеченіе къ вамъ... особенно, когда вы сидите подлѣ меня, какъ теперь. Есть подъ моими лѣвыми ребрами какая-то непостижимая струна, тѣсно связанная и перепутанная съ такою же струною въ вашемъ миніатюрномъ организмѣ, и я почти увѣренъ, обѣ онѣ настроены на одинъ и тотъ же тонъ. Между-тѣмъ, если это бурное море и двѣсти миль сухопутной дороги положатъ между нами неизмѣримую преграду, я чувствую, что эта струна разорвется въ моей груди и произведетъ въ ней глубокую, неизлечимую рану. Вы, разумѣется -- совсѣмъ другое дѣло, Дженни: вы забудете меня.
-- О нѣтъ, сэръ, это невозможно! Никогда, никогда я не забуду васъ, вы знаете...
Рыданіе заглушило мой голосъ, и я не могла продолжать.
-- Дженни, слышите ли вы эту соловьиную пѣсню въ сосѣдней рощѣ? Давайте слушать!
Но никакіе концерты въ мірѣ не могли въ эту минуту приковать моего вниманія: я рыдала громко, неутѣшно, и невольно высказала мысль, что лучше бы мнѣ не родиться на свѣтъ, или никогда не жить въ Торнфильдѣ.
-- Неужели вамъ такъ грустно разстаться съ этимъ мѣстомъ?
Сила внутренняго волненія, раздуваемаго и грустью и любовью, неудержимо стремилась вырваться наружу, и языкъ мой, противъ воли, сдѣлался проводникомъ моихъ чувствъ:
-- Мнѣ жаль оставить Торнфильдъ, потому-что я люблю Торнфильдъ, и мнѣ нельзя не любить его, потому-что я проводила въ немъ жизнь, исполненную невыразимыхъ наслажденій. Никто здѣсь не унижалъ меня, не издѣвался надо мной, и здѣсь не исключали меня отъ искреннихъ бесѣдъ между людьми, которые уважаютъ другъ въ другѣ достоинство человѣка. И говорила я здѣсь лицомъ-къ-лицу съ оригинальнымъ созданіемъ, исполненнымъ энергіи, величія, нравственной силы... Я узнала васъ, мистеръ Рочестеръ, и мысль, что мнѣ должно васъ оставить, наполняетъ мою душу отчаяніемъ и тоскою. Необходимость скораго отъѣзда равняется для меня необходимости умереть.
-- Да гдѣ жъ вы видите эту необходимость? спросилъ онъ внезапно.
-- Какъ гдѣ? Не вы ли поставили ее передо мной?
-- Въ какой формѣ?
-- Въ образѣ миссъ Ингремъ -- великолѣпной красавицы -- невѣсты вашей!
-- Невѣсты! Что это значитъ? У меня нѣтъ невѣсты!
-- Скоро будетъ: все-равно!
-- Да, будетъ скоро... пробормоталъ онъ сквозь зубы.
-- Слѣдовательно, мнѣ надобно ѣхать: вы сами это сказали.
-- Нѣтъ, вы останетесь. Дженни Эйръ, клянусь въ этомъ честью, и вы можете быть увѣрены, что я умѣю держать свои клятвы!
-- Я должна ѣхать -- и уѣду! возразила я съ одушевленіемъ.-- Неужели вы думаете, что я соглашусь передъ вами разъигрывать роль ничтожной твари? Неужели вы думаете, что я автоматъ, безчувственная машина, и могу переносить хладнокровно, когда выливаютъ изъ чаши моихъ наслажденій единственную каплю живой воды? Неужели думаете вы, что нѣтъ во мнѣ души и сердца потому только, что я бѣдна и не принадлежу къ вашему блистательному кругу?-- Вы ошибаетесь, милостивый государь!-- Есть во мнѣ душа, такая же какъ и въ васъ, и сердце мое бьется для высокихъ чувствъ и наслажденій. Будь я красавицей, окруженной благами земли и сокровищами свѣта, разлука со мной тяжолымъ бременемъ пала бы на ваше сердце, и я умѣла бы привязать къ себѣ человѣка съ нашей энергической волей. Въ сторону условныя приличія джентльменскихъ обществъ -- въ сторону языкъ притворства, лести, напыщеннаго остроумія или жеманства: -- говорю съ вами какъ человѣкъ съ человѣкомъ, или, правильнѣе, духъ мой обращается теперь къ вашему духу, и вы можете вообразить, что нѣтъ на насъ бренной оболочки тѣла, и что оба мы стоимъ передъ престоломъ небеснаго Отца, бесѣдуя какъ равный съ равнымъ.
-- Общія мысли и чувства уравниваютъ насъ, моя Дженни! воскликнулъ мистеръ Рочестеръ, заключая меня въ объятія и прижимая къ своей груди.-- Мы равны, Дженни.
-- И да, и нѣтъ, милостивый государь! Скоро вступите вы въ бракъ, и я знаю, что невѣста ваша не имѣетъ ничего общаго съ вашей нравственной натурой: вы знаете и сами, что она относится къ вамъ ни больше ни меньше, какъ бездушная кукла безъ опредѣленныхъ чувствъ и безъ всякаго образа мыслей. Вы не имѣете къ ней никакой симпатіи, никакой привязанности и, однакожъ, намѣрены жениться на ней. На вашемъ мѣстѣ я ставила бы себя выше мелкихъ разсчетовь, и умѣла бы презирать такой бракъ: слѣдовательно, я выше, нравственнѣе, благороднѣе васъ, милостивый государь.-- Позвольте мнѣ ѣхать!
-- Куда, Джении? въ Ирландію?
-- Да, въ Ирландію. Я высказалась вся, и, слѣдовательно -- могу ѣхать, куда мнѣ угодно.
-- Успокойтесь, Дженни! Къ-чему вы порываетесь какъ птичка, которая рветъ съ отчаянія свои собственныя перья?
-- И не птица, и никакая сѣть не удерживаетъ меня. Я существо разумное, одаренное независимою волей и, слѣдовательно -- теперь могу я васъ оставить.
Сдѣлавъ еще разъ довольно-быстрое движеніе, я вырвалась изъ его объятій и остановилась передъ нимъ.
-- Отъ васъ самихъ зависитъ ваша судьба, сказалъ мистеръ Рочестеръ: -- я предлагаю вамъ свою руку, свое сердце и торнфильдское имѣніе.
-- Вы играете фарсъ, милостивый государь, и я смѣюсь надъ вашей игрой.
-- Я готовъ умолятъ васъ, провести со мною всю свою жизнь, и быть моимъ лучшимъ, вѣрнымъ спутникомъ на этой земной дорогѣ.
-- Вы уже покончили свои дѣла на этотъ счетъ: будьте довольны своей прекрасной спутницей, которая пойдетъ съ вами рука-объ-руку до вашей могилы.
-- Вы слишкомъ встревожены, Дженни! Постарайтесь собраться съ своими мыслями.
Нѣсколько минутъ мы оба молчали. Легкій порывъ вѣтра пробѣжалъ но лавровой аллеѣ, зашевелилъ вѣтвями каштана, и замеръ въ отдаленномъ пространствѣ. Соловьиная пѣснь раздавалась громче и громче среди общаго безмолвія ночи: я слушала и плакала вмѣстѣ. Мистеръ Рочестеръ сидѣлъ спокойно на прежнемъ своемъ мѣстѣ, и бросалъ на меня нѣжные взгляды. Наконецъ онъ сказалъ:
-- Дженни, сядьте опять подлѣ меня: намъ надобно объясниться и понять другъ друга.
-- Съ моей стороны ненужно никакихъ объясненій: я сказала все, и не возьму назадъ ни одного слова.
-- Дженни, позвольте мнѣ обращаться къ вамъ, какъ къ своей женѣ: вы, и только вы одна, можете быть моей невѣстой.
Я молчала, воображая, что онъ смѣется надо мной.
-- Не будьте такъ упрямы, Дженни: подойдите ко мнѣ.
-- Бланка Ингремъ стоитъ между нами, милостивый государь. Онъ всталъ, и сдѣлалъ шагъ впередъ.
-- Вы -- моя невѣста, сказалъ онъ, заключая меня опять въ свои объятія: -- вы одна имѣете родственную связь съ моимъ сердцемъ и душою. Дженни, хотите ли быть моей женой?
Не отвѣчая ничего, я старалась вырваться изъ его объятій; но усилія мои были напрасны. Его слова казались мнѣ продолженіемъ нелѣпаго фарса.
-- Неужели вы сомнѣваетесь во мнѣ, Дженни?
-- Еще бы!
-- И вы не вѣрите мнѣ?
-- Нисколько.
-- Стадо-быть я лжецъ въ вашихъ глазахъ? сказалъ онъ съ нѣкоторою горячностію. Что же уполномочило васъ составить обо мнѣ такое мнѣніе? Откройте свои глаза и будьте разсудительны. Люблю ли я миссъ Ингремъ? Нѣтъ -- и это вы знаете. Любитъ ли она меня? Нѣтъ -- и это тоже вамъ извѣстно. Я съ своей стороны имѣлъ случай убѣдиться очевиднѣйшимъ образомъ въ ея чувствахъ и отношеніяхъ ко мнѣ. Когда была распущена молва, что у меня нѣтъ и трети того огромнаго имѣнія, которое приписывали владѣльцу торнфильдскаго замка, миссъ Ингремъ и мать ея приняли меня холодно и съ глупымъ равнодушіемъ. Бланка не была, не будетъ и не можетъ быть моей женой. Васъ только одну люблю я больше чѣмъ самого-себя, и вы только -- или никто -- будете моей невѣстой!
-- Какъ! воскликнула я, начиная вѣрить его искренности.-- Не-уже-ли, въ-самомъ-дѣлѣ, мысль ваша обращена на меня -- на безпріютную сироту, у которой нѣтъ ни друзей, ни-покровителей въ цѣломъ мірѣ?
-- На васъ, и только на васъ, моя Дженни. Всѣ мои чувства принадлежатъ вамъ, исключительно и нераздѣльно. Хотите ли вы быть моею, Дженни? Скажите -- да.
-- Мистеръ Рочестеръ, позвольте мнѣ взглянуть на ваше лицо: обернитесь ко мнѣ.
-- Зачѣмъ?
-- Мнѣ надобно всмотрѣться въ нашу физіономію: обернитесь!
-- Извольте; но одна-ли въ эту минуту будетъ она для васъ открытою книгой. Читайте, Дженни, но скорѣе какъ можно: я слишкомъ-страдаю.
Въ-самомъ-дѣлѣ, лицо было ужасно взволновано, и его черты обличали сильную умственную работу. Странный блескъ одушевлялъ его глаза.
-- О, Дженни, вы меня мучите! воскликнулъ онъ.-- Великодушный и вмѣстѣ пытливый взглядъ вашъ проникаетъ въ мою душу, и еще разъ: вы мучите меня, Дженни!
-- Какъ я могу васъ мучить? Если предложенія ваши искренни, то мои чувства ничего не могутъ выражать, кромѣ благодарности и безконечной преданности къ вамъ: что жь тутъ мучительнаго?
-- Какая тутъ благодарность, Дженни? Скажите просто и ясно: Эдуардъ, дай мнѣ свое имя ч я согласна быть твоей женой.
-- Но точно ли вы глубоко обдумали свой планъ? Точно ли вы любите меня всей вашей душой? Искренно ли вы желаете, чтобъ я была вашей женой?
-- О да, о да, моя милая Дженни! Если нужна вамъ клятва, то я клянусь, что я люблю васъ больше всего на свѣтѣ.
-- Въ такомъ случаѣ, милостивый государь, я согласна быть вашей женою.
-- Зовите меня просто Эдуардомъ, моя несравненная невѣста!
-- Милый Эдуардъ!
-- Подойдите же теперь ко мнѣ, милая Дженни. Клянусь составить ваше счастье, и глубоко убѣжденъ, что вы осчастливите меня. Теперь, ничто не вырветъ васъ изъ моихъ объятій, и никакія... да, никакія препятствія въ мірѣ но могутъ разстроить рѣшительнаго плапа моей жизни: несмотря ни на что, вы будете моей женой!..
-- Что тутъ за препятствія, сэръ? У меня нѣтъ ни отца, ни матери, ни родственниковъ, которые вздумали бы помѣшать нашему браку; а вы, съ своей стороны, отдаете отчетъ въ своихъ поступкахъ только одному Богу.
-- Ну, да, вы правы, Дженни!
Если бы любовь не ослѣпляла моихъ глазъ, я могла бы замѣтить довольно дикое и неестественное выраженіе на его лицѣ; но чаша моихъ наслажденій была слишкомъ полна, и утопая въ этомъ блаженствѣ, я потеряла и способность и охоту дѣлать наблюденія. Опять говорилъ онъ: -- "Счастлива ли ты, Дженни?" Опять отвѣчала я: -- "Да, милый Эдуардъ!" И онъ бормоталъ про себя:
-- Все будетъ устроено, и все пройдетъ. Я нашелъ ея безъ друзей, безъ покровителей, безъ пристанища и подпоры. Я буду любить ее всѣми силами своей души, и это оправдаетъ меня передъ судомъ сердцевидца. Что жь касается до суда человѣческаго, я умываю свои руки... и ужь онъ не испугаетъ меня.
Ночь между-тѣмъ совершенно измѣнилась. Мрачныя облака совсѣмъ закрыли луну съ ея блѣдными лучами, и я не могла видѣть лица своего Эдуарда. Каштановое дерево, подъ которымъ мы сидѣли, заколыхалось, застонало, и пронзительный вѣтеръ зажужжалъ по всему протяженію лавровой аллеи.
-- Надобно идти домой, сказалъ мистеръ Рочестеръ: -- погода измѣнилась. Мнѣ бы хотѣлось просидѣть съ тобою до утра, Дженни.
-- И мнѣ тоже, подумала я.
Но въ эту минуту сверкнула молнія, раздался громъ, отвѣтъ замеръ на моихъ устахъ, и я спѣшила скрыть ослѣпленные глаза на плечѣ своего жениха. Наступилъ проливной дождь. Мистеръ Рочестеръ ускорилъ свои шаги; я послѣдовала за нимъ, держась за его руку; но прежде чѣмъ мы успѣли перебѣжать дворъ, дождь уже совершенно измочилъ насъ съ головы до ногъ. Когда въ корридорѣ онъ снялъ съ меня мокрую шаль, и началъ выжимать мои распущенные волосы, мистриссъ Ферфаксъ вышла изъ своей комнаты. Сначала я не замѣтила ее, такъ же какъ и мистеръ Рочестеръ. Въ корридорѣ горѣла лампа. На стѣнныхъ часахъ пробило два часа ночи.
-- Спѣши скорѣе переодѣться, мой другъ, сказалъ мистеръ Рочестеръ: -- и покамѣстъ до свиданья. Прощай, моя милая, прощай, прощай!
Онъ поцаловалъ меня нѣсколько разъ. Когда я оглянулась, вырвавшись изъ его объятій, подлѣ стѣны въ корридорѣ стояла вдова, блѣдная, изумленная, строгая. Я только улыбнулась, взглянувъ на нее и побѣжала наверхъ.-- "За объясненіемъ не станетъ дѣло, подумала я: -- и старушка авось перемѣнитъ гнѣвъ на милость." Въ комнатѣ, однако жь, мнѣ сдѣлалось очень-неловко, когда я подумала, что мистриссъ Ферфаксъ можетъ, по-крайней-мѣрѣ навремя, составить обо мнѣ дурное мнѣніе. Но радостное чувство скоро совсѣмъ заглушило и этотъ страхъ, и всѣ другія безпокойства: вѣтеръ свирѣпѣлъ сильнѣе и сильнѣе, громовые удары слѣдовали одинъ за другимъ, молнія сверкала и горѣла яркимъ заревомъ на безчисленныхъ точкахъ горизонта, водопады дождя шумно и бурно лились изъ грозныхъ тучь: -- я не боялась ничего, и въ душѣ моей была торжественная тишина. Въ эту бурю, продолжавшуюся около двухъ часовъ, мистеръ Рочестеръ три раза приходилъ къ двери моей комнаты и освѣдомлялся обо мнѣ: его участіе способно было отвратить отъ меня всякую грозу.
Поутру на другой день, прежде чѣмъ я встала съ постели, Адель, запыхавшись, прибѣжала въ мою комнату съ извѣщеніемъ, что ночная гроза въ-дребезги изломала каштановое дерево на концѣ лавровой аллеи.