-- Рандаль, сказала мистриссъ Лесли въ это воскресенье:-- Рандаль, ты думаешь съѣздить къ мистеру Гэзельдену?
-- Думаю, отвѣчалъ Рандаль.-- Мистеръ Эджертонъ не будетъ противъ этого, и какъ я не возвращаюсь еще въ Итонъ, то, можетъ быть, мнѣ долго не удастся видѣть Франка. Я не хочу быть неучтивымъ къ наслѣднику мистера Эджертона.
-- Прекрасно! вскричала мистриссъ Лесли, которая, подобно женщинамъ одного съ нею образа мыслей, имѣла много свѣтскости въ понятіяхъ, но рѣдко обнаруживала ее въ поступкахъ:-- прекрасно, наслѣдникъ стараго Лесли!
-- Онъ племянникъ мистера Эджертона, замѣтилъ Рандаль:-- а я вѣдь вовсе не родня Эджертонамъ.
-- Но, возразила бѣдная мистриссъ Лесли, со слезами на глазахъ:-- это будетъ стыдъ, если онъ, плативъ за твое ученье, пославъ тебя въ Оксфордъ, проводивъ съ тобою всѣ праздники, на этомъ только и остановится. Эдакъ не дѣлаютъ порядочные люди.
-- Можетъ быть, онъ сдѣлаетъ что нибудь, Но не то, что вы думаете. Впрочемъ, что до того! Довольно, что онъ вооружилъ меня для жизни; теперь отъ меня зависитъ дѣйствовать оружіемъ такъ или иначе.
Тутъ разговоръ былъ прерванъ приходомъ другихъ членовъ семейства, одѣтыхъ, чтобы итти въ церковь.
-- Не можетъ быть, чтобы было уже пора въ церковь! Нѣтъ, еще рано! вскричала мистриссъ Лесли.
Она никогда не бывала готова в о -время.
-- Ужь послѣдній звонъ, сказалъ мистеръ Лесли, который хотя и былъ лѣнивъ, но въ то же время довольно пунктуаленъ.
Мистриссъ Лесли стремительно бросилась по лѣстницѣ, прибѣжала къ себѣ въ комнату, сорвала съ вѣшалки своей лучшій чепецъ, выдернула изъ ящика новую шаль, вздернула чепецъ на голову, шаль развѣсила на плечахъ и воткнула въ ея складки огромную булавку, желая скрыть отъ постороннихъ взоровъ оставшееся безъ пуговицъ мѣсто своего платья, потомъ какъ вихрь сбѣжала съ лѣстницы. Между тѣмъ семейство ея стояло уже за дверьми въ ожиданіи, и въ то самое время, какъ звонъ замолкъ и процессія двинулась отъ ветхаго дома къ церкви.
Церковь была велика, но число прихожанъ незначительно, точно такъ же, какъ и доходъ пастора. Десятая часть изъ собственности прихода принадлежала нѣкогда Лесли, но давно уже была продана. Теперешній пасторъ получалъ немного болѣе ста фунтовъ. Онъ былъ добрый и умный человѣкъ, но бѣдность и заботы о женѣ и семействѣ, а также то, что можетъ быть названо совершеннымъ затворничествомъ для образованнаго ума, когда, посреди людей, его окружавшихъ, онъ не находилъ человѣка, достаточно развитаго, чтобы можно было съ нимъ размѣняться мыслію, переступавшею горизонтъ приходскихъ понятій, погрузили его въ какое-то уныніе, которое по временамъ походило на ограниченность. Состояніе его не позволяло ему дѣлать приношенія въ пользу прихода или оказывать подвиги благотворительности; такимъ образомъ онъ не пріобрѣлъ нравственнаго вліянія на своихъ прихожанъ ничѣмъ, кромѣ примѣра благочестивой жизни и дѣйствія своихъ увѣщаній. Прихожане очень мало заботились о немъ, и если бы мистриссъ Лесли, въ часы своей неутолимой дѣятельности, не употребляла поощрительныхъ мѣръ въ отношеніи прихожанъ, въ особенности стариковъ и дѣтей, то едва ли бы полъ-дюжины человѣкъ собирались въ церковь.
Возвратясь отъ обѣдни, семейство Лесли сѣло, за обѣдъ, по окончаніи котораго Рандаль отправился пѣшкомъ въ Гэзльденъ-Голлъ.
Какъ ни казался нѣжнымъ и слабымъ его станъ, въ немъ была замѣтна скорость и энергія движенія, которыя отличаетъ нервическія комплекціи; онъ постоянно уходилъ впередъ отъ крестьянина, котораго взялъ себѣ въ проводники на первыя двѣ или три мили. Хотя Рандаль не отличался въ обхожденіи съ низшими откровенностію, которую Франкъ наслѣдовалъ отъ отца, въ немъ было -- несмотря на нѣкоторыя притворныя качества, несовмѣстныя съ характеромъ джентльмена -- довольно джентльменстваі, чтобы не показаться грубымъ и заносчивымъ къ своему спутнику. Самъ Рандаль говорилъ мало, но зато спутникъ его былъ особенно словоохотливъ; это былъ тотъ самый крестьянинъ, съ которымъ говорилъ Франкъ на пути къ Рандалю, и теперь онъ распространялся въ похвалахъ лошади джентльмена отъ которой переходилъ къ самому джентльмену. Рандаль надвинулъ себѣ шляпу на глаза. Должно бытъ, что и у земледѣльца нѣтъ недостатка въ тактѣ и догадливости, потому что Томъ Стауэлль, бывшій совершеннымъ середовикомъ изъ своего сословія, тотчасъ замѣтилъ, что слова его не совсѣмъ идутъ къ дѣлу. Онъ остановился, почесалъ себѣ голову и, ласково смотря на своего спутника, вскричалъ.
-- Но вотъ, Богъ дастъ, доживемъ, что вы заведете лошадку лучше теперешней вашей, мастеръ Рандаль:-- это ужь вѣрно, потому что другого такого добраго джентльмена нѣтъ въ цѣломъ округѣ.
-- Спасибо тебѣ, сказалъ Рандаль.-- Я болѣе люблю ходить пѣшкомъ, чѣмъ ѣздить; мнѣ кажется, я уже такъ созданъ.
-- Хорошо, да вы и ходите молодецки,-- едва ли найдется другой такой ходокъ въ цѣломъ графствѣ. Правду сказать, любо и итти-то здѣсь: все такіе славные виды по дорогѣ до самого Гэзельденъ-Голла.
Рандаль все шелъ впередъ, какъ будто становясь нетерпѣливѣе отъ этихъ похвалъ; наконецъ, выйдя на открытую поляну, онъ сказалъ.
-- Теперь, я думаю, я найду самъ дорогу.-- Очень тебѣ благодаренъ, Томъ.
И онъ положилъ шиллингъ въ жосткую руку Тома. Крестьянинъ взялъ монету какъ-то нерѣшительно, и слезы заблестѣли у него на глазахъ. Онъ былъ болѣе благодаренъ за этотъ шиллингъ, чѣмъ за полъ-кроны щедраго Франка; ему пришла на умъ бѣдность несчастнаго семейства Лесли, и онъ совершенно забылъ въ эту минуту, что самъ онъ еще гораздо бѣднѣе.
Онъ, стоялъ на полянѣ и глядѣлъ въ даль, пока фигура Рандаля не скрылась совершенно изъ виду; потомъ побрелъ онъ потихоньку домой.
Молодой Лесли продолжалъ итти скорымъ шагомъ. Несмотря на его умственное образованіе, его постоянныя стремленія къ чему-то высшему, у него не было въ эту минуту такой отрадной мысли въ головѣ, такого поэтическаго чувства въ сердце, какъ у безграмотнаго мужика, который оделся къ своей деревнѣ, понуривъ голову.
Когда Рандаль достигъ мѣста, гдѣ нѣсколько отдѣльныхъ полянъ сходились въ одну общую равнину, онъ началъ чувствовать усталость, шаги его замедлялись. Въ это время кабріолетъ выѣхалъ по одной изъ боковыхъ дорогъ и принялъ то же направленіе, какъ нашъ путникъ. Дорога была жестка и неровна, и кабріолетъ подвигался медленно, не опережая пѣшехода.
-- Вы, кажется, устали, сэръ, сказалъ сидѣвшій въ кабріолетѣ плечистый молодой фермеръ, по видимому, одинъ изъ зажиточныхъ въ своемъ сословіи.
И онъ посмотрѣлъ съ состраданіемъ на блѣдное лицо и дрожащія ноги молодого человѣка.
-- Можетъ быть, намъ по дорогѣ; въ такомъ случаѣ, я васъ подвезу.
Рандаль принялъ за постоянное правило не отказываться отъ предложеній, въ которыхъ видѣлъ для себя какую нибудь пользу, и теперь онъ утвердительно отвѣчалъ на приглашеніе честнаго фермера.
-- Славный день, сэръ, сказалъ послѣдній, когда Рандаль сѣлъ возлѣ него; -- Вы издалека шли?
-- Изъ Рудъ-Голла.
-- Ахъ, вы, вѣрно, сквайръ Лесли, сказалъ почтительно фермеръ, приподнимая шляпу.
-- Да, мое имя Лесли. Такъ вы знаете Рудъ?
-- Я былъ воспитанъ въ деревнѣ вашего батюшки, сэръ.-- Вы, можетъ быть, слыхали о фермерѣ Брюсѣ.
Рандаль. Я помню, что, когда я еще былъ маленькимъ мальчикомъ, какой-то мистеръ Брюсъ, который снималъ, кажется, лучшую часть нашей земли, всякій разъ, когда приходилъ къ батюшкѣ, приносилъ намъ сладкихъ пирожковъ. Онъ былъ вамъ родственникъ?
Фермеръ Брюсъ. Онъ быть мнѣ дядя. Онъ уже умеръ, бѣдный.
Рандаль. Умеръ! Очень жаль... Онъ былъ особенно добръ къ намъ, когда мы были дѣтьми. Онъ вѣдь давно уже оставилъ ферму моего отца?
Фермеръ Брюсъ (какъ будто оправдываясь). Я увѣренъ, что ему очень жаль было оставить вашу ферму. Но, видите ли, онъ неожиданно получилъ наслѣдство.
Рандаль. И вовсе прекратилъ дѣла?
Фермеръ Брюсъ. Нѣтъ; но, имѣя капиталъ, онъ могъ уже вносить значительную плату за хорошую ферму, въ полномъ смыслѣ этого слова.
Рандаль (съ горечью). Всѣ капиталы точно обѣгаютъ имѣніе Рудъ!... Чью же ферму онъ снялъ?
Фермеръ Брюсъ. Онъ снялъ Голей, что принадлежитъ сквайру Гэзельдену. Теперь и я содержу ее же. Мы положили въ нее пропасть денегъ; но пожаловаться нельзя: она приноситъ славный доходъ.
Рандаль. Я думаю, эти деньги принесли бы такой же барышъ, если бы ихъ употребить на землю моего отца?
Фермеръ Брюсъ. Можетъ быть, черезъ продолжительное время. Но, изволите ли видѣть, сэръ, намъ понадобилось тотчасъ же обезпеченіе -- нужно было немедленно устроить житницы, скотный дворъ и много кое-чего, что лежало на обязанности помѣщика. Но не всякій помѣщикъ въ состояніи это сдѣлать. Вѣдь сквайръ Гэзельденъ богатый человѣкъ.
Рандаль. А!
Дорога теперь пошла глаже, и фермеръ пустилъ свою лошадь скорой рысцой.
-- Вамъ по какой дорогѣ, сэръ? Нѣсколько миль крюку мнѣ ничего не значатъ, если смѣю услужить вамъ.
-- Я отправляюсь въ Гэзельденъ, сказавъ Рандаль, пробуждаясь отъ задумчивости.-- Пожалуста, не дѣлайте изъ за меня и шагу лишняго.
-- О, Голейская ферма по ту сторону деревни: значитъ, мнѣ совершенно по дорогѣ, сэръ.
Фермеръ, бывшій очень разговорчивымъ малымъ и принадлежа къ поколѣнію, происшедшему отъ приложенія капитала къ землѣ, къ поколѣнію, которое, по воспитанію и манерамъ, могло стать на ряду съ сквайрами прежняго времени, началъ говорить о своей прекрасной лошади, о лошадяхъ вообще, объ охотѣ и конскихъ бѣгахъ; онъ разсуждалъ о всѣхъ этихъ предметахъ съ одушевленіемъ и скромностію. Рандаль еще болѣе надвинулъ тебѣ шляпу на глаза и не прерывалъ его до тѣхъ поръ, пока они не поровнялись съ казино; тутъ онъ, пораженный классическою наружностію строенія и замѣтивъ прелестную зелень померанцовыхъ деревьевъ, спросилъ отрывисто:
-- Чей это домъ?
-- Онъ принадлежитъ сквайру Гэзельдену, но отданъ въ наемъ какому-то иностранному господину. Говорятъ, что постоялецъ настоящій джентльменъ, только чрезвычайно бѣденъ.
-- Бѣденъ, сказалъ Рандаль, обращаясь назадъ, чтобы посмотрѣть на зеленѣющійся садъ, на изящную террасу, прекрасный бельведеръ, и бросая взглядъ въ отворенную дверь, на расписанную внутри залу: -- бѣденъ.... домъ кажется, впрочемъ, очень мило убранъ. Что вы разумѣете подъ словомъ "бѣденъ", мистеръ Брюсъ?
Фермеръ засмѣялся.
-- По правдѣ сказать, это трудный вопросъ, сэръ. Но я думаю, что господинъ этотъ такъ бѣденъ, какъ можетъ быть бѣденъ человѣкъ, который только не входитъ въ долги и не умираетъ съ голоду.
-- Значитъ такъ бѣденъ, какъ мой отецъ? спросилъ Рандаль явственно и нѣсколько отрывисто.
-- Богъ съ вами, сэръ! Батюшка вашъ богачъ въ сравненіи съ нимъ.
Рандаль продолжалъ смотрѣть, сознавая въ умѣ своемъ контрастъ этого дома съ своимъ развалившимся домомъ, гдѣ все носило признаки запустѣнія. При Рудъ-Голлѣ нѣтъ такого опрятнаго садика, нѣтъ и слѣда ароматическихъ померанцовыхъ цвѣтовъ. Здѣсь бѣдность была по крайней мѣрѣ миловидна, тамъ она была отвратительна. Сообразивъ все это, Рандаль не могъ понять, какъ можно было такъ дешево достигнуть въ обстановкѣ дома столь утонченнаго изящества. Въ эту минуту путники подъѣхали къ оградѣ парка сквайра, и Рандаль, замѣтивъ тутъ маленькую калитку, попросилъ фермера остановиться и самъ сошелъ съ кабріолета. Молодой человѣкъ скоро скрылся въ густой листвѣ дубовъ, а фермеръ весело продолжалъ свою дорогу, и его звучный свистъ уныло отдавался въ ушахъ Рандаля, пока онъ проходилъ подъ сѣнію деревьевъ парка. Придя къ дому сквайра, онъ узналъ, что вся семья Гэзельдень въ церкви, а согласно патріархальному обычаю, прислуга не отставала отъ господъ въ подобныхъ случаяхъ. Такимъ образомъ ему отворила дверь какая-то дряхлая служанка. Она была почти совершенно глуха и до того безтолкова, что Рандаль не хотѣлъ войти въ комнаты съ тѣмъ, чтобы дождаться возвращенія Франка. Онъ сказалъ, что походитъ по лугу и воротится тогда, когда церковная служба кончится.
Старуха остановилась въ удивленіи, стараясь его разслушать, но онъ отвернулся и пошелъ бродить въ ту сторону, гдѣ виднѣлась садовая рѣшотка.
Тутъ было много такого, что могло привлечь любопытные взоры: обширный цвѣтникъ, пестрый какъ коверъ, два величественные кедра, покрывавшіе тѣнью лужайку, и живописное строеніе съ узорчатыми рамами у оконъ и высокими остроконечными фронтонами; но кажется, что молодой человѣкъ не смотрѣлъ на эту сцену ни глазами поэта, ни глазами живописца.
Онъ видѣлъ тутъ доказательства богатства, и зависть возмущала въ эту минуту его душу.
Сложивъ руки на груди, онъ стоялъ долго молча, смотря вокругъ себя съ сжатыми губами и наморщеннымъ лбомъ; потомъ онъ снова заходилъ, устремивъ глаза въ землю, и проворчалъ въ полголоса:
-- Наслѣдникъ этого имѣнія немногимъ лучше мужика; мнѣ же приписываютъ блестящія дарованія и ученость, я постоянно твержу девизъ свой: "знаніе есть сила". А между тѣмъ, несмотря на мои труды, поставятъ ли когда нибудь меня мои познанія на ту степень, на которой этому неучу суждено стоять? бѣдные ненавидятъ богатыхъ; но кто же изъ бѣдныхъ склоннѣе къ этому, какъ не обѣднявшій джентльменъ? Одлей Эджертонъ, того-и-гляди, думаетъ, что я поступлю въ Парламентъ и приму вмѣстѣ съ нимъ сторону тори. Какъ же, на такого и напалъ!
Онъ быстро повернулся и угрюмо посмотрѣлъ на несчастный домъ, который хотя и былъ довольно удобенъ, но далеко не напоминалъ дворца; сложивъ руки на груди, Рандаль продолжалъ ходить взадъ и впередъ, не желая выпустить домъ изъ виду и прервать нить своихъ мыслей.
-- Какой же выходъ изъ подобнаго положенія? говорилъ онъ самъ съ собою.-- "Знаніе есть сила.". Достанетъ ли у меня силы, чтобы оттянуть имѣніе у этого неуча? Оттянуть! но что же оттянуть? отцовскій домъ, что ли? Да! но если бы сквайръ, умеръ, то кто былъ бы наслѣдникомъ Гэзельдена? Не слыхалъ ли я отъ матушки, что я самый близкій родственникъ сквайру, кромѣ его собственныхъ дѣтей? Но дѣло въ томъ, что онъ цѣнитъ жизнь этого мальчика вдесятеро дороже моей. Какая же надежда на успѣхъ? На первый разъ его нужно лишить расположенія дяди Эджертона, который никогда не видалъ его. Это все-таки возможнѣе.
"Посторонись съ дороги", сказалъ ты, Одлей Эджертонъ. А откуда ты получилъ состояніе, какъ не отъ моихъ предковъ? О, притворство, притворство Лордъ! Бэконъ примѣняетъ его ко всѣмъ родамъ дѣятельности, и..."
Здѣсь монологъ Рандаля былъ прерванъ, потому что, прохаживаясь взадъ и впередъ, онъ дошелъ до конца лужайки, склонявшейся въ ровъ, наполненный тиною, и въ ту самую минуту, какъ мальчикъ подкрѣплялъ себя ученіемъ Бэкона, земля осыпалась подъ нимъ, и онъ упалъ въ ровъ.
Какъ нарочно, сквайръ, котораго неутомимый геній постоянно былъ занятъ нововведеніями и исправленіемъ всякаго рода поврежденій, за нѣсколько дней до того велѣлъ расширить и вычистить ровъ въ этомъ мѣстѣ, такъ что земля въ немъ была еще очень сыра, не выложена камнемъ и не утромбована. Такимъ образомъ, когда Рандаль, опомнившись отъ удивленія и испуга, привсталъ, то увидалъ, что все его платье замарано въ грязи, тогда какъ стремительность его паденія доказывалась фантастическимъ, страннымъ видомъ его шляпы, которая, представляя мѣстами впадины, а мѣстами выступы, вообще была неузнаваема и напоминала шляпу одного почтеннаго джентльмена, злого писаку и protégé мистера Эджертона, или шляпу, какую, иногда находятъ на улицѣ возлѣ упавшаго въ лужу пьянаго.
Рандаль былъ оглушенъ, отуманенъ этимъ паденіемъ и нѣсколько минутъ не могъ притти въ себя. Когда онъ собрался съ мыслями, тоска еще сильнѣе овладѣла имъ. Онъ еще такъ былъ малодушенъ, что никакъ не рѣшался представиться въ такомъ видѣ незнакомому сквайру и щеголеватому Франку; онъ рѣшился выбраться на знакомую поляну и воротиться домой, не достигнувъ цѣли своего путешествія; и, замѣтивъ передъ собою тропинку, которая вела къ воротамъ, выходившимъ на большую дорогу, онъ тотчасъ же отправился по этому направленію.
Удивительно, какъ всѣ мы мало обращаемъ вниманія на предостереженія нашего добраго генія. Я увѣренъ, что какая нибудь благодѣтельная сила столкнула Рандаля Лесли въ ровъ, изображая тѣмъ предъ нимъ судьбу всякаго, кто избираетъ какой нибудъ необыкновенный путь для разсудка, т. е. пятится, напримѣръ, назадъ, съ цѣлію завистливо полюбоваться ни собственность сосѣда. Я думаю, что въ теченіе настоящаго столѣтія много еще найдется, юношей, которые такимъ же образомъ попадаютъ во рвы и выползутъ оттуда, можетъ быть, въ болѣе грязныхъ сюртукахъ, чѣмъ самъ Рандаль. Но Рандаль не благодарилъ судьбы за данный ему предостерегательный урокъ; да я и не знаю человѣка, который бы поблагодарилъ ее за это.
Въ это утро, сквайръ былъ очень сердитъ за завтракомъ. Онъ былъ слишкомъ истымъ англичаниномъ, чтобы терпѣливо переносить обиду, а онъ видѣлъ личное оскорбленіе въ порчѣ приходскаго учрежденія. Его чувствительность была задѣта при этомъ столько же, сколько и гордость. Во всемъ этомъ дѣлѣ были признаки явной неблагодарности ко всѣмъ трудамъ, понесеннымъ имъ не только для возобновленія, но и украшенія колоды. Впрочемъ, сквайру случалось сердиться очень нерѣдко, потому и теперь это никого не удивило бы. Риккабокка, какъ человѣкъ посторонній, и мистриссъ Гэзельденъ, какъ жена сквайра, тотчасъ замѣтили, что хозяинъ унылъ и задумчивъ; но одинъ былъ слишкомъ скроменъ, и другая слишкомъ чувствительна для того, чтобы растравлять свѣжую рану, какая бы она ни была; и вскорѣ послѣ завтрака сквайръ ушелъ въ свой кабинетъ, пропустивъ даже утреннюю службу въ церкви.
Въ своемъ прекрасномъ "Жизнеописаніи Оливера Гольдсмита", мистеръ Фостеръ старается тронуть наши сердца, представляя намъ оправданія своего героя въ томъ, что онъ не пошелъ въ духовное званіе. Онъ не чувствовалъ себя достойнымъ этого. Но твой "Вэкфильдскій Священникъ", бѣдный Гольдсмитъ, вполнѣ заступаетъ твое и мѣсто, и докторъ Примрозъ будетъ предметомъ удивленія для свѣта, пока не оправдаются на дѣлѣ предчувствія миссъ Джемимы. Бывали дни, когда сквайръ, чувствуя себя не въ духѣ и руководствуясь примѣромъ смиренія Гольдсмита, отдалялся на нѣкоторое время отъ семьи и сидѣлъ запершись въ своей комнатѣ. Но эти припадки сплина проходили обыкновенно однимъ днемъ, и большею частію, когда колоколъ звонилъ къ вечернѣ, сквайръ окончательно приходилъ въ себя, потому что тогда онъ показывался на порогѣ своего дома подъ руку съ женою и впереди всѣхъ своихъ домочадцевъ. Вечерняя служба (какъ обыкновенно случается къ сельскихъ приходахъ) была болѣе посѣщаема прихожанами? чѣмъ первая, и пасторъ обыкновенно готовилъ къ ней самыя краснорѣчивыя поученія.
Пасторъ Дэль, хотя и былъ нѣкогда хорошимъ студентомъ, не отличался ни глубокимъ познаніемъ богословія, ни археологическими свѣдѣніями, которыми отличается нынѣшнее духовенство. Не былъ пасторъ смышленъ и въ церковной архитектурѣ. Онъ очень мало заботился о томъ, всѣ ли части церкви были въ готическомъ вкусѣ, или нѣтъ; карнизы и фронтоны, круглые и стрѣльчатые своды были такія вещи, надъ которыми ему не случалось размышлять серьёзно. Но зато пасторъ Дэль постигъ одну важную тайну, которая, можетъ быть, стоитъ всѣхъ этихъ утонченностей, вмѣстѣ взятыхъ,-- тайну наполнять церковь слушателями. Даже за утренней службой ни одна изъ церковныхъ лавокъ не оставалась пустою, а за вечернею -- церковь едва могла вмѣстить приходящихъ.
Пасторъ Дэль, не вдаваясь въ выспреннія толкованія отвлеченностей и придерживаясь своего всегдашняго правила: Qu ieta non movere, понималъ призваніе свое въ томъ, чтобы совѣтовать, утѣшать, увѣщевать своихъ прихожанъ. Обыкновенно къ вечерней службъ онъ приготовлялъ свои поученія, которыя излагалъ такимъ образомъ, что никто, кромѣ вашей собственной совѣсти, не могъ бы упрекнуть васъ за ваши ароступки. И въ настоящемъ случаѣ пасторъ, котораго взоры и сердце постоянно было заняты прихожанами, который съ прискорбіемъ видѣлъ, какъ духъ неудовольствія распространялся между крестьянами и готовъ былъ заподозрить самыя добрыя намѣренія сквайра, рѣшился произнести на этотъ счетъ поученіе, которое имѣло цѣлію защитить добродѣтель отъ нареканій и исцѣлить; по мѣрѣ возможности, рану, которая таилась въ сердцѣ гэзельденскаго прихода.
Очень жаль, что мистеръ Стирнъ не слыхалъ поученія пастора; этотъ должностной человѣкъ былъ, впрочемъ, постоянно занятъ, такъ что во время лѣтнихъ мѣсяцевъ ему рѣдко удавалось быть у вечерней службы. Не то, чтобы мистеръ Стирнъ боялся въ поученіяхъ пастора намека на свою личность, но онъ набиралъ всегда для дня покоя много экстренныхъ дѣлъ. Сквайръ по воскресеньямъ позволялъ всякому гулять около парка и многіе пріѣзжали издалека,-- чтобы побродитъ около озера или отдохнуть въ тѣни вязовъ. Эти посѣтители были предметомъ подозрѣній и безпокойствъ для мистера Стирна, и -- надо правду сказать -- не безъ причины. Иногда мистеръ Стирнъ, къ своему невыразимому удовольствію, нападалъ на толпу мальчишекъ, которые пугали лебедей; иногда онъ замѣчалъ, что недостаетъ какого нибудь молодого деревца, и потомъ находилъ его у кого нибудь уже обращеннымъ въ трость; иногда онъ ловилъ дерзкаго парня, который переползалъ черезъ ровъ съ цѣлію составить букетъ для своей возлюбленной въ цвѣтникѣ бѣдной мистриссъ Гэзельденъ; очень часто также, когда все семейство было въ церкви, нѣкоторые любопытные грубіяны врывались силою или прокрадывались въ садъ, чтобы посмотрѣть въ окна господскаго дома. За всѣ эти и разные другіе безпорядки, не менѣе важные, мистеръ Стирнъ долго, но тщетно, старался уговорить сквайра отмѣнить позволеніе, которое до такой степени употреблялось во зло. Сквайръ хотя по временамъ ворчалъ, сердился и увѣрялъ, что онъ прикажетъ запереть паркъ и наставить въ немъ капкановъ, но гнѣвъ его ограничивался только словами. Паркъ по прежнему оставался отпертымъ каждое воскресенье, и такимъ образомъ этотъ день былъ днемъ чрезвычайныхъ хлопотъ для мистера Стирна. Но послѣ послѣдняго удара колокола за вечерней службой и вплоть до сумерекъ было особенно безпокойно бдительному дозорщику, потому что изъ стада, которое изъ маленькихъ хижинъ стекалось на призывъ своего пастыря, всегда находилось нѣсколько заблудшихъ овецъ, которыя бродили по всѣмъ направленіямъ, какъ будто съ единственною цѣлью -- испытать бдительность мистера Стирна. Вслѣдъ за окончаніемъ церковной службы, если день бывалъ хорошъ, паркъ наполнялся гуляющими въ красныхъ клокахъ, яркихъ шаляхъ, праздничныхъ жилетахъ и шляпахъ, украшенныхъ полевыми цвѣтами, которые, впрочемъ, по увѣренію мистера Стирна, были по что иное, какъ молодыя герани мистриссъ Гэзельденъ. Особенно нынѣшнее воскресенье у главнаго управителя были важныя причины усугубить дѣятельность и вниманіе: ему предстояло не только открывать обыкновенныхъ похитителей и шаталъ, но, во первыхъ, доискаться, кто зачинщикъ порчи колоды, во вторыхъ, показать примѣръ строгости.
Онъ началъ свой дозоръ съ ранняго утра, и въ то самое время, какъ вечерній колоколъ возвѣстилъ о близкомъ окончаніи службы, онъ вышелъ на деревню изъ-за зеленой изгороди, за которой спрятался съ цѣлію наблюдать, кто особенно подозрительно будетъ бродить около колоды. Мѣсто это было пусто. На значительномъ разстояніи, домоправитель увидалъ исчезающія фигуры какихъ-то запоздавшихъ крестьянъ, которые спѣшили къ церкви; передъ нимъ неподвижно стояло исправительное учрежденіе. Тутъ мистеръ Стирнъ остановился, снялъ шляпу и отеръ себѣ лобъ.
"Подожду пока здѣсь -- сказалъ онъ самъ себѣ -- негодяи, вѣрно, захотятъ полюбоваться на свое дѣло; недаромъ же я слыхалъ, что убійцы, совершивъ преступленіе, всегда возвращаются на то мѣсто, гдѣ оставили тѣло. А здѣсь въ деревнѣ вѣдь, право, нѣтъ никого, кто бы порядочно порадѣлъ для пользы сквайра или прихода,-- кромѣ меня одного."
Лишь только мистеръ Стирнъ успѣлъ притти къ такому мизантропическому заключенію, какъ увидалъ, что Леонардъ Ферфильдъ очень скоро идетъ изъ своего дома. Управитель ударилъ себя по шляпѣ и величественно подперся правою рукою.
-- Эй, ты, сэръ, вскричалъ онъ, когда Ленни подошелъ такъ близко, что могъ его слышать: -- куда это ты бѣжишь такъ?
-- Я иду въ церковь, сэръ.
-- Постой, сэръ, постой, мистеръ Ленни. Ты идешь въ церковь! Ужь вѣдь отзвонили, а ты знаешь, какъ пасторъ не любитъ, когда кто приходитъ поздно и нарушаетъ должное молчаніе. Ты теперь не долженъ итти въ церковь...
-- Отчего же, сэръ?
-- Я тебѣ говорю, что ты не долженъ итти. Ты обязанъ замѣчать, какъ поступаютъ добрые люди. Ты видишь, напримѣръ, съ какимъ усердіемъ я служу сквайру: ты долженъ служить ему такъ же. И такъ мать твоя пользуется домомъ и землей за безцѣнокъ: вы должны быть благодарны сквайру, Леопардъ Ферфильдъ, и заботиться о его пользѣ. Бѣдный! у него и такъ сердце надрывается, глядя на то, что у насъ происходитъ.
Леонардъ открылъ свои добродушные голубые глаза, пока мистеръ Стирнъ чувствительно вытиралъ свои.
-- Посмотри на это зданіе, сказалъ вдругъ Стирнъ, указывая на колоду: -- посмотри на него.. Если бы оно могло говорить, что оно сказало бы, Леонардъ Ферфилдъ? Отвѣчай же мнѣ!
-- Это было очень нехорошо, что тутъ надѣлали, сказалъ Ленни съ важностію.-- Матушка была чрезвычайно огорчена, когда услыхала объ этомъ, сегодня утромъ.
Мистеръ Стирнъ. Я думаю, что не безъ того, если принять въ соображеніе, какой вздоръ она платитъ за аренду; (вкрадчиво) а ты не знаешь, кто это сдѣлалъ, Ленни, а?
Ленни. Нѣтъ, сэръ, право, не знаю.
Мистеръ Стирнъ. Слушай же: тебѣ ужь нечего ходить въ церковь: проповѣдь, я думаю, кончилась. Ты долженъ помнить, что я отдалъ учрежденіе подъ твой надзоръ, на твою личную отвѣтственность, а ты видишь, какъ ты исполняешь свой долгъ въ отношеніи къ нему. Теперь я придумалъ....
Мистеръ Стирнъ вперилъ свои глаза въ колоду.
-- Что вамъ угодно, сэръ? спросилъ Ленни, начинавшій серьёзно бояться.
-- Мнѣ ничего не угодно; тутъ не можетъ быть угоднаго. На этотъ разъ я тебѣ прощаю, но впередъ прошу держать ухо востро. Теперь ты стой здѣсь.... нѣтъ, вотъ здѣсь, у забора, и стереги, не будетъ ли кто бродить около зданія, глазѣть на него или смѣяться, а я между тѣмъ пойду дозоромъ кругомъ. Я возвращусь передъ концомъ вечерни или тотчасъ послѣ нея; стой же здѣсь до моего прихода и потомъ отдай мнѣ отчетъ. Не зѣвай же, любезный, не то будетъ худо и тебѣ и твоей матери: я завтра же могу надбавить вамъ платы по четыре фунта въ годъ.
Заключивъ этимъ выразительнымъ замѣчаніемъ и не дожидаясь отвѣта, мистеръ Стирнъ отдѣлилъ отъ бедра руку и пошелъ прочь.
Бѣдный Ленни остался у колоды въ сильномъ уныніи и неудовольствіи на такое непріятное сосѣдство. Наконецъ онъ тихонько подошелъ къ забору и сѣлъ на мѣстѣ, указанномъ ему для наблюденій. Скоро онъ совершенно помирился съ своею настоящею обязанностію, сталъ восхищаться прохладою, распространяемою тѣнистыми деревьями, чириканьемъ птичекъ, прыгавшихъ по вѣтвямъ, и видѣлъ только свѣтлую сторону даннаго ему порученія. Въ молодости все для насъ можетъ имѣть эту свѣтлую сторону,-- даже обязанность караулить колоду. Правда, Леонардъ не чувствовалъ особенной привязанности къ самой колодѣ, но онъ не имѣлъ никакой симпатіи и съ людьми, сдѣлавшими на нее нападеніе, и въ то же время зналъ, что сквайръ будетъ очень огорченъ, если подобный поступокъ повторится. "Такъ -- думалъ бѣдный Леонардъ въ простотѣ своего сердца -- если я смогу защитить честь сквайра, открывъ виновныхъ, или, по крайней мѣрѣ, напавъ на слѣдъ, кто это сдѣлалъ, то такой день будетъ радостнымъ днемъ для матушки." Потомъ онъ началъ разсуждать, что хотя мистеръ Стирнъ и не совсѣмъ ласково назначалъ ему этотъ постъ, но, во всякомъ случаѣ, это должно льстить его самолюбію: это доказывало довѣріе къ нему, какъ образцовому мальчику изъ числа всѣхъ его сверстниковъ. А у Ленни было, въ самомъ дѣлѣ, много самолюбія во всемъ, что касалось его репутаціи.
По всѣмъ этимъ причинамъ, Леонардъ Ферфильдъ расположился на своемъ наблюдательномъ постѣ если не съ положительнымъ удовольствіемъ и сильнымъ восторгомъ, то, по крайней мѣрѣ, съ терпѣніемъ и самоотверженіемъ.
Прошло съ четверть часа послѣ ухода мистера Стирна, какъ какой-то мальчикъ вошелъ въ паркъ черезъ калитку, прямо противъ того мѣста, гдѣ скрывался Леини, и, утомясь, по видимому, отъ ходьбы или отъ дневного жара, онъ остановился на лугу на нѣсколько минутъ и потомъ пошелъ, подъ тѣнь дерева которое росло возлѣ колоды.
Леини напрягъ свой слухъ и приподнялся на цыпочки..
Онъ никогда не видалъ этого мальчика: лицо его было совершенно незнакомо ему.
Леонардъ Ферфильдъ вообще не любилъ незнакомыхъ; кромѣ того, у него было убѣжденіе, что кто нибудь изъ чужихъ испортилъ колоду. Мальчикъ дѣйствительно былъ чужой; но какого онъ былъ званія? На этотъ счетъ Ленни Ферфильдъ не зналъ ничего вѣрнаго. Сколько можно было ему судить по наглядности, мальчикъ этотъ не былъ одѣтъ какъ джентльменъ. Понятія Леонарда объ аристократичности костюма развились, конечно, подъ вліяніемъ Франка Гэзельдена. Они представляли его воображенію очаровательный видъ бѣлоснѣжныхъ жилетовъ, прелестныхъ голубыхъ сюртуковъ и великолѣпныхъ галстуховъ. Между тѣмъ платье этого незнакомца хотя не показывало въ немъ ни крестьянина, ни фермера, въ то же время не соотвѣтствовало идеѣ о костюмѣ молодого джентльмена; оно представлялось даже не совсѣмъ приличнымъ: сюртукъ былъ выпачканъ въ грязи, шляпа приняла самую чудовищную форму, а между тульею и краями ея была порядочная прорѣха. Ленни очень удивился и потомъ вспомнилъ, что калитка, черезъ которую прошелъ молодой, человѣкъ, была на прямой дорогѣ изъ парка въ сосѣдній городокъ, жители котораго пользовались очень дурною славою въ Гэзельденъ-Голлѣ: съ незапамятныхъ временъ изъ числа ихъ являлись самые страшные браконьеры, самые отчаянные шаталы, самые жестокіе похитители яблоковъ и самые неутомимые спорщики при опредѣленіи правъ на дорогу, которая, судя по городскимъ понятіямъ, была общественною, по понятіямъ же сквайра, пролегая по его землѣ, составляла его собственность. Правда, что эта же самая дорога вела отъ дома сквайра, но трудно было предположить, чтобы человѣкъ, одѣтый такъ неблаговидно, могъ быть въ гостяхъ у сквайра. По всему этому Ленни заключилъ, что незнакомецъ долженъ быть лавочникъ или прикащикъ изъ Торндейка, а репутація этого городка, въ соединеніи съ предубѣжденіемъ, заставляла Ленни притти къ мысли, что незнакомецъ долженъ быть однимъ изъ виновнымъ въ порчѣ колоды. Какъ будто для того, чтобы еще болѣе утвердить Ленни въ такомъ подозрѣніи, которое пришло ему въ голову несравненно скорѣе, чѣмъ я успѣлъ описать все это, таинственный незнакомецъ сѣлъ, на колоду, положилъ ноги на закраины ея и, вынувъ изъ кармана карандашъ и памятную книжку, началъ писать. Не снималъ ли этотъ страшный незнакомецъ планъ всей мѣстности, чтобы потомъ зажечь домъ сквайра и церковь! Онъ смотрѣлъ то въ одну, то въ другую сторону съ какимъ-то страннымъ видомъ и все продолжалъ писать, почти вовсе не обращая вниманія на лежавшую передъ нимъ бумагу, какъ заставляли это дѣлать Ленни, когда онъ писалъ свои прописи.-- Дѣло въ томъ, что Рандаль Лесли чрезвычайно усталъ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ сталъ еще сильнѣе чувствовать ушибъ отъ своего паденія, такъ что ему хотѣлось отдохнуть нѣсколько минутъ; этимъ временемъ онъ воспользовался, чтобы написать нѣсколько строкъ къ Франку съ извиненіемъ что онъ не зашелъ къ нему. Онъ хотѣлъ вырвать этотъ листокъ изъ книжки и отдать его въ первомъ коттэджѣ, мимо котораго ему придется итти, съ порученіемъ отвести его въ домъ сквайра.
Пока Рандаль занимался этимъ. Леини подошелъ къ нему твердымъ и мѣрнымъ шагомъ человѣка, который рѣшился, во что бы то ни стало, исполнить долгъ свой. И какъ Ленни хотя и былъ смѣлъ, но не былъ ни вспыльчивъ, ни заносчивъ, то негодованіе, которое онъ испытывалъ въ эту минуту, и подозрѣніе, возбужденное въ немъ поступкомъ незнакомца, выразились въ слѣдующемъ воззваніи къ нарушителю правъ собственности.
-- Неужели вамъ не стыдно? Сидите вы на новой колодѣ сквайра! Встаньте скорѣе и ступайте съ Богомъ!
Рандаль поспѣшно обернулся; и хотя во всякое другое время у него достало бы умѣнья очень ловко вывернуться изъ такого фальшиваго положенія, но кто можетъ похваляться, что онъ всегда благоразуменъ? А Рандаль былъ теперь въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Его ласковость къ низшимъ себя, за которую я недавно еще его хвалилъ, совершенно исчезла теперь при видѣ грубіяна, который не узналъ въ немъ достоинствъ питомца Итона.
Такимъ образомъ, презрительно посмотрѣвъ на Ленни, Рандаль отвѣчалъ отрывисто:
-- Вы глупый мальчишка!
Такой выразительный отвѣтъ заставилъ Ленни покраснѣть до ушей. Будучи увѣренъ, что незнакомецъ былъ какой нибудь лавочникъ или прикащикъ, Ленни еще болѣе утвердился въ своемъ мнѣніи, не только по этому неучтивому отвѣту, но и по звѣрскому взгляду, который сопровождалъ его и который нисколько не заимствовалъ величія отъ исковерканной, истертой, обвислой и изорванной шляпы, изъ подъ которой блеснулъ его зловѣщій огонь.
Изъ всѣхъ разнообразныхъ принадлежностей нашего костюма нѣтъ ничего, что бы было такъ индивидуально и выразительно, какъ покрышка головы. Свѣтлая, выглаженная щоткою, коротко-ворсистая джентльменская шляпа, надѣтая на извѣстный какой либо манеръ, сообщаетъ изящество и значительность всей наружности, тогда какъ измятая, взъерошенная шляпа, какая была на Рандалѣ Лесли, преобразила бы самаго щеголеватаго джентльмена, который когда либо прохаживался по Сенъ-Джемсъ-Стриту, въ идеалъ оборванца.
Теперь всѣмъ очень хорошо извѣстно, что нашъ крестьянскій мальчикъ чувствуетъ непремѣнную антипатію къ лавочному мальчику. Даже при политическихъ происшествіяхъ земледѣльческій рабочій классъ рѣдко дѣйствуетъ единодушно съ городскимъ торгующимъ сословіемъ. Но не говоря уже объ этихъ различіяхъ между сословіями, всегда есть что-то непріязненное въ отношеніяхъ двухъ мальчиковъ, другъ къ другу, когда имъ случится сойтись по одиначкѣ гдѣ нибудь на лужайкѣ. Что-то похожее на вражду пѣтуховъ, какая-то особая склонность согнуть большой палецъ руки надъ четырьмя другими и сдѣлавъ изъ всего этого такъ называемый кулакъ, проявились и въ эту минуту. Признаки этихъ смѣшанныхъ ощущеній были тотчасъ же замѣтны въ Ленни при словахъ и взглядѣ незнакомца, И незнакомецъ, казалось, понялъ это, потому что его блѣдное лицо сдѣлалось еще блѣднѣе, а его мрачный взоръ -- еще неподвижнѣе и осторожнѣе.
-- Отойдите отъ колоды, сказалъ Ленни не желая отмѣчать на грубый отзывъ незнакомца, и вмѣстѣ съ этимъ словомъ онъ сдѣлалъ движеніе рукой, съ намѣреніемъ оттолкнуть незванаго гостя. Тотъ, принявъ это за ударъ, вскочилъ и быстротою своихъ пріемовъ, съ маленькимъ усиліемъ руки, заставилъ Ленни потерять равновѣсіе и повалилъ его навзничь. Кипя гнѣвомъ, молодой крестьянинъ, быстро поднялся и бросился на Рандаля.