По наступленіи прохладнаго вечера, докторъ Риккабокка отправился домой по дорогѣ, пролегавшей полемъ. Мистеръ и мистриссъ Дэль проводили его до половины дороги, и когда они возвращались теперь къ своему дому, то оглядывались отъ времени до времени назадъ, чтобы посмотрѣть на эту высокую, странную фигуру, которая удалялась по извилистой дорогѣ и то пряталась, то выставлялась изъ за зеленѣвшихся хлѣбныхъ колосьевъ.
-- Бѣдняжка! сказала мистриссъ Дэль чувствительно, и бантикъ, приколотый у нея на груди, приподнялся.-- Какъ жаль, что некому о немъ позаботиться! Онъ смотритъ хорошимъ семьяниномъ. Не правда ли, Чарльзъ, что для него было бы великимъ благодѣяніемъ, если бы мы пріискали ему хорошую жену.
-- Мм, сказалъ пасторъ: -- я не думаю, чтобы онъ уважалъ супружество какъ должно.
-- Почему же, Чарльзъ? Я не видала человѣка, который былъ бы такъ учтивъ съ дамами, какъ онъ.
-- Такъ, но....
-- Что же? Ты всегда, Чарльзъ, говоришь такъ таинственно, мой милый, что ни на что не похоже.
-- Таинственно! вовсе нѣтъ. Хорошо, что ты не слыхала, какъ докторъ отзывается иногда о женщинахъ.
-- Да, когда вы, мужчины, сойдетесь вмѣстѣ. Я знаю, что вы разсказываете тогда о васъ славные вещи. Но вы вѣдь всѣ таковы; не правда ли всѣ, мой милый?
-- Я знаю только то, отвѣчалъ пасторъ простодушно:-- что я обязанъ имѣть хорошее мнѣніе о женщинахъ, когда думаю о тебѣ и о моей бѣдной матери.
Мистриссъ Дэль, которая, несмотря на разстройство нервовъ, все-таки была добрая женщина и любила своего мужа всею силою своего живого, миніатюрнаго сердечка, была тронута.
Она пожала мужу руку и не называла его милымъ во все продолженіе дороги.
Между тѣмъ итальянецъ перешелъ поле и выбрался на большую дорогу, въ двухъ миляхъ отъ Гезельдена. На одной сторонѣ тутъ стояла старая уединенная гостинница, такая, какими были всѣ англійскія гостинницы, пока не сдѣлались отелями ври желѣзныхъ дорогахъ -- четырехъ-угольная, прочно выстроенная въ старинномъ вкусѣ, привѣтливая и удобная на взглядъ, съ большой вывѣской, колеблющейся на длинномъ вязовомъ шестѣ, длиннымъ рядомъ стойлъ сзади, съ нѣскодькими возами, стоящими на дворѣ, и словоохотливымъ помѣщикомъ; разсуждающимъ объ урожаѣ съ какимъ-то толстымъ фермеромъ, который приворотилъ свою бурую лошадку къ двери знакомой гостинницы. Напротивъ, по другую сторону дороги, стояло жилище доктора Риккабокка.
За нѣсколько лѣтъ до описанныхъ нами происшествій, почтовый дилижансъ, на пути отъ одного изъ портовыхъ городовъ въ Лондонъ, остановился, по обыкновенію, у этой гостинницы, на цѣлый часъ, съ тѣмъ, чтобы пассажиры могли пообѣдать какъ добрые, истые англичане, а не принуждены бы была проглатывать однимъ разомъ тарелку горячаго супу, какъ заморскіе янки {Такъ англичане въ насмѣшку величають американцевъ.}, при первомъ свисткѣ, который раздастся въ ихъ ушахъ, точно крикъ нападающаго непріятеля. Это была лучшая обѣденная стоянка на цѣлой дорогѣ, потому что семга изъ сосѣдней рѣки была превосходна, бараны Гэзельденъ-парка славились во всемъ околодкѣ.
Съ крыши дилижанса сошли двое путешественниковъ, которые одни лишь, пребыли нечувствительны къ прелестямъ барана и семги и отказались отъ обѣда: это были, меланхолическаго вида, чужестранцы, изъ которыхъ одинъ былъ синьоръ Риккабокка, точь-въ-точь такой же, какимъ мы его видѣли теперь; только плащъ его не былъ такъ истасканъ, станъ не такъ худъ, и онъ не носилъ еще очковъ. Другой былъ его слуга. Покуда дилижансъ перемѣнялъ лошадей, они стали бродить по окрестности. Глаза итальянца были привлечены разрушеннымъ домомъ безъ крыши, на другой сторонѣ дороги, который, впрочемъ, какъ видно, былъ выстроенъ довольно роскошно. За домомъ возвышался зеленый холмъ, склонявшійся къ югу; съ искуственной скалы тутъ падалъ каскадъ. При домѣ были терраса съ перилами, разбитыми урнами и статуями передъ портикомъ въ іоническомъ вкусѣ; на дорогу прибита была доска съ изгладившеюся почти надписью, объяснявшею, что домъ отдается въ наймы, безъ мебели, съ землею, или и безъ земли.
Жилище, которое представляло такой печальный видъ, и которое такъ давно было въ совершенномъ забросѣ, принадлежало сквайру Гэзельдену.
Оно было построено его прадѣдомъ по женской линіи, помѣщикомъ, который ѣздилъ въ Италію (путешествіе, котораго примѣры въ эту пору довольно рѣдки) и по возвращеніи домой вздумалъ выстроить въ миніатюрѣ итальянскую виллу. Онъ оставилъ одну дочь, свою единственную наслѣдницу, которая вышла замужъ за отца извѣстнаго намъ сквайра Гэзельдена; и съ этого времени домъ, оставленный своими владѣльцами для болѣе пространнаго жилища, пребывалъ въ запустѣніи и пренебреженія. Нѣкоторые охотники вызывались было его нанять, но сквайръ не рѣшался пустить на свою территорію опаснаго сосѣда. Если являлись любители стрѣльбы, Газельдены не хотѣли и начинать съ ними дѣла, потому что сами дорожили дичиной и непроходимыми болотами. Если являлись свѣтскіе люди изъ Лондона, Гэзельдены опасались, чтобы лондонскіе слуги не испортили ихъ слугъ и не произвели возвышенія въ цѣнахъ на съѣстные припасы. Являлись и фабриканты, прекратившіе свои дѣла, но Гэзельдены слишкомъ высоко поднимали свои агрономическіе носы. Однимъ словамъ, одни были слишкомъ важны, другіе слишкомъ незначительны. Нѣкоторымъ отказывали потому, что слишкомъ коротко были съ ними знакомы. Друзья обыковенно кажутся лучше на нѣкоторомъ разстояніи" -- говорили Гэзельдены. Инымъ отказывали потому, что вовсе не знали ихъ, говоря, что отъ чужого нечего ожидать добраго. Такимъ образомъ, домъ стоялъ пустой и все болѣе и болѣе приходилъ въ разрушеніе. Теперь на его террасѣ стояли два забредшіе итальянца, осматрявая его съ улыбкою со всѣхъ сторонъ, такъ какъ въ первый разъ еще послѣ того, какъ они вступили на англійскую землю, они узнали въ полу-разрушенныхъ пилястрахъ, развалившихся статуяхъ, поросшей травою террасѣ и остаткахъ орранжереи хотя блѣдное, но все-таки подобіе того, что красовалось въ ихъ родной странѣ, далеко оставшейся у нихъ позади.
Возвратясь въ гостинницу, докторъ Риккабокка воспользовался случаемъ узнать отъ содержателя ея, который былъ прикащикомъ сквайра, нѣкоторыя подробности объ этомъ домѣ.
Нѣсколько дней спустя послѣ того, мистеръ Гэзельденъ получаетъ письмо отъ одного изъ извѣстныхъ лондонскихъ коммиссіонеровъ, объясняющее, что очень почтенный иностранный джентльменъ поручилъ ему договориться насчетъ дома въ итальянскомъ вкусѣ, называемаго casino, который онъ желаетъ нанять; что помянутый джентльменъ не стрѣляетъ, живетъ очень уединенно и, не имѣя семейства, не нуждается въ поправкѣ своего жилища, исключая лишь крыши, которую и онъ признаетъ необходимою, и что, за устраненіемъ всѣхъ побочныхъ расходовъ, онъ полагаетъ, что наемная плата будетъ соотвѣтствовать его финансовому состоянію, которое очень ограниченно. Предложеніе пришло въ счастливую минуту, именно тогда, когда управляющій представилъ сквайру о необходимости сдѣлать нѣкоторыя починки въ casino, чтобы не допустить его до совершеннаго разрушенія, а сквайръ проклиналъ судьбу, что casino долженъ былъ перейти къ старшему въ родѣ и потому не могъ быть сломанъ или проданъ. Мистеръ Гэзельденъ принялъ предложеніе подобно одной прекрасной лэди, которая отказывала самымъ лучшимъ женихамъ въ королевствѣ и наконецъ вышла за какого-то дряхлаго капитана готоваго поступитъ въ богадѣльню,-- и отвѣчалъ, что, что касается до платы, то, если будущій жилецъ его дѣйствительно почтенный человѣкъ, онъ согласенъ на всякую уступку; что на первый годъ джентльменъ можетъ вовсе избавиться отъ платы, съ условіемъ очистить пошлины и привести строеніе въ нѣкоторый порядокъ; что если они сойдутся, то можно и назначить срокъ переѣзда. Черезъ десять дней послѣ этого любовнаго отвѣта, синьоръ Риккабокка и слуга его пріѣхали; а прежде истеченія года сквайръ такъ полюбилъ своего жильца, что далъ ему льготу отъ платежа на семь, четырнадцать или даже двадцать слишкомъ лѣтъ, съ условіемъ, что синьоръ Риккабокка будетъ чинить строеніе и вставитъ въ иныхъ мѣстахъ желѣзныя рѣшотки въ заборъ, который онъ поправитъ за свой счетъ; Удивительно, какъ мало по малу итальянецъ сдѣлалъ изъ этой развалины красивый домикъ и какъ дешево стоили ему всѣ поправки. Онъ выкрасилъ самъ стѣны въ залѣ, лѣстницу и свои собственные аппартаменты. Слуга его обивалъ стѣны и мебель. Оба они занялись и садомъ; впослѣдствіи душевно привязались къ своему жилищу и лелѣяли его.
Нескоро, впрочемъ, окрестные жители привыкли къ непонятнымъ обычаямъ чужестранцевъ. Первое, что удивляло ихъ, была необыкновенная умѣренность въ выборѣ провизіи. Три дня въ недѣлю и господинъ и слуга обѣдали только овощи изъ своего огорода и рыбу изъ сосѣдней рѣчки; когда не попадалась семга, они довольствовались и пискарями (а разумѣется, во всѣхъ большихъ и малыхъ рѣкахъ пискари попадаются легче, чѣмъ семга). Второе, что не нравилось сосѣднимъ крестьянамъ, въ особенности прекрасной половинѣ жителей, это то, что оба итальянца чрезвычайно мало нуждались въ женской прислугѣ, которая обыкновенно считается необходимою въ домашнемъ быту. Сначала у нихъ вовсе не было женщины въ домѣ. Но это произвело такое волненіе въ околодкѣ, что пасторъ Дэлъ далъ на этотъ счетъ совѣтъ Риккабокка, который вслѣдъ за тѣмъ нанялъ какую-то старуху, поторговавшись, впрочемъ, довольно долго, за три шиллинга въ недѣлю -- мыть и чистить все сколько ей угодно, въ продолженіи дня. Ва ночь она обыкновенно возвращалась къ себѣ домой. Слуга, котораго сосѣди звали Джакеймо, дѣлалъ все для своего господина: мелъ его комнаты, обтиралъ пыль съ бумагъ, варилъ ему кофей, готовилъ обѣдъ, чистилъ платье и трубки, которыхъ у Риккабокка была большая коллекція. Но какъ бы ни былъ скрытенъ характеръ человѣка, онъ всегда выкажется въ какой нибудь мелочи; такимъ образомъ, въ нѣкоторыхъ случаяхъ итальянецъ являлъ въ себѣ примѣры ласковости, снисхожденія и даже, хотя очень рѣдко, нѣкоторой щедрости, что и заставило молчать его клеветниковъ. Исподволь онъ пріобрѣлъ себѣ прекрасную репутацію -- хотя и подозрѣвали, сказать правду, что онъ склоненъ заниматься черной магіей, что онъ моритъ себя и слугу голодомъ; но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ онъ считался смирнымъ, покойнымъ человѣкомъ.
Синьоръ Риккабокка, какъ мы уже видѣли, былъ очень коротокъ въ домѣ пастора,-- въ домѣ сквайра -- не въ такой степени. Хотя сквайръ и желалъ жить въ дружбѣ съ своими сосѣдями, но онъ былъ чрезмѣрно вспыльчивъ. Риккабокка всегда, очень учтиво, но вмѣстѣ и упорно, отказывался отъ приглашеній мистера Гэзельдена къ обѣду, и когда сквайръ узналъ, что итальянецъ соглашался иногда обѣдать у пастора, то былъ затронутъ за самую слабую струну своего сердца, считая это нарушеніемъ уваженія къ гостепріимству дома Гэзельденовъ, а, потому и прекратилъ свои приглашенія. Но какъ сквайръ, несмотря на свою вспыльчивость, не умѣлъ сердиться, то отъ времени до времени напоминалъ Риккабокка о своемъ существованіи, принося ему въ подарокъ дичь; впрочемъ, Риккабокка принималъ его съ такою изысканною вѣжливостію, что провинціальный джентльменъ конфузился, терялся и говорилъ обыкновенно, что къ Риккабокка ѣздить такъ же мудрено, какъ ко двору.
Но я оставилъ доктора Риккабокка на большой дорогѣ. Онъ вышелъ за тѣмъ на узкую тропинку, извивавшуюся, около каскада, прошелъ между трельяжами, увѣшенными виноградными лозами, изъ которыхъ Джакеймо приготовлялъ такъ называемое имъ вино -- жидкость, которая, если бы холера была общеизвѣстна въ то время, показалась бы самымъ дѣйствительнымъ лекарствомъ; потому что сквайръ Гэзельденъ хотя и былъ плотный джентльменъ, уничтожавшій безнаказанно ежедневно по бутылкѣ портвейна,-- но, попробовавъ разъ этой жидкости, долго не могъ опомниться и пришелъ въ себя только при помощи микстуры, прописанной по рецепту, длиною въ его руку. Пройдя мимо трельяжа, докторъ Риккабокка поднялся на террасу, выложенную камнемъ такъ тщательно и красиво, какъ только можно было сдѣлать при усильномъ трудѣ и вниманіи. Здѣсь, на красивыхъ скамьяхъ, разставлены были его любимые цвѣты. Здѣсь были четыре померанцовыя дерева въ полномъ цвѣту; вблизи, возвышался родъ дѣтскаго дома или бельведера, построенный самимъ докторомъ и его слугою и бывшій его любимою комнатой, по утрамъ, съ мая по октябрь. Изъ этого бельведера разстилался удивительный видъ на окрестность, за которой гостепріимная англійская природа, какъ будто съ намѣреніямъ, собрала всѣ свои сокровища, чтобы веселить взоры пришлаго изгнанника.
Человѣкъ безъ сюртука, который былъ помѣшенъ на балюстрадъ, поливалъ въ это время цвѣты,-- человѣкъ съ движеніями до такой степени механическими, съ лицомъ до того строгимъ и важнымъ, при смугломъ его оттѣнкѣ, что онъ казался автоматомъ, сдѣланнымъ изъ краснаго дерева.
-- Джакомо! сказалъ докторъ Риккабокка, тихо.
Автоматъ остановился и повернулъ голову.
-- Поставь лейку и поди сюда, продолжалъ онъ по итальянски и, подойдя къ балюстраду, оперся за него.
Мистеръ Митфордъ, историкъ, называетъ Жанъ-Жака Джемсъ. Слѣдуя этому непреложному примѣру, Джакомо былъ переименованъ въ Джакеймо.
Джакеймо также подошелъ къ балюстраду и всталъ нѣсколько позади своего господина.
-- Другъ мой, сказалъ Риккабокка: -- предпріятія наши не всегда удаются вамъ. Не думаешь ли ты, что нанимать эти поля у помѣщика значитъ испытывать только по напрасну судьбу?
Джакеймо перекрестился и сдѣлалъ какое-то странное движеніе маленькимъ коралловымъ амулетомъ, который былъ обдѣланъ въ видѣ кольца и надѣтъ у него на пальцѣ.
-- Можетъ быть, Богъ пошлетъ намъ счастья и мы дешево наймемъ работника, сказалъ Джакеймо, недовѣрчивымъ голосомъ.
-- Piu vale un presente che due futuri -- не сули журавля въ небѣ, и дай синицу въ руки, сказалъ Риккабокка.
-- Chi non fa quando può, non può fare quando vuele -- спустя лѣто, нечего итти по малину, отвѣчалъ Джакеймо, такъ же. какъ и господинъ его, въ видѣ сентенціи.-- Синьоръ долженъ подумать о томъ времени, когда ему придется дать приданое бѣдной синьоринѣ.
Риккабокка вздохнулъ и не отвѣчалъ ничего.
-- Она должна быть теперь вотъ такая, оказалъ Джакеймо, держа руку нѣсколько выше балюстрада.
Глаза Риккабокка, смотря черезъ очки, слѣдовали за рукою слуги.
-- Если бы синьоръ хоть посмотрѣлъ на нее здѣсь...
-- Хорошо бы было, пробормоталъ итальянецъ.
-- Онъ уже не отпустилъ бы ее отъ себя, до тѣхъ поръ, какъ она вышла бы замужъ, продолжалъ Джакеймо.
-- Но этотъ климатъ -- она не вынесла бы его, сказалъ Риккабокка, надѣвая на себя плащъ, потому что сѣверный вѣтеръ подулъ на него сзади.
-- Померанцы цвѣтутъ же здѣсь при надзорѣ, сказалъ Джакеймо, опуская раму съ той стороны померанцевыхъ деревьевъ, которая обращена была къ сѣверу.-- Посмотрите! продолжалъ онъ, показывая вѣтку, на которой развивалась почка.
Докторъ Риккабокка наклонился надъ цвѣткомъ, потомъ спряталъ его у себя на груди.
-- Другой бутонъ скоро будетъ тутъ же, рядомъ, сказалъ Джакеймо.
-- Для того чтобы умереть, какъ уже умеръ его предшественникъ! отвѣчалъ Риккабокка.-- Полно объ этомъ.
Джакеймо пожалъ плечами, потомъ, взглянувъ на своего господина, поднесъ руку къ глазамъ.
Прошло нѣсколько минутъ въ молчаніи. Джакеймо первый прервалъ его.
-- Но, здѣсь, или тамъ, красота безъ денегъ то же, что померанецъ безъ покрова. Если бы нанять дешево работника, я снялъ бы землю и возложилъ бы всю надежду на Бога.
-- Мнѣ кажется, у меня есть на примѣтѣ мальчикъ, сказалъ Риккабокка, придя въ себя и показавъ едва замѣтную сардоническую улыбку на губахъ: -- парень, какъ будто нарочно сдѣланный для насъ.
-- Кто же такой?
-- Видишь ли, другъ мой, сегодня я встрѣтилъ мальчика, который отказался отъ шестипенсовой монеты.
-- Cosa stupenda -- удивительная вещь! произнесъ Джакеймо, вытаращивъ глаза и выронивъ изъ рукъ лейку.
-- Это правда сущая, мой другъ.
-- Возьмите его, синьоръ,-- именемъ Феба, возьмите,-- и наше поле принесетъ намъ кучу золота.
-- Я подумаю объ этомъ, потому что нужно ловко заманить этого мальчика, сказалъ Риккабокка.-- А между тѣмъ, зажги свѣчи у меня въ кабинетѣ и принеси мнѣ изъ спальни большой фоліантъ Макіавелли.