Ферденская усадьба представляла довольно-древнее зданіе, умѣренной величины, безъ всякихъ архитектурныхъ притязаній. Оно было погребено въ лѣсу. Я часто о немъ слыхала отъ мистера Рочестера, ѣздившаго туда по-временамъ для переговоровъ съ нѣкоторыми изъ своихъ фермеровъ. Покойный его отецъ купилъ это мѣстечко единственно оттого, что тутъ представлялись значительныя удобства для охоты. Домъ разсчитывалъ онъ отдавать внаймы; но разсчетъ оказался ошибочнымъ, потому-что всѣ избѣгали этой нездоровой почвы. Такимъ-образомъ Ферденъ оставался необитаемымъ, и во всемъ домѣ были меблированы двѣ-три комнаты на-случай пріѣзда самаго помѣщика въ охотничье время.
Сюда-то пріѣхала я, еще за-свѣтло, въ мокрый и холодный вечеръ, когда все небо было покрыто тучами. Послѣднюю милю я прошла пѣшкомъ, отпустивъ ямщика, получившаго, въ-слѣдствіе даннаго обѣщанія, тройную плату. Никакихъ предметовъ нельзя было разглядѣть даже въ небольшомъ разстояніи отъ усадьбы: такъ былъ густъ и теменъ лѣсъ, окружавшій зданія, заключенныя въ немъ. Желѣзныя ворота между гранитными столбами показывали мнѣ куда идти; но пройдя ихъ, я вдругъ очутилась въ сумракѣ огромныхъ строевыхъ деревьевъ, и едва могла различить травянистую тропинку подъ развѣсистыми арками дубовъ. Продолжая идти впередъ, я надѣялась скоро достигнуть жилья; но тропинка тянулась дальше и дальше, извиваясь въ разныя стороны: не было ни малѣйшихъ слѣдовъ двора и жилыхъ покоевъ.
Мнѣ показалось, что я взяла неправильное направленіе, и совсѣмъ потеряла дорогу. Естественная темнота сумерекъ и лѣсной мракъ окружали меня. Я отъискивала дорогу, но напрасно: переплетенныя вѣтви, стволы, густые листья -- ничего больше не встрѣчалъ мой напряженный взоръ.
Я пошла на-удачу, и скоро, къ великому утѣшенію, замѣтила, что деревья начали рѣдѣть. Еще нѣсколько шаговъ -- и я увидѣла перила, а за ними домъ, едва различимый отъ деревьевъ: такъ были зелены его ветхія стѣны! Войдя въ калитку, я очутилась среди загороженнаго пространства, обсаженнаго деревьями, представлявшими, въ своемъ расположеніи, правильный амфитеатръ. Не было здѣсь ни цвѣтовъ, ни грядъ, и только широкая аллея, усыпанная щебнемъ, вела черезъ лужайку къ самому дому. Его рѣшетчатыя окна были узки и малы: передняя дверь также узка, и маленькая лѣстница была передъ ней. Все тутъ имѣло унылый, пустынный и печальный видъ: дождевыя капли, упадавшія на листья и на кровлю дома, были единственнымъ звукомъ, доходившимъ до моего слуха.
"Живетъ ли тутъ какая-нибудь живая душа?"
Да, живетъ. Я услышала шорохъ, произведенный движущимся существомъ. Узкая дверь отворилась, и выпустила на крыльцо какую-то фигуру.
Фигура подвигалась медленно и нерѣшительнымъ шагомъ: то былъ мужчина средняго роста съ открытой головой. Остановившись на лѣстничной ступени, онъ протянулъ впередъ свою руку, какъ-будто желая удостовѣриться, идетъ ли дождь. Несмотря на сумракъ приближающейся ночи, я угадала его: то былъ не кто иной, какъ самъ Эдуардъ Ферфаксъ Рочестеръ.
Я пріостановилась, затаила дыханіе въ своей груди и, невидимая больше для его орлиныхъ очей, рѣшилась наблюдать его. То была внезапная и оригинальная встрѣча, гдѣ восторгъ свиданія ограничивался и стѣснялся болѣзненной тоской. Мнѣ было нетрудно удержать отъ восклицанія свои голосъ.
Контуръ его лица, такъ же какъ и прежде, выражалъ силу и крѣпость; станъ его былъ прямъ, походка тверда, волосы еще черны какъ у ворона, самыя черты не измѣнились и не впали: никакая горесть не могла раздавить этой богатырской силы въ-продолженіе цѣлаго года! Тѣмъ не менѣе, физіономія его, въ общей совокупности, значительно измѣнилась: на ней были очевидные слѣды горькихъ и, отчаянныхъ думъ, и это могло напомнить дикаго звѣря, неукротимаго даже въ своей тѣсной клѣткѣ. Это былъ Самсонъ, лишенный зрѣнія, но еще сильный опрокинуть цѣлое зданіе своей могучей рукой.
Что жь? Испугалась ли я теперь этого слѣпаго героя? Нѣтъ, читатель, ты мало знаешь меня, если намѣренъ дать утвердительный отвѣтъ. Моя грусть растворилась отрадной надеждой, что скоро буду я имѣть удовольствіе напечатлѣть поцалуй на этомъ угрюмомъ челѣ, и на этихъ бровяхъ, прикрывавшихъ теперь пустыя орбиты вмѣсто глазъ. Однакожъ, надо подождать.
Мистеръ Рочестеръ сошелъ еще съ одной ступени, и ощупью подвигался впередъ къ зеленой лужайкѣ. Куда дѣвались теперь его смѣлые, твердые и быстрые шаги? Онъ остановился, какъ-будто не зналъ, въ какую сторону направить сбой путь, поднялъ руку и открылъ свои вѣки, какъ-будто дѣлая болѣзненныя, но безполезныя усилія разсмотрѣть деревья и высокое небо. Ясно, что вездѣ и все было для него непроницаемою тьмой. Онъ протянулъ правую руку (лѣвая скрывалась за пазухой), желая повидимому получить, посредствомъ осязанія, какую-нибудь идею объ окружающихъ предметахъ; но ничего не встрѣтилъ онъ передъ собой, потому-что деревья отстояли еще на нѣсколько шаговъ. Скрестивъ руки, онъ стоялъ спокойно и безмолвно, поливаемый крупными каплями дождя. Въ эту минуту подошелъ къ нему Джонъ.
-- Не хотите ли, сэръ, подать мнѣ руку? сказалъ онъ.-- Дождь усиливается все больше и больше: не лучше ли воротиться вамъ домой?
-- Оставь меня! былъ отвѣтъ.
Джонъ удалился, не сдѣлавъ больше никакихъ возраженій, и не замѣтивъ меня. Теперь мистеръ Рочестеръ попробовалъ идти впередъ по лужайкѣ, минуя деревья: напрасно! Шаги его перепутывались, ноги подгибались. Онъ пошелъ назадъ, поднялся на крыльцо, вошелъ и затворилъ дверь.
Теперь въ свою очередь я взошла на крыльцо, и постучалась. Жена Джона отворила дверь.
-- Здравствуй, Марья! сказала я.
Она отскочила назадъ, какъ-будто передъ ней явился выходецъ съ того свѣта. Я успокоила ее.
-- Вы, ли это, миссъ, явились къ намъ въ такой поздній часъ? спросила она.
Я отвѣчала пожатіемъ ея руки, и послѣдовала за ней въ кухню, гдѣ мужъ ея сидѣлъ теперь подлѣ затопленной печи. Въ короткихъ словахъ я объяснила имъ, что мнѣ извѣстны всѣ происшествія въ Торнфильдѣ, и что я пріѣхала нарочно повидаться съ мистеромъ Рочестеромъ. Я попросила Джона сходить къ шоссейной заставѣ, откуда я отпустила своего кучера, и взять мою шкатулку, оставленную тамъ. Затѣмъ, скинувъ шляпку и шаль; я спросила Марью, можно ли мнѣ переночевать на Ферденской усадьбѣ. Оказалось, что можно, хотя и не безъ нѣкоторыхъ затрудненій относительно мебели и спальнаго бѣлья. Въ эту минуту раздался звонокъ изъ гостиной.
-- Когда ты войдешь, сказала я:-- доложи мистеру Рочестеру, что съ нимъ желаетъ переговорить какая-то дама: имени моего не называй.
-- Едва-ли захочетъ онъ васъ видѣть, отвѣчала Марья: -- онъ заранѣе приказалъ отказывать всѣмъ.
-- Нѣтъ нужды: всё-таки не называй меня.
Черезъ нѣсколько минутъ, Марья воротилась и сказала:
-- Онъ проситъ васъ назвать свою фамилію, и объяснить, что вамъ нужно.
Потомъ она зажгла двѣ стеариновыя свѣчи, налила стаканъ воды, и поставила на подносъ.
-- Развѣ онъ за этимъ звонилъ? спросила я.
-- Да. Мистеръ Рочестеръ неизмѣнно требуетъ, чтобы вечеромъ горѣли у него свѣчи, хотя онъ ничего не видитъ.
-- Дай сюда подносъ: я хочу нести сама.
И я пошла въ гостиную, куда мнѣ Марья отворила дверь. Подносъ дрожалъ въ моихъ рукахъ, вода плескалась изъ стакана, сердце мое билось сильнѣе и сильнѣе. Марья оставила меня одну.
Комната имѣла печальный и пасмурный видъ. Огонь небрежно горѣлъ въ каминѣ, и еще небрежнѣе стояла мебель по угламъ и вдоль стѣнъ. Подлѣ рѣшотки, облокотившись головою на старомодную каминную полку, сидѣлъ слѣпой жилецъ этой комнаты. Старикъ Лоцманъ, свернувшись въ клубокъ, лежалъ въ сторонѣ, поодаль отъ ногъ своего хозяина, какъ-будто опасаясь, чтобъ онъ не наступилъ на него. При входѣ моемъ, Лоцманъ поднялъ голову, насторожилъ уши, вскочилъ, залаялъ, подбѣжалъ ко мнѣ, и чуть не выбилъ подносъ изъ моихъ рукъ. Я поспѣшила поставить его на столъ, погладила вѣрную собаку, и сказала тихонько: "лежать!" Мистеръ Рочестеръ машинально поворотилъ голову, какъ-будто желая видѣть, отчего произошло это движеніе; но ничего не увидѣлъ, отворотился и вздохнулъ.
-- Дай мнѣ воды, Марья, сказалъ онъ.
Я подошла къ нему съ пролитымъ стаканомъ въ рукахъ. Лоцманъ слѣдовалъ за мной, выражая энергическими прыжками свой восторгъ.
-- Да что тутъ такое? съ нетерпѣніемъ спросилъ мистеръ Рочестеръ.
-- Лежать, Лоцманъ! сказала я опять.
Принимая стаканъ изъ моихъ рукъ, слѣпецъ, казалось, вслушивался внимательно въ мой голосъ.
-- Ты ли это, Марья? спросилъ онъ.
-- Марья въ кухнѣ.
Живо и быстро протянулъ онъ свою руку впередъ; но не осязалъ ничего въ пустомъ пространствѣ: я стояла въ-сторонѣ.
-- Кто жь это? кто это? закричалъ онъ, дѣлая отчаянныя, но безполезныя усилія разглядѣть говорящій предметъ.-- Отвѣчайте мнѣ! повторилъ онъ громко повелительнымъ тономъ.
-- Не угодно ли вамъ еще воды, милостивый государь. Стаканъ былъ неполонъ: я половину расплескала.
-- Да кто жь это? Чей это голосъ?
-- Лоцманъ знаетъ меня, Джонъ и Мери тоже знаютъ, что я здѣсь: я пріѣхала сегодня вечеромъ.
-- Великій Боже! воскликнулъ онъ.-- Какой странный обманъ чувствъ! Какое помѣшательство въ моемъ умѣ!
-- Нѣтъ, сэръ, чувства не обманываютъ васъ, и мысль свѣтла въ вашемъ умѣ.
-- Гдѣ же говорящая особа? Не-уже-ли здѣсь только голосъ ея? О, я не могу видѣть; но я долженъ осязать, или сердце перестанетъ биться въ моей груди. Кто бы вы ни были, подойдите сюда ближе и дайте прикоснуться къ вамъ.
И онъ продолжалъ ловить невидимый предметъ. Наконецъ я подошла, и взяла его руку обѣими своими руками.
-- О, да, это ея пальцы! воскликнулъ онъ: -- ея тоненькіе, миньятюрные пальчики! Стало-быть тутъ должно быть еще что-нибудь.,
Высвободивъ свою руку, онъ принялся ощупывать мою голову и плеча.
-- Это ли, Дженни? Она ли это? Да, это ея фигура.
-- И ея голосъ, добавила я.-- Вся она тутъ съ своимъ сердцемъ и душою. Благослови васъ Богъ, сэръ! я рада, что опять васъ вижу.
-- Дженни Эйръ! Дженни Эйръ! Вотъ все, что онъ могъ сказать.
-- Да, я Дженни Эйръ, ваша Дженни! Я отъискала васъ, наконецъ, и воротилась къ вамъ.
-- О, правда ли это? Жива ли ты, Дженни?
-- Да, сэръ, я жива, здорова, и вся къ вашимъ услугамъ.
-- Конечно, это ея голосъ и ея руки; но послѣ всѣхъ этихъ бѣдъ, я не могу обольщать себя несбыточной надеждой. Все это мечта, сонъ, такой же, что грезился маѣ прошлой ночью, когда еще разъ я цаловалъ и прижималъ ее къ своему сердцу. Я вѣрилъ тогда, что она любитъ и не оставитъ меня.
-- Съ этого дня, сэръ, я никогда васъ не оставлю.
-- Вотъ всегда такъ говоритъ она во снѣ, но я просыпаюсь, ощупываю пустое пространство, и никого не нахожу подлѣ себя. Такъ проходитъ моя жизнь, счастливая во снѣ, бѣдственная и жалкая на-яву. Душа томится неутолимою жаждой, и тщетно изнуренное сердце ищетъ отрады. Сладкій, очаровательный призракъ! ускользнешь ты опять отъ меня, какъ-скоро пробужденныя чувства мои обратятся къ дѣйствительному міру; но по-крайней-мѣрѣ еще разъ поцалуй меня передъ своимъ уходомъ.
Я прижала свои губы къ его пылающему челу. Казалось, онъ вдругъ пробудилъ себя отъ мрачныхъ думъ: убѣжденіе въ дѣйствительности поразило его.
-- Такъ это не мечта? Моя Дженни точно воротилась ко мнѣ?
-- Да.
-- И ты не умерла гдѣ-нибудь на днѣ глубокой рѣки? И ты не бродишь гдѣ-нибудь безпріютной странницей въ незнакомой сторонѣ?
-- Нѣтъ, сэръ, я теперь независима.
-- Независима! Что это значитъ, Дженни?
-- Мой дядя въ Мадерѣ умеръ, и оставилъ мнѣ пять тысячь фунтовъ.
-- Вотъ это отзывается дѣломъ практическимъ, существеннымъ! воскликнулъ онъ.-- Объ этомъ никогда не грезилось мнѣ. Къ-тому же голосъ ея исполненъ теперь одушевленія и жизни: во снѣ такъ она не говорила. Что жь, Дженни? Ты теперь женщина независимая, богатая?
-- Да, сэръ. Если вы не позволите мнѣ жить вмѣстѣ съ вами, я выстрою свой собственный домикъ подлѣ вашей усадьбы, и буду васъ просить къ себѣ въ гости по-вечерамъ.
-- Но если ты богата, Дженни, у тебя должны быть родственники и друзья, которые не захотятъ, конечно, чтобъ ты проводила жизнь въ обществѣ слѣпаго калѣки.
-- Вы уже знаете, сэръ, что я независима: это значитъ, что я могу располагать собою, какъ мнѣ вздумается.
-- И не-уже-ли ты захочешь остаться со мною?
-- Непремѣнно, если позволите. Я буду вашей сосѣдкой, нянькой, ключницей. Вы теперь ведете совершенно уединенную жизнь: я буду вашей собесѣдницей и товарищемъ; стану для васъ читать, гулять съ вами, сидѣть подлѣ васъ, смотрѣть за вами, словомъ: я хочу быть вашими глазами и руками. Зачѣмъ вы такъ призадумались, мистеръ Рочестеръ? Будьте увѣрены, что я не оставлю васъ, пока жива.
Онъ не отвѣчалъ. Печальныя думы и сомнѣнія, казалось, пробѣгали по его челу; онъ вздыхалъ, хотѣлъ повидимому говорить, но снова закрывалъ свои уста. Это начинало меня тревожить. Можетъ-быть я слишкомъ поторопилась своими предложеніями, и переступила за предѣлы приличій; можетъ-быть онъ, такъ же какъ Сен-Джонъ, считаетъ безразсуднымъ мое поведеніе. Мнѣ и въ голову не пришло спросить себя напередъ, еще хочетъ ли онъ быть моимъ мужемъ. Конечно, пора бы ему сдѣлать предложеніе и съ своей стороны, а между-тѣмъ онъ, кажется, не намѣренъ дѣлать никакихъ намековъ въ этомъ родѣ. Что, если я своей опрометчивостью испортила все дѣло? Право, я поступила какъ дура: радость свела меня съ-ума.
-- Нѣтъ, Дженни, нѣтъ, не уходи отъ меня. Я слышалъ твой голосъ, прикасался къ тебѣ, чувствовалъ твое присутствіе и внималъ твоимъ утѣшеніямъ: я не могу теперь отказаться отъ этихъ радостей. Да, Дженни, ты должна остаться со мною. Пусть надо мной смѣются, называютъ меня дуракомъ, нелѣпымъ эгоистомъ, я не намѣренъ обращать вниманія на эти толки. Моя душа требуетъ тебя безусловно, и требованіе ея должно быть удовлетворено, или, я совсѣмъ погибъ.
-- Я непремѣнно останусь съ вами, сэръ, вы ужь слышали это.
-- Да; но надобно напередъ удостовѣриться, что ты подъ этнаіѣ разумѣешь: можетъ-быть мы расходимся въ значеніи этихъ словъ. Можетъ-быть въ-самомъ-дѣлѣ ты хочешь оставаться при мнѣ нянькой, и смотрѣть за мной, какъ за маленькимъ ребенкомъ -- у тебя сердце благородное и великодушное: изъ состраданія къ друзьямъ ты готова, пожалуй, на всякія жертвы. Ну, этого, разумѣется, для меня довольно, слишкомъ-довольно, только надобно уяснить еще одинъ пунктъ... Думать надобно, что я долженъ въ-отношеніи къ тебѣ питать отеческія чувства: такъ, что ли? Объяснись откровенно, Дженни!
-- Это совершенно зависитъ отъ васъ, сэръ: питайте ко мнѣ какія-угодно чувства. Для меня будетъ довольно, если вы позволите мнѣ быть всегда при васъ.
-- Но вѣдь тебѣ нельзя навсегда остаться моей нянькой, Дженни: ты молода, и должна будешь выйдти замужъ.
-- Нѣтъ, сэръ, я не думаю о замужствѣ.
-- Этого быть не можетъ, Дженни. О, еслибъ прежнія силы, и еслибъ я не былъ такимъ жалкимъ калѣкой!..
Онъ задумался опять. Я, напротивъ, ободрилась и повеселѣла: послѣднія слова объяснили мнѣ сущность безпокойствъ и затрудненій мистера Рочестера. Такія затрудненія были совершенно неосновательны въ моихъ глазахъ, и отъ меня зависѣло ихъ уничтожить. Я начала разговоръ веселымъ и одушевленнымъ тономъ:
-- Пора, наконецъ, кому-нибудь васъ очеловѣчить, мистеръ Рочестеръ, и придать вамъ джентльменскій видъ, сказала я, разглаживая его густые и всклоченные волосы,-- Вы смотрите теперь настоящимъ звѣремъ въ родѣ заморскаго медвѣдя: надобно удостовѣриться, какъ велики когти на вашихъ лапахъ.
-- Одной лапы ты вовсе не доищешься у меня, Дженни: здѣсь вотъ нѣтъ ни кисти, ни ногтей, сказалъ онъ, вынимая изъ-за пазухи свою изуродованную руку.-- Это вѣдь культя, Дженни. Ужасный видъ: не-правда-ли?
-- Да, сэръ, жаль это видѣть: ваши глаза и шрамъ на лбу внушаютъ къ вамъ невольное состраданіе. Тѣмъ больше я буду любить васъ.
-- Я, напротивъ, думалъ, Дженни, что тебѣ гадко будетъ смотрѣть на мое изуродованное лицо.
-- Право? Ну, такъ не говорите мнѣ этого впередъ, иначе я должна буду вообразить, что вы разучились думать. Теперь мнѣ надобно васъ оставить на минуту, чтобъ поправить огонь въ каминѣ. Вы видите огонь?
-- Да, пламя представляется моему правому глазу въ видѣ красноватаго тумана.
-- Видите ли вы свѣчи?
-- Очень-тускло.
-- Можете ли вы видѣть меня?
-- Нѣтъ, мой ангелъ. Хорошо и то, что я могу слышать твой голосъ.
-- Въ которомъ часу вы ужинаете?
-- Я никогда не ужинаю.
-- Но сегодня вы должны кушать вмѣстѣ со мною: я очень-голодна.
Призвавъ Марью, я привела въ порядокъ мебель, сообщила комнатѣ праздничный видъ, и приготовила комфортабельный ужинъ. Лоцманъ съ видимымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на всѣ эти распоряженія, и не разъ изъявлялъ одобреніе своимъ хвостомъ. Я воодушевилась, повеселѣла, и языкъ мой не умолкалъ ни за ужиномъ, ни послѣ, въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ. Всякое принужденіе было забыто, и я вела себя какъ дома, зная очень-хорошо, что мистеръ Рочестеръ будетъ мною доволенъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, всѣ мои слова доставляли ему величайшее удовольствіе, и онъ, въ свою очередь, позабылъ угрюмость. Веселая улыбка заиграла на лицѣ счастливаго слѣпца, лучъ радости озарилъ его чело: черты лица его выровнялись и смягчились.
Послѣ ужина, мистеръ Рочестеръ принялся разспрашивать, гдѣ я была, что дѣлала и какъ отъискала его; но было уже довольно-поздно, и я отдѣлывалась лаконическими отвѣтами, оставляя всякія подробности до другаго раза. Притомъ я не рѣшалась въ этотъ вечеръ открывать для него новый источникъ волненій. Единственною моего цѣлью было развеселитъ его, и онъ повеселѣлъ, хотя по-временамъ припадокъ грусти тяготилъ его. Какъ-скоро я переставала говорить, онъ становился безпокойнымъ, прикасался ко мнѣ и произносилъ мое имя,
-- Точно ли ты человѣкъ, Дженни? Увѣрена ли ты въ этомъ?
-- Совершенно, мистеръ Рочестеръ.
-- Да можетъ-быть ты умерла и воротилась съ того свѣта?
-- Привидѣнія не шутятъ, не смѣются, не ѣдятъ.
-- Какъ же ты вдругъ очутилась здѣсь въ этотъ темный и ненастный вечеръ? Я протянулъ руку, чтобъ взять у служанки стаканъ воды, и вмѣсто служанки, ты-сама явилась передо мной; я предложилъ вопросъ, ожидая услышать отвѣтъ изъ устъ Марьи, и между -- тѣмъ твой собственный голосъ достигъ до моихъ ушей. Какъ все это вышло?
-- Очень-просто: я взяла подносъ у Марьи и пришла сюда.
-- Есть какое-то очарованіе въ самомъ времени, которое я провожу съ тобой. О, еслибъ ты знала, еслибъ могла ты вообразить, какую мрачную, печальную, отчаянную жизнь влачилъ я въ эти длинные-предлинные мѣсяцы! Ничего я не дѣлалъ, ничего не ожидалъ; день былъ для меня ночью, ночь превращалась въ день; я чувствовалъ холодъ, когда забывали разводить огонь въ каминѣ, чувствовалъ голодъ, когда забывалъ ѣсть. Безпрерывная тоска мучила меня ежеминутно, и все это время душа моя стремилась къ тебѣ, Дженни, и твоего возвращенія желалъ я гораздо-больше, чѣмъ своего потеряннаго зрѣнія. Какъ же это могло случиться, что ты теперь со мною, и что даже говоришь ты, будто любишь меня? Почему я знаю, что ты не уйдешь опять отъ меня? Завтра я проснусь, буду искать тебя, и не найду!
Какой-нибудь пошлый практическій отвѣть, чуждый психологическихъ отвлеченностей, могъ, думала я, служить для него самымъ лучшимъ успокоительнымъ средствомъ при этомъ тревожномъ состояніи духа. Я приложила пальцы къ его бровямъ и замѣтила, что онѣ обгорѣли.
-- Я постараюсь, мистеръ Рочестеръ, выписать для васъ новоизобрѣтенную мазь для произращенія волосъ: въ такомъ случаѣ будутъ у васъ опять густыя, черныя брови.
-- Къ-чему мнѣ охорашиваться, когда, быть-можетъ, ты опять, въ какой-нибудь злой часъ, исчезнешь отъ меня какъ тѣнь, и пропадешь неизвѣстно куда?
-- Нѣтъ ли у васъ гребенки, мистеръ Рочестеръ?
-- Зачѣмъ тебѣ?
-- Да расчесать хоть немного эту косматую гриву. Богь-знаетъ на что вы похожи, когда я смотрю на васъ вблизи.
-- Безобразенъ я, Дженни?
-- Очень. Вы всегда были безобразны, это я имѣла честь замѣтить вамъ еще въ первый вечеръ нашего знакомства.
-- Колкій языкъ! Тебя не отъучили говорить грубости, Дженни: съ кѣмъ ты жила?
-- Съ добрыми людьми; которые будутъ покрасивѣе васъ, по-крайней-мѣрѣ въ сотню разъ. Ихъ мысли, намѣренія, планы могутъ дѣлать честь самому лучшему обществу.
-- Что жъ это за люди? Что они дѣлаютъ?
-- Если вы будете такъ вертѣться подъ моими руками, вы заставите меня вырвать клочокъ волосъ изъ вашей головы: это, быть-можетъ, яснѣе убѣдитъ васъ въ дѣйствительности моего существованія,
-- Съ кѣмъ же ты жила, Дженни?
-- Этого не узнать вамъ сегодня: подождите до завтра. Полудосказанная повѣсть будетъ, нѣкоторымъ образомъ, служить для васъ ручательствомъ моего вторичнаго появленія передъ вашей сердитой особой. Вмѣсто стакана воды, я надѣюсь завтра принести вамъ около дюжины яицъ въ смятку, и цѣлый окорокъ ветчины.
-- И мы позавтракаемъ вмѣстѣ: это недурно.
-- Конечно; а теперь пора спать и вамъ, и мнѣ. Прощайте. Я была въ дорогѣ три дня сряду, и устала по вашей милости какъ-нельзя-больше. Спокойной вамъ ночи!
-- Одно слово, Дженни: въ домѣ, гдѣ ты жила, были только однѣ дамы?
Я засмѣялась, и поторопилась выбѣжать изъ комнаты. "Прекрасная мысль!" думала я, взбираясь по лѣстницѣ наверхъ. "Теперь, авось, мнѣ удастся надолго разогнать его хандру!"
Рано поутру на другой день, я услышала, какъ онъ зашевелился, и началъ бродить изъ одной комнаты въ другую. Когда Марья сошла внизъ, онъ спросилъ:
-- Миссъ Эйръ здѣсь?
-- Да, сэръ, отвѣчала служанка.
-- Какая комната отведена для нея?
-- Спальная въ верхнемъ этажѣ, съ правой стороны.
-- Было ли ей тепло?
-- Каминъ былъ затопленъ съ-вечера.
-- Встала ли она?
-- Да, сэръ. Миссъ Эйръ одѣвается.
-- Спроси, не нужно ли ей чего?
-- Она говоритъ, что ничего не нужно.
-- Ступай, попроси ее сюда.
Я сошла внизъ, подкралась въ его комнату на цыпочкахъ, и онъ не замѣтилъ моего присутствія. Грустно, невыразимо-грустно было видѣть, какъ могучій духъ этого человѣка подчинялся немощамъ тѣла. Мистеръ Рочестеръ сидѣлъ въ своихъ креслахъ, неподвижно, но не спокойно: онъ ждалъ, и энергическія черты лица его выражали привычную тоску. Физіономія его напоминала угасшую лампу, готовую, загорѣться вновь при первомъ прикосновеніи огня; но увы! не самъ онъ долженъ былъ зажигать въ себѣ свѣтильникъ духовной жизни: другимъ было суждено исполнять за него эту обязанность! Я разсчитывала быть веселой и беззаботной; но немощь сильнаго человѣка глубоко поразила мое сердце: при-всемъ-томъ, я старалась придать оживленный тонъ своимъ словамъ:
-- Здравствуйте, сэръ! Прекрасное, блистательное утро! Дождь прошелъ, небо прояснилось, и солнце засіяло великолѣпно. Вамъ надобно гулять.
Лучъ радости озарилъ и осмыслилъ его черты.
-- Здравствуй, ранняя птичка! сказалъ онъ.-- Подойди ко мнѣ. Ты не улетѣла, не исчезла? За часъ передъ этимъ я слышалъ многихъ птичекъ; но громкія пѣсни ихъ не музыкальны для моихъ ушей, такъ же, какъ въ солнцѣ нѣтъ болѣе лучей для моихъ глазъ. Вся земная мелодія заключена для меня въ словахъ моей Дженни, и весь блескъ солнца чувствую я только въ ея прусутствіи.
Слезы насильно пробивались изъ моихъ глазъ при этой трогательной рѣчи слѣпца; но я не хотѣла плакать, и чтобъ не обнаружить внутренняго волненія, принялась завтракать.
Большая часть утра проведена на открытомъ воздухѣ. Изъ мокрой и дикой рощи я повела слѣпца на открытое поле: описывала ему, какъ весело колосились зрѣлыя нивы, какъ лучезарились цвѣты, освѣженные утренней росой, и какъ ярко сіяло голубое небо. Я отъискала для него, въ спокойномъ и уединенномъ мѣстѣ, пень срубленнаго дерева, гдѣ онъ сѣлъ отдохнуть; я помѣстилась подлѣ, на травѣ; Лоцманъ смирно лежалъ у наищхъ ногъ, и все было спокойно кругомъ. Мистеръ Рочестеръ прервалъ молчаніе такимъ-образомъ:
-- Жестокая, жестокая бѣглянка! Поймешь ли ты, что я перечувствовалъ въ то роковое утро, когда въ первый разъ открыли, что тебя не было въ Торнфильдѣ? Послѣ безполезныхъ поисковъ, я вошелъ въ твою комнату, и долженъ былъ убѣдиться, что ты не взяла съ собой ни денегъ, ни вещей. Жемчужное ожерелье нетронутымъ лежало въ своей маленькой шкатулкѣ; сундуки и картонки спокойно стояли подлѣ стѣнъ, какъ-будто дожидаясь своей хозяйки. "Что жь она дѣлаетъ" спрашивалъ я: "безъ денегъ и безъ всякихъ средствъ къ существованію?" Неизвѣстность относительно твоей судьбы была для меня мучительнѣе всякой пытки. Объясни теперь, Дженни, что ты дѣлала, и въ какихъ мѣстахъ странствовала по выходѣ изъ Торнфильда.
Начиная разсказъ своей исторіи прошлаго года, я сократила и значительно смягчила событія первыхъ трехъ сутокъ голодной нищеты: сказать ему все, значило, безъ всякой надобности усилить его болѣзненныя воспоминанія. Даже сокращенная повѣсть глубоко растрогала его любящее сердце.
Мнѣ, говорилъ онъ, никакъ не слѣдовало оставлять его такимъ-образомъ, безъ всякой опредѣленной надежды въ будущемъ. Я должна была сообщить ему свой планъ и открыться во всемъ. При всемъ отчаяніи и при всѣхъ порывахъ бурной страсти, онъ любилъ меня слишкомъ-нѣжно, и готовъ былъ пожертвовать для меня половиной своего имѣнія, не требуя даже поцалуя за такую жертву.
-- Чего натерпѣлась ты, заключилъ онъ: -- чего настрадалась ты, бѣдняжка, въ этомъ эгоистическомъ и безжалостномъ мірѣ? Я увѣренъ, Дженни, ты далеко не во всемъ мнѣ признаешься.
-- Пусть такъ; но, по-крайней-мѣрѣ, вы можете утѣшиться тѣмъ, что страданія мои кончились слишкомъ-скоро, отвѣчала я успокоительнымъ тономъ.
Продолжая свою повѣсть, я подробно разсказала, какъ меня приняли ни Козьемъ-Болотѣ, и какъ я получила мѣсто школьной учительницы. Полученіе наслѣдства, открытіе родственниковъ, раздѣлъ имѣнія, слѣдовали затѣмъ въ систематическомъ порядкѣ. Тутъ ужь я не скрывала ничего, зная напередъ, что мистеръ Рочестеръ одобритъ мое поведеніе. Само-собою-разумѣется, что имя Сен-Джона Риверса довольно-часто вертѣлось у меня на языкѣ. Когда разсказъ мой подходилъ къ концу, мистеръ Рочестеръ спросилъ:
-- Стало-быть, этотъ мистеръ Сен-Джонъ -- твой двоюродный братъ?
-- Да.
-- Что жь? ты любила его?
-- Его нельзя не любить -- онъ добрый человѣкъ.
-- Какъ надобно понимать этотъ отзывъ? значитъ ли это, что онъ человѣкъ благонамѣренный лѣтъ пятидесяти?
-- Нѣтъ, сэръ: ему только двадцать девять.
-- Молодъ, да видно не молодецъ, какъ говоритъ пословица: низенькій, флегматическаго темперамента, мужиковатый, и вся его доброта состоитъ вѣроятно въ отсутствіи какихъ-нибудь гадкихъ пороковъ: такъ или нѣтъ, Дженни?
-- Совсѣмъ не такъ: его можно назвать человѣкомъ добродѣтельнымъ въ строгомъ смыслѣ этого слова. Притомъ онъ чрезвычайно дѣятеленъ, и склоненъ къ великимъ предпріятіямъ.
-- Но, вѣроятно, мозгъ расползается въ его головѣ: думаетъ онъ хорошо; но когда говоритъ, ты невольно пожимаешь плечами?
-- Онъ говоритъ, сэръ, очень-мало, но всегда обдуманно: каждое его слово имѣетъ точный и опредѣленный смыслъ. Мозгъ его организованъ превосходно.
-- Стало-быть онъ уменъ?
-- Чрезвычайно.
-- И воспитанъ?
-- Его справедливо считаютъ образованнымъ и ученымъ въ различныхъ отрасляхъ наукъ.
-- Но, вѣроятно, его манеры очень-грубы?
-- Напротивъ: всѣ находятъ, что у него истинно джентльменское обращеніе.
-- За-то наружность его совсѣмъ не соотвѣтствуетъ манерамъ джентльмена; вѣроятно онъ ходить въ длинно-поломъ сюртукѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы, и бѣлый галстукъ пресмѣшно таращится на его шеѣ?
-- Сен-Джонъ, сколько я могу судить, одѣвается съ большимъ вкусомъ. Вообще онъ прекрасный молодой человѣкъ: высокій, стройный, съ правильными чертами лица, голубыми глазами и греческой профилью.
-- Чортъ бы его побралъ!.. Ты любила его, Дженни?
-- Да, мистеръ Рочестеръ, я любила его; но ужь вы меня объ этомъ спрашивали.
Змѣй ревности начиналъ мало-по-малу вкрадываться въ сердце моего героя; но я не считала нужнымъ торопиться успокоительными объясненіями: это чувство могло теперь служить довольно-сильнымъ противоядіемъ противъ его закоренѣлой меланхоліи.
-- Можетъ-быть вамъ было бы лучше не сидѣть подлѣ меня, миссъ Эйръ? неожиданно замѣтилъ мой собесѣдникъ.
-- Отчего-это вы такъ думаете, мистеръ Рочестеръ?
-- Нарисованная вами картина представляетъ весьма-невыгодный контрастъ для нѣкоторыхъ людей. Вашими словами изображается граціозный Аполлонъ, высокій, стройный, голубоокій, съ греческой профилью и совершенно правильными чертами, между-тѣмъ, какъ ваши глаза должны поминутно останавливаться на слѣпомъ и безрукомъ Вулканѣ.
-- Скажите пожалуйста! А мнѣ этого и въ голову не приходило; вы-таки, сэръ, довольно-похожи на Вулкана.
-- Ну, въ-такомъ-случаѣ, миссъ Эйръ, вы можете оставить меня. Прежде, однакожь, чѣмъ вы уйдете, благоволите отвѣчать мнѣ еще на нѣсколько вопросовъ.
Онъ остановился, не зная повидимому, съ чего и какъ начать.
-- Какіе же это вопросы, мистеръ Рочестеръ?
-- Сен-Джонъ доставилъ вамъ мѣсто въ мортонской школѣ, прежде-чѣмъ узналъ, что вы его кузина?
-- Да.
-- Часто вы съ нимъ видѣлись? Вѣдь онъ, конечно, посѣщалъ свою школу?
-- Каждый день.
-- И, разумѣется, онъ одобрялъ всѣ твои распоряженія и планы? Ты вѣдь умная дѣвочка, Дженни.
-- Да, Сен-Джонъ одобрялъ меня.
-- Онъ долженъ былъ открыть въ тебѣ множество такихъ вещей, о которыхъ, разумѣется, и не подозрѣвалъ сначала?
-- Этого я не знаю.
-- Твоя хижина, говоришь ты, была подлѣ школы: приходилъ онъ къ тебѣ когда-нибудь?
-- Случалось.
-- По-вечерамъ?
-- Раза два или три.
Пауза.
-- Сколько времени жила ты съ нимъ и его сестрами, послѣтого какъ сдѣлалась извѣстною ваша родственная связь?
-- Пять мѣсяцевъ.
-- Какъ часто проводилъ онъ свое время въ обществѣ сестеръ?
-- Довольно-часто: у насъ былъ общій кабинетъ. Сен-Джонъ сидѣлъ у окна, а мы за столомъ.
-- Много онъ работалъ?
-- Очень.
-- Въ чемъ состояли его главныя занятія.
-- Онъ учился индійскому языку.
-- А ты чѣмъ занималась?
-- Сначала я училась по-нѣмецки.
-- Онъ тебя училъ?
-- Нѣтъ, Сен-Джонъ не знаетъ нѣмецкаго языка.
-- Но все же онъ училъ тебя чему-нибудь?
-- Я изучала, подъ его руководствомъ, индійскій языкъ.
-- Какъ! Риверсъ училъ тебя по-индійски?
-- Да, сэръ.
-- И своихъ сестеръ также?
-- Нѣтъ.
-- Одну тебя?
-- Одну меня.
-- Ты-сама просила его учить тебя?
-- Нѣтъ.
-- Стало-быть онъ-самъ вызвался давать тебѣ индійскіе уроки?
-- Да.
Другая пауза.
-- Чего же онъ хотѣлъ? Зачѣмъ понадобился для тебя индійскій языкъ?
-- Онъ хотѣлъ взять меня съ собою въ Индію.
-- А! Такъ вотъ въ чемъ дѣло! Онъ хотѣлъ жениться на тебѣ?
-- Да, онъ просилъ моей руки.
-- Ну, ты ужь начинаешь кажется пули лить, мой другъ: развѣ тебѣ пріятно меня мучить?
-- Прошу извинить, я говорю правду, мистеръ Рочестеръ. Сен-Джонъ просилъ меня, умолялъ, убѣждалъ и даже требовалъ, чтобы я непремѣнно сдѣлалась его женою.
-- Миссъ Эйръ, вы можете оставить меня. Долго ли еще я стану повторять вамъ одно и то же? Зачѣмъ вы такъ упорно хотите сидѣть подлѣ меня?
-- Затѣмъ что мнѣ это очень-пріятно.
-- Нѣтъ. Дженни, я тебѣ не вѣрю; этого быть не можетъ. Твое сердце занято Сен-Джономъ, и ему принадлежатъ всѣ твои чувства... А до-сихъ-поръ я воображалъ, что маленькая Дженни любитъ меня даже и въ разлукѣ: это служило для меня отрадой среди душевной скорби и отчаянія. Мнѣ даже и въ голову не приходило, что она можетъ полюбить другаго, между-тѣмъ-какъ я тоскую о ней и день и ночь. Богъ съ тобою, Дженни! Ступай отъ меня къ своему Сен-Джону.
-- Въ-такомъ-случаѣ оттолкните, прогоните меня, сэръ: сама я не уйду по доброй волѣ.
-- О, Дженни, Дженни! Какъ люблю я слышать твой мелодическій голосъ, исполненный искренности и отрадной надежды! Это переноситъ меня за цѣлый годъ назадъ, и я готовъ даже забыть твою невѣрность. Но я еще не сошелъ съ-ума... Ступай, Дженни!
-- Да куда жь я пойду?
-- Къ своему жениху.
-- Кто мой женихъ?
-- Сен-Джонъ Риверсъ -- ты сама знаешь.
-- Нѣтъ, никогда не бывать ему моимъ мужемъ, потому-что онъ не любить меня, такъ же какъ я его. Сен-Джонъ, по собственному его признанію, влюбленъ въ прекрасную молодую дѣвушку, Розамунду Оливеръ. На мнѣ хотѣлъ онъ жениться единственно для-того, чтобы имѣть въ своей женѣ усердную и вѣрную сотрудницу по миссіонерской части. Сен-Джонъ человѣкъ добрый и даже великій въ своемъ родѣ; но онъ угрюмъ, суровъ и холоденъ ко мнѣ какъ ледъ. Онъ совсѣмъ не то, что вы, сэръ, и я не могу быть счастливой съ нимъ и подлѣ него. Моя фигура не имѣетъ ничего привлекательнаго въ его глазахъ, и даже молодость моя не производитъ на него никакихъ впечатлѣній. Онъ почетъ только употребить въ дѣло мои умственныя силы -- ничего больше.-- Теперь угодно ли вамъ, чтобы я отправилась къ нему?
Я невольно вздрогнула и пожала его руку. Онъ улыбнулся.
-- Какъ, Дженни! Не-уже-ли это правда? Не-уже-ли ничего больше нѣтъ между тобою и Сен-Джономъ?
-- Совершенная правда, и вамъ нѣтъ никакой надобности ревновать меня. Впрочемъ, ревнуйте и сердитесь, если это вамъ нравится, только не грустите. Но если бы вы знали и могли понять вполнѣ всю силу моей любви къ вамъ! Вы гордились бы мною и были бы довольны. Все мое сердце принадлежитъ вамъ исключительно и нераздѣльно, и я готова остаться съ вами на всю жизнь.
Онъ поцаловалъ меня; но грустныя мысли скоро омрачили его чело.
-- Слѣпецъ! Калѣка! проговорилъ онъ съ глубокимъ вздохомъ.
Я принялась осыпать его ласками. Я знала, что у него было на умѣ: мнѣ нужно было говорить, но я не смѣла. Когда онъ отвернулъ отъ меня свое лицо, горькая слеза выкатилась изъ его глаза на впалую щеку. Сердце мое сжалось.
-- Я уродъ -- такой же какъ каштановое дерево, разбитое громомъ въ торнфильдскомъ саду. Какое право имѣетъ эта жалкая развалина надѣяться и просить, чтобы цвѣтущія деревья прикрывали его своими свѣжими листьями?
-- Но вы не развалина, сэръ, и громовая стрѣла не сразила вашего сердца: оно зеленѣетъ и цвѣтетъ. Рано или поздно, растенія еще могутъ обвиться вокругъ его крѣпкихъ корней, потому-что они могутъ найдти отрадный пріютъ подъ его благотворной тѣнью.
Опять онъ улыбнулся, и слова мои, видимо, проливались успокоительнымъ бальзамомъ на его душу.
-- Вѣдь тебѣ хочется имѣть друзей, Дженни?
-- Да, сэръ.
Я произнесла отвѣтъ довольно-нерѣшительнымъ тономъ, потому-что нельзя же мнѣ было высказать открыто, что я собственно разумѣю подъ словомъ "другъ". Онъ дополнилъ мою мысль.
-- Но вѣдь я хотѣлъ бы жениться, Дженни.
-- Право?
-- Да. Это удивляетъ тебя?
-- Конечно: вы прежде объ этомъ ничего не говорили.
-- Вѣдь это странная новость для твоихъ ушей: не правда ли?
-- Посмотримъ: характеръ ея будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ и, прежде всего, отъ вашего выбора.
-- Этотъ выборъ мнѣ хотѣлось бы представить тебѣ-самой, Дженни.
-- Въ-такомъ-случаѣ, сэръ, я совѣтую вамъ выбрать для себя дѣвушку, которая любитъ васъ больше всего на свѣтѣ.
-- Мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, хотѣлось бы остановить свой выборъ на дѣвушкѣ, которую я-самъ люблю больше всего на свѣтѣ. Дженни, хочешь ли ты быть моей женой?
-- Хочу, сэръ.
-- И ты не боишься имѣть мужемъ слѣпаго калѣку?
-- Нѣтъ, сэръ.
-- Но этотъ калѣка старше тебя почти двадцатью годами.
-- Знаю.
-- И все-таки рѣшаешься быть его женой?
-- Да, сэръ.
-- Искренно ли ты говоришь?
-- Отъ чистаго сердца.
-- О, благослови и награди тебя Богъ!
-- Мистеръ Рочестеръ, если я была добра когда-либо въ-продолженіе своей жизли; если когда-либо молилась съ теплою вѣрой и надеждой -- молитва моя услышана и я награждена. Быть вашею женою -- величайшее-счастье, какое только для меня доступно на землѣ.
-- Тебя радуетъ, Дженни, великость твоей жертвы.
-- Чѣмъ же я жертвую? Томительнымъ голодомъ сердца? Я буду покоиться на груди любимаго человѣка, и прижимать его къ своему сердцу: развѣ это жертва?
-- Но ты забываешь мое безобразіе, Дженни, мои физическія немощи.
-- Все это ничего не значитъ: я люблю васъ еще больше, когда знаю, что могу быть полезною для васъ.
-- Благодарю, благодарю тебя, мой другъ. До-сихъ-поръ я презиралъ и ненавидѣлъ постороннюю помощь; но теперь мое сердце будетъ освобождено отъ этихъ чувствъ. Рука наемника тяготила меня, и я предпочиталъ совершеннѣйшее, безпомощное одиночество -- угожденіямъ чужихъ людей; но помощь и руководство Дженни будетъ для меня источникомъ постоянныхъ наслажденій. Итакъ, Дженни необходима для меня; по чувствуетъ ли она-сама потребность быть моей подругой?
-- Безъ васъ, сэръ, жизнь была бы для меня въ тягость.
-- Слѣдовательно, намъ нечего ждать: мы должны обвѣнчаться немедленно.
Онъ говорилъ теперь съ величайшимъ нетерпѣніемъ, и даже слѣпой глазъ его оживился.
-- Да, мы должны соединиться немедленно, Дженни: сегодня нужно начать предварительныя распоряженія для нашей свадьбы.
-- Вообразите, мистеръ Рочестеръ, я только-что замѣтила, что солнце уже давно перешло за полдень. Лоцманъ пошелъ обѣдать. Позвольте взглянуть на ваши часы.
-- Возьми ихъ себѣ, Дженни, и пусть съ этой минуты они всегда будутъ на твоей груди.
-- Ровно четыре часа, сэръ. Вы хотите обѣдать?
-- Черезъ два дня, на третій, Дженни, должна быть наша свадьба. Теперь, я думаю, мы можемъ обойдтись безъ брильянтовъ и богатаго платья: все это вздоръ.
-- Солнце уже давно осущило дождевыя капли; вѣтеръ затихъ. Жарко!
-- Знаешь ли, Дженни? У меня въ эту минуту на шеѣ подъ галстухомъ твое жемчужное ожерелье: я всегда носилъ его послѣ тебя.
-- Мы пойдемъ домой черезъ рощу; это всего удобнѣе.
Между-тѣмъ онъ продолжалъ высказывать свои мысли, не обращая, повидимому, ни малѣйшаго вниманія на мои слова.
-- Послушай, Дженни, мнѣ надо теперь разсказать одно весьма-странное происшествіе, которое случилось со мной... Да, такъ точно, я не ошибаюсь... случилось за четыре дня передъ этимъ, вечеромъ въ прошлый понедѣльникъ. Была прекрасная, тихая ночь. Я сидѣлъ въ своей комнатѣ подлѣ открытаго окна, вдыхая въ себя бальзамическій вечерній воздухъ. Кривой глазъ мой не могъ различать ночныхъ свѣтилъ; но тѣмъ-не-менѣе я чувствовалъ на себѣ вліяніе мѣсячныхъ лучей, освѣщавшихъ мою комнату. Я думалъ о тебѣ, Дженни, и стремился къ тебѣ всѣми силами своей души. въ эту минуту грустнаго раздумья, душевной тоски и мучительныхъ желаній сердца, изъ груди моей невольно вырвались восклицанія: "Джеини! Дженни! Дженни!"
-- И вы громко произнесли эти слова?
-- Да. Посторонній наблюдатель счелъ бы меня съумасшедшимъ, еслибъ могъ слышать меня: я произнесъ ихъ съ какою-то отчаянною, дикою, неистовою энергіею.
-- Это, говорите вы, случилось въ прошлый-понедѣльникъ, около полуночи?
-- Да, между одиннадцатымъ и двѣнадцатымъ часами; но время тутъ ничего не значитъ: странность происшествія состоитъ собственно въ непостижимомъ явленіи, которое послѣдовало за этимъ крикомъ. Ты, безъ-сомнѣнія, сочтешь меня суевѣромъ -- тѣмъ-не-менѣе однакожъ я не могъ быть въ ту пору обманутъ фальшивой настроенностью чувствъ, или напряжеипымъ состояніемъ воображенія.
"Когда я воскликнулъ "Дженни! Дженни! Дженни!" знакомый голосъ черезъ нѣсколько минутъ отвѣчалъ мнѣ: "Иду! иду! Подождите меня!" Я не могъ понять, откуда выходилъ этотъ голосъ, и какимъ-образомъ могъ онъ достигнуть до моихъ ушей. Еще нѣсколько минутъ, и на крыльяхъ вѣтра долетѣли до меня другія слова: "Гдѣ вы? гдѣ вы?"
"Постараюсь, по-возможности, объяснить идею, возникшую въ моей душѣ по-поводу этого явленія. Ферденская усадьба, какъ ты видишь, погребена въ дремучемъ лѣсу, гдѣ звуки человѣческаго голоса замираютъ и глохнутъ скоро, не перекатываясь по отдаленному пространству. Слова "Гдѣ вы?" были, казалось, произнесены между горами, потому, что я слышалъ въ нихъ отраженіе горнаго эха. Въ ту самую минуту ночной вѣтерокъ, шевелившій волосы на моей головѣ, похолодѣлъ и засвѣжѣлъ, и почудилось мнѣ, будто я и ты, Дженни, встрѣтились гдѣ-то въ пустомъ и дикомъ мѣстѣ. Дѣйствительно, мнѣ хочется вѣрить, что то была таинственная встрѣча нашихъ душъ. Ты, безъ-сомнѣнія, въ тотъ часъ была погружена въ безсознательный сонъ: душа твоя, отдѣленная отъ тѣла, блуждала быть-можетъ въ отдаленномъ пространствѣ, и встрѣтилась съ моей душою, потому-что тотъ непостижимый голосъ выходилъ изъ твоей груди Дженни: это вѣрнѣе смерти! "
Ты помнишь, читатель, какъ я слышала сама таинственный голосъ, сообщившій рѣшительное направленіе моимъ мыслямъ, и ты знаешь, какой былъ мой отвѣтъ: все это происходило въ глухой полночный часъ съ понедѣльника на вторникъ!
Я не сдѣлала съ своей стороны никакихъ замѣчаніи по-поводу этого разсказа, и не заплатила откровенностью за откровенность. Повѣсть моя, нѣтъ-сомнѣнія, произвела бы слишкомъ-глубокое впечатлѣніе на моего слѣпаго слушателя: его душа, еще не избавившаяся отъ продолжительныхъ страданіи и склонная къ фантастической мечтательности, всего менѣе должна была имѣть нужду въ сверхъ-естественныхъ образахъ и картинахъ. Итакъ -- я замкнула свои уста, и глубоко сохранила чудесную повѣсть въ своемъ сердцѣ.
-- Теперь, Дженни, продолжалъ мистеръ Рочестеръ: -- ты не будешь больше удивляться, что я счелъ тебя фантастическимъ призракомъ, когда ты такъ неожиданно явилась ко мнѣ вчерашній вечеръ: я не вѣрилъ въ дѣйствительность этого явленія, и долго мнѣ казалось, что ты исчезнешь и замрешь, какъ полночный голосъ и горное эхо третьяго дня. Теперь -- благодареніе Богу! я убѣжденъ въ твоемъ дѣйствительномъ существованіи.
Онъ всталъ, скинулъ шляпу, наклонилъ къ землѣ свою голову, и съ благоговѣніемъ читалъ молитву. Послѣднія слова ея были:
"Боже, даруй мнѣ крѣпость и силу вести съ этого дня жизнь чистую и непорочную подъ покровомъ Твоей благодати!"
Потомъ онъ протянулъ ко мнѣ свою руку, чтобъ идти въ обратный путь: я поцаловала ее и положила на свое плечо, сдѣлавшись такимъ-образомъ его подпорой и руководительницею. Мы пошли черезъ лѣсъ, подъ тѣнью вѣковыхъ деревьевъ, и благополучно воротились домой.