Всѣ эти распоряженія были приведены къ концу въ половинѣ декабря. Передъ наступленіемъ праздниковъ, я закрыла свою мортонскую школу, взявъ мѣры, чтобы прощанье не было безплоднымъ съ моей стороны. Богатство и счастье удивительно какъ располагаютъ къ благотворительности, по-крайней-мѣрѣ чувствительныя сердца: удѣлятъ отъ своихъ избытковъ, значитъ только-давать просторъ необыкновенно-сильнымъ порывамъ своихъ чувствъ. Уже давно я съ удовольствіемъ замѣчала, что нѣкоторыя изъ моихъ ученицъ любили меня искренно, душевно, и теперь, когда мы разставались, это сознаніе утвердилось во мнѣ еще глубже: добрыя крестьянки выказывали свою привязанность открыто и энергическими знаками. Мысль, что я дѣйствительно нашла прочное мѣсто въ этихъ младенческихъ сердцахъ, служила для меня источникомъ глубокихъ наслажденій. Я обѣщала навѣщать школу одинъ-разъ въ недѣлю, и употреблять одинъ часъ для преподаванія урока своимъ прежнимъ ученицамъ.
Мистеръ Риверсъ засталъ меня на порогѣ школы съ ключомъ въ рукахъ, когда я запирала дверь, окруженная всѣми своими воспитанницами, которыхъ число возрасло теперь до шестидесяти. Отдавая имъ полную справедливость, я должна сказать, что всѣ эти дѣвочки, съ весьма-немногими исключеніями, скромны, послушны, прилежны, и по своимъ чувствамъ дѣлаютъ честь англійскимъ крестьянкамъ. Впрочемъ не будетъ никакихъ преувеличеній, если, вообще, я отдамъ въ этомъ отношеніи рѣшительное преимущество своимъ землячкамъ передъ крестьянками другихъ европейскихъ государствъ. Впослѣдствіи видѣла я и французскихъ paysannes, и нѣмецкихъ Malierinnen: лучшія изъ нихъ чрезвычайно-грубы, необтесаны и тупоумны въ сравненіи съ моими мортонскими дѣвочками. Когда, наконецъ, разошлись онѣ по домамъ, мистеръ Риверсъ, обратясь ко мнѣ, спросилъ:
-- Думаете-ли вы, что эти дѣвочки наградили васъ нѣкоторымъ образомъ за ваши педагогическіе труды? Не пріятно-ли вамъ думать, что вы принесли имъ очевидную пользу, содѣйствуя къ перерожденію этихъ грубыхъ натуръ?
-- Безъ-сомнѣнія.
-- А вы лишь трудились нѣсколько мѣсяцевъ! Что, если бы вся ваша жизнь была посвящена этому благородному груду?
-- Послѣдствія, конечно, были бы очень-благодѣтельны; но я отнюдь не имѣю намѣренія, въ этомъ случаѣ, жертвовать собой; я хочу и должна пользоваться своими собственными способностями, чтобы идти впередъ на пути развитія своихъ чувствъ и мыслей. Не говорите мнѣ о школѣ: нѣтъ для меня учебныхъ дней, и меня радуетъ преспектива постоянныхъ каникулъ.
-- Что жъ вы станете дѣлать?
-- Вотъ прекрасный вопросъ! Какъ-будто нѣтъ въ мірѣ другихъ замятій, кромѣ скучной педагогіи! Раздвиньте сутки на сотню часовъ, и я съумѣю пріискать особое дѣло для каждаго часа. Прежде всего отпустите ко мнѣ Анну, мистеръ Риверсъ, и потрудитесь пріискать для себя другую служанку.
-- Зачѣмъ вамъ Анна?
-- Ей надобно отправиться со мной на Козье-Болото. Черезъ недѣлю должны быть здѣсь Мери и Діана: надобно, чтобы все было въ порядкѣ передъ ихъ пріѣздомъ.
-- Понимаю. Мнѣ, однакожь, казалось, что вы хотите куда-нибудь съѣздить на нѣсколько дней. Тѣмъ лучше: я пришлю къ вамъ Анну.
-- Скажите, чтобы она приготовилась къ завтрашнему дню. Вотъ вамъ ключъ отъ школы, а завтра утромъ вы получите ключъ отъ моей хижины.
-- Вы что-то слишкомъ-весело сдаете свое хозяйство, и я долженъ прійдти къ заключенію, что школа вамъ ужасно надоѣла, сказалъ мистеръ Риверсъ, нахмуривъ брови.-- Такое легкомысліе съ вашей стороны непостижимо для меня, потому-что я не знаю, какія занятія вы имѣете въ виду взамѣнъ школьныхъ уроковъ. Въ чемъ состоятъ теперь ваши планы, ваша цѣль, и на какой предметъ будутъ обращены ваши таланты?
-- Моя первая цѣль -- вычистить и выхолить (поймите хорошенько эту фразу) усадьбу Козьяго-Болота отъ парадныхъ комнатъ до крыльца и погребовъ; вторая моя цѣль -- перетеретъ всѣ полы воскомъ, масломъ, клеемъ, такъ чтобы они лоснились и блистали во всемъ своемъ торжественномъ величіи; третья моя цѣль -- разставить и расположить въ строжайшемъ симметрическомъ порядкѣ стулья, столы, постели, ковры, и прочая, и прочая. Потомъ, поступитъ къ вамъ отъ меня всепокорнѣйшая просьба относительно углей и торфа для щедраго снабженія всѣхъ каминовъ и печей отъ кухни до вашей прадѣдовской гостиной, гдѣ будетъ великолѣпная иллюминація день и ночь. Наконецъ, дня за два до пріѣзда вашихъ сестрицъ, таланты мои, вмѣстѣ съ кухмистерскимъ геніемъ Анны, будутъ обращены на смородину, коринку, гвоздику, капусту, корицу, чтобы, вооружась гастрономическимъ вдохновеніемъ, сочинить изъ этихъ матеріаловъ святочные куличи, коврижки, подовые пирожки и другія творческія произведенія, о которыхъ профаны, подобные вамъ, не могутъ составить ни малѣйшей идеи. Коротко и ясно: моя окончательная цѣль состоитъ въ томъ, чтобы сообщить Козьену-Бологу праздничный видъ къ пріѣзду Мери и Діаны, и всѣ эти приготовленія, по моимъ разсчегамъ, должны быть окончены къ слѣдующему четвергу: надобно, чтобы кузины мои видѣли во мнѣ идеалъ домовитой хозяйки. Вотъ чѣмъ ограничивается на этотъ разъ честолюбіе бывшей начальницы сельской школы.
Сеи-Джолъ улыбнулся, но я замѣтила, что мой отвѣтъ не совсѣмъ приходился по его вкусу.
-- Все это, пожалуй, очень-кстати для настоящаго времени, сказалъ онъ:-- но мнѣ хотѣлось бы вѣрить, что взоръ вашъ, послѣ этой первой вспышки родственныхъ встрѣчъ, будетъ простираться гораздо-далѣе всѣхъ этихъ хозяйственныхъ хлопотъ. Скромныя домашнія радости, не должны служить предѣломъ вашего честолюбія.
-- Земной міръ не знаетъ высшихъ наслажденій! воскликнула я.
-- Нѣтъ, Дженни, семейная жизнь съ ея радостями и горемъ представляетъ слишкомь-тѣсную сферу для людей съ возвышеннымъ характеромъ. Горе вамъ, если вы не поймете себя, и станете вести праздную жизнь, чуждую высшихъ побужденій и цѣлей!
-- Кто жь вамъ говоритъ, что я собираюсь вести праздную жизнь? Совсѣмъ напротивъ: я презираю лѣность, и желаю быть дѣятельною все время своей жизни.
-- Это мы увидимъ. Два мѣсяца вы можете привыкать къ своему новому положенію, и наслаждаться родственною дружбой; потомъ, я надѣюсь, взоръ вашъ будетъ обращенъ далеко за предѣлы Козьяго-Болота. Смѣю думать, что заснувшее честолюбіе вновь пробудится въ вашей груди, и вы, не ограничиваясь обществомъ сестеръ, будете искать для себя болѣе приличной дѣятельности.
Эти выходки, непостижимыя и странныя, начинали меня безпокоить.
-- Сен-Джонъ, сказала я, бросивъ на него изумленный взглядъ: -- ваши слова отзываются удивительнымъ безчеловѣчіемъ. Зачѣмъ вамъ непремѣнно хочется меня разстроить, когда я такъ счастлива и довольна въ эту минуту? Какая у васъ цѣль?
-- Одна -- обратить къ благороднѣйшей дѣятельности и на пользу ближнихъ ваши таланты, въ которыхъ нѣкогда вы должны будете отдать отчетъ своему Творцу. Дженни, я стану наблюдать за вами съ напряженнымъ и постояннымъ вниманіемъ -- было бы вамъ это извѣстно. Старайтесь заранѣе обуздать этотъ неумѣренный жарь, съ какимъ, очертя голову, хотите вы броситься въ пошлый омутъ хозяйственныхъ хлопотъ. Не опутывайте себя оковами плоти, и старайтесь сберечь свои силы для возвышеннѣйшихъ цѣлей. Слышите ли, Дженни?
-- Слышу, хотя ничего не понимаю. Ужъ лучше бы говорить вамъ со мною на еврейскомъ языкѣ: тутъ по-крайней-мѣрѣ былъ бы эффектъ своего рода. Одно я знаю и чувствую, возлюбленный мой братецъ: я счастлива, и хочу быть счастливой -- было бы вамъ это извѣстно. Прощайте!
Великимъ счастьемъ наслаждалась я на Козьемъ-Болотѣ и великіе труды обременяли меня отъ ранняго утра до поздняго вечера. Анна усердно раздѣляла мои хлопоты, и была внѣ себя отъ радости, когда видѣла, какъ весь домъ, по моей милости, чуть не перевернулся вверхъ-дномъ, какъ я мыла, чистила, ходила, скребла, варила, мела. Пріятно было видѣть и мнѣ, когда, дня черезъ два, весь этотъ хаосъ, произведенный нашими руками, началъ постепенно приходить въ стройный и совершеннѣйшій порядокъ. Я заранѣе распорядилась съѣздить въ городъ для покупки новой мебели: братъ и кузины уполномочили меня на всѣ возможныя видоизмѣненія въ нашемъ фамильномъ домѣ, и опредѣлили для этого необходимую сумму. Парадная гостиная и всѣ спальни были, впрочемъ, оставлены мною въ ихъ первоначальномъ видѣ, потому-что я знала, молодымъ дѣвушкамъ гораздо-пріятнѣе будетъ увидѣть въ нихъ старинные фамильные столы, кресла, стулья и постели, чѣмъ какія-нибудь затѣйливыя нововведенія позднѣйшей моды. При всемъ томъ, здѣсь какъ и вездѣ, необходимо было ввести новые предметы, способные привести ихъ въ пріятное изумленіе послѣ возвращенія въ родительскій домъ. Прекрасные новые ковры и занавѣсы, тщательно подобранные античныя украшенія изъ бронзы и фарфора, новыя зеркала, шкатулки, рабочьи столики какъ-нельзя-лучше соотвѣтствовали этой цѣли. Кабинетъ, столовая и зала были совсѣмъ передѣланы заново: мебель краснаго дерева и малиновые обои сообщили имъ чрезвычайно-красивый видъ. По лѣстницамъ тоже разостланы были ковры. Когда всѣ эти распоряженія были приведены къ вожделѣнному концу, фамильный домъ нашъ, пустынный и печальный снаружи въ это время года, представилъ внутри совершеннѣйшій образчикъ домашняго комфорта.
Наступилъ, наконецъ, полный событіями четвергъ. Вечеромъ надлежало ожидать ихъ, и я заранѣе приказала освѣтить всѣ комнаты вверху и внизу. Кухня была въ полномъ разгарѣ: Анна и я, въ парадныхъ платьяхъ, довершали свои гастрономическія приготовленія.
Сен-Джонъ явился первый. Въ-продолженіе предварительныхъ хлопотъ я просила его не показывать глазъ въ свой домъ, изъ опасенія, что вся эта суматоха, грязная и пошлая, можетъ произвесть на него весьма-непріятныя впечатлѣнія. Теперь онъ засталъ меня въ кухнѣ, за приготовленіемъ пирожковъ и масла къ чаю.
-- Ну, Дженни, спросилъ онъ, подходя къ очагу: -- довольны ли вы, наконецъ, своими кухмистерскими занятіями?
Вмѣсто отвѣта, я попросила его идти за мной, и взглянуть на окончательныя послѣдствія моихъ трудовъ. На-силу я уговорила его обойдти со мной весь домъ. Осмотрѣвъ, наконецъ, съ холоднымъ любопытствомъ, всѣ верхнія и нижнія комнаты, онъ замѣтилъ только, что я должна была употребить безчисленное множество хлопотъ для произведенія всѣхъ этихъ перемѣнъ въ короткое время; но ни однимъ словомъ не обнаружилъ удовольствія при взглядѣ на улучшенный видъ своего жилища.
Это молчаніе озадачило меня. Мнѣ показалось, что произведенныя перемѣны и нововведенія разстроили вѣроятно старинныя воспоминанія, которыми онъ дорожилъ. Я поспѣшила спросить его объ этомъ.
-- Вовсе нѣтъ, отвѣчалъ онъ спокойнымъ тономъ:-- я замѣчаю, напротивъ, что вы слишкомъ-заботливо щадили все, что могло имѣть нѣкоторую связь съ этими воспоминаніями: дѣло, по моему мнѣнію, совсѣмъ не стоило такихъ хлопотъ. Сколько времени, напримѣръ, вы посвятили изученію стариннаго порядка этой гостиной? Время это погибло даромъ. Кстати, нѣтъ ли здѣсь какой-нибудь книги?
Я подала ему одинъ изъ томовъ его библіотеки. Онъ преспокойно удалился въ амбразуру окна и принялся читать.
Нѣтъ, это уже изъ рукъ вонъ. Сен-Джонъ былъ конечно добрый человѣкъ; но я видѣла теперь, что онъ былъ правъ, когда называлъ себя жестокимъ и холоднымъ. Тихія радости и наслажденія домашней жизни не имѣли никакой прелести въ его глазахъ. Безъ-сомнѣнія, жилъ онъ для-того, чтобъ безостановочно идти впередъ и стремиться къ подвигамъ великимъ; но покой былъ несносенъ для него, и не терпѣлъ онъ въ другихъ склонности къ покою. Когда такимъ-образомъ я смотрѣла на его высокій лобъ, блѣдный какъ бѣлый камень, на его прекрасныя черты, сосредоточенныя въ одной мысли, я вдругъ поняла, что не бывать ему хорошимъ семьяниномъ, и что жена его будетъ играть при немь весьма-печальную и, ни въ какомъ отношеніи, не завидную роль. Я угадала, какъ-будто по инстинкту, свойство его любви къ миссъ Оливеръ, и вполнѣ съ нимъ согласилась, что это было одно только чувственное влеченіе. Я поняла, что онъ дѣйствительно могъ презирать себя за это лихорадочное волненіе организма, возмущавшее силы его духа, и былъ правъ, когда говорилъ, что такая страсть недостойна человѣка. Нечего тутъ было думать и гадать о счастьи супружеской жизни: мистеръ Сен-Джонъ, по назначенію природы, могъ быть великимъ поэтомъ, юристомъ дипломатомъ, завоевателемъ; но та же природа рѣшительно отказала ему въ способности быть хорошимъ мужемъ.
-- Нѣтъ, думала я: -- домашній очагъ -- не его сфера, Гиммалайскій-Хребетъ, каффрскіе лѣса и даже гвинейскія болота съ своими заразительными испареніями, могутъ представить достойнѣйшее поприще для его дѣятельности. Хорошо, что онъ-самъ избѣгаетъ спокойствія домашней жизни: умъ его тутъ не найдетъ простора для своихъ вдохновеній, и способности его заглохнутъ. Тамъ и только тамъ, гдѣ нужно постоянно бороться съ опасностями и тревогами, гдѣ необходимы мужество и присутствіе духа, мистеръ Сен-Джонъ будетъ дѣйствовать какъ герой, заслуживающій удивленія и громкъи славы; между-тѣмъ здѣсь, у домашняго очага, пятнадцати-лѣтній мальчикъ будетъ имѣть предъ нимъ очевидный перевѣсъ. Теперь я вижу, что изъ него, въ-самомъ-дѣлѣ, выйдетъ отличный миссіонеръ.
-- Ѣдутъ! Ѣдутъ! закричала Анна, съ шумомъ растворяя дверь гостиной.-- Въ эту же минуту старикъ Карло залаялъ и запрыгалъ, какъ самый вѣрный и веселый песъ. Я выбѣжала на крыльцо. Уже смерклось, и ночь была совершенно-темна; но въ отдаленіи ясно можно было разслышать громкій стукъ колесъ экипажа, скакавшаго по дорогѣ, усыпанной булыжникомъ и щебнемъ. Анна выскочила съ фонаремъ въ рукахъ. Скоро карета остановилась у калитки нашего дома: кучеръ отворилъ дверцы и освободилъ своихъ прекрасныхъ пассажирокъ. Черезъ минуту мое лицо очутилось подъ ихъ дорожными шляпками, поперемѣнно приходя въ соприкосновеніе съ нѣжными щечками Мери и Діаны. Онѣ смѣялись, цаловали меня, цаловали Анну, гладили Карло, полу-съумасшедшаго отъ дикихъ обнаруженій восторга, спросили, все ли благополучно на Козьемъ-Болотѣ, и получивъ утвердительный отвѣтъ, поспѣшили войдти въ домъ.
Молодыя дѣвицы утомились послѣ продолжительной и тряской ѣзды отъ Бѣлаго-Креста, и перезябли отъ холоднаго воздуха зимней ночи; но прекрасныя лица ихъ мгновенно оживились отъ веселаго огня въ затопленныхъ каминахъ. Когда кучеръ и Анна выносили изъ кареты ящики, онѣ спросили о Сен-Джонѣ. Въ эту минуту, мистеръ Риверсъ медленнымъ и ровнымъ шагомъ выступалъ изъ своего импровизированнаго кабинета въ амбразурѣ окна. Сестры немедленно бросились къ нему на шею, и заключили его въ свои объятія. Онъ перецаловалъ ихъ, проговорилъ нѣсколько привѣтственныхъ словъ, и постоявъ минуты двѣ съ величавымъ и невозмутимымъ спокойствіемъ, удалился на свое мѣсто, давъ замѣтить, что скоро онъ долженъ увидѣться съ ними въ общей гостиной.
Я зажгла свѣчи, чтобъ идти наверхъ; но Діана сдѣлала напередъ гостепріимныя распоряженія на-счетъ своего кучера, и потомъ обѣ сестры пошли за мной. Онѣ были очарованы украшеніями и нововведеніями въ ихъ комнатахъ: новые обои, красивые ковры, фарфоровые приборы, рабочьи столики, шкатулки: все это поправилось имъ какъ-нельзя-больше, и онѣ не скрывали своего восторга. Я въ свою очередь чувствовала невыразимое наслажденіе при мысли, что всѣ мои распоряженія вполнѣ соотвѣтствовали ихъ собственнымъ желаніямъ и мыслямъ, и что такимъ-образомъ, возвращеніе ихъ въ родительскій домъ ознаменовалось живѣйшимъ восторгомъ.
Прекрасенъ и радостенъ былъ весь этотъ вечеръ. Мои кузины, упоенныя восторгомъ свиданія и радушной встрѣчи, были такъ веселы и шумно-краснорѣчивы, что ихъ живые разговоры совершенно покрывали упорное молчаніе Сен-Джона. Онъ искренно радовался свиданію съ своими сестрами; но не въ его натурѣ было сочувствовать нашимъ бурнымъ восторгамъ. Событіе нынѣшняго дня, то-есть, возвращеніе Діаны и Мери, было для него пріятно; но рѣзвая и шумная обстановка нашего свиданья, очевидно раздражала и досадовала его, и не трудно было замѣтить, что онъ съ нетерпѣніемъ желалъ наступленія спокойнаго утра. Между-тѣмъ, въ самомъ меридіанѣ наслажденій этого вечера, спустя часъ послѣ чаю, послышался легкій шумъ около двери. Явилась Анна съ докладомъ о прибытіи какого-то бѣднаго парня:
-- У него захворала мать, говоритъ онъ, и бѣдняга пришелъ просить, не навѣстиге ли вы ее, мистеръ Риверсъ.
-- Гдѣ она живетъ?
-- Недалеко отъ Бѣлаго-Креста, мили за четыре отсюда, отвѣчала Анна.-- Дорога лежитъ черезъ болото, мимо трясины.
-- Скажите ему, что сейчасъ пойду.
-- Нѣтъ, сэръ, ужь лучше бы, я думаю, вамъ остаться дома: трудно будетъ пробираться черезъ грязь и тину въ эту темную ночь. Къ-тому же поднялась ужасная мятель, и вы совсѣмъ можете сбиться съ дороги. Велите лучше сказать, сэръ, что вы будете завтра.
Но мистеръ Риверсъ надѣвалъ уже шинель и шляпу. Никакія увѣщанія и просьбы съ нашей стороны не помогли, и черезъ минуту его не стало между нами. Было тогда около девяти часовъ, и онъ возвратился только къ полуночи. Усталый до истощенія силъ, онъ былъ однакожь веселъ и счастливь. Не мудрено: онъ исполнилъ свою обязанность, и нашелъ приличное употребленіе для своей неутомимой дѣятельности.
Не было, кажется, никакого сомнѣнія, что вся послѣдующая недѣля служила весьма-непріятнымъ искушеніемъ для его терпѣнія. Это была веселая недѣля святокъ: съ общаго согласія, мы рѣшились бросить всякія занятія, и провести это время въ домашнихъ развлеченіяхъ и удовольствіяхъ. Воздухъ родины, привольная жизнь, разсвѣтъ постояннаго счастья, оказывали на Мери и Діану самое благотворное вліяніе -- какъ-будто онѣ упивались жизненнымъ элексиромъ: игривыя и шумныя, онѣ беззаботно веселились каждый день отъ утра до обѣда, и отъ обѣда до поздняго вечера. Никогда онѣ не уставали говорить, и разговоръ ихъ, остроумный, живой, оригинальный, служилъ для меня такимъ очарованіемъ, что, заслушиваясь ихъ, я забывала всѣ свои дѣла. Не мѣшая нашимъ забавамъ, Сен-Джонъ тщательно, однакожъ, избѣгалъ общества своихъ сестеръ. Все это время весьма-рѣдко сидѣлъ онъ дома: каждый день посѣщалъ больныхъ и бѣдныхъ въ своемъ обширномъ приходѣ, разбросанномъ на всѣ четыре стороны.
Разъ поутру, во время завтрака, Діана, бросивъ печальный взглядъ на своего брата, спросила:
-- Что твои планы, братецъ? Остаются неизмѣнными?
-- Неизмѣнными и неизмѣняемыми! былъ энергическій отвѣтъ.
И онъ, съ видимымъ удовольствіемъ, поспѣшилъ извѣстить насъ, что его отъѣздъ изъ Англіи уже окончательно устроенъ и опредѣленъ въ началѣ слѣдующаго года.
-- А Розамунда Оливеръ? воскликнула Мери.
Эти слова, казалось, нечаянно сорвались съ ея губъ; потому-что вслѣдъ за произнесеніемъ, она сдѣлала безпокойное движеніе, какъ-будто хотѣла воротить ихъ назадъ. Должно замѣтить, что Сен-Джонъ всегда имѣлъ неучтивое обыкновеніе читать за столомъ, не обращая вниманія на своихъ собесѣдницъ. На этотъ разъ онъ закрылъ свою книгу и взглянулъ на насъ.
-- Розамунда Оливеръ, сказалъ онъ: -- выходитъ замужъ за мистера Гренби, внука и наслѣдника сэра Фредерика Гренби. Бракъ приличный во всѣхъ отношеніяхъ: мистеръ Оливеръ извѣстилъ меня объ этомъ вчерашній день.
Его сестры и я переглянулись между собою; потомъ всѣ мы взглянули на него: онъ былъ неподвиженъ какъ мраморъ, и ясенъ какъ стекло.
-- Партія, подобранная на скорую руку, я не сомнѣваюсь въ этомъ, замѣтила Діана: -- женихъ и невѣста не имѣли времени узнать другъ друга.
-- Они познакомились въ октябрѣ, на городскомъ балѣ, сказалъ Сен-Джонъ: -- времени, конечно, прошло немного съ той поры; но тамъ, гдѣ нѣтъ никакихъ препятствій къ браку, и гдѣ обѣ стороны желаютъ немедленнаго соединенія -- отсрочка считается излишнимъ и неумѣстнымъ дѣломъ: молодые люди обвѣнчаются, какъ-только сэръ Фредерикъ перестроитъ для нихъ свой домъ.
Когда первый разъ Сен-Джонъ остался со мной наединѣ послѣ этого извѣстія, мнѣ чрезвычайно-хотѣлось спросить, былъ ли онъ огорченъ или нѣтъ; но всматриваясь пристальнѣе въ черты его лица, я должна была прійдти къ невольному заключенію, что онъ не имѣлъ ни малѣйшей нужды въ моемъ участіи: и потому не распространяясь съ нимъ на-счетъ этого предмета, я даже устыдилась своей прежней смѣлости, съ какою былъ онъ вызванъ мною на откровенную бесѣду. Къ-тому же теперь я вовсе не умѣла говорить съ нимъ: онъ былъ ужасно скрытенъ, и я видѣла, что всякая откровенность съ моей стороны, была бы неумѣстна. Онъ далеко не сдержалъ обѣщанія обходиться со мною, какъ съ своими сестрами: онъ упорно и постоянно дѣлалъ различіе между нами, обнаруживавшееся даже въ ничтожныхъ мелочахъ -- это отстраняло всякую возможность искренности и съ моей стороны. Теперь, когда я была признана родственницей мистера Сен-Джона, и жила подъ одной съ нимъ кровлей, разстояніе между нами увеличилось гораздо-больше, нежели когда онъ былъ знакомъ со мною, какъ съ начальницей мортонской школы. Припоминая съ нимъ свои прежнія дружескія бесѣды, я едва могла постигнуть его настоящую холодность.
Сообразивъ всѣ эти обстоятельства, я была убѣждена, что краснорѣчивому молчанію между нами не будетъ конца; но вдругъ, къ величайшему моему изумленію, мистеръ Риверсъ поднялъ отъ конторки свою голову, бросилъ перо, и сказалъ:
-- Была упорная битва, Дженни, и вы видите, что побѣда осталась на моей сторонѣ.
Ошеломленная такимъ внезапнымъ обращеніемъ, я не вдругъ собралась съ своими мыслями; однакожъ, послѣ минутнаго колебанія, я отвѣчала:
-- Увѣрены ли вы, Сен-Джонъ, что избѣжали незавиднаго положенія тѣхъ побѣдителей, которые слишкомъ-дорого платятъ за свое торжество? Вѣдь еще одна такая побѣда -- и вы разоритесь въ-конецъ.
-- Не думаю. Это, по всей вѣроятности, была первая и послѣдняя битва. Путь моей жизни, благодаря Бога, теперь чистъ и гладокъ.
Сказавъ это, онъ снова возвратился къ бумагамъ, и склонилъ свою голову на конторку.
Когда взаимное наше счастье (я говорю про себя, Мери и Діану) получило характеръ болѣе-спокойный и мы воротились къ своимъ обыкновеннымъ привычкамъ и занятіямъ, Сен-Джонъ гораздо-рѣже началъ выходить изъ дома, и иной-разъ, сидѣлъ съ нами въ одной комнатѣ нѣсколько часовъ сряду. Мери занималась рисованіемъ; Діана постоянно читала самыя разнообразныя книги; я продолжала изучать нѣмецкій языкъ: Сен-Джонъ углублялся въ свою восточную филологію, столько необходимую для его цѣлей.
Занятый такимъ-образомъ въ своемъ уединенномъ углу, онъ повидимому весь былъ погруженъ въ свой головоломный предметъ; случалось, однакожъ, и нерѣдко, что голубые глаза его вдругъ отпрядывали отъ индустанскихъ іероглифовъ, и обращались на насъ съ напряженнымъ любопытствомъ; замѣчая потомъ, что его наблюдаютъ, онъ принималъ свою прежнюю позу, и оставался безмолвнымъ надъ своей книгой. Всего чаще, казалось, я была предметомъ его наблюденій, и онъ находилъ какое-то страиное удовольствіе слѣдить за всѣми моими движеніями. Вѣрная обѣщанію, данному своимъ прежнимъ ученицамъ, я постоянно, разъ въ недѣлю, навѣшала мортонскую школу и продолжала читать свои уроки. Эта аккуратность съ моей стороны особенно нравилась мистеру Сен-Джону. Случалось, что погода не благопріятствовала моему визиту, и кузины уговаривали меня остаться дома; но Сен-Джонъ упорно настаивалъ, чтобъ, въ извѣстный часъ, я непремѣнно выходила изъ дома для исполненія того, что считалъ онъ моимъ неизбѣжнымъ долгомъ. Снѣгъ, дождь, буря, мятели -- все это было ни по-чемъ для него, и я, скрѣпивъ сердце, должна была совершить обычное путешествіе въ мортонскую школу.
-- Дженни совсѣмъ не такъ слаба, какъ вы думаете, обыкновенно говорилъ онъ своимъ сестрамъ -- она можетъ безопасно переносить зной и холодъ, дождь и бурю. Здоровый организмъ ея устроенъ именно такъ, что для нея даже необходима борьба съ стихіями природы.
И когда, по возвращеніи домой, мои силы иной-разъ ослабѣвали до крайняго изнеможенія -- я отнюдь не смѣла жаловаться, понимая очень-хорошо, что малѣйшій ропотъ съ моей стороны былъ бы для него крайне-непріятенъ. Мистеръ Сен-Джонъ ненавидѣлъ все, что отзывалось слабостью: таковъ былъ его характеръ, неизмѣнный и непреклонный.
Разъ, однакожь, послѣ обѣда, мнѣ удалось выпросить позволеніе остаться дома, потому-что, въ-самомъ-дѣлѣ, я была довольно-нездорова. Его сестры отправились въ Мортонъ занять мое мѣсто. Я читала Шиллера; мистеръ Риверсъ разбиралъ свои индустанскія каракули. Случайно обратившись въ его сторону, я замѣтила, что голубой его глазъ пристально слѣдитъ за мною. Долго ли наблюдалъ онъ меня такимъ-образомъ, сказать не могу, только взоръ его на этотъ разъ былъ такъ пронзителенъ и холоденъ, что мнѣ сдѣлалось страшно.
-- Дженни, что вы дѣлаете?
-- Учусь по-нѣмецки.
-- Бросьте нѣмецкій языкъ, и учитесь по-санскритски.
-- Вы не шутите?
-- Ни мало. Сейчасъ я объясню, зачѣмъ вамъ надобно знать индійскій языкъ.
Дѣло въ томъ, что онъ-самъ, въ настоящее время, занимался изученіемъ индустанскаго языка. Работа, по его словамъ, была очень-трудная: продолжая идти впередъ, онъ легко могъ забывать пройденное. Оказывалось необходимымъ имѣть ученика: объясняя ему первоначальныя основанія языка, онъ тѣмъ легче самъ могъ удержать ихъ въ своей головѣ. Пріискивая себѣ такого ученика, онъ долго колебался между мной и своими сестрами, и, наконецъ, выборъ его остановился на мнѣ, такъ-какъ, по его наблюденіямъ, я терпѣливѣе другихъ сидѣла за своей работой.
-- Что жь, Дженни, заключилъ онъ, наконецъ:-- хотите ли вы мнѣ сдѣлать это удовольствіе? Надѣюсь, мнѣ весьма-недолго прійдется надоѣдать вамъ: черезъ три мѣсяца я ѣду непремѣнно.
Отказать Ceu-Джону было нелегко, особенно въ задушевной его просьбѣ: всякій предметъ, дурной или хорошій, производилъ на него глубокое и постоянное впечатлѣніе. Я согласилась. Когда молодыя дѣвицы воротились домой, Діана съ удивленіемъ увидѣла, что ученица ея отъ нѣмецкихъ поэтовъ перешла къ санскритской грамматикѣ брата. Обѣ сестры единодушно объявили, что Сен-Джону никогда бы не удалось уговорить ихъ для такихъ фантастическихъ занятій. Онъ отвѣчалъ спокойнымъ тономъ:
-- Я зналъ это.
Былъ онъ учитель терпѣливый, ласковый, и въ то же время взъискательный до мелочей. Онъ заранѣе былъ увѣренъ, что я должна оказывать быстрые успѣхи, и когда желанія его отчасти оправдались, онъ свидѣтельствовалъ свое одобреніе открыто, поощряя меня къ дальнѣйшимъ трудамъ. Мало-по-малу онъ пріобрѣлъ надо мной совершеннѣйшую власть, лишившую меня произвольной возможности располагать своими мыслями и дѣйствіями: его похвалы и замѣчанія стѣсняли меня гораздо-больше, чѣмъ равнодушіе его. Я не могла громко говорить или смѣяться, когда онъ былъ подлѣ, потому-что каждый разъ непобѣдимый инстинктъ напоминалъ мнѣ, что живость моя была для него противна. Вполнѣ увѣренная, что ему нравятся только серьёзныя занятія и серьёзное расположеніе духа, я была въ его присутствіи смирна какъ, овечка, и не смѣла иной-разъ перейдти съ одного мѣста на другое. Какая-то чарующая сила оковывала мою волю и подчиняла ее чуждой власти. Когда онъ говорилъ -- "ступай" -- я шла; "поди сюда", и я опять приходила къ нему. Такое стѣсненіе, равное почти уничтоженію личности, было иной-разъ невыносимымъ для меня.
Однажды ночью, передъ тѣмъ какъ ложиться спать, кузины и я пришли, по-обыкновенію, пожелать ему спокойной ночи. Онъ, какъ водится, поцаловалъ своихъ сестеръ, и, какъ всегда дѣлалъ, пожалъ мнѣ руку. Діана, бывшая тогда въ веселомъ расположеніи духа, вздумала позабавиться надъ своимъ степеннымъ братцемъ:
-- Сен-Джонъ! воскликнула она:-- ты называешь Дженни своей сестрой: что жь мѣшаетъ тебѣ обходиться съ ней, какъ съ нами? Поцалуй ее.
И она толкнула меня къ нему. Эта выходка съ ея стороны показалась мнѣ верхомъ безразсудства; но прежде-чѣмъ я опомнилась отъ изумленія, Сен-Джонъ склонилъ ко мнѣ свою голову, привелъ свое греческое лицо въ уровень съ моимъ, вперилъ въ мои глаза вопросительный взглядъ, и -- поцаловалъ меня. Если бы существовали на свѣтѣ поцалуи мраморные, ледяные или чугунные, я бы не задумавшись причислила къ этому разряду тогдашнее привѣтствіе своего глубокомысленнаго кузена; но есть, конечно, или по-крайней-мѣрѣ, могутъ быть поцалуи эксперименталъные, и таковъ былъ поцалуй мистера Сен-Джона. Чмокнувъ меня въ губы съ величавымъ спокойствіемъ и важностью, онъ изучалъ, казалось, на моей физіономіи результатъ своего облобызанія, и вскорѣ убѣдился, что таковой результатъ не былъ сопровождаемъ явленіями поразительными и рѣзкими: вмѣсто-того, чтобъ покраснѣть, какъ маковъ цвѣтъ, я немного поблѣднѣла, чувствуя, что этотъ поцалуи былъ какъ-бы печатью, приложенною къ моимъ оковамъ. Съ той поры, церемонія прощальнаго лобзанья, съ одинаковымъ спокойствіемъ, производилась каждый вечеръ.
Съ каждымъ днемъ старалась я больше-и-больше пріобрѣтать благосклонность мистера Сен-Джона; но для этого мнѣ надлежало почти отказаться отъ своей собственной природы, задушить способности своей души, сообщить превратное направленіе своимъ наклонностямъ и обречь себя на занятія, къ которымъ я не имѣла ни малѣйшаго призванія. Онъ хотѣлъ возвести меня на недосягаемую высоту, и каждый часъ я должна была выбиваться изъ силъ, чтобъ ближе подойдти къ идеалу, на который онъ указалъ мнѣ; но я чувствовала въ то же время, что осуществить этотъ идеалъ было для меня столько же невозможно, какъ сообщить классическую правильность чертамъ своего лица, или придать голубой цвѣтъ своимъ зеленымъ глазамъ.
Но не одна власть неумолимаго профессора-кузена тяжелымъ бременемъ давила мою душу: было еще тайное зло, изсушавшее источникъ моего счастья. Это зло скрывалось для меня въ мучительной неизвѣстности.
Читатель ошибется, если подумаетъ, что, среди всѣхъ этихъ перемѣнъ, я забыла мистера Рочестера. Совсѣмъ нѣтъ: мысль о немъ неизгладимо напечатлѣлась въ моей душѣ, какъ эпитафія на могильномъ памятникѣ, которую рука времени сотретъ не иначе какъ вмѣстѣ съ мраморомъ, гдѣ ее вырѣзали. Тоскливое желаніе узнать его судьбу преслѣдовало меня на всякомъ мѣстѣ: въ Мортонѣ, одинокая въ своей хижинѣ, я думала о немъ каждый вечеръ, и теперь, въ домѣ родственниковъ, свободная по ночамъ отъ индійскихъ лекцій, мечтала я о немъ въ своей уединенной спальнѣ.
Въ-продолженіе дѣловой корреспонденціи съ мистеромъ Бриггсомъ насчетъ завѣщанія покойнаго дяди, я освѣдомлялась, не знаетъ ли онъ чего-нибудь о мѣстопребываніи мистера Рочестера и о состояніи его здоровья; но Бриггсъ, какъ догадывался Сен-Джонъ, ничего не зналъ о владѣльцѣ Торнфильдскаго-Замка. Тогда я написала къ мистриссъ Ферфаксъ, требуя отъ нея такихъ же извѣстій. Я разсчитывала немедленно получить отъ цея удовлетворительный отвѣтъ; но прошло двѣ недѣли, и, къ величайшему изумленію, не было отвѣта отъ доброй старушки! Два мѣсяца прошло, почта приходила и уходила -- не было отвѣта отъ мистриссъ Ферфаксъ!
Не затерялось ли мое письмо? Очень можетъ быть. Я написала въ другой разъ. Возобновленная надежда свѣтилась слабымъ заревомъ въ-продолженіе нѣсколькихъ недѣль, и потомъ опять мракъ отчаянія послѣдовалъ за ней: ни одной строчки, ни одного слова не привезли ко мнѣ на Козье-Болото. Я страдала невыразимо.
Наступила весна -- не на радость для меня. Благотворные лучи весенняго солнца, оживлявшіе всю природу, не могли возстановить ослабѣвшихъ силъ души моей и тѣла. Діана старалась развлечь меня, развеселитъ, говорила, что у меня болѣзненный видъ, и желала отправиться вмѣстѣ со мною къ приморскимъ берегамъ. Сен-Джонъ утверждалъ, что это ни къ-чему не поведетъ: разсѣяніе, говорилъ онъ, безполезно для меня; что серьёзныя занятія, лучше всякихъ ваннъ и всякаго воздуха, могутъ возстановить мой ослабѣвшій организмъ. До-сихъ-поръ не было у, меня никакой цѣли впереди: надобно чѣмъ-нибудь наполнить и осмыслить мою жизнь. И вотъ, индустанскіе уроки, съ каждымъ днемъ принимали обширнѣйшій размѣръ: я трудилась какъ безумная, ломая свою голову надъ тарабарскою грамотою, которой предназначено было восполнить предполагаемую пустоту моей души. Мистеръ Сен-Джонъ считалъ теперь своей обязанностью быть учителемъ взъискательнымъ и строгимъ.
Однажды принялась я за свои занятія въ самомъ мрачномъ и тоскливомъ расположеніи духа. Поутру въ этотъ день Анна доложила, что почтальйонъ принесъ ко мнѣ письмо: сбѣгая внизъ изъ своей спальни, я не сомнѣвалась, что получу вожделѣнныя извѣстія отъ мистриссъ Ферфаксъ; но вышло на-повѣрку, что то была ничтожная записка отъ мистера Бриггса. Горькое отчаяніе стѣснило мою грудь, и теперь, когда я, въ смертельной тоскѣ, сидѣла за размашистыми каракулями индійскаго писца, слезы насильно прорывались изъ моихъ глазъ,
Сен-Джонъ призвалъ меня къ себѣ, и заставилъ читать вслухъ: голосъ измѣнялъ мнѣ на каждомъ словѣ, и, наконецъ, санскритскіе звуки слились нераздѣльно съ моими горькими рыданіями. Онъ и я сидѣли одни. Діана занималась музыкой въ гостиной, Мери поливала цвѣты въ саду. Былъ прекрасный майскій день, ясный, свѣтлый и прохладный. Учитель мой не обнаружилъ никакого изумленія, и не думалъ спрашивать о причинѣ моихъ слёзъ. Онъ сказалъ только:
-- Надо повременить нѣсколько минутъ, пока вы успокоитесь, Дженни.
И между-тѣмъ-какъ я старалась подавить пароксизмъ своей тоски, мистеръ Сен-Джонъ сидѣлъ спокойно и терпѣливо, облокотясь рукою на конторку, и представляя изъ себя искуснаго врача, наблюдающаго опытнымъ и ученымъ глазомъ извѣстный переломъ въ болѣзни паціента. Заглушивъ, наконецъ, свои рыданія, и пробормотавъ нѣсколько безсвязныхъ словъ относительно своей мирной болѣзни, я снова принялась за урокъ, и съ удовлетворительнымъ успѣхомъ вытвердила заданную страницу. Отозвавшись съ похвалою о способностяхъ и прилежаніи своей ученицы, Сен-Джонъ взялъ мои книги, уложилъ ихъ въ конторку, и сказалъ:
-- Теперь, Дженни, вамъ не мѣшаетъ погулять: вы пойдете со мною.
-- Очень-хорошо: я позову Діану и Мери.
-- Нѣтъ. Сегодня мнѣ нуженъ только одинъ товарищъ, и этимъ товарищемъ будете вы: надѣньте шляпку, бурнусъ, и выходите черезъ кухонную дверь за ворота -- я буду васъ ждать.
Что тутъ дѣлать? Приходя въ соприкосновеніе съ рѣшительными и настойчивыми характерами, я въ жизнь свою не знала середины между безпрекословнымъ повиновеніемъ и окончательнымъ возмущеніемъ противъ нихъ. Не было на этотъ ризъ положительныхъ причинъ возставать противъ спокойныхъ распоряженій мистера Сен-Джона, и я спѣшила исполнить его волю: минутъ черезъ десять, мы оба, рядомъ, другъ подлѣ друга, шли по дорогѣ къ живописной долинѣ, недалеко отъ нашего дома.
Западный вѣтерокъ привѣтливо подувалъ черезъ холмы, распространяя въ безпредѣльномъ пространствѣ благоуханіе свѣжей травы и цвѣтовъ. На лазурномъ горизонтѣ не было ни одного пятна; потокъ, образовавшійся въ ближайшемъ оврагѣ отъ весеннихъ проливныхъ дождей, гордо вздымалъ свои валы, позлащенные лучами блистательнаго солнца, и окрашенныя сапфирной краской небесной тверди. Подвигаясь впередъ, и своротивъ съ большой дороги, мы шли по мягкой и пушистой зелени, испещренной самыми разнообразивши цвѣтами. Наконецъ мы очутились въ долинѣ, окруженной высокими холмами со всѣхъ сторонъ: эта долина была цѣлью нашей прогулки.
-- Отдохнемъ здѣсь, сказалъ Сен-Джонъ, осматриваясь вокругъ себя, и прислушиваясь къ шуму водопада, пробивавшагося черезъ узкія ущелья между гранитными скалами, окаймлявшими одинъ изъ высокихъ, холмовъ съ южной стороны.
Я сѣла, и Сен-Джонъ сталъ подлѣ меня. Его взоры пробѣгали по разнымъ направленіямъ, отъ водопада къ холмамъ, и отъ холмовъ къ безоблачному небу. Погруженный въ таинственныя размышленія, онъ снялъ шляпу, и съ жадностью, казалось, вдыхалъ въ себя ароматическій вѣтерокъ, игравшій его волосами. Мнѣ почудилось, будто ведетъ онъ разговоръ съ однимъ изъ тѣхъ духовъ, которыми народная фантазія населила эти мѣста.
-- И опять я увижу тебя, журчащій потокъ, проговорилъ онъ громко:-- увижу въ своихъ мечтахъ, когда буду спать на берегу Ганга!
Странныя слова странной любви!.. Онъ сѣлъ, и съ полчаса не говорилъ ни слова; я смотрѣла на него и тоже хранила глубокое молчаніе.
-- Дженни, сказалъ онъ, наконецъ;-- я ѣду черезъ шесть недѣль: корабль, гдѣ взято для меня мѣсто, отправляется двѣнадцатаго іюня.
-- Богъ будетъ вашимъ защитникомъ и покровителемъ, отвѣчала я:-- вы рѣшились подвизаться для прославленія имени Его.
-- Да, сказалъ онъ;-- въ этомъ моя честь и слава. Съ радостію готовъ я стать подъ знамена своего верховнаго владыки, и положить за Него свою жизнь. Странно, что другіе люди не горятъ, подобно мнѣ, желаніемъ подвизаться на этомъ святомъ поприщѣ истины и блага.
-- Не всѣмъ даны такія же способности, какъ вамъ, Сен-Джонъ: -- безразсудно слабому идти по одной дорогѣ съ сильнымъ.
-- Я не говорю здѣсь о слабыхъ, и не думаю о нихъ: я разумѣю людей достойнѣйшихъ и способныхъ къ совершенію великаго дѣла.
-- Такихъ людей очень-мало, и трудно ихъ открыть.
-- Справедливо; но какъ-скоро судьба указываетъ на нихъ, наше дѣло -- развивать силы ихъ собственнаго духа, и обозначить для нихъ приличное мѣсто въ ряду избранниковъ верховнаго владыки.
-- Но если они способны къ великому дѣлу, собственное сердце прежде всего должно внушить имъ, въ чемъ состоитъ ихъ великое призваніе.
Какое-то странное очарованіе собиралось вокругъ меня и овладѣвало моимъ сердцемъ: я трепетала и вмѣстѣ ожидала, что услышу роковое слово, сильное поразить и уничтожить всѣ надежды моей жизни.
-- Что, напримѣръ, вамъ, Дженни, внушаетъ ваше сердце? спросилъ Сен-Джонъ.,
-- Оно молчитъ, о, да! молчитъ мое сердце, отвѣчала я, какъ-будто пораженная громомъ.
-- Пусть въ такомъ случаѣ буду я говорить за него, продолжалъ непреклонный голосъ,-- Дженни, идите со мной въ Индію: будьте моею сотрудницею и товарищемъ въ дѣлѣ благодати.
Небо, долина, холмы померкли въ моихъ глазахъ: мнѣ показалось, будто голосъ свыше изрекалъ надо мной свой грозный приговоръ.
-- О Сен-Джонъ, Сен-Джонъ! закричала я.-- Пощадите меня!
Но я обращалась къ человѣку, который, ревнуя о исполненіи своего долга, не зналъ ни милости, ни пощады, ни угрызеніи. Онъ продолжалъ:
-- Богъ и природа назначили вамъ быть женой миссіонера. За отсутствіемъ физическихъ совершенствъ, необходимыхъ для героинь большаго свѣта, вы съ избыткомъ надѣлены душевными дарами; самый организмъ вашъ созданъ для труда, но не для любви, вы можете и должны быть женою миссіонера: въ этомъ -- назначеніе и цѣль вашей жизни. Вамъ суждено быть моей женою, Дженни Эйръ, и я требую васъ къ себѣ не ради суетныхъ удовольствій чувствъ и грѣховныхъ наслажденій: вы должны быть сотрудницей человѣка, призваннаго на великія дѣла.
-- Но я не чувствую въ себѣ ни малѣйшаго призванія къ такимъ дѣламъ.
Разсчитывая заранѣе на возраженія этого рода, онъ ни мало не былъ оскорбленъ моимъ отвѣтомъ. Скрестивъ руки на груди, и вперивъ въ меня свой взоръ, онъ приготовился къ упорной и продолжительной борьбѣ, увѣренный напередъ, что побѣда, во-всякомъ-случаѣ, должна остаться на его сторонѣ.
-- Смиреніе, Дженни, великая добродѣтель, сказалъ онъ:-- и вы имѣете полное право говорить, что не считаете себя способною къ великому дѣлу. Да и кто способенъ къ нему въ истинномъ, безусловномъ смыслѣ слова? Гдѣ тотъ счастливый избранникъ, который, положа руку на сердце, могъ бы считать себя вполнѣ достойнымъ высокаго призванія? Дрянь и тряпка сталъ человѣкъ въ нынѣшнемъ вѣкѣ, и я съ своей стороны готовъ открыто признать себя ничтожной тварью; но это чувство глубокаго смиренія не мѣшаетъ мнѣ сознавать свое истинное призваніе. Пусть я прахъ и пепелъ; но тѣмъ не менѣе извѣстно мнѣ, что всемогущій промыслъ можетъ выбирать и слабыя орудія для совершенія своей неисповѣдимой воли. Думайте, Дженни, такъ же, какъ и я, если хотите, чтобъ грубая повязка тьмы спала съ вашего умственнаго взора.
-- Но я не понимаю миссіонерской жизни: я даже не задавала себѣ вопроса, въ чемъ состоятъ труды миссіонера.
-- Въ этомъ случаѣ, Дженни, несмотря на собственную немощь, я берусь помочь вамъ, и навести васъ на истинный путь. Мнѣ извѣстны ваши силы, и я знаю, какъ руководить васъ: слѣдуя моимъ правиламъ, вы пріучитесь мало-по-малу сознавать свою высокую цѣль, и потомъ можете даже обойдтись безъ моего руководства.
-- Но гдѣ жь мои способности для такого труднаго подвига? Я не чувствую въ себѣ ихъ, и ничто не шевелитъ моего сердца, когда вы говорите. Моя душа въ эту минуту подобна мрачной тюрьмѣ, куда, вмѣсто лучей свѣта, проникаетъ только страшное опасеніе быть убѣжденной вашими словами. О, еслибъ вы могли видѣть это!
-- Вижу и понимаю; но у меня готовъ отвѣтъ. Слушайте. Я наблюдалъ васъ почти съ первой нашей встрѣчи, и потомъ, десять мѣсяцевъ сряду вы были постояннымъ предметомъ моего изученія. Съ намѣреніемъ я подвергалъ васъ разнымъ испытаніямъ, и слѣдствіемъ ихъ было -- совершенное постиженіе вашей природы. Прежде всего я открылъ, что въ деревенской школѣ вы могли, съ величайшей аккуратностью, исполнять обязанности, противорѣчившія вашимъ наклонностямъ и привычкамъ: это значило, что тѣмъ ревностнѣе и успѣшнѣе вы можете трудиться на высокомъ поприщѣ, приспособленномъ къ вашимъ талантамъ. Услышавъ неожиданную вѣсть о своемъ огромномъ богатствѣ, вы не оторопѣли и не смутились духомъ: значитъ, блага міра сего не могутъ имѣть надъ вами сокрушающей власти. Рѣшительная готовность, съ какою вы, слѣдуя исключительно внушеніямъ собственнаго сердца, согласились раздѣлить свое законное наслѣдство на четыре равныя части, послужила для меня несомнѣннымъ доказательствомъ, что душа ваша способна къ великому подвигу самоотверженія въ пользу человѣчества. Наконецъ послѣдній опытъ, сдѣланный надъ вами, увѣнчалъ всѣ мои желанія. Изъ угожденія ко мнѣ, вы отказались отъ своихъ любимымъ занятій, и принялись за дѣло скучное, трудное, утомительное, способное испугать всякую слабую женщину: не обличаетъ ли это въ васъ характера твердаго, и той удивительной энергіи, которая требуется самой природой для приведенія въ исполненіе смѣлыхъ и многосложныхъ предпріятій? Вотъ вамъ окончательный результатъ моихъ наблюденій, Дженни: вы послушны, прилежны, безкорыстны, вѣрны, постоянны, мужественны, великодушны, и, словомъ, владѣете всѣми совершенствами, необходимыми для истинной героини на поприщѣ міра. Бросьте всякую недовѣрчивость къ себѣ, и вѣрьте безусловно моей опытности, которая есть плодъ глубокаго анализа человѣческой души. Какъ надзирательница индійскихъ школъ и наставница индійскихъ женщинъ, вы можете принести мнѣ неизмѣримую пользу.
Медленнымъ и вѣрнымъ шагомъ убѣжденіе прокрадывалось въ мою грудь, и послѣднія его слова уже начинали колебать мою рѣшимость. Въ-самомъ-дѣлѣ, почему не принять подъ свой надзоръ индійскія школы? На это, по всей вѣроятности, достанетъ моихъ силъ. Онъ ждалъ отвѣта. Мнѣ надлежало подумать, сообразить подробности этого неожиданнаго предпріятія, и я попросила отсрочки на четверть часа.
-- Очень-охотно даю вамъ этотъ срокъ: я не буду вамъ мѣшать.
Сказавъ это, онъ удалился отъ меня на нѣсколько шаговъ, и легъ на травѣ.
-- Нельзя не согласиться, думала я: -- что онъ совершенно правъ, когда считаетъ меня способною къ труду: я могу исполнить всѣ эти обязанности, если только буду жива. Нѣтъ, однакожь, никакого сомнѣнія въ томъ, что существованіе мое не можетъ долго продолжаться подъ вліяніемъ жгучихъ лучей индійскаго солнца. Что жъ за бъда? Сен-Джонъ не задумается надъ этимъ пунктомъ: какъ-скоро пробьетъ мои роковой часъ, онъ, съ чистою и спокойною совѣстью, можетъ предать землѣ мое тѣло, увѣренный, что смерть моя нисколько не нарушаетъ общаго закона природы. Обстоятельства мои теперь совершенно приведены въ извѣстность. Оставляя Англію, я должна буду разстаться съ любимою, но вмѣстѣ опустѣлою страной: мистера Рочестера нѣтъ здѣсь, да если бы и былъ -- какая мнѣ нужда? Тѣмъ необходимѣе можетъ-быть бѣжать дальше и дальше отъ лица его. Нѣтъ ничего нелѣпѣе мысли и надежды -- дожидаться въ его обстоятельствахъ какихъ-нибудь случайныхъ перемѣнъ, въ-слѣдствіе которыхъ было бы возможно мое соединеніе съ нимъ. Сен-Джонъ, конечно, правъ опять, когда говоритъ, что я должна искать другихъ интересовъ жизни, способныхъ замѣнить утраченныя надежды, и въ-самомъ-дѣлѣ, предлагаемое имъ занятіе не представляетъ ли самаго высшаго интереса, вполнѣ достойнаго великой души? Не способно ли оно наполнить эту пустоту, произведенную въ моей жизни разрывомъ сердечныхъ склонностей и уничтоженіемъ всѣхъ моихъ надеждъ? Да, я увѣрена, что въ этомъ случаѣ мнѣ можно дать себѣ утвердительный отвѣтъ -- и, однакожь, тѣмъ не менѣе трепетъ обнимаетъ всѣ мои члены. Что это значитъ? Увы! Отъѣздъ въ Индію неизбѣжно грозитъ мнѣ преждевременною смертью -- а я молода, здорова, и душная могила пугаетъ меня. Да и чѣмъ для меня будетъ наполненъ промежутокъ между Англіей и Индіей, между Индіей и могилой?.. Какъ чѣмъ? я это знаю очень-хорошо. Я должна буду удовлетворять всѣмъ требованіямъ Сен-Джона до истощенія послѣднихъ силъ, до послѣдней капли крови въ моихъ жилахъ. Если уже суждено мнѣ принести себя въ жертву -- у жертва будетъ принесена: я брошу на алтарь сожженія свои нравственныя и физическія силы, свое сердце и умъ. "Любить меня онъ не будетъ никогда -- это ясно какъ день; но онъ будетъ меня одобрять, поощрять, и -- увидитъ, что я превзошла даже самыя смѣлыя его ожиданія: я обнаружу передъ нимъ такую энергію, какой никогда онъ не видалъ, и такія силы, которыхъ онъ неспособенъ подозрѣвать во мнѣ. Да, я могу трудиться такъ же какъ и онъ, и притомъ трудиться безъ малѣйшаго ропота и сожалѣній.
Выходитъ, слѣдовательно, что мнѣ можно согласиться на его просьбу -- но не иначе какъ съ однимъ, весьма-важнымъ ограниченіемъ. Онъ хочетъ, чтобы я была его женою, хотя супружескаго сердца въ немъ не болѣе, какъ въ этомъ гигантскомъ утесѣ, подъ которымъ весенній потокъ катитъ свои пѣнистыя волны. Онъ готовъ хвалить меня и гордиться мною, какъ солдатъ своимъ оружіемъ, ни больше, ни меньше. Оставаясь дѣвицей, я никогда бы не огорчилась этимъ; но должна ли я идти съ нимъ подъ вѣнецъ, единственно для-того, чтобы привести въ исполненіе его холодные разсчеты? Могу ли я принять отъ него супружеское кольцо, подчиниться всѣмъ формамъ любви (онъ будетъ исполнясь ихъ аккуратно, въ этомъ я увѣрена), и знать въ то же время, что духъ его нисколько не участвуетъ въ нихъ? Могу ли я воображать и сознавать хладнокровно, что всякая ласка женѣ есть для него жертва, сдѣланная въ пользу извѣстнаго принципа? Нѣтъ, такое мученичество принимаетъ чудовищные размѣры, и безумно подчинять ему свою волю. Какъ сестра, я могу съ нимъ ѣхать на тотъ край Свѣта; но женой его мнѣ нельзя быть. Надобно ему сказать это.
Мистеръ Сен-Джонъ, какъ опрокинутый столбъ, продолжалъ лежать на травѣ, съ лицомъ, обращеннымъ ко мнѣ. Когда я взглянула на него, онъ всталъ и подошелъ ко мнѣ.
-- Я готова, ѣхать въ Индію, если при мнѣ останется моя свобода.
-- Отвѣтъ вашъ теменъ, сказалъ онъ:-- объяснитесь.
-- Мы были до-сихъ-поръ моимъ братомъ, я и -- вашею сестрой. Этихъ отношеній измѣнять не должно ни въ Индіи, ни въ Англіи: я не могу быть вашей женой.,
Онъ наморщилъ лобъ, и отрицательно кивнулъ головой.
-- Такія отношенія между нами существовать не могутъ, сказалъ онъ: -- если бы вы были моей родною сестрой -- я бы взялъ васъ, и не искалъ для себя жены; но при настоящихъ обстоятельствахъ, соединеніе наше должно принять характеръ супружескаго союза, или оно не можетъ состояться. Непреоборимыя препятствія возникаютъ сами-собой, какъ-скоро дѣло идетъ о всякомъ другомъ планѣ. Не-уже-ли вы этого не видите, Дженни? Можете подумать еще нѣсколько минутъ,
И онъ опять отошелъ въ сторону, увѣренный, безъ всякаго сомнѣнія, что я перемѣню свои образъ мыслей. Вдумываясь, однакожь, въ эту трудную задачу, я видѣла только то, что мы не любимъ и не можемъ любить другъ друга какъ мужъ и жена: слѣдовательно, нечего намъ думать о супружеской жизни.
-- Сен-Джонъ, сказала я, когда онъ поворотился въ мою сторону:-- мы должны навсегда оставаться братомъ и сестрою: другихъ отношеній между нами быть не можетъ.
-- Заблужденіе, предразсудокъ, вздоръ! отвѣчалъ онъ рѣшительнымъ и нѣсколько-сердитымъ тономъ.-- Вы сказали, что готовы ѣхать со мною въ Индію: -- помните хорошенько, вы сказали это.
-- Да, но съ извѣстнымъ ограниченіемъ.
-- Пусть такъ. Относительно главнѣйшаго к существеннаго пункта, то-есть, относительно отъѣзда изъ Англіи, съ цѣлью содѣйствовать моимъ трудамъ, вы не дѣлаете никакихъ возраженій. Уже рука ваша совсѣмъ готова ухватиться за плугъ, и не въ вашей натурѣ -- отказаться отъ задуманнаго предпріятія. Стало-быть вопросъ идетъ теперь только о томъ, какъ искуснѣе взяться за дѣло, чтобы получить въ немъ вѣрнѣйшій успѣхъ. Упрощая свои многосложные интересы, мысли, чувства и желанія, вы будете имѣть передъ собой только одну цѣль -- выполнить, съ достоинствомъ и силою, то высокое призваніе, которое вдругъ открылось передъ вашимъ умственнымъ взоромъ. Для всего этого нуженъ вамъ сотрудникъ, а не братъ -- связь этого рода слишкомѣслаба -- супругъ вамъ нуженъ. Я, въ свою-очередь, отнюдь не нуждаюсь въ какой-нибудь сестрѣ для успѣшнаго достиженія своихъ цѣлей: сестру могутъ взять отъ меня во всякое время. Жена мнѣ нужна, и въ ней только могу я найдти единственную сотрудницу, которую могу удержать въ своей безграничной власти, пока смерть не разлучитъ насъ.
Я задрожала при этихъ словахъ, и смертельный ужасъ переполнилъ мою душу.
-- Ищите себѣ другую сотрудницу, Сен-Джонъ, вполнѣ пригодную для вашихъ цѣлей.
-- Вполнѣ пригодную для моихъ цѣлей, то-есть, для моего высокаго призванія, хотите вы сказать. Я долженъ повторить вамъ еще, что слабая и ничтожная женщина, съ обыкновенными наклонностями и страстями, не можетъ быть сотрудницей миссіонера.
-- Я готова посвятить свои способности миссіонеру -- онѣ только и нужны для него; но для-чего стану я жертвовать ему собой? Это значило бы -- прибавить только шелуху къ ядру. въ ней онъ не имѣетъ нужды, и потому мнѣ позволительно удержать ее за собою.
-- Нѣтъ, непозволительно. Думаете ли вы, что Богъ будетъ доволенъ половиной жертвы? Вы, кажется, забываете, подъ чьими знаменами я долженъ сражаться во благо и на пользу человѣчества. Нѣтъ, вы должны пожертвовать всею душою и всѣмъ своимъ сердцемъ!
-- О, я охотно отдаю свое сердце Богу, но не вамъ, любезный мой кузенъ.
Не могу ручаться, точно ли не было признаковъ подавленнаго сарказма въ моемъ голосѣ, съ какимъ произнесла я эту сентенцію, и въ чувствѣ, сопровождавшемъ ее. До-сихъ-поръ я боялась Сен-Джона, потому-что не совсѣмъ понимала его, и благоговѣла передъ нимъ, потому, можетъ-быть, что не вполнѣ постигала его планы. Но теперь его характеръ больше и больше началъ выясняться въ моихъ глазахъ. Я увидѣла его слабую сторону и могла разглядѣть, подъ утонченной маской, истинныя черты его характера. Я понимала, что передо мной стоялъ человѣкъ прекрасный и умный, но способный заблуждаться такъ же какъ и я. Убѣдившись такимъ-образомъ въ его несовершенствахъ, я сдѣлалась смѣлѣе, и теперь уже мнѣ не страшно было оспоривать его доказательства и мнѣнія.
Между-тѣмъ онъ молчалъ послѣ и ослѣдней моей сентеиціи, и я скоро отважилась бросить смѣлый взглядъ на его лицо. Глаза его, обращенные на меня, выражали вмѣстѣ суровое изумленіе и пытливость. Казалось, онъ спрашивалъ самъ-себя: -- Не-уже-ли, въ-самомъ-дѣлѣ, она смѣется -- надо мной смѣется? Что бы это значило?"
-- Не забывайте, сказалъ онъ:-- что между нами идетъ рѣчь о предметѣ священномъ, гдѣ нѣтъ и не можетъ быть мѣста человѣческому легкомыслію. Охотно вѣрю, что вы не шутите, Дженни, когда говорите, что готовы пожертвовать споимъ сердцемъ Богу: только это мнѣ и нужно. Постоянное возвышеніе въ силахъ души и постепенное приближеніе къ духовному владычеству истины и блага на землѣ будетъ для васъ неизреченнымъ наслажденіемъ и высокою наградой. И чѣмъ, въ-самомъ-дѣлѣу не можетъ человѣкъ пожертвовать для такой награды? Поразмысливъ основательнѣе, вы неизбѣжно должны будете увидѣть, какой полетъ будетъ приданъ общимъ нашимъ силамъ посредствомъ физическаго и умственнаго нашего соединенія въ супружеской жизни: одна только эта связь можетъ придать характеръ постояннаго стремленія -- общимъ нашимъ предпріятіямъ. Если вы постараетесь одержать верхъ надъ пошлыми затрудненіями со стороны чувства и своими личными наклонностями, я не сомнѣваюсь, вы немедленно и безъ всякихъ отговорокъ приступите къ предлагаемому союзу.
-- Не-ужь-то!
И проговоривъ этотъ лаконическій отвѣтъ, я еще разъ взглянула на его черты, прекрасныя въ ихъ гармонической совокупности, но дико-страшныя въ ихъ суровомъ и невозмутимомъ покоѣ; взглянула на его чело, повелительное, но не открытое; на его глаза, свѣтлые, проницательные, глубокомысленные, но лишенные въ то же время всякаго нѣжнаго чувства. Не-ужь-то быть мнѣ его женой? О, нѣтъ, никогда, никогда! Какъ помощница его, товарищъ и сотрудница, я готова летѣть съ нимъ за моря, работать съ нимъ до истощенія силъ подъ жгучимъ вліяніемъ восточнаго солнца и дикихъ пустынь Азіи; готова удивляться ему, соревновать его трудамъ, самоотверженію, переносить спокойно его самовластіе и капризы, улыбаться надъ его безмѣрнымъ честолюбіемъ и прощать ему всѣ слабости. Нѣтъ сомнѣнія, трудно мнѣ будетъ сносить это иго; но, по-крайней-мѣрѣ, я буду знать, что душа и сердце все-еще неотъемлемо принадлежатъ мнѣ одной. Въ часы уединенія и скорби я буду имѣть право обращаться, повременамъ, къ себѣ-самой, и вести бесѣду съ собственными чувствами. Въ душѣ моей еще останется убѣжище, недоступное для него; останутся свѣжія чувства, которыхъ не изсушитъ его непреклонная суровость. Но быть его женой, всегда съ нимъ и подлѣ него, отказаться отъ своей личности и потерять всякое право на самостоятельный образъ мыслей, сгарать внутреннимъ огнемъ тайныхъ стремленій я желаній, и при всемъ томъ, не смѣть жаловаться на свое мученичество -- нѣтъ, нѣтъ, это нестерпимо!
-- Сен-Джонъ! воскликнула я, когда всѣ эти мысли перекипѣли въ моей головѣ.
-- Что скажете? отвѣчалъ онъ съ ледяного холодностью.
-- Мнѣ надобно повторить сдѣланное предложеніе: я охотно соглашаюсь ѣхать съ вами въ качествѣ помощницы, но не жены миссіонера? я не могу за васъ выйдти.
-- Вы должны сдѣлаться неотъемлемою частью моей собственной природы, отвѣчалъ онъ, или -- нашъ договоръ прекращается. Могу ли я, мужчина, которому еще нѣтъ тридцати лѣтъ, взять съ собою въ Индію дѣвушку девятнадцати лѣтъ, не имѣя намѣренія вступить съ нею въ законное супружество? Какимъ образомъ, не обвѣнчанные, не соединенные неразрывными узами, мы будемъ бродить по пустынямъ, или жить вмѣстѣ между дикими племенами?
-- Очень-просто: вы будете моимъ братомъ, я -- вашей сестрой, точь-въ-точь какъ теперь. Или, пожалуй, можете себѣ вообразить, что я мужчина, и притомъ, такой же пасторъ какъ вы.
-- Но всѣмъ извѣстно, что вы не сестра мнѣ, и я не могу рекомендовать васъ какъ дѣвицу: Это значило бы навлекать обидныя подозрѣнія на себя и на васъ. Къ-тому же, несмотря на энергію мужчины, въ груди вашей бьется женское сердце и... вы понимаете, что нельзя вамъ быть всегда съ молодымъ мужчиной.
-- О, это вздоръ, можете быть въ этомъ совершенно увѣрены! воскликнула я съ презрительнымъ негодованіемъ.-- Мое женское сердце бьется не для васъ, и ваше присутствіе не волнуетъ моей крови. Я могу быть съ вами откровенна какъ солдатъ, вѣрна и постоянна какъ добрый товарищъ, почтительна и покорна какъ подчиненный своему начальнику; но -- ничего больше. Не бойтесь!
-- Вотъ что мнѣ нужно, и чего я добиваюсь, проговорилъ онъ, какъ-будто обращаясь къ самому-себѣ:-- и, однакожь, есть препятствія на этомъ пути: надобно покончить съ ними, во что бы ни стало. Дженни, вы не будете раскаяваться, какъ-скоро сдѣлаетесь моей женою: за это могу я поручиться. Вы непремѣнно должны выйдти за меня: другихъ средствъ нѣтъ и быть не можетъ для общей нашей цѣли. Любовь, которая послѣдуетъ за этимъ бракомъ, будетъ весьма-скромна и удовлетворительна даже съ вашей точки зрѣнія.
-- Я презираю ваши понятія о любви, милостивый государь! воскликнула я съ величайшимъ негодованіемъ, быстро вскочивъ съ своего мѣста, и выпрямившись передъ нимъ, во весь ростъ.-- Я презираю фальшивое, низкое чувство, которое вы предлагаете: да, Сен-Джонъ, я презираю и васъ-самихъ въ эту минуту.
Онъ бросилъ на меня пристальный взглядъ, и закусалъ нижнюю губу. Былъ ли он ъ разсерженъ, изумленъ, взбѣшонъ, угадать я не могла: его физіономія ничего не выражала.
-- Этого я никакъ не ожидалъ услышать отъ васъ, сказалъ онъ наконецъ:-- чѣмъ я могъ заслужить ваше презрѣніе, Дженни?
Его ласковый тонъ и невозмутимое спокойствіе обезоружили меня. Я раскаялась.
-- Простите меня, Сен-Джонъ: вы-сами отчасти виноваты въ моей безразсудной вспышкѣ. Намъ никакъ не слѣдуетъ разсуждать съ вами о предметѣ, гдѣ мнѣнія наши всегда будутъ противоречить одно другому. Пусть это обстоятельство образумитъ васъ, Сен-Джонъ. Видите ли: если ужь самое имя любви служитъ между нами яблокомъ раздора -- что станемъ мы дѣлать, если измѣненныя отношенія потребуютъ отъ насъ примѣненія къ дѣлу нашихъ понятій? Какими глазами станемъ мы смотрѣть другъ на друга? Полноте, любезный братецъ: оставьте и забудьте свой супружескій планъ.
-- Не оставлю и не забуду: это планъ, давно взлелѣянный въ моей душѣ, и только онъ одинъ можетъ безопасно привести меня къ высокой цѣли; но теперь я дѣйствительно не намѣренъ больше разсуждать съ вами объ этомъ предметѣ. Завтра поутру я ѣду въ Кембриджъ, проститься съ своими университетскими товарищами и друзьями. Мое отсутствіе будетъ продолжаться около двухъ недѣль: воспользуйтесь этимъ временемъ, обдумайде мое предложеніе, и не забывайте при этомъ случаѣ, что, сопротивляясь мнѣ, вы противитесь самому Богу. Передъ вашими глазами открывается высокая, благородная карьера: вы можете на нее вступить не иначе какъ моей женою. Отказавшись отъ моего предложенія, вы должны будете обречь себя на пустую, пошлую и безцвѣтную жизнь. Берегитесь, чтобъ современемъ не включили васъ въ число невѣрующихъ, и признанныхъ недостойными стоять одесную праведнаго Судіи!
Этимъ кончилась грозная рѣчь миссіонера. Отворотившись отъ меня, онъ еще разъ взглянулъ на водопадъ и на высокій холмъ; но теперь всѣ чувства замкнулись въ его груди, и онъ уже не хотѣлъ сообщать ихъ своей недостойной слушательницѣ. При возвращеніи домой, онъ молчалъ во него дорогу, но я легко могла читать его тайныя мысли. Нѣтъ сомнѣнія, онъ былъ огорченъ и раздосадованъ неожиданнымъ сопротивленіемъ, и холодный умъ его уже произнесъ надо мной свой неумолимый приговоръ. Давая мнѣ время для размышленія и раскаянія, онъ поступалъ уже не какъ сострадательный человѣкъ, но какъ пасторъ, обязанный своимъ званіемъ употреблять всѣ возможныя мѣры для спасенія своихъ заблуждшихъ чадъ.
Прощаясь: въ эту ночь съ своими сестрами, онъ счелъ за нужное не обратить на меня никакого вниманія. Мери и Діана, какъ всегда, удостоились получить отъ него братскій поцалуй; но мнѣ теперь онъ даже не протянулъ своей руки. Эта убійственная холодность поразила меня до-того, что изъ глазъ моихъ невольно выступили слезы: все же былъ онъ братъ мой, и я любила его какъ сестра!
-- Я вижу, вы поссорились съ Сен-Джономъ въ-продолженіе нынѣшней прогулки, сказала Діана:-- ступай къ нему, Дженни: онъ стоитъ въ сѣняхъ и, вѣроятно, ждетъ тебя.
Оставляя въ-сторону всякую гордость, я побѣжала за нимъ, и дѣйствительно нашла его въ сѣняхъ на лѣстничной ступени.
-- Спокойной ночи вамъ, Сен-Джонъ! сказала я.
-- Спокойной ночи! повторилъ онъ холоднымъ тономъ.
-- Прощайте, Сен-Джонъ!
-- Прощайте!
-- Что жь вы не даете мнѣ вашей руки? прибавила я.
Нехотя протянулъ онъ свою руку, и слегка притронулся до моихъ пальцевъ. Ясно, что онъ глубоко огорчился событіемъ нынѣшняго дня: ни ласковая предупредительность, ни слезы не могли имѣть успокоительнаго вліянія на его сердце. О счастливомъ примиреніи нечего было и думать: ни улыбки на устахъ, ни великодушнаго слова! Но какъ практическій философъ, былъ онъ снисходителенъ и терпѣливъ: отвѣчая на мою просьбу о прощеніи, онъ сказалъ, что не имѣетъ обыкновенія таить и лелѣять обиды въ своемъ сердцѣ, и что онъ обязанъ прощать даже своихъ враговъ.
Съ этимъ отвѣтомъ Сен-Джонъ оставилъ меня. Ужь было бы гораздо лучше и сноснѣе, еслибъ онъ просто оттолкнулъ меня.