ГЛАВА I.
Грагамъ Венъ уже нѣсколько мѣсяцевъ не получалъ извѣстій отъ Monsieur Ренара, какъ однажды утромъ онъ получилъ письмо приводимое здѣсь въ переводѣ:
" Monsieur,-- Съ радостью могу увѣдомить васъ что я наконецъ получилъ извѣстіе которое можетъ повести къ болѣе важнымъ открытіямъ. Когда мы разстались послѣ безплодныхъ поисковъ въ Вѣнѣ, мы оба пришли къ убѣжденію что по какой-то причинѣ, извѣстной только самимъ этимъ дамамъ, Madame Мариньи и Madame Дюваль помѣнялись именами, что умершая подъ именемъ Дюваль была Madame Мариньи, а Madame Дюваль осталась въ живыхъ подъ именемъ Мариньи.
"Для меня было ясно что этотъ beau Monsieur который навѣщалъ ложную Дюваль, долженъ былъ знать объ этой перемѣнѣ именъ, и если его имя и мѣстожительство можетъ быть найдено, онъ, по всей вѣроятности, долженъ знать что сталось съ дамой составляющей цѣль розысковъ; по истеченіи столькихъ лѣтъ онъ вѣроятно не будетъ уже имѣть причинъ такъ строго сохранять тайну которую безъ сомнѣнія было умѣстно хранить въ свое время. Возлюбленный этой soi-disant Mademoiselle Дюваль принадлежалъ, судя по тѣмъ свѣдѣніямъ какія намъ удалось собрать, къ высшему обществу, и можетъ-быть былъ человѣкъ женатый; словомъ, эта liaison принадлежала къ числу тѣхъ которыя, пока продолжаются, требуютъ осторожности и тайны.
"Поэтому, оставивъ всѣ дальнѣйшія попытки къ отысканію пропавшей дамы, я рѣшился вернуться въ Вѣну какъ только кончатся дѣла вызвавшія меня въ Парижъ и посвятить себя исключительно отысканію таинственнаго влюбленнаго господина.
"Я не сообщалъ вамъ объ этомъ намѣреніи потому что могло случиться что я ошибался, или если не ошибался, могъ слишкомъ увлекаться своими надеждами. Благоразумнѣе было избавить почтеннаго кліента отъ возможнаго разочарованія.
"Ясно было одно, что во время смерти soi-disant Дюваль, этотъ beau Monsieur находился въ Вѣнѣ.
"Довольно яснымъ представлялось также то что когда подруга умершей такъ таинственно уѣхала изъ Мюнхена, она отправилась въ Вѣну, и изъ Вѣны было получено письмо съ требованіемъ удостовѣренія о смерти Madame Дюваль. Простите что я напоминаю вамъ всѣ эти обстоятельства, которыя безъ сомнѣнія еще свѣжи въ вашей памяти. Повторяю ихъ для объясненія заключеній къ какимъ они привели меня.
"Я не могъ получить разрѣшенія уѣхать изъ Парижа на продолжительное время ранѣе конца апрѣля. Между тѣмъ я старался частнымъ образомъ разузнать кто изъ Французовъ принадлежащихъ къ высшему обществу былъ въ этой столицѣ осенью 1849. Въ небольшомъ спискѣ такихъ лицъ я остановился на одномъ который могъ быть таинственнымъ Ашилемъ, его nom de bapt ê me было дѣйствительно Ашиль.
"Интриганъ, à bonnes fortunes, и въ то же время расточительный; очень щекотливый въ поддержаніи своего достоинства, и избѣгавшій малѣйшаго повода къ сплетнѣ которая могла бы его унизить; такой именно человѣкъ который при случайномъ ухаживаніи за женщиной сомнительной репутаціи никогда не подписалъ бы письма своимъ титулованнымъ именемъ и насколько возможно старался бы сохранять инкогнито. Но человѣкъ этотъ уже умеръ, и послѣ смерти его прошло нѣсколько лѣтъ. Онъ умеръ не въ Вѣнѣ и въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ до своей смерти не бывалъ въ этомъ городѣ. Онъ былъ долгое время ami de la maison одной изъ тѣхъ grandes dames съ которыми близости не стыдятся grands seigneurs. Въ такомъ случаѣ они хвастливо выставляютъ на видѣ свои bonnes fortunes которыя при другихъ обстоятельствахъ скрываютъ. Monsieur вмѣстѣ съ grande dame были въ Баденѣ когда первый умеръ. Донъ Жуанъ подобнаго сорта всегда долженъ имѣть довѣреннаго Лепорелло. Еслибъ я могъ найти этого Лепорелло въ живыхъ, отъ него можно было бы вывѣдать тайны которыхъ нельзя ужъ узнать отъ покойнаго Донъ Жуана. Дѣйствительно, я узналъ какъ въ Вѣнѣ, куда сперва отправился для повѣрки свѣдѣній полученныхъ въ Парижѣ, такъ и въ Баденѣ, куда потомъ направилъ свой путь, что у этого блестящаго дворянина былъ любимый слуга который жилъ у него съ молодыхъ лѣтъ, Италіянецъ, который сумѣлъ вовремя своей службы накопить достаточно денегъ чтобъ открыть гостинницу гдѣ-то въ Италіи, полагали что въ Пизѣ. Я прибылъ въ Пизу, но человѣкъ этотъ выѣхалъ оттуда нѣсколько лѣтъ тому назадъ; гостиница его не имѣла успѣха и у него остались долги. Никто не могъ сказать что съ нимъ сталось. Наконецъ, послѣ долгихъ и утомительныхъ розысковъ, я нашелъ его содержателемъ небольшой гостиницы въ Генуѣ и довольно пріятнымъ человѣкомъ; послѣ дружескаго знакомства съ нимъ (я разумѣется остановился въ его гостиницѣ) я безъ труда вызвалъ его на разговоръ о его прежней жизни и приключеніяхъ, въ особенности о его бывшемъ господинѣ, блестящею карьерой котораго въ рядахъ de la Belle D é esse онъ не мало гордился. Но не легко было навести его въ частности на тотъ случай который интересенъ для насъ. Въ самомъ дѣлѣ, приключеніе съ бѣдною Soi-disant Дюваль было такимъ краткимъ и незначительнымъ эпизодомъ въ жизни его господина что онъ не безъ труда могъ вспомнить о немъ.
"Мало-по-малу однако же, въ теченіи двухъ или трехъ вечеровъ, и съ помощію многихъ фляшекъ Орвіетта или бутылокъ Лакриме (вина, Monsieur, которыхъ я не рекомендую никому кто желаетъ сохранить въ порядкѣ свой желудокъ и въ тайнѣ свои секреты), я разузналъ слѣдующія подробности.
"Нашъ Донъ Жуанъ со времени смерти жены, въ первый годъ супружества, рѣдко посѣщалъ Парижъ, гдѣ имѣлъ квартиру -- свой фамильный отель тамъ онъ продалъ.
"Но посѣтивъ случайно эту столицу Европы за нѣсколько мѣсяцевъ до извѣстнаго вамъ случая въ Ахенѣ, онъ свелъ знакомство съ Madame Мариньи, незаконною дочерью высокопоставленныхъ родителей, которыми, разумѣется, она никогда не была признана, но которые позаботились чтобъ она получила хорошее образованіе въ монастырѣ; и по выходѣ ея оттуда сумѣли сдѣлать чтобъ одинъ старый солдатъ съ состояніемъ -- что означаетъ офицеръ безъ всякаго состоянія,-- служившій не безъ отличія въ Алжирѣ, предложилъ ей свою руку и присоединилъ ея скромное приданое къ своему еще болѣе скромному доходу. Они сумѣли также дать ей понять что предложеніе должно быть принято. Такимъ образомъ, Mademoiselle " Quelque Chose " сдѣлалась Madame Мариньи,-- и съ своей стороны сумѣла черезъ годъ или около того остаться вдовою. Послѣ ея свадьбы родители разумѣется умыли руки, такъ какъ уже исполнили въ отношеніи къ ней свой долгъ. Въ то время когда Донъ Жуанъ познакомился съ этою дамой, ничего нельзя было сказать дурнаго объ ея характерѣ; но модистки и лавочники стали жаловаться что они охотнѣе согласились бы получить свои деньги нежели вѣрить въ безупречность ея характера. Донъ Жуанъ влюбился въ нее, немедленно удовлетворилъ претензіи модистокъ и лавочниковъ, и уѣзжая изъ Парижа они условились встрѣтиться въ Ахенѣ. Когда же онъ прибылъ къ этимъ горячимъ, и по-моему вовсе не привлекательнымъ водамъ, онъ былъ удивленъ получивъ отъ нея записку что она перемѣнила свое имя Мариньи на имя Дюваль.
"Я вспоминаю, говорилъ Лепорелло, что черезъ два дня господинъ мой сказалъ мнѣ: "Осторожность и тайна. Не называй моего имени въ томъ домѣ куда я пошлю тебя съ запиской къ Madame Дюваль. Когда я бываю тамъ я не называю себя. La petite Мариньи перемѣнила свое имя на имя Луизы Дюваль; и я встрѣтилъ тамъ ея подругу, настоящую Луизу Дюваль, племянницу одного моего родственника, съ которымъ опасно ссориться, онъ первый боецъ на шпагахъ и стрѣлокъ изъ пистолета -- Викторъ де-Молеонъ". Господинъ мой былъ достаточно храбръ, но онъ любилъ жизнь и не находилъ чтобы la petite Мариньи стоила чтобъ быть за нее убитымъ.
"Лепорелло мало помнилъ о послѣдующихъ событіяхъ. Онъ вспоминалъ только что Донъ Жуанъ, когда они были въ Вѣнѣ, сказалъ ему однажды утромъ съ видомъ менѣе обыкновеннаго веселымъ: "Все кончено съ la petite Мариньи -- ея уже нѣтъ болѣе". Потомъ приказалъ приготовить себѣ ванну, написалъ записку и сказалъ со слезами на глазахъ: "Отнеси это Mademoiselle Селестъ; ее нельзя сравнить съ la petite Мариньи; но la petite Селестъ еще жива." А, Monsieur! еслибъ хоть одинъ человѣкъ во Франціи такъ гордился своимъ властелиномъ какъ этотъ Италіянецъ гордился моимъ соотечественникомъ! Увы! мы Французы созданы чтобы повелѣвать, по крайней мѣрѣ мы такъ о себѣ думаемъ, и оскорбляемся если кто-нибудь говоритъ намъ: "служи и повинуйся". Теперь во Франціи можно встрѣтить только Донъ Жуановъ и ни одного Лепорелло.
"Послѣ большихъ усилій съ моей стороны вызвать въ памяти Лепорелло важнѣйшее обстоятельство -- видѣлъ ли онъ когда-нибудь настоящую Дюваль выдававшую себя за Madame Мариньи, не являлась ли она къ его господину въ Вѣнѣ или въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ, онъ растеръ свой лобъ и извлекъ изъ него слѣдующія воспоминанія.
"Въ тотъ день когда Eccellenza (Лепорелло всегда называлъ господина своего Eccellenza, титулъ этотъ, какъ вамъ извѣстно, Италіянецъ придавалъ бы самому сатанѣ еслибъ тотъ платилъ ему жалованье) сказалъ мнѣ что la petite Мариньи нѣтъ болѣе въ живыхъ, у него предъ этимъ была дама съ опущенною вуалью и укутанная, которую какъ мнѣ показалось я не встрѣчалъ прежде, но я замѣтилъ ея манеру держаться, очень высокомѣрно, голову назадъ, и подумалъ про себя что эта особа одна изъ его grandes dames. Она заходила еще раза два или три, никогда не называя своего имени; потомъ она больше не появлялась. Можетъ-статься это была Madame Дюваль, этого я не могу сказать.
"Но не случалось ли вамъ слышать чтобъ Eccellenza послѣ того упоминалъ о настоящей Дюваль?
"Нѣтъ, non mi ricordo -- не помню.
"Ила же о какой-нибудь находящейся въ живыхъ Madame Мариньи, хотя эта дама уже умерла?
"Постойте, вспомнилъ; не то чтобъ онъ упоминалъ когда-нибудь при мнѣ о такой особѣ, но я отправлялъ его письма на почту, адресованныя къ Madame Мариньи -- о, да! даже нѣсколько лѣтъ спустя послѣ того какъ та la petite Мариньи умерла.
"Однажды я попробовалъ спросить, простите меня, Eccellenza, позвольте спросить въ самомъ ли дѣлѣ умерла эта бѣдная дама если вы приказываете мнѣ отослать къ ней письмо?
"О, сказалъ онъ, Madame Мариньи! Разумѣется та которую ты звалъ умерла, но есть и другія; эта дама принадлежитъ къ моей фамиліи. Родственники ея, хотя сами благороднаго происхожденія, признаютъ меня главою своего дома, и я слишкомъ bon prince чтобы не помогать вѣтвямъ моего родословнаго дерева.
"На другой послѣ этого разговора Лепорелло сказалъ мнѣ: "Другъ мой, вы какъ видно интересуетесь узнать что сталось съ тою дамой которая приняла имя Мариньи. (Откровенно сознаюсь въ этомъ, Monsieur, чтобы показать какъ не легко даже для такого осторожнаго человѣка какъ я пробираться сквозь кусты не давъ людямъ замѣтить какую птицу вы ищете.)
"Да, отвѣчалъ я, она интересуетъ меня. Я немножко зналъ этого Виктора де-Молеона съ которымъ Eccellenza не желалъ ссориться; узнавъ что сталось съ Луизою Дюваль можно сдѣлать пріятное этому ея родственнику.
"Я могу указать вамъ путь какъ узнать все что было извѣстно Eccellenza изъ переписки. Я часто слыхалъ какъ онъ съ похвалой повторялъ пословицу которая такъ умна что могла быть италіяискою: "Никогда не пиши, никогда не жги"; это значитъ никогда не компрометтируй себя письмомъ, и береги всѣ письма которыя могутъ дать власть надъ другими. Всѣ письма какія онъ получалъ тщательно складывались и сохранялись. Я переслалъ ихъ его сыну въ четырехъ большихъ сундукахъ. Они безъ сомнѣнія и теперь у него.
"Теперь ресурсы мои истощились. Я прибылъ въ Парижъ прошлою ночью, и настоятельно совѣтую вамъ тотчасъ же пріѣхать сюда если вы желаете продолжать розыски.
"Вы, Monsieur, можете сдѣлать то на что я не могъ рѣшиться; вы можете спросить сына этого Донъ-Жуана не находится ли въ числѣ писемъ его отца, которыя онъ могъ сохранить, писемъ съ подписью Мариньи или Дюваль, словомъ, такихъ которыя могли бы пролить свѣтъ на это темное сплетеніе обстоятельствъ. Grand seigneur будетъ конечно любезнѣе съ вами, при вашемъ общественномъ положеніи, нежели съ полицейскимъ агентомъ. Сынъ Донъ-Жуана, наслѣдовавшій титулъ отца, называется маркизомъ де-Рошбріаномъ; и позвольте мнѣ прибавить что въ настоящую минуту, какъ вамъ безъ сомнѣнія извѣстно изъ газетъ, въ Парижѣ только и говорятъ что о приближающейся войнѣ; такъ что черезъ мѣсяцъ или два не легко будетъ найти Monsieur де-Рошбріана, который, какъ я узналъ, въ настоящее время находится въ Парижѣ.
"Съ глубочайшимъ уваженіемъ имѣю честь быть и пр.
"I. Ренаръ."
На другой день по полученіи этого письма Грагамъ Венъ былъ въ Парижѣ.
ГЛАВА II.
Къ числу вещей не поддающихся описанію принадлежитъ то что въ Парижѣ называется agitation; это агитація безъ смуты или насилія, не обнаруживающаяся никакимъ безпорядкомъ, никакою буйною вспышкой. Быть-можетъ кафе болѣе полны; прохожіе на улицахъ чаще останавливаютъ другъ друга, разговариваютъ небольшими толпами или группами; но въ цѣломъ мало что обнаруживаетъ какъ сильно бьется сердце Парижа. Путешественникъ проѣзжая по спокойной мѣстности можетъ не звать что въ нѣсколькихъ миляхъ отъ него происходитъ сраженіе; если же онъ остановится и приложитъ ухо къ землѣ, онъ узнаетъ, по непередаваемому сотрясенію, голоса пушекъ.
Но въ Парижѣ проницательному наблюдателю нѣтъ надобности останавливаться и прикладывать ухо къ землѣ; онъ чувствуетъ внутри себя сотрясенія, таинственную внутреннюю симпатію передающую отдѣльнымъ лицамъ сознательную дрожь, когда страсти толпы взволнованы, какъ бы тихо ни было это волненіе.
Кафе Тортони было переполнено когда Дюплеси и Лемерсье вошли въ него: безполезно было заказывать завтракъ, такъ какъ ни въ комнатахъ, ни снаружи не было ни одного свободнаго столика.
Но они не могли уйти такъ скоро какъ бы желали. Завидя финансиста нѣсколько человѣкъ встали и окружили его съ жадностью спрашивая:
-- Какъ вы думаете, Дюплеси, подольетъ ли оскорбленіе нанесенное Франціи хоть каплю горячей крови въ ледяныя жилы несчастнаго Олливье?
-- Еще не доказано что Франція оскорблена, Monsieur, отвѣчалъ Дюплеси флегматично.
-- Bah! Не оскорблена! Самое назначеніе Гогенцоллерна на Испанскій престолъ было оскорбленіемъ -- чего вамъ еще больше?
-- Я вамъ скажу что это значитъ, Дюплеси, сказалъ виконтъ де-Брезе, котораго обычное добродушіе повидимому смѣнилось обидною заносчивостью: -- Я вамъ скажу, что это значитъ; у вашего друга императора смѣлости не больше чѣмъ у цыпленка. Онъ сталъ старъ, трусливъ и лѣнивъ; онъ знаетъ что у него не хватитъ силъ даже сѣсть на лошадь. Но если въ теченіи недѣли онъ не объявитъ войны Прусакамъ, большое будетъ счастіе если ему удастся убраться также спокойно какъ Лудовику-Филиппу, подъ защитой своего зонтика, и съ прозвищемъ Шмидта. Или не можете ли вы, Дюплеси, переслать его обратно въ Лондонъ въ переводномъ векселѣ?
-- Для человѣка съ вашею литературною извѣстностью, Monsieur le vicomte, сказалъ Дюплеси,-- вы употребляете странныя сбивчивыя метафоры. Но, простите меня, я пришелъ сюда завтракать, и не могу оставаться затѣмъ чтобы ссориться. Пойдемте, Лемерсье, попытаемъ счастья не удастся ли намъ достать котлетку у Trois Fr è res.
-- Фоксъ, Фоксъ, крикнулъ Лемерсье, свистнувъ пуделю который вошелъ съ нимъ въ кафе и испуганный внезапнымъ движеніемъ и громкими голосами спрятался подъ столъ.
-- Ваша собака труслива, сказалъ де-Брезе,-- назовите ее Nap.
Шутка эта была покрыта общимъ смѣхомъ, среди котораго Дюплеси скрылся, и Фредерикъ, найдя и взявъ свою собаку, послѣдовалъ за нимъ, нѣжно лаская животное.
-- Я не разстанусь съ Фоксомъ ни за какія сокровища, сказалъ Лемерсье съ effusion,-- это залогъ любви и вѣрности одной прекрасной Англичанки: дама эта покинула меня -- собака осталась.
Дюплеси сухо улыбнулся.
-- Вы истый Парижанинъ, мой другъ Лемерсье! Я увѣренъ что когда зазвучитъ труба архангела въ день судный, Парижъ раздѣлится на два лагеря: одни будутъ пѣть Марсельезу и парадировать съ краснымъ знаменемъ; другіе будутъ пожимать плечами говоря: "Bah! le Bon Dieu какъ будто рѣшился оскорбить Парижъ, это любимое мѣсто Грацій, школу искусства, источникъ разума, око міра"; и ангелъ разрушенія засталъ бы ихъ ласкающими своихъ пуделей и съ готовыми bons mots на счетъ женщинъ.
-- И совершенно справедливо, сказалъ Лемерсье примирительно,-- какой другой народъ въ мірѣ можетъ сохранить хорошее расположеніе духа при такихъ непріятныхъ обстоятельствахъ? Но къ чему принимать такой торжественный тонъ? Война разумѣется будетъ -- безполезно говорить о разъясненіяхъ. Когда Французъ говоритъ: "я оскорбленъ", онъ не станетъ слушать никакихъ возраженій. Онъ разумѣетъ битву, а не извиненія. Но что жь если и война? Наши храбрые солдаты побьютъ Прусаковъ, возьмутъ Рейнъ, возвратятся въ Парижъ покрытые лаврами; новый Boulevard de Berlin затмитъ собою Boulevard de Sebastopol. Кстати, Дюплеси, Boulevard de Berlin будетъ хорошая спекуляція, лучше чѣмъ Rue de bouvier. Ah! Кажется это мой англійскій другъ Грамъ Ванъ!
И оставивъ руку Дюплеси Лемерсье остановилъ джентльмена который готовъ былъ пройти незамѣченнымъ.
-- Bon jour, mon ami! Давно ли вы въ Парижѣ?
-- Я пріѣхалъ только вчера вечеромъ, отвѣчалъ Грагамъ,-- и такъ не надолго что вижу въ томъ большое счастье, любезнѣйшій Лемерсье, что встрѣтился съ вами и что мнѣ удалось ложать вамъ руку.
-- Мы съ Дюплеси только-что шли завтракать къ Trois Fr è res; пойдемте съ нами.
-- Съ большимъ удовольствіемъ; ah, Monsieur Дюплеси, я буду радъ услышать отъ васъ что императоръ найдетъ въ себѣ достаточно твердости чтобы положить конецъ воинственному задору, который, судя по тѣмъ кого я встрѣчалъ, угрожаетъ перейти въ помѣшательство.
Дюплеси смотрѣлъ очень пристально въ лицо Грагама когда медленно отвѣтилъ:
-- Англичанамъ должно быть извѣстно по крайней мѣрѣ то что когда императоръ при своей послѣдней реформѣ отказался отъ личной власти для конституціонной монархіи, вопросъ покажетъ ли онъ или нѣтъ твердость въ такихъ дѣлахъ которыя принадлежатъ кабинету и палатамъ не можетъ болѣе имѣть мѣста. Я увѣренъ что если Monsieur Гладстонъ посовѣтуетъ королевѣ Викторіи объявить войну Россіи, и будетъ поддержанъ въ этомъ большинствомъ парламента, то вы сочли бы меня очень несвѣдущимъ въ дѣлахъ конституціонной монархіи и парламентскаго правленія еслибъ я выразилъ надежду что королева Викторія воспротивится этой воинственной лихорадкѣ.
-- Вашъ укоръ былъ бы вполнѣ справедливъ, Monsieur Дюплеси, еслибы вы могли доказать мнѣ что оба эти случая совершенно одинаковы; но мы въ Англіи не думаемъ чтобы несмотря на послѣднія реформы, императоръ настолько отрекся отъ своего личнаго вліянія чтобъ его воля, твердо и рѣшительно вырагкенная, не имѣла вѣса въ его совѣтѣ и не заставила бы смолкнуть оппозицію въ палатѣ. Такъ ли это? Я прошу объясненія.
Въ продолженіе этого разговора они шли рядомъ въ направленіи къ Пале-Ройялю.
-- Это зависитъ, возразилъ Дюплеси,-- отъ того насколько усилится народное возбужденіе въ Парижѣ. Если оно утихнетъ, императоръ безъ сомнѣнія можетъ обратить въ хорошую сторону эту благопріятную пріостановку лихорадки. Но если оно будетъ усиливаться, и Парижъ станетъ требовать войны такими же громкими криками какъ при Лудовикѣ-Филиппѣ онъ кричалъ о революціи, думаете ли вы что императоръ будетъ въ состояніи внушить своимъ министрамъ мудрость мира? Министры его будутъ слишкомъ напуганы криками, не рѣшатся имъ противиться и выйдутъ въ отставку. Изъ кого можетъ императоръ составить другой кабинетъ? Кабинетъ мира? Кто рѣшится ораторствовать въ пользу мира? Кто? Гамбетта, Жюль Фавръ, признанные республиканцы; захотятъ ли они занять министерскій постъ при Лудовикѣ-Наполеонѣ? Еслибъ они согласились, не было ли бы первымъ ихъ дѣйствіемъ уничтоженіе имперіи? Такимъ образомъ Наполеонъ такой же конституціонный монархъ какъ и королева Викторія въ томъ смыслѣ что народная воля страны (а во Франціи въ такихъ вопросахъ Парижъ есть вся страна) контролируетъ палаты, контролируетъ кабинетъ; а императоръ не можетъ дѣйствовать противъ кабинета. Я не говорю объ арміи, которая во Франціи есть сила неизвѣстная въ Англіи, и которая навѣрно не станетъ брататься ни съ какою партіей мира. Если война будетъ объявлена, пусть Англія осуждаетъ это -- она не можетъ сожалѣть объ этомъ больше меня,-- но пусть Англія осуждаетъ націю; пусть она осуждаетъ если хочетъ форму правленія основанную на всеобщей подачѣ голосовъ; но пусть не осуждаетъ она нашего государя, также какъ Франція не стала бы осуждать королеву еслибы вынужденная условіями на которыхъ утверждается ея престолъ она подписала объявленіе войны уступая требованіямъ большинства парламента толькоч: о избраннаго и совѣта министровъ которыхъ некѣмъ замѣнить.
-- Замѣчанія ваши, Monsieur Дюплеси, очень убѣдительны и еще болѣе увеличиваютъ безпокойство съ какимъ я, какъ и всѣ мои соотечественники, смотримъ на настоящее тревожное время. Будемъ надѣяться на лучшее. Правительство наше, какъ мнѣ извѣстно, употребляетъ всѣ усилія чтобъ уничтожить всякій поводъ къ оскорбленію какое это несчастное назначеніе германскаго принца на Испанскій престолъ не могло не причинить государственнымъ людямъ Франціи.
-- Я очень радъ что вы соглашаетесь что подобное назначеніе было достаточнымъ поводомъ къ оскорбленію, сказалъ Лемерсье съ нѣкоторою горечью; -- потому что я встрѣчалъ Англичанъ которые утверждаютъ что Франція не имѣетъ права противиться выбору государя какой бы ни былъ сдѣланъ Испаніей.
-- Англичане вообще не очень вникаютъ въ политическія дѣла другихъ странъ, сказалъ Грагамъ;-- но тѣ кто интересуется ими должны видѣть что Франція не можетъ безъ понятной тревоги переносить чтобъ ее скружали со всѣхъ сторонъ линіей враждебныхъ государствъ: на западѣ сама Германія, ставшая столь грозною послѣ битвы при Садовой; германскій принцъ на юго-западѣ; довольно вѣроятный союзъ между Пруссіей и Италіяаскимъ королевствомъ, уже отчужденнымъ отъ Франціи, которой оно такъ много обязано. Если Англіи было бы непріятно большое морское могущество Антверпена, то насколько болѣе непріятно должно быть Франціи еслибы Пруссія имѣла возможность, присоединивъ испанскія войска къ германской арміи, устремить тѣ и другія на Францію. Но этого повода къ безпокойству уже не существуетъ; кандидатура Гогенцоллерна взята назадъ. Будемъ надѣяться на лучшее.
Они усѣлись за столомъ въ кафе Trois Fr è res, и Лемерсье занялся просматриваніемъ menu и заказомъ завтрака, не упуская изъ виду Фокса.
-- Посмотрите на этого человѣка, сказалъ Дюплеси, указывая на только-что вошедшаго господина;-- нѣсколько дней тому назадъ онъ былъ популярный герой; теперь, при всеобщемъ возбужденіи отъ угрожающей войны, онъ можетъ спокойно заказывать свой бифстекъ не осыпаемый поздравленіями и привѣтствіями; такова слава во Франціи! Сегодня есть, а завтра нѣтъ ея.
-- А чѣмъ прославился этотъ человѣкъ?
-- Онъ живописецъ и отказался отъ ордена -- единственный французскій живописецъ который сдѣлалъ это.
-- А почему онъ отказался?
-- Потому что онъ больше привлекъ къ себѣ вниманіе своимъ отказомъ чѣмъ еслибы принялъ награду. Если когда-нибудь наступитъ день для красныхъ республиканцевъ, то самые отчаянные изъ нихъ, осужденные человѣческимъ чувствомъ, и будутъ до помѣшательства заботиться о снисканіи одобренія людей.
-- Вы глубокій философъ, Monsieur Дюплеси.
-- Не думаю; я чувствую особенное презрѣніе къ философамъ. Простите меня на минуту, я вижу человѣка съ которымъ хотѣлъ бы сказать два слова.
Дюплеси перешелъ къ другому столу и заговорилъ съ человѣкомъ среднихъ лѣтъ, довольно замѣчательной наружности, съ красною ленточкой въ петличкѣ, въ которомъ Грагамъ узналъ бывшаго императорскаго министра, отличавшагося отъ своихъ товарищей въ кабинетѣ того времени репутаціей преданности своему повелителю и мужества противъ толпы.
Оставшись одинъ съ Лемерсье, Грагамъ сказалъ:
-- Скажите мнѣ пожалуста гдѣ я могу найти вашего друга маркиза де-Рошбріана. Я сегодня заходилъ на его квартиру, и тамъ мнѣ сказали что онъ отправился гостить куда-то за городъ, взявъ съ собой своего слугу. Concierge не могъ дать мнѣ его адреса. Я такъ обрадовался когда встрѣтилъ васъ надѣясь что вы навѣрное знаете.
-- Нѣтъ, я не знаю; я уже нѣсколько дней не видѣлъ Алена; но Дюплеси вѣрно знаетъ.
Въ это время финансистъ возвратился къ нимъ.
-- Mon cher, Грамъ Ванъ желаетъ знать въ какія Сабинскія сѣни сокрылся Рошбріанъ, fumum opes strepitumque, столицы?
-- А! маркизъ вашъ другъ, Monsieur?
-- Я едва ли могу похвалиться этою честью, но мы съ нимъ знакомы и я былъ бы радъ его видѣть.
-- Въ настоящую минуту онъ находится въ сельскомъ домѣ герцогини де-Тарасконъ близь Фонтенбло; два дня тому назадъ я получилъ отъ него наскоро написанную записку съ извѣщеніемъ что онъ отправился туда вслѣдствіе ея настоятельнаго приглашенія. Но онъ можетъ вернуться завтра; во всякомъ случаѣ онъ обѣдаетъ у меня въ восемь часовъ, и я былъ бы очень радъ еслибы вы сдѣлала мнѣ честь встрѣтиться съ нимъ въ моемъ домѣ.
-- Это такое пріятное приглашеніе что я не могъ бы отъ него отказаться, и я принимаю его съ благодарностью.
Въ дальнѣйшемъ разговорѣ Грагама съ двумя Французами не было сказано ничего достойнаго вниманія. Онъ оставилъ ихъ докуривать сигары въ саду и отправился домой чрезъ Rue de Rivoli. Проходя мимо Magazin du Louvre; онъ остановился давъ дорогу дамѣ быстро проходившей изъ дверей магазина къ своему экипажу.
Взглянувъ на него съ легкимъ наклоненіемъ головы въ признательность за его вѣжливость дама узнала его лицо.
-- А, мистеръ Венъ! воскликнула она почти радостно,-- вы въ Парижѣ и не навѣстите меня!
-- Я пріѣхалъ только вчера вечеромъ, любезнѣйшая мистрисъ Морли, сказалъ Грагамъ нѣсколько смутившись,-- и только по дѣламъ которыя потребовали моего присутствія. Я пробуду здѣсь вѣроятно очень короткое время.
-- Въ такомъ случаѣ позвольте похитить у васъ нѣсколько минутъ, нѣтъ, даже и того не надо; я могу довезти васъ куда хотите, и такъ какъ карета моя движется быстрѣе чѣмъ вы идете пѣшкомъ, то я даже сохраню вамъ нѣсколько минутъ вмѣсто того чтобы похищать ихъ у васъ.
-- Вы очень добры, но я шелъ только къ себѣ въ гостиницу которая здѣсь рядомъ.
-- Въ такомъ случаѣ у васъ не можетъ быть оправданій чтобы не сдѣлать со мной небольшую прогулку въ Енисейскихъ Поляхъ; ѣдемте.
Вѣжливость обязывала Грагама повиноваться. Онъ помогъ прекрасной Американкѣ сѣсть въ экипажъ и самъ сѣлъ рядомъ съ ней.
ГЛАВА III.
-- Мистеръ Венъ, я должна очень извиняться предъ вами за участіе въ вашей жизни такъ нескромно обнаруженное въ моемъ письмѣ.
-- О, мистрисъ Морли! вы не можете себѣ представить какъ глубоко тронуло меня это участіе.
-- Я не рѣшилась бы зайти такъ далеко, продолжала мистрисъ Морли не обращая вниманія на перерывъ,-- еслибы не поняла совершенно превратно ваши чувства къ извѣстной особѣ. Въ этомъ виновато мое американское воспитаніе. У насъ бываетъ много ухаживаній между юношами и молодыми дѣвушками которыя не приходятъ ни къ чему; но если въ моей странѣ такой человѣкъ какъ вы встрѣчаетъ такую дѣвушку какъ Исавра Чигонья, тутъ не можетъ быть рѣчи о простомъ ухаживаньи. Его вниманіе, взгляды, обращеніе, для тѣхъ кто интересуется имъ настолько чтобы наблюдать, открываютъ одно изъ двухъ: или онъ холодно восхищается и уважаетъ, или же любитъ всѣмъ сердцемъ и душою женщину достойную внушить такую любовь. Я наблюдала, и непростительно обманулась. Я воображала что вижу любовь, и при этой мысли радовалась за васъ обоихъ. Я знаю что во всѣхъ странахъ, и у насъ и у васъ, любовь такъ впечатлительна и ревнива что всегда готова придумывать для себя воображаемыхъ враговъ. Уваженіе и восхищеніе никогда не бываютъ способны къ этому. Я думала что какое-нибудь недоразумѣніе, легко устранимое при вмѣшательствѣ третьяго лица, могло замедлить влеченіе двухъ сердецъ другъ къ другу, и рѣшилась писать вамъ. Я полагала что вы любите, и ошиблась какъ нельзя больше: вы только восхищались и уважали.
-- Вы иронизируете очень тонко, мистрисъ Морли, и для васъ это можетъ казаться вполнѣ вѣрно.
-- Не называйте меня мистрисъ Морли такимъ высокомѣрнымъ тономъ: развѣ вы не можете говорить со мной какъ съ другимъ? Вы только уважали и восхищались -- и конецъ.
-- Нѣтъ, не конецъ! воскликнулъ Грагамъ, давая просторъ порыву страсти, которая рѣдко въ присутствіи другихъ нарушала его самообладаніе,-- конецъ для меня это жизнь изъ которой навсегда вычеркнута любовь какую я могъ бы питать къ женщинѣ. Истинная любовь для меня можетъ быть только одна. Она явилась при первомъ моемъ взглядѣ на это роковое лицо, и съ тѣхъ поръ никогда не покидала моихъ мыслей днемъ, моихъ видѣній ночью. Конецъ для меня это вѣчное прости тому счастію которое можетъ сулить любовь которая въ жизни только одна.... но....
-- Но что? спросила мистрисъ Морли кротко, глубоко тронутая страстнымъ увлеченіемъ обнаружившимся въ голосѣ и словахъ Грагама.
-- Но, продолжалъ онъ съ насильственною улыбкой,-- мы Англичане такъ воспитаны что противимся безусловному авторитету, мы не можемъ подчинить всѣ элементы вашего бытія власти одного деспота. Любовь живописецъ, но не можетъ быть скульпторомъ.
-- Я не понимаю этой метафоры.
-- Любовь украшаетъ нашу жизнь, но не должна высѣкать ея формы.
-- Любезнѣйшій мистеръ Венъ, это очень умно сказано, но человѣческое сердце слишкомъ обширно и слишкомъ тревожно чтобы спокойно замкнуться въ афоризмѣ. Станете ли вы увѣрять меня что если вы убѣдитесь что разстроили счастье Исавры Чигоньи также какъ оттолкнули отъ себя свое счастіе, что эта мысль не измѣнитъ отчасти самую форму которую вы придаете своей жизни? Развѣ въ этомъ случаѣ жизнь ваша утратитъ только краски?
-- Не унижайте, мистрисъ Морли, вашего друга до уровня обыкновенной дѣвушки у которой бездѣлье усиливаетъ всякую мечту съ которой она носится. У Исавры Чигоньи есть свои занятія, геній, слава, карьера. По чести говоря, я думаю что въ этомъ она можетъ найти счастіе котораго не можетъ замѣнить никакой домашній очагъ. Я не скажу больше ничего. Я убѣжденъ что еслибъ мы соединились, я не могъ бы сдѣлать ее счастливою. При томъ неудержимомъ порывѣ который влечетъ геній писателя къ публичнымъ симпатіямъ и похваламъ, она оскорбилась бы еслибъ я сказалъ ей: "довольствуйся тѣмъ что будешь безраздѣльно моя". А еслибъ я не сказалъ этого и чувствовалъ бы что не имѣю права сказать, и предоставилъ бы полный просторъ ея естественному честолюбію, что тогда? Она оскорбилась бы еще больше увидавъ что я не могу сочувствовать ея стремленіямъ и цѣлямъ, что то чѣмъ бы я долженъ былъ гордиться унижаетъ меня. Это было бы такъ! это выше моихъ силъ, это моя природа.
-- Пусть будетъ такъ. Когда, можетъ-быть на будущій годъ, вы опять пріѣдете въ Парижъ, вы будете свободны отъ моего навязчиваго вмѣшательства -- Исавра будетъ женою другаго.
Грагамъ прижалъ руку къ сердцу съ быстрымъ порывомъ человѣка чувствующаго мучительную боль, на щекахъ его, даже на губахъ не осталось ни кровинки.
-- Я говорилъ вамъ, сказалъ онъ съ горечью,-- что ваше спасеніе моего вліянія на счастье такой даровитой дѣвушки не имѣетъ основанія; согласитесь что она скоро позабудетъ меня?
-- Я не могу согласиться съ этимъ несмотря на все мое желаніе. Но развѣ вы такъ мало знаете женское сердце (а въ дѣлахъ сердца, я никогда не слыхала чтобы геніи имѣли талисманы противъ его порывовъ), развѣ вы такъ мало знаете сердце женщины чтобъ не понять что въ то самое время когда она согласится выйти замужъ за человѣка который всего меньше можетъ составить ея счастье, въ это время она значитъ утратила надежду быть счастливою съ другимъ.
-- Неужели это правда? прошепталъ Грагамъ; -- да, я могу себѣ представить это.
-- Развѣ вы не сознаете что неизбѣжно влечетъ за собою эта слава и эта карьера къ которой, по вашимъ словамъ, увлекаетъ ее инстинктъ геніальности, что необходимо для этой дѣвушки, молодой, красивой, не имѣющей ни отца ни матери? Какъ бы ни была чиста ея жизнь, можетъ ли она уберечься отъ клеветы завистливыхъ языковъ? Не станутъ ли всѣ ея ближайшіе друзья -- не стали ли бы вы сами, еслибъ были ея братомъ -- употреблять всѣ возможныя убѣжденія какія только могутъ имѣть вѣсъ въ глазахъ женщины ищущей независимости въ жизни и въ то же время достаточно умной чтобы понять что свѣтъ можетъ судить о добродѣтели только по ея тѣни, репутаціи, чтобъ уговорить ее не отказываться отъ покровительства которое можетъ дать только мужъ? Вотъ почему я предостерегаю васъ, если еще не поздно, что отказываясь отъ своего счастія, вы можете разбить и ея счастіе. Она выйдетъ замужъ за другаго, но не будетъ счастлива. Что за химеры страховъ создаетъ вашъ мужской эгоизмъ! Неужели качества которыя услаждаютъ и украшаютъ міръ дѣлаютъ женщину неспособною быть подругой мущины? Стыдитесь, стыдитесь!
Какой отвѣтъ могъ бы дать Грагамъ на эти страстные упреки, осталось неизвѣстнымъ.
Двое мущинъ верхомъ остановили экипажъ. Одинъ изъ нихъ былъ Ангерранъ де-Вандемаръ, другой алжирскій полковникъ съ которымъ мы встрѣтились на ужинѣ данномъ въ Maison Dor é e Фредерикомъ Лемерсье.
-- Pardon, Madame Морли, сказалъ Ангерранъ,-- проѣхавъ еще немного вы можете встрѣтиться съ возбужденною толпой; движеніе началось въ Бельвилѣ и угрожаетъ спокойствію Елисейскихъ Полей. Не пугайтесь, это можетъ кончиться пустяками, хотя можетъ также быть и серіозно. Въ Парижѣ невозможно разчитать за часъ впередъ какіе размѣры приметъ политико-эпидемическая лихорадка. Я сейчасъ говорилъ: Bah! толпа оборванныхъ мальчишекъ, gamins de Paris; а мой другъ полковникъ, покручивая свои усы, en souriant am è rement, говоритъ: это негодованіе Парижа противъ апатіи правительства къ оскорбленію нанесенному чести Франціи; и одному Небу извѣстно какъ быстро французскіе gamins вырастаютъ въ гигантовъ когда полковники толкуютъ о негодованіи Парижа и чести Франціи!
-- Но что случилось? спросила мистрисъ Морли обращаясь къ полковнику.
-- Madame, отвѣчалъ воинъ,-- разнесся слухъ что король Прусскій повернулся спиной къ французскому послу; и что этотъ p é lcin который стоитъ за миръ во что бы то на стало, Monsieur Олливье, объявитъ завтра въ палатѣ что Франція готова переаесть пощечину.
-- Потрудитесь, Monsieur де-Вандемаръ, приказать моему кучеру ѣхать домой, сказала мистрисъ Морли.
Карета повернула и направилась къ дому. Полковникъ приподнялъ шляпу и повернулъ назадъ посмотрѣть что затѣваютъ gamins. Ангерранъ, не интересовавшійся мальчишками и тяготившійся обществомъ полковника, поѣхалъ рядомъ съ экипажемъ.
-- Это что-нибудь серіозное? спросила мистрисъ Морли.
-- Пока еще нѣтъ. Но что можетъ быть въ этотъ же часъ завтра, я не могу сказать. А, Monsieur Венъ! bon jour, я не узналъ васъ сначала. Однажды, когда я гостилъ въ ch â teau одного изъ вашихъ знаменитыхъ соотечественниковъ, я видѣлъ двухъ бойцовъ пѣтуховъ спущенныхъ и уставившихся другъ на друга: имъ не нужно было предлога для драки, какъ не нужно Франціи и Пруссіи; все равно который бы пѣтухъ ни началъ, бой былъ неизбѣженъ. Все что можетъ сдѣлать Олливье, если онъ достаточно уменъ, это позаботиться чтобъ у французскаго пѣтуха шпоры были такой же длины какъ у прусскаго. Но я говорю одно, что если Олливье попытается усадить французскаго пѣтуха назадъ въ курятникъ, имперія погибнетъ въ сорокъ восемь часовъ. Для меня это пустяки, я ни мало не забочусь объ имперіи, не на пустяки анархія и хаосъ. Лучше война и имперія, нежели миръ и Жюль Фавръ. Но будемъ ловить настоящую минуту, мистеръ Венъ. Что бы ни случилось завтра, не отобѣдаемъ ли мы сегодня вмѣстѣ? Назовите вашъ ресторанъ.
-- Мнѣ очень жаль, отвѣчалъ Грагамъ,-- но я здѣсь только по дѣламъ и занятъ весь вечеръ.
-- Что за удивительная вещь наша жизнь! сказалъ Ангерранъ.-- Судьба Франціи въ настоящую минуту виситъ на волоскѣ; я, французъ, говорю моему другу Англичанину: отобѣдаемъ вмѣстѣ: сегодня котлетка, завтра будь что будетъ; а мой англійскій другъ, блестящій представитель страны состоящей съ нами въ тѣснѣйшемъ союзѣ, говоритъ мнѣ что въ это критическое время для Франціи у него есть дѣла которыми онъ долженъ заняться. Отецъ мой вполнѣ правъ; онъ придерживается философіи Вольтера и восклицаетъ: vivent les indiff é rents!
-- Любезнѣйшій Monsieur де-Вандемаръ, сказалъ Грагамъ,-- во всякой странѣ вы встрѣтите то же самое. Всѣ люди вмѣстѣ составляютъ публичную жизнь. Но у каждаго человѣка есть своя особая жизнь, потребности и привычки которой не подавляютъ его симпатій къ публичной жизни, но неудержимо одерживаютъ верхъ надъ ними. Мистрисъ Морли, позвольте мнѣ остановить экилажъ, я здѣсь выйду.
-- Люблю я этого человѣка, сказалъ Ангерранъ продолжая ѣхать рядомъ съ прекрасною Американкой,-- по языку и по уму онъ настоящій Французъ.
-- Я всегда любила его еще больше чѣмъ вы можете любить, отвѣчала мистрисъ Морли,-- но по предразсудкамъ и глупости онъ совершенный Англичанинъ. Кажется вы сегодня не приглашены никуда, не хотите ли раздѣлить pot au feu со мной и съ Франкомъ?
-- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ умнѣйшій и благовоспитаннѣйшій изъ парижскихъ beaux gar è ons,-- но простите если я рано долженъ буду васъ оставить. Бѣдная Франція! Entre nous, меня очень безпокоитъ эта парижская лихорадка. Послѣ обѣда я долженъ обѣгать клубы и кафе и узнать послѣднія новости.
"У насъ въ Штатахъ нѣтъ ничего похожаго на этого французскаго легитимиста, сказала про себя прекрасная Американка, развѣ только мы будемъ такъ глупы что создадимъ легитимистовъ изъ разорившихся джентльменовъ Юга." Между тѣмъ Грагамъ Венъ медленно подвигался къ своей квартирѣ. Извиненіе его предъ Ангерраномъ не было ложно, этотъ вечеръ былъ отданъ Monsieur Ренару, который передалъ ему не много такого чего бы онъ не звалъ прежде; но его частная жизнь брала верхъ надъ публичною, и всю эту ночь, онъ, политикъ по призванію, не спалъ размышляя не о критическомъ положеніи Франціи, которое могло повліять на судьбу Европы, но о разговорѣ о своей частной жизни съ Американскою дамой.
ГЛАВА IV.
На слѣдующій день, въ среду, 6го іюля, началась одна изъ тѣхъ эръ въ исторіи міра когда частная жизнь напрасно стала бы хвастаться перевѣсомъ надъ публичною. На сколько частныхъ жизней вліяетъ такое ужасное время, поглощаетъ ихъ, омрачаетъ печалью, сводитъ въ могилу!
Это былъ день когда герцогъ де-Грамонъ произнесъ роковую рѣчь рѣшившую жребій между миромъ и войной. Кто въ тотъ день не былъ въ Парижѣ, не можетъ представить себѣ народный энтузіазмъ съ какимъ эта рѣчь была привѣтствована, энтузіазмъ тѣмъ болѣе сильный что воинственный тонъ ея былъ неожиданностью; даже въ самыхъ свѣдущихъ кругахъ ходили толки что результатомъ совѣщаній императорскаго кабинета будетъ рѣчь мирная и сдержанная. Бурны были рукоплесканія которыми собраніе привѣтствовало эту рѣчь дышавшую высокомѣрнымъ вызовемъ. Дамы въ трибунѣ разомъ поднялись махая платками. Высокій, плотный, темный, съ римскими чертами и гордою осанкой, министръ Фракціи казалось говорилъ вмѣстѣ съ Катилиной въ превосходной трагедіи: "Гдѣ я стою, тамъ и война."
Парижъ жаждалъ героя дня; герцогъ де-Грамонъ сразу сдѣлался такимъ героемъ.
Всѣ газеты, за исключеніемъ очень немногихъ отличавшихся мирнымъ характеромъ изъ вражды къ императору, отзывались съ похвалами не только объ этой рѣчи, но и о самомъ ораторѣ. И грустно и забавно когда вспомнишь теперь съ какою романтическою нѣжностью эти органы общественнаго мнѣнія говорили о наружности человѣка который наконецъ возвысилъ голосъ обращенный къ рыцарскимъ чувствамъ Франціи: "Чарующая важность его лица, таинственное выраженіе его взгляда".
Когда толпа выходила изъ палаты, Викторъ де-Молеонъ и Саваренъ, бывшіе также въ числѣ слушателей, встрѣтились.
-- Нѣтъ болѣе надежды для моихъ друзей орлеанистовъ, сказалъ Саваренъ.-- Вы смѣетесь надо всѣми партіями изъ душѣ, какъ кажется, сочувствуете республиканцамъ; не велика также надежда и для нихъ.
-- Я съ вами не согласенъ. За сильными порывами слѣдуетъ быстрая реакція.
-- Но какая реакція можнетъ угрожать императору послѣ того какъ онъ вернется побѣдителемъ, съ лѣвымъ берегомъ Рейна въ карманѣ?
-- Никакая, если ему дѣйствительно удастся это. Но удастся ли? Увѣренъ ли онъ самъ что удастся? Я сомнѣваюсь....
-- Сомнѣваетесь въ успѣхѣ французской арміи противъ прусской?
-- Противъ объединеннаго Германскаго народа; да, очень сомнѣваюсь.
-- Но война разъединитъ Германію. Баварія безъ сомнѣнія будетъ помогать намъ, Гановеръ возстанетъ противъ споліатора, Австрія при первомъ нашемъ успѣхѣ стряхнетъ съ себя свой вынужденный нейтралитетъ.
-- Вы не были въ Германіи, а я былъ. То что вчера было прусскою арміей, завтра будетъ Германскимъ народомъ, далеко превосходящимъ насъ численностью, тѣлесною крѣпостью, умственнымъ развитіемъ, военною дисциплиной. Но будемъ говорить о чемъ-нибудь другомъ. Какъ поживаетъ мой ex-издатель, бѣдный Густавъ Рамо?
-- Все еще очень слабъ, но поправляется. Вскорѣ онъ будетъ въ состояніи вернуться къ своимъ занятіямъ.
-- Это невозможно! Даже во время болѣзни тщеславіе не оставило его и проявилось сильнѣе обыкновеннаго. Онъ сочинилъ воинственную пѣснь которая облетѣла всѣ воинствующіе журналы съ его подписью. Онъ долженъ знать очень хорошо что имя подобнаго Тиртея не можетъ опять появиться какъ имя издателя Se ns Commun, что бросивъ эту головню онъ сжегъ корабли которые могли возвратить его къ покинутой пристани. Но мнѣ кажется что въ своихъ интересахъ онъ поступилъ хорошо; я сомнѣваюсь чтобы Sens Commun могъ продолжать свое существованіе среди усиливающагося безумія.
-- Какъ! онъ уже потерялъ подпищиковъ? пересталъ расходиться съ тѣхъ поръ какъ высказался въ пользу мира?
-- Разумѣется; а послѣ статьи которая, если я доживу до утра, появится въ завтрашнемъ нумерѣ, я бы удивился еслибы продажа его окупила расходы на печать и бумагу.
-- Мученикъ за принципы! Я преклоняюсь предъ тобой, но не завидую.
-- Мученичество не составляетъ предмета моего честолюбія. Если Лудовикъ-Налолеонъ потерпитъ пораженіе можетъ-быть онъ будетъ мученикомъ, и Фавры и Гамбетты будутъ печь яйца на жаровнѣ которую они разжигаютъ для его величества.
Въ это время одинъ Англичанинъ, талантливый корреспондентъ одной извѣстной газеты и въ этомъ качествѣ познакомившійся съ де-Молеономъ, подошелъ къ обоимъ Французамъ. Саваренъ послѣ обмѣна привѣтствій пошелъ своею дорогой.
-- Смѣю ли просить васъ отвѣтить мнѣ откровенно на нѣсколько грубый вопросъ, Monsieur le vicomte? сказалъ Англичанинъ.-- Предположимъ что императорское правительство высказалось бы сегодня въ пользу мира, сколько времени прошло бы до тѣхъ поръ какъ его ораторы въ палатѣ и органы печати сказали бы что Франція управляется трусами?
-- Вѣроятно не больше двадцати четырехъ часовъ. Но у насъ не много людей которые были бы честны въ своихъ убѣжденіяхъ; къ этимъ немногимъ принадлежу я.
-- И они продолжали бы переносить императора и его правительство?
-- Нѣтъ, Monsieur, я этого не говорю.
-- Въ такомъ случаѣ значитъ многіе изъ друзей императора сдѣлались бы его врагами, и ни одинъ изъ враговъ не присоединился бы къ числу его друзей.
-- Monsieur, вы въ Англіи знаете что партія оппозиціи не становится сговорчивѣе когда партія въ силѣ проводитъ свои мѣры. На! простите, кто этотъ джентльменъ, повидимому вашъ соотечественникъ, который вонъ тамъ разговариваетъ съ секретаремъ вашего посольства?
-- Мистеръ Венъ, Грагамъ Венъ. Вы не знакомы съ нимъ? Онъ долгое время былъ въ Парижѣ и прежде состоялъ при нашемъ посольствѣ; умный человѣкъ, на него возлагаютъ большія надежды
-- Ah! мнѣ кажется я его встрѣчалъ прежде, но не увѣренъ въ этомъ. Вы сказали Венъ? Я когда-то знавалъ Monsieur Вена, знаменитаго парламентскаго оратора.
-- Этотъ джентльменъ его сынъ; хотите я васъ познакомлю съ нимъ?
-- Не сегодня, я теперь спѣшу.
Де-Молеонъ приподнялъ шляпу, простился и уходя бросилъ еще разъ на Грагама острый испытующій взглядъ. "Я видалъ этого человѣка, прошепталъ онъ, но гдѣ? когда? можетъ-быть это только фамильное сходство съ отцомъ? Нѣтъ, черты лица у него другія; профиль похожъ.... ha! мистеръ Ламъ. Мистеръ Ламъ; но для чего ему было называться чужимъ именемъ? Къ чему это переряживанье? Что ему за дѣло до бѣдной Луизы? Но не время теперь думать объ этихъ вопросахъ. Война, война; можно ли еще предупредить ее? Какъ она разрушаетъ всѣ планы что такъ старательно подготовляло мое честолюбіе. О, еслибъ я былъ по крайней мѣрѣ въ палатѣ! Можетъ-быть это еще удастся раньше чѣмъ война дѣйствительно начнется; Клавиньи принимаютъ большой интересъ въ дѣлахъ своего департамента."
ГЛАВА V.
Грагамъ оставилъ у Рошбріана письмо прося свиданія съ маркизомъ по возвращеніи его въ Парижъ и вечеромъ на другой день послѣ разказаннаго выше получилъ записку съ увѣдомленіемъ что Аленъ возвратился и будетъ дома въ девять часовъ. Ровно въ назначенное время Грагамъ вошелъ въ квартиру Бретонца.
Аленъ былъ въ возбужденномъ состояніи: онъ началъ все торгкенными восклицаніями по поводу объявленія войны.
-- Поздравьте меня, mon ch é r! воскликнулъ онъ,-- извѣстіе это было радостною новостью для меня. Не дальше какъ вчера утромъ я съ грустью думалъ что императорскій кабинетъ будетъ продолжать поддерживать трусливое завѣреніе Олливье что Франція не была оскорблена! Герцогиня де-Тарасконъ, у которой я гостилъ въ деревнѣ, пользуется (какъ вы безъ сомнѣнія знаете) большимъ довѣріемъ въ Тюилери. При первыхъ признакахъ войны я написалъ ей что хотя гордость не позволяла мнѣ поступить въ армію рядовымъ въ мирное время, но эти препятствія уничтожаются когда всѣ разногласія во Франціи должны исчезнуть въ глазахъ ея сыновъ жаждущихъ защищать ея предѣлы. Въ отвѣтъ на это герцогиня просила меня пріѣхать къ ней въ деревню поговорить объ этомъ дѣлѣ; я отправился; она сказала мнѣ что въ случаѣ начатія войны есть предположеніе организовать мобилей съ назначеніемъ офицерами людей отличающихся происхожденіемъ и воспитаніемъ, хотя бы они и не проходили прежде военной службы, и что въ этомъ случаѣ я могу разчитывать получить эполеты. Но два дня тому назадъ она получила письмо -- не знаю отъ кого, повидимому отъ лица съ высокимъ авторитетомъ -- которое заставило ее полагать что умѣренность кабинета предотвратитъ войну и что шпаги мобилей спокойно останутся въ ножнахъ. Я подозрѣваю что вчерашнее рѣшеніе было совершенно внезапно. Ce cher Gramont! Вотъ что значитъ имѣть родовитаго человѣка въ совѣтѣ государя.
-- Если будетъ война, я желаю вамъ всякихъ отличій. Но...
-- О! избавьте меня отъ вашихъ но; Англичане очень щедры на нихъ когда дѣло не касается ихъ собственнаго интереса. Но у нихъ нѣтъ но противъ войны въ Индіи или похода въ Абиссинію.
Аленъ говорилъ капризно; въ то время Французы были очень раздражены наставительнымъ тономъ англійскихъ журналовъ. Грагамъ благоразумно избѣжалъ возбужденія гнѣва молодаго героя жаждавшаго эполетъ.
-- Я настолько Англичанинъ, сказалъ онъ съ добродушною любезностью,-- чтобы заботиться объ англійскихъ интересахъ, а для Англіи нѣтъ болѣе дорогаго интереса во внѣшней политикѣ какъ благоденствіе и достоинство Франціи. Теперь позвольте мнѣ разказать вамъ почему я рѣшился воспользоваться знакомствомъ съ вами, хотя не столь близкимъ какъ бы я того желалъ, и просить свиданія по дѣлу касающемуся лично меня, въ которомъ можетъ-статься вы окажете маѣ большую услугу.
-- Если могу, считайте что это уже сдѣлано; присядьте здѣсь на диванъ, закуримте сигары и потолкуемъ comme de vieux amis, которыхъ отцы или братья могли биться рядомъ въ Крыму.
Грагамъ сѣлъ на диванъ возлѣ Рошбріана, и послѣ одной или двухъ затяжекъ отложилъ сигару и началъ:
-- Нѣтъ ли въ корреспонденціи оставшейся послѣ вашего батюшки писемъ, писанныхъ недавно, съ подписью Мариньи, Madame Мариньи? Простите, я долженъ бы былъ объяснить причины побудившія меня предложитъ этотъ вопросъ. Я имѣю порученіе исполненіе котораго можетъ быть полезно для этой дамы или для ея ребенка; исполненіе этого порученія довѣрено моей чести. Но всѣ мои попытки разыскать эту даму остановились на слѣдующемъ свѣдѣніи: она иногда переписывалась съ маркизомъ де-Рошбріааомъ; онъ обыкновенно сохранялъ письма своихъ корреспондентовъ; и эти письма послѣ его смерти были переданы вамъ.
Пока Грагамъ говорилъ лицо Алена приняло очень серіозное выраженіе; онъ отвѣчалъ съ высокомѣріемъ соединеннымъ съ замѣшательствомъ:
-- Ящики съ письмами которыя получалъ и хранилъ мой отецъ были, какъ вы говорите, присланы ко мнѣ; большая часть этихъ писемъ была отъ женщинъ; они были подобраны и надписаны, такъ что взглянувъ на одно письмо въ каждой пачкѣ я могъ судить вообще о содержаніи ихъ, не имѣя надобности ихъ прочитывать. Всѣ письма такого рода, Monsieur Венъ, я сжегъ. Я не помню въ числѣ ихъ ни одного письма съ подписью Мариньи.
-- Я вполнѣ понимаю, любезнѣйшій маркизъ, что вы уничтожили всѣ письма которыя вашъ батюшка уничтожилъ бы самъ еслибъ его предсмертная болѣзнь была продолжительнѣе. Но я не думаю чтобы письма о которыхъ я говорю могли попасть въ этотъ разрядъ; вѣроятно они были коротки, имѣли дѣловой характеръ и касались третьяго лица, напримѣръ нѣкоторой особы съ именемъ Луизы или Дюваль!
-- Постойте! дайте подумать. Я смутно припоминаю одно или два письма которыя поставили меня въ недоумѣніе; на нихъ было помѣчено: "Луиза Д. Мет.: навести дальнѣйшія справки о судьбѣ ея дяди."
-- Маркизъ, это тѣ письма которыхъ я ищу. Слава Богу; вы не уничтожили ихъ?
-- Нѣтъ; я не видѣлъ причины уничтожать ихъ, точно также какъ не было никакой особенной причины почему я ихъ сохранилъ. У меня осталось только смутное воспоминаніе объ ихъ существованіи.
-- Прошу васъ позвольте мнѣ по крайней мѣрѣ взглянуть на ихъ почеркъ и сравнить его съ почеркомъ письма которое у меня съ собою; и если почерка окажутся сходными, я буду просить васъ сообщить мнѣ адресъ который, согласно памятной замѣткѣ вашего батюшки, долженъ находиться въ сохраненныхъ вами письмахъ.
-- Я не только не могу отказать въ этой просьбѣ, но можетъ-статься это освободитъ меня отъ отвѣтственности которую, какъ я думалъ, письма эти возлагаютъ на меня. Я увѣренъ что они не касаются чести никакой женщины, ни какой фамиліи, потому что иначе я непремѣнно сжегъ бы ихъ.
-- Позвольте пожать вашу руку, маркизъ. Въ такомъ согласіи между частными людьми лучше выражается entente cordial между Англіей и Франціей чѣмъ при Севастополѣ. Позвольте же мнѣ сравнить почерки.
-- Ящикъ съ письмами не здѣсь: я оставилъ его въ Рошбріанѣ; я телеграфирую моей тетушкѣ чтобъ она выслала его; послѣзавтра онъ безъ сомнѣнія получится. Не позавтракаете ли со мной въ этотъ день, скажемъ въ первомъ часу; а послѣ завтрака ящикъ.
-- Какъ мнѣ благодарить васъ?
-- Благодарить меня! Но вѣдь вы сказали что порученіе это довѣрено вашей чести. Просьбы касающіяся чести между людьми comme il faut только простая церемонія, какъ поклоны которыми они обмѣниваются. Одинъ кланяется, другой отвѣчаетъ тѣмъ же, безо всякой благодарности съ той или другой стороны. Теперь, когда это дѣло кончено, позвольте мнѣ сказать что я думалъ что свиданіе наше должно состояться совершенно по другому поводу.
-- Что же бы это могло быть?
-- Помните ли нашъ послѣдній разговоръ, когда вы говорили мнѣ съ такою преданностью о Mademoiselle Чигоньѣ; и предполагая что между нами могло быть соперничество, взяли назадъ все что прежде было вами сказано съ цѣлью предостеречь меня противъ развитія чувства которое она мнѣ внушила при первомъ взглядѣ на ея лицо, которое разъ видѣвши нельзя уже позабыть.
-- Я очень хорошо помню каждое слово изъ этого разговора, маркизъ, отвѣчалъ Грагамъ спокойно, но рука его заложенная за жилетъ крѣпко прижалась къ сердцу. Ему вспомнились предостереженія мистрисъ Морли. Не этому ли человѣку, который моложе, красивѣе и знатнѣе его, должно достаться сокровище которое онъ отвергнулъ?
-- Я помню этотъ разговоръ, маркизъ! Что же далѣе?
-- Въ моемъ самообольщеніи я полагалъ что вы могли слышать какъ я восхищался Mademoiselle Чигоньей, какъ послѣ того что я не такъ давно встрѣтился съ нею въ домѣ Дюплеси (который, кстати, пишетъ мнѣ что завтра я увижусь у него съ вами), я искалъ случая встрѣчаться съ нею гдѣ только было возможно. Вы могли также слышать въ клубѣ, или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, какъ я восхищаюсь ея геліемъ, какъ я говорилъ что ничего въ такой мѣрѣ Breton -- то-есть такого чистаго и высокаго -- не появлялось въ литературѣ со временъ Шатобріана; и вы, думалъ я, зная что les absens ont toujour tort, пожаловали ко мнѣ чтобы спросить: Monsieur де-Рошбріанъ, вы мой соперникъ? Я ожидалъ вызова -- вы успокоили меня, вы оставляете поле за мною?
Я уже въ началѣ предупреждалъ читателей насколько годъ проведенный въ Парижѣ могъ освободить нашего beau Marquis отъ его mauvaise honte. Насколько годъ жизни въ Лондонѣ, съ его жаргономъ лошадниковъ, съ его современными передовыми дѣвушками, могъ бы сдѣлать вульгарнымъ англійскаго Рошбріана!
Грагамъ закусилъ губы, нo отвѣчалъ спокойно:
-- Я не вызываю васъ. Могу ли я принести вамъ мои поздравленія?
-- Нѣтъ, эта блестящая побѣда не для меня. Я думалъ что это ясно было изъ разговора о которомъ я упомянулъ. Но если вы дѣлаете мнѣ честь ревнуя меня, я очень польщенъ этимъ. Говоря cepioзно, если я восхищался Mademoiselle Чигоньей при послѣднемъ нашемъ свиданіи, то восхищеніе это усилилось теперь уваженіемъ съ которымъ я смотрю на такой простой и благородный характеръ. Какъ много женщинъ старше ея были бы испорчены лестью которая окружаетъ ея литературный успѣхъ! какъ мало женщинъ которыя при такой молодости будучи поставлены въ такое критическое положеніе, рѣшившись вести такую независимую жизнь, удержали бы достоинство своего характера чистымъ отъ малѣйшей нескромности! Я говорю основываясь не на своихъ свѣдѣніяхъ, но на всеобщей молвѣ, которая была бы рада воспользоваться случаемъ еслибъ могла найти его. Хорошее общество рай для mauvaises langues.
Грагамъ взялъ руку Алена и пожалъ ее, но не сказалъ ни слова.
Молодой маркизъ продолжалъ:
-- Вы простите меня что я говорю такъ свободно какъ бы я желалъ чтобы мои друзья говорили о demoiselle которая могла бы стать моей женой. Я много обязанъ вамъ, не только за то что вы такъ честно обратились ко мнѣ по поводу этой молодой особы, но и за тѣ слова которыя касались моего положенія во Франціи, они глубоко запали въ мой умъ, благодаря имъ я избавился отъ положенія proscript въ моей странѣ, они наполнили меня мужественнымъ честолюбіемъ, которое не исчезло среди многихъ изнѣженныхъ увлеченій, и привело меня къ карьерѣ которая открывается предо мной и на которой мои предки завѣщали мнѣ не безславные примѣры. Итакъ, будемъ говорить à coeur ouvert, какъ друзья. Не вышло ли между вами и Mademoiselle Чигоньей недоразумѣнія которое замедлило ваше возвращеніе въ Парижъ? Если такъ, то прошло оно теперь?
-- Между нами не было недоразумѣнія.
-- Вы сомнѣваетесь что она отвѣчаетъ на ваши чувства къ ней, высказанныя вами во время нашего свиданія въ прошломъ году?
-- Я не имѣю права отгадывать ея чувства. Вы совершенно ошибаетесь.
-- Я не считаю себя настолько несвѣдущимъ чтобъ ошибаться въ вашихъ чувствахъ къ Mademoiselle -- ихъ можно прочесть на вашемъ лицѣ въ настоящую минуту. Разумѣется я не беру на себя права гадать о чувствахъ Mademoiselle къ вамъ. Но когда я встрѣтилъ ее недавно въ домѣ Дюплеси, съ дочерью котораго она очень дружна, мнѣ случилось говорить съ нею о васъ; и если я могу судить по взглядамъ и мимикѣ это не было ей непріятно. Вы отворачиваетесь -- я оскорбилъ васъ?
-- Оскорбили -- нѣтъ; но я не былъ приготовленъ къ разговору объ этомъ предметѣ. Я пріѣхалъ въ Парижъ по дѣламъ очень сложнымъ, которымъ долженъ посвятить все свое вниманіе. Я не смѣю больше злоупотреблять вашимъ временемъ. Итакъ, послѣзавтра я буду у васъ въ часъ пополудни.
-- Да, я надѣюсь къ тому времени получить письма въ которыхъ вы хотите навести справки; а до тѣхъ поръ мы увидимся завтра въ отелѣ Дюплеси.
ГЛАВА VI.
Только-что Грагамъ вышелъ отъ Алена и молодой маркизъ собрался отправиться въ свой клубъ какъ доложили о Дюплеси.
Съ того времени какъ Дюплеси побывалъ въ Бретани и избавилъ Алена изъ когтей Лувье они естественно видались часто. Не проходило почти дня безъ того чтобъ Аленъ не былъ приглашенъ войти въ планы финансиста касавшіеся улучшенія Рошбріанскихъ помѣстій, причемъ ему деликатно давалось почувствовать что онъ сталъ партнеромъ въ спекуляціяхъ, которыя благодаря капиталу и ловкости Дюплеси могли имѣть своимъ послѣдствіемъ полное освобожденіе его имѣнія отъ всякихъ обязательствъ и возстановленіе великолѣпія его наслѣдства соотвѣтственно достоинству его имени.
Ссылаясь на то что утра его заняты профессіональными дѣлами Дюплеси устроилъ такъ чтобъ эти совѣщанія происходили по вечерамъ. Валерія не была удаляема отъ этихъ совѣщаній; Дюплеси привлекъ ея къ участію въ совѣтѣ. "Валерія, сказалъ онъ Алену, несмотря на свою молодость имѣетъ ясный дѣловой умъ и такъ интересуется всѣмъ что интересуетъ меня что даже въ тѣхъ случаяхъ когда я не соглашалась съ ея мнѣніемъ, я по крайней мѣрѣ чувствую что ея симпатія дѣлаетъ яснѣе мое собственное мнѣніе."
Такимъ образомъ дѣвушка приходила обыкновенно съ работой или съ книгой въ cabinet de travail, и никогда не высказывала своихъ мнѣній не будучи спрошена; когда же къ ней обращались, говорила со скромностью и благоразуміемъ которыя оправдывали довѣріе и похвалы отца. А propos объ ея книгахъ, она особенно полюбила Шатобріана. Аленъ почтительно поднесъ ей прекрасно переплетенныя изданія Atala и Le G é nie du Christianisme; удивительно какъ онъ сумѣлъ руководить ея литературнымъ вкусомъ. Прелесть этихъ мирныхъ семейныхъ вечеровъ плѣняла сердце молодаго Бретонца.
Онъ не желалъ болѣе веселыхъ собраній въ которыхъ прежде искалъ и не находилъ удовольствія; среди увеселеній Парижа Аленъ оставался истымъ Бретонцемъ, созданнымъ преимущественно для простыхъ радостей семейной
Жизни, соединяя священный домашній очагъ съ древнею религіей предковъ, сосредоточивъ вокругъ него всѣ образы чистой и благородной любви которые романтичность поэтическаго темперамента вызывала изъ уединенія окружавшаго его меланхолическое дѣтство и незапятнанную юность.
Дюплеси вошелъ быстро; выраженіе лица его не имѣло обычной угрюмости.
-- Маркизъ, что значитъ то что я сейчасъ слышалъ отъ герцогини де-Гарасконъ? Возможно ли это? Вы хотите вступать въ военную службу по случаю этой ничего хорошаго не обѣщающей войны? Вы?
-- Мой дорогой и лучшій другъ, сказалъ Аленъ, очень удивленный,-- я думалъ что вы больше чѣмъ кто бы то ни было одобрите мое желаніе, вы, такой преданный имперіалистъ, недовольны что представитель одной изъ тѣхъ фамилій въ которыхъ такъ усердно и такъ тщетно заискивалъ Наполеонъ Первый, ищетъ чина подпоручика въ арміи Наполеона Третьяго, вы, кому лучше всѣхъ извѣстно въ какомъ разстроенномъ положеніи находится состояніе Рошбріана, удивляетесь что онъ берется за лучшее наслѣдіе доставшееся ему отъ предковъ, за свою шпагу! Я не понимаю васъ.
-- Маркизъ, сказалъ Дюплеси садясь и смотря на Алена взглядомъ въ которомъ восхищеніе было смѣшано съ презрѣніемъ съ какимъ практическій свѣтскій человѣкъ, самъ испытавъ когда-то легкомысленныя увлеченія, научился относиться къ увлеченіямъ, но сохранилъ по воспоминанію симпатію къ безумцамъ которыми они овладѣваютъ,-- маркизъ, простите меня; вы говорите прекрасно, но неблагоразумно. Я былъ бы чрезвычайно радъ еслибъ ваши легитимистскіе предразсудки позволили вамъ искать или скорѣе принять мѣсто въ гражданской службѣ, приличное вашему положенію, при государѣ самомъ искусномъ въ дѣлахъ гражданскаго управленія, которому Франція обязана разумною свободой соединенною съ упроченнымъ порядкомъ. Вы отказались отъ вступленія на такую приличную для васъ карьеру; но кто бы могъ ожидать что вы, не будучи вовсе подготовлены къ военной службѣ, обнажите мечъ до сей поры посвященный Бурбонамъ, въ войнѣ къ которой безуміе, не скажу Франціи, но Парижа, вынудило государя противъ котораго вы будете готовы сражаться завтра же, еслибъ вамъ удалось возвести потомка Генриха IV на престолъ.
-- Я намѣренъ сражаться не противъ какого бы то ни было государя, но въ защиту моей страны противъ чужеземцевъ.
-- Превосходный отвѣтъ еслибы чужеземцы вторглись въ вашу страну; но повидимому ваша страна готова вторгнуться къ нимъ, а это совсѣмъ другое дѣло. Chut! Весь этотъ разговоръ очень тяжелъ для меня. Я питаю къ императору личную преданность, но къ случайности которую онъ готовъ встрѣтить такой же пророческій ужасъ какой одинъ изъ вашихъ предковъ могъ бы чувствовать за Франциска I, еслибъ онъ могъ предвидѣть Павію. Будемте говорить о самихъ себѣ и о вліяніи какое война можетъ имѣть на наши личныя дѣйствія. Вы конечно знаете что хотя Лувье извѣщенъ о нашемъ желаніи выплатить ему деньги по закладной, но желаніе это не можетъ быть приведено въ исполненіе ранѣе шести мѣсяцевъ; если къ тому времени деньги не будутъ налицо, права его на Рошбріанъ останутся въ своей силѣ; сумма очень значительна.
-- Увы! да.
-- Война сильно поколеблетъ денежный рынокъ, повліяетъ на многія спекулятивныя предпріятія и операціи именно въ то время когда кредитъ будетъ наиболѣе необходимъ. Мнѣ безусловно необходимо ежедневно быть на биржѣ, и ежечасно наблюдать приливъ и отливъ событій. При такихъ обстоятельствахъ я разчитывалъ, позвольте мнѣ продолжать разчитывать, на ваше присутствіе въ Бретани. Мы уже начали переговоры въ широкихъ размѣрахъ касательно улучшенія лѣсовъ и фруктовыхъ садовъ, и построекъ которыя должны приводиться въ исполненіе какъ только земля будетъ въ нашемъ распоряженіи. Для всего этого необходимъ хозяйскій глазъ. Потому я прошу васъ поселиться въ Рошбріанѣ.
-- Любезнѣйшій другъ мой, это не больше какъ деликатный способъ избавить меня отъ опасностей войны. Я не имѣю, какъ вы безъ сомнѣнія знаете, практическихъ познаній въ дѣлахъ. Геберу можно вполнѣ довѣриться, и онъ будетъ исполнять ваши планы съ такимъ же усердіемъ какъ я, но съ безконечно большимъ умѣньемъ.
-- Маркизъ, не уповайте ни на Геркулеса, ни на Гебера; что хочешь сдѣлать хорошо дѣлай самъ.
Густой румянецъ выступилъ на щекахъ Алена; онъ не привыкъ чтобы къ нему обращались такъ безцеремонно, но онъ отвѣчалъ съ кротостью и достоинствомъ:
-- Я всегда буду признателенъ вамъ за то что вы для меня сдѣлали и желаете сдѣлать. Но полагая что предположенія ваши оправдаются, Рошбріанскія помѣстья сдѣлаются въ вашихъ рукахъ доходною статьей, болѣе нежели покроютъ закладную и сумму что вы уплатили Лувье за мой счетъ; пусть они перейдутъ къ вамъ. Я буду утѣшаться зная что старое мѣсто будетъ возстановлено, и тѣ кто чтилъ его прежнихъ владѣльцевъ благоденствуютъ благодаря такимъ сильнымъ рукамъ руководимымъ такимъ великодушнымъ сердцемъ.
Дюплеси былъ глубоко тронутъ этими простыми словами, они коснулись чувствительнѣйшей стороны его характера, потому что сердце его было великодушно, и никто кромѣ его покойной жены и его любимаго дѣтища до сихъ поръ не замѣчалъ этого. Не случалось ли вамъ, читатель, слышать похвалу тому доброму или великому что есть въ васъ, что вы втайнѣ наиболѣе цѣните въ себѣ, но чего никто, не посвященный въ тайники вашего сердца, въ васъ не признавалъ? Если это случаюсь съ вами, вы можете судить что почувствовалъ Дюплеси когда лучшій представитель рыцарства которое, если не отличается особеннымъ умомъ, то обязано всѣмъ что возвышаетъ его богатству сердца, говорилъ такимъ образомъ обращаясь къ спекулянту чей умъ былъ всѣми признанъ настолько что комплиментъ обращенный къ нему былъ бы пустою навязчивостью, но чьи сердечныя качества никогда еще не получали комплимента!
Дюплеси поднялся съ своего мѣста и обнялъ Алена прошептавъ:
-- Послушайте, я люблю васъ; у меня никогда не было сына; будьте вы моимъ сыномъ -- Рошбріанъ будетъ приданымъ моей дочери.
Аленъ въ свою очередь обнялъ его и сказалъ:
-- Батюшка, вашимъ первымъ желаніемъ должна быть честь вашего сына. Вы отгадали мою тайну -- я научился любить Валерію. Когда я видѣлъ ее въ свѣтѣ, она казалась мнѣ похожею на другихъ, прекрасною, но обыкновенною дѣвушкой; когда же я увидалъ ее дома я сказалъ себѣ: эта дѣвушка прекраснѣе въ моихъ глазахъ чѣмъ всѣ другія дѣвушки и она выдѣляется изъ среды другихъ обыкновенныхъ дѣвушекъ.
-- И это правда? правда?
-- Правда! Развѣ gentilhomme когда-нибудь говоритъ неправду? И изъ этой любви къ ней возникло непремѣнное желаніе сдѣлать что-нибудь достойное ея, что-нибудь такое что можетъ поднять меня выше уровня людей которые всѣмъ обязаны своимъ предкамъ и ничѣмъ самимъ себѣ. Можете ли вы предположить на минуту что я, спасенный отъ разоренія и нищеты отцомъ Валеріи, могу унизиться до того чтобы сказать ей: въ воздаяніе за это будьте Madame la Marquise де-Рошбріанъ? Полагаете ли вы что я, кого вы готовы любить и уважать какъ сына, могъ бы прійти къ вамъ и оказать: я обремененъ вашими милостями, отягощенъ долгами; дайте мнѣ ваши милліоны и мы будемъ квиты. Нѣтъ, Дюплеси! Вы сами человѣкъ хорошаго рода и обладаете такими высокими качествами что они возвысили бы васъ еслибы вы родились сыномъ сапожника, вы стали бы вѣчно презирать дворянина который въ тѣ дни, когда все что мы Бретонцы считаемъ священнымъ въ noblesse подвергается посмѣянію и поруганію, позабылъ бы тотъ девизъ который одинъ неизмѣнно повторяется въ гербахъ всѣхъ gentilhommes, девизъ: Noblesse oblige. Война, со всѣми ея опасностями и величіемъ, война, которая обезпечиваетъ предѣлы Франціи, война, въ которой каждый изъ моихъ предковъ которыхъ я не могу забыть возвышалъ имя наслѣдованное мною! Не мѣшайте же мнѣ сдѣлать то что дѣлали мои предки; я хочу доказать что самъ стою чего-нибудь, тогда мы съ вами будемъ равные и я буду въ состояніи сказать безъ униженія: Я принимаю ваши благодѣянія; человѣкъ который благородно бился за Францію можетъ искать руки одной изъ ея дочерей. Отдайте мнѣ Валерію; пусть Рошбріанъ будетъ ея приданымъ -- онъ перейдетъ къ ея дѣтямъ.
-- Аленъ! Аленъ! другъ мой! сынъ мой! но если вы погибнете.
-- Валерія дастъ вамъ болѣе благороднаго сына.
Дюплеси ушелъ тяжело вздыхая; но не сказалъ ничего больше противъ воинственныхъ рѣшеній Алена.
Французъ, какъ бы ни былъ онъ практиченъ или суетенъ, какимъ бы ни былъ онъ философомъ, если онъ не сочувствуетъ увлеченіямъ чести, если не относится снисходительно къ горячности юности когда она говоритъ: "страна моя оскорблена, предѣлы ея не обезпечены", такой Французъ конечно можетъ быть очень умнымъ человѣкомъ; но еслибы такихъ людей было большинство, Галлія никогда не стала бы Франціей, а была бы провинціей Германіи.
Когда Дюплеси шелъ домой, онъ, самый спокойный и дальновидный изо всѣхъ авторитетовъ биржи, человѣкъ который одинъ кромѣ де-Молеона самымъ рѣшительнымъ образомъ считалъ поводъ къ этой войнѣ ошибкою и предвидѣлъ ея печальный исходъ, этотъ человѣкъ заразился господствовавшимъ энтузіазмомъ. Повсюду его останавливали дружескія пожатія, повсюду привѣтствовали улыбки поздравленія. "Вы были правы, Дюплеси, когда смѣялись надъ тѣми кто говорилъ что императоръ боленъ, старъ, уступчивъ".
-- Vive l'Empereur! наконецъ-то мы встрѣтимся лицомъ къ лицу съ этими нахалами Прусаками!
Прежде чѣмъ онъ дошелъ домой идя вдоль бульваровъ, привѣтствуемый всѣми наслаждавшимися вечернею прохладой передъ кафе, Дюплеси заразился эпидеміей войны.
Войдя въ свой отель онъ прямо прошелъ въ команду Валеріи:
-- Спи спокойно сегодня, дитя мое; Аленъ сказалъ мнѣ что обожаетъ тебя, и если онъ пойдетъ на войну, то для того чтобы положить свои лавры къ твоимъ ногамъ. Богъ да благословитъ тебя, дитя мое, ты не могла сдѣлать лучшаго выбора.
Спала ли Валерія спокойно послѣ этихъ словъ, судить не мнѣ; но если она спала, то я могу отгадать что ей снились розовые сны.
ГЛАВА VII.
Все утро слѣдующаго дня Грагамъ Ванъ не выходилъ изъ дому. 8го іюля въ Парижѣ была прекрасная погода, и въ этотъ солнечный день сердца всѣхъ Парижанъ бились въ унисонъ. Недовольные были увлечены энтузіазмомъ; Бельвиль и Монмартръ забыли призраки коммунизма и соціализма и всѣхъ другихъ измовъ, которымъ суждено осуществиться развѣ на невѣдомой Атлантидѣ!
Императоръ былъ идоломъ дня; имена Жюль Фавра и Гамбетты произносились съ презрѣньемъ. Даже Армана Монье, который все еще оставался безъ работы, начиналъ чувствовать нужду и жаждалъ революціи которая могла бы повернуть вверхъ дномъ всѣ условія работы, даже Армана Монье можно было встрѣтить въ толпѣ украшавшей иммортелями подножіе колонны на Вандомской площади; онъ говорилъ другому недовольному обращая глаза къ статуѣ Наполеона:
-- Не чувствуете ли вы въ эту минуту что ни одинъ Французъ не можетъ питать гнѣва противъ маленькаго капрала? Онъ отвергалъ свободу, но онъ далъ намъ славу.
Стараясь не заглядывать во внѣшній міръ, Грагамъ углубился въ разрѣшеніе сомнѣній и недоумѣній которыя такъ долго боролись противъ его сердца, опустошали его, но не могли совершенно покорить.
Разговоръ съ мистрисъ Морли и Рошбріаномъ освѣтилъ образъ Исавры новымъ свѣтомъ въ которомъ онъ еще до сихъ поръ не видалъ его.
До сихъ поръ онъ разсуждалъ съ точки зрѣнія своей любви къ ней и старался убѣдить себя что его долгомъ было бороться противъ этой любви.
Но теперь для его совѣсти и сердца явился новый вопросъ. Хотя онъ никогда не высказывалъ ей своихъ чувствъ, никогда даже не намекалъ ей о надеждѣ на союзъ, которую лелѣялъ одно время, тѣмъ не менѣе не была ли любовь его такъ ясна что могла быть отгадана и даже раздѣлена ею?
Онъ угадывалъ, какъ мы знаемъ, что она не была совершенно равнодушна къ нему: въ Ангіенѣ, годъ тому назадъ, онъ снискалъ ея уваженіе и можетъ-статься заинтересовалъ ея мечты.
Мы знаемъ также какъ онъ старался убѣдить себя что артистическій темпераментъ, особенно если онъ проявляется въ женщинѣ, слишкомъ эластиченъ чтобы допустить предметамъ дѣйствительной жизни имѣть продолжительное вліяніе на свое счастіе или горе, что Исавра скоро найдетъ утѣшеніе отъ минутнаго страданія причиненнаго обманувшимся чувствомъ въ занятіяхъ которымъ отданы ея мысли и воображеніе, въ напряженіи ихъ и въ той славѣ къ которой они ведутъ. И что человѣкъ по своей природѣ и привычкамъ настолько чуждый артистическаго міра меньше всѣхъ способенъ былъ произвести глубокое и продолжительное впечатлѣніе на ея дѣйствительную жизнь или идеальныя грезы. Но что если -- какъ онъ могъ догадываться изъ словъ прекрасной Американки -- что если онъ совершенно ошибался во всѣхъ этихъ предположеніяхъ? Что если заботясь объ излѣченіи своего сердца онъ разбивалъ ея сердце, если своимъ отступленіемъ, къ которому она не была приготовлена, онъ омрачалъ ея будущность? Что если это блестящее геніальное дитя могло любить такъ же горячо, такъ же глубоко и продолжительно какъ простая деревенская дѣвушка для которой не существуетъ другой поэзіи кромѣ любви? Если это такъ, то что становится первѣйшею задачей его чести, его совѣсти, его долга?
Сила которую нѣсколько дней тому назадъ его разсужденія придали аргументамъ запрещавшимъ ему думать объ Исаврѣ становилась все слабѣе и слабѣе, когда онъ пересматривалъ и взвѣшивалъ ихъ теперь при новомъ освѣщеніи.
Всѣ эти предразсудки -- которые казались ему такими разумными истинами когда были переводимы изъ его ума въ слова письма леди Джэнеты -- не была ли мистрисъ Морли права называя ихъ причудами непростительнаго эгоизма? Не служило ли скорѣе къ возвышенію чѣмъ къ униженію Исавры, даже съ узкой мужской точки зрѣнія на женское достоинство, что эта одинокая дѣвушка могла съ незапятнаннымъ характеромъ пройти чрезъ испытаніе толковъ и взглядовъ публики, снискавъ уваженіе и такой чистой женщины какъ мистрисъ Морли и человѣка съ такимъ рыцарскимъ чувствомъ чести какъ Аленъ де-Рошбріанъ?
Когда Грагамъ размышлялъ такимъ образомъ, лицо его прояснилось, свѣтлая радость овладѣла имъ. Онъ чувствовалъ себя въ положеніи человѣка который сокрушилъ ограды и путы которыя, держа его въ плѣну, раздражали и дѣлали несчастнымъ, и разбить которыя мѣшали ему какія-то волшебныя чары получавшія свою силу изъ его собственныхъ предразсудковъ.
Онъ былъ свободенъ! и эта свобода восхищала его. Да, рѣшеніе его было принято.
День былъ уже на исходѣ. У него оставалось ровно столько времени чтобы предъ обѣдомъ у Дюплеси заѣхать въ А-- --, гдѣ, какъ онъ полагалъ, все еще жила Исавра. Пока фіакръ катился по хорошо памятной дорогѣ, какою полною жизнью жилъ онъ въ томъ романтическомъ мірѣ который считалъ для себя недоступнымъ.
Прибывъ на маленькую виллу, онъ нашелъ ее занятою одними рабочими -- въ ней шли передѣлки. Никто не могъ сказать ему куда переѣхали дамы занимавшія ее въ прошломъ году.
"Я узнаю это отъ мистрисъ Морли", думалъ Грагамъ и на возвратномъ пути заѣхалъ къ ней, но мистрисъ Морли не было дома. Онъ успѣлъ только заѣхать домой переодѣться. Къ обѣду онъ пріѣхалъ поздно, и когда началъ извиняться предъ хозяиномъ въ своей неаккуратности, языкъ его запнулся. Въ дальнемъ углу комнаты онъ увидѣлъ лицо которое поблѣднѣло и похудѣло съ тѣхъ поръ какъ онъ видѣлъ его въ послѣдній разъ, лицо по которому прошло какое-то горе.
Слуга доложилъ что обѣдъ поданъ.
-- Мистеръ Венъ, сказалъ Дюплеси,-- не угодно ли вамъ вести къ столу Mademoiselle Чигонью?