КНИГА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I.

На слѣдующій день гости Морліевъ уже собрались когда вошелъ Венъ. Его извиненія въ неакуратности были прерваны веселою хозяйкой:

-- Вы получили прощеніе еще не прося о немъ; намъ извѣстно что характеристическая черта Англичанъ всегда нѣсколько опаздывать.

Затѣмъ она представила его американскому посланнику, знаменитому американскому поэту, лицо котораго обращало на себя вниманіе соединеніемъ кротости и силы, и еще одному или двумъ своимъ соотечественникамъ проживавшимъ въ Парижѣ; когда эта церемонія кончилась доложили что обѣдъ поданъ и она попросила Грагама подать руку Mlle Чигоньѣ.

-- Вы не бывали въ Соединенныхъ Штатахъ? сказалъ Гратамъ когда сѣли за столъ.

-- Нѣтъ.

-- Вамъ безъ сомнѣнія скоро придется совершить это путешествіе.

-- Какъ такъ?

-- Молва утверждаетъ что вы произведете въ самомъ началѣ вашей карьеры огромное впечатлѣніе; а Новый Свѣтъ всегда жаждетъ привѣтствовать знаменитости прославившіяся въ Старомъ; въ особенности тѣхъ кто посвятилъ себя вашему очаровательному искусству.

-- Это правда, сэръ, сказалъ американскій государственный человѣкъ торжественно вступая въ разговоръ;-- мы умѣемъ цѣнить таланты, и если эта дама такая прекрасная пѣвица какъ я слышалъ, то она можетъ собрать огромную сумму долларовъ.

Исавра покраснѣла и обратясь къ Грагаму спросила его тихо любитъ ли онъ музыку.

-- Мнѣ разумѣется слѣдовало бы сказать да, отвѣчалъ Грагамъ также тихо;-- но я сомнѣваюсь чтобы могъ сказать это да добросовѣстно. При нѣкоторыхъ настроеніяхъ музыка -- если это такой родъ музыки какой я люблю -- сильно дѣйствуетъ на меня; при другомъ настроеніи не производитъ никакого дѣйствія. И я не могу выносить ее много заразъ. Концертъ сильно утомляетъ меня; даже опера кажется мнѣ черезчуръ длинною. Но я долженъ прибавить что я не судья въ музыкѣ; музыка никогда не входила въ мое воспитаніе; и между нами, я сомнѣваюсь найдется ли одинъ Англичанинъ изъ пятисотъ который интересовался бы оперой или концертомъ еслибъ это не была мода. Моя искренность возмущаетъ васъ?

-- Напротивъ; я иногда сомнѣваюсь, особенно въ послѣднее время, люблю ли я сама музыку.

-- Простите меня, синьйорина, но невозможно чтобы вы не любили ея. Геній не можетъ не быть вѣренъ себѣ, и долженъ любить то что составляетъ его превосходство, чѣмъ онъ распространяетъ радость и -- прибавилъ онъ съ полуподавленнымъ вздохомъ -- достигаетъ славы.

-- Геній божественное слово и не можетъ прилагаться къ пѣвицѣ, сказала Исавра со смиреніемъ въ которомъ была серіозная грусть.

Грагамъ былъ тронутъ и смущенъ; но прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить американскій посланникъ обратился къ нему черезъ столъ спрашивая вѣрно ли онъ привелъ слова изъ рѣчи знаменитаго отца Грагама объ участіи какое Англія должна принимать въ политическихъ дѣлахъ Европы.

Разговоръ сдѣлался общимъ и очень серіознымъ, преимущественно касаясь политики. Грагамъ былъ вовлеченъ въ него, оживился и сталъ краснорѣчивъ.

Исавра слушала его съ восторгомъ. Она была поражена тѣмъ что казалось ей благородствомъ чувства возвышавшимъ его рѣчь надъ уровнемъ обыкновенной полемики. По внимательному молчанію его разумныхъ слушателей она съ удовольствіемъ замѣтила что на нихъ онъ производилъ такое же впечатлѣніе. Дѣйствительно, Грагамъ Венъ былъ рожденъ ораторомъ, и ученіе сдѣлало его политическимъ мыслителемъ. Въ обыкновенномъ разговорѣ онъ былъ лишь образованный свѣтскій человѣкъ, говорилъ свободно, искренно и пріятно, съ оттѣнкомъ добродушнаго сарказма. Но когда предметъ разговора увлекалъ его на тѣ высоты гдѣ политика становится наукою человѣчества, онъ казался другимъ существомъ. Лицо его горѣло, глаза блистали, голосъ пріобрѣталъ пріятную звучность, рѣчь безсознательно становилась красивою. Въ такія минуты едва ли можно было встрѣтить слушателей которые, несмотря на различіе во мнѣніяхъ, не признали бы его чарующаго вліянія.

Когда общество перешло въ залу, Исавра сказала мягко Грагаму:

-- Теперь я понимаю почему вы не занимались музыкой; и я думаю что въ состояніи теперь понять какое дѣйствіе можетъ производить человѣческій голосъ на человѣческій умъ не прибѣгая къ искусству пѣнія.

-- Не заставляйте меня стыдиться, сказалъ Врагамъ,-- за мою прежнюю грубость мстя мнѣ за нее комплиментомъ, а главное, не унижайте вашего искусства, полагая что какое-нибудь прозаическое дѣйствіе голоса какъ выраженія ума можетъ истолковать то что можетъ быть выражено только музыкой, даже для такого неподготовленнаго слушателя какъ я. Не правду ли говорили мнѣ музыкальные композиторы, когда я просилъ объяснить мнѣ словами то что они говорили своею музыкой, что подобное объясненіе невозможно, что музыка имѣетъ свой языкъ не переводимый словами?

-- Да, сказала Исавра, съ задумчивымъ лицомъ, но блестящими глазами,-- они говорили правду, и я не дальше какъ на дняхъ думала объ этой истинѣ.

-- А какія сокровенныя глубины ума, сердца, души проникаетъ и освѣщаетъ этотъ непереводимый языкъ! Какъ не полна была бы великая природа людей, даже величайшихъ,-- если отнять у нихъ поэзію, музыку и религію! Съ помощію ихъ открываются и познаются глубины которыя были бы сокрыты отъ самого человѣка. Исторія, знаніе, наука останавливаются гдѣ начинается тайна. Тамъ онѣ встрѣчаются съ міромъ тѣней. Они не могутъ проникнуть ни на одинъ дюймъ въ этотъ міръ безъ содѣйствія поэзіи и религіи, двухъ необходимыхъ принадлежностей разумнаго человѣка болѣе тѣсно связанныхъ съ нимъ чѣмъ полагаютъ глашатаи практическаго и положительнаго. Въ помощь поэзіи и религіи, возвышая ихъ, является музыка, и въ мірѣ не существовало ни одной религіи которая не призывала бы себѣ въ помощь музыку. Если, какъ я откровенно сознался, только при нѣкоторыхъ настроеніяхъ могу наслаждаться музыкой, то это только потому что лишь при нѣкоторыхъ настроеніяхъ я способенъ отдѣлаться отъ указки прозаическаго разсудка и перенестись въ міръ тѣней; но будь моя природа совершенна, я ежечасно находился бы подъ таинственнымъ вліяніемъ поэзіи и религіи. Понимаете ли вы что я хочу сказать?

-- Да, понимаю, и совершенно ясно.

-- Въ такомъ случаѣ, синьйорина, вы не должны унижать даръ пѣнія. Вы должны чувствовать его власть надъ сердцемъ когда входите въ оперу; надъ душою, когда преклоняете колѣна въ церкви.

-- О! воскликнула Исавра съ увлеченіемъ, и яркій румянецъ покрылъ ея прекрасное лицо,-- какъ я вамъ благодарна! И вы говорите что не любите музыку? Насколько лучше вы понимаете ее нежели я до настоящей минуты.

Въ это время мистрисъ Морли вмѣстѣ съ американскимъ поэтомъ подошли къ уголку гдѣ помѣщались Англичанинъ и пѣвица. Поэтъ заговорилъ; другіе гости собрались вокругъ, и всѣ почтительно слушали до тѣхъ поръ пока стали разъѣзжаться. Полковникъ Морли подалъ руку Исаврѣ чтобы проводить ее до кареты; шарлатанка опять выпала на долю Грагама.

-- Синьйоръ, сказала она когда онъ почтительно накинулъ шаль на ея красно-золотую кофточку,-- развѣ мы живемъ такъ далеко отъ Парижа что вы не можете найти времени побывать у васъ? Дитя мое не поетъ въ обществѣ, но дома вы можете слышать ее. Не о каждой женщинѣ можно сказать что голосъ ея всего пріятнѣе дома.

Грагамъ поклонился и сказалъ что явится на слѣдующій день.

Исавра молча съ наслажденіемъ обдумывала слова которыя такъ возвышали искусство пѣвицы: "Увы, бѣдное дитя!" Она не могла отгадать что этими словами, возвращавшими ее къ сценической карьерѣ, говорившій высказывался противъ собственнаго сердца.

Въ природѣ Грагама, какъ я думаю у большей части истинныхъ ораторовъ, была замѣчательная степень умственной сов ѣ сти, побуждавшей его признать благотворное вліяніе пѣнія и выставить предъ молодою пѣвицей благороднѣйшія побужденія профессіи къ которой онъ считалъ ее несомнѣнно призванною. Но поступая такимъ образомъ онъ не могъ не чувствовать что расширяетъ пропасть отдѣляющую ея жизнь отъ его жизни, можетъ-статься онъ и желалъ дѣлать эту пропасть все шире, по мѣрѣ того какъ страшился прислушиваться къ голосу сердца, который спрашивалъ нельзя ли перескочить чрезъ эту пропасть.

ГЛАВА II.

На слѣдующее утро Грагамъ явился съ визитомъ на виллу въ предмѣстья А***. Обѣ дамы приняли его въ гостиной Исавры.

Сначала разговоръ какъ-то не клеился. Грагамъ былъ сдержанъ и холоденъ. Исавра застѣнчива и смущена.

Веноста взяла на себя трудъ поддерживать разговоръ. Можетъ-быть въ другое время Грагаму было бы пріятно и интересно наблюдать характеръ для него новый и совершенно южный, въ которомъ были одинаково любезны какъ наивно простая доброта, такъ и маленькія слабости и тщеславіе, совершенно безобидныя, иногда милыя, какъ у ребенка, котораго такъ легко сдѣлать счастливымъ и такъ жестоко кажется огорчить. Несмотря на то что Веностѣ были чужды лоскъ и спокойствіе манеръ beau monde, она не была лишена граціи, недостатокъ который рѣдко встрѣчается во флорентійской уроженкѣ, такъ что ее можно было назвать странною, но не вульгарною. Хотя она не имѣла образованія кромѣ музыкальнаго и никогда не давала себѣ труда читать что-нибудь кромѣ оперныхъ либретто и благочестивыхъ книгъ рекомендованныхъ ей духовникомъ, но ея безыскусственная болтовня по временамъ блестѣла умомъ и юморомъ, отражавшимъ изящные отрывки старой италіянской мудрости таинственно вмѣщавшейся въ ея умѣ.

Но Грагамъ не былъ въ то время расположенъ оказывать особенную снисходительность и даже справедливость бѣдной Веностѣ. Мысли его были заняты главнѣйшимъ образомъ Исаврой. Онъ ощущалъ нетерпѣливую досаду смѣшанную съ тревогой и сострадательною нѣжностью при мысли объ обществѣ которое казалось ему настолько ниже такого даровитаго существа, онъ не считалъ Веносту надежною руководительницей среди опасностей и искушеній какимъ были подвержены молодость, красота и предстоящая профессія Исавры. Подобно многимъ Англичанамъ, въ особенности хорошо знающимъ жизнь, онъ былъ очень разборчивъ относительно приличій и принятыхъ обычаевъ которыми охраняется достоинство женщины; Веноста естественно казалась ему очень неудовлетворительною хранительницей и представительницей этихъ приличій и обычаевъ.

Къ счастію, не подозрѣвая этого злобнаго расположенія, синьйора очень весело болтала со своимъ гостемъ. Она была въ отличномъ расположеніи духа; всѣ были очень внимательны къ ней какъ у полковника Морли, такъ и у Лувье. Американскій посланникъ похвалилъ красную кофточку. Она была убѣждена что произвела впечатлѣніе въ прошлые два вечера. Когда самолюбіе удовлетворено, языкъ развязывается.

Веноста разсыпалась въ похвалахъ Парижу и Парижанамъ; Лувье и его вечерамъ и фисташковому морожеаому; Американцамъ и cr è me de maraschino, котораго, она надѣялась, отвѣдалъ signor Inglese; cr è me de maraschino напомнилъ ей Италію. Ей стало грустно; какъ она тосковала по прекрасномъ небѣ родины! Парижъ пріятенъ, но что за нелѣпость называть его Paradis des femmes, какъ будто le s femmes могутъ найти свой рай посреди brouillard!

-- Однако, воскликнула она съ живостью въ голосѣ и жестахъ,-- синьйоръ здѣсь не затѣмъ чтобы слушать болтовню попугая. Его пригласили слышать пѣніе соловья. Капля меду привлекаетъ мухъ больше чѣмъ бутылка уксусу, говоритъ пословица.

Грагамъ не могъ не улыбнуться этой пословицѣ..

-- Я согласенъ съ вашимъ сравненіемъ касательно меня, но не могу себѣ представить ничего менѣе сходнаго съ бутылкой уксусу какъ вашъ любезный разговоръ. Но оставляя сравненія, я не знаю смѣю ли я просить mademoiselle пѣть послѣ признанія какое я сдѣлалъ вчера вечеромъ.

-- Какое признаніе? спросила Веноста.

-- Что я ничего не понимаю въ музыкѣ и сомнѣваюсь могу ли по совѣсти сказать что люблю ее.

-- Не любите музыку! Невозможно! Вы клевещите на себя. Кто не любитъ музыки, тому скучно будетъ на небѣ. Впрочемъ вы Англичанинъ, и можетъ-быть слыхали только музыку вашей страны. Не хороша, очень не хороша, музыка еретиковъ! Теперь слушайте.

Сѣвъ за фортепіано она начала арію изъ Лючіи крикнувъ Исаврѣ чтобъ она подошла и спѣла подъ ея аккомланиментъ.

-- Вы дѣйствительно желаете этого? спросила Исавра Грагама устремивъ на него кроткій вопросительный взглядъ.

-- Не могу выразить какъ сильно я желаю слышать васъ.

Исавра подошла къ инструменту; Грагамъ всталъ позади ее. Можетъ-статься онъ чувствовалъ что будетъ съ большимъ безпристрастіемъ судить о ея голосѣ не находясь подъ вліяніемъ прелести ея лица.

Но съ первой же ноты онъ былъ очарованъ: самъ по себѣ органъ былъ рѣдкій, полный и богатый, но въ то же время такой мягкій что сила его была поглощена сладостью, и свѣжій въ каждой нотѣ.

Главная же прелесть пѣвицы была не столько въ голосѣ какъ въ чувствѣ; она передавала слушателю гораздо больше чѣмъ было сказано въ словахъ, даже больше чѣмъ было выражено музыкой. Пѣніе ея въ этомъ отношеніи можно было сравнить съ искусствомъ живописца который дѣйствуетъ на умъ сознаніемъ чего-то такого чего глазъ не можетъ открыть на полотнѣ.

Она казалось выдыхала изъ глубины души сильный паѳосъ оригинальнаго романса, далеко превосходящаго паѳосъ самой оперы, нѣжность и мистическій ужасъ трагической повѣсти любви болѣе торжественной въ своей сладости чѣмъ повѣсть Вероны.

Когда голосъ ея смолкъ, не раздалось не только рукоплесканія, даже шепота. Исавра застѣнчиво оглянулась чтобъ уловить взглядъ своего молчаливаго слушателя, и увидала влажные глаза и дрожащія губы. Въ эту минуту она примирилась со своимъ искусствомъ. Грагамъ всталъ и отошелъ къ окну.

-- Вы и теперь сомнѣваетесь любите ли вы музыку? воскликнула Веноста.

-- Это больше чѣмъ музыка, отвѣчалъ Грегамъ не оборачиваясь. Потомъ послѣ краткаго молчанія онъ приблизился къ Исаврѣ и сказалъ съ меланхолическою полуулыбкой:

-- Не думаю чтобъ я рѣшился часго слушать васъ; это унесло бы меня далеко отъ суроваго дѣйствительнаго міра; а кто не желаетъ отстать на своемъ пути, тому не слѣдъ часто забѣгать въ страну волшебныхъ чаръ.

-- Но, сказала Исавра печальнымъ голосомъ,-- въ дѣтствѣ мнѣ говорила одна геніальная женщина что надъ міромъ дѣйствительнымъ есть міръ идеальный. Въ то время дѣйствительный міръ казался мнѣ грубымъ. "Можно уходить отъ этой каменной битой дороги, сказала мнѣ совѣтница, въ поля что лежатъ за его изгородью. Въ идеальномъ мірѣ есть свои печали, но тамъ нѣтъ отчаянія." Въ то время этотъ совѣтъ, казалось мнѣ, рѣшилъ мой выборъ въ жизни. Я не знаю теперь такъ ли это.

-- Судьба, отвѣчалъ Грагамъ медленно и задумчиво,-- судьба которая не предписываетъ законовъ, но служитъ цѣлямъ Провидѣнія, рѣшаетъ для насъ выборъ жизни, и рѣдко въ зависимости отъ внѣшнихъ обстоятельствъ. Мы приписываемъ слово геній умамъ даровитаго меньшинства; но въ каждомъ изъ насъ есть геній который намъ врожденъ, мы проникнуты имъ, онъ отличаетъ самое наше тождество, и внушаетъ нашей совѣсти что дѣлать и чѣмъ быть. Такими внушеніями онъ рѣшаетъ нашъ выборъ; если же мы противимся этимъ внушеніямъ, то убѣждаемся подъ конецъ что сбились съ пути. Моя жизнь побуждаемая такимъ рѣшеніемъ должна проходить на каменномъ битомъ пути, ваша въ зеленыхъ поляхъ.

Когда онъ говорилъ это лицо его омрачилось и сдѣлалось печально.

Веноста, скоро утомленная разговоромъ въ которомъ не принимала участія и имѣя разныя мелкія хозяйственныя заботы, незамѣтно вышла во время этой рѣчи изъ комнаты. Но ни Исавра, ни Грагамъ не ощутили внезапнаго сознанія что они остались одни, какъ то сличается со влюбленными.

-- Почему, спросила Исавра съ тою волшебною улыбкой отраженною въ безчисленныхъ ямочкахъ которая даже тогда какъ слова ея были выраженіемъ мужскаго разума заставляла видѣть въ нихъ мягкость женскаго чувства,-- почему вашъ жизненный путь долженъ быть исключительно каменистымъ? Не вслѣдствіе необходимости и не можетъ быть чтобы по влеченію вкуса. И какое бы опредѣленіе ни давали вы генію, не можетъ быть чтобы вашъ врожденный геній предписывалъ вамъ постоянную и исключительную приверженность будничной жизни.

-- Нѣтъ, это не совсѣмъ такъ. Я не говорилъ что не могу вовсе покидать дѣйствительный міръ для волшебной страны, я сказалъ что не могу дѣлать этого часто. Мое призваніе не есть призваніе поэта или артиста.

-- Я знаю что ваше призваніе быть ораторомъ, сказала Исавра оживляясь,-- такъ мнѣ говорили и я вѣрю этому. Но развѣ ораторъ не имѣетъ сходства съ поэтомъ? Развѣ это не есть тоже искусство?

-- Оставимте слово ораторъ: въ приложеніи къ англійской публичной жизни это очень обманчивое выраженіе. Англичанинъ желающій вліять на своихъ соотечественниковъ силою своихъ словъ долженъ смѣшиваться съ ними на ихъ битыхъ путяхъ, долженъ сдѣлаться обладателемъ ихъ практическихъ взглядовъ и интересовъ, долженъ освоиться съ ихъ прозаическими занятіями и дѣлами, долженъ понимать какъ осуществить самыя высшія притязанія ихъ на матеріальное благосостояніе, долженъ избѣгать, какъ самой опасной ошибки для себя и для другихъ, того рода краснорѣчія которое называется ораторскимъ во Франціи и которое содѣйствовало тому что Французы стали самыми плохими политиками въ Европѣ. Увы, я боюсь что англійскій государственный человѣкъ показался бы вамъ очень скучнымъ ораторомъ.

-- Я вижу что сказала глупость; вы показали мнѣ что міръ государственнаго человѣка лежитъ въ сторонѣ отъ міра артиста. Но....

-- Но что?

-- Не можетъ ли честолюбіе обоихъ быть одинаково?

-- Какъ такъ?

-- Смягчать грубое, возвышать низменное, отождествлять свое имя съ новою красотой, съ новою славой внесенною въ общую сокровищницу.

І'рагамъ съ почтеніемъ склонилъ голову, и потомъ поднялъ ее съ краской увлеченія на щекахъ и на лбу.

-- О! воскликнулъ онъ,-- какою надежною охраной и благородною возбудительницей истиннаго англійскаго честолюбія назначила вамъ быть природа, еслибы не....

Онъ внезапно остановился.

Этотъ порывъ былъ совершенною неожиданностью для Исавры. Она привыкла къ комплиментамъ, но подобнаго рода комплиментъ въ первый разъ достигалъ ея слуха. Въ отвѣтъ на это она не находила словъ. Невольно положила она руку на сердце какъ бы для того чтобъ удержать его біеніе. Но неоконченное восклицаніе "еслибы не" смущало ее болѣе чѣмъ льстили предшествовавшія слова; машинально она прошептала:

-- Еслибы не.... что?

-- О, отвѣчалъ Грагамъ стараясь придать веселый тонъ голосу,-- я слишкомъ стыжусь своего эгоизма какъ мущина чтобы докончить мою рѣчь.

-- Скажите, или я буду думать что вы замолчали боясь оскорбить меня какъ женщину.

-- Нѣтъ, напротивъ; еслибъ я договорилъ, я сказалъ бы что женщина съ вашимъ геніемъ, съ такимъ совершенствомъ въ самомъ популярномъ и очаровательномъ искусствѣ, не можетъ удовольствоваться тѣмъ чтобы возбуждать благородныя мысли въ одномъ сердцѣ, она должна принадлежать публикѣ, или скорѣе публика должна принадлежать ей; какой-нибудь человѣкъ можетъ занимать лишь одинъ уголокъ въ ея сердцѣ, но даже и тогда онъ долженъ уничтожать свое существованіе въ ея, долженъ довольствоваться, тѣмъ чтобъ отражать лишь лучъ свѣта который она изливаетъ на восторженныя тысячи. Кто бы осмѣлился сказать вамъ: откажитесь отъ своей карьеры, пожертвуйте своимъ геніемъ, своимъ искусствомъ скромному домашнему кругу? Для актрисы, для пѣвицы, слава которой наполняетъ міръ, свой домъ былъ бы тюрьмой. Простите меня, простите....

Исавра отвернулась чтобы скрыть слезы готовыя брызнуть изъ ея глазъ, но протянула ему руку съ дѣтскою искренностію и сказала мягко:

-- Вы не оскорбили меня.

Грагамъ не рѣшился продолжать разговоръ на ту же тему. Обращаясь къ новому предмету онъ сказалъ послѣ невольнаго молчанія.

-- Вы не сочтете слишкомъ смѣлымъ отъ такого новаго знакомаго если я спрошу какимъ образомъ, вы, Италіянка, знаете нашъ языкъ какъ родной? и италіянскіе ли учителя научили васъ такъ думать и чувствовать?

-- Мистеръ Селби, мой второй отецъ, былъ Англичанинъ, и не говорилъ свободно ни на какомъ другомъ языкѣ. Онъ очень любилъ меня, и будь онъ дѣйствительно мой отецъ я не могла бы больше любить его; мы съ нимъ всегда были вмѣстѣ до тѣхъ поръ какъ я лишилась его.

-- И въ утѣшеніе вамъ не осталось матери.

Исавра грустно покачала головой; въ это время возвратилась Веноста.

Грагаму показалось что онъ оставался уже слишкомъ долго; онъ простился.

Они знали что имъ предстоитъ встрѣтиться въ этотъ вечеръ у Савареновъ.

Для Грагама мысль эта не была лишена пріятности; чѣмъ болѣе онъ узнавалъ Исавру, тѣмъ болѣе упрекалъ себя что позволилъ себѣ познакомиться съ нею.

Послѣ того какъ онъ ушелъ Исавра стала пѣть тихо про себя арію которая такъ подѣйствовала на ея слушателя; потомъ она погрузилась въ отвлеченную мечтательность, но ощущала странное и новое для нея счастіе. Помогая ей одѣваться къ обѣду Савареновъ и вплетая классическую вѣтку плюща въ ея темныя кудри служанка Италіянка воскликнула:

-- Какъ хороша синьйорина сегодня вечеромъ!

ГЛАВА III.

Г. Саваренъ былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ людей той литературной плеяды которая озарила царствованіе Лудовика-Филиппа.

Умъ его былъ исключительно французскій по своей легкости и граціи. Ни Англія, ни Германія, ни Америка не производили ничего подобнаго. Ирландія произвела Томаса Мура, но вѣдь въ Ирландскомъ геніи такъ много фрницузскаго.

Г. Саваренъ былъ чуждъ тщеславной расточительности вошедшей въ моду при имперіи. Его домашнее хозяйство велось скромно въ предѣлахъ дохода получаемаго главнѣйшимъ образомъ, можетъ-статься исключительно, отъ литературныхъ работъ.

Хотя онъ часто давалъ обѣды, но они были немноголюдны и безъ претензій и блеску. Однакожь обѣды, хотя простые, были совершенствомъ въ своемъ родѣ; и хозяинъ такъ увлекалъ гостей своею игривою веселостью что пиры въ его домѣ считались самыми пріятными въ Парижѣ. Въ настоящемъ случаѣ общество простиралось до десяти человѣкъ, наибольшее число какое могло помѣститься за его столомъ.

Всѣ гости Французы принадлежали къ либеральной партіи, хотя различныхъ оттѣнковъ трехцвѣтнаго знамени. Place aux dames. Прежде всѣхъ слѣдуетъ назвать графиню де-Кранъ (Craon) и гжу Верто (Vertot), обѣ безъ мужей. Графиня схоронила своего мужа; гжа Верто разошлась съ своимъ. Графиня была очень красива, но ей было шестьдесятъ лѣтъ. Гжа Верто была на двадцать лѣтъ моложе, но была очень дурна собой. Она разсорилась со знаменитымъ авторомъ для котораго разошлась съ мужемъ, и съ того времени ни одинъ человѣкъ не дерзнулъ помыслить что онъ въ состояніи утѣшить даму такую некрасивую въ утратѣ писателя столь знаменитаго.

Обѣ эти дамы были очень умны. Графиня написала лирическія поэмы подъ заглавіемъ Крики Свободы и драму героемъ которой былъ Дантонъ, а мораль слишкомъ революціонна для сцены. Но въ душѣ графиня вовсе не была революціонеркой; она менѣе всѣхъ была способна сдѣлать или пожелать сдѣлать что-нибудь для того чтобы придвинуть прачку на одинъ дюймъ ближе къ графинѣ. Она была одною изъ тѣхъ особъ что играютъ съ огнемъ для того чтобы казаться просвѣщенными.

Гжа Верто была болѣе серіознаго склада. Она преклонялась предъ г. Тьеромъ и выступила на литературное поприще въ историко-политическомъ родѣ. Она написала замѣчательную книгу о новомъ Карѳагенѣ (подразумѣвая Англію), и въ болѣе недавнее время трудъ обратившій особое вниманіе на равновѣсіе державъ; въ немъ доказывалось что въ интересахъ цивилизаціи и для пользы Европы Бельгія должна быть присоединена къ Франціи, а Пруссія ограничена предѣлами ея первоначальнаго маркграфства. Она доказывала какъ легко могли бы быть достигнуты обѣ эти цѣли конституціоннымъ монархомъ на мѣстѣ эгоистическаго императора. Гжа Верто была рѣшительная орлеанистка.

Обѣ эти дамы въ обыкновенномъ обществѣ удостаивали оставлять въ сторонѣ сочинительство. Вслѣдъ за ними укажу среди гостей на графа де-Пасси и его супругу. Графу былъ семьдесятъ одинъ годъ и безполезно прибавлять что онъ представлялъ типъ Француза который быстро исчезаетъ и вѣроятно не обновится. Какъ мнѣ описать его чтобы сдѣлать понятнымъ для англійскаго читателя? Попробую прибѣгнуть къ аналогіи. Представьте себѣ человѣка хорошаго рода и съ большимъ состояніемъ, бывшаго въ молодости восторженнымъ другомъ лорда Байрона и веселымъ спутникомъ Георга IV, одареннаго въ высшей степени возвышеннымъ романическимъ чувствомъ и въ такой же степени благовоспитаннымъ свѣтскимъ цинизмомъ, кто, вслѣдствіе этого соединенія, рѣдко встрѣчающагося, занималъ высокое положеніе въ обѣихъ частяхъ общества на которыя, говоря въ широкомъ смыслѣ, дѣлится цивилизованная жизнь,-- въ романтической и цинической. Графъ Пасси былъ самымъ пылкимъ изъ числа учениковъ Шатобріана, самымъ блестящимъ изъ придворныхъ Карла X. Нужно ли прибавлять что онъ былъ страшный сердцеѣдъ?

Но не взирая на свое восхищеніе Шатобріаномъ и свою преданность Карлу X, графъ былъ всегда вѣренъ капризамъ французской noblesse, уничтожившимъ ее во время старой революціи, капризамъ принадлежащимъ великолѣпному невѣжеству ихъ націи вообще и ихъ классу въ частности. Не принимая во вниманіе единичныхъ исключеній, французскій gentilhomme есть по преимуществу Парижанинъ; Парижанинъ по преимуществу впечатлителенъ къ толчкамъ моды данной минуты. Въ модѣ ли быть либералами или анти-либералами? Парижане обнимаютъ и цѣлуютъ другъ друга и клянутся на жизнь и на смерть стоять за то что въ данную минуту въ модѣ. Три дня были модою минуты -- графъ Пасси сдѣлался восторженнымъ орлеанистомъ. Лудовикъ-Филилпъ былъ очень милостивъ къ нему; онъ былъ декорированъ, назначенъ префектомъ въ свой департаментъ, его готовы были сдѣлать посланникомъ при одномъ германскомъ дворѣ, когда Лудовикъ-Филилпъ палъ. Была провозглашена республика. Графъ заразился всеобщею заразою и послѣ обмѣна слезъ и поцѣлуевъ съ патріотами которыхъ недѣлю назадъ называлъ canaille, онъ поклялся въ вѣчной преданности республикѣ. Модою минуты внезапно сдѣлался наполеонизмъ, и государственный ударъ превратилъ республику въ имперію. Графъ плакалъ на груди всѣхъ vieilles moustaches какихъ только могъ найти и радовался что взошло солнце Аустерлица. Но послѣ Мексиканской экспедиціи солнце Аустерлица значительно померкло. Имперіализмъ скоро готовъ былъ выйти изъ моды. Графъ перенесъ свою любовь на Жюль Фавра и сталъ въ ряды передовыхъ либераловъ. Въ теченіе всѣхъ этихъ политическихъ перемѣнъ графъ оставался почти неизмѣннымъ въ частной жизни; пріятный, добрый, остроумный и болѣе всего преданный прекрасному полу. Достигнувъ шестидесяти восъми-лѣтняго возраста онъ все еще былъ fort bel homme, не женатъ, съ величественнымъ видомъ и обворожительнымъ обращеніемъ. Въ этомъ возрастѣ онъ сказалъ себѣ: je me range, и женился на молодой особѣ, восемнадцати лѣтъ. Она обожала своего мужа и страшно ревновала его; между тѣмъ графъ казалось вовсе не ревновалъ ее и переносилъ ея обожаніе слегка пожимая плечами.

Трое гостей пополнявшихъ вмѣстѣ съ Грагамомъ и двумя Италіянками число десять были нѣмецкій графъ фонъ-Рюдесгеймъ, знаменитый французскій докторъ по имени Вакуръ и молодой писатель котораго Саваренъ принялъ въ свою клику и провозгласилъ человѣкомъ съ рѣдкими талантами. Этому писателю, котораго настоящее имя было Густавъ Рамо, но который, вѣроятно чтобы доказать проповѣдуемое имъ презрѣніе къ предкамъ, печаталъ свои стихи подъ аристократическимъ именемъ Альфонса де-Валькура, было около двадцати четырехъ лѣтъ, съ перваго взгляда ему можно было дать и меньше; но посмотрѣвъ внимательно можно было замѣтить признаки старости на его лицѣ.

Онъ былъ небольшаго роста, худощавъ и слабаго сложенія. Въ глазахъ женщинъ и артистовъ его тѣлесные недостатки искупались необыкновенною красотою лица. Его черные волосы, заботливо раздѣленные посрединѣ, длинные и волнистые, оттѣняли бѣлизну высокаго но узкаго лба и слабую блѣдность щекъ. Черты лица его были очень правильны, глаза съ замѣчательнымъ блескомъ; но выраженіе лица говорило объ утомленіи и излишествахъ: шелковистыя кудри были жидки и мѣстами въ нихъ серебрился сѣдой волосъ; блестящіе глаза свѣтились изъ впалыхъ орбитъ; около рта обозначились линіи какъ бываетъ у людей среднихъ лѣтъ которые слишкомъ торопятся жить.

Это было лицо которое могло возбуждать состраданіе и нѣжный интересъ не будь въ немъ чего-то гордаго и надменнаго что вызывало не жалость нѣжную, но восторженное удивленіе. Выраженіе это не нравилось мущинамъ, но нравилось женщинамъ и не трудно было убѣдиться что въ числѣ послѣднихъ онъ находилъ много восторженныхъ поклонницъ.

Разговоръ за обѣдомъ былъ совершенно противоположенъ тому что происходилъ наканунѣ у Американцевъ, хамъ разговоръ, хотя оживленный, былъ по преимуществу дѣловой и серіозный; здѣсь онъ только скользилъ по предметамъ, пересыпался остротами и быстрыми отвѣтами. Предметами были легкіе on dits и веселые анекдоты дня; говорилось и о литературѣ и о политикѣ, но и о томъ и о другомъ какъ о предметахъ persiflage съ легкою шуткой и эпиграммой. Обѣ Француженки писательницы, графъ де-Пасси, докторъ и хозяинъ затмѣвали другихъ гостей. По временамъ впрочемъ нѣмецкій графъ вставлялъ ироническое замѣчаніе въ которомъ сосредоточивалось много мудрости, а молодой писатель -- болѣе ѣдкій сарказмъ. Если сарказмъ былъ удаченъ, онъ обнаруживалъ свое торжество тихимъ смѣхомъ; въ случаѣ неудачи онъ выражалъ свое недовольство презрительно усмѣхаясь или сердито хмурясь.

Исавра и Грагамъ сидѣли не рядомъ и по большей части только слушали.

Когда послѣ обѣда перешли въ залу, Грагамъ попытался приблизиться къ креслу въ которомъ помѣстилась Исавра, но молодой писатель предупредилъ его, сѣлъ рядомъ съ ней и началъ разговоръ такимъ тихимъ голосомъ что его можно было принять за шопотъ. Англичанинъ отошелъ и сталъ наблюдать. Онъ вскорѣ замѣтилъ, съ болью ревности смѣшанной съ презрѣніемъ, что разговоръ писателя повидимому интересовалъ Исавру. Она слушала съ замѣтнымъ вниманіемъ; когда же говорила сама, то хотя Грагамъ не слышалъ словъ, но могъ замѣтить по ея выразительному лицу возраставшую благосклонность къ собесѣднику.

-- Надѣюсь, сказалъ докторъ подходя къ Грагаму между тѣмъ какъ большая часть гостей собрались около Саварена, разказывавшаго самые веселые анекдоты полные остроумія,-- надѣюсь что прекрасная Италіяика не повѣритъ влюбленности этой чернильной души.

-- Развѣ дѣвушки находятъ его такимъ привлекательнымъ? спросилъ Грагамъ съ принужденною улыбкой.

-- Очень вѣроятно. Онъ имѣетъ репутацію очень умнаго и очень дурнаго человѣка, а это такія качества которыя имѣютъ змѣиную прелесть для дочерей Евы.

-- И это репутація заслуженная?

-- Что касается ума, то я не могу судить безпристрастно. Мнѣ не нравятся такого рода писанія, ни мужественныя, ни женственныя, въ которыхъ отличается молодой Рамо. Онъ имѣетъ странную методу подбирать самыя напыщенныя фразы для выраженія обыкновенныхъ мыслей. Онъ описываетъ въ стихахъ любовь въ такихъ бурныхъ выраженіяхъ что вамъ можетъ казаться будто Юпитеръ нисходитъ къ Семелѣ. Но если разобрать эти выраженія съ трезвостью паталога, какъ я расположенъ разбирать ихъ, ваши опасенія за домашнее спокойствіе исчезнутъ, это vox et praeterea nihil, ни одинъ человѣкъ дѣйствительно влюбленный не сталъ бы употреблять такихъ выраженій. Онъ пишетъ въ прозѣ о недостаткахъ человѣчества. Вы любите человѣчество. Вы говорите: допустимъ что недостатки эти существуютъ, какія же средства исправить ихъ? и вы не находите ничего кромѣ вздору. Но я долженъ сказать что и въ прозѣ и въ стихахъ Густавъ Рамо попадаетъ въ тонъ развращенныхъ вкусовъ времени, и потому входить въ моду. Это о его сочиненіяхъ; что же касается его дурной репутаціи, то стоитъ взглянуть на него чтобъ убѣдиться что онъ въ сотую часть не такъ дуренъ какъ желаетъ казаться; словомъ, г. Густавъ Рамо есть типъ довольно многочисленнаго среди парижской молодежи класса который я называю "потерявшееся колѣно абсента". Это цѣлый разрядъ людей которые начинаютъ жить полнымъ галопомъ будучи еще мальчиками. Какъ общее правило они одарены такимъ слабымъ сложеніемъ что едва могутъ плестись рысцой, не то чтобы скакать въ галопъ не пришпоривая себя возбудительными средствами; ни одно изъ такихъ средствъ такъ не прельщаетъ ихъ странную нервную систему какъ абсентъ. Число паціентовъ изъ того разряда которые въ тридцать лѣтъ болѣе истасканы чѣмъ семидесятилѣтніе старики увеличивается съ такою быстротой что заставляетъ со страхомъ помышлять каково будетъ слѣдующее поколѣніе Французовъ. Съ расположеніемъ къ абсенту молодой Рамо и подобные ему писатели соединяютъ подражаніе Гейне, наподобіе тѣхъ каррикатуристовъ которые достигаютъ болѣе разительнаго сходства наибольшею уродливостью. Не легко подражать паѳосу и остроумію Гейне; но не трудно подражать его удаленію отъ Божества, его насмѣшкамъ надъ правымъ и не правымъ, его непрестанной войнѣ противъ героизма мысли и дѣйствія, котораго знамя инстинктивно охраняютъ писатели возвышающіе свою націю. Рамо не можетъ быть Гейне, но онъ можетъ также относиться къ Гейне какъ безобразный ворчунъ карликъ къ изрыгающему хулы титану. Однако же онъ интересуетъ женщинъ вообще, и очевидно интересуетъ прекрасную синьйорину въ особенности.

Въ то время какъ Бакуръ кокчилъ свою рѣчь Исавра подняла голову, до тѣхъ поръ склоненную въ позѣ серіознаго вниманія, которое казалось подтверждало замѣчаніе доктора, и взглянула вокругъ. Глаза ея встрѣтили взглядъ Грагама съ безбоязненною искренностью составлявшую часть прелести ея свѣтлаго и кроткаго ума. Но она тотчасъ же опустила ихъ слегка вздрогнувъ и измѣнившись въ лицѣ, ибо выраженіе лица Грагама было непохоже на то какое она видѣла прежде; оно было жестко, сурово и нѣсколько презрительно. Черезъ нѣсколько минутъ она встала и проходя черезъ комнату въ направленіи къ группѣ собравшейся вокругъ хозяина и остановилась у стола съ книгами и картинами у котораго Гратамъ стоялъ одинъ. Докторъ отошелъ вмѣстѣ съ нѣмецкимъ графомъ.

Исавра взяла одну изъ картинъ.

-- А! воскликнула она,-- Сорренто, мое Сорренто. Вы бывали въ Сорренто, г. Венъ?

Вопросъ и сопровождавшее его движеніе были очевидно примирительныя. Было ли примиреніе побуждаемо кокетствомъ или чувствомъ болѣе невиннымъ и безыскусственнымъ?

Грагамъ не могъ рѣшить этого и отвѣчалъ холодно, наклоняясь къ картинѣ:

-- Я только однажды пробылъ тамъ три дня, но мои воспоминанія объ этомъ мѣстѣ не достаточно живы чтобъ узнать его на этомъ рисункѣ.

-- Вотъ домъ принадлежавшій, по крайней мѣрѣ такъ разказываютъ, Тассову отцу; вы безъ сомнѣнія были въ этомъ домѣ?

-- Въ мое время въ немъ была гостиница; я тамъ останавливался.

-- И я тоже. Тамъ я въ первый разъ прочла la Gervаalemme.

Послѣднія слова сказаны были ло-италіянски тихимъ голосомъ, мечтательно и какъ бы про себя.

Въ это время раздался нѣсколько рѣзкій и пронзительный голосъ, говорившій по-французски, и помѣшалъ Грагаму отвѣтить:

-- Quel joli dessin! Что это такое, Mademoiselle?

Гратамъ отступилъ; говорившій былъ Густавъ Рамо, который незамѣтно сперва слѣдилъ за Исаврой, потомъ очутился около нея.

-- Видъ Сорренто, но мѣсто это въ дѣйствительности лучше. Я показывала домъ принадлежавшій отцу Тассо.

-- Тассо! Rein! А гдѣ домъ прекрасной Элеоноры?

-- Monsieur, отвѣтила Исавра нѣсколько изумленная такимъ вопросомъ со стороны homme de lettres по профессіи,-- Элеонора не жила въ Сорренто.

-- Tant pis pour Sorrente, сказалъ homme de lettres. Никто бы не заботился о Тассо не будь Элеоноры.

-- Я скорѣе думаю, сказалъ Грагамъ,-- что никто бы не заботился объ Элеонорѣ не будь Тассо.

Рамо надменно взглянулъ на Англичанина

-- Извините, милостивый государь, исторія любви во всѣ времена сохраняетъ свой интересъ; но кого въ наши дни интересуетъ le clinquant du Tasse?

-- Le clinquant du Tasse! воскликнула Исавра съ негодованіемъ.

-- Это выраженіе принадлежитъ Буало; оно сказано въ насмѣшку надъ Sot de qualit é кто предпочитаетъ

Le clinquant du Tasse à tout l'or de Virgile.

Я же съ своей стороны также мало вѣрую въ одного какъ и въ другаго.

-- Я не знакома съ латинскимъ языкомъ и потому не читала Виргилія, сказала Исавра.

-- Можетъ-статься, замѣтилъ Грагамъ,-- monsieur не знакомъ съ италіянскимъ языкомъ и потому не читалъ Тассо.

-- Если это сказано какъ сарказмъ, возразилъ Рамо, то я принимаю какъ комплиментъ. Французу который желаетъ изучить образцовыя произведенія новой литературы не нужно знать другихъ языковъ и читать другихъ авторовъ кромѣ своихъ.

Исавра засмѣялась своимъ пріятнымъ серебристымъ смѣхомъ.

-- Откровенность этихъ словъ была бы достойна изумленія еслибы вы только-что во время нашего разговора не отзывались съ такимъ же презрѣніемъ о томъ что мы привыкли считать образцовыми французскими произведеніями, какъ теперь отзываетесь о Виргиліи и Тассо.

-- Не моя вина если у васъ были учителя со вкусомъ настолько rococo что пріучили васъ считать образцовыми произведеніями скучныя ходульныя трагедіи Корнеля и Расина. Это поэзія двора, а не поэзія народа, какъ простая повѣсть, простой куплетъ которые проникаютъ въ сокрытыя глубины человѣческаго сердца, пробуждаютъ горе причиняемое этимъ несчастнымъ соціальнымъ порядкомъ, обнаруживаютъ вредъ предразсудковъ, какъ власть королей и власть духовенства, а та поэзія достойна библіотеки гдѣ собранъ хламъ который педагоги зовутъ "классиками". По крайней мѣрѣ мы съ вами согласны въ одномъ; мы относимся съ одинаковымъ уваженіемъ къ генію вашего друга гжи де-Гранмениль.

-- Это вашъ другъ, синьйорина! воскликнулъ Грагамъ недовѣрчиво;-- гжа де-Гранмениль вашъ другъ?

-- Лучшій другъ какой у меня есть на свѣтѣ.

Лицо Грагама омрачилось; онъ молча отвернулся и чрезъ минуту исчезъ изъ комнаты увѣряя себя что ни мало не чувствуетъ ревности оставляя Густава Рамо съ Исаврой. "Ея лучшій другъ гжа де-Гранмениль", проворчалъ онъ.

Теперь скажемъ слово о главномъ корреспондентѣ Исавры. Гжа де-Гранмениль была женщина хорошаго происхожденія и богатая. Она разошлась съ мужемъ на второмъ году супружества. Это была замѣчательно краснорѣчивая писательница которую въ популярности и знаменитости изъ современныхъ писательницъ превосходила только Жоржъ Сандъ.

Почти столь же безстрашная въ откровенномъ изложеніи своихъ взглядовъ какъ эта знаменитая романистка, она начала свою литературную карьеру сочиненіемъ изумительнымъ по силѣ и увлеченію, направленнымъ противъ учрежденія брака какъ онъ установленъ въ римско-католическихъ обществахъ. Не думаю чтобы въ немъ было сказано больше объ этомъ деликатномъ предметѣ чѣмъ было сказано Англичаниномъ Мильтономъ; но Мильтонъ писалъ не для римско-католическихъ обществъ и не слогомъ способнымъ плѣнять рабочіе классы. Первое произведеніе гжи де-Гранмениль было понято въ смыслѣ нападенія на религію и плѣнило тѣхъ изъ рабочаго класса что уже отпали отъ религіи. За этимъ послѣдовали другія сочиненія болѣе или менѣе содержавшія въ себѣ нападки на "принятыя мнѣнія"; нѣкоторыя изъ нихъ съ политическими, другія съ соціально революціонными цѣлями и тенденціями, но всегда съ одинаковою чистотой слога. Просмотрите всѣ ея сочиненія, и хотя вы можете возмущаться ея ученіями, вы не найдете ни одного неумѣстнаго выраженія. Въ сравненіи съ ними, повѣсти англійскихъ молодыхъ дѣвицъ никуда не годятся. Въ послѣдніе годы, то что встрѣчалось суроваго или отважнаго въ ея политическихъ и соціальныхъ доктринахъ, было смягчаемо прелестью золотаго тумана романтичности. Сочиненія ея становились болѣе и болѣе чисто художественными, скорѣе поэтизируя то что есть добраго и прекраснаго въ дѣйствительной жизни, нежели возводя въ ложный идеалъ то что есть въ ней порочнаго и безобразнаго. Такая женщина, разойдясь въ молодости съ мужемъ, проповѣдуя такія мнѣнія и ведя жизнь столь независимую какъ гжа де-Гранмениль, не могла не сдѣлаться предметомъ сллетень и клеветы. Ничто однакоже въ ея дѣйствительной жизни не свидѣтельствовало противъ нея чтобы лишить ее того положенія какое она занимала по праву рожденія, богатства и знаменитости. Куда бы она ни пріѣхала, ее вездѣ фетировали какъ въ Англіи иностранныхъ принцевъ и въ Америкѣ иностранныхъ писателей. Знавшіе ее близко не могли нахвалиться ея высокимъ качествамъ, ея великодушію и любезности. Гжа де-Гранмениль знала мистера Селби; и когда послѣ ея смерти Исавра въ нѣжномъ возрастѣ между дѣтствомъ и юношествомъ осталась безпомощнымъ и одинокимъ существомъ на землѣ, эта знаменитая женщина, прославляемая богатыми за ея умъ и бѣдными за ея благотворительность, явилась на помощь къ одинокой сиротѣ, снова согрѣла любовью ея сердце, пробудила первые проблески генія, стремленіе къ искусству въ смутномъ состояніи души находившейся между сномъ и бдѣніемъ.

Но, любезный мой англійскій читатель, поставьте себя на мѣсто Грагама, и предположите что вы начинаете чувствовать любовь къ дѣвушкѣ на которой по многимъ уважительнымъ причинамъ вамъ не слѣдуетъ жениться; предположите что въ то самое время какъ вы почувствовали злобное сознаніе ревности къ человѣку кого признавать соперникомъ значило бы унижать себя, эта дѣвушка говоритъ вамъ что лучшій другъ ея женщина прославившаяся своею враждебностью къ учрежденію брака!

ГЛАВА IV.

Въ тотъ же день какъ Грагамъ обѣдалъ у Савареновъ, г. Лувье собралъ за своимъ столомъ é lite молодыхъ Парижанъ составлявшихъ олигархію моды, и въ это общество пригласилъ своего новаго друга маркиза де-Ротбріана. Большая часть гостей принадлежали къ партіи легитимистовъ, noblesse de faubourg, не принадлежавшіе къ ней не принадлежали ни къ какой политической партіи, равнодушные къ дѣламъ смертныхъ какъ боги Эпикура. Первое мѣсто среди этой jeunesse dor é e принадлежало родственникамъ Алена, Раулю и Энгеррану де-Вандемарамъ. Лувье представалъ его имъ съ отеческою bonhomie, какъ будто бы онъ былъ глава фамиліи.

-- Мнѣ не нужно просить васъ, молодые люди, чтобы вы были друзьями. Вандемары съ Рошбріанами не дѣлаются друзьями, они родятся друзьями. Сказавъ это, онъ обратился къ другимъ гостямъ.

Черезъ минуту Аленъ почувствовалъ что сдержанность его пропала подъ вліяніемъ сердечной теплоты съ какою приняли его родственники.

Эти молодые люди имѣли замѣчательное фамильное сходство, но черты лица ихъ, цвѣтъ волосъ и выраженіе, все, за исключеніемъ этого страннаго фамильнаго сходства, было противоположно.

Рауль былъ высокаго роста, наклоненъ къ худощавости, но достаточная ширина плечъ указывала на значительную тѣлесную крѣпость. Волосы его были коротко острижены, борода длинная, шелковистая и черная; черные глаза отѣненные длинными загнутыми рѣсницами; цвѣтъ лица блѣдный, но чистый и здоровый. Въ покоѣ, лицо его выражало нѣсколько меланхолическое равнодушіе; когда же онъ говорилъ, оно дѣлалось необыкновенно пріятнымъ сіяя улыбкой чрезвычайной привѣтливости, которую не можетъ замѣнить никакая искусственная вѣжливость; она должна исходить изъ тѣхъ природныхъ высокихъ качествъ что имѣютъ своимъ источникомъ сердечную доброту.

Энгерранъ былъ бѣлокуръ, съ вьющимися кудрями золотисто-каштановаго цвѣта. Онъ не носилъ бороды, только небольшіе усы цвѣтомъ нѣсколько темнѣе волосъ. Цвѣтъ лица его можно было бы назвать женственнымъ, такъ онъ былъ свѣжъ и нѣженъ, но въ выраженіи его лица, въ смѣлыхъ очертаніяхъ рта, въ открытомъ широкомъ лбѣ было столько смѣлости и энергіи что никто не рѣшился бы назвать его женственнымъ. Онъ былъ нѣсколько ниже средняго роста, но прекрасно сложенъ, хорошо держался и какъ-то не казался малъ даже рядомъ съ людьми высокаго роста. Казалось онъ созданъ быть любимцемъ матери и баловнемъ женщинъ, въ то же время при обращеніи съ мущинами въ его взглядѣ и манерѣ было видно болѣе силы воли нежели у его болѣе серіознаго и степеннаго брата.

Оба, по сознанію ихъ сверстниковъ, одѣвались безукоризненно, но у Рауля не видно было чтобъ онъ обращалъ вниманіе на свою одежду; въ костюмѣ его была строгая простота. На гладкой груди его сорочки не сіяло ни одной запонки; на пальцахъ не блестѣло ни одного кольца. Костюмъ Энгеррана, напротивъ, не лишенъ былъ претензій; вышивка на его сорочкѣ казалось была сдѣлана царицею фей. Его перстни съ бирюзой и опалами, его запонки на груди и на рукавахъ съ жемчугомъ и брилліантами должны были стоить вдвое больше годоваго дохода Рошбріана, но вѣроятно не стоили ему ничего. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ счастливыхъ Лотаріевъ которымъ Калисты постоянно дѣлаютъ подарки. Все вокругъ него такъ сіяло что казалось окружающая атмосфера дѣлалась веселѣе отъ его присутствія.

Но въ одномъ отношеніи братья были вполнѣ сходны другъ съ другомъ, въ той превосходной мягкости обращенія которая всегда отличала родовитое французское дворянство; мягкость это не оставляла ихъ даже тогда когда они неохотно приходили въ сношенія съ roturiers или республиканцами; но она превращалась въ é galit é и fraternit é въ сношеніяхъ съ людьми своей касты или родственниками.

-- Мы должны употребить всѣ усилія чтобы сдѣлать Парижъ пріятнымъ для васъ, сказалъ Рауль все еще удерживая руку Алена въ своемъ пожатіи.

-- Vilain cou sine, сказалъ веселый Энгеранъ,-- можно ли было пробыть въ Парижѣ двадцать четыре часа и не извѣстить насъ.

-- Развѣ вашъ батюшка не говорилъ вамъ что я былъ у него?

-- Отецъ, отвѣчалъ Рауль,-- не былъ такъ жестокъ чтобы скрыть этотъ фактъ, но онъ сказалъ что вы пріѣхали сюда по дѣламъ дня на два, не приняли его приглашенія и не сообщили своего адреса. Pauvre p è re, мы много сердились на него что онъ допустилъ васъ такимъ образомъ скрыться. Матушка и до сихъ поръ не простила ему; мы должны завтра представить ей васъ. Отвѣчаю что она вамъ понравится почти также какъ вы понравитесь ей.

Прежде чѣмъ Аленъ могъ отвѣтить доложили что обѣдъ поданъ. Мѣсто Алена за столомъ было между его кузенами. Какъ пріятенъ былъ ихъ разговоръ! Въ первый разъ еще Аленъ бесѣдовалъ такимъ образомъ дружески съ соотечественниками своего круга и своихъ лѣтъ. Онъ полюбилъ ихъ всѣмъ сердцемъ. Общій разговоръ другихъ гостей странно поражалъ его слухъ; онъ касался по большей части лошадей и скачекъ, оперы и балета; оживлялся сатирическими анекдотами о лицахъ чьи имена не были извѣстны провинціалу. Не было сказано ни слова которое показывало бы хотя малѣйшій интересъ въ политикѣ или отдаленнѣйшее знакомство съ литературой. Казалось изъ міра этихъ благовоспитанныхъ гостей было исключено все что заботитъ великія массы человѣчества; но разговоръ былъ какой можно встрѣтить лишь въ очень вѣжливомъ обществѣ; въ немъ не было много остроумія, но преобладала веселость, и веселость эта не была порывиста, смѣхъ не былъ громокъ; разказывавшіяся сплетни могли содержать самый рѣшительный цинизмъ, но выраженный самымъ утонченнымъ языкомъ. Парижскій Жокей-Клубъ имѣетъ свой ароматъ.

Рауль не вмѣшивался въ общій разговоръ; онъ вполнѣ посвятилъ свое вниманіе кузену, объяснялъ ему въ чемъ состояла соль разказанныхъ анекдотовъ, или сообщалъ въ изящныхъ выражешихъ характеристику говорящихъ.

Энгерранъ былъ болѣе живаго темперамента чѣмъ его братъ, и охотно принималъ участіе въ пересыпаніи легкихъ сидетень и веселыхъ остротъ.

Лувье сидѣлъ между однимъ герцогомъ и русскимъ княземъ, говорилъ мало, развѣ только рекомендуя какое-нибудь вино или entr é e, и не сводилъ глазъ съ Вандемаровъ и Алена.

Тотчасъ послѣ кофе гости стали расходиться. Рауль однакоже успѣлъ представать своего кузена тѣмъ изъ числа гостей которые отличались наслѣдственною знатностью или общественнымъ положеніемъ. Имя Рошбріана пользовалось для нихъ такою историческою славою что обезпечивало уваженіе тому кто носилъ его; они принимали его такъ какъ бы онъ былъ ихъ братомъ.

Французскій герцогъ нашелъ что они въ родствѣ вслѣдствіе брачнаго союза заключеннаго въ четырнадцатомъ вѣкѣ; русскій князь знавалъ покойнаго маркиза, и "надѣялся что сынъ позволитъ знакомству съ его отцомъ превратиться теперь въ дружбу".

Когда эти церемоніи кончились, Рауль взялъ Алена за руку и сказалъ:

-- Я не отпущу васъ такъ скоро послѣ того какъ мы нашли васъ. Вы отправитесь со мной въ одинъ домъ гдѣ я провожу по крайней мѣрѣ часъ или два каждый вечеръ. Не думайте что я приглашаю васъ въ богему, страну которую, я долженъ сказать съ сожалѣніемъ, Энгерранъ посѣщаетъ по временамъ, но которая мнѣ также мало извѣстна какъ лунныя горы. Домъ о которомъ я говорю какъ нельзя болѣе comme il faut. Это домъ графини ди Римини, очаровательной Италіянки по мужу, но по рожденію и характеру on ne peut plus Fran è aise. Матушка обожаетъ ее.

Обѣдъ у Лувье уже произвелъ большую перемѣну въ расположеніи духа Алена де-Рошбріана. Ему казалось будто какимъ-то волшебствомъ чувство молодости, аристократическаго происхожденія и положенія въ свѣтѣ, такъ внезапно стѣсненное и подавленное, ожило въ немъ. Онъ почелъ бы себя деревенщиной еслибъ отказался отъ такого искренняго предложенія.

Но дойдя до кареты, которую братья держали сообща, и видя что въ ней могутъ помѣститься только двое, онъ отступилъ.

-- Садитесь, mon cher, сказалъ Рауль догадываясь о причинѣ его колебанія,-- Энгерранъ отправился въ свой клубъ.

ГЛАВА V.

-- Скажите мнѣ, заговорилъ Рауль когда они были въ экипажѣ,-- какимъ образомъ познакомились вы съ г. Лувье?

-- У него въ залогѣ большая часть моего имѣнія.

-- Гм! Теперь это понятно. Но вы могли бы попасть въ худшія руки; Лувье извѣстенъ своею уступчивостью.

-- Передалъ ли вамъ вашъ батюшка о моихъ обстоятельствахъ и о томъ что привело меня въ Парижъ?

-- Если вы такъ прямо предлагаете этотъ вопросъ, любезнѣйшій кузенъ, я долженъ сказать что онъ говорилъ намъ объ этомъ.

-- Онъ сказалъ вамъ какъ я бѣденъ и какая тяжелая борьба предстоитъ мнѣ всю жизнь чтобъ удержать за собой Рошбріанъ какъ наше родовое помѣстье.

-- Онъ сказалъ намъ все что могло еще больше увеличить наше уваженіе къ маркизу де-Рошбріану и еще болѣе усилить желаніе узнать нашего кузена и главу нашей фамиліи, отвѣчалъ Рауль съ благородствомъ въ тонѣ и манерѣ.

Аленъ въ порывѣ благодарности шкалъ руку своего родственника.

-- Но, сказалъ онъ запинаясь,-- вашъ батюшка согласенъ что мои обстоятельства не позволяютъ мнѣ....

-- Bah! прервалъ Рауль съ пріятнымъ смѣхомъ;-- отецъ несомнѣнно очень умный человѣкъ, но онъ знаетъ только общество своего времени, и понятія не имѣетъ о современномъ обществѣ. Мы съ Энгерраномъ завтра зайдемъ къ вамъ чтобы вмѣстѣ отправиться къ матушкѣ; и предъ тѣмъ потолкуемъ о дѣлахъ вообще. Энгерранъ оракулъ по этой части. Но вотъ мы пріѣхали къ графинѣ.

ГЛАВА VI.

Графиня ди Римини приняла своихъ гостей въ будуарѣ убранномъ повидимому просто, но простота эта стоила большихъ денегъ. Драпировки были ситцевыя, стѣны обиты тою же матеріей, яркихъ цвѣтовъ, въ которыхъ преобладалъ розовый и бѣлый; но украшенія на каминѣ, китайскій фарфоръ въ шкафахъ и на полкахъ, мелкія бездѣлушки на столахъ были драгоцѣнными и рѣдкими произведеніями искусства.

Сама графиня была женщина съ небольшимъ за тридцать лѣтъ, она не поражала красотою, но была чрезвычайно мила. "Для женщинъ, сказалъ одинъ знаменитый французскій писатель, есть только одинъ способъ быть красивою, и сто тысячъ способовъ быть миловидною." Не было возможности исчислить всѣхъ способовъ какими Аделина ди Римини заслуживала названіе милой.

Впрочемъ было бы несправедливостью, говоря о графинѣ, ограничиться словомъ "миловидность". При внимательномъ наблюденіи въ лицѣ ея можно было открыть выраженіе которое могло быть названо почти божественнымъ; такъ безощибочно говорило оно о пріятности нрава и душевномъ мирѣ. Одинъ англійскій поэтъ описывая ее привелъ однажды старый стихъ:

Ея лицо какъ Млечный Путь на небѣ

Гдѣ собраны прекрасныя свѣтила безъ именъ.

Она была не одна; въ креслѣ у камина сидѣла пожилая дама занимаясь вязаньемъ; въ противоположномъ углу сидѣлъ мущина также пожилой, по одеждѣ духовное лицо, съ большою ангорскою кошкой на колѣняхъ.

-- Позвольте представить вамъ, сказалъ Рауль,-- моего вновь открытаго кузена, семнадцатаго маркиза де-Рошбріана, котораго я съ гордостію признаю главою нашей фамиліи по мужской линіи, представителемъ ея старшей вѣтви; будьте добры къ нему ради меня; со временемъ вы будете добры къ нему ради его самого.

Графиня очень милостиво отвѣчала на это представленіе и предложила Алену помѣститься на диванѣ съ котораго встала.

Старушка подняла глаза съ своего вязанья; патеръ спустилъ кошку съ колѣнъ. Старушка сказала:

-- Я могу сказать господину маркизу что знала его матушку настолько коротко что она пригласила меня на его крестины; иначе я не могла бы претендовать на знакомство съ кавалеромъ si beau, такъ какъ я стара, немножко глуха, очень глупа, чрезвычайно бѣдна....

-- И, прервалъ Рауль,-- дама извѣстная всему Парижу, которую обожаютъ за ея доброту и совѣтуются съ ея savoir vivre всѣ молодые кавалеры которыхъ она удостоиваетъ принимать. Аленъ, позвольте представить васъ гжѣ де-Мори, вдовѣ знаменитаго писателя и академика и дочери храбраго Генриха де-Жерваля, который бился за правую сторону въ Вандеѣ. Позвольте также представить васъ аббату Вертпре, который провелъ свою жизнь въ тщетныхъ усиліяхъ сдѣлать другихъ такими же достойными какъ онъ самъ.

-- Низкій льстецъ! оказалъ аббатъ ущипнувъ одною рукой Рауля за ухо въ то время какъ другую протянулъ Алену.-- Не позволяйте вашему кузену отпугивать васъ отъ знакомства со мною, господинъ маркизъ; когда онъ былъ моимъ ученикомъ онъ такъ убѣдилъ меня въ неисправимости испорченной человѣческой природы что теперь я обратился преимущественно къ улучшенію нравственности дикихъ животныхъ. Спросите графиню не достигъ ли я beau succ è s съ ея ангорскою кошкой. Три мѣсяца тому назадъ это животное имѣло два худшіе порока людей. Она была дика и вмѣстѣ низка; кусалась и воровала. Кусается ли она когда-нибудь теперь? Нѣтъ. Воруетъ когда-нибудь? Нѣтъ. А почему? Я разбудилъ въ этой кошкѣ дремавшую совѣсть, и съ тѣхъ поръ совѣсть управляетъ ея поступками: постигнувъ различіе между добромъ и зломъ, кошка держится его ненарушимо, какъ закона природы. Но если, послѣ безмѣрныхъ трудовъ, удастся разбудить совѣсть въ грѣшномъ человѣкѣ, это не имѣетъ прочнаго вліянія на его поведеніе, онъ все-таки продолжаетъ грѣшить. Люди въ Парижѣ, господинъ маркизъ, дѣлятся на два класса, одни кусаются, другіе воруютъ; убѣгайте обоихъ и привяжитесь лучше къ кошкамъ.

Аббатъ произнесъ эту рѣчь съ важностью въ лицѣ и въ голосѣ, такъ что было трудно рѣшить говорилъ ли онъ для забавы или серіозно, была ли это простая шутка или же скрытый сарказмъ.

Но въ лицѣ и въ глазахъ патера было выраженіе спокойной благожелательности, что побудило Алена склониться къ мысли что онъ говорилъ лишь какъ пріятный юмористъ; и маркизъ отвѣчалъ весело:

-- Господинъ аббатъ, допуская превосходство добродѣтели въ кошкахъ когда ихъ учитъ такой разумный учитель, нельзя не сознаться что дѣловыя сношенія людей производятъ не кошки; а коль скоро люди должны вести дѣла между собой, то позвольте узнать, изъ предосторожности, къ какому разряду долженъ я причислить васъ. Вы кусаетесь или крадете?

Эта острота, доказывавшая что маркизъ уже стряхнулъ съ себя свою провинціальную сдержанность, имѣла большой успѣхъ.

Рауль и графиня весело разсмѣялись; гжа де-Мори захлопала въ ладоши и закричала:

-- Bien!

Аббатъ возразилъ съ неизмѣнною важностью:

-- Къ обоимъ. Я священникъ; мой долгъ кусать злыхъ и обкрадывать добрыхъ, какъ вы убѣдитесь, господинъ маркизъ, если взглянете на эту бумагу.

При этомъ онъ протянулъ Алену подписку въ пользу несчастной семьи лишившейся крова послѣ пожара, и изъ сравнительнаго достатка пришедшей въ совершенную крайность. На листѣ было уже около двухъ десятковъ подписей; послѣднія были имена графини, пятьдесятъ франковъ, и гжи де-Мори, пять.

-- Позвольте мнѣ, маркизъ, сказалъ аббатъ,-- обокрасть васъ. Да благословитъ васъ Богъ вдвойнѣ, сынъ мой (взявъ наполеондоръ поданный ему Аленомъ), вопервыхъ за вашу благотворительность, вовторыхъ за примѣръ который вы подаете сердцу вашего кузена. Рауль де-Вандемаръ, встаньте и послѣдуйте ему. Bah! Какъ! только десять франковъ.

Рауль сдѣлалъ аббату знакъ не примѣтный для остальныхъ и сказалъ:

-- Я превзошелъ бы ваши надежды на мою карьеру, еслибы продолжалъ быть въ половину также достойнымъ какъ мой кузенъ.

Аленъ во глубинѣ души почувствовалъ тонкій тактъ побудившій его богатаго родственника дать меньше его, а аббатъ сказалъ:

-- Скупецъ, ты прощенъ. Смиреніе болѣе трудная добродѣтель чѣмъ благотворительность, а въ васъ примѣръ ея такъ рѣдокъ что заслуживаетъ поощренія.

Поданъ былъ чай, какъ въ Парижѣ называютъ, по-англійски; графиня распоряжалась; гости собрались вокругъ стола, и вечеръ прошелъ въ невинной веселости домашняго круга. Разговоръ, не отличавшійся особеннымъ умомъ, былъ по крайней мѣрѣ не модный, не было толковъ о книгахъ, не было также и сплетень; но такъ или иначе онъ былъ веселъ и оживленъ какъ разговоръ счастливой семьи въ сельскомъ домѣ. Аленъ получилъ высшее мнѣніе о Раулѣ, который, несмотря на то что былъ Парижанинъ, могъ находить удовольствіе въ проведенномъ такъ невинно вечерѣ.

При прощаньи графиня пригласила Алена приходить всегда когда у него не будетъ болѣе пріятнаго приглашенія.

-- Исключаются только вечера когда есть опера, сказала она.-- Мужъ мой уѣхалъ по дѣламъ въ Миланъ, а безъ него я не выѣзжаю въ общество: но противъ оперы устоять не могу.

Рауль проводилъ Алена до его квартиры.

-- Au revoir, завтра въ часъ ждите Энгеррана и меня.

ГЛАВА VII.

Рауль и Энгерранъ явились къ Алену въ назначенный часъ.

-- Прежде всего, сказалъ Рауль,-- я долженъ передать вамъ сожалѣніе матушки что она не можетъ принять васъ сегодня. Она съ графиней принадлежатъ къ дамскому обществу посѣщенія бѣдныхъ и сегодня ихъ день; но завтра вы обѣдаете у насъ en famille. Теперь о дѣлахъ. Позвольте мнѣ закурить сигару пока вы изложите положеніе дѣла Энгеррану: я увѣренъ что одобрю все что онъ посовѣтуетъ.

Аленъ, вкратцѣ какъ только могъ, разказалъ о положеніи своихъ дѣлъ, о своихъ закладныхъ, о надежаахъ съ которыми его повѣренный побудилъ его обратиться къ дружественному расположенію г. Лувье. Когда онъ кончилъ, Энгерранъ подумалъ нѣсколько минутъ. Наконецъ онъ сказалъ:

-- Довѣрите ли вы мнѣ обратиться къ Лувье по вашему дѣлу? Я только разузнаю расположенъ ли онъ перевести на себя другія закладныя, и если такъ, то на какихъ условіяхъ. Наше родство извинитъ мое вмѣшательство; и по правдѣ сказать, мнѣ приходилось имѣть много фамиліарныхъ разговоровъ съ этимъ человѣкомъ. Я тоже спекулирую и часто пользовался совѣтами Лувье. Вы можетъ-быть спросите съ какою цѣлью онъ оказываетъ мнѣ услуги; онъ не можетъ получить отъ этого никакой пользы. На это я отвѣчу, разгадка его услугъ въ его характерѣ. Будучи очень смѣлымъ спекуляторомъ онъ въ то же время удивительно остороженъ какъ политикъ. Наша belle France похожа на балаганнаго фигляра; никогда нельзя сказать съ увѣренностью, встанетъ ли она на голову или на ноги. Лувье очень благоразумно желаетъ чувствовать себя безопаснымъ какая бы партія ни взяла верхъ. Онъ не вѣритъ въ продолжительность имперіи; а такъ какъ имперія ни въ какомъ случаѣ не конфискуетъ его милліоновъ, то онъ не даетъ себѣ труда ухаживать за имперіалистами. Но вслѣдствіе того же принципа который побуждаетъ нѣкоторыхъ дикарей поклоняться дьяволу, не заботясь о bon Dieu, потому что дьяволъ золъ, а bon Dieu слишкомъ милостивъ чтобы вредить имъ, Лувье, презирая и ненавидя въ душѣ республику, старается пріобрѣсти друзей между республиканцами всѣхъ родовъ и показываетъ видъ что раздѣляетъ ихъ надежды. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сильно заискиваетъ въ орлеанистахъ. Наконецъ, хотя онъ думаетъ что легитимисты не могутъ имѣть надежды на успѣхъ, онъ желаетъ поддерживать добрыя сношенія съ дворянами принадлежащими къ этой партіи, потому что они имѣютъ довольно значительное вліяніе на кругъ людей хорошаго тона. Мы съ Раулемъ пользуемся не малымъ авторитетомъ въ салонахъ и клубахъ, и наше доброе слово имѣетъ цѣну. Кромѣ того, Лувье самъ въ молодости слылъ за данди; низложенный законодатель дандизма, нашъ злополучный родственникъ Викторъ де-Молеонъ, сообщалъ часть собственнаго блеска сыну ростовщика. Когда же свѣтило Виктора угасло, и Лувье пересталъ блестѣть. Данди исключили его изъ своей среды. Теперь онъ торжествуетъ въ душѣ что данди собираются на его вечера. Bref, милліонеръ очень вѣжливъ со мною, тѣмъ болѣе что я близокъ съ двумя или тремя извѣстными журналистами, а Лувье заботится о томъ чтобъ имѣть заручку въ печати. Надѣюсь что я объяснилъ вамъ причины почему я могу лучше вести переговоры нежели вашъ повѣренный; съ вашего позволенія я-бы отправился къ Лувье теперь же.

-- Пусть онъ отправится, сказалъ Рауль.-- Энгерранъ имѣетъ успѣхъ во всемъ за что берется, въ особенности,-- прибавилъ онъ съ улыбкой отчасти горькою, отчасти нѣжною,-- когда дѣло идетъ о наполненіи кошелька.

-- Съ величайшею благодарностью предоставлю такому посланнику всевозможныя полномочія для переговоровъ, сказалъ Аленъ.-- Я стѣсняюсь только назначеніемъ его на постъ который настолько ниже его генія,-- и "происхожденія", готовъ былъ онъ добавить, но благоразумно промолчалъ.

Энгерранъ сказалъ пожимая плечами:

-- Вы не можете сдѣлать мнѣ большаго одолженія какъ пустивъ въ ходъ мои способности. Я изнываю отъ скуки когда у меня нѣтъ дѣла, сказалъ онъ и вышелъ.

-- Мнѣ часто становится очень грустно, сказалъ Рауль отрахая кончикъ своей сигары,-- когда подумаю что такой умный и энергическій человѣкъ какъ Энгерранъ лишенъ возможности служитъ своей странѣ. Изъ него бы вышелъ замѣчательный дипломатъ.

-- Увы, возразилъ Аленъ со вздохомъ,-- я начинаю сомнѣваться правы ли легитимисты въ своей безполезной вѣрности государю который дѣлаетъ насъ нравственными изгнанниками въ родной странѣ.

-- У меня нѣтъ сомнѣній въ этомъ отношеніи, сказалъ Рауль.-- Честь не даетъ намъ въ настоящее время никакого другаго выбора. Мы такъ много выиграли бы лично для себя надѣвъ государственную ливрею и получая жалованье отъ государства что никто не сталъ бы уважать насъ какъ патріотовъ; насъ презирали бы какъ отступниковъ. Пока живъ Генрихъ V и пока онъ не отказался отъ своихъ правъ, мы не можемъ быть дѣятельными гражданами, мы должны быть только печальными зрителями. Но не все ли равно? Мы, дворяне старыхъ фамилій, начинаемъ быстро исчезать. Какая бы форма правленія ни уcтановилась во Франціи, судьба наша будетъ одна и та же. Французскій народъ, стремясь къ невозможному равенству, никогда не потерпитъ сословія gentilshommes. Онъ не можетъ воспрепятствовать, не уничтоживъ совершенно торговлю и капиталы, быстрому появленію выскочекъ составляющихъ номинальную аристократію, болѣе противную равенству нежели наслѣдственное дворянство. Но онъ лишаетъ этихъ лицъ замѣняющихъ природныхъ патриціевъ возможности получить прочную осѣдлость въ странѣ, такъ какъ помѣстья которыя они покупаютъ должны дѣлиться послѣ ихъ смерти. Бѣдный Аленъ, вы сдѣлали честолюбіемъ своей жизни сохраненіе для потомства земель и дома вашихъ предковъ. Но возможно ли это, предположивъ даже что вы ихъ выкупите изъ залога? Вы женитесь, у васъ будутъ дѣти, и Рошбріанъ придется продать чтобы каждый получилъ свою часть. Легко понять какъ такое положеніе вещей, дѣлая васъ неспособными исполнять назначеніе дворянства въ публичной жизни, должно вліять и на нашу частную жизнь. Осужденные на жизнь полную веселостей и суетности мы не можемъ не заразиться расточительною роскошью составляющею порокъ нашего времени. Съ великими именами и малыми средствами чтобы поддерживать ихъ мы скоро попадаемъ въ затрудненія а долги. Затѣмъ нужда въ деньгахъ побѣждаетъ гордость. Мы не въ состояніи сдѣлаться крупными негоціантами, но можемъ быть мелкими игроками на Биржѣ, или благодаря Cr é dit Mobil ier подражать министру держа подъ чужимъ именемъ лавку. Можетъ-быть вы слышали что мы съ Энгерраномъ держимъ лавку. Пожалуста покупайте тамъ ваши перчатки. Странная судьба для людей чьи предки бились въ первомъ Крестовомъ походѣ, mais que voulez vous?

-- Я слышалъ о лавкѣ, сказалъ Аленъ,-- но узнавъ васъ пересталъ вѣрить этимъ разказамъ.

-- Это совершенно вѣрно. Сказать ли вамъ какъ мы пришли къ этому средству добывать себѣ карманныя деньги? Отецъ даетъ намъ квартиру въ своемъ отелѣ, столъ, которымъ мы не часто пользуемся, и содержаніе на которое мы не могли бы жить какъ молодые люди нашего круга живутъ въ Парижѣ. Энгерранъ тратилъ свои карманныя деньги по своему, я по своему, но результатъ одинъ и тотъ же -- карманы наши были пусты. Мы вошли въ долги. Два года тому назадъ отецъ, стѣснивъ себя, заплатилъ ихъ и сказалъ: "Впередъ платите долги свои сами или женитесь, а я найду вамъ невѣстъ". Угроза эта устрашила насъ обоихъ. Мѣсяцъ спустя Энгеррану посчастливилось на биржѣ, и онъ предложилъ открыть на пріобрѣтенныя деньги лавку. Я противился сколько могъ, но Энгерранъ восторжествовалъ, какъ это всегда бываетъ. Онъ нашелъ прекраснаго помощника, женщину которая нянчила насъ въ дѣтствѣ и потомъ вышла замужъ за работника-парфюмера который понимаетъ дѣла. Предпріятіе оказалось успѣшнымъ, у насъ нѣтъ долговъ и мы сохранили свободу.

Послѣ этой исповѣди Рауль ушелъ, и Аленъ погрузился въ грустныя мечты, изъ которыхъ былъ выведенъ сильнымъ звонкомъ у дверей. Онъ отперъ дверь, и увидалъ г. Лувье. Толстый финансистъ сильно запыхался поднимаясь такъ высоко. Онъ проговорилъ едва переводя духъ:

-- Bonjour, простите если потревожилъ васъ.

Потомъ войдя и сѣвъ на стулъ, нѣсколько минутъ не могъ начать говорить. Онъ обвелъ пристально глазами небольшую скромно убранную комнату, потомъ остановилъ свой взглядъ на хозяинѣ ея.

-- Peste, любезнѣйшій маркизъ! сказалъ онъ наконецъ,-- надѣюсь что въ слѣдующее посѣщеніе мнѣ не придется дѣлать такого отважнаго подъема. Можно подумать что вы пріучаете себя взбираться на Гималаи.

Высокомѣрнаго дворянина покоробила эта шутка и врожденная гордость сказалась въ его отвѣтѣ.

-- Я привыкъ жить на высотахъ, г. Лувье; замокъ Рошбріазъ не стоитъ на одномъ уровнѣ съ городомъ.

Глаза милліонера вспыхнули злобнымъ блескомъ, но въ отвѣтѣ его не было слышно неудовольствія.

-- Bien dit, mon cher. Какъ вы напомнили мнѣ вашего отца! Теперь позвольте мнѣ поговорить о дѣлахъ. Я видѣлся съ вашимъ кузеномъ Энгерраномъ де-Вандемаромъ. Homme de moyens хоть и joli gar è on. Онъ предложилъ что вы побываете у меня. Я сказалъ Энгеррану: нѣтъ, я еще долженъ визитъ вамъ. Чтобы скорѣе покончить съ дѣломъ, г. Гандренъ далъ мнѣ просмотрѣть ваши бумаги. Я и прежде расположенъ былъ услужить вамъ, и еще больше расположенъ служить вамъ теперь. Я могу расплатиться со всѣми у кого есть закладныя на ваши имѣнія и сдѣлаться единственнымъ владѣльцемъ закладной на условіяхъ которыя набросаны на этой бумагѣ и которыя, надѣюсь, удовлетворятъ васъ.

Онъ подалъ Алену бумагу, досталъ коробочку, вынулъ изъ нея леденецъ и положилъ въ ротъ; сложивъ руки онъ отклонился на спинку стула съ полузакрытыми глазами какъ бы утомленный и своимъ подъемомъ на высокую лѣстницу, и своимъ великодушіемъ.

Дѣйствительно, условія были щедры сверхъ ожиданія. За вычетомъ процентовъ по закладной маркизу оставался ежегодный доходъ въ 1.000 фунтовъ вмѣсто 400. Лувье предлагалъ взять на себя издержки по переводу закладныхъ и уплатить маркизу 25.000 франковъ при заключеніи условія единовременно. Усадьба не освобождалась отъ закладной какъ того желалъ Гебертъ. Во всѣхъ же другихъ отношеніяхъ это было чрезвычайно выгодно, и Аленъ не могъ не чувствовать благодарности и восхищенія при этомъ предложеніи благодаря коему его доходъ изъ ограниченнаго дѣлался сравнительно достаточнымъ.

-- Какже, маркизъ, сказалъ Лувье,-- что замокъ говоритъ городу?

-- Г. Лувье, отвѣчалъ Аленъ протягивая ему руку съ искреннимъ порывомъ,-- простите меня за нескромность моей метафоры. Бѣдность всегда чувствительна къ шуткамъ на ея счетъ. Я обязанъ вамъ тѣмъ что отнынѣ не буду имѣть подобнаго извиненія когда мои слова будутъ вамъ непріятны. Условія что вы предлагаете очень щедры, и я принимаю ихъ тотчасъ же.

-- Bon, сказалъ Лувье крѣпко сжимая поданную ему руку;-- я передамъ эту бумагу Гандрену и дамъ ему соотвѣтственныя инструкціи. Могу ли я прибавить къ этому соглашенію еще условіе которое не значится на бумагѣ. Васъ можетъ-быть удивило что я предложилъ ни за что 25.000 франковъ въ дополненіе къ контракту. Это смѣшно и не такъ обыкновенно дѣлаются дѣла, потому я долженъ объясниться. Маркизъ, простите мою свободу, но вы возбудили во мнѣ интересъ къ вашей судьбѣ. При вашемъ происхожденіи, родствѣ и наружности, вы скоро и далеко пойдете въ жизни. Но вы не можете успѣть въ этомъ въ провинціи. Вы должны начать свою карьеру въ Парижѣ. Я желаю чтобы вы провели годъ въ Парижѣ живя не расточительно какъ какой-нибудь nouveau riche, но какъ прилично вашему общественному положенію. Эти 25.000 франковъ, прибавленные къ вашему увеличенному доходу, дадутъ вамъ возможность исполнить мое желаніе. Издержите деньги въ Парижѣ, въ теченіи года они выйдутъ у васъ всѣ до копейки. Это будутъ хорошо истраченныя деньги. Примите мой совѣтъ, cher marquis. Au plaisir.

Финансистъ откланялся. Молодой маркизъ забылъ всѣ грустныя мысли внушенныя разговоромъ съ Раулемъ. Онъ поправилъ свой туалетъ и вышелъ съ видомъ человѣка для котораго на разсвѣтѣ жизни солнце, до тѣхъ поръ скрытое за тучами, теперь выглянуло и освѣтило природу своимъ свѣтомъ.

ГЛАВА VIII.

Со времени вечера проведеннаго у Савареновъ Грагамъ не видалъ больше Исавры. Онъ избѣгалъ всякаго случая видѣться съ нею. Ревность съ которою онъ смотрѣлъ на ея обращеніе съ Рамо и изумленіе смѣшанное со злобой съ какимъ онъ услыхалъ заявленіе о ея дружбѣ съ гжей де-Гранмениль укрѣпили важныя и тайныя причины заставлявшія его желать удержать свободу своей руки и сердца. Но увы! сердце уже было порабощено. Оно находилось въ самыхъ ужасныхъ изо всѣхъ цѣпей, въ цѣпяхъ первой любви сознанной съ перваго взгляда. Онъ былъ несчастливъ, и несчастіе противъ воли ослабляло его рѣшенія. Онъ началъ прибирать извиненія для влюбленныхъ. Во всякомъ случаѣ, какой поводъ имѣлъ онъ чувствовать ревность къ молодому поэту, которая такъ оскорбила его? И если по своей молодости и неопытности Исавра приблизила къ себѣ знаменитаго писателя чей геній могъ увлечь ее и о чьихъ мнѣніяхъ она едва ли знала что-нибудь, было ли это преступленіе за которое слѣдовало навѣки лишить ее того уваженія какого заслуживаетъ всякая любовь? Онъ рѣшительно не находилъ удовлетворительнаго отвѣта на такіе вопросы. И тѣ важныя причины, извѣстныя лишь ему одному, которыхъ онъ никогда не могъ повѣрить другому, причины почему рука его должна была оставаться свободною, не были достаточно сильны чтобы не допускать никакой сдѣлки. Онѣ могли требовать жертвы и не малой жертвы для человѣка съ такимъ какъ у Грагама образомъ мыслей и честолюбіемъ. Но что такое любовь если она можетъ считать какую-нибудь жертву, кромѣ долга и чести, слишкомъ великою? По мѣрѣ того какъ смягчались его чувства къ Исаврѣ, онъ ощущалъ, можетъ-быть какъ слѣдствіе этого смягченія, тревожное нетерпѣніе пополнить дѣло для котораго прибылъ въ Парижъ, и главнымъ шагомъ къ тому было открытіе неоткрываемой Луизы Дюваль.

Онъ не разъ писалъ къ г. Ренару, со времени свиданія съ этимъ агентомъ о коемъ упоминалось выше, спрашивая не имѣлъ ли онъ успѣха въ порученныхъ ему розыскахъ, и получалъ краткіе неудовлетворительные отвѣты, въ которыхъ говорилось о терпѣніи и не отнималось надежды.

Въ дѣйствительности же г. Ренаръ не прилагалъ дальнѣйшихъ стараній къ этому дѣлу. Онъ считалъ рѣшительною потерей времени трудиться надъ розыскомъ гдѣ слѣды были такъ слабы и неопредѣленны. Открытіе могло быть сдѣлано только благодаря одной изъ тѣхъ случайностей которая является безъ труда и заботъ съ нашей стороны. Въ дальнѣйшемъ ходѣ возложеннаго на него порученія онъ надѣялся лишь на такую случайность. Но въ послѣдніе два дня Грагамъ сдѣлался еще нетерпѣливѣе и настоятельно требовалъ чтобы его медлительный повѣренный побывалъ у него.

Во время этого посѣщенія, въ виду настоятельныхъ требованій, естественно желая удержатъ такого необыкновенно щедраго кліента и въ то же время будучи честнымъ членомъ своей профессіи, и находя недобросовѣстнымъ получать значительное вознагражденіе ничего не дѣлая, г. Ренаръ сказалъ откровенно:

-- Милостивый государь, дѣло это превышаетъ мои силы; самый искусный агентъ нашей полиціи здѣсь ничего не сдѣлаетъ. Пока вы не скажете мнѣ чего-нибудь больше чѣмъ до сихъ поръ, у меня нѣтъ никакой руководящей нити. Потому я отказываюсь отъ дѣла которымъ вы почтили меня, но готовъ снова взяться за него когда вы доставите мнѣ свѣдѣнія при которыхъ я могу быть полезнымъ.

-- Какого рода свѣдѣнія?

-- По крайней мѣрѣ имена какихъ-нибудь родственниковъ этой дамы которые могли бы быть теперь въ живыхъ.

-- Но мнѣ кажется еслибъ я имѣлъ такія свѣдѣнія мнѣ не зачѣмъ было бы прибѣгать къ помощи полиціи. Родственники сказали бы мнѣ что сдѣлалось съ Луизой Дюваль точно также какъ сказали бы полицейскому агенту.

-- Совершенно вѣрно. Я буду только напрасно обирать васъ если тотчасъ же не откажусь отъ этого дѣла. Нѣтъ, милостивый государь, простите, я не приму больше платы; я получилъ уже слишкомъ много. Вашъ покорнѣйшій слуга.

Оставшись одинъ Грагамъ впалъ въ отвлеченную мечтательность. Онъ сознавалъ лишь всѣ трудности дѣла которое привело его въ Парижъ съ нѣсколько преувеличенною надеждой на ловкость парижской полиціи, которая оправдывалась только когда дѣло шло объ убійцѣ или политическомъ поджигателѣ. Но имя Луизы Дюваль почти также обыкновенно во Франціи какъ имя Мери Смитъ въ Англіи; и англійскій читатель можетъ судить каковы были бы, по всей вѣроятности, результаты розысковъ Мери Смитъ о которой вы не могли бы дать другихъ свѣдѣній кромѣ того что она дочь учителя рисованія умершаго двадцать лѣтъ тому назадъ, что около пятнадцати лѣтъ о ней никто ничего не слыхалъ, что вы не можете сказать не приняла ли она, вслѣдствіе замужества или другихъ причинъ, новое имя, и вы имѣете причины избѣгать публикацій. При слѣдствіи обставленномъ такимъ образомъ очень вѣроятно что вы услышите о множествѣ Мери Смитъ въ преслѣдованіи за коими притупится и зрѣніе и чутье вашего повѣреннаго для открытія той именно Мери Смитъ которую ему поручено отыскать.

Среди этихъ безнадежныхъ размышленій Грагама слуга доловилъ о г. Фредерикѣ Лемерсье.

-- Cher Грамъ-Ванъ. Тысяча извиненій что безпокою васъ въ такой поздній вечерній часъ; но помните о чемъ вы просили меня когда только-что пріѣхали въ Парижъ въ этотъ сезонъ?

-- Разумѣется помню: если вамъ случится въ обширномъ кругѣ вашего знакомства встрѣтиться съ дамою или дѣвицей по имени Дюваль, сорока лѣтъ, на годъ старше или моложе, то я прошу васъ дать мнѣ знать. И вы находили двухъ особъ съ этимъ именемъ, и ни одна изъ нихъ не была настоящая, не та особа которую мой другъ поручилъ мнѣ отыскать, обѣ были гораздо моложе.

-- Eh bien, mon cher. Если вы отправитесь со мною на bal champ ê tre въ Елисейскія Поля сегодня вечеромъ, я могу показать вамъ третью гжу Дюваль; имя ея Луиза; и года ея подходятъ къ тому что вы говорите, хотя она всячески старается казаться моложе; до сихъ поръ еще она очень красива. Вы говорите что ваша Дюваль была красива. Я только вчера встрѣтилъ эту особу на вечеринкѣ которую давала Mlle Жюли Комартенъ, coryph é e distingu é e влюбленная въ Рамо.

-- Влюбленная въ молодаго Рамо! Очень радъ слышать это. Онъ раздѣляетъ ея страсть?

-- Я думаю что такъ. Онъ кажется очень гордится этимъ. Но à propos о гжѣ Дюваль, она долго не была въ Парижѣ, только-что возвратилась, и ищетъ побѣдъ. Она говоритъ что имѣетъ большую penchant къ Англичанамъ; она обѣщала мнѣ быть на этомъ балу. Поѣдемте.

-- Душевно благодаренъ вамъ, любезнѣйшій Лемерсье. Я къ вашимъ услугамъ.

ГЛАВА IX.

Этотъ bal champ ê tre былъ веселъ и блестящъ, какъ большая частъ парижскихъ увеселеній. Прекрасная ночь средины мая, внизу свѣтъ фонарей, вверху звѣзды; общество разумѣется смѣшанное. Очевидно что если Грагамъ избралъ изъ числа всѣхъ своихъ парижскихъ знакомыхъ Фредерика Лемерсье для содѣйствія, кромѣ офиціальныхъ розысковъ г. Ренара, къ отысканію таинственной дамы, то онъ считалъ вѣроятнымъ что ее можно было встрѣтитъ въ богемѣ, такъ знакомой Фредерику, если не какъ постояннаго члена, то какъ случайную гостью. Богема имѣла многихъ своихъ представителей на этомъ и champ ê tre, но тамъ мелькали и лица изъ такъ-называемыхъ респектабельныхъ классовъ, въ особенности Англичане и Американцы, сопровождавшіе своихъ женъ. Французы благоразумно оставили своихъ женъ дома. Изъ числа Французовъ съ положеніи въ обществѣ тутъ были графъ де-Пасси и Викторъ де-Брезе.

При входѣ въ садъ, взглядъ Грагама былъ привлеченъ и очарованъ блестящею фигурой. Она стояла подъ цвѣточными фестонами протягивавшимися съ дерева на дерево, и газовый свѣтъ свѣтилъ ей прямо въ лицо; это было лицо дѣвушки во всей свѣжести молодости. Въ этой свѣжести, обязанной искусству, оно было такъ хорошо скрыто что казалось природой. Красивыя черты напоминали Гебу, веселыя и сіяющія, однакоже нельзя было смотря на эту дѣвушку не чувствовать глубокой скорби. Она была окружена толпой молодыхъ людей, и ея звонкій смѣхъ звучалъ непріятно для слуха Грагама. Онъ сжалъ руку Фредерика, и обративъ его вниманіе на дѣвушку спросилъ кто она.

-- Кто? Развѣ вы не знаете? Это Жюли Комартенъ. Еще недавно экипажъ ея служилъ предметомъ всеобщаго восхищенія въ Булонскомъ Лѣсу; знатныя дамы удостоивали подражать ея туалету и прическѣ. Но она утратила свое великолѣпіе и дала отставку богатому обожателю доставлявшему матеріалъ для этого блеска съ тѣхъ поръ какъ влюбилась въ Густава Рамо. Она вѣрно ждетъ его сегодня вечеромъ. Вамъ слѣдуетъ познакомиться съ ней; хотите я васъ представлю?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Грагамъ съ выраженіемъ состраданія въ своемъ мужественномъ лицѣ.-- Такъ молода; кажется такою веселой. Какъ мнѣ жалъ ее!

-- Жаль! Что она привязалась къ Рамо? Правда. Въ природѣ этой дѣвушки много хорошаго, еслибы только она была воспитана какъ слѣдуетъ. Рамо посвятилъ ей прекрасную поэму которая вскружила ей голову и побѣдила ея сердце. Онъ называетъ ея "Ундиною Парижа", нимфо-подобнымъ типомъ самого Парижа.

-- Исчезающій типъ, подобно ея соименницѣ; рожденный изъ морскихъ брызгъ и скоро пропадающій въ пучинѣ, сказалъ Грагамъ.-- Пожалуста поищите гжу Дюваль; я присяду вонъ тамъ.

Грагамъ прошелъ въ отдаленную аллею, сѣлъ на уединенную скамью, а Лемерсье отправился отыскивать гжу Дюваль. Черезъ нѣсколько минутъ Французъ явился. Рядомъ съ нимъ шла дама хорошо одѣтая, и когда она проходила въ свѣтѣ фонарей Грагамъ замѣтилъ что она была несомнѣнно красива, хотя уже въ лѣтахъ. Сердце его забилось сильнѣе. Навѣрно это была Луиза Дюваль которую онъ отыскивалъ.

Онъ всталъ со скамьи и былъ какъ слѣдуетъ представленъ дамѣ; Фредерикъ оставилъ его съ нею.

-- Г. Лемерсье полагаетъ что мы съ вами были прежде знакомы.

-- Нѣтъ; я не могъ бы не узнать васъ въ такомъ случаѣ. Одинъ мой другъ имѣлъ честь знать даму съ вашимъ именемъ; и еслибы мнѣ посчастливилось встрѣтить эту даму я имѣю къ ней порученіе которое будетъ ей не непріятно. Г. Лемерсье сказалъ мнѣ что ваше nom de bapt ê me Луиза.

-- Луиза Корина, милостивый государь.

-- И мнѣ казалось что имя вашихъ родителей было Дюваль.

-- Нѣтъ; моего отца звали Бернаръ. Я вышла замужъ еще совсѣмъ ребенкомъ за г. Дюваль, виннаго торговца въ Бордо.

-- А, въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Грагамъ, разочарованный, но смотря на нее пристальнымъ испытующимъ взглядомъ, который она встрѣтила съ рѣшительною откровенностью. Очевидно, по его мнѣнію, она говорила правду.

-- Вы вѣроятно знаете по-англійски, сказалъ онъ обращаясь къ ней на этомъ языкѣ.

-- А leetle, speak un peu.

-- Только немного?

Гжа Дюваль казалось смутилась и смѣясь отвѣчала по-французски:

-- Значить вамъ сказалъ что я говорю по-англійски вашъ соотечественникъ милордъ сэръ-Бульби? Petit sc é l é rat, надѣюсь онъ хорошо поживаетъ. Онъ прислалъ съ вами порученіе ко мнѣ; онъ долженъ былъ сдѣлать это; онъ велъ себя со мной какъ чудовище.

-- Увы! Я ничего не знаю о милордѣ сэръ-Булби. Вы сами никогда не были въ Англіи?

-- Никогда,-- кокетливо глядя сбоку,-- мнѣ бы такъ хотѣлось побывать тамъ. У меня слабость къ Англичанамъ, несмотря на этого vilain petit Булби. Кто же вамъ далъ порученіе ко мнѣ? А! я догадываюсь, капитанъ Нельтонъ.

-- Нѣтъ. Сколько лѣтъ тому назадъ, если это не будетъ нескромно, были вы въ Ахенѣ?

-- Вы хотите сказать въ Баденѣ? Я была тамъ семь лѣтъ тому назадъ, когда встрѣтилась съ капитаномъ Нельтономъ, bel homme aux cheveux rouges.

-- Но вѣдь вы были въ Ахенѣ?

-- Никогда.

-- Въ такомъ случаѣ я ошибся, сударыня, и мнѣ остается только принести вамъ глубочайшія мои извиненія.

-- Но можетъ-быть вы сдѣлаете честь посѣтите меня, и изъ дальнѣйшаго разговора окажется что вы не ошиблись. Теперь мнѣ некогда, потому что я обѣщала танцовать съ однимъ Бельгійцемъ о комъ Лемерсье вѣроятно говорилъ вамъ.

-- Нѣтъ, сударыня, не говорилъ.

-- Въ такомъ случаѣ онъ вамъ скажетъ. Бельгіецъ очень ревнивъ. Но я всегда дома между тремя и четырьмя часами; вотъ моя карточка.

Грагамъ нетерпѣливо взглянувъ на карточку воскликнулъ:

-- Это вашъ почеркъ, сударыня?

-- Да.

-- Tr è s belle é criture, сказалъ Грагамъ и отступилъ съ церемоннымъ поклономъ.-- Ничего похожаго на ея почеркъ. Новое разочарованіе, пробормоталъ Грагамъ когда дама возвратилась на балъ.

Черезъ нѣсколько минутъ Грагамъ присоединился къ Лемерсье, который разговаривалъ съ де-Пасси и де-Брезе.

-- Ну, сказалъ Лемерсье завидя Грагама,-- на этотъ разъ я угадалъ!

Грагамъ покачалъ головой.

-- Какъ! развѣ это не настоящая Луиза Дюваль?

-- Конечно нѣтъ.

Графъ де-Пасси услыхавъ это имя обернулся.

-- Луиза Дюваль, сказалъ онъ;-- г. Венъ знаетъ Луизу Дюваль?!

-- Нѣтъ; но одинъ мой другъ просилъ навести справки о дамѣ съ этимъ именемъ которую онъ встрѣчалъ много лѣтъ тому назадъ въ Парижѣ.

Графъ подумалъ съ минуту и сказалъ:

-- Можетъ-быть вашему другу была извѣстна фамилія де-Молеонъ?

-- Не могу сказать. Но что же въ такомъ случаѣ?

-- Старый виконтъ де-Молеонъ былъ однимъ изъ ближайшихъ моихъ друзей. Наши дома въ родствѣ. И онъ былъ очень огорченъ, бѣдняга, когда его дочь Луиза вышла замужъ за своего учителя рисованія Августа Дюваля.

-- Ея рисовальный учитель Августъ Дюваль? Пожалуста продолжайте. Я думаю что Луиза Дюваль которую зналъ мой другъ была ея дочерью. Она была единственная дочь рисовальнаго учителя или живописца по имени Августа Дюваль, и очень вѣроятно что при крещеніи ей дано было имя въ честь матери. И такъ Mlle де-Молеонъ вышла замужъ за Августа Дюваль?

-- Да; старый виконтъ былъ женатъ en premieres noces на Mlle Камиллѣ де-Шавиньи, дѣвушкѣ равной ему по происхожденію, имѣлъ отъ нея одну дочь Луизу. Я хорошо помню ее, некрасивая дѣвушка, со вздернутымъ носомъ и кислымъ выраженіемъ лица. Когда она достигла совершеннолѣтія, старая виконтесса умерла, и въ силу брачнаго договора дочь тотчасъ же получила въ наслѣдство состояніе матери, которое было не велико. Виконтъ однакожь былъ такъ бѣденъ что потеря этого состоянія была для него чувствительна. Хотя далеко за пятьдесятъ лѣтъ, онъ былъ еще очень красивъ. Люди того поколѣнія старились не скоро, милостивый государь,-- сказалъ графъ расправляя свою могучую грудь и весело посмѣиваясь.-- Онъ женился, en secondes noces, на женщинѣ высшаго общественнаго положенія и съ большимъ приданымъ. Лиза была недовольна этимъ, возненавидѣла свою мачиху, и когда отъ втораго брака родился сынъ она покинула родительскій кровъ, переселилась жить къ одной старой родственницѣ близь Люксанбура и тамъ вышла замужъ за этого учителя рисованія. Отецъ и семья ея употребляли всевозможныя старанія чтобы предотвратить этотъ бракъ; но въ это демократическое время женщина достигшая совершеннолѣтія можетъ, если будетъ настаивать, выйти замужъ за кого ей угодно, вопреки желанію родителей. Послѣ этого m é salliance отецъ не желалъ видѣть ее. Напрасно она старалась смягчить его. Вся его отеческая нѣжность сосредоточилась на его прекрасномъ Викторѣ. А! вы слишкомъ молоды и не могли знать Виктора де-Молеона въ короткое время его господства въ Парижѣ какъ roi des viveurs.

-- Да, онъ былъ раньше меня; но я слыхалъ о немъ какъ о молодомъ человѣкѣ бывшемъ въ большой модѣ, говорятъ что онъ былъ очень уменъ, дуэлистъ и похожъ на Донъ-Жуана.

-- Именно такъ.

-- Кромѣ того я смутно припоминаю что слышалъ будто онъ совершилъ, или же ему только приписывали, какое-то безчестное дѣло имѣвшее связь съ брилліантами одной знатной дамы, и вслѣдствіе этого онъ оставилъ Парижъ.

-- Да, печальный случай. Въ это время былъ политическій кризисъ; у васъ была республика; противъ дворянства все было позволено. Но я увѣренъ что Викторъ де-Молеонъ не такой человѣкъ чтобы могъ учинить кражу. Хотя совершенно вѣрно что онъ оставилъ Парижъ и я не знаю что сталось съ нимъ теперь.

Онъ дотронулся до де-Брезе, который хотя стоялъ тутъ же, но не слушалъ этого разговора, перекидываясь шутками и смѣхомъ съ Лемерсье по поводу танцевъ.

-- Де-Брезе, не случалось ли вамъ слышать что сталось съ бѣднымъ Викторомъ де-Молеономъ? Вы его знали.

-- Зналъ его? Я думаю. Кто будучи въ большомъ свѣтѣ могъ не знать le beau Виктора? Нѣтъ; послѣ того какъ онъ исчезъ я никогда не слыхалъ о немъ; вѣроятно онъ давно умеръ. Человѣкъ съ прекраснымъ сердцемъ, несмотря на всѣ свои грѣхи.

-- Любезнѣйшій г. де-Брезе, не знавали вы его сводную сестру, спросилъ Грагамъ,-- гжу Дюваль?

-- Нѣтъ; я никогда не слыхалъ чтобъ у него была сводная сестра. Постойте однако; я вспоминаю что встрѣтилъ разъ Виктора въ Версальскомъ саду съ красивѣйшею дѣвушкой какую я видалъ когда-нибудь; когда послѣ въ Жокей-Клубѣ я поздравилъ его съ новою побѣдой, онъ очень серіозно отвѣчалъ что молодая дѣвушка была его племянница. "Племянница!" сказалъ я; "между вашими годами разницы не больше какъ пять или шесть лѣтъ." -- "Я думаю около того, сказалъ онъ; моей сводной сестрѣ, ея матери, было больше двадцати лѣтъ когда я родился". Тогда я не вѣрилъ его разказу, но когда вы говорите что у него дѣйствительно была сестра, значитъ я сомнѣвался напрасно.

-- Не видали ли вы когда-нибудь послѣ того эту дѣвушку?

-- Никогда.

-- Сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ?

-- Позвольте припомнить.... около двадцати или двадцать одинъ годъ. Какъ время-то летитъ!

Грагамъ продолжалъ свои разспросы, но не могъ узнать дальнѣйшихъ подробностей. Онъ повернулся чтобы выйти изъ сада какъ оркестръ заигралъ новый танецъ, нѣмецкій вальсъ, и вмѣстѣ съ этою нѣмецкою музыкой до его слуха долетѣли веселые звуки французскаго смѣха, который можно было различить по его легкомысленному веселью, смѣха который онъ слышалъ при входѣ въ садъ и звукъ коего опечалилъ его. Оглянувшись въ ту сторону откуда онъ слышался онъ опять увидалъ "Ундину Парижа". Она не была теперь окружена. Она только-что встрѣтила Густава Рамо, и протягивала къ нему руки съ видомъ счастія на лицѣ, открытомъ и невинномъ какъ лицо ребенка. Они прошли среди танцующихъ въ уединенную аллею освѣщенную фонарями, и наконецъ скрылись изъ глазъ Грагама слѣдившаго за ними.

ГЛАВА X.

На слѣдующее утро Грагамъ послалъ опять за г. Ренаромъ.

-- Ну, воскликнулъ онъ когда этотъ знаменитый человѣкъ явился и сѣлъ около него,-- случай наконецъ помогъ мнѣ.

-- Я всегда разчтатывалъ на случай, милостивый государь. У случая больше ума въ одномъ мизинцѣ чѣмъ во всемъ корпусѣ парижской полиціи.

-- Я узналъ о родственникахъ Луизы Дюваль, со стороны матери, и теперь вопросъ только въ томъ какъ найти ихъ.

При этомъ Грагамъ передалъ что слышалъ и подъ конецъ сказалъ:

-- Такимъ образомъ этотъ Викторъ де-Молеонъ дядя моей Луизы Дюваль. Онъ безъ сомнѣнія взялъ ее на свое попеченіе въ тотъ годъ когда лица интересующіяся ея открытіемъ потеряли ее изъ виду въ Парижѣ, и несомнѣнно долженъ знать что сдалось съ ней послѣ.

-- Очень вѣроятно; и случай можетъ благопріятствовать намъ въ открытіи Виктора де-Молеона. Вы кажется не знаете подробностей этой исторіи съ брилліантами которая привела его въ соприкосновеніе съ полиціей и имѣла своимъ послѣдствіемъ его исчезновеніе изъ Парижа.

-- Нѣтъ; разкажите мнѣ эти подробности.

-- Викторъ де-Молеонъ получилъ въ наслѣдство около 60.000 или 70.000 годоваго дохода, главнымъ образомъ отъ матери, потому что отецъ его, хотя былъ представителемъ одной изъ древнѣйшихъ фамилій въ Нормандіи, былъ очень бѣденъ, не имѣя почти ничего кромѣ жалованья при дворѣ Лудовика-Филиппа. Но прежде чѣмъ Викторъ получилъ наслѣдство по смерти родителей, онъ уже сильно разстроилъ его. Онъ пристрастился къ спорту, держалъ великолѣпныхъ скаковыхъ лошадей; былъ очень любимъ Англичанами и хорошо говорилъ на ихъ языкѣ. Онъ считался образованнымъ и съ большимъ умомъ. Общее мнѣніе было что рано или поздно, остепенившись, онъ сдѣлается, если вступитъ на политическое поприще, замѣчательнымъ человѣкомъ. Вообще онъ былъ человѣкъ очень пылкій. Время Лудовика-Филиппа было горячимъ временемъ. Парижскіе viveurs были прекрасными типами для романовъ Дюма и Сю, полные физической жизни. Викторъ де-Молеонъ былъ воплощеннымъ романомъ Дюма.

-- Простите меня, г. Ренаръ, что я прежде не отдавалъ должнаго вашему вкусу въ изящной литературѣ.

-- Челозѣкъ моей профессіи не достигнетъ даже моей скромной извѣстности если онъ не знаетъ ничего кромѣ своей профессіи. Онъ долженъ изучать человѣчество вездѣ гдѣ оно изображается, даже въ романахъ. Но возвратимся къ Виктору де-Молеону. Хотя онъ былъ спортсменъ, игрокъ, Донъ-Жуанъ, дуэлистъ, никто никогда не сомнѣвался въ его чести. Напротивъ, въ дѣлахъ чести онъ считался оракуломъ; и хоть онъ дрался нѣсколько разъ на дуэли (дуэли тогда были въ модѣ), и какъ говорили, никто не могъ не только превзойти его, но сравняться съ нимъ въ искусствѣ владѣть орудіемъ, шпагой или пистолетомъ, онъ, говорятъ, самъ никогда не дѣлалъ вызова и никогда не пользовался своимъ искусствомъ не только чтобъ убить, но даже чтобъ опасно ранить своего противника. Я вспоминаю одинъ примѣръ его великодушія въ этомъ отношеніи о которомъ много говорили въ то время. Одинъ изъ вашихъ соотечественниковъ, никогда въ жизни не бравшій въ руки шпаги и не стрѣлявшій изъ пистолета, обидѣлся какимъ-то неуважительнымъ отзывомъ г. де-Молеона о герцогѣ Веллингтонѣ и вызвалъ его. Викторъ де-Молеонъ принялъ вызовъ, разрядилъ пистолетъ, не въ воздухъ -- это могло быть сочтено за обиду -- но выстрѣливъ мимо, подошелъ къ барьеру чтобы противникъ стрѣлялъ въ него, и послѣ промаха съ его стороны, сказалъ: "Простите щекотливость Француза, и примите извиненія какія можетъ принести одинъ джентльменъ другому въ томъ что забылъ уваженіе подобающее одному изъ знаменитѣйшихъ героевъ вашей націи." Имя Англичанина было Венъ. Не могъ ли это быть вашъ отецъ?

-- Очень вѣроятно; это похоже на моего отца вызвать человѣка который оскорбилъ честь его страны въ лицѣ ея знаменитыхъ людей. Надѣюсь что противники стали друзьями?

-- Объ этомъ я ничего не слыхалъ; мой разказъ оканчивается съ окончаніемъ дуэли.

-- Продолжайте пожалуста.

-- Однажды -- это было среди политическихъ событій которыя могли бы заставить умолкнуть многія сплетни -- beau monde былъ пораженъ новостью что виконтъ (тогда, по смерти отца, онъ уже сдѣлался виконтомъ) де-Молеонъ арестованъ полиціей по обвиненію въ покражѣ брилліантовъ герцогини де (жены знатнаго иностранца). Кажется что за нѣсколько дней до этого событія, герцогъ, желая сдѣлать женѣ пріятный сюрпризъ, рѣшилъ передѣлать ко дню ея рожденія принадлежавшее ей брилліантовое ожерелье, котораго она не носила въ послѣднее время потому что фасонъ его слишкомъ устарѣлъ. Для этого онъ тайно взялъ ключъ отъ желѣзнаго шкафа стоявшаго въ комнатѣ примыкавшей къ ея уборной (въ этомъ шкафѣ хранились лучшія изъ ея драгоцѣнныхъ вещей) и вынулъ ожерелье. Представьте его изумленіе когда ювелиръ въ улицѣ Вивьенъ которому онъ отнесъ ожерелье узналъ что брилліанты были поддѣльные которые онъ самъ вставлялъ нѣсколько дней тому назадъ по заказу неизвѣстнаго господина. Герцогиня въ это время была не совсѣмъ здорова; а такъ какъ подозрѣніе герцога естественно пало на слугъ, въ особенности на femme de chambre которую очень любила его жена, то онъ не желалъ ни пугать жены, ни дать поводъ слугамъ остерегаться. Потому онъ рѣшилъ передать это дѣло въ руки знаменитаго ***, бывшаго въ то время гордостью и украшеніемъ парижской полиціи. На слѣдующую же ночь виконтъ де-Молеонъ былъ взятъ и арестованъ въ комнатѣ гдѣ хранились драгоцѣнности, куда онъ проникъ съ помощью поддѣльнаго ключа или по крайней мѣрѣ дубликата ключа, найденнаго у него. Слѣдуетъ сказать что г. де-Молеонъ занималъ антресоли въ томъ самомъ отелѣ гдѣ помѣщались герцогъ съ герцогиней и ихъ свита. Когда это обвиненіе противъ виконта стало извѣстно (а оно сдѣлалось извѣстнымъ на слѣдующее утро), газеты объявили о суммѣ его долговъ и о его конечномъ раззореніи (что прежде было едва вѣроятно или тщательно скрывалось), это послужило объясненіемъ преступленія въ которомъ его обвиняли. Мы Парижане способны къ самымъ поразительнымъ реакціямъ чувства. Человѣка котораго мы обожаемъ сегодня, завтра мы проклинаемъ. Общественное восхищеніе виконтомъ какъ героемъ замѣнилось всеобщимъ презрѣніемъ къ нему съ какимъ смотрятъ на мелкаго вора. Общество удивлялось какъ оно рѣшалось принимать въ свою среду игрока, дуэлиста, Донъ-Жуана. Для общества оставалось одно удовлетвореніе за всѣ оскорбленія какія онъ наносилъ ему; оно могло позабавиться на его счетъ. Общество будетъ присутствовать на судѣ, будетъ свидѣтелемъ его поведенія въ залѣ суда, будетъ слѣдить за выраженіемъ его лица когда его приговорятъ къ галерамъ. Но неудача въ этомъ исполнила мѣру его негодованія. Де-Молеонъ не былъ судимъ. Герцогъ и герцогиня выѣхали изъ Парижа въ Испанію, и герцогъ поручилъ своему юристу взять назадъ обвиненіе, выразивъ убѣжденіе въ совершенной невинности виконта въ какомъ бы то ни было преступленіи кромѣ того въ чемъ онъ сознался самъ.

-- Въ чемъ же сознался виконтъ? Вы забыли сказать это..

-- Виконтъ, будучи арестованъ, сознался что подъ вліяніемъ безумной страсти къ герцогинѣ, встрѣченной, по его словамъ, презрительнымъ негодованіемъ, онъ воспользовался тѣмъ что его квартира была въ томъ же домѣ и проникъ въ комнату примыкавшую къ ея уборной, съ помощью ключа сдѣланнаго по восковому оттиску замочной скважины. Никакихъ доказательствъ въ подтвержденіе другаго обвиненія противъ виконта не было выставлено, обнаружено было только infraction du domicile подъ вліяніемъ безумной юношеской любви, на что не было принесено жалобы. Суду дѣлать здѣсь было нечего. Но общество было строже; и негодуя въ высшей степени при открытіи, что человѣкъ подозрѣваемый въ роскоши признанъ бѣднякомъ, настаивало что г. де-Молеонъ былъ виновенъ въ болѣе низкомъ, конечно не въ глазахъ отцовъ и мужей, и болѣе гнусномъ изъ двухъ преступленій. Предъ виконтомъ явилась дилемма изъ которой не могъ вывести его пистолетный выстрѣлъ или ударъ шпагою; онъ внезапно оставилъ Парижъ и съ тѣхъ поръ не показывался. Продажа его скаковыхъ лошадей и имущества была, я думаю, достаточна для уплаты его долговъ, потому что надо отдать ему справедливость, долги были уплачены.

-- Но хотя виконтъ де-Молеонъ исчезъ, у него должны были остаться родственники въ Парижѣ которые можетъ-статься знаютъ что сталось съ нимъ и его племянницей.

-- Въ этомъ я сомнѣваюсь. У него не было очень близкихъ родственниковъ. Ближайшій былъ старый холостякъ носившій ту же фамилію, отъ котораго онъ ждалъ наслѣдства, но тотъ умеръ вскорѣ послѣ его esclandre и не поименовалъ виконта въ своемъ духовномъ завѣщаніи. У Виктора было обширное родство между знатными фамиліями: Рошбріаны, Шавиньи, Вандемары, Пасси, Бовилье. Но едва ли они могли продолжать сношенія съ раззорившимся vaurien, и еще меньше съ его племянницей которая была дочь рисовальнаго учителя. Но теперь когда вы дали мнѣ нить, я буду слѣдить по ней. Намъ нужно найти виконта, и я надѣюсь мы успѣемъ въ этомъ. Простите если я не могу сказать больше въ настоящую минуту. Я не желалъ бы возбуждать ложныхъ надеждъ. Но черезъ недѣлю или двѣ я буду имѣть честь опять увидѣться съ вами.

-- Подождите минутку. Вы дѣйствительно имѣете надежду открыть г. де-Молеона?

-- Да. Я. не могу теперь сказать ничего больше.

Г. Ренаръ ушелъ.

Но эта надежда, какъ ни слаба была она, снова оживила Грагама; и вмѣстѣ съ надеждой сердце его, какъ будто съ главной пружины его былъ снятъ тормазъ, инстинктивно обратилось къ мысли объ Исаврѣ. Все что повидимому обѣщало скорое окончаніе порученія связаннаго съ открытіемъ Луизы Дюваль казалось приближало къ нему Исавру, или по крайней мѣрѣ извиняло его пламенное желаніе видѣть ее чаще, лучше узнать ее. Смутная ревность къ Густаву Рамо, такъ неразумно допущенная имъ, испарилась; ему казалось невозможнымъ чтобы человѣкъ котораго "Ундина Парижа" признавала своимъ любовникомъ рѣшился искать или могъ надѣяться добиться руки Исавры. Онъ забылъ даже о дружбѣ съ краснорѣчивою порицательницей брачныхъ узъ, что еще недавно казалось ему непростительною виной; онъ помнилъ только милое лицо, такое невинное и въ то же время разумное; только сладкій голосъ впервые вдохнувшій музыку въ его душу: только нѣжную руку прикосновеніе которой впервые заставило его ощутить тотъ трепетъ что отличаетъ это всѣхъ женщинъ на свѣтѣ ту кого мы любимъ. Онъ вышелъ изъ дому гордо и весело и направился къ виллѣ Исавры. Когда онъ шелъ, листья на деревьяхъ подъ которыми онъ проходилъ, колеблемые майскимъ вѣтеркомъ, казалось дрожали сочувствуя его восторгу. Можетъ-быть это было скорѣе наоборотъ: его собственный молчаливый восторгъ отвѣчалъ оживленію пробуждавшейся природы. Влюбленный ищущій примиренія съ той кого любитъ и отъ кого отдалила его неразумная бездѣлица, если онъ не настолько счастливъ въ безоблачный майскій день чтобы чувствовать родство свое со всѣмъ что есть на свѣтѣ счастливаго, съ цвѣтущимъ листкомъ, поющею птицей, можетъ пожалуй считать себя влюбленнымъ, но онъ не знаетъ что такое любовь.