Супружество принадлежитъ къ числу весьма важныхъ эпохъ въ жизни, человѣка. Никому не покажется удивительнымъ замѣтить значительное, измѣненіе въ своемъ другѣ, даже а въ такомъ случаѣ, если этотъ другъ испытывалъ супружескую жизнь не болѣе недѣли. Эта перемѣна въ особенности была замѣтна, въ мистерѣ и мистриссъ Риккабокка. Начнемъ прежде говорить о лэди, какъ подобаетъ каждому вѣжливому джентльмену. Мистриссъ Риккабокка совершенно сбросила съ себя меланхоличность, составлявшую главную характеристику миссъ Джемимы; она сдѣлалась развязнѣе, бодрѣе, веселѣе и казалась, вслѣдствіе такой перемѣны, гораздо лучше и милѣе. Она не замедлила выразить мистриссъ Дэль откровенное признаніе въ томъ, что, по теперешнему ея мнѣнію, свѣтъ еще очень далеко находился отъ приближенія къ концу. Въ этомъ упованіи она не забывала обязанностей, которыя внушалъ ей новый образъ жизни, и первымъ дѣломъ поставила себѣ "привести свой домъ въ надлежащій порядокъ". Холодное изящество, обнаруживающее во всемъ бѣдность и скупость, исчезло какъ очарованіе, или, вѣрнѣе, изящество осталось, но холодъ и скупость исчезли передъ улыбкой женщины. Послѣ женитьбы своего господина Джакеймо ловилъ теперь миногъ и пискарей собственно изъ одного только удовольствія. Какъ Джакеймо, такъ и Риккабокка замѣтно пополнѣли. Короче сказать, прекрасная Джемима сдѣлалась превосходною женой. Риккабокка хотя въ душѣ своей и считалъ ее небережливою, даже расточительною, но, какъ умный человѣкъ, разъ и навсегда отказался заглядывать въ домашніе счеты и кушалъ росбифъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
Въ самомъ дѣлѣ, въ натурѣ мистриссъ Риккабокка столько было непритворной нѣжности, подъ ея спокойной наружностію такъ радостно билось сердце Гэзельденовъ, что она какъ нельзя лучше оправдывала всѣ пріятныя ожиданія мистриссъ Дэль. И хотя докторъ не хвалился шумно своимъ счастіемъ, хотя не старался выказать своего блаженства, какъ это дѣлаютъ нѣкоторые новобрачные, передъ угрюмыми, устарѣлыми четами, не хотѣлъ ослѣплять своимъ счастіемъ завистливые взоры одинокихъ, но все же вы легко можете усмотрѣть, что противъ прежняго онъ куда какъ далеко казался и веселѣе и безпечнѣе. Въ его улыбкѣ уже менѣе замѣчалось ироніи, въ его учтивости -- менѣе холодности. Онъ пересталъ уже съ такимъ прилежаніемъ изучать Макіавелли, ни разу не прибѣгалъ къ своимъ очкамъ, а это, по нашему мнѣнію, признакъ весьма важный. Кромѣ того, кроткое вліяніе опрятной англійской жены усматривалось въ улучшеніи его наружности. Его платье, по видимому, сидѣло на немъ гораздо лучше и было новѣе. Мистриссъ Дэль уже болѣе не замѣчала оторванныхъ пуговокъ на обшлагахъ и оставалась этимъ какъ нельзя болѣе довольна. Въ одномъ только отношеніи мудрецъ не хотѣлъ сдѣлать ни малѣйшихъ измѣненій: онъ по прежнему оставался вѣрнымъ своей трубкѣ, плащу и красному шолковому зонтику. Мистриссъ Риккабокка (отдавая ей полную справедливость) употребляла всѣ невинныя, позволительныя доброй женѣ ухищренія противъ этихъ трехъ останковъ отъ стараго вдовца, но тщетно: "Anima тіа -- говорилъ докторъ, со всею нѣжностію -- я храню этотъ плащъ, зонтикъ и эту трубку какъ драгоцѣнныя воспоминанія о моемъ отечествѣ. Имѣй хоть ты къ нимъ уваженіе и пощади ихъ."
Мистриссъ Риккабокка была тронута и, по здравомъ размышленіи, видѣла въ этомъ одно только желаніе доктора удержать за собой нѣкоторые признаки прежней своей жизни, съ которыми охотно согласилась бы жена даже въ высшей степени самовластная. Она не возставала противъ плаща, покорялась зонтику, скрывала отвращеніе отъ трубки. Принимая ко всему этому въ разсчетъ врожденную въ насъ наклонность къ порокамъ, она въ душѣ своей сознавалась, что будь она сама на мѣстѣ мужчины, то, быть можетъ, отъ нея сталось бы что нибудь гораздо хуже. Однакожь, сквозь все спокойствіе и радость Риккабокка весьма замѣтно проглядывала грусть и часто сильное душевное безпокойство. Это началось обнаруживаться въ немъ со второй недѣли послѣ бракосочетанія и постепенно увеличивалось до одного свѣтлаго, солнечнаго послѣ-полудня. Въ это-то время докторъ стоялъ на своей террасѣ, всматриваясь на дорогу, на которой, по какому-то случаю, стоялъ Джакеймо. Но вотъ у калитки его остановилась почтовая карета. Риккабокка сдѣлалъ прыжокъ и положилъ обѣ руки къ сердцу, какъ будто кто прострѣлилъ этотъ органъ, потомъ перескочилъ черезъ балюстраду, и жена его видѣла, какъ онъ, съ распущенными волосами, полетѣлъ по склону небольшого возвышенія и вскорѣ скрылся изъ ея взора за деревьями.
"Значитъ, съ этой минуты я второстепенное лицо въ его домѣ -- подумала мистриссъ Риккабокка съ мучительнымъ чувствомъ супружеской ревности.-- Онъ побѣжалъ встрѣтить свою дочь!"
И при этой мысли слезы заструились изъ ея глазъ.
Но въ душѣ мистриссъ Риккабокка столько скрывалось дружелюбнаго чувства, что она поспѣшила подавить свое волненіе и изгладить, сколько возможно, слѣды минутной горести. Сдѣлавъ это и упрекнувъ свое самолюбіе, добрая женщина быстро спустилась съ лѣстницы и, освѣтивъ лицо свое самою пріятною улыбкою, выступила на террасу.
Мистриссъ Риккабокка получила за все это надлежащее возмездіе. Едва только вышла она на открытый воздухъ, какъ двѣ маленькія ручки обвились вокругъ нея и плѣнительный голосъ, какой когда либо слеталъ съ устъ ребенка, умоляющимъ тономъ, хотя и на ломаномъ англійскомъ нарѣчіи, произнесъ:
-- Добрая мама, полюби и меня немножко.
-- Полюбить тебя, мой ангелъ? о, я готова отъ всей души! вскричала мачиха, со всею искренностью и нѣжностью материнскаго чувства, и вмѣстѣ съ тѣмъ прижала къ груди своей ребенка.
-- Богъ да благословитъ тебя, жена! произнесъ Риккабокка, дрожащимъ голосомъ.
-- Пожалуете, сударыня, примите вотъ и это, прибавилъ Джакеймо, сколько позволяли ему слезы. И онъ отломилъ большую вѣтку, полную цвѣтовъ, отъ своего любимаго померанцеваго дерева, и всунулъ ее въ руку своей госпожи.
Мистриссъ Риккабока рѣшительно не постигала, что хотѣлъ Джакеймо выразить этимъ поступкомъ.
Віоланта была очаровательная дѣвочка. Взгляните на нее теперь, когда она, освобожденная отъ нѣжныхъ объятій, стоитъ, все еще прильнувъ одной рукой къ своей новой мама и протянувъ другую руку Риккабокка. Вглядитесь въ эти большіе черные глаза, плавающіе въ слезахъ счастія. Какая плѣнительная улыбка! какое умное, откровенное лицо! Она сложена очень нѣжно: очевидно, что она требуетъ попеченія, она нуждается въ матери. И рѣдкая та женщина, которая не полюбила бы этого ребенка съ чувствомъ матери. Какой невинный, младенческій румянецъ играетъ на ея чистыхъ, гладенькихъ щечкахъ! сколько прелести и натуральной граціи въ ея тонкомъ станѣ!
-- А это, вѣрно, твоя няня, душа моя? спросила мистриссъ Риккабокка, замѣтивъ смуглую иностранку, одѣтую весьма странно -- безъ шляпки и безъ чепчика, но съ огромной серебряной стрѣлой, пропущенной сквозь косу, и крупными бусами на шейномъ платкѣ.
-- Это моя добрая Анета, отвѣчала Віоланта по итальянски.-- Папа, она говоритъ, что ей нужно воротиться домой; но вѣдь она останется здѣсь? не правда ли?
Риккабокка, незамѣчавшій до этой минуты незнакомую женщину, изумился при этомъ вопросѣ, обмѣнялся съ Джакеймо бѣглымъ взглядомъ и потомъ, пробормотавъ что-то въ родѣ извиненія, приблизился къ нянѣ и, предложивъ ей слѣдовать за нимъ, ушелъ въ отдаленную часть своихъ владѣній. Онъ возвратился спустя болѣе часу, но уже одинъ, безъ женщины. Въ нѣсколькихъ словахъ, онъ объяснилъ своей женѣ, что няня должна немедленно отправиться въ Италію, что она теперь же пошла въ деревню -- встрѣтить тамъ почтовую карету; что въ домѣ ихъ она была бы совершенно безполезна, тѣмъ болѣе, что она ни слова не знаетъ по англійски, и наконецъ выразилъ свои опасенія, что Віоланта будетъ очень сокрушаться о ней. И дѣйствительно, первое время Віоланта скучала по своей Анетѣ. Но для ребенка, такого нѣжнаго и признательнаго, какъ Віоланта, отъискать отца, находиться подъ его кровомъ было великимъ счастіемъ; и, конечно, она не могла быть грустною, когда къ всегдашнему утѣшенію ея находился подлѣ нея отецъ.
Въ теченіе первыхъ дней Риккабокка, кромѣ себя, никому не позволялъ находиться подлѣ дочери. Онъ не хотѣлъ даже допустить и того, чтобъ Віоланта оставалась одна съ Джемимой, Они вмѣстѣ гуляли и вмѣстѣ по цѣлымъ часамъ просиживали въ бельведерѣ. Но потомъ Риккабокка постепенно началъ поручать ее попеченіямъ Джемимы и просилъ учить ее въ особенности англійскому языку, изъ котораго Віоланта, по прибытіи въ казино, знала нѣсколько необходимыхъ фразъ, вытверженныхъ наизусть.
Въ домѣ Риккабокка находилось одно только лицо, которое оставалось крайне недовольнымъ какъ женитьбой своего господина, такъ и прибытіемъ Віоланты, и это лицо было никто другой, какъ другъ нашъ Ленни Ферфильдъ. Философъ совершенно прекратилъ принимать участіе въ разработкѣ этого грубаго ума, который употреблялъ всѣ усилія, чтобъ озарить себя свѣтомъ науки. Но въ теченіе сватовства и вовремя свадебнаго періода Ленни Ферфильдъ быстро переходилъ изъ своего искусственнаго положенія -- въ качествѣ ученика философа, въ положеніе натуральное -- въ ученика садовника. По прибытіи же Віоланты, онъ, къ крайнему и весьма естественному прискорбію своему, увидѣлъ, что не только Риккабокка, но и Джакеймо совершенно забыли его. Правда, Риккабокка продолжалъ ссужать его своими книгами и Джакеймо продолжалъ читать ему лекціи о земледѣліи, но первый изъ нихъ не имѣлъ ни времени, ни расположенія развлекать себя приведеніемъ въ порядокъ удивительнаго хаоса, который производили книги въ идеяхъ мальчика; а послѣдній весь предался алчности къ тѣмъ золотымъ рудамъ, которыя погребены были подъ акрами полей, принятыхъ отъ сквайра до прибытія дочери Риккабокка. Джакеймо полагалъ, что приданое для Віоланты не иначе можно составить, какъ продуктами съ этихъ полей. Теперь же, когда прекрасная барышня дѣйствительно находилась на глазахъ вѣрнаго слуги, его трудолюбію сдѣланъ былъ такой сильный толчокъ, что онъ ни о чемъ больше не думалъ, какъ объ одной только землѣ и переворотѣ, который намѣревался сдѣлать въ ея произведеніяхъ. Весь садъ, за исключеніемъ только померанцевыхъ деревьевъ, порученъ былъ Ленни, а для присмотра за полями нанято было еще нѣсколько работниковъ. Джакеймо сдѣлалъ открытіе, что одна часть земли какъ нельзя лучше годилась подъ посѣвъ лавенды, а на другой могла бы рости прекрасная ромашка. Онъ мысленно отдѣлялъ небольшую часть поля, покрытаго тучнымъ черноземомъ, подъ посѣвъ льну: но сквайръ сильно возставалъ противъ этого распоряженія. Было время, когда въ Англіи посѣвъ этого зерна, самаго прибыльнаго изъ всѣхъ зеренъ, употреблялся довольно часто, но теперь вы не найдете ни одного контракта на откупное содержаніе земли, въ которомъ не было бы сдѣлано оговорки, воспрещающей посѣвъ льну, который сильно истощаетъ плодотворное качество земли. Хотя Джакеймо и старался теоретически доказать сквайру, что ленъ содержитъ въ себѣ частицы, которыя, превращаясь въ землю, вознаграждаютъ все, что отнимается зерномъ, но мистеръ Гэзельденъ имѣлъ свои старинныя предубѣжденія, которыя трудно, или, вѣрнѣе сказать, невозможно было побѣдить.
-- Мои предки, говорилъ онъ: -- включили это условіе въ поземельные контракты не безъ основательной причины; а такъ какъ казино записано на Франка, то я не имѣю права исполнять на его счетъ ваши чужеземныя выдумки.
Чтобъ вознаградить себя за потерю такого выгоднаго посѣва, какъ ленъ, Джакеймо рѣшился обратить весьма обширный кусокъ пажити подъ огородъ, который, по его предположеніямъ, къ тому времени, какъ выходить миссъ Віолантѣ замужъ, будетъ приносить чистаго дохода до десяти фунтовъ съ акра. Сквайръ сначала не хотѣлъ и слышать объ этомъ; но такъ какъ тутъ ясно было, что земля съ каждымъ годомъ будетъ удобряться и современемъ пригодится подъ фруктовый садъ, то и согласился уступить Джакеймо требуемую часть поля.
Всѣ эти перемѣны оставляли бѣднаго Ленни Ферфильда на собственный его произволъ въ то время, когда новыя и странныя идеи, неизбѣжно возникающія при посвященіи юноши въ книжную премудрость, болѣе всего требовали вѣрнаго направленія подъ руководствомъ развитаго и опытнаго ума.
Однажды вечеромъ, возвращаясь въ коттэджъ своей матери съ угрюмымъ лицомъ и въ весьма уныломъ расположеніи духа, Ленни Ферфильдъ совершенно неожиданно наткнулся на мистера Спротта, странствующаго мѣдника.
Мистеръ Спроттъ сидѣлъ около изгороди и на досугѣ постукивалъ въ старый дырявый котелъ. Передъ нимъ разведенъ былъ небольшой огонь, а не вдалекѣ отъ него дремалъ его смиренный оселъ. Мѣдникъ привѣтливо кивнулъ головой, когда Ленни поровнялся съ нимъ.
-- Добрый вечеръ, Ленни, сказалъ онъ: -- пріятно слышать, что ты получилъ хорошее мѣсто у этого монсира.
-- Да, отвѣчалъ Ленни, и на лицѣ его отразилась злоба, вѣроятно, вслѣдствіе непріятныхъ воспоминаній.-- Теперь вамъ не стыдно говорить со мной, когда я остался по прежнему честнымъ мальчикомъ. Но мнѣ угрожало безчестіе, хотя и безвинно, и тогда этотъ джентльменъ, котораго, не знаю почему вы называете монсиромъ, оказалъ мнѣ величайшую милость.
-- Слышалъ, Ленни, слышалъ, отвѣчалъ мѣдникъ, растягивая слово "слышалъ", не безъ особаго значенія.-- Только жаль, что этотъ настоящій джентльменъ голъ какъ соколъ; бѣдный мѣдникъ поставленъ былъ бы въ затруднительное и щекотливое положеніе, еслибъ пришлось ему имѣть дѣло съ этимъ джентльменомъ. Впрочемъ присядь-ка, Ленни, на минутку: мнѣ нужно кое о чемъ поговорить съ тобой.
-- Со мной
-- Да, съ тобой. Толкни животину-то въ сторону да и садись вотъ сюда.
Ленни весьма неохотно и, въ нѣкоторой степени, съ сохраненіемъ своего достоинства принялъ приглашеніе.
-- Я слышалъ, сказалъ мѣдникъ, довольно невнятно, потому что въ зубахъ его зажаты были два гвоздя: -- я слышалъ, что ты сдѣлался необыкновеннымъ любителемъ чтенія. Вонъ въ этомъ мѣшкѣ у меня есть дешевенькія книга; не хочешь ли, продамъ тббѣ?
-- Мнѣ хотѣлось бы сначала посмотрѣть ихъ, сказалъ Ленни, и глаза его засверкали.
Мѣдникъ всталъ, раскрылъ одну изъ двухъ корзинъ, перекинутыхъ черезъ хребетъ осла, вынулъ оттуда мѣшокъ и, положивъ его передъ Лешій, сказалъ, чтобы онъ выбиралъ книги, какія понравятся. Крестьянскій юноша ничего не могъ желать лучшаго. Онъ высыпалъ на траву все содержаніе мѣшка, и передъ нимъ явилась обильная и разнообразная пища для его ума,-- пища и отрава -- serpentes avibus,-- добро и зло. Тутъ лежалъ "Потерянный Раи" Мильтона, тамъ "Вѣкъ разсудка", далѣе "Трактаты методистовъ", "Золотыя правила для общественнаго быта", "Трактаты объ общеполезныхъ свѣдѣніяхъ", "Воззванія къ ремесленникамъ", написанныя лжеумствователями, подстрекаемыми тѣмъ же самымъ стремленіемъ къ славѣ, когорая была для Герострата побудительной причиной къ сожженію храма, причисленнаго къ одному изъ чудесъ свѣта.-- Тутъ же лежали и произведенія фантазіи неподражаемой, какъ, напримѣръ, "Робинзонъ Крузо", или невинной -- какъ "Старый Англійскій Баронъ", въ томъ числѣ и грубые переводы всей чепухи, имѣвшей такое пагубное вліяніе на юную Францію во времена Людовика XV. Короче сказать, эта смѣсь составляла отрывки изъ того книжнаго міра, изъ того обширнаго града, называемаго "Книгопечатаніемъ", съ его дворцами и хижинами, водопроводами и грязесточными трубами, который въ равной степени открывается обнаженному взору и любознательному уму того, кому будетъ оказано, съ такой же безпечностію, съ какою мѣдникъ сказалъ Ленни:
-- Выбирай, что тебѣ понравится.
Но первыя побужденія человѣческой натуры,-- побужденія сильныя и непорочныя, никогда не принудятъ человѣка поселиться въ хижинѣ и утолять жажду изъ грязной канавы; такъ и теперь Ленни Ферфильдъ отложилъ въ сторону дурныя книги, въ совершенномъ невѣдѣніи, что онѣ были дурныя и, выбравъ двѣ-три книги лучшія, представилъ ихъ мѣднику и спросилъ о цѣнѣ.
-- Покажи, покажи, сказалъ мистеръ Спроттъ, надѣвая очки.-- Э-эхъ, братецъ! да ты выбралъ у меня самыя дорогія. Тамъ есть дешевенькія и гораздо интереснѣе.
-- Мнѣ что-то не нравятся онѣ, отвѣчалъ Ленни: -- да притомъ я совсѣмъ не понимаю, о чемъ въ нихъ написано. Эта же книга, кажется, разсуждаетъ объ устройствѣ паровыхъ машинъ, и въ ней хорошенькіе чертежи и рисунки; а эта -- "Робинзонъ Крузо".-- Мистеръ Дэль давно ужь обѣщалъ подарить мнѣ эту книжку; да нѣтъ! ужь лучше будетъ, если я самъ куплю её.
-- Какъ хочешь: это въ твоей волѣ, отвѣчалъ мѣдникъ.-- Эти книги стоятъ четыре шиллинга, и ты можешь заплатить мнѣ въ будущемъ мѣсяцѣ.
-- Четыре шиллинга? да это огромная сумма! произнесъ Ленни: -- впрочемъ, я постараюсь скопить такія деньги, если вы согласны подождать.-- Прощайте, мистеръ Спроттъ!
-- Постой минуточку, сказалъ мѣдникъ:-- ужь такъ и быть, я прикину тебѣ на придачу вотъ эти двѣ маленькія книжонки. Я продаю по шиллингу цѣлую дюжину: значитъ эти двѣ будутъ стоить два пенса. Когда ты прочитаешь ихъ, такъ я увѣренъ, что придешь ко мнѣ и за другими.
И мѣдникъ швырнулъ Ленни два нумера "Бесѣдъ съ ремесленниками". Ленни поднялъ ихъ съ признательностію.
Молодой искатель познаній направилъ свой путь черезъ зеленыя поля, по окраинѣ деревьевъ, покрытыхъ осеннимъ, желтѣющимъ листомъ. Онъ взглянулъ сначала на одну книгу, потомъ на другую, и не зналъ, которую изъ нихъ начать читать.
Мѣдникъ всталъ съ мѣста и подкинулъ въ угасающій огонь листьевъ, валежнику и сучьевъ, частію засохшихъ, частію свѣжихъ.
Ленни въ это время открылъ первый нумеръ "Бесѣдъ"; онѣ не занимали большого числа страницъ и были доступнѣе для его понятій, чѣмъ изъясненіе устройства паровыхъ машинъ.
Мѣдникъ поставилъ на огонь припайку и вынулъ паяльный инструментъ.