"Какое милое, очаровательное мѣсто"! подумалъ Франкъ, вступивъ на дорогу, ведущую по цвѣтистымъ полямъ прямо въ казино, которое еще издали улыбалось ему съ своими штукатурными пилястрами.-- Удивляюсь, право, что мой папа, который любитъ такой порядокъ во всемъ, не обращаетъ вниманія на эту дорогу: вся она совершенно избита и заросла травой. Надобно полагать, что у Моунсира не часто бываютъ посѣтители."
Но когда Франкъ вступилъ на пространство земли, ближайшее къ дому, тогда ему не представлялось болѣе причинъ жаловаться на запустѣніе и безпорядокъ. Ничто, по видимому, не могло бы содержаться опрятнѣе. Франкъ устыдился даже грубыхъ слѣдовъ, проложенныхъ копытами его маленькой лошадки, по гладкой, усыпанной пескомъ дорогѣ. Онъ остановился, слѣзъ съ коня, привязалъ его къ калиткѣ и отправился къ стеклянной двери въ лицевомъ фасадѣ зданія.
Франкъ позвонилъ въ колокольчикъ разъ, другой, но на призывъ его никто не являлся. Старуха служанка, крѣпкая на-ухо, бродила гдѣ-то въ отдаленной сторонѣ двора, отъискивая яицы, которыя курица какъ будто нарочно запрятала отъ кухонныхъ предназначеній, между тѣмъ какъ Джакеймо удилъ пискарей и колюшекъ, которые, въ случаѣ если изловятся, вмѣстѣ съ яицами, если тѣ отъищутся, опредѣлялись на то, чтобъ продовольствовать самого Джакеймо, а равнымъ образомъ и его господина. Старая женщина служила въ этомъ домѣ изъ за насущнаго хлѣба.... счастливая старуха!-- Франкъ позвонилъ въ третій разъ, и уже съ нетерпѣніемъ и пылкостію, свойственными его возрасту. Изъ бельведера, на высокой террасѣ, выглянуло чье-то лицо.
-- Сорванецъ! сказалъ докторъ Риккабокка про себя.-- Молодые пѣтухи всегда громко кричатъ на своей мусорной ямѣ; а этотъ пѣтухъ, должно быть, высокаго рода, если кричитъ такъ громко на чужой.
Вслѣдъ за тѣмъ Риккабокка медленно побрелъ изъ лѣтней своей комнаты и явился внезапно передъ Франкомъ, въ одеждѣ, имѣющей большое сходство съ одеждой чародѣя, и именно: въ длинной мантіи изъ черной саржи, въ красной шапочкѣ на головѣ, и съ облакомъ дыму, быстро слетѣвшимъ съ его устъ, какъ послѣдній утѣшительный вздохъ, передъ разлукой ихъ съ трубкой. Франкъ хотя не разъ уже видѣлъ доктора, но никогда не видалъ его въ такомъ схоластическомъ костюмѣ, и потому немудрено, что когда онъ обернулся назадъ, то немного испугался его появленія.
-- Синьорино -- молодой джентльменъ! сказалъ итальянецъ, съ обычной вѣжливостію, снимая свою шапочку.-- Извините небрежность моей прислуги; я считаю за счастіе лично принять ваши приказанія.
-- Вы, вѣрно, докторъ Риккабокка? пробормоталъ Франкъ, приведенный въ крайнее смущеніе такимъ учтивымъ привѣтомъ, сопровождаемымъ низкимъ и въ то же время величественнымъ поклономъ: -- я.... у меня есть записка изъ Гэзельденъ-Голла. Мама... то есть, моя маменька.... и тетенька Джемима свидѣтельствуютъ вамъ почтеніе, и надѣются, сэръ, что вы посѣтите ихъ.
Докторъ, съ другимъ поклономъ, взялъ записку и, отворивъ стеклянную дверь, пригласилъ Франка войти.
Молодой джентльменъ, съ обычною неделикатностію школьника, хотѣлъ было сказать, что онъ торопится, и такимъ образомъ отказаться отъ предложенія, но благородная манера доктора Риккабокка невольно внушала къ нему уваженіе, а мелькнувшая передъ нимъ внутренность пріемной залы возбудила его любопытство, и потому онъ молча принялъ приглашеніе.
Стѣны залы, сведенныя въ осьмиугольную форму, первоначально раздѣлены были по угламъ деревянными панелями на части, отдѣлявшія одну сторону отъ другой, и въ этихъ-то частяхъ итальянецъ написалъ ландшафты, сіяющіе теплымъ солнечнымъ свѣтомъ его родного края. Франкъ не считался знатокомъ искусства; но онъ пораженъ былъ представленными сценами: всѣ картины изображали виды какого-то озера -- дѣйствительнаго или воображаемаго; во всѣхъ нихъ темно-голубыя воды отражали въ себѣ темно-голубое, тихое небо. На одномъ ландшафтѣ побѣгъ ступеней опускался до самого озера, гдѣ веселая группа совершала какое-то торжество; на другомъ -- заходящее солнце бросало розовые лучи свои на большую виллу, позади которой высились Альпы, а по бокамъ тянулись виноградники, между тѣмъ какъ на гладкой поверхности озера скользили мелкія шлюбки. Короче сказать, во всѣхъ осьми отдѣленіяхъ сцена хотя и различалась въ подробностяхъ, но сохраняла тотъ же самый общій характеръ: казалось, что художникъ представлялъ во всѣхъ картинахъ какую-то любимую мѣстность. Итальянецъ, однако же, не удостоивалъ особеннымъ вниманіемъ свои художественныя произведенія. Проведя Франка черезъ залу, онъ открылъ дверь своей обыкновенной гостиной и попросилъ гостя войти. Франкъ вошелъ довольно неохотно и съ застѣнчивостію, вовсе ему несвойственною, присѣлъ на кончикъ стула. Здѣсь новые обращики рукодѣлья доктора снова приковали къ себѣ вниманіе Франка. Комната первоначально была оклеена шпалерами; но Риккабокка растянулъ холстъ по стѣнамъ и написалъ на этомъ холстѣ различные девизы сатирическаго свойства, отдѣленные одинъ отъ другого фантастическими арабесками. Здѣсь Купидонъ катилъ тачку, нагруженную сердцами, которыя онъ, по видимому, продавалъ безобразному старику, съ мѣшкомъ золота въ рукѣ -- вѣроятно, Плутусу, богу богатства. Тамъ показывался Діогенъ, идущій по рыночной площади, съ фонаремъ въ рукѣ, при свѣтѣ котораго онъ отъискивалъ честнаго человѣка, между тѣмъ какъ толпа ребятишекъ издѣвалась надъ нимъ, а стая дворовыхъ собакъ рвала его за одежду. Въ другомъ мѣстѣ видѣнъ былъ левъ, полу-прикрытый лисьей шкурой, между тѣмъ какъ волкъ, въ овечьей маскѣ, весьма дружелюбно бесѣдовалъ съ молодымъ ягненкомъ. Тутъ выступали встревоженные гуси, съ открытыми клювами и вытянутыми шеями, изъ Римскаго Капитолія, между тѣмъ какъ въ отдаленіи виднѣлись группы быстро убѣгающихъ воиновъ. Короче сказать, во всѣхъ этихъ странныхъ эмблемахъ символически выражался сильный сарказмъ; только надъ однимъ каминомъ красовалась картина, болѣе оконченная и болѣе серьёзнаго содержанія. Это была мужская фигура въ одеждѣ пилигрима, прикованная къ землѣ тонкими, по безчисленными лигатурами, между тѣмъ какъ призрачное подобіе этой фигуры стремилось въ безпредѣльную даль; и подъ всѣмъ этимъ написаны были патетическія слова Горація:
Patriae quis exul
Se quoque quoque fugit. (*)
(*) Легко ли изгнаннику, прикованному такимъ образомъ къ отечеству, покинутъ его?
Мебель въ домѣ была чрезвычайно проста и даже недостаточна; но, несмотря на то, она съ такимъ вкусомъ была разставлена, что придавала комнатамъ необыкновенную прелесть. Нѣсколько алебастровыхъ бюстовъ и статуй, купленныхъ, быть можетъ, у какого нибудь странствующаго артиста, имѣли свой классическій эффектъ; они весело выглядывали изъ за сгруппированныхъ вокругъ нихъ цвѣтовъ или прислонялись къ легкимъ экранамъ изъ тонкихъ ивовыхъ прутьевъ, опускавшихся снизу концами въ ящики съ землей, служившей грунтомъ для чужеядныхъ растеній и широколиственнаго плюща. Все это, вмѣстѣ съ роскошными букетами живыхъ цвѣтовъ, сообщало гостиной видъ прекраснаго цвѣтника.
-- Могу ли я просить вашего позволенія? сказалъ итальянецъ, приложивъ палецъ къ печати полученной записки.
-- О, да! весьма наивно отвѣчалъ Франкъ.
Риккабокка сломалъ печать, и легкая улыбка прокралась на его лицо. Послѣ того онъ отвернулся отъ Франка немного въ сторону, прикрылъ рукой лицо и, по видимому, углубился въ размышленія.,
-- Мистрессъ Гэзельденъ, оказалъ онъ наконецъ:-- дѣлаетъ мнѣ весьма большую честь. Я съ трудомъ узнаю ея почеркъ; иначе у меня было бы болѣе нетерпѣнія распечатать письмо.
Черные глаза его поднялись сверхъ очковъ и проницательные взоры устремились прямо въ беззащитное и безхитростное сердце Франка. Докторъ приподнялъ записку и пальцемъ указалъ на буквы.
-- Это почеркъ кузины Джемимы, сказалъ Франкъ такъ быстро, какъ будто объ этомъ ему предложенъ былъ вопросъ.
Итальянецъ улыбнулся.
-- Вѣроятно, у мистера Гэзельдена много гостей?
-- Напротивъ того, нѣтъ ни души, отвѣчалъ Франкъ: впрочемъ, виноватъ: у насъ гоститъ теперь капитанъ Барни. До сезона псовой охоты у насъ бываетъ очень мало гостей, прибавилъ Франкъ, съ легкимъ вздохомъ:-- и кромѣ того, какъ вамъ извѣстно, каникулы уже кончились. Что касается до меня, я полагаю, что намъ дадутъ еще мѣсяцъ отсрочки.
По видимому, первая половина отвѣта Франка успокоила доктора, и онъ, помѣстившись за столъ, написалъ отвѣтъ,-- не торопливо, какъ пишемъ мы, англичане, но съ особеннымъ тщаніемъ и аккуратностію, подобно человѣку, привыкшему взвѣшивать значеніе каждаго слова,-- и писалъ тѣмъ медленнымъ, красивымъ итальянскимъ почеркомъ, который при каждой буквѣ даетъ писателю такъ много времени для размышленія. Поэтому-то Риккабокка и не далъ никакого отвѣта на замѣчаніе Франка касательно каникулъ; онъ соблюдалъ молчаніе до тѣхъ поръ, пока не кончилъ записки, прочиталъ ее три раза, запечаталъ сургучомъ, который растапливалъ чрезвычайно медленно, а потомъ, вручивъ ее Франку, сказалъ:
-- За васъ, молодой джентльменъ, я сожалѣю, что каникулы ваши кончаются такъ рано; за себя я долженъ радоваться, потому что принимаю благосклонное приглашеніе, которое вы, передавъ его лично, сдѣлали лестнымъ для меня вдвойнѣ.
"Нелегкая побери этого иностранца, съ его комплиментами!" подумалъ англичанинъ Франкъ.
Итальянецъ снова улыбнулся, какъ будто на этотъ разъ, не употребляя въ дѣло своихъ черныхъ, проницательныхъ глазъ, онъ читалъ въ сердцѣ юноши, и сказалъ, но уже не такъ вычурно, какъ прежде:
-- Вѣроятно, молодой джентльменъ, вы не слишкомъ заботитесь о комплиментахъ?
-- Нисколько, отвѣчалъ Франкъ, весьма простодушно.
-- Тѣмъ лучше для васъ, особливо, когда дорога въ свѣтѣ для васъ открыта. Оно было бы гораздо хуже, если бы вамъ приходилось открывать эту дорогу самому.
Лицо Франка ясно выражало замѣшательство; мысль, высказанная докторомъ, была слишкомъ для него глубока, и потому онъ заблагоразсудилъ обратиться къ картинамъ.
-- У васъ прекрасныя картины, сказалъ онъ: -- кажется, онѣ отлично сдѣланы. Чьей онѣ работы?
-- Синьорино Гэзельденъ, вы дарите меня тѣмъ, отъ чего сами отказались.
-- Что такое? произнесъ Франкъ, вопросительно.
-- Вы дарите меня комплиментами.
-- Кто? а! совсѣмъ нѣтъ. Однако, эти картины превосходно написаны.... не правда ли, сэръ?
-- Не совсѣмъ; позвольте вамъ замѣтить, вы говорите съ самимъ артистомъ..
-- Какъ такъ! неужели вы сами писали ихъ?
-- Да.
-- И картины, которыя въ залѣ?
-- И тѣ тоже.
-- Вы снимали ихъ съ натуры?
-- Натура, сказалъ итальянецъ, стараясь придать словамъ своимъ большее значеніе, быть можетъ, съ той цѣлью, чтобъ избѣгнуть прямого отвѣта: -- натура ничего не позволяетъ снимать съ себя.
-- О! произнесъ Франкъ, снова приведенный въ крайнее замѣшательство.-- Итакъ, я долженъ пожелать вамъ добраго утра, сэръ. Я очень радъ, что вы будете къ намъ.
-- Вы говорите это безъ комплиментовъ?
-- Безъ комплиментовъ.
-- А rivedersi -- прощайте, молодой джентльменъ! сказалъ итальянецъ.-- Пожалуйте сюда, прибавилъ онъ, замѣтивъ, что Франкъ устремился совсѣмъ не къ той двери.-- Могу ли я предложить вамъ рюмку вина? оно у насъ чистое, неподдѣльное, собственнаго нашего издѣлія.
-- Нѣтъ, нѣтъ, благодарю васъ, сэръ! вскричалъ Франкъ, внезапно вспомнивъ наставленіе своего родителя.-- Прощайте; пожалуста, не безпокойтесь: теперь я одинъ найду дорогу.
Однако же, вѣжливый итальянецъ проводилъ гостя до самой калитки, у которой Франкъ привязалъ свою лошадку. Молодой джентльменъ, опасаясь, чтобы такой услужливый хозяинъ дома не подалъ ему стремени, въ одинъ мигъ отвязалъ уздечку и такъ торопливо вскочилъ на сѣдло, что не успѣлъ даже попросить итальянца показать ему дорогу въ Рудъ, которой онъ рѣшительно не зналъ. Взоръ итальянца слѣдилъ за молодымъ человѣкомъ до тѣхъ поръ, пока тотъ не поднялся на пригорокъ, и тогда изъ груди доктора вылетѣлъ тяжелый вздохъ.
"Чѣмъ умнѣе мы становимся -- сказалъ онъ про себя -- тѣмъ болѣе сожалѣемъ о возрастѣ нашихъ заблужденій; гораздо лучше мчаться съ легкимъ сердцемъ на вершину каменистой горы, нежели сидѣть въ бельведерѣ съ Макіавелли."
Вмѣстѣ съ этимъ онъ воротился на бельведеръ, но уже не могъ снова приступить къ своимъ занятіямъ. Нѣсколько минутъ онъ простоялъ, вглядываясь въ даль аллеи; аллея напомнила ему о поляхъ, которыя Джакеймо расположенъ былъ взять въ арендное содержаніе, а поля напомнили ему о Ленни Ферфилдѣ. Риккабокка пришелъ домой и черезъ нѣсколько секундъ снова появился на дворѣ, въ костюмѣ, который онъ носилъ за предѣлами своего дома, съ плащемъ и зонтикомъ, закурилъ свою трубку и побрелъ къ деревнѣ Гэзельденъ.
Между тѣмъ Франкъ, проскакавъ короткимъ галопомъ нѣкоторое разстояніе, остановился у коттэджа, лежащаго по дорогѣ, и узналъ тамъ, что въ Рудъ-Голлъ пролегаетъ по полямъ тропа, по которой онъ можетъ выиграть не менѣе 3 миль. Франкъ сбился съ этой тропы и опять выѣхалъ на большую дорогу. Шоссейный сборщикъ, получивъ сначала пошлину за право молодого человѣка совершать дальнѣйшее путешествіе по большой дорогѣ, снова посовѣтовалъ юному наѣзднику возвратиться на прежнюю тропу, и наконецъ, послѣ долгихъ поисковъ, Франкъ встрѣтилъ нѣсколько проселковъ, гдѣ полу-сгнившій придорожный столбъ указалъ ему дорогу въ Рудъ. Уже къ вечеру, проскакавъ пятнадцать миль, при желаніи сократить десять миль въ семь, Франкъ внезапно очутился на дикомѣ, первобытномъ пространствѣ земли, казавшемся полу-пустыремъ, полу-выгономъ, съ неопрятными, полу-сгнившими, жалкой наружности хижинами, разсѣянными въ странномъ захолустьѣ. Лѣнивые, оборванные ребятишки играли грязью на дорогѣ; неопрятныя женщины сушили солому за заборами; большая, по обветшавшая отъ времени и непогодъ церковь, какъ будто говорившая, что поколѣніе, которое смотрѣло на нее, когда она еще строилась, было гораздо набожнѣе поколѣнія, которое теперь совершало въ ней молитвы, стояла подлѣ самой дороги.
-- Не эта ли деревня Рудъ? спросилъ Франкъ здороваго, молодого парня, разбивающаго щебенку -- печальный признакъ того, что лучшаго занятія онъ не могъ найти!
Молодой работникъ утвердительно кивнулъ головой и продолжалъ свою работу.
-- А гдѣ же здѣсь господскій домъ мистера Лесли?
Работникъ взглянулъ на Франка съ глупымъ изумленіемъ и на этотъ разъ дотронулся до шляпы.
-- Не туда ли вы ѣдете?
-- Туда, если только найду этотъ домъ.
-- Я покажу нашей чести, сказалъ мужикъ, весьма проворно.
Франкъ сдержалъ свою лошадку, и провожатый пошелъ съ нимъ рядомъ.
Франкъ, можно сказать, былъ батюшкинъ сынокъ. Вопреки различію возраста и той разборчивой перемѣнѣ привычекъ, которая въ успѣхахъ цивилизаціи характеризуетъ каждое слѣдующее поколѣніе, вопреки всей его итонской блестящей наружности, онъ очень хорошо былъ знакомъ съ крестьянскимъ бытомъ и, какъ деревенскій уроженецъ, съ одного взгляда понималъ положеніе сельскаго хозяйства.
-- Кажется, вы не совсѣмъ-то хорошо поживаете въ этой деревеѣ? спросилъ Франкъ, съ видомъ знатока.
-- Да, не совсѣмъ: лѣтомъ у насъ неурожаи, а зимой работы нѣтъ; несчастье да и только! а помочь горю не знаемъ чѣмъ.
-- Но, я полагаю, у васъ есть фермеры, которые нуждаются въ работникахъ?
-- Фермеры-то есть, да работы-то у нихъ нѣтъ: вы видите сами, какая дикая земля здѣсь.
-- А это, вѣроятно, господскій выгонъ, и вамъ дано право пользоваться имъ? спросилъ Франкъ, осматривая большое стадо самыхъ жалкихъ двуногихъ и четвероногихъ животныхъ.
-- Такъ точно; сосѣдъ мой Тиминсъ держитъ на этомъ вагонѣ гусей, кто-то изъ нашихъ держитъ корову, а сосѣдъ Джоласъ пасетъ поросятъ. Не могу вамъ сказать, дано ли право имъ на это,-- знаю только, что наши господа дѣлаютъ для насъ все, что только можетъ послужить намъ въ пользу. Конечно, они не могутъ сдѣлать многаго, потому что сами не тамъ богаты, какъ другіе господа; поприбавилъ крестьянинъ съ гордостью: -- они такъ добры, такихъ господъ немного въ нашемъ округѣ.
-- Мнѣ пріятно слышать, что ты любишь ихъ.
-- О, да, я ихъ очень люблю... Вы не въ одной ли школѣ съ нашимъ молодымъ джентльменомъ?
-- Въ одной, отвѣчалъ Франкъ.
-- Вотъ какъ! я слышалъ, какъ вашъ священникъ говорилъ, что мастэръ Рандаль большой руки умница, и что современемъ онъ разбогатѣетъ. Дай-то Господи! это знаете, вѣдь у бѣднаго помѣщика и крестьянину труднѣе богатѣть.... А вонъ и господскій домъ, сэръ!