Изъ всѣхъ необходимыхъ потребностей, составляющихъ предметъ разныхъ оборотовъ, въ цивилизаціи новѣйшихъ временъ, нѣтъ ни одной, которую бы такъ тщательно взвѣшивали, такъ аккуратно вымѣряли, такъ вѣрно пломбировали и клеймили, такъ бережно разливали бы на minima и дѣлили бы на скрупулы, какъ ту потребность, которая въ оборотахъ общественнаго быта называется "извиненіемъ". Человѣкъ часто стремится въ Стиксъ не отъ излишней дозы, но отъ скупости, съ которою дается эта доза! Какъ часто жизнь человѣческая зависитъ отъ точныхъ размѣровъ извиненія! Не домѣрено на ширину какого нибудь волоска,-- и пишите заранѣе духовную: вы уже мертвый человѣкъ! Я говорю: жизнь! цѣлыя гекатомбы жизни! Какое множество войнъ было бы прекращено, какое множество было бы предупреждено разстройствъ благосостоянія, еслибъ только было прибавлено на предложенную мѣру дюймъ-другой извиненія! И зачѣмъ бы, кажется, скупиться на эти размѣры? затѣмъ, что продажа этой потребности составляетъ больше монополію фирмы: Честь и Гордость. Въ добавокъ къ этому, самая продажа идетъ чрезвычайно медленно. Какъ много времени потребно сначала, чтобъ поправить очки, потомъ отъискать полку, на которой находится товаръ требуемаго качества, отъискавъ качество, должно переговорить о количествѣ, условиться -- на аптекарскій или на торговый вѣсъ должно отвѣсить, на англійскую или на фламандскую мѣру должно отмѣрять то количество, и, наконецъ, какой шумъ поднимается и споръ, когда покупатель останется недовольнымъ той ничтожной малостью, какую получаетъ. Нисколько не удивительнымъ покажется, по крайней мѣрѣ для меня не кажется, если покупатель теряетъ терпѣніе и отказывается наконецъ отъ извиненія. Аристофанъ, въ своей комедіи "Миръ", представляетъ прекрасную аллегорію, заставивъ богиню мира, хотя она и героиня комедіи, оставаться во время всего дѣйствія безмолвною. Проницательный грекъ зналъ очень хорошо, что какъ только она заговоритъ, то въ ту же минуту перестанетъ быть представительницей мира. И потому, читатель, если тщеславіе твое будетъ затронуто, промолчи лучше, перенеси это съ терпѣніемъ, прости великодушно нанесенную обиду и не требуй извиненія.
Мистеръ Гэзельденъ и сынъ его Франкъ были щедрыя и великодушныя созданія по предмету извиненія. Убѣдившись окончательно, что Леонардъ Ферфильдъ рѣшительно отказался представить оправданіе Рандалю Лесли, они замѣнили его скупость своею собственною податливостію. Сквайръ поѣхалъ вмѣстѣ съ сыномъ въ Рудъ-Голлъ: и такъ какъ въ семействѣ Лесли никто не оказался, или, вѣрнѣе, никто не сказался дома, то сквайръ собственноручно, и изъ собственной своей головы, сочинилъ посланіе, которому предназначалось закрыть всѣ раны, когда либо нанесенныя достоинству фамиліи Лесли.
Это извинительное письмо заключалось убѣдительной просьбой къ Рандалю -- пріѣзжать въ Гэзельденъ-Голлъ и провести нѣсколько дней съ Франкомъ. Посланіе Франка было одинаковаго содержанія, но только написано было болѣе въ духѣ Итонской школы и менѣе разборчиво.
Прошло нѣсколько дней, когда, на эти посланія получены были отвѣты. Письма Рандаля имѣли штемпель деревни, расположенной вблизи Лондона. Рандаль писалъ, что онъ, подъ руководствомъ наставника, занятъ теперь приготовительными лекціями къ поступленію въ Оксфордскій университетъ, и что потому, къ крайнему сожалѣнію, не можетъ принять столь лестнаго для него приглашенія.
Во всемъ прочемъ Рандаль выражался съ умомъ, но безъ великодушія. Онъ извинялъ свое участіе въ такой грубой, неприличной дракѣ легкимъ, но колкимъ намекомъ на упрямство и невѣжество деревенскаго мальчишки, и не сдѣлалъ того, что, весьма вѣроятно, сдѣлали бы при подобныхъ обстоятельствахъ вы, благосклонный читатель, и я,-- то есть не сказалъ ни слова въ защиту антагониста. Большая часть изъ насъ забываетъ послѣ сраженія враждебное чувство къ непріятелю,-- въ такомъ случаѣ, когда побѣда остается на вашей сторонѣ; этого-то и не случилось съ Рандалемъ Лесли. Такъ дѣло и кончилось. Сквайръ, раздраженный тѣмъ, что не могъ вполнѣ удовлетворить молодого джентльмена за нанесенную обиду, уже не чувствовалъ того сожалѣнія, какое онъ испытывалъ каждый разъ, когда проходилъ мимо покинутаго коттэджа мистриссъ Ферфильдъ.
Между тѣмъ Ленни Ферфильдъ продолжалъ оказывать пользу своимъ новымъ хозяевамъ и извлекать выгоды во многихъ отношеніяхъ изъ фамильярной снисходительности, съ которой обходились съ нимъ. Риккабокка, цѣнившій себя довольно высоко за свою проницательность, съ перваго разу увидѣлъ, какое множество прекрасныхъ качествъ и способностей скрывалось въ характерѣ и душѣ англійскаго деревенскаго мальчика... При дальнѣйшемъ знакомствѣ, онъ замѣтилъ, что въ невинной простотѣ ребенка проглядывалъ острый умъ, который требовалъ надлежащаго развитія и вѣрнаго направленія. Онъ догадывался, что успѣхи образцоваго мальчика въ деревенской школѣ происходили болѣе чѣмъ изъ одного только механическаго изученія и проворной смышлености. Ленни одаренъ былъ необыкновенной жаждой къ познанію, и, несмотря на всѣ невыгоды различныхъ обстоятельствъ, въ немъ уже открывались признаки того природнаго генія, который и самыя невыгоды обращаетъ для себя же въ поощреніе. Но, несмотря на то, вмѣстѣ съ сѣменами хорошихъ качествъ, лежали въ немъ и такіе зародыши -- трудные для того, чтобъ отдѣлить ихъ, и твердые для того, чтобы разбить -- которые очень часто наносятъ вредъ произведеніямъ прекрасной почвы. Къ замѣчательному и благородному урожаю внутреннихъ достоинствъ своихъ примѣшивалась у него какая-то непреклонность; съ необыкновеннымъ расположеніемъ въ кротости и снисходительности соединялось сильное нерасположеніе прощать обиды.,
Эта смѣшанная натура въ неразработанной душѣ мальчика интересовала Риккабокка, который хотя давно уже прекратилъ близкія сношенія съ обществомъ, но все еще смотрѣлъ на человѣка, какъ на самую разнообразную и занимательную книгу для философическихъ изслѣдованій. Онъ скоро пріучилъ мальчика къ своему весьма тонкому и часто иносказательному разговору; чрезъ это языкъ Ленни и его идеи нечувствительно потеряли прежнюю деревенскую грубость и пріобрѣли замѣтную утонченность. Послѣ того Риккабокка выбралъ изъ своей библіотеки,-- конечно, ужь очень маленькой,-- книги хотя и элементарныя, но столь превосходныя по цѣли своего содержанія, что Ленни едва ли бы досталъ что нибудь подобное имъ во всемъ Гэзельденѣ. Риккабокка зналъ англійскій языкъ основательно; зналъ грамматику, свойства языка и его литературу гораздо лучше, быть можетъ, иного благовоспитаннаго джентльмена. Онъ изучалъ этотъ языкъ во всѣхъ его подробностяхъ, какъ изучаетъ школьникъ мертвые языки, и потому въ коллекціи его англійскихъ книгъ находились такія, которыя самому ему служили для этой цѣли. Это были первыя сочиненія, которыми Риккабокка ссудилъ Ленни. Между тѣмъ Джакеймо сообщалъ мальчику многіе секреты по части практическаго садоводства и дѣлалъ весьма дѣльныя замѣчанія насчетъ земледѣлія, потому что въ ту пору сельское хозяйство въ Англіи (исключая нѣкоторыхъ провинцій и округовъ) далеко уступало тому отличному положенію, до котораго наука эта съ временъ незапамятныхъ доведена была на сѣверѣ Италіи, такъ что, принявъ все это въ соображеніе, можно сказать, что Ленни Ферфильдъ сдѣлалъ перемѣну къ лучшему. На самомъ же дѣлѣ и взглянувъ на предметъ ниже его поверхности, невольнымъ образомъ нужно было усомниться. По той же самой причинѣ, которая заставила мальчика бѣжать изъ родного селенія, онъ не ходилъ уже болѣе и въ церковь Гэзельденскаго прихода. Прежнія дружескія бесѣды между нимъ и мистеромъ Дэлемъ прекратились или ограничивались случайными посѣщеніями со стороны послѣдняго,-- посѣщеніями, которыя становились рѣже и не такъ откровенны, когда мистеръ Дэль увидѣлъ, что прежній ученикъ его уже не нуждается болѣе въ его услугахъ и остается совершенно глухъ къ его кроткимъ увѣщаніямъ забыть прошедшее и являться, по крайней мѣрѣ, на свое прежнее мѣсто въ приходскомъ храмѣ. Однако, Ленни ходилъ въ церковь -- далеко въ сторону, въ другой приходъ, но уже проповѣди не производили на него того благотворнаго вліянія, какъ проповѣди мистера Дэля; и пасторъ, имѣвшій свою собственную паству, не хотѣлъ объяснять отставшей отъ своего стада овцѣ то, что казалось непонятнымъ, и укрѣплять въ мальчикѣ то, что было бы для него существенно полезнымъ.
Я сильно сомнѣваюсь въ томъ, послужили ли ученыя и весьма часто нравоучительныя и полезныя правила доктора Риккабокка къ развитію въ мальчикѣ хорошихъ и къ искорененію дурныхъ качествъ, и приносили ли они хотя половину той пользы, какую должно было ожидать отъ немногихъ простыхъ словъ, къ которымъ Леонардъ почтительно прислушивался сначала подлѣ стула своего отца и потомъ подлѣ того же стула, переданнаго во временное владѣніе доброму пастору,-- въ строгомъ смыслѣ слова, доброму, потому что мистеръ Дэль имѣлъ такое сердце, въ которомъ всѣ сирые въ приходѣ находили прибѣжище и утѣшеніе. Не думаю также, чтобы эта потеря нѣжнаго, отеческаго, духовнаго ученія вознаграждалась вполнѣ тѣми легкими средствами, которыя придуманы нынѣшнимъ просвѣщеннымъ вѣкомъ для умственнаго образованія: потому что, не оспоривая пользы познанія вообще, пріобрѣтеніе этого познанія, при всѣхъ облегченіяхъ, никому легко не достается. Оно клонится безъ всякаго сомнѣнія къ тому, чтобъ увеличить наши желанія, чтобъ сдѣлать насъ недовольными тѣмъ, что есть, и побуждаетъ насъ скорѣе достигать того, что можетъ быть; и въ этомъ-то достиженіи какому множеству незамѣченныхъ тружениковъ суждено упасть подъ тяжестію принятаго на себя бремени! Какое безчисленное множество является людей, одаренныхъ желаніями, которымъ никогда не осуществиться! какое множество недовольныхъ своей судьбой, которой никогда не избѣгнутъ! Впрочемъ, зачѣмъ видѣть въ этомъ одну только темную сторону? Всему виноватъ одинъ Риккабокка, если заставилъ уже Ленни Ферфильда уныло склоняться надъ своей лопаткой, и удостовѣрившись однимъ взглядомъ, что его никто не замѣчаетъ, произносить плачевнымъ голосомъ:
-- Неужели я затѣмъ и родился, чтобъ копать землю подъ картофель?
Pardieu, мой добрый Ленни! еслибъ ты дожилъ до седьмого десятка, разъѣзжалъ бы въ своемъ экипажѣ и пилюлями помогалъ бы своему пищеваренію, то, повѣрь, ты не разъ вздохнулъ бы при одномъ воспоминаніи о картофелѣ, испеченномъ въ горячей золѣ, сейчасъ послѣ того, какъ ты вынулъ его изъ земли, которая воздѣлана была твоими руками, полными юношеской силы. Продолжай же, Ленни Ферфильдъ, воздѣлывать эту землю, продолжай! Докторъ Риккабокка скажетъ тебѣ, что былъ нѣкогда знаменитый человѣкъ {Императоръ Діоклитіанъ.}, который испыталъ два совершенно различныя занятія: одно -- управлять народомъ, другое -- сажать капусту, и находилъ, что послѣднее изъ нихъ гораздо легче, пріятнѣе перваго.