Франкъ взглянулъ по прямому направленію и увидѣлъ четырехъ-угольный домъ, который, несмотря неподъемныя окна новѣйшей архитектуры, очевидно принадлежалъ къ глубокой древности. Высокая конусообразная кровля, высокіе странной формы горшки изъ красной закаленной главы, опрокинутые надъ уединенными дымовыми трубами, самой простой постройки нынѣшнихъ временъ, ветхая рѣзная работа на дубовыхъ дверяхъ временъ Георга III, устроенныхъ въ стрѣльчатомъ сводѣ временъ Тюдоровъ, и какая-то особенная, потемнѣвшая отъ времени и непогодъ наружность маленькихъ прекрасно выдѣланныхъ кирпичей, изъ которыхъ выведено было зданіе,-- все это вмѣстѣ обнаруживало резиденцію прежнихъ поколѣній, примѣненную, безъ всякаго вкуса, къ привычкамъ потомковъ, непроникнутыхъ духомъ современности или равнодушныхъ къ поэзіи минувшаго. Этотъ домъ, среди дикой, пустынной страны, явился передъ Франкомъ совсѣмъ неожиданно. Расположенный въ оврагѣ, онъ скрывался отъ взора безпорядочной группой ощипанныхъ, печальныхъ, захирѣлыхъ сосенъ. Крутой поворотъ дороги устранялъ это прикрытіе, и уединенное жилище, со всѣми своими подробностями, весьма непріятно поражало взоръ путешественника. Франкъ спустился съ своего коня и передалъ повода провожатому. Поправивъ галстухъ, молодой итонскій щеголь приблизился къ дверямъ и громкимъ ударомъ мѣдной скобы нарушилъ безмолвіе, господствовавшее вокругъ дома, такимъ громкимъ ударомъ, который спугнулъ изумлённаго скворца, свивавшаго подъ выступомъ кровли гнѣздо, и поднялъ на воздухъ стадо воробьевъ, синицъ и желтобрюшекъ, пировавшихъ между разбросанными грудами сѣна и соломы на грязномъ хуторномъ дворѣ, по правую сторону господскаго дома, обнесенномъ простымъ, неокрашеннымъ деревяннымъ заборомъ. Между тѣмъ свинья, сопровождаемая своимъ семействомъ, прибрѣла къ воротамъ забора и, положивъ свою морду на нижнюю перекладину воротъ, какъ бы осматривала посѣтителя съ любопытствомъ и нѣкоторымъ. подозрѣніемъ.
Въ то время, какъ Франкъ ждетъ у дверей и отъ нетерпѣнія сбиваетъ хлыстомъ пыль съ своихъ бѣлыхъ панталонъ, мы украдкой бросимъ взглядъ на членовъ семейства, обитающаго въ этомъ домѣ. Мистеръ Лесли, pater familias, находится въ маленькой комнаткѣ, называемой его "кабинетомъ", въ который онъ отправляется каждое утро послѣ завтрака, и рѣдко снова появляется въ семейномъ кругу ранѣе часа пополудни, назначеннаго, чисто по деревенски, для обѣда. Въ какихъ таинственныхъ занятіяхъ мистеръ Лесли проводитъ эти часы, никто еще не рѣшался сдѣлать заключенія. Въ настоящую минуту онъ сидитъ за маленькимъ дряхлымъ бюро, у котораго подъ одной изъ ножекъ (вслѣдствіе того, что она короче другихъ) подложенъ сверточекъ изъ старыхъ писемъ и обрывковъ отъ старыхъ газетъ. Бюро открыто и представляетъ множество углубленій и ящиковъ, наполненныхъ всякой всячиной, собранной въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ. одномъ изъ этихъ ящиковъ находятся связки писемъ, весьма жолтыхъ и перевязанныхъ полинялой тесемкой; въ другомъ -- обломокъ пуддинговаго камня, который мистеръ Лесли нашелъ во время своихъ прогулокъ и считаетъ за рѣдкій минералъ: вслѣдствіе того на обломкѣ красуется ярлычокъ съ отчетливою надписью: "найденъ на проселочной дорогѣ въ оврагѣ, мая 21-го 1824 года, Мондеромъ Лесли, сквайромъ". Слѣдующій ящикъ содержитъ въ себѣ различные обломки желѣза въ видѣ гвоздей, обломковъ лошадиныхъ подковъ и проч., которые мистеръ Лесли также находилъ во время прогулокъ, и, согласно народному предразсудку, считалъ за большое несчастіе не поднять ихъ съ земли,-- и, поднявъ однажды, тѣмъ не меньшее предвѣщалось несчастіе тому, кто рѣшался бросить ихъ. Далѣе, въ ближайшемъ углубленіи, помѣщалась коллекція дырявыхъ кремней, сохраняемыхъ по той же причинѣ, вмѣстѣ съ изогнутой шестипенсовой монетой; по сосѣдству съ этимъ отдѣленіемъ, въ затѣйливомъ разнообразіи, расположены были приморскія башенки, арабскіе зубы (я разумѣю подъ этими словами названіе раковинъ) и другіе обращики раковинныхъ произведеній природы, частію поступившіе въ наслѣдство отъ одной родственницы, престарѣлой дѣвы, а частію собранные самимъ мистеромъ Лесли, во время его поѣздокъ къ морскимъ берегамъ. Тутъ же находились отчеты управителя, нѣсколько пачекъ старыхъ счетовъ, старая шпора, три пары башмачнымъ и чулочныхъ пряжекъ, принадлежавшихъ нѣкогда отцу мистера Лесли, нѣсколько печатей; связанныхъ вмѣстѣ на кусочкѣ дратвы, шагриновый футляръ для зубочистокъ, увеличительное стекло для чтенія; оправленное въ черепаху, первая тетрадь чистописанія его старшаго сына, такая же тетрадь второго сына, такая же тетрадь его дочери и клочокъ волосъ, связанный въ узелъ, въ оправѣ и за стеклышкомъ. Кромѣ того тамъ же лежали: маленькая мышеловка, патентованный пробочникъ; обломки серебряной чайной ложечки, которая, отъ долгаго употребленія, совершенно разложилась въ нѣкоторыхъ своихъ частяхъ; небольшой коричневый вязаный кошелекъ, заключающій въ себѣ полу-пенсовыя монеты, чеканенныя въ различные періоды, начиная отъ временъ королевы Анны, вмѣстѣ съ двумя французскими су и нѣмецкими зильбергрошами. Всю эту смѣсь мистеръ Лесли высокорѣчиво называлъ "коллекціею монетъ" и въ своемъ духовномъ завѣщаніи обозначилъ какъ фамильное наслѣдство. За всѣмъ тѣмъ находилось еще множество другихъ любопытныхъ предметовъ подобнаго свойства и равнаго достоинства, "quae nunc describere longum est". Мистеръ Лесли занимался въ это время, употребляя его собственныя слова, "приведеніемъ вещей въ порядокъ", занятіе, совершаемое имъ съ примѣрной аккуратностію разъ въ недѣлю. Этотъ день былъ назначенъ для подобнаго дѣла, и мистеръ Лесли только что пересчиталъ "коллекцію монетъ" и собирался уложить ихъ въ кошелекъ, когда ударъ Франка въ мѣдную скобу долетѣлъ до его слуха.
Мистеръ Мондеръ Слюгъ Лесли остановился, съ видомъ недовѣрчивости покачалъ головой и приготовился было снова приступить къ дѣлу, какъ вдругъ овладѣла имъ сильная зѣвота, мѣшавшая ему въ теченіе цѣлыхъ двухъ минутъ завязать кошелекъ.
Предоставивъ этому кабинетному занятію кончиться своимъ порядкомъ, мы обратимся въ гостиную, или, вѣрнѣе сказать, въ пріемную, и посмотримъ, какого рода происходятъ тамъ развлеченія. Гостиная эта находилась въ первомъ этажѣ. Изъ оконъ ея представлялся плѣнительный видъ,-- не тощихъ, захирѣвшихъ сосенъ, но романтичнаго, волнистаго, густого лѣса. Впрочемъ, эта комната послѣ кончины мистриссъ Лесли оставалась безъ всякаго употребленія. Правда, она предназначалась для того, чтобы сидѣть въ ней тогда, когда собиралось много гостей; но такъ какъ гости никогда не собирались въ домъ мистера Лесли, поэтому и въ гостиной никогда не сидѣли. Да въ настоящее время и невозможно было сидѣть въ ней, потому что бумажныя шпалеры, подъ вліяніемъ сырости, отстали отъ стѣнъ, а крысы, мыши и моль, эти "edaces rerum", раздѣлили между собой, на съѣденіе, почти всѣ подушки отъ стульевъ и значительную часть пола. Вслѣдствіе этого, гостиную замѣняла общая комната, въ которой завтракали, обѣдали и ужинали, и гдѣ послѣ ужина мистеръ Лесли имѣлъ обыкновеніе курить табакъ, подъ аккомпанеманъ горячаго или голоднаго пунша, отчего по всей комнатѣ раздавался запахъ, говорящій о множествѣ яствъ и тѣснотѣ жилища. Въ этой комнатѣ было два окна: одно обращалось къ тощимъ соснамъ, а другое выходило за хуторный дворъ, и изъ него видъ замыкался птичникомъ. Вблизи перваго окна сидѣла мистриссъ Лесли; передъ ней, за высокой табуреткѣ, стояла корзинка, съ дѣтскимъ платьемъ, требующимъ починки. Подлѣ нея находился рабочій столикъ, розоваго дерева, съ бронзовыми каемками. Это былъ ея свадебный подарокъ и въ свое время стоилъ чрезвычайно дорого, хотя отдѣлка его не отличалась ни вкусомъ, ни изящностью работы. Отъ частаго и давняго употребленія, бронза во многихъ мѣстахъ отстала и часто причиняла мучительную боль дѣтскимъ пальчикамъ или наносила опустошеніе на платье мистриссъ Лесли. И въ самомъ дѣлѣ, это была самая затѣйливая мебель изъ цѣлаго дома, благодаря этимъ качествамъ бронзовыхъ украшеній, такъ что еслибъ это была живая обезьяна, то, право, и та не могла бы надѣлать, столько вредныхъ шалостей. На рабочемъ столикѣ лежали швейный приборъ, наперстокъ, ножницы, мотки шерсти и нитокъ и маленькіе лоскутки холстины и сукна для заплатокъ. Впрочемъ, мистриссъ Лесли не занималась еще работой она только приготовлялось заняться ею,-- и приготовленія эти длились не менѣе полутора часа. На колѣняхъ у ней лежалъ романъ, женщины-писательницы, очень много писавшей для минувшаго поколѣнія, подъ именемъ "мистриссъ Бриджетъ Синяя Мантія". Въ лѣвой рукѣ мистриссъ Лесли держала весьма тоненькую иголку, а въ правой -- очень толстую нитку; отъ времени до времени, она прилагала конецъ помянутой нитки къ губамъ и потомъ, отводя глаза отъ романа, дѣлала хотя и усиленное, но безполезное нападеніе на ушко иголки. Во не одинъ, однако же, романъ отвлекалъ вниманіе мистриссъ Лесли: она безпрестанно отрывалась отъ работы, или, лучше сказать, отъ чтенія, затѣмъ, чтобъ побранить дѣтей, спросить, "который часъ", замѣтить, что "и изъ Сары ничего не выдетъ путнаго", или выразить, изумленіе, почему мистеръ Лесли не хочетъ замѣтить, что розовый столикъ давно пора отдатъ въ починку. Мистриссъ Лесли, надобно правду сказать, была женщина довольно миловидная. На зло ея одеждѣ, въ одно и то же время весьма неопрятной и черезчуръ экономической, она все еще имѣла видъ лэди и даже болѣе, если взять въ соображеніе тяжкія обязанности, сопряженныя съ ея положеніемъ. Она очень гордилась древностью своей фамиліи, какъ съ отцовской, такъ и съ материнской стороны: ея мать происходила изъ почтеннаго рода Додлеровъ изъ Додль-Плэйса, существовавшаго до Вильяма-Завоевателя. Дѣйствительно, стоитъ только заглянуть въ самыя раннія лѣтописи нашего отечества, стоитъ только о размотрѣть нѣкоторыя изъ тѣхъ безконечно-длинныхъ поэмъ моральнаго свойства, которыми восхищались въ старину наши таны и альдерманы, чтобъ убѣдиться, что Додлеры имѣли сильное вліяніе на народъ прежде, чѣмъ Вильямъ I произвелъ во всемъ государствѣ великій переворотъ. Между тѣмъ какъ фамилія матери была неоспоримо саксонская, фамилія отца имѣла не только имя но и особенныя качества, исключительно принадлежавшія однимъ нормандцамъ. Отецъ мистриссъ Лесли носилъ имя Монтфиджетъ, безъ всякаго сомнѣнія, но неотъемлемому праву потомства отъ тѣхъ знаменитыхъ бароновъ Монтфиджетъ, которые нѣкогда влдѣли обширными землями и неприступными замками. Какъ слѣдуетъ быть истому нормандцу, Монтфиджеты отличались большими, немного вздернутыми кверху носами, сухощавостію, вспыльчивостію и раздражительностію. Соединеніе этихъ двухъ поколѣній обнаруживалось даже для самаго обыкновеннаго физіономиста какъ въ физическомъ, такъ и въ моральномъ устройствѣ мистриссъ Лесли. У нея были умные, выразительные, голубыя глаза саксонки и правильный, немного вздернутый носъ нормандки; она часто задумывалась ни надъ чѣмъ и предавалась безпечности и лѣни тамъ, гдѣ требовалось все ея вниманіе -- качества, принадлежавшія однимъ только Додлерамъ и Монтфиджетамъ. У ногъ мистриссъ Лесли играла маленькая дѣвочка -- съ прекрасными волосами, спускавшимися за уши мягкими локонами. Въ отдаленномъ концѣ комнаты, за высокой конторкой, сидѣлъ школьный товарищъ Франка, старшій сынъ мистера Лесли. Минуты за двѣ передъ тѣмъ, какъ Франкъ ударомъ въ скобу нарушилъ во всемъ домѣ спокойствіе и тишину, онъ отвелъ глаза отъ книгъ, лежавшихъ на конторкѣ, и отвелъ для того, чтобы взглянуть на чрезвычайно ветхій экземпляръ греческаго тестамента, въ которомъ братъ его Оливеръ просилъ Рандаля разрѣшить встрѣченное затрудненіе. Въ то время, какъ лицо молодого студента повернулось къ свѣту, ваше первое впечатлѣніе, при видѣ его, было бы довольно грустное и пробудило бы въ вашей душѣ участіе, смѣшанное съ уваженіемъ, потому что это лицо потеряло уже живой, радостный характеръ юности: между бровями его образовалась морщина, подъ глазами и между оконечностями ноздрей и рта проходили линіи, говорившія объ истомѣ,-- цвѣтъ лица былъ желто-зеленый, губы блѣдныя. Лѣта, проведенныя въ занятіяхъ, уже посѣяли сѣмена разслабленія и болѣзни. Но если взоръ вашъ остановится долѣе на выраженіи липа, то ваше состраданіе постепенно уступитъ мѣсто какому-то тревожному, непріятному чувству,-- чувству, имѣющему близкое сходство со страхомъ. Вы увидѣли бы ясный отпечатокъ ума обработаннаго и въ то же время почувствовали бы, что въ этой обработкѣ было что-то громадное, грозное. Замѣтнымъ контрастомъ этому лицу, преждевременно устарѣвшему и не по лѣтамъ умному, служило здоровое, круглое лицо Оливера, съ томными, голубыми глазами, устремленными прямо на проницательные глаза брата, какъ будто въ эту минуту Оливеръ всѣми силами старался уловить изъ нихъ хоть одинъ лучъ того ума, которымъ сіяли глаза Рандаля, какъ свѣтомъ звѣзды -- чистымъ и холоднымъ. При ударѣ Франка, въ томныхъ голубыхъ глазахъ Оливера заискрилось одушевленіе, и онъ отскочилъ отъ брата въ сторону. Маленькая дѣвочка откинула съ лица спустившіеся локоны и устремила на свою мама взглядъ, выражавшій испугъ и удивленіе.
Молодой студентъ нахмурилъ брови и съ видомъ человѣка, котораго ничто не занимаетъ, снова углубился въ книги.
-- Ахъ, Боже мой! вскричала мистриссъ Лесли: -- кто бы это могъ быть? Оливеръ! сію минуту прочь, отъ окна: тебя увидятъ. Джульета! сбѣгай.... нѣтъ, позвони въ колокольчикъ.... нѣтъ, нѣтъ, бѣги на лѣстницу и скажи, что дома нѣтъ. Нѣтъ дома, да и только, повторяла мистриссъ Лесли выразительно.
Кровь Монтфиджета заиграла въ ней.
Спустя минуту, за дверьми гостиной послышался громкій ребяческій голосъ Франка.
Рандаль слегка вздрогнулъ.
-- Это голосъ Франка Гэзельдена, сказалъ онъ.-- Мама, я желалъ бы его видѣть.
-- Видѣть его! повторила мистриссъ Лесли, съ крайнимъ изумленіемъ: -- видѣть его! когда наша комната въ такомъ положеніи.
Рандаль могъ бы замѣтить, что положеніе комнаты нисколько не хуже обыкновеннаго, но не сказалъ ни слова. Легкій румянецъ какъ быстро показался на его лицѣ, такъ же быстро и исчезъ съ него; вслѣдъ за тѣмъ онъ прислонился щекой къ рукѣ и крѣпко сжалъ губы.
Наружная дверь затворилась съ угрюмымъ, негостепріимнымъ скрипомъ, и въ комнату, въ стоптанныхъ башмакахъ, вошла служанка, съ визитной карточкой.
-- Кому эта карточка? Дженни, подай ее мнѣ! вскричала мистриссъ Лесли.
Но Дженни отрицательно кивнула головой, положила карточку на конторку подлѣ Рандаля и исчезла, не сказавъ ни слова.
-- Рандаль! Рандаль! взгляни, взгляни, пожалуста! вскричалъ Оливеръ, снова бросившись къ окну: -- взгляни, какая миленькая сѣрая лошадка.
Рандаль приподнялъ голову... мало того: онъ нарочно подошелъ къ окну и устремилъ минутный взоръ на рѣзвую шотландскую лошадку и на щегольски одѣтаго прекраснаго наѣздника. Въ эту минуту перемѣны пролетали по лицу Рандаля быстрѣе облаковъ по небу въ бурную погоду. Въ эту минуту вы замѣтили бы въ выраженіи лица его, какъ зависть смѣнялась досадою, и тогда блѣдныя губы его дрожали, кривились, брови хмурились; вы замѣтили бы, какъ надежда и самоуваженіе разглаживали его брови и вызывали на лицо надменную улыбку, и потомъ все по прежнему становилось холодно, спокойно, неподвижно въ то время, какъ онъ возвращался къ своимъ дѣламъ, сѣлъ за нихъ съ рѣшимостью и вполголоса сказалъ:
-- Знаніе есть сила!
Мистриссъ Лесли подошла къ Рандалю съ сильнымъ душевнымъ волненіемъ и нѣкоторымъ замѣшательствомъ; она нагнулась черезъ плечо Рандаля и прочитала карточку. Въ подражаніе печатному шрифту, на ней написано было чернилами: "М. Франкъ Гэзельденъ", и потомъ сейчасъ же подъ этими словами, на скорую руку и не такъ отчетливо, написано было карандашомъ слѣдующее:
"Любезный Лесли, очень жалѣю, что не засталъ тебя. Пріѣзжай къ намъ, пожалуста."
-- Ты поѣдешь, Рандаль? спросила мистриссъ Лесли, послѣ минутнаго молчанія.
-- Не знаю, не думаю.
-- Почему же ты не можешь ѣхать? у тебя есть хорошее модное платье. Ты можешь ѣхать куда тебѣ вздумается, не такъ, какъ эти дѣти.
И мистриссъ Лесли съ сожалѣніемъ взглянула на грубую, изношенную курточку Оливера и оборванное платьице маленькой Джульеты.
-- Все, что я имѣю теперь, я обязанъ этимъ мистеру Эджертону, и потому долженъ соображаться съ его желаніями. Я слышалъ, что онъ не совсѣмъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ этими Гэзельденами, сказалъ Рандаль, и потомъ, взглянувъ на брата своего, который казался крайне огорченнымъ, онъ присовокупилъ довольно ласково, но сквозь эту ласку проглядывала холодная надменность: -- все, что я отнынѣ буду имѣть, Оливеръ, этимъ буду обязанъ себѣ одному; и тогда, если мнѣ удастся возвыситься, я возвышу и мою фамилію.
-- Милый, дорогой мой Рандаль! сказала мистриссъ Лесли, нѣжно цалуя его въ лобъ: -- какое у тебя доброе сердце!
-- Нѣтъ, маменька: по моему, съ добрымъ сердцемъ труднѣе сдѣлать большіе успѣхи въ свѣтѣ, чѣмъ твердой волей и хорошей памятью, отвѣчалъ Рандаль отрывисто и съ видомъ пренебреженія.-- Однако, я больше не могу читать теперь. Пойдемъ прогуляться, Оливеръ.
Сказавъ это, онъ отвелъ эти себя руку матери и вышелъ изъ комнаты.
Рандаль уже былъ на лугу, когда Оливеръ присоединился къ нему. Не замѣчая брата своего, онъ продолжалъ итти впередъ быстро, большими шагами и въ глубокомъ молчаніи. Наконецъ онъ остановился подъ тѣнью стараго дуба, который уцѣлѣлъ отъ топора потому только, что по старости своей никуда больше не годился, какъ на дрова. Дерево стояло на пригоркѣ, съ котораго взору представлялся ветхій домъ, не менѣе того ветхая церковь и печальная, угрюмая деревня.
-- Оливеръ, сказалъ Рандаль сквозь зубы, такъ что голосъ его похожъ былъ на шипѣнье: -- Оливеръ, вотъ подъ самымъ этимъ деревомъ я въ первый разъ рѣшился....
Рандаль замолчалъ.
-- На что же ты рѣшился, Рандаль?
-- Читать съ прилежаніемъ. Знаніе есть сила.
-- Но, мнѣ кажется, ты и безъ того любилъ читать.
-- Я! воскликнулъ Рандаль.-- Такъ ты думаешь, что я люблю чтеніе?
Оливеръ испугался.
--Ты знаешь, продолжалъ Рандаль: -- что мы, Лесли, не всегда находились въ такомъ нищенски-бѣдномъ состояніи. Ты знаешь, что и теперь еще существуетъ человѣкъ, который живетъ въ Лондонѣ на Гросвеноръ-Скверѣ, и который богатъ, очень богатъ. Его богатство перешло къ нему отъ фамиліи Лесли: этотъ человѣкъ, Оливеръ, мой покровитель, и очень-очень добръ ко мнѣ.
Съ каждымъ изъ этихъ словъ Рандаль становился угрюмѣе.
-- Пойдемъ дальше, сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія: -- пойдемъ.
Прогулка снова началась; она совершалась быстрѣе прежняго; братья молчали.
Они пришли наконецъ къ небольшому, мелкому потоку и, перепрыгивая по камнямъ, набросаннымъ въ одномъ мѣстѣ его, очутились на другомъ берегу, не замочивъ подошвы.
-- Не можешь ли ты, Оливеръ, сломить мнѣ вонъ этотъ сукъ? отрывисто сказалъ Рандаль, указывая на дерево.
Оливеръ механически повиновался, и Рандаль, ощипавъ листья и оборвавъ лишнія вѣтки, оставилъ на концѣ развилину и этой развилиной началъ разбрасывать большіе камни.
-- Зачѣмъ ты это дѣлаешь, Рандаль? спросилъ изумленный Оливеръ.
-- Теперь мы на другой сторонѣ ручья, и по этой дорогѣ мы больше не пойдемъ. Намъ не нужно переходить бродъ по камнямъ!... Прочь ихъ, прочь!