КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I.

Отъ Исавры Чигоньи гже де-Гранмениль.

Давно не писала я вамъ, и еслибы не ваша милая записка, только-что полученная, въ которой вы упрекаете меня въ молчаніи, я продолжала бы молчать подъ вліяніемъ опасенія возбужденнаго во мнѣ словами г. Саварена. Когда я случайно спросила его не писалъ ли онъ вамъ въ послѣднее время, онъ отвѣчалъ съ своимъ особеннымъ, добродушно-ироническимъ смѣхомъ: "Нѣтъ, mademoiselle, я не принадлежу къ числу F â cheux Мольера. Если свиданіе влюбленныхъ не должно нарушаться вмѣшательствомъ третьяго лица, кто бы оно ни было, то еще священнѣе должно быть разставаніе автора съ его твореніемъ. Настоящая минута такъ торжественна для генія гжи де-Гранмениль: она прощается съ собесѣдникомъ съ которымъ не будетъ въ состояніи говорить когда онъ появится въ свѣтъ и станетъ нашимъ собесѣдникомъ. Не будемъ прерывать послѣдніе часы которые они проведутъ вмѣстѣ."

'Эти слова поразили меня. Мнѣ кажется что они отчасти справедливы. Я понимаю что произведеніе которое было долгое время всѣмъ для своего автора, сосредоточивая на себѣ его думы, его сокровеннѣйшія надежды и опасенія, умираетъ для него лишь только дѣлается достояніемъ другихъ, лишь только появляется въ мірѣ чуждомъ уединенію въ которомъ оно создано. Мнѣ даже кажется что самый успѣхъ произведенія долженъ охлаждать любовь къ нему его автора, такого автора какъ вы. Лица которыя вы создали въ волшебномъ мірѣ знакомомъ только вамъ должны терять часть своей таинственной прелести когда вы слышите что ихъ критикуютъ и искажаютъ, хвалятъ или бранятъ какъ будто они дѣйствительно не болѣе какъ уличные или салонные герои.

Я сомнѣваюсь чтобы враждебная критика могла огорчать и сердить васъ, какъ она повидимому огорчаетъ и сердитъ другихъ писателей какихъ я встрѣчала. Г. Саваренъ, напримѣръ, относитъ къ числу своихъ заклятыхъ враговъ, которымъ онъ считаетъ своимъ долгомъ мстить, всякаго писаку оскорбляющаго его самолюбіе. Онъ откровенно говоритъ: "для меня похвала -- пища, хула -- ядъ. Тому кто кормитъ меня я плачу, того кто отравляетъ меня я топчу." Г. Саваренъ дѣйствительно искусный и энергическій администраторъ во всемъ что касается его репутація. Онъ правитъ ею какъ королевствомъ, сооружаетъ укрѣпленія чтобы защищать ее, вербуетъ войска чтобы биться за нее. Онъ душа и средоточіе конфедераціи каждый членъ которой обязанъ охранять территорію другихъ членовъ; совокупность же этихъ территорій составляетъ царство г. Саварена. Не считайте меня злымъ сатирикомъ за то что я говорю такъ о нашемъ блестящемъ другѣ. Это не я говорю, а онъ самъ. Онъ признается въ своей политикѣ съ наивностью составляющею его прелесть какъ писателя. "Мечта о созданіи литературной республики есть величайшее заблужденіе", сказалъ онъ мнѣ вчера. "Каждый авторъ составившій себѣ имя есть неограниченный владыка въ своей области, большой или малой. Горе республиканцу который вздумаетъ свергнуть меня съ престола!" Когда я слушаю такія разсужденія, мнѣ кажется что г. Саваренъ измѣняетъ своему призванію. Я не могу заставить себя смотрѣть на литературу какъ на ремесло; для меня она священная миссія, и когда этотъ "владыка" хвастаетъ происками которыми поддерживаетъ свое положеніе, мнѣ кажется что я слушаю священника называющаго обманомъ проповѣдуемую имъ самимъ религію. Любимый ученикъ г. Саварена въ настоящее время молодой сотрудникъ его журнала Густавъ Рамо. Саваренъ сказалъ на дняхъ: "Я и моя партія были Молодою Франціей; Густавъ Рамо и его партія Новый Парижъ."

-- А въ чемъ состоитъ различіе между Молодою Франціей и Новымъ Парнжемъ, спросила мой другъ Американка мистрисъ Морли.

-- Партія молодой Франціи, отвѣчалъ г. Саваренъ,-- имѣла въ себѣ сознаніе юности: она была смѣла и горяча, исполнена жизненности и животнаго мужества; въ чемъ бы вы ни упрекнули ее въ другихъ отношеніяхъ, но вы должны признать силу ея главныхъ представителей. Партія же Новаго Парижа обладаетъ плохимъ здоровьемъ и весьма вялымъ нравомъ; но она очень умна по-своему и можетъ язвить и кусать такъ же больно какъ еслибъ была велика и сильна. Рамо самый даровитый членъ этой партіи. Онъ будетъ популяренъ, такъ какъ онъ обладаетъ разумѣніемъ своего времени, то-есть разумѣніемъ времени Новаго Парижа.

Знакомы вы съ какимъ-нибудь произведеніемъ молодаго Рамо? Лично вы его не знаете, онъ сказалъ мнѣ это самъ и при этомъ выразилъ желаніе, очевидно искреннее, найти случай засвидѣтельствовать вамъ свое уваженіе. Это было во время нашей первой встрѣчи у г. Саварена, когда онъ еще не зналъ какъ вы и ваша слава дороги мнѣ. Онъ подошелъ ко мнѣ послѣ обѣда и сразу заинтересовалъ меня спросивъ знаю ли я что вы трудитесь надъ новымъ произведеніемъ, потомъ, не дождавшись моего отвѣта, осыпалъ васъ похвалами которыя были рѣзкимъ контрастомъ съ его насмѣшливыми отзывами о всѣхъ другихъ современныхъ писателяхъ, исключая г. Саварена, конечно, но послѣдній былъ бы можетъ-быть не совсѣмъ доволенъ еслибъ услышалъ что его любимый ученикъ назвалъ его "великимъ писателемъ о малыхъ дѣлахъ". Я пощажу васъ отъ повторенія его эпиграммъ на Дюма, Виктора Гюго и моего возлюбленнаго Ламартина. Несмотря на то что разговоръ его былъ блестящій и поразилъ меня сначала, я скоро утомилась имъ. Съ тѣхъ поръ мы видаемся часто, не только у г. Саварена, но и у насъ -- онъ навѣщаетъ васъ чуть не каждый день -- и мы сдѣлались друзьями. Онъ выигрываетъ отъ сближенія въ томъ отношеніи что нельзя не почувствовать какъ онъ достоинъ сожалѣнія. Онъ такъ завистливъ, а завистливые должны быть несчастны. Притомъ онъ такъ близокъ и вмѣстѣ такъ далекъ отъ того чему завидуетъ. Онъ жаждетъ богатства и роскоши, но до сихъ поръ жилъ и живетъ только своимъ скромнымъ заработкомъ. Поэтому онъ ненавидитъ богатыхъ. Его литературные успѣхи, вмѣсто того чтобы радовать его, раздражаютъ его своимъ контрастомъ со славой авторовъ на которыхъ онъ нападаетъ. У него красивая голова и онъ знаетъ это, но голова соединена съ тѣломъ лишеннымъ силы и граціи, что онъ также знаетъ. Но жестоко было бы продолжать этотъ очеркъ. Вы поймете сразу что это такой человѣкъ что чувствуешь ли къ нему симпатію или антипатію, нельзя не заинтересоваться имъ и не жалѣть его.

Вы порадуетесь узнавъ что докторъ С. считаетъ мое здоровье настолько окрѣпшимъ что разрѣшаетъ мнѣ выступить на будущій годъ на поприще къ которому меня предназначали и готовили. Но сама я все еще въ нерѣшимости и въ сомнѣніи. Чтобъ отдаться вполнѣ искусству въ которомъ мнѣ предсказываютъ успѣхъ надо отказаться отъ честолюбиваго стремленія къ поприщамъ гдѣ, увы, я можетъ быть никогда не была бы въ состояніи сдѣлать что-нибудь какъ въ волшебной странѣ на которую не имѣю права волшебнаго рожденія. О ты, великая очаровательница, которой одинаково подвластны улицы Парижа и волшебная страна, ты, изслѣдовавшая глубину безбрежнаго Океана называемаго практическою человѣческою жизнью и научившая самыхъ разумныхъ изъ его пловцовъ понимать до какой степени его теченія управляются небесными свѣтилами, можешь ли ты рѣшить эту загадку которая должна смущать многихъ, если смущаетъ меня? Въ чемъ состоитъ различіе между рѣдкимъ геніемъ и обыкновенными человѣческими душами, которыя живо чувствуютъ все великое и божественное что выражаетъ имъ великій геній, и говорятъ вздыхая: "этотъ великій геній выражалъ только то съ чѣмъ мы были давно знакомы"? Мало этого, геній, какъ бы ни былъ краснорѣчивъ, никогда не выражалъ вполнѣ нашу мысль или чувство: напротивъ, чѣмъ выше геній, тѣмъ сильнѣе чувство неудовлетворенія которое одъ оставляетъ въ васъ, онъ обѣщаетъ такъ много, болѣе чѣмъ исполняетъ, онъ подразумѣваетъ такъ много, болѣе чѣмъ выражаетъ. Я все сильнѣе убѣждаюсь въ этой истинѣ по мѣрѣ того какъ перечитываю немногихъ великихъ писателей съ которыми знакома. Подъ великими писателями я разумѣю тѣхъ которые не исключительно мыслители (о такихъ я не могу судить) и не просто поэты (о такихъ, насколько словесная рѣчь связана съ музыкой, я должна умѣть судить), я подразумѣваю немногихъ которые соединяютъ разсудокъ съ поэзіей и обращаются въ одно время и къ здравому смыслу толпы и къ фантазіи лицъ одаренныхъ ею. Величайшимъ образцомъ этого соединенія я считаю Шекспира и я не согласна ни съ однимъ изъ его критиковъ не признающихъ чувства неудовлетворенности оставляемаго его произведеніями: оно усиливается по мѣрѣ того какъ его геній возвышается. Я спрашиваю опять, въ чемъ состоитъ различіе между рѣдкимъ геніемъ и посредственными умами, восклицающими: "Онъ выражаетъ то что мы чувствуемъ, но никогда не выражаетъ этого вполнѣ"? Есть ли это только простая способность владѣть языкомъ, болѣе обширное знакомство съ лексиконами, слухъ болѣе чувствительный къ періодамъ и кадансу, искусство облекать мысли и чувства въ соотвѣтствующія имъ слова? Правда ли, какъ сказалъ Бюффонъ, что "слогъ есть человѣкъ"? Правда ли, какъ сказалъ будто бы Гёте, что "поэзія есть форма"? Я не вѣрю этому, и если вы скажете мнѣ что это правда, я не захочу быть писательницей. Если же это не такъ, объясните мнѣ какимъ образомъ великій геній дѣлается популярнымъ по мѣрѣ того какъ приближается къ сходству съ нами высказывая въ лучшихъ чѣмъ наши выраженіяхъ то что уже было въ насъ, освѣщая то что было сокрыто въ нашей душѣ, и только исправляетъ, украшаетъ и издаетъ корреспонденцію которую обыкновенный читатель ведетъ каждый день про себя между собою и своимъ умомъ и сердцемъ. Если превосходство генія заключается только въ слогѣ и формѣ, я отказываюсь отъ моей мечты быть чѣмъ-нибудь болѣе чѣмъ выразительницей чужихъ словъ въ чужой музыкѣ. Но тогда, что тогда? мое знакомство съ искусствомъ и литературой чрезвычайно ограничено. Немногое что я знаю я почерпнула въ очень немногихъ книгахъ и въ разговорахъ очень немногихъ умныхъ людей съ которыми мнѣ случается встрѣчаться, и изъ этихъ свѣдѣній, я въ уединеніи, безъ сознательнаго усилія, вывожу нѣкоторыя заключенія которыя мнѣ кажутся оригинальными. Но можетъ-быть они также оригинальны какъ музыкальныя произведенія нѣкоторыхъ любителей составляющихъ изъ отрывковъ почерпнутыхъ у великихъ мастеровъ кантату или квартетъ, которые представляютъ такое оригинальное цѣлое что ни одинъ истинный мастеръ не удостоилъ бы признать его своимъ. О еслибъ я могла объяснить вамъ въ какомъ состояніи неопредѣленности и борьбы находится теперь все мое существо! желала бы я звать что чувствуетъ хризалида, бывшая шелковичнымъ червемъ, когда впервые ощутитъ въ своей скорлупкѣ новыя крылья, крылья, увы, самой скромной и недолговѣчной бабочки, умирающей почти тотчасъ же по своемъ появленіи въ свѣтъ. Еслибъ она могла размышлять, она можетъ-быть пожалѣла бы о своей прежней жизни, она можетъ-быть сказала бы: "лучше быть шелковичнымъ червемъ чѣмъ бабочкой".

Отъ той же къ той же.

Знали ли вы хорошо, въ теченіе вашей жизни, какого-нибудь Англичанина? Я говорю хорошо, такъ какъ знакомы вы были вѣроятно со многими. Мнѣ кажется что узнать хорошо Англичанина очень трудно. Даже я, такъ любившая и уважавшая мистера Селби, соединенная съ нимъ въ дѣтствѣ любовью ставившею невѣжество и ученость, дѣтство и зрѣлый возрастъ въ отношенія такого равенства что сердце соприкасалось съ сердцемъ, я не могу сказать что знаю характеръ Англичанъ хоть вполовину такъ хорошо какъ характеръ Италіянцевъ и Французовъ. Между нами, обитателями континента, и Англичанами, обитателями острова, постоянно протекаетъ Британскій каналъ. Здѣсь есть одинъ Англичанинъ съ которымъ меня познакомили и съ которымъ встрѣчаюсь, хотя рѣдко, въ обществѣ. Скажите мнѣ пожалуста не знавали ли вы его, не встрѣчались ли вы съ нимъ? Имя его Грагамъ Венъ. Онъ, какъ я слышала, единственный сынъ человѣка который нѣкогда былъ знаменитостью въ Англіи какъ ораторъ и государственный человѣкъ и принадлежалъ къ высшей аристократіи. Его обращеніе и наружность отличаются тѣмъ что называется distingu é. Въ самомъ многолюдномъ салонѣ нельзя не замѣтить его и не слѣдить невольно за его движеніями. Обращеніе открыто и просто и вполнѣ свободно отъ жесткости и сжатости какими обыкновенно отличаются Англичане. Въ его манерѣ держать себя есть врожденное достоинство состоящее въ отсутствіи всякой напускной важности. Но меня всего болѣе поражаетъ въ этомъ Англичанинѣ его необыкновенно открытый видъ заставляющій вѣрить въ его искренность. Мистрисъ Морли говоритъ о немъ съ поэтическою смѣлостью рѣчи которою Американцы поражаютъ Англичанъ: "лобъ этого человѣка могъ бы освѣтить Пещеру Мамонтовъ". Знаете ли вы, Евлалія, что значитъ для людей посвятившихъ себя искусству, которое есть выраженіе истины посредствомъ вымысла, почувствовать себя въ атмосферѣ одной изъ тѣхъ душъ въ которыхъ господствуетъ истина смѣлая и прекрасная и не нуждающаяся въ идеализаціи вымысла? О, какъ близки были бы мы къ небу еслибы могли жить ежедневно, ежечасно въ присутствіи человѣка въ честности котораго не могли бы сомнѣваться, авторитету котораго не могли бы не покоряться! Мистеръ Бенъ увѣряетъ что не понимаетъ музыки, что даже не любитъ ее, но онъ говорилъ о ея вліяніи на другихъ съ такимъ энтузіазмомъ что очаровалъ меня и заставилъ бы меня увлечься снова моимъ призваніемъ еслибы не думалъ, какъ мнѣ показалось, что я, что пѣвица должна быть существомъ не принадлежащимъ къ міру въ которомъ живутъ такіе люди какъ онъ. Можетъ-быть это правда.

ГЛАВА II.

Былъ одинъ изъ тѣхъ прекрасныхъ полудней въ концѣ мая когда предмѣстья имѣютъ тихую прелесть лѣта для человѣка вырвавшагося на время изъ многолюдныхъ улицъ столицы. Житель Лондона знаетъ какъ отрадно почувствовать подъ ногами мягкую мураву Здоровой Долины или посидѣть въ Ричмондѣ подъ распускающеюся ивой, глядя на рѣку сверкающую подъ теплымъ солнцемъ и слушая трели чернаго дрозда раздающіяся въ садахъ сосѣднихъ виллъ. Но предмѣстья Парижа представляютъ, мнѣ кажется, еще болѣе отрадное отдохновеніе отъ столицы; до нихъ легче достигнуть и не знаю почему, можетъ-быть только отъ болѣе рѣзкаго контраста между ихъ тишиной и шумомъ оставленнымъ позади, между ихъ свѣжею и обильною зеленью и тощими деревьями бульваровъ и Тюилери, но они кажутся болѣе похожими на деревню чѣмъ предмѣстья Лондона. Какъ бы то ни было, но когда Грагамъ достигъ красиваго предмѣстья гдѣ жила Исавра, ему показалось что всѣ колеса шумной, дѣятельной столицы внезапно смолкли. Было еще рано, и онъ не сомнѣвался что застанетъ Исавру дома. Садовая калитка оказалась отпертою. Онъ отворилъ ее и вошелъ.

Я кажется уже говорилъ что садъ виллы былъ огражденъ отъ дороги и отъ любопытства сосѣдей высокою и густою живою изгородью изъ вѣчно зеленыхъ растеній, и что онъ былъ довольно великъ для сада пригородной виллы. Войдя въ калитку, Грагамъ остановился услыхавъ въ нѣкоторомъ разстояніи голосъ который пѣлъ, пѣлъ тихо и жалобно. Онъ узналъ голосъ Исавры, обошелъ домъ и по голосу отыскалъ пѣвицу.

Исавра сидѣла въ концѣ сада въ бесѣдкѣ которая позже лѣтомъ дояжна была сдѣлаться красивою и нарядною отъ изобилія жасмина и жимолости, теперь только начинавшихъ обвивать ея желѣзную рѣшетку. У самаго входа бѣлая роза, зимняя роза, какимъ-то чудеснымъ образомъ пережившая другіе цвѣты того же куста, довѣрчиво распустила свои блѣдные лепестки подъ полуденнымъ солнцемъ. Грагамъ подошелъ медленно, безшумно и остановился предъ входомъ въ бесѣдку когда смолкла послѣдняя нота пѣсни. Исавра не замѣтила его сначала, она сидѣла опустивъ голову въ мечтательной задумчивости въ которую часто впадала послѣ пѣнія, въ особенности когда бывала одна. Но она скоро почувствовала что мѣсто потемнѣло, что есть что-то между ею и солнечнымъ свѣтомъ. Она подняла голову, лицо ея мгновенно вспыхнуло, и она произнесла его имя, но не громко, не въ удивленіи, а внутренно, шепотомъ, какъ бы въ испугѣ.

-- Простите меня, Mademoiselle, сказалъ Грагамъ входя.-- Я услышалъ вашъ голосъ когда вошелъ въ садъ и онъ невольно привлекъ меня сюда, Какая чудная пѣсня, и сколько простой прелести въ тѣхъ словахъ что я слышалъ! Я такой невѣжда въ вашемъ искусствѣ что вы не должны смѣяться надо мной если я спрошу чья это музыка и чьи слова. Оба имени вѣроятно такъ хорошо извѣстны что я буду уличенъ въ самомъ варварскомъ невѣжествѣ.

-- О, нѣтъ, отвѣчала Исавра закраснѣвшись еще болѣе и нерѣшительнымъ, робкимъ тономъ.-- Какъ слова, такъ и музыка принадлежатъ неизвѣстному и очень скромному автору и не имѣютъ даже достоинства оригинальности, такъ какъ это передѣлка народной неаполитанской пѣсни которая считается очень древней.

-- Не знаю уловилъ ли я настоящій смыслъ словъ, но мнѣ показалось что они выражаютъ чувство болѣе утонченное чѣмъ можно было ожидать отъ народной пѣсни южной Италіи.

-- Содержаніе пѣсни нѣсколько измѣнено въ передѣлкѣ, и боюсь что не къ лучшему.

-- Не разкажете ли вы мнѣ содержаніе той и другой чтобъ я могъ судить самъ?

-- Въ неаполитанской пѣснѣ молодой рыбакъ, привязавшій свой челнъ подъ утесомъ возвышающимся на берегу, внезапно видитъ въ водѣ прекрасное женское лицо. Онъ воображаетъ что это лицо Нереиды и закидываетъ сѣть чтобы поймать нимфу Океана. Но лицо исчезаетъ въ возмущенной водѣ, а сѣть приноситъ нѣсколько самыхъ обыкновенныхъ рыбъ. Рыбакъ уходитъ домой опечаленный и сильно влюбленный въ предполагаемую Нереиду. На слѣдующій день онъ идетъ опять на то же мѣсто и узнаетъ что лицо такъ очаровавшее его было лишь отраженіемъ лица смертной дѣвушки сидѣвшей на утесѣ позади его, на которомъ находился ея домъ. Напѣвъ этой пѣсни веселый и живой; послушайте.

И Исавра запѣла одну изъ тѣхъ безыскусственныхъ и нѣсколько однообразныхъ мелодій, лучшимъ аккомпанементомъ къ которымъ служатъ легко-струнные инструменты.

-- Да, сказалъ Грагамъ,-- эта пѣсня нисколько не похожа на ту что вы пѣли сначала; та глубока и жалобна и доходитъ до сердца.

-- Но развѣ вы не видите что и содержаніе измѣнено. Въ пѣснѣ которую я пѣла рыбакъ снова идетъ на то же мѣсто, снова видитъ лицо и старается поймать мнимую Нереиду и до конца не узнаетъ что это только отраженіе лица смертной дѣвушки мимо которой онъ проходитъ ежедневно не замѣчая ее. Очарованный идеальнымъ обликомъ онъ не замѣчаетъ дѣйствительнаго.

-- Не имѣлось ли въ виду выразить этою передѣлкой мораль въ любви?

-- Въ любви? Нѣтъ, не думаю, но въ жизни -- да, по крайней мѣрѣ въ жизни артиста.

-- Передѣлка эта ваша, синьйорина, какъ слова, такъ и музыка. Не правда ли? Ваше молчаніе говоритъ "да". Простите ли вы меня если я скажу что хотя нельзя не признать новой красоты которую вы придали старой пѣснѣ, но по-моему мораль старой была глубже и согласнѣе съ человѣческою жизнью. Мы не остаемся до конца обмануты иллюзіей. Влюбившись въ призракъ, мы однако осматриваемся и находимъ настоящій предметъ котораго отраженіе видѣли.

Исавра тихо покачала головой, но не отвѣчала. На столѣ предъ ней лежалъ маленькій букетъ изъ миртовыхъ вѣтокъ и двухъ или трехъ бутоновъ съ послѣдней зимней розы. Она взяла его и начала разсѣянно обрывать и разбрасывать розовые лепестки.

-- Вы можете не дорожить, если угодно, майскими цвѣтами, ихъ скоро будетъ много, сказалъ Грагамъ,-- но не уничтожайте немногіе цвѣтки бережно сохраненные зимою, которыхъ даже лѣто не возвратитъ намъ.

И положивъ руку на зимніе цвѣты онъ слегка прикоснулся къ ея рукѣ. Какъ ни слабо было прикосновеніе, но она почувствовала его, отдернула руку, покраснѣла и встала съ мѣста.

-- Солнце сошло съ этой стороны сада, восточный вѣтеръ усиливается и вамъ должно бытъ холодно здѣсь, сказала она измѣнившимся тономъ.-- Не хотите ли войти въ домъ?

-- Мнѣ холодно не отъ воздуха, сказалъ Грагамъ съ полуулыбкой;-- я опасаюсь что мои прозаическія замѣчанія были вамъ непріятны.

-- Они вовсе не прозаическія и въ нихъ много доброты и мудрости, сказала она со своимъ мягкимъ, музыкальнымъ смѣхомъ. Она была уже у выхода изъ бесѣдки. Грагамъ всталъ, присоединился къ ней, и они направились къ дому. Онъ спросилъ часто ли видалась она съ Саваренами послѣ ихъ послѣдней встрѣчи.

-- Мы были у нихъ раза два вечеромъ.

-- И безъ сомнѣнія каждый разъ встрѣчались съ молодымъ менестрелемъ презирающимъ Корнеля и Тассо?

-- Съ господиномъ Рамо? Да, онъ постоянно тамъ. Не судите его слишкомъ строго. Онъ несчастенъ, онъ борется, онъ ожесточенъ. На пути артиста много терніевъ которыхъ зрители не замѣчаютъ.

-- На пути каждаго человѣка есть терніи, и я не очень уважаю людей которымъ нужно чтобы зрители видѣли ихъ царапины. Но Рамо кажется мнѣ однимъ изъ писателей какихъ въ наше время много во Франціи и даже въ Англіи, писателей никогда не читавшихъ ничего достойнаго изученія и ставящихъ себя тѣмъ выше чѣмъ глубже ихъ невѣжество. Я не ожидалъ что такая артистка какъ вы признаетъ артистомъ господина Рамо который презираетъ Тассо не зная италіянскаго языка.

Грагамъ говорилъ съ горечью; его опять мучила ревность.

-- А сами вы не артистъ? Не писатель? Господинъ Саваренъ говорилъ мнѣ что вы замѣчательный литераторъ.

-- Саваренъ дѣлаетъ мнѣ слишкомъ много чести. Я не артистъ и терпѣть не могу это слово которое теперь такъ унижаютъ злоупотребляя имъ и съ Англіи и во Франціи. Поваръ называетъ себя артистомъ, портной тоже; человѣкъ напишетъ напыщенную мелодраму, спазмодическую пѣсню, или сенсаціонную повѣсть и тотчасъ же называетъ себя артистомъ, начинаетъ трактовать педантическимъ жаргономъ о "содержаніи" и "формѣ", доказывая намъ что у поэта котораго мы понимаемъ нѣтъ "содержанія", а у поэта котораго мы можемъ скандовать нѣтъ "формы". Благодаря Бога я не настолько тщеславенъ чтобы относить себя къ числу артистовъ. Я написалъ нѣсколько очень сухихъ журнальныхъ статей, преимущественно политическихъ и критическихъ, но не касавшихся искусства. Но почему, à propos господина Рамо, предложили вы вопросъ обо мнѣ?

-- Потому что многое въ вашихъ разговорахъ, отвѣчала Исавра нѣсколько грустнымъ тономъ,-- заставило меня предположить что вы сочувствуете искусству и артистамъ сильнѣе чѣмъ показываете. Еслибъ это было такъ, вы понимали бы какъ отрадно такой бѣдной артисткѣ какъ я встрѣчаться съ людьми посвятившими себя какому-нибудь искусству которое стоитъ въ сторонѣ отъ обычныхъ стремленій свѣта, вы понимали бы какъ отрадно поговорить не такъ какъ обыкновенно говорятъ въ свѣтѣ. Между нами, артистами, включая мастеровъ и учениковъ, есть какое-то инстинктивное братство. Каждое искусство родственно другому. Мое искусство музыка, но я сочувствую скульптору, живописцу, поэту, такъ же сильно какъ и музыканту. Понимаете ли вы теперь что я не могу презирать Рамо такъ какъ презираете его вы? Я не раздѣляю его литературныхъ вкусовъ, мнѣ не особенно нравятся тѣ изъ его произведеній которыя я читала, я согласна что онъ слишкомъ преувеличиваетъ свое значеніе, но мнѣ пріятно разговаривать съ нимъ. Онъ стремится въ высоту, хотя и на слабыхъ крыльяхъ или нетвердыми шагами, какъ и я.

-- Не могу выразить какъ я благодаренъ вамъ за вашу откровенность, сказалъ Грагамъ съ жаромъ.-- Не осудите меня если я воспользуюсь ею, если.... если....

-- Если что?

-- Если, пользуясь тѣмъ что я много старше васъ не только годами, но и опытностію, и что жизнь моя посвящена практической дѣятельности изощряющей способность называемую здравымъ смысломъ, скажу вамъ что глубокій интересъ который вы внушаете всѣмъ кто васъ знаетъ, хотя бы такъ мало какъ я, побуждаетъ меня сдѣлать вамъ предостереженіе какое сдѣлалъ бы вамъ другъ или братъ. Остерегайтесь артистическихъ симпатій въ которыхъ вы такъ трогательно сознались. Не допускайте чтобы ваша фантазія въ серіозныхъ жизненныхъ вопросахъ вводила въ заблужденіе вашъ разумъ. Избирая друзей, отличайте человѣка отъ артиста. Берите человѣка самого по себѣ. Не преклоняйтесь предъ отраженіемъ въ водѣ отвернувшись отъ живаго существа. Словомъ, никогда не. считайте такого артиста какъ г. Рамо человѣкомъ которому вы могли бы довѣрить участь своей жизни. Простите меня. Намъ можетъ-быть не суждено встрѣчаться часто, но вы для меня существо такое новое, такъ не похожее на всѣхъ другихъ женщинъ какихъ я встрѣчалъ, какими восхищался, вы кажетесь мнѣ одаренною такимъ богатствомъ ума и души и подверженною такимъ случайностямъ что.... что....-- Онъ опять замолчалъ и голосъ его задрожалъ когда онъ добавилъ:-- что мнѣ будетъ очень больно если чрезъ нѣсколько лѣтъ придется сказать: "увы, какъ ошибочно было растрачено это богатство".

Разговаривая, они машинально повернули назадъ и были теперь опять предъ бесѣдкой.

Грагамъ, поглощенный своимъ страстнымъ предостереженіемъ, не смотрѣлъ въ лицо своей спутницы. Но кончивъ и не получая никакого отвѣта, онъ поднялъ на нее глаза и увидалъ что она тихо плачетъ.

Сердце его сжалось.

-- Простите меня, воскликнулъ онъ взявъ ея руку,-- Я не имѣлъ права говорить такъ, но вѣрьте что это было сдѣлано не по недостатку уваженія; это.... это....

Ея рука, лежавшая въ его рукѣ, отвѣчала ему слабымъ, робкимъ пожатіемъ.

-- Простить васъ! повторила она.-- Вы думаете что я, сирота, не чувствую потребности имѣть друга который говорилъ бы со мной такъ какъ вы сейчасъ говорили.

И съ этими словами она подняла глаза на его смущенное лицо, глаза даже сквозь слезы такіе ясные въ своей невинной чистой красотѣ, такіе открытые, такіе дѣвственные и такъ не похожіе на глаза всѣхъ другихъ женщинъ какихъ онъ встрѣчалъ, какими восхищался.

-- Вы можетъ-быть помните, началъ онъ спѣшнымъ тономъ,-- что когда мы разговаривали съ вами однажды о вашемъ искусствѣ, и я признавалъ, несмотря на то что знакомъ съ нимъ такъ мало, его благотворное вліяніе на человѣчество и старался оспорить ваше мнѣніе о его незначительности въ сравненіи съ другими благородными возбудителями человѣчества, вы помните я сказалъ тогда что никто не въ правѣ просить васъ отказаться отъ сценическихъ подмостокъ и лампъ, отъ славы пѣвицы и актрисы. Теперь же когда вы удостоили меня имени друга, когда вы такъ трогательно напомнили мнѣ что вы сирота, когда я думалъ объ опасностяхъ ожидающихъ молодую и прекрасную женщину мѣняющую частную жизнь на общественную, мнѣ кажется что какъ истинный другъ могу спросить васъ: способны ли вы отказаться отъ славы актрисы и пѣвицы?

-- Я отвѣчу вамъ откровеннно: моя профессія, казавшаяся мнѣ сначала такой привлекательною, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ утратила свою прелесть въ моихъ глазахъ. Но ваши краснорѣчивыя слова о возвышающемъ вліяніи музыки на слушателей пересилили мою неохоту вступить на сцену. Теперь же мнѣ кажется что я была бы благодарна другу который истолковалъ бы мнѣ голосъ моего сердца и посовѣтовалъ мнѣ отказаться отъ карьеры актрисы.

Лицо Грагама просіяло. Но отвѣтъ его, каковъ бы онъ ни былъ, былъ прерванъ голосами и шагами которые онъ услышалъ за собой. Онъ обернулся и увидалъ Веносту, Савареновъ и Густава Рамо.

Исавра также услышала ихъ, тревожно оглянулась и инстинктивно отошла къ бесѣдкѣ.

Грагамъ поспѣшилъ встрѣтить синьйору и гостей и здороваясь съ ними задержалъ ихъ на тропинкѣ чтобы дать Исаврѣ время оправиться.

Нѣсколько минутъ спустя она присоединилась къ нимъ. Грагамъ едва слышалъ завязавшійся разговоръ, хотя участвовалъ въ немъ односложными отвѣтами. Онъ отказался войти въ домъ и простился у калитки. Уходя онъ оглянулся на Исавру. Рамо шелъ рядомъ съ ней. Букетъ оставленный сначала въ бесѣдкѣ былъ теперь въ ея рукахъ, и она наклонилась къ нему, но уже не обрывала лепестки розъ. Грагамъ не чувствовалъ въ эту минуту ревности къ молодому поэту.

Возвращаясь медленно въ городъ, онъ сказалъ себѣ: "однако имѣю ли я теперь право считать себя свободнымъ? Имѣю или нѣтъ? Еслибы предстоящій мнѣ выборъ ограничивался только Исаврою, съ одной стороны, и честолюбіемъ и богатствомъ, съ другой, какъ скоро былъ бы онъ сдѣланъ. Честолюбіе не дастъ вознагражденія которое могло бы сравниться съ ея сердцемъ, богатство не дастъ счастія которое могло бы замѣнить ея любовь."

ГЛАВА III.

Отъ Исавры Чигонъя гж ѣ де-Гранмениль.

Черезъ день послѣ того какъ я послала мое послѣднее письмо, мистеръ Венъ былъ у насъ. Въ то время я была въ нашемъ садикѣ. Разговоръ нашъ былъ кратокъ и вскорѣ былъ прерванъ другими гостями, Саваренами и г. Рамо. Съ нетерпѣніемъ жду вашего отвѣта. Я желала бы знать какое впечатлѣніе произвелъ онъ на васъ если вы встрѣчали его; какое впечатлѣніе произвелъ бы онъ еслибы вы встрѣтили его теперь. По-моему онъ такъ не похожъ на другихъ; и я почти не знаю почему его слова звучатъ въ моихъ ушахъ, и образъ его не покидаетъ моихъ мыслей. Это чрезвычайно странно; потому что хотя онъ молодъ, онъ говоритъ со мною какъ будто бы былъ гораздо старше меня, съ такою добротой и нѣжностью какъ еслибъ я была ребенкомъ; такъ могъ бы говорить любезнѣйшій маэстро еслибы находилъ что я нуждаюсь въ совѣтѣ и попеченіи. Не бойтесь, Евлалія, что я могу обманывать себя какого рода интересъ онъ принимаетъ во мнѣ. О, нѣтъ! Насъ раздѣляетъ въ этомъ отношеніи пропасть; онъ не забываетъ о ней и не можетъ перешагнуть черезъ нее. Я право не могу понять какъ бы онъ могъ хоть сколько-нибудь заинтересоваться мною. Богатый Англичанинъ высокаго рода, предназначающій себя къ политической жизни; практичный, прозаикъ.... нѣтъ, не прозаикъ; но все-таки съ такимъ умомъ который не допускаетъ въ свою область того міра грезъ что сроденъ поэзіи и искусству. Мнѣ всегда казалось что для любви, какъ я понимаю ее, необходимо глубокое и постоянное сочувствіе между двумя лицами, не въ обыкновенныхъ мелкихъ подробностяхъ вкусовъ и чувствъ, но въ тѣхъ существенныхъ чертахъ что составляютъ корень характера и развѣтвляются на листья и цвѣты которые тянутся къ солнечному свѣту и убѣгаютъ темноты; что люди свѣтскіе должны вступать въ бракъ со свѣтскими людьми, артисты съ артистами. Могутъ ли сойтись реалистъ съ идеалистомъ и жить вмѣстѣ до смерти и послѣ смерти? Если нѣтъ, то можетъ ли существовать между ними истинная любовь? Подъ истинною любовью я разумѣю такую которая проникаетъ всю душу и разъ зародившись никогда не умираетъ. О, Евлалія, отвѣчайте мнѣ, отвѣчайте!

P. S. Я теперь вполнѣ утвердилась въ моемъ намѣреніи оставить всякую мысль о сценѣ.

Отъ гжи де-Гранмениль Исавр ѣ Чигонъя.

Милое дитя мое.-- Какъ развился твой умъ съ тѣхъ поръ какъ ты оставила меня, пылкая, увлекающаяся почитательница искусства которое изо всѣхъ другихъ искусствъ доставляетъ непосредственную награду тому кто успѣшно служитъ ему, и само по себѣ такъ божественно по своему непосредственному вліянію на человѣческую душу! Кто можетъ исчислить всѣ дальнѣйшія послѣдствія этого вліянія, которое иные готовы презирать потому что оно непосредственно? Темный человѣкъ чьего ума не касалось слабое мерцаніе звѣздъ, не различаемое въ атмосферѣ трудовой жизни; къ кому философы, проповѣдники, поэты взываютъ вотще, кому непонятны даже произведенія величайшихъ мастеровъ инструментальной музыки; для кого Бетховенъ не отверзаетъ небесныхъ вратъ и Россини не представляетъ тайны неразрѣшимой критиками партера; вдругъ этотъ человѣкъ слышитъ человѣческій голосъ человѣка пѣвца, и при звукѣ этого голоса стѣны заключавшія его падаютъ. Ему становится знакомо что-то что далеко отстоитъ отъ рутины его будничнаго существованія поднимаясь выше ея. Онъ самъ, бѣднякъ, не можетъ ничего сдѣлать изъ этого. Онъ не можетъ изложить этого на бумагѣ, не можетъ сказать на слѣдующее утро: "я сталъ на одинъ дюймъ ближе къ небу чѣмъ былъ вчера вечеромъ", но чувство что онъ сталъ немного поближе къ небу живетъ въ немъ. Безсознательно онъ сдѣлался мягче, въ немъ меньше земнаго, и будучи ближе къ небу онъ тверже стоитъ на землѣ. Вы пѣвцы кажется не понимаете что у васъ есть -- употребляю твое выраженіе которымъ такъ часто злоупотребляютъ что оно сдѣлалось банальнымъ -- у васъ есть миссія! Когда ты говоришь о миссіи, отъ кого она? Не отъ человѣковъ. Но еслибъ это была миссія отъ человѣка къ людямъ, то она должна быть внушена свыше.

Подумай обо всемъ этомъ; и оставаясь вѣрною своему искусству, будь вѣрна себѣ. Если ты колеблешься между этимъ искусствомъ а искусствомъ писателя, и признаешь что первое слишкомъ ревниво чтобы допускать соперничество, держись того искусства въ которомъ можешь имѣть вѣрный успѣхъ. Увы, прекрасное дитя мое! не воображай что мы писатели чувствуемъ больше счастія въ нашихъ трудахъ и успѣхахъ нежели вы. Если мы заботимся о славѣ (и говоря откровенно мы всѣ заботимся о ней), эта слава не является намъ лицомъ къ лицу, въ дѣйствительной, видимой, ощутимой формѣ, какъ бываетъ для пѣвицъ и актрисъ. Согласна что она можетъ быть продолжительнѣе, но на продолжительность эту мы не смѣемъ разчитывать. Писатель можетъ разчитывать на безсмертіе только тогда когда языкъ на которомъ онъ пишетъ сдѣлается мертвымъ, но даже и тогда это невѣрная лотерея. Ничего кромѣ отрывковъ не осталось отъ Фриниха бывшаго соперникомъ Эсхила; отъ Агаѳона который можетъ-быть превосходилъ Эврипида; отъ Алкея, кого Горацій признавалъ учителемъ и образцомъ; они извѣстны не по своимъ писаніямъ, а только по именамъ. И наконецъ имена пѣвцовъ и актеровъ можетъ-быть не менѣе долговѣчны; въ Греціи сохранялось имя Полоса, въ Римѣ Росція, въ Англіи живетъ имя Гаррика, во Франціи Тальмы, въ Италіи Пасты, долѣе чѣмъ могу я надѣяться за свое имя въ потомствѣ. Ты задаешь мнѣ вопросъ который я часто сама себѣ задавала: "Въ чемъ различіе между писателемъ и читателемъ когда читатель говоритъ: "это мои мысли, это мои чувства; писатель похитилъ ихъ и облекъ ихъ въ свою рѣчь"?" И чѣмъ больше читатель говоритъ такъ, чѣмъ многочисленнѣе слушатели, тѣмъ геніальнѣе знаменитость и, хотя это можетъ казаться парадоксомъ, тѣмъ совершеннѣе оригинальность писателя. Но нѣтъ, не простой даръ выраженія, не простое искусство пера, не простой вкусъ въ расположеніи словъ и каданса даетъ возможность одному истолковывать умъ, сердце и душу многихъ. Это сила вдохнутая въ него когда онъ лежалъ въ колыбели, сила собиравшая вокругъ себя, по мѣрѣ того какъ онъ росъ, всѣ вліянія какимъ онъ подвергался, изъ наблюденія ли внѣшней природы, изъ изученія ли людей и книгъ, или изъ опыта ежедневной жизни, различнаго для каждаго человѣка. Никакое воспитаніе не можетъ сдѣлать двухъ умовъ совершенно одинаковыми, какъ никакая культура не можетъ сдѣлать вполнѣ одинаковыми два древесные листа. Какъ вѣрно описываешь ты чувство неудовлетворенности оставляемое каждымъ высоко геніальнымъ писателемъ въ его почитателяхъ! Какъ правдиво чувствуешь что чѣмъ больше неудовлетвореніе въ сравненіи съ геніемъ писателя, тѣмъ выше мнѣніе о немъ почитателя! Но это тайна которая составляетъ облачное пространство между конечнымъ и безконечнымъ. Величайшіе философы проникая въ тайны природы чувствуютъ это неудовлетвореніе въ самой природѣ. Конечное не можетъ подчинить логикѣ и критиковать безконечное.

Но оставимъ эти предметы затрудняющіе умъ, и займемся тѣми что касаются сердца, въ твоемъ случаѣ, дитя мое, женскаго сердца. Ты говоришь о любви и полагаешь что вѣчная любовь, любовь между супругами, должна быть основана на такихъ симпатіяхъ въ цѣляхъ жизни что артистка должна выходить замужъ за артиста.

Ты хорошо сдѣлала что обратилась ко мнѣ съ этимъ вопросомъ; потому что благодаря собственному опыту и наблюденію надъ множествомъ другихъ людей, оживленному и укрѣпленному тѣмъ родомъ литературы которымъ я занимаюсь и который требуетъ спокойнаго изученія страстей, я могу быть лучшимъ авторитетомъ въ подобныхъ вопросахъ нежели большая часть другихъ женщинъ. И увы, дитя мое! я пришла къ слѣдующему результату: нельзя предписать ни мущинамъ ru женщинамъ кого избрать, кого отвергнуть. Я не могу не признать справедливости аксіомы поэта древности: "любовь не знаетъ почему ". Но бываетъ время -- часто лишь одно мгновеніе -- когда любовь не пріобрѣла еще власти надъ нами, и мы можемъ сказать: "я буду любить -- я не буду любить".

Еслибъ я могла увидать тебя въ такую минуту, я бы сказала тебѣ: "артистка, не люби и не выходи замужъ за артиста". Двѣ артистическія натуры рѣдко уживаются. Онѣ удивительно какъ требовательны. Боюсь что онѣ прежде всего эгоистичны, такъ ревниво чувствительны что не переносятъ соприкосновенія съ соперникомъ. Расинъ былъ счастливѣйшимъ изъ мужей; жена боготворила его геній, до не могла понять его піесъ. Былъ ли бы Расинъ счастливъ еслибы женился на Корнелѣ въ юбкѣ? Я сама любила артиста, конечно равнаго мнѣ. Я увѣрена что онъ любилъ меня. Симпатія въ занятіяхъ о которой ты говоришь свела насъ, и она же вскорѣ сдѣлалась причиною антипатіи. Для обоихъ насъ стараніе сблизиться причинило несчастіе.

Я не знаю твоего г. Рамо. Саваренъ прислалъ мнѣ нѣкоторыя изъ его сочиненій; по нимъ я сужу что единственнымъ счастіемъ для него было бы жениться на обыкновенной женщинѣ съ s é paration de biens. Это, вѣрь мнѣ, одинъ изъ многихъ въ новомъ Парижѣ кто имѣя слабости генія воображаютъ поэтому что имѣютъ его силу.

Перехожу къ Англичанину. Я вижу какъ серіозенъ твой вопросъ о немъ. Въ твоихъ глазахъ онъ не только стоитъ въ сторонѣ отъ салонной толпы, но онъ стоитъ точно также особнякомъ въ тайникѣ твоего сердца, ты не упоминаешь о немъ въ томъ же письмѣ гдѣ говоришь о Рамо и Саваренѣ. Онъ уже сталъ образомъ который не легко смѣшивается съ другими. Тебѣ хотѣлось бы вовсе не упоминать мнѣ о немъ, но ты не могла удержаться. Интересъ который ты чувствуешь къ нему такъ тревожить тебя что ты въ какомъ-то лихорадочномъ нетерпѣніи восклицаешь обращаясь ко мнѣ: "Можете ли вы разгадать загадку? Знавали вы когда-нибудь хорошо Англичанъ? Можно ли понять Англичанина внѣ его острова?" и т. д. Да, я хорошо знала многихъ Англичанъ. Въ дѣлахъ сердца они очень похожи на другихъ людей. Нѣтъ; я не знаю этого человѣка въ частности, и никого изъ его семейства.

Сознайся откровенно, дитя мое, что этотъ иностранецъ занялъ нѣсколько твои мысли, твои мечты, можетъ-быть также и твое сердце. Не бойся что онъ будетъ любить тебя менѣе продолжительно или что ты будешь отчуждена отъ него потому что онъ не артистъ. Если у него сильная натура и онъ имѣетъ какія-нибудь великія цѣли въ жизни, твое самолюбіе переплавится въ его; и зная тебя такъ какъ я знаю, я увѣрена что ты будешь превосходною женой Англичанина котораго будешь также уважать какъ любить; и несмотря на огорченіе мое если ты откажешься отъ славы пѣвицы, я буду утѣшаться мыслью что ты безопасна въ лучшей женской сферѣ, довольной семьѣ, которой не коснутся ни сплетни, ни клевета. Я никогда не имѣла такой семьи; и въ теченіе моей авторской карьеры не было времени когда я не отдала бы всей пріобрѣтенной ею знаменитости за подобный безвѣстный и обыкновенный женскій удѣлъ. Еслибъ я могла располагать людьми какъ пѣшками на шахматной доскѣ, я бы сказала тогда что самою подходящею и сочувствующею партіей для тебя, женщины одаренной чувствомъ и геніемъ, былъ бы Германецъ хорошаго рода и хорошо образованный; потому что такіе Германцы соединяютъ въ себѣ съ домовитыми привычками и сильнымъ чувствомъ семейныхъ узъ романтичность чувства, любовь къ искусству, расположеніе къ поэтической сторонѣ жизни, что рѣдко встрѣчается въ Англичанахъ принадлежащихъ къ тому же классу. Но такъ какъ Германецъ не появлялся, то я подаю голосъ за Англичанина, разумѣется если только ты любишь его. Убѣдись въ этомъ, дитя мое. Не прими по ошибкѣ мечты за любовь. Не для всѣхъ женщинъ любовь есть непремѣнное условіе брака. Но безъ нея все что есть въ тебѣ лучшаго и высшаго завянетъ и умретъ. Пиши мнѣ часто и говори мнѣ все. Г. Саваренъ правъ. Книга моя перестала быть моимъ собесѣдникомъ. Она отошла отъ меня, и я еще разъ осталась одинокою въ мірѣ. Нѣжно тебя любящая.

P. S. Не есть ли твой постскриптумъ женскій? Не требуетъ ли онъ въ отвѣтъ также женскаго постскриптума? Ты говоришь въ своемъ что вполнѣ рѣшилась оставить всякую мысль о сценѣ. Я отвѣчаю въ моемъ: "Какое вліяніе на это рѣшеніе имѣлъ Англичанинъ?"

ГЛАВА IV.

Прошло нѣсколько времени послѣ того какъ Грагамъ разговаривалъ съ Исаврой въ саду; съ тѣхъ поръ онъ не посѣщалъ виллы. Его родственники д'Альтоны проѣздомъ въ Италію были въ Парижѣ, думая остаться тамъ нѣсколько дней; но остались около мѣсяца и завладѣли Грагамомъ. Это были причины почему, постоянно въ обществѣ герцога, увѣренность Грагама что онъ еще не свободенъ чтобъ искать руки Исавры усилилась, и вмѣстѣ съ этою увѣренностью явился вопросъ также обращенный къ его совѣсти: "Если я не свободенъ еще чтобъ искать ея руки, то свободенъ ли я настолько чтобы подвергать себя искушенію стараясь пріобрѣсти ея расположеніе?" Но когда родственникъ его уѣхалъ, то сердце снова начало настаивать на своихъ правахъ, защищать свое дѣло и подсказывать способы согласить его требованія съ обязательствами которыя казалось противорѣчили имъ. Во время этихъ колебаній онъ получилъ слѣдующее письмо:

Вилла ***, Ангіенское озеро.

"Любезнѣйшій мистеръ Венъ.-- Мы удалились изъ Парижа на берега этого прекраснаго озерка. Пріѣзжайте и помогите вамъ съ Франкомъ не ссориться между собою, что, пока права женщинъ не будутъ твердо установлены, будетъ всегда случаться между супругами предоставленными самимъ себѣ, особенно если они все еще любятъ другъ друга какъ мы съ Франкомъ. Любовь ужасно располагаетъ къ ссорамъ. Подарите намъ нѣсколько дней изъ вашего богатаго запаса времени. Мы посѣтимъ Монморанси и мѣста гдѣ жилъ Руссо, будемъ кататься по озеру при свѣтѣ луны, обѣдать въ цыганскихъ ресторанахъ подъ деревьями еще не потемнѣвшими отъ осеннихъ жаровъ, будемъ спорить о литературѣ и политикѣ, и проведемъ время такъ дружно и весело какъ сказочники Боккачіо въ Фіезоле. Общество у васъ будетъ небольшое, только Саварены, безсознательный мудрецъ и юмористъ синьйора Веноста и Исавра съ ямочками на щекахъ, воплощеніе соловьинаго пѣнія и улыбки лѣта. Если вы откажетесь, Франкъ не будетъ имѣть спокойной минуты пока не докажетъ своего права на полученіе тридцати милліоновъ по Алабамскому вопросу.-- Ваша, смотря по тому какъ будете вести себя,

"Лизи Морли."

Грагамъ не отказался. Онъ поѣхалъ въ Ангіенъ на четыре дня съ четвертью. Онъ былъ подъ одною кровлей съ Исаврой. О, счастливые дни! Такіе счастливые что я не рѣшаюсь описывать ихъ. Но хотя для Грагама это были счастливѣйшіе дни какіе онъ знавалъ, для Исавры они были еще счастливѣе. Его счастіе было смущаемо, ея нѣтъ, смущаемо частію причинами значеніе коихъ читатель оцѣнитъ въ послѣдствіи; частію причинами которыя читатель можетъ сразу понять и оцѣнить. На солнечномъ свѣтѣ счастія выступили всѣ яркіе цвѣта артистическаго темперамента Исавры, такъ что то что можно назвать простою, домашнею женскою стороной ея природы исчезло въ тѣни. Если, любезнѣйшій читатель или читательница, вамъ случалось сходиться съ существомъ геніальнымъ, съ которымъ, допуская что вы сами одарены подобнымъ геніемъ, вы не имѣете особаго сродства, не чувствовали ли вы застѣнчивости предъ такимъ существомъ? Не чувствовали ли вы напримѣръ какъ сильно вы можете любить это существо сомнѣваясь что оно можетъ любить васъ? Я думаю что эта застѣнчивость и неувѣренность свойственна и мущинѣ и женщинѣ, если при всемъ сознаніи своего превосходства въ прозѣ жизни они чувствуютъ что стоятъ ниже въ ея поэзіи. Но такое самоуваженіе какъ нельзя болѣе ошибочно. Геній поэтическій величественно-снисходительный, по натурѣ своей податливый и уступчивый, склоняется съ такою непритворною скромностью предъ тѣмъ превосходствомъ въ которомъ чувствуетъ свою слабость (хотя и тутъ онъ рѣдко спотыкается), предъ превосходствомъ здраваго смысла. Что же касается женщинъ, то какая чудная истина была доказана женщиной одаренною умственно выше своего пола! Коринна, увѣнчанная въ Капитоліи, избрала изъ всего міра въ герои своей любви не соперника поэта или энтузіаста, а хладнокровнаго, умнаго Англичанина.

Грагамъ Венъ съ своимъ сильнымъ мужественнымъ умомъ, Грагамъ Венъ отъ кого можно ожидать многаго если онъ доживетъ чтобъ исполнить свое истинное призваніе, желалъ, не безъ основанія, направлять жизнь женщины избранной имъ въ сопутницы своей жизни. Но жизнь Исавры казалось ускользала отъ него. Если въ иныя минуты, слушая ее, онъ готовъ былъ сказать себѣ: "жизнь съ такою подругой никогда не омрачалась бы", то въ другія минуты онъ говорилъ: "правда, жизнь не была бы мрачна, во была ли бы она всегда спокойна?" Тогда выступала та таинственная сила любви что все склоняетъ къ своимъ ногамъ и такъ порабощаетъ разумъ что онъ можетъ только шептать робко: "Лучше быть несчастнымъ съ тою кого любишь нежели счастливымъ съ тою кого не любишь." Исавра не знала ни одной подобной бесѣды съ собою. Она жила настоящею минутой. Еслибы Грагамъ могъ читать въ ея сердцѣ, онъ отбросилъ бы всѣ сомнѣнія въ томъ можетъ ли онъ направлять ея жизнь. Еслибы Судьба или какой-либо ангелъ сказалъ ей: "Выбирай: съ одной стороны я обѣщаю тебѣ соединенную въ одномъ безсмертномъ имени славу Каталани, Пасты, Саффо, Сталь, Жоржъ Сандъ; иди, съ другой стороны, сердце человѣка котораго отчуждала бы отъ тебя такая соединенная слава", отвѣтъ ея привелъ бы Грагама Вена къ ея ногамъ; всѣ колебанія его, всѣ сомнѣнія исчезли бы; онъ воскликнулъ бы съ великодушіемъ врожденнымъ благородной натурѣ: "Будь славна, если тебя влечетъ къ этому твоя природа; для меня довольно славы что ты отказалась отъ самой славы чтобы стать моею". Но какъ это случается что люди достойные любви женщины падаютъ духомъ когда сами любятъ сильно? Даже въ обыкновенныхъ случаяхъ любви, въ дѣвственной женщинѣ столько невыразимой деликатности что мущина, какъ бы утонченъ онъ ни былъ, чувствуетъ себя по сравненію грубымъ, жесткимъ, суровымъ. И такъ какъ деликатность этого рода преобладала въ италіянской сиротѣ, то къ увеличенію смущенія мущины, гордаго и самоувѣреннаго въ сношеніяхъ съ мущинами, прибавлялось сознаніе что его умственная природа слишкомъ сурова и положительно въ сравненіи съ ангельскою чистотой и волшебною игрою ея природы.

У мистрисъ Морли было сильное желаніе соединить ихъ. Она такъ любила и такъ восхищалась обоими. Ей, не знавшей всѣхъ сомнѣній и предразсудковъ Грагама, казалось что они какъ нельзя больше подходили другъ къ другу. Человѣкъ съ такимъ развитымъ умомъ какъ Грагамъ, еслибъ онъ женился на обыкновенной англійской миссъ, навѣрное сталъ бы чувствовать что жизнь лишена солнечнаго свѣта и цвѣтовъ. Любовь такой женщины какъ Исавра осіяла бы солнцемъ эту жизнь, устлала бы со цвѣтами. Мистрисъ Морли допускала (всѣ американскіе республиканцы благороднаго происхожденія допускаютъ это) инстинкты побуждающіе равныхъ жениться на равныхъ, одинаковость происхожденія. Я не думаю чтобы мистрисъ Морли, при всемъ своемъ убѣжденіи въ правахъ женщинъ, допускала возможность согласиться чтобы богатѣйшая, красивѣйшая и умнѣйшая дѣвушка въ Штатахъ сдѣлалась женой ея сына еслибъ у этой дѣвушки былъ оттѣнокъ крови негровъ, хотя бы этотъ оттѣнокъ не выражался ничѣмъ кромѣ слабаго отличія въ цвѣтѣ ногтей. Обладай Исавра въ три раза большими достоинствами, и будь въ то же время богатѣйшею наслѣдницей мелочнаго лавочника, эта истая республиканка воспротивилась бы (сильнѣе чѣмъ многія англійскія герцогини, или по крайней мѣрѣ шотландскіе герцоги противятся желаніямъ своихъ сыновей) всякой мысли о союзѣ между Грагамомъ Веномъ и дочерію лавочника. Но Исавра была Чигонья, отрасль очень древняго и благороднаго дома. Различіе по состоянію или общественному положенію мистрисъ Морли глубоко презирала, между тѣмъ какъ годы, наружносгъ, умственное развитіе дѣлало ихъ прекрасною парочкой, и приглашая ихъ обоихъ она именно имѣла въ виду устроить ихъ союзъ.

Въ этомъ планѣ у вся былъ противникъ, о которомъ она не догадывалась, въ лицѣ гжи Саваренъ. Эта дама, также привязанная къ Исаврѣ какъ и гжа Морли и еще болѣе желавшая чтобы дѣвушка, блестящая и одинокая, перешла изъ компанства синьйоры Веносты подъ покровительство мужа, не вѣрила въ серіозную привязанность Грагама Вена. Можетъ-статься она преувеличивала его общественныя преимущества, или же не была увѣрена въ теплотѣ его чувства; но съ ея опытностью, почерпнутою по большей части въ парижской жизни, съ ея понятіями о холодности и morgve англійскаго національнаго характера, но согласовалось чтобы богатъ и молодой человѣкъ хорошаго происхожденія, кому предсказывали замѣчательную карьеру въ практической публичной жизни, вступилъ въ бракъ съ иностранкой сиротой, хотя и хорошаго происхожденія, но не имѣвшею полезнаго родства, не могущею принести приличнаго приданаго и воспитанною для поступленія на сцену. Она очень боялась что результатъ ухаживанія со стороны подобнаго человѣка скорѣе разчитанъ на то чтобы компрометировать имя сироты, или по крайней мѣрѣ обмануть ея ожиданія, нежели доставить ей покровъ семейнаго дома. Кромѣ того она лелѣяла особые планы на счетъ будущности Исавры. Гжа Саваренъ питала дружеское расположеніе къ Густаву Рамо, болѣе сильное чѣмъ расположеніе мистрисъ Морли къ Грагаму Вену, потому что оно болѣе походило на материнское чувство. Она привыкла постоянно видѣть Густава и думать о немъ съ тѣхъ поръ какъ покровительство ея мужа выдвинуло его на литературное поприще. Онъ повѣрялъ ей свои огорченія при неудачахъ, свою радость при успѣхѣ. Его прекрасная наружность, слабое здоровье, самые его недостатки и пороки дѣлали его дорогимъ ея женскому сердцу. Исавра изо всѣхъ другихъ женщинъ, по мнѣнію гжи Саваренъ, была бы лучшею женой для Рамо. Ея состояніе, столь ничтожное въ сравненіи съ богатствомъ Англичанина, для Рамо было бы обезпеченіемъ; и это обезпеченіе могло перейти въ огромное состояніе въ случаѣ успѣха Исавры на сценѣ. Съ крайнимъ неудовольствіемъ узнала она что мысли Исавры отвращаются отъ предназначенной ей профессіи, и догадывалась что уступка предразсудкамъ Англичанина была не безъ вліянія на это отчужденіе. Нельзя было ожидать чтобы Француженка, жена выдающагося писателя, имѣвшая друзей и родственниковъ во всѣхъ отрасляхъ артистическаго міра, была предубѣждена противъ служенія искусству въ которомъ успѣхъ могъ доставить богатство и извѣстность. Но у нея, какъ у большей части Француженокъ, были предразсудки противъ допущенія для незамужней дѣвушки свободы и независимости составляющихъ права женщинъ, французскихъ женщинъ, когда онѣ замужемъ. И она не одобрила бы вступленіе Исавры на ея карьеру прежде чѣмъ она станетъ женою, женою артиста, женою Густава Рамо.

Не имѣя понятія о соперничествѣ между этими дружественными дипломатками и прожектерками, Грагамъ и Исавра ежечасно спускалась далѣе и далѣе по теченію которое до сихъ поръ бѣжало спокойно. Ни слова изъ тѣхъ какими выражается любовь не было сказано между ними; будучи постоянно вмѣстѣ, они рѣдко, и то лишь на нѣсколько минутъ, бывали между собою наединѣ. Мистрисъ Морли не разъ старалась доставить имъ случай открыть другъ другу свое сердце, чего, она видѣла, еще не было сдѣлано. Съ искусствомъ еще болѣе опытнымъ и бдительнымъ, гжѣ Наваренъ удавалось разрушать ея намѣренія. Но ни Грагамъ ни Исавра сами не искали такихъ случаевъ. Онъ, какъ мы знаемъ, не считалъ себя пока въ правѣ высказывать слова любви которыя связываютъ честнаго человѣка на всю жизнь; а она!-- какая дѣвушка съ чистымъ сердцемъ, истинно любящая, не боится искать подобныхъ случаевъ которые долженъ находить мущина? Но Исаврѣ не нужно было словъ чтобы знать что она любима, ни даже пожатія руки или взгляда; она инстинктивно, таинственно чувствовала это когда все существо ея пылало въ присутствіи возлюбленнаго. Она чувствовала что не могла бы сама любить такъ еслибы не была любима.

Умъ женщины проницательнѣе и безошибочнѣе въ этомъ отношеніи нежели умъ мущивы. Грагамъ, какъ я уже говорилъ, не былъ увѣренъ что достигъ сердца Исавры, онъ сознавалъ что возбудилъ ея интересъ, привлекъ ея мечты; но часто, очарованный веселою игрой ея воображенія, онъ вздыхалъ про себя: "для такой богато-одаренной натуры можетъ ли одинъ человѣкъ замѣнить все?"

Они проводили лѣтнія утра въ экскурсіяхъ по красивымъ окрестностямъ, обѣдали рано, катались по тихому озеру при лунномъ свѣтѣ. Разговоры ихъ были таковы какихъ можно ожидать во время лѣтнихъ вакансій отъ любителей книгъ. Саваренъ былъ критикъ по профессіи; Грагамъ Венъ, если не былъ тѣмъ же, то былъ обязанъ своею литературною репутаціей статьямъ въ которыхъ обнаружилась рѣдкая критическая способность.

Весело было слушать споры ихъ когда они нападали другъ на друга; они расходились не столько во мнѣніяхъ сколько въ способѣ отстаивать ихъ. Англичанинъ былъ начитаннѣе Француза, и ученость его была систематичнѣе; но Французъ обладалъ изяществомъ выраженій, легкою и пріятною граціей съ какою приводилъ свои доказательства или выпутывался изъ нихъ, что прикрывало недостатки и часто заставляло ихъ казаться достоинствами. Грагамъ могъ бы выдвинуть многія силы высшаго знанія или серіознаго краснорѣчія, которыми, съ менѣе веселымъ противникомъ, онъ не преминулъ бы воспользоваться, остроумный же сарказмъ Саварена отклонилъ бы ихъ какъ педантство и витійство. Но хотя Грагамъ не былъ ни сухъ ни многословенъ, и сердечное счастіе разбудило веселость нрава отличавшую его въ прежнее время, дѣлая разговоръ его пріятнымъ и забавнымъ, однакоже между его юморомъ и остроуміемъ Саварена была та разница что въ первомъ всегда было что-нибудь серіозное, во второмъ какая-нибудь насмѣшка. Грагамъ въ своей критикѣ казалось всегда старался выставить какую-нибудь скрытую красоту, даже въ писателяхъ сравнительно ничтожныхъ. Саваренъ съ особеннымъ остроуміемъ выказывалъ недостатокъ, прежде не замѣченный никѣмъ, въ писателѣ со всемірною извѣстностью.

Грагамъ можетъ-статься не замѣчалъ глубокаго вниманія съ какимъ Исавра слушала его во время этихъ умственныхъ схватокъ съ болѣе блестящимъ Парижаниномъ. Между нимъ и Савареномъ она дѣлала то различіе что когда говорилъ послѣдній она часто вставляла свои замѣчанія; Грагама же никогда не прерывала, никогда не расходилась съ нимъ въ его теоріяхъ искусства или выводахъ какіе онъ дѣлалъ изъ нихъ; и когда онъ умолкалъ она оставалась нѣсколько времени молчаливою и задумчивою. Его умъ возбуждалъ честолюбіе въ ея умѣ; она воображала, бѣдная дѣвушка, что онъ будетъ радъ мысли что возбудилъ это честолюбіе, и оно сдѣлается новымъ звеномъ симпатіи между ними. Но до сихъ поръ честолюбіе было смутно и неопредѣленно, это были идеи или мечты которыя могли осуществиться въ неопредѣленномъ будущемъ.

Въ послѣдній вечеръ этого краткаго праздничнаго времени, общество, пробывъ на озерѣ долѣе обыкновеннаго, оставалось на лужайкѣ виллы. Хозяинъ, имѣвшій склонность къ поверхностному изученію положительныхъ наукъ, въ томъ числѣ разумѣется самой популярной изъ нихъ, астрономіи, заставлялъ своихъ гостей вѣжливо выслушивать умозрительныя догадка о вѣроятномъ ростѣ обитателей Сиріуса, этихъ далекихъ и гигантскихъ обитателей неба что провели философовъ къ печальнымъ размышленіямъ о совершенной ничтожности нашей бѣдной планетки, не способной произвести ничего крупнѣе Шекспировъ, Ньютоновъ, Аристотелей и Цезарей, несомнѣнно карликовъ въ сравненіи съ умами пропорціональными громадности міра гдѣ они процвѣтаютъ.

Случилось такъ что Исавра и Грагамъ стояли рядомъ нѣсколько въ сторонѣ отъ другихъ.

-- Странно, сказалъ Грагамъ съ тихою усмѣшкой,-- какъ мало я забочусь о Сиріусѣ. Онъ составляетъ солнце другой системы, и на немъ вѣроятно никто не можетъ жить кромѣ саламандръ. Онъ не принадлежитъ къ числу звѣздъ съ которыми у меня установилось близкое знакомство связанное съ мечтами и грезами и надеждами, напримѣръ, съ Гесперомъ, предвѣстникомъ и товарищемъ луны. Но среди всѣхъ этихъ звѣздъ есть одна, не Гесперъ, которая всегда, съ самаго дѣтства, имѣла для меня таинственную прелесть. Будучи такъ же мало свѣдущъ въ астрологіи какъ и въ астрономіи, смотря на эту звѣзду я дѣлаюсь суевѣренъ и воображаю что она имѣетъ вліяніе на мою жизнь. Есть ли у васъ также любимая звѣзда?

-- Да, сказала Исавра;-- и я вижу ее теперь, но даже не знаю ея имени и не желаю узнать.

-- И я также. Мнѣ не хочется унижать невѣдомый источникъ моихъ прекрасныхъ мечтаній придавая ему имя какое онъ носитъ въ техническихъ каталогахъ. Изъ боязни узнать это имя я никому до сихъ поръ не показывалъ эту звѣзду. Я тоже теперь различаю ее въ сторонѣ отъ ея собратій. Скажите мнѣ которая ваша?

Исавра указала и объяснила. Англичанинъ былъ пораженъ. По какому странному совпаденію оба они избрали изо всѣхъ населяющихъ небо одну и ту же любимую звѣзду?

-- Cher Венъ, воскликнулъ Саваренъ,-- полковникъ Морли объявляетъ что Америка въ земной системѣ есть то же что Сиріусъ въ небесной. Америка должна затмить Европу, какъ Сиріусъ затмитъ весь міръ.

-- Не раньше какъ черезъ нѣсколько милліоновъ лѣтъ; до тѣхъ поръ времени еще довольно; сказалъ полковникъ съ важностію.-- Но я рѣшительно не согласенъ съ тѣми кто утверждаетъ что Сиріусъ удаляется отъ насъ. Я говорю что онъ приближается. Принципы руководящія тѣло столь просвѣщенное должны быть принципами прогресса.-- Затѣмъ обращаясь къ Грагаму по-англійски онъ прибавилъ:-- Я предсказываю что придетъ время когда онъ растопитъ эту туманную планету. Сиріусъ тонкачъ.

-- Я не обладаю достаточно живымъ воображеніемъ чтобъ интересоваться судьбами Сиріуса въ связи съ нашею планетой въ такое отдаленное время, сказалъ Грагамъ улыбаясь. Потомъ прибавилъ шепотомъ обращаясь къ Исаврѣ:-- Воображеніе не увлекаетъ меня дальше того чтобъ угадать будемъ ли мы черезъ годъ въ этотъ же день, 8го іюля, выдѣлять эту звѣзду и смотрѣть на нее какъ теперь стоя рядомъ.

Это было единственное выраженіе того чувства которымъ такъ богата романтическая пора любви обращенное Англичаниномъ къ Исаврѣ въ эти достопамятные лѣтніе дни въ Ангіенѣ.

ГЛАВА V.

На слѣдующее утро общество разъѣхалось. И Саваренъ и Грагамъ получили письма которыя, еслибы день отъѣзда и не былъ назначенъ, заставили бы ихъ уѣхать. Когда Саваренъ прочиталъ свое письмо, лобъ его нахмурился. Послѣ завтрака онъ сдѣлалъ знакъ женѣ и ушелъ съ нею въ садовую аллею. Забота его была такого свойства что жена можетъ либо смягчить либо усилить ее, иногда по складу своего ума, иногда по случайному расположенію духа; это были домашнія, денежныя затрудненія.

Саваренъ вовсе не былъ расточителенъ. Его образъ жизни, хотя изящный и гостепріимный, былъ скроменъ сравнительно съ бытомъ многихъ другихъ французскихъ писателей меньше его пользовавшихся славою, которая въ Парижѣ приноситъ хорошій доходъ въ видѣ франксузь. Но самое его положеніе во главѣ могущественной литературной клики вызывало многіе расходы въ которыхъ, при своемъ чрезвычайномъ добродушіи, онъ не всегда былъ остороженъ. Рука его была всегда готова на помощь писателямъ бывшимъ въ стѣсненномъ положенія и пробивавшимся художаикамъ, а единственнымъ источникомъ его дохода былъ литературный заработокъ и журналъ котораго онъ былъ главнымъ издателемъ, а прежде единственнымъ собственникомъ. Но этотъ журналъ не имѣлъ успѣха. Онъ продалъ или заложилъ значительную частъ издательскаго права. Онъ принужденъ былъ также занять значительную для него сумму, и черезъ нѣсколько дней наступалъ срокъ уплаты денегъ занятыхъ у бывшаго буржуа, который отдавалъ ихъ взаймы "чтобы поддерживать, по его словамъ, возбужденіе и интересъ въ своей жизни". Письмо было не отъ кредитора, но отъ книгопродавца, и въ немъ заключалось непріятное напоминаніе о счетахъ, предлагалось скорѣе окончить ихъ и отклонялось предложеніе Саверена о новыхъ книгахъ (еще не начатыхъ) или же предлагались такія условія которыя авторъ не могъ принять цѣня себя гораздо выше. Во всякомъ случаѣ положеніе было непріятное. Часто бывали случаи что гжа Саваренъ выговаривала мужу за недостатокъ осторожности и бережливости. Но это никогда не случалось въ такую пору когда, выговоры были безполезны. Ясно что они были бы безполезны теперь. Теперь слѣдовало утѣшать и ободрять; разувѣрить что ни значеніе, ни популярность его не уменьшились, хотя онъ самъ съ грустью говорилъ что устарѣлъ и вышелъ изъ моды; убѣдить его въ невозможности чтобы неблагодарный книгопродавецъ, обогагившійся благодаря блестящимъ успѣхамъ Саварена, началъ дѣйствовать противъ него враждебно; напомнить ему обо всѣхъ писателяхъ и артистахъ кому онъ такъ щедро помогалъ въ ихъ затрудненіяхъ и у кого онъ могъ не унижаясь просить нужную сумму чтобы расплатиться съ кредиторомъ и они съ готовностью помогли бы ему. Въ этомъ намекѣ обыкновенно чуткое благоразуміе гжи Саваренъ измѣнило ей. Она не поняла деликатной гордости которая, при всей парижской легкости и цинизмѣ, составляла достоинство геніальнаго Парижанина. Саваренъ не могъ, спасая свою шею отъ петли, обходить со шляпой друзей ему обязанныхъ прося милостыни. Гжа Саваренъ была изъ тѣхъ женщинъ которыя могутъ быть очень преданны, очень чувствительны; могутъ быть удивительными женами и матерями, но которымъ не достаетъ артистическаго сочувствія къ артистическимъ натурамъ. Тѣмъ не менѣе истинно добрая честная жена есть такая неоцѣненная благодать для мужа что подъ конецъ разговора въ уединенной аллеѣ, этотъ человѣку замѣчательный по своей finesse, и увы! болѣзненно впечатлительный какъ свойственно артистической натурѣ, вышелъ на освѣщенную солнцемъ лужайку съ облегченнымъ вздохомъ, съ губами приподнятыми веселою насмѣшливостью, совершенно убѣжденный что такъ или иначе онъ раздѣлается съ грознымъ книгопродавцемъ и уплатитъ безобидному кредитору когда придетъ срокъ уплаты. Но чтобъ устроить все это, ему необходимо было вернуться въ Парижъ и нельзя было терять драгоцѣннаго времени въ спорахъ съ Грагамомъ Веномъ о законахъ поэзіи.

Кромѣ нищенской шляпы былъ еще одинъ предметъ въ которомъ Саваренъ расходился съ женой. Она совѣтовала ему основать новый журналъ при содѣйствіи Густава Рамо, на чьемъ талантѣ и возлагаемыхъ на этотъ талантъ ожиданіяхъ (при этомъ она разчитывала что Исавра выйдетъ за Рамо и затмитъ Малибранъ на сценѣ) она горячо настаивала. Саваренъ не былъ такого высокаго мнѣнія о Рамо, считалъ его умнымъ обѣщающимъ молодымъ писателемъ очень дурной школы, который могъ рано или поздно имѣть успѣхъ. Но чтобы какой-нибудь Рамо могъ помочь Саварену составить состояніе! Нѣтъ; при этой мысли онъ широко раскрылъ глаза, потрепалъ жену по плечу и назвалъ ее enfant.

Письмо полученное Грагамомъ было отъ Ренара и заключало въ себѣ слѣдующее:

"Милостивый государь.-- Я имѣлъ честь быть у васъ сегодня утромъ и посылаю эти строки по адресу данному мнѣ вашимъ conc ierge, извѣщая васъ что мнѣ посчастливилось убѣдиться что родственникъ отыскиваемой дамы находится теперь въ Парижѣ. Жду вашихъ распоряженій. Благоволите, милостивый государь, принять увѣреніо въ мсемъ глубокомъ уваженіи.

"Ж. Ренаръ."

Этого сообщенія было достаточно чтобы поднять духъ Грагама. Все что обѣщало успѣхъ въ его розыскахъ казалось освобождало его мысли отъ тяжелаго бремени, снимало оковы съ его воли. Можетъ-быть, черезъ нѣсколько дней, онъ будетъ имѣть возможность открыто и честно сказать Исаирѣ то что оправдаетъ его медлительность, и съ большею горячностью пожать нѣжную ручку которая дрожала въ его рукѣ какъ они прощались.

Возвратясь въ Парижъ, Грагамъ послалъ Бенару записку прося повидаться съ нимъ и получилъ написанный наскоро отвѣтъ г. Бенара что другія важныя дѣла задержатъ его до вечера, но что онъ надѣется прибыть въ восемь часовъ. За нѣсколько минутъ до этого часа онъ вошелъ въ комнату Грагама.

-- Вы отыскали дядю Луизы Дюваль! воскликнулъ Грагамъ;-- вы писали о г. де-Молеонъ, и онъ теперь въ Парижѣ?

-- До сихъ поръ это такъ, милостивый государь; но не увлекайтесь слишкомъ результатами свѣдѣній какія я могу сообщить вамъ. Позвольте мнѣ какъ можно короче изложить вамъ обстоятельства. Когда вы сообщили мнѣ что г. де-Молеонъ дядя Луизы Дюваль, я сказалъ вамъ что имѣю надежду найти его, несмотря на его долгое отсутствіе изъ Парижа. Теперь я объясню вамъ почему. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, одинъ изъ моихъ сослуживцевъ, занятый по политической части (чѣмъ я не занимаюсь), былъ посланъ въ Ліонъ вслѣдствіе нѣкоторыхъ подозрѣній, подтвержденныхъ мѣстными властями, о заговорѣ на жизнь императора. Подозрѣнія не имѣли основанія, заговоръ оказался чистѣйшею выдумкой. Но вниманіе моего сослуживца обратилъ на себя человѣкъ не причастный обстоятельствамъ изъ коихъ было выведено заключеніе о заговорѣ, но такъ или иначе показавшійся враждебнымъ правительству. Открыто онъ имѣлъ скромное занятіе, въ родѣ courtier или agent de change; но было замѣчено что часто посѣщавшіе его близкіе знакомые или тѣ къ кому онъ ходилъ поздними вечерами, были люди нерасположенные къ правительству а принадлежатъ не къ низшимъ классамъ; нѣкоторые изъ нихъ, недовольные богачи, были преданными орлеанистами; другіе, потерпѣвшіе неудачу искатели мѣстъ или крестика; человѣка два родовитые и богатые фанатики мечтавшіе о новой республикѣ. Нѣсколько очень ловкихъ статей появившихся въ газетахъ легко воспламеняемаго Юга, хотя подписанныя другимъ именемъ, были составлены или продиктованы этимъ человѣкомъ, статей обошедшихъ цензуру и избѣгавшихъ кары закона, но весьма зловредныхъ по тону. Всѣхъ кто приходилъ въ близкія отношенія къ этому лицу пораікали его способности и смутная увѣренность что по рожденію и воспитанію онъ принадлежалъ къ высшему классу нежели какой-нибудь agent de change. Мой сослуживецъ сталъ наблюдать за этимъ человѣкомъ, и подъ предлогомъ дѣлъ въ его маленькой конторѣ вступилъ съ нимъ въ разговоръ. Если не по наружаому виду, то по голосу, онъ пришелъ къ заключенію что человѣкъ этотъ не былъ ему неизвѣстенъ; это былъ голосъ съ слабымъ норманскимъ оттѣнкомъ въ произношеніи, хотя съ парижскимъ акцентомъ, голосъ очень тихій, но очень ясный, очень мужественный, но очень мягкій. Сослуживецъ мой не зналъ что подумать. Но разъ вечеромъ онъ замѣтилъ этого человѣка выходившаго изъ дому одного изъ недовольныхъ богачей, который сопровождалъ его. Мой коллега, избѣгая свѣта, успѣлъ, когда оба эти человѣка повернули въ переулокъ ведущій къ дому конторщика, подойти къ нимъ близко чтобы прислушаться къ ихъ разговору. Но не услыхалъ ничего, только въ концѣ переулка богачъ внезапно повернулся, горячо пожалъ руку своему спутнику, и прощаясь съ нимъ сказалъ: "Не робѣйте; все пойдетъ у васъ хорошо, любезнѣйшій Викторъ." При звукѣ имени: Викторъ, память моего коллеги, до тѣхъ поръ смутная, внезапно озарилась. До вступленія въ нашу службу, онъ служилъ по коннозаводству, былъ судьею на скачкахъ, и такимъ образомъ часто видалъ блестящаго спортсмена Виктора де-Молеона; иногда разговаривалъ съ нимъ. Да, это былъ его голосъ, съ легкимъ норманскимъ акцентомъ (у отца Виктора де-Молеона акцентъ былъ сильнѣе, и Викторъ провелъ часть своей ранней молодости въ Нормандіи), его мягкая интонація, дѣлавшая столь вѣжливыми оскорбленія наносимыя мущинамъ, столь неотразимою его любезность съ женщинами, это былъ Викторъ де-Молеонъ. Но почему онъ старался казаться не тѣмъ что естъ? Каковы были его настоящія занятія и цѣли? Мой confr è re не имѣлъ времени заняться этими изслѣдованіями. Замѣтилъ ли Викторъ или его спутникъ какъ онъ слѣдилъ за ними, и боялись ли они что онъ могъ подслушать ихъ разговоръ, я не знаю, но только на слѣдующее утро появилась въ одной изъ мѣстныхъ газетъ распространенныхъ между рабочими замѣтка извѣщавшая что въ Ліонѣ появился парижскій шпіонъ, предостерегавшая всѣхъ честныхъ людей отъ его махинацій и содержавшая довольно точное описаніе его личности. Въ тотъ же самый день, выйдя изъ дому, мой почтенный коллега былъ внезапно окружешь разъяренною толпой, изъ рукъ которой былъ съ большимъ трудомъ избавленъ муниципальною стражей. Онъ уѣхалъ изъ Ліона въ тотъ же вечеръ; и въ награду за свои труды получилъ строгій выговоръ отъ своего начальника. Онъ совершалъ величайшую ошибку въ нашей профессіи, trop de z è le. Слышавъ лишь отрывками эту исторію отъ другихъ, я послѣ моего послѣдняго свиданія съ вами отправился къ моему confr è re, и то что передаю вамъ теперь узналъ отъ него самого. Такъ какъ онъ служитъ не въ моемъ отдѣленіи, то я не могъ приказать ему снова отправиться въ Ліонъ, и сомнѣваюсь чтобъ его начальникъ дозволилъ это. Но я самъ отправился въ Ліонъ и тамъ узналъ что предполагаемый виконтъ переѣхалъ въ Парижъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, вскорѣ послѣ приключенія съ моимъ коллегой. Человѣкъ этотъ пользовался между всѣми хорошею репутаціей, считался честнымъ и уживчивымъ человѣкомъ и вниманіе къ нему лицъ высшихъ приписывалось уваженію къ его талантамъ, а не сочувствію въ политическихъ мнѣніяхъ. Возвратясь я узналъ что упомянутый confr è re мой, который одинъ только могъ узнать Виктора де-Молеона въ переодѣтомъ виконтѣ, отправленъ съ порученіемъ за границу. Мнѣ оставалось ждать его возвращенія, и только третьяго дня я узналъ слѣдующія подробности: Г. де-Молеонъ называется въ Парижѣ тѣмъ же именемъ подъ какимъ былъ извѣстенъ въ Ліонѣ, Жанъ Лебо; для виду онъ занимается писаніемъ писемъ и даетъ совѣты по дѣламъ рабочимъ и мелкимъ буржуа; каждый вечеръ онъ посѣщаетъ Caf é Jean Jacques, въ улицѣ***, Fau bourg Montmartre. Теперь нѣтъ еще половины девятаго, и вы, безъ сомнѣнія, можете видѣть его въ caf é сегодня же вечеромъ, если найдете удобнымъ туда отправиться.

-- Превосходно! Я иду. Опишите его.

-- Увы! Этого-то я и не могу сдѣлать въ настоящую минуту. Узнавъ все что теперь вамъ передалъ, я предложилъ такой же вопросъ моему коллегѣ, но онъ не успѣлъ отвѣтить какъ былъ потребованъ въ бюро своего начальника и обѣщалъ дать мнѣ требуемое описаніе по возвращеніи. Но онъ не возвращался. И я узналъ что выйдя отъ своего начальника онъ долженъ былъ поспѣшить на пррвый поѣздъ въ Лилль по важному политическому слѣдствію, не допускавшему промедленія. Онъ вернется черезъ нѣсколько дней и тогда вы будете имѣть необходимое описаніе.

-- Нѣтъ; я не хочу терять времени и попытаю счастія сегодня же вечеромъ. Если этотъ человѣкъ дѣйствительно заговорщикъ, что кажется очень вѣроятно, онъ можетъ во всякое время увидать себя въ опасности и изчезнуть изъ Парижа. Caf é Jean Jacques, улица ***, я отправлюсь. Постойте, вамъ случалось видѣть Виктора де-Молеона въ молодости, какой видъ имѣлъ онъ?

-- Высокій, худощавый, но съ широкими плечами, прямой, голову держалъ высоко, густыя черныя кудри, небольшіе черные усы, прекрасный свѣтлый цвѣтъ лица, блестящіе глаза съ темными рѣсницами, fort bel-homme. Но теперь онъ не можетъ быть такимъ.

-- Сколько ему лѣтъ теперь?

-- Сорокъ семь или сорокъ восемь. Но прежде чѣмъ вы отправитесь, я прошу васъ подумать хорошенько. Ясно что г. де-Молеонъ имѣетъ важныя причины, каковы бы онѣ ни была, скрывать свою личность подъ именемъ Жана Лебо. Потому я думаю что вамъ едва ли можно будетъ обратиться къ г. Лебо, узнавъ его, со словами: "прошу васъ, господинъ виконтъ, не можете ли дать мнѣ какихъ-нибудь свѣдѣній о вашей племянницѣ Луизѣ Дюваль?" Обратившись къ нему такимъ образомъ вы можете навлечь на себя опасность, но разумѣется не получите отъ него никакихъ свѣдѣній.

-- Правда.

-- Съ другой стороны, если вы познакомитесь съ нимъ какъ съ г. Лебо, какъ можете вы претендовать чтобъ онъ зналъ что-нибудь о Луизѣ Дюваль?

-- Parbleu! г. Генаръ, вы хотите отбросить меня на обоихъ рогахъ дилеммы; но мнѣ кажется что если я познакомлюсь съ нимъ какъ съ г. Лебо, я могу постепенно и осторожно высмотрѣть какъ бы лучше предложить вопросъ на который ищу отвѣта. Я думаю также что онъ долженъ быть очень бѣденъ если взялся за такое скромное занятіе, и что небольшая сумма денегъ можетъ устранить всѣ затрудненія.

-- Я въ этомъ не такъ увѣренъ, сказалъ г. Ренаръ задумчиво;-- но положимъ что деньгами вы достигнете этого, положимъ также что виконтъ, будучи въ нуждѣ, сталъ человекомъ очень неразборчивымъ, нѣтъ ли чего-нибудь въ вашихъ поводахъ къ отысканію Луизы Дюваль что могло бы причинить вамъ безпокойство еслибъ было угадано человѣкомъ нуждающимся и неразборчивымъ на средства? не могло ли бы это подать ему поводъ къ угрозамъ или вымогательству? Подумайте, я не прошу васъ повѣрить мнѣ секретовъ которые вы имѣете причины скрывать, но хочу сказать что было бы осторожнѣе еслибы вы скрыли отъ Лебо ваше имя и званіе, словомъ, еслибы вы могли послѣдовать его примѣру и переодѣться. Но нѣтъ; я думаю вы такъ неопытны въ искусствѣ переодѣванія что онъ сразу откроетъ что вы не тотъ за кого выдаете себя; и если онъ заподозритъ что вы хотите вывѣдать его тайны, а тайны эти дѣйствительно свойства политическаго, то самая жизнь ваша можетъ подвергнуться опасности.

-- Благодарю васъ за этотъ совѣтъ; переодѣванье превосходная мысль и, кромѣ осторожности, она можетъ и позабавить. Что этотъ Викторъ де-Молеонъ человѣкъ безъ правилъ и очень опасный, мнѣ кажется, совершенно ясно. Допуская что онъ не былъ виновенъ въ покушеніи на воровство въ этой исторіи съ брилліантами, все-таки то въ чемъ онъ сознался, что пробравшись ночью съ помощью поддѣльнаго ключа въ комнату женщины онъ хотѣлъ подъ вліяніемъ неожиданности и страха обезчестить ее, есть низкій поступокъ, и теперешняя его жизнь настолько таинственна что допускаетъ самыя дурныя предположенія. Кромѣ того, есть еще другой поводъ скрыть отъ него мое имя: вы говорили что онъ имѣлъ дуэль съ какимъ-то Беномъ, очень вѣроятно что это былъ мой отецъ, и я ничуть не желаю чтобы пріѣхавъ когда-нибудь опять въ Лондонъ онъ сталъ добиваться возобновленія знакомства котораго мнѣ приходится искать въ Парижѣ. Что же касается моего искусства играть любую роль какую мнѣ вздумается, то не бойтесь; я не новичокъ въ этомъ дѣлѣ. Въ молодости меня находили способнымъ для частныхъ спектаклей, особенно въ представленіи героевъ легкихъ комедій и фарсовъ. Подождите минутку, и вы увидите.

Грагамъ пошелъ въ свою спальню и черезъ нѣсколько минутъ возвратился настолько измѣнившись что Ренеръ съ перваго взгляда принялъ его за чужаго. Онъ перемѣнилъ свое платье, которое обыкновенію когда онъ бывалъ въ столицѣ отличалось безукоризненнымъ изяществомъ благовоспитаннаго молодаго человѣка большаго свѣта, надѣлъ одинъ изъ тѣхъ грубыхъ сьютовъ, что Англичане имѣютъ привычку носить въ путешествіи и въ какихъ Французы и Нѣмцы изображаютъ ихъ въ каррикатурахъ, просторную жакетку изъ твита, съ обиліемъ кармановъ, жилетъ подъ пару и пыльнаго цвѣта панталоны. Онъ спустилъ волосы прямо на лобъ, что, какъ я упоминалъ уже какъ-то прежде, само по себѣ измѣняло характеръ его лица, и безъ помощи косметиковъ придавало ему нахальное выраженіе человѣка низкаго воспитанія; вставивъ стеклышко въ правый глазъ онъ смотрѣлъ такимъ взглядомъ какимъ на сценѣ подгороднаго театра могъ смотрѣть на горничную прикащикъ-Лондонецъ желающій прослыть за столичнаго франта.

-- Ладно ли такъ, старый дружище? воскликнулъ онъ приличнымъ роли голосомъ фанфарона, выговаривая по-французски съ дурнымъ англійскимъ акцентомъ.

-- Превосходно, сказалъ Ренаръ смѣясь.-- Поздравляю васъ и если вы когда-нибудь разоритесь, милостивый государь, обѣщаю вамъ мѣсто въ нашей полиціи. Остерегайтесь только одного: какъ бы не переиграть своей роли.

-- Хорошо. Теперь безъ четверти девять. Иду.

ГЛАВА VI.

Есть какое-то бодрое веселье въ возвратѣ къ любимой забавѣ или маленькимъ талантамъ связаннымъ съ воспоминаніями ранней юности, въ особенности, я думаю, если это забавы и таланты актера-любителя. Я зналъ лицъ съ очень высокимъ призваніемъ, весьма почтенныхъ по характеру и положенію, которые оживлялись какъ дѣти измѣняя голосъ и наружность для исполненія роли въ салонной комедіи или шарадѣ. Я могъ бы назвать знаменитыхъ государственныхъ людей которые вызывала всеобщее веселье и сами присоединялись къ общему смѣху на свой счетъ когда такимъ образомъ мѣняли свой обыкновенный видъ.

Итакъ, читатель не долженъ ни удивляться, ни считать несовмѣстнымъ съ болѣе серіозными сторонами характера Грагама если Англичанинъ чувствовалъ веселое возбужденіе, о которомъ я упомянулъ, обдумывая на пути къ Caf é Jean Jacques принятую роль; эта веселость, кромѣ забавной шутки, увеличивалась еще пламенною надеждою что отъ успѣха той цѣли для которой было предпринято переодѣванье зависѣло обезпеченіе его счастія на вѣки.

Было ровно двѣнадцать минутъ десятаго когда онъ подъѣхалъ къ Caf é Jean Jacque s. Онъ отпустилъ фіакръ и вошелъ. Помѣщеніе для посѣтителей состояло изъ двухъ обширныхъ комнатъ. Первая была caf é въ собственномъ смыслѣ; другая, смежная съ нею, билліардная комната. Предполагая что можетъ встрѣтить человѣка котораго искалъ играющимъ на билліардѣ, Грагамъ прямо прошелъ въ эту комнату. Человѣкъ высокаго роста которому могло быть лѣтъ сорокъ семь, съ длинною черною бородой, слегка посѣдѣвшею, игралъ съ молодымъ человѣкомъ, лѣтъ двадцати восьми, который давалъ ему нѣсколько очковъ впередъ, какъ водятся что лучшіе игрока въ двадцать восемь лѣтъ даютъ впередъ игрокамъ бывшимъ прежде одинаковой съ ними силы, но чей глазъ уже не такъ быстръ, чья рука не такъ вѣрна, какъ за двадцать лѣтъ назадъ. Грагамъ сказалъ про себя: "бородатый мущина мой виконтъ". Онъ спросилъ чашку кофе и сѣлъ на скамьѣ въ концѣ комнаты.

Бородатый человѣкъ далеко отсталъ въ игрѣ. Теперь была его очередь; шары стояли самымъ неудобнымъ для него образомъ. Грагамъ самъ хорошо игралъ на билліардѣ какъ въ англійскую такъ и во французскую игру. Онъ сказалъ про себя: "человѣку который сумѣетъ сдѣлать такой карамболь не слѣдуетъ брать очковъ впередъ". Бородатый человѣкъ сдѣлалъ карамболь; бородатый человѣкъ продолжалъ дѣлать карамболи; бородатый человѣкъ остановился не прежде какъ выигравъ игру. Зрители были въ восторгѣ. Стараясь говорить очень дурно по-французски, на англійскій лядъ, Грагамъ выразилъ одному изъ восторженныхъ зрителей, сидѣвшему рядомъ съ нимъ, свое восхищеніе игрою бородатаго человѣка, и спросилъ не есть ли игра его профессія или же онъ только любитель.

-- Онъ любитель, милостивый государь, возразилъ восторженный зритель вынимая изо рта коротенькую точеную трубочку,-- онъ былъ превосходный игрокъ въ свое время, и теперь гордится тѣмъ что беретъ съ молодаго человѣка меньше очковъ впередъ чѣмъ бы слѣдовало. Онъ нерѣдко выигрываетъ какъ сегодня; сегодня рука у него тверда; онъ выпилъ шесть рюмокъ.

-- А, въ самомъ дѣлѣ! Знаете вы его имя?

-- Еще бы не знать; онъ хоронилъ моего отца, двухъ тетокъ и жену.

-- Хоронилъ? сказалъ Грагамъ все болѣе усиливая свой англійскій акцентъ:-- я не понимаю.

-- Вы Англичанинъ, милостивый государь?

-- Сознаюсь въ томъ.

-- Чужой въ Монмартрскомъ предмѣстьѣ?

-- Правда.

-- А то бы вы слыхали о г. Жиро, самомъ веселомъ членѣ Погребальнаго Общества. Они начинаютъ играть въ La Poule.

Совершенно разочарованный Грагамъ возвратился въ кафе, и сѣлъ на удачу къ одному изъ столиковъ. Оглядывая комнату, онъ не замѣтилъ въ комъ могъ бы заподозрить нѣкогда знаменитаго виконта.

Общество казалось ему довольно порядочнымъ, и могло быть названо по преимуществу мѣстнымъ. Нѣсколько блузниковъ пили вино, должно-быть самое дешевое и плохое; нѣсколько человѣкъ въ простой грубой одеждѣ лили пиво. Очевидно это были англійскіе, бельгійскіе или нѣмецкіе рабочіе. За однимъ изъ столовъ четверо молодыхъ людей, съ виду мелкіе прикащики, играли въ карты. На трехъ другихъ столахъ, люди болѣе пожилые, лучше одѣтые, вѣроятно лавочники-хозяева, играли въ домино. Грагамъ внимательно всматривался въ этихъ послѣднихъ, но не находилъ между ними ни одного кто бы соотвѣтствовалъ его идеалу виконта де-Молеона. "Можетъ-быть, думалъ онъ, я пришелъ слишкомъ поздно, или же онъ не будетъ сегодня вечеромъ. Во всякомъ случаѣ подожду еще четверть часа." Gar è on подошелъ къ столу, и онъ счелъ необходимымъ спросить чего-нибудь; продолжая говорить съ сильнымъ англійскимъ акцентомъ, онъ спросилъ лимонаду и вечернюю газету. Гарсонъ кивнулъ головой и пошелъ дальше. Господинъ сидѣвшій за другимъ столомъ рядомъ съ нимъ, вѣжливо протянувъ ему Galignani, сказалъ на хорошемъ англійскомъ языкѣ, разумѣется хорошемъ для Француза:

-- Англійская газета къ вашимъ услугамъ.

Грагамъ наклонилъ голову, взялъ газету и посмотрѣлъ на своего любезнаго сосѣда. Болѣе почтенной варужности не могъ бы встрѣтить Англичанинъ въ англійскомъ провинціальномъ городѣ. На немъ былъ скромный льнянаго цвѣта парикъ, жидкія бакенбарды сходились на подбородкѣ и могли быть прежде одного цвѣта съ парикомъ, но теперь были нѣсколько съ просѣдью; усовъ и бороды онъ не носилъ. Одѣтъ онъ былъ скромно и чисто какъ мирный гражданинъ; на немъ былъ высокій бѣлый галстукъ съ большою старомодною булавкой, въ которой была небольшая прядь волосъ покрытыхъ стекломъ или кристалломъ оправленнымъ въ черную рамку съ написанными на ней буквами, очевидно траурная булавка, посвященная памяти покойной супруги или ребенка; человѣкъ этотъ въ Англіи могъ бы быть меромъ каѳедральнаго города, или по крайней мѣрѣ городскимъ клеркомъ. Повидимому онъ страдалъ глазами, такъ какъ на немъ были зеленые очки. Выраженіе лица его было очень кротко и любезно; на видъ ему было лѣтъ шестьдесятъ, немного больше.

Сосѣдъ понравился Грагаму, въ обмѣнъ на Galignani онъ предложилъ ему сигару, закуривъ самъ другую.

-- Merci! Я не курю; докторъ запретилъ мнѣ. Если меня и можетъ соблазнить, то развѣ только англійская сигара. Какъ вы Англичане опередили насъ во всемъ, ваши корабли, желѣзо, вашъ табакъ, котораго однако вы не разводите!

Слова эти переданныя буквально, какъ мы теперь передаемъ ихъ, могутъ показаться вульгарными. Но въ манерѣ этого человѣка, въ его улыбкѣ, въ его любезности было что-то что не показалось Грагаму вульгарнымъ, напротивъ, онъ подумалъ про себя: "какъ инстинктивно проявляется благовоспитанность въ каждомъ Французѣ!"

Прежде однакоже чѣмъ Грагамъ успѣлъ объяснить своему любезному сосѣду политико-экономическій принципъ вслѣдствіе коего Англія, не произращая табаку, имѣла лучшій табакъ чѣмъ Франція, занимавшаяся его разведеніемъ, появился румяный человѣкъ среднихъ лѣтъ и обратился быстро къ сосѣду Грагама:

-- Боюсь что опоздалъ, но у насъ есть еще добрыхъ полчаса въ которые вы можете дать мнѣ реваншъ.

-- Съ удовольствіемъ, monsieur Жоржъ. Gar è on, домино.

-- Играли сегодня на билліардѣ? спросилъ г. Жоржъ.

-- Да, двѣ партіи.

-- Успѣшно?

-- Первую выигралъ, вторую проигралъ по слабости зрѣнія. Успѣхъ партіи зависѣлъ отъ шара который могъ бы сдѣлать ребенокъ, я скиксовалъ.

Подали домино, и monsieur Жоржъ сталъ мѣшать ихъ; партнеръ его обратился къ Грагаму, и спросилъ вѣжливо знаетъ ли онъ эту игру.

-- Немножко, но не настолько чтобы понять почему въ ней, какъ говорятъ, требуется такъ много искусства.

-- У меня это главнѣйшимъ образомъ дѣло памяти, но г. Жоржъ, мой противникъ, обладаетъ талантомъ дѣлать комбинаціи, котораго у меня нѣтъ.

-- А все-таки, возразилъ г. Жоржъ ворчливо,-- васъ не скоро обыграешь; вамъ выставлять, г. Лебо.

Грагамъ почти вздрогнулъ. Возможно ли! Этотъ мягкій человѣкъ, съ рѣдкими бакенбардами, въ льняномъ парикѣ -- Викторъ де-Молеонъ, Донъ-Жуанъ своего времени. Всматриваясь же внимательно въ своего сосѣда, онъ удивился своей тупости что не узналъ сразу этого ci-devant gentilhomme и beau gar & #232; on. Часто случается что воображеніе такимъ образомъ подшучиваетъ надъ нами; мы составляемъ себѣ понятіе о комъ-нибудь знаменитомъ съ хорошей или съ дурной стороны, о поэтѣ, государственномъ человѣкѣ, полководцѣ, мошенникѣ ворѣ. Человѣкъ этотъ предъ нами, но мысли наши увлекли насъ въ такомъ несходномъ направленіи, что онъ не возбуждаетъ въ насъ подозрѣній. Когда уже намъ скажутъ кто это, мы тотчасъ же открываемъ тысячу вещей которыя должны бы были убѣдить насъ въ его тождествѣ.

Взглянувъ такимъ образомъ опять, съ исправленнымъ зрѣніемъ, на ложнаго Лебо, Грагамъ замѣтилъ изящество и тонкость очертаній лица, которое въ молодости должно было быть очень красиво и еще теперь было пріятно и располагало въ его пользу. Онъ замѣтилъ теперь также легкій норманскій акцентъ, жесткость котораго смягчалась измѣнчивымъ тономъ говорившимъ о привычкѣ къ образованному обществу. Кромѣ того, такъ какъ Лебо подвигалъ домино одною рукой, не заслоняя кости другою (что предусмотрительно дѣлалъ Жоржъ), то она безпечно лежала на столѣ, и Грагамъ могъ замѣтить что это были руки французскаго аристократа; руки никогда не знавшія работы, никогда не загоравшія отъ солнца, не огрубѣвшія и не увеличившіяся вслѣдствіе разныхъ атлетическихъ упражненій какъ у людей аристократическаго происхожденія въ Англіи; но руки какія рѣдко можно встрѣтить у кого-нибудь кромѣ людей принадлежащихъ къ высшему парижскому кругу -- частію можетъ-быть отъ природы, частію вслѣдствіе особенной заботливости начавшейся въ ранней молодости и механически продолжаемой всю жизнь -- съ длинными тонкими пальцами и блестящими ногтями; бѣлыя и нѣжвыя какъ у женщины, но не вялыя и слабыя, а нервныя и жилистыя какъ у привыкшихъ владѣть шпагой.

Грагамъ слѣдилъ за игрой, и Лебо добродушно объяснялъ ему ея осложненія по мѣрѣ того какъ онѣ встрѣчались; хотя объясненія эти, къ которымъ внимательно прислушивался Жоржъ, повели къ тому что Лебо проигралъ игру.

Домино были опять смѣшаны, и во время этой операціи Жоржъ сказалъ:

-- Кстати, Monsieur Лебо, вы обѣщали мнѣ найти жильца для втораго этажа; нашли?

-- Нѣтъ еще. Можетъ-быть вамъ было бы лучше публиковать въ Les Petites Affiches. Вы просите слишкомъ большую цѣну для habitu é s здѣшняго околотка, сто франковъ въ мѣсяцъ.

-- Но вѣдь квартира съ мебелью, и съ хорошею мебелью, и въ четыре комнаты. Сто франковъ вовсе не дорого.

Грагама осѣнила мысль.

-- Простите, Monsieur, сказалъ онъ,-- вы хотите отдать въ наймы appartement de gar è on съ мебелью?

-- Да, Monsieur, прекрасное помѣщеніе. Вы ищите квартиру?

-- Я думалъ нанять квартиру, но только по-мѣсячно. Я только-что пріѣхалъ въ Парижъ, у меня здѣсь дѣла которыя могутъ задержать меня нѣсколько недѣль. Мнѣ нужна только спальня и небольшой кабинетъ, за скромную цѣну. Я вѣдь не милордъ.

-- Я думаю мы могли бы сойтись, Monsieur, сказалъ Жоржъ,-- хотя мнѣ неудобно дѣлить квартиру. Но сто франковъ въ мѣсяцъ вѣдь это не много!

-- Боюсь что это больше чѣмъ я могу дать; впрочемъ, если вы дадите мнѣ адресъ я зайду посмотрѣть квартиру, хоть послѣзавтра. Тѣмъ временемъ я жду писемъ отъ которыхъ можетъ зависѣть мой переѣздъ.

-- Если квартира будетъ подходящая для васъ, сказалъ Лебо,-- вы будете по крайней мѣрѣ въ домѣ честнѣйшаго человѣка, а этого нельзя сказать обо всякомъ кто сдаетъ меблированныя комнаты. Въ домѣ есть также concierge и женщина которая будетъ убирать вамъ комнаты и, если вы завтракаете дома, готовить кофе или чай, который вы, Англичане, предпочитаете.

Жоржъ подалъ Грагаму карточку и спросилъ въ которомъ часу онъ придетъ.

-- Часовъ въ двѣнадцать если это вамъ удобно, сказалъ Грагамъ вставая.-- Вѣроятно въ сосѣдствѣ найдется ресторанъ гдѣ бы я могъ обѣдать за недорогую цѣну.

-- Je croie bien, цѣлыхъ полдюжины. Я могу рекомендовать вамъ одинъ гдѣ вы можете обѣдать en prince за 30 су. И если вы въ Парижѣ по дѣламъ, и вамъ понадобится писать письма, я могу рекомендовать вамъ также моего друга Monsieur Лебо. Въ судебныхъ дѣлахъ его совѣтъ не хуже любаго юриста, плата же bagatelle.

-- Не вѣрьте всему что Monsieur Жоржъ говоритъ обо мнѣ лестнаго, сказалъ г. Лебо со скромною улыбкой и говоря по-англійски.-- Я долженъ вамъ сказать что самъ, какъ и вы, недавно прибылъ въ Парижъ, купивъ дѣла и имущество моего предшественника въ квартирѣ которую занимаю; и довѣріе какимъ я, чужой въ этихъ мѣстахъ, пользуюсь, я приписываю его заслугамъ и вліянію нѣсколькихъ рекомендательныхъ писемъ привезенныхъ мною изъ Ліона. Но я немножко знаю свѣтъ и всегда радъ если мнѣ представится случай услужить Англичанину. Я люблю Англичанъ,-- сказалъ онъ меланхолически и не безъ горячности которая казалась искреннею; и потомъ прибавилъ болѣе безпечнымъ тономъ: -- они всегда бывали добры ко мнѣ въ моей перемѣнчивой жизни.

-- Мнѣ кажется вы отличный малый, настоящій козырь, Monsieur Лебо, возразилъ Грагамъ на томъ же языкѣ.-- Дайте мнѣ вашъ адресъ. По правдѣ сказать я плохо маракую по-французски, какъ вы вѣроятно замѣтили, и ужасно пустоголовъ чтобы вести корреспонденцію по дѣламъ которыя поручены мнѣ моимъ патрономъ; такъ что знакомство съ вами для меня большое счастье.

Лебо граціозно наклонилъ голову, вынулъ изъ красиваго кожанаго бумажника карточку которую Грагамъ взялъ и положилъ въ карманъ. Потомъ уплатилъ за свой кофе и лимонадъ и вернулся домой очень довольный приключеніемъ этого вечера.

ГЛАВА VII.

На слѣдующее утро Грагамъ послалъ за Ренаромъ чтобы посовѣтываться съ этимъ опытнымъ дѣльцомъ о подробностяхъ плана дѣйствій составленнаго имъ во время безсонной ночи.

-- Согласно вашему совѣту, сказалъ онъ,-- чтобъ избѣжатъ будущихъ затрудненій еслибъ я сообщилъ такому опасному человѣку какъ ложный Лебо свое имя и адресъ, я хочу занять предложенную мнѣ квартиру подъ именемъ мистера Лама, конторщика у стряпчаго, посланнаго для взысканія кое-какихъ долговъ и для исполненія нѣкоторыхъ другихъ порученій по дѣламъ его кліентовъ. Я думаю мнѣ не встрѣтится затрудненій съ полиціей по поводу перемѣны имени, такъ какъ теперь паспортовъ у Англичанъ не спрашиваютъ?

-- Разумѣется нѣтъ. Вамъ не можетъ встрѣтиться никакихъ хлопотъ по этому поводу.

-- Такимъ образомъ я буду имѣть возможность вполнѣ естественно продолжать мое знакомство съ писателемъ писемъ по профессіи, и легко найти случай упомянуть имя Луизы Дюваль. Боюсь что главное мое затрудненіе какъ неопытнаго актера будетъ въ томъ чтобы постоянно держаться своеобразнаго способа выраженій который я сталъ употреблять по-французски и по-англійски. У меня слишкомъ строгій критикъ, человѣкъ настолько опытный въ сценическихъ штукахъ и переодѣваньяхъ какъ Лебо, и это заставляетъ меня желать покончить съ моей ролью какъ можно скорѣе. Теперь, не можете ли вы рекомендовать мнѣ какой-нибудь магазинъ гдѣ бы я могъ запастись подходящею перемѣной платья? Я не могу вѣчно ходить въ дорожной парѣ, мнѣ нужно купить также бѣлье погрубѣе чѣмъ мое, помѣченное начальными буквами моего новаго имени.

-- Вы хорошо дѣлаете заботясь обо всѣхъ этихъ подробностяхъ. Я сведу васъ въ одинъ магазинъ близь Тампля гдѣ вы найдете все нужное.

-- Потомъ нѣтъ ли у васъ друзей или родственниковъ въ провинціи неизвѣстныхъ гну Лебо, кому бы я могъ для виду писать о долгахъ и другихъ дѣловыхъ предметахъ и получать отвѣты.

-- Я подумаю объ этомъ и легко устрою это вамъ. Письма ваши будутъ попадать ко мнѣ, и я буду диктовать отвѣты.

Поговоривъ еще нѣсколько объ этихъ дѣлахъ, г. Ренаръ условился встрѣтиться попозже съ Грагамомъ въ одномъ кафе близь Тампля и ушелъ.

Грагамъ сказалъ своему laquais de place что хотя онъ оставляетъ квартиру за собой, но самъ отправляется на нѣсколько времени въ деревню, и онъ не будетъ нуженъ ему до возвращенія. Онъ тотчасъ же разчиталъ и отпустилъ его, такъ что слуга не могъ замѣтить что оставляя на слѣдующій день квартиру Грагамъ не взялъ съ собой перемѣны платья и пр.

ГЛАВА VIII.

Грагамъ Венъ живетъ уже нѣсколько дней въ квартирѣ нанятой у Жоржа. Онъ занялъ ее подъ именемъ мистера Лама. Имя было выбрано умно, оно не такъ обыкновенно какъ Томсонъ или Смитъ, меньше похоже на вымышленное имя, но въ то же время довольно обыкновенно такъ что его нельзя приписать какой-нибудь извѣстной фамиліи. Онъ явился, какъ предполагалъ, въ качествѣ агента посланнаго лондонскимъ солиситоромъ для исполненія разныхъ порученій и полученія долговъ. Называть солиситора не было надобности; но еслибъ это понадобилось, онъ могъ назвать своего солиситора, на чью скромность смѣло могъ положиться. Онъ одѣвается и держитъ себя согласно своему выдуманному характеру, съ искусствомъ человѣка который, подобно знаменитому Чарлзу Фоксу, упражнялся, хотя на домашнихъ спектакляхъ, въ сценической игрѣ, составляющей по Демосѳену тройное искусство оратора,-- наконецъ человѣка который много видалъ въ жизни и обладаетъ воспріимчивымъ умомъ доставляемымъ жизненною опытностью тому кто такъ увлекается цѣлью что готовъ шутить средствами.

Способъ выраженія какой онъ употребляетъ говоря по-англійски съ Лебо соотвѣтствуетъ принятой имъ на себя роли развязнаго молодаго прикащика, съ неразвитымъ умомъ, привыкшаго къ вульгарному обществу. Я нахожу нужнымъ, если не ради самого Грагама, то хоть изъ уваженія къ памяти знаменитаго оратора чье имя онъ наслѣдовалъ, измѣнять и смягчать грубый языкъ его разговоровъ которымъ онъ скрывалъ свое происхожденіе и унижалъ свое умственное развитіе, и буду приводить обращики его только повременамъ чтобы дать понятіе объ общемъ его тонѣ. Но дабы восполнить этотъ пробѣлъ читателямъ стоитъ только припомнить формы выраженій какія писатели модныхъ повѣстей, въ особенности молодыя писательницы, приписываютъ образованнымъ джентльменамъ, въ особенности же титулованнымъ особамъ. Безъ сомнѣнія Грагаму, въ качествѣ критика, случалось читать, съ цѣлію разбора, эти вклады въ изящную литературу представляющіе пасквили на нравы и унижающіе вкусъ, и ознакомиться съ разговорами изобилующими такими выраженіями какъ "swell", "stunner", "awfully jolly" и пр.

Каждый вечеръ посѣщалъ онъ Caf é Jean Jacques, познакомился ближе съ Жоржемъ и г. Лебо; игралъ съ послѣднимъ въ домино и на билліардѣ. Его не мало удивила безукоризненная честность Лебо какъ въ той такъ и въ другой игрѣ. Впрочемъ на билліардѣ нельзя и обманывать, развѣ только скрывая свое искусство; почти то же можно сказать и о домино, здѣсь только искусство и счастье какъ въ вистѣ; но въ вистѣ есть возможность обмана какой нѣтъ въ домино. Для Грагама стало ясно что ни домино ни билліардъ въ кафе Jean Jacques не служатъ для Лебо источникомъ дохода. Въ послѣднемъ онъ былъ не только честный, но и великодушный игрокъ. Онъ игралъ замѣчательно хорошо хоть въ очкахъ; но давалъ своему противнику, съ нѣсколько высокомѣрною французскою fanfaronnade, больше очковъ впередъ чѣмъ можно было по его игрѣ. Въ домино же, гдѣ такая дача впередъ невозможна, онъ настаивалъ на такихъ мелкихъ ставкахъ чтобы нельзя было проиграть больше двухъ, трехъ франковъ. Словомъ, г. Лебо приводилъ Грагама въ недоумѣніе. Все въ немъ, его обращеніе, разговоръ, было безукоризненно и сбивало подозрѣнія; одно только, Грагамъ мало по малу открылъ что кафе имѣло quasi-политическій характеръ. Прислушиваясь къ разговорамъ происходившимъ вокругъ онъ услыхалъ многое что могло бы смутить умѣреннаго либерала; многое такое что возбуждало негодованіе противъ стремленій англійскихъ радикаловъ въ 1869 году. Закрытая баллотировка, всеобщая подача голосовъ и пр. были уже достигнуты Французами. Говоруны Caf é Jean Jacques называли эти учрежденія ловкими выдумками тиранніи. О томъ что Англичане разумѣютъ подъ радикализмомъ или демократіей слышались тутъ болѣе презрительные отзывы чѣмъ когда-нибудь случалось слышать Грагаму отъ ультраторіевъ. Разговоръ заносился въ высокопарную философію далеко оставлявшую за собою споры обыкновенныхъ политическихъ партій; за основанія этой философіи принимались принципы ниспроверженія религіи и частной собственности. Обѣ эти цѣли казалось находились въ зависимости одна отъ другой. Философы кафе Jean Jacques держались изреченія глашатая Интернаціоналки Эжена Дюпона: "nous ne voulons plus de religion, car les religions étouffent l'intelligence." {Diseours par Eugene Dupont à la Clôture du Congres de Bruxelle. Sept. 3, 1868.} По временамъ раздавался еретическій голосъ въ пользу существованія Высшаго Существа, но, за однимъ исключеніемъ, скоро умолкалъ. Въ защиту частной собственности не раздавалось ни одного голоса. Эти мудрецы казалось принадлежали по большей части къ классу ouvriers или ремесленниковъ. Между ними были иностранцы, Бельгійцы, Нѣмцы, Англичане; занятіе всѣхъ ихъ повидимому хорошо ихъ обезпечивало. Судя по ихъ одеждѣ и по тому сколько они издерживали денегъ они дѣйствительно должны были получать высокую заработную плату. Нѣкоторые говорили хорошо, по временамъ краснорѣчиво. Иные приводили съ собой женщинъ, повидимому порядочныхъ, которыя по временамъ принимали участіе въ разговорѣ, въ особенности когда онъ касался законовъ о бракѣ какъ важномъ стѣсненіи всякой личной свободы и соціальнаго усовершенствованія. Не всѣ женщины были согласны по этому предмету, тѣмъ не менѣе онѣ разсуждали о немъ безъ всякихъ предразсудковъ и съ изумительнымъ хладнокровіемъ. Между тѣмъ многія изъ нихъ казалось были жены и матери. Повременамъ молодые подмастерья приводили съ собою молодыхъ женщинъ болѣе сомнительнаго вида, но подобныя пары держались въ сторонѣ отъ другихъ. Иногда сюда же заходили люди очевидно высшаго общественнаго положенія неікели o uvriers, которыхъ философы встрѣчали съ любезностью и уваженіемъ; они присаживались къ одному изъ столовъ и заказывали чашу пунша для общаго угощенія. Грагамъ, продолжая прислушиваться, узнавалъ въ подобныхъ посѣтителяхъ журналистовъ, иногда мелкихъ артистовъ, актеровъ или медицинскихъ студентовъ. Въ числѣ постоянныхъ посѣтителей былъ одинъ человѣкъ, ouvrier, которымъ Грагамъ не могъ не заинтересоваться. Его называли Моннье, иногда болѣе фамильярно Арманомъ, по имени. Онъ имѣлъ гордое и честное выраженіе лица, говорилъ какъ человѣкъ который если и не много читалъ, то много думалъ о предметахъ о которыхъ любилъ говорить. Онъ оспаривалъ право предпринимателей на капиталъ съ такимъ же искусствомъ какъ Милль право земельной собственности. Еще краснорѣчивѣе былъ онъ противъ законовъ о бракѣ и наслѣдствѣ. Но ему принадлежалъ единственный голосъ въ защиту Верховнаго Существа который не могли заставить умолкнуть. Онъ имѣлъ по крайней мѣрѣ мужество отстаивать свои мнѣнія и всегда говорилъ съ полнѣйшимъ убѣжденіемъ. Лебо казалось зналъ этого человѣка и удостоивалъ его кивкомъ и улыбкой проходя мимо его къ столу за которымъ всегда сидѣлъ. Такая фамильярность съ человѣкомъ принадлежавшимъ къ этому классу и такихъ крайнихъ мнѣній возбуждала любопытство Грагама. Однажды вечеромъ онъ сказалъ Лебо:

-- Чудной малый кому вы теперь кивнули.

-- Какъ такъ?

-- У него чудныя мнѣнія.

-- Мнѣнія которыя, я думаю, раздѣляютъ многіе изъ вашихъ соотечественниковъ?

-- Не думаю чтобы многіе. Вотъ эти бѣдные простаки могли нахвататься ихъ отъ товарищей, французскихъ рабочихъ, но я думаю что даже gobemouches въ нашемъ Обществѣ Національной Реформы не открыли бы рта чтобы глотать такихъ осъ.

-- Однакожь кажется общество къ которому принадлежитъ большая часть этихъ ouvriers получило начало въ Англіи.

-- Право! что это за общество?

-- Интернаціоналка.

-- А, я слыхалъ о ней.

Лебо уставивъ свои зеленые очки прямо въ лицо Грагама спросилъ тихо:

-- А что вы думаете о ней?

Грагамъ осторожно воздержался отъ неодобрительнаго отвѣта который готовъ былъ высказать и проговорилъ:

-- Я такъ мало про нее знаю что скорѣе готовъ васъ спросить.

-- Я думаю что она могла бы стать грозною еслибы нашлись способные руководители которые сумѣли бы воспользоваться ею. Простите, какъ вы узнали это caf é? Кто-нибудь рекомендовалъ васъ?

-- Нѣтъ, мнѣ случилось быть поблизости по дѣламъ, и я зашелъ какъ могъ бы зайти во всякое другое caf é.

-- Вы не интересуетесь великими соціальными вопросами которые агитируются подъ поверхностью этого лучшаго изъ міровъ?

-- Не могу сказать чтобъ я много ломалъ надъ ними голову.

-- Не сыграемъ ли мы въ домино пока не пришелъ Monsieur Жоржъ?

-- Охотно. Monsieur Жоржъ одинъ изъ этихъ подземныхъ агитаторовъ?

-- Вовсе нѣтъ. Вамъ начинать.

Въ это время вошелъ Жоржъ, и ни о политическихъ, ни о соціальныхъ предметахъ не было больше разговора.

Грагамъ былъ уже не разъ въ конторѣ Лебо, прося его исправлять разныя дѣловыя письма написанныя по-французски для которыхъ темы были даваемы Ренаромъ. Контора была довольно роскошна принимая въ разчетъ скромную профессію какою для вида занимался Лебо. Она занимала весь нижній этажъ угловато дома, имѣя передній входъ на одномъ углу и задній на другомъ. Передняя комната предъ его кабинетомъ, гдѣ Грагаму обыкновенно приходилось ждать нѣсколько минутъ, была всегда полна, и не только людьми которыхъ судя по платью и наружному виду можно было почесть настолько грамотными чтобы не нуждаться въ помощи писателя вѣжливыхъ писемъ, не только служанками, гризетками, моряками, зуавами и рабочими подмастерьями, но не рѣдко кліентами принадлежавшими къ высшему, или по крайней мѣрѣ болѣе богатому классу общества, людьми одѣтыми въ платья шитыя модными портными, а также людьми которые будучи одѣты не такъ модно имѣли видъ зажиточныхъ торговцевъ или достаточныхъ отцовъ семействъ, первые обыкновенно бывали молоды, послѣдніе обыкновенно среднихъ лѣтъ. Всѣ эти лица, натурализованныя въ болѣе высокихъ слояхъ общества, были вводимы угрюмымъ клеркомъ въ пріемную Лебо очень скоро, и прежде чѣмъ ouvriers и гризетки.

"Что бы это значило, раздумывалъ Грагамъ. Въ самомъ ли дѣлѣ это скромное занятіе для вида служитъ прикрытіемъ какого-нибудь скрытаго политическаго заговора -- Интернаціоналки?"

Однажды когда онъ размышлялъ такимъ образомъ, клеркъ выбралъ его изъ толпы и провелъ въ кабинетъ Лебо. Грагамъ полагалъ что настало время когда онъ можетъ безопасно коснуться предмета приведшаго его въ Монмартрское предмѣстье.

-- Вы очень добры, сказалъ Грагамъ по-англійски языкомъ молодаго графа модныхъ повѣстей,-- вы очень добры что впустили меня когда столько франтовъ и хватовъ ждутъ васъ въ другой комнатѣ. Но не хватитъ же у васъ совѣсти, старый дружище, увѣрять что вы нужны имъ чтобы поправлять ихъ Коккера {Коккеръ -- пользовавшійся большою извѣстностью въ Англіи учитель временъ Карла II; изданныя имъ книги Ариѳметика, Лексиконъ и др. считались долгое время авторитетами. Ариѳметика, изданная въ первый разъ въ 1677-мъ году, имѣла потомъ болѣе шестидесяти изданій. Выраженіе It is all right, according to Cocker, т.-е. все сдѣлано правильно, какъ учитъ Коккеръ -- стало въ Англіи пословицей. Полагаютъ что поводомъ къ ней послужилъ фарсъ The Apprentice, появившійся въ 1756 году, въ которомъ слабая струна одного изъ дѣйствующихъ лицъ, стараго коммерсанта Вингета, есть его безмѣрное уваженіе къ Коккеру и его Ари ѳ метик ѣ. } или быть за нихъ ложкой {Объясняться въ любви. Полагаютъ что основаніемъ къ тому что на англійскомъ вульгарномъ языкѣ (slang) слово ложка и происходящій отъ него глаголъ употребляется говоря о влюбленныхъ -- послужило шуточное опредѣленіе ложки что она прикасается къ устамъ женщины не цѣлуя ихъ -- а thing that touches а lady's lips without kissing them.} по довѣренности.

-- Простите меня, отвѣчалъ господинъ Лебо по-французски,-- если я предпочитаю отвѣчать вамъ на своемъ языкѣ. Я говорю по-англійски какъ учился много лѣтъ тому назадъ, а языкъ вашего beau monde, къ которому вы очевидно принадлежите, для меня недоступенъ. Вы совершенно правы полагая что у меня есть и другіе кліенты кромѣ тѣхъ кто, какъ и вы, просятъ чтобъ я исправлялъ ихъ глаголы и правописаніе. Я много видалъ на свѣтѣ, знаю о немъ кое-что и немножко смыслю въ законахъ; такъ что многіе обращаются ко мнѣ за совѣтами или юридическими справками которыя могутъ получить отъ меня за болѣе умѣренную плату чѣмъ отъ avou é. Но передняя моя полна и у меня нѣтъ времени; простите если я попрошу васъ сказать прямо что я могу сегодня сдѣлать для васъ.

-- А! сказалъ Грагамъ принимая очень серіозный видъ: -- вы знаете свѣтъ, это ясно; и знаете французскіе законы, а?

-- Да, немножко.

-- Въ томъ о чемъ я хотѣлъ говорить съ вами можетъ встрѣтиться надобность во французскихъ законахъ, и я хотѣлъ просить васъ или рекомендовать мнѣ ловкаго юриста или сказать какъ мнѣ лучше обратиться къ вашей знаменитой полиціи.

-- Къ полиціи?

-- Я думаю, мнѣ можетъ понадобиться содѣйствіе одного изъ тѣхъ чиновниковъ кого мы въ Англіи зовемъ сыщиками; но если вы теперь очень заняты, я могу зайти завтра.

-- Я могу посвятить вамъ двѣ минуты. Скажите прямо на что вамъ нужны законы или полиція?

-- Мнѣ поручено разыскать мѣсто жительства нѣкоторой Луизы Дюваль, дочери рисовальнаго учителя по имени Адольфа Дюваль, жившаго въ 1848 году въ улицѣ -- --.

Говоря это Грагамъ естественно смотрѣлъ на лицо Лебо, не особенно пристально или значительно, но какъ обыкновенно смотрятъ въ лицо того къ кому обращаются съ серіознымъ вопросомъ. Перемѣна въ лицѣ на которое онъ смотрѣлъ была едва замѣтна, но ошибиться въ ней было нельзя. Она выразилась въ сжатыхъ бровяхъ, быстро передернутыхъ плечахъ и склоненной головѣ, какъ у человѣка застигнутаго въ расплохъ, который хочетъ подумать прежде чѣмъ отвѣтить. Онъ задумался лишь на мгновеніе.

-- Для какой цѣли требуется знать этотъ адресъ?

-- Этого я не знаю; но какъ видно это можетъ быть полезно для Madame или Mademoiselle Дюваль если она еще находится въ живыхъ, потому что мой патронъ уполномочилъ меня истратить до ста фунтовъ на розыски гдѣ она проживаетъ если находится въ живыхъ, или гдѣ была похоронена если умерла; и въ случаѣ неуспѣшности другихъ средствъ, мнѣ поручено напечатать объявленіе "что если Луиза Дюваль, или, въ случаѣ ея смерти, кто-нибудь изъ ея дѣтей жившихъ въ 1849, вступитъ въ сношенія съ лицомъ которое я могу указать въ Парижѣ, то такое извѣстіе, съ удостовѣреніемъ въ личности, послужитъ къ выгодѣ разыскиваемыхъ лицъ". Мнѣ однако же не разрѣшено прибѣгать къ этому средству не посовѣтовавшись напередъ съ юристами или съ полиціей.

-- Гм! Наводили вы справки въ домѣ гдѣ, какъ вы говорите, эта особа проживала въ 1848?

-- Разумѣется; но я думаю что очень неискусно, чрезъ одного пріятеля, и ничего не узналъ. Но я не буду задерживать васъ. Я думаю прямо обратиться къ полиціи. Что я долженъ сказать придя въ бюро?

-- Постойте, постойте. Я не совѣтую вамъ обращаться къ полиціи. Это значило бы только терять время и деньги. Позвольте мнѣ подумать объ этомъ. Мы съ вами увидимся сегодня въ 8 часовъ вечера въ Caf é Jean Jacques. До тѣхъ поръ не предпринимайте ничего.

-- Хорошо, я такъ и сдѣлаю. Все это для меня ужасъ какое непривычное дѣло. Bon jour.

ГЛАВА IX.

Ровно въ восемь часовъ Грагамъ Венъ занялъ мѣсто за угольнымъ столомъ въ отдаленномъ концѣ Caf é Jean Jacques спросилъ себѣ чашку кофе и вечернюю газету, и ждалъ прибытія Лебо. Терпѣніе его испытывалось не долго. Черезъ нѣсколько минутъ Французъ вошелъ, остановился по своему обыкновенію у comptoir чтобъ отдать вѣжливый поклонъ хорошо одѣтой дамѣ предсѣдавшей тамъ, кивнулъ какъ обыкновенно Арману Моннье, потомъ посмотрѣлъ вокругъ, улыбнулся замѣтивъ Грагама и подошелъ къ его столу съ отличавшею его спокойною граціей движеній.

Сѣвъ напротивъ Грагама и говоря такъ тихо чтобы другіе его не слыхали, онъ сказалъ по-французски:

-- Когда я обдумывалъ то что вы сообщили мнѣ утромъ, мнѣ показалось вѣроятнымъ, почти вѣрнымъ, что эта Луиза Дюваль или дѣти ея, если они есть у нея, имѣетъ получить деньги оставленныя ей въ наслѣдство какимъ-нибудь родственникомъ или другомъ въ Англіи. Что вы скажете объ этой догадкѣ, господинъ Ламъ?

-- Вы острый человѣкъ, отвѣчалъ Грагамъ.-- Я самъ точь въ точь также думалъ. Къ чему бы иначе давали мнѣ полномочіе на такіе расходы для ея отысканія? Самое вѣроятное что если она или дѣти ея родившіяся прежде указаннаго времени не найдутся, то деньги эти должны перейти къ кому-нибудь другому; и этотъ-то другой, кто бы онъ ни былъ, поручилъ моему патрону разыскать ее. Но я не думаю чтобы сумма которая должна достаться ей или ея наслѣдникамъ была большая, или что дѣло это очень важное; потому что въ такомъ случаѣ его не поручили бы такой мелюзгѣ какъ я вмѣстѣ съ другими дѣлами, только кстати.

-- Скажете вы мнѣ кто далъ вамъ это порученіе?

-- Нѣтъ, я думаю что не имѣю теперь права на это; и не вижу въ этомъ необходимости. Пораздумавъ, мнѣ кажется что дѣло это всего скорѣе можетъ разнюхать полиція; скажите мнѣ только, какъ я давеча спрашивалъ, какъ мнѣ обратиться къ полиціи?

-- Это вовсе не трудно. Но можетъ-быть я могу пособить вамъ лучше всякаго юриста или сыщика.

-- Какъ, развѣ вы знавали когда-нибудь эту Луизу Дюваль?

-- Простите меня, господинъ Ламъ: вы отказали мнѣ въ вашемъ полномъ довѣріи, позвольте мнѣ подражать вашей сдержанности.

-- Ого! сказалъ Грагамъ;-- скрытничайте сколько угодно, мнѣ все разно. Замѣтьте только что между нами та разница что я дѣйствую по порученію другаго. Онъ не уполномочилъ меня открывать его имени; и еслибъ я сдѣлалъ эту нескромность, я могъ бы лишиться своего хлѣба съ сыромъ. Тогда какъ вы не нарушите ничьей тайны кромѣ своей если скажете мнѣ знали вы или нѣтъ Madame или Mademoiselle Дюваль. Если у васъ есть причины не давать мнѣ свѣдѣній которыя мнѣ поручено достать, то мнѣ нечего больше васъ безпокоить. Наконецъ, старикашка (при этомъ онъ фамильярно потрепалъ Лебо по его статному плечу), вѣдь я даю вамъ порученіе, а не вы мнѣ. И если вы найдете эту даму, вы получите сто фунтовъ, а не я.

Лебо механически отряхнулъ легкимъ движеніемъ руки плечо котораго такъ безцеремонно коснулся Англичанинъ, отодвинулся вмѣстѣ со стуломъ на нѣсколько дюймовъ и заговорилъ медленно:

-- Господинъ Ламъ, будемте говорить какъ джентльменъ съ джентльменомъ. Оставляя вовсе вопросъ о деньгахъ, я долженъ прежде знать зачѣмъ тотъ кто далъ вамъ порученіе желаетъ разыскать бѣдную Луизу Дюваль. Можетъ-быть это обратится во вредъ ей: въ такомъ случаѣ вы ничего отъ меня не добьетесь, хотя предложите мнѣ тысячи. Первымъ условіемъ я ставлю взаимную откровенность; я сознаюсь что зналъ ее много лѣтъ назадъ; и, господинъ Ламъ, хотя Французъ нерѣдко вредитъ женщинамъ изъ любви, надобно чтобъ онъ терпѣлъ гораздо большую нужду чѣмъ я чтобы рѣшиться повредить ей изъ денегъ.

"Не вспоминаетъ ли онъ о брилліантахъ герцогини?" подумалъ Грагамъ.

-- Браво, mon vieux, сказалъ онъ вслухъ;-- но такъ какъ я не знаю какими причинами вызвано это порученіе, можетъ статься вы объясните мнѣ какимъ-образомъ могутъ эти розыски повредить Луизѣ Дюваль?

-- Этого я сказать не могу; но вы Англичане имѣете право разводиться съ женами. Луиза Дюваль могла быть замужемъ за Англичаниномъ, могла разойтись съ нимъ, и онъ можетъ желать узнать гдѣ она находится чтобъ обвинить ее и получить разводъ, или можетъ-быть настаивать на ея возвращеніи къ нему.

-- Вздоръ! этого быть не можетъ.

-- Въ такомъ случаѣ какой-нибудь другъ Англичанинъ оставилъ ей наслѣдство, которое разумѣется перейдетъ къ кому-нибудь другому если ея нѣтъ уже въ живыхъ.

-- Чортъ возьми! вы кажется попали по настоящему гвоздику; c'est cela. Но что же въ такомъ случаѣ?

-- Еслибъ я зналъ что успѣхъ вашихъ розысковъ будетъ имѣть своимъ послѣдствіемъ существенную пользу для Луизы Дюваль, тогда бы я сталъ заботиться не могу ли помочь вамъ. Но мнѣ нужно время чтобъ обдумать это.

-- Сколько?

-- Не могу сказать точно; можетъ-быть дня три или четыре.

-- Bon! Я подожду. Вотъ идетъ Monsieur Жоржъ. Оставляю васъ играть съ нимъ въ домино. Покойной ночи.

Позднимъ вечеромъ Лебо сидѣлъ въ комнатѣ смежной съ кабинетомъ гдѣ принималъ посѣтителей. Предъ нимъ лежала открытая конторская книга которую онъ просматривалъ внимательнымъ взоромъ, безъ очковъ. Обозрѣніе казалось удовлетворило его. Онъ прошепталъ: "Довольно, теперь пришло время"; закрылъ книгу, положилъ ее въ конторку, заперъ и потомъ написалъ шифромъ письмо приводимое здѣсь въ переводѣ:

"Дорогой и благородный другъ,-- событія подвигаются; имперія подкопана повсюду. Наша казна возрасла въ моихъ рукахъ; суммы собранныя по подпискѣ и полученныя чрезъ васъ болѣе чѣмъ учетверились благодаря выгоднымъ спекуляціямъ, въ которыхъ М. Жоржъ былъ благонадежнымъ дѣятелемъ. Часть ихъ я продолжалъ употреблять на условленное назначеніе, т.-е. соединять людей благоразумно избранныхъ и бывшихъ каждый въ своей сферѣ представителями и средоточіемъ пестрыхъ разновидностей которыя будучи соединены въ удобную минуту составляютъ парижскую уличную толпу. Но мы еще далеки отъ этой удобной минуты. Прежде чѣмъ можно будетъ пустить въ дѣло страсти мы должны приготовить общественное мнѣніе къ перемѣнѣ. Я предполагаю теперь употребить довольно значительную часть нашего фонда на основаніе газеты которая постепенно дала бы голосъ нашимъ планамъ. Довѣрьте мнѣ обезпечить ея успѣхъ и заручиться содѣйствіемъ писателей которые не будутъ сознавать конечной цѣли достиженію ея же будутъ содѣйствовать. Теперь когда пришло время основать для насъ органъ въ печати который обращался бы къ высшимъ слоямъ интеллигенціи чѣмъ тѣ кои нужны для разрушенія и неспособны на созиданіе, пришло также время снова явиться въ своемъ настоящемъ имени и званіи человѣку которымъ вы такъ милостиво интересуетесь. Напрасно вы побуждали его сдѣлать это прежде; до сихъ поръ у него не было еще собрано, медленнымъ процессомъ мелкихъ приращеній и постоянныхъ сбереженій, съ прибавленіемъ того что доставляли осторожныя спекуляціи за собственный счетъ, скромныхъ средствъ необходимыхъ для положенія къ коему онъ возвращается. И подобно тому какъ онъ всегда возставалъ противъ вашихъ великодушныхъ предложеній, никакія соображенія не могли склонить его употребить на собственныя потребности ни одного sou довѣреннаго ему для общественной цѣли или принять ради дружбы денежную помощь которая унизила бы его до степени наемника. Нѣтъ! Викторъ де-Молеонъ слишкомъ презираетъ рабочую силу которою самъ пользуется чтобы позволить кому-нибудь сказать въ послѣдствіи: "Ты самъ тоже былъ рабочимъ и получалъ деньги за свои услуги".

"Но чтобы ставшій жертвою клеветы могъ, не имѣя молодости и со скромными средствами, снова занять принадлежащее ему по праву мѣсто въ этомъ блестящемъ свѣтѣ, это задача которая можетъ казаться невозможною. Завтра онъ сдѣлаетъ первый шагъ къ достиженію невозможнаго. Опытность есть хорошая замѣна молодости, а честолюбіе стало сильнѣе закалившись испытаніями бѣдности.

"Ты скоро будешь имѣть извѣстія о немъ."