КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА I.

Въ числѣ огорченій и невзгодъ встрѣчаемыхъ на жизненномъ пути, который никогда не бываетъ совершенно ровенъ и гладокъ, есть одна довольно часто встрѣчающаяся: многіе изъ читателей могутъ припомнить досаду которую она причиняла. Вы разчитываете на свиданіе съ возлюбленною безъ постороннихъ свидѣтелей, на обмѣнъ признаній и клятвъ которыхъ другіе не должны слышать. Вы почти уже подготовили слова въ которыхъ должны быть раскрыты тайники вашего сердца; представили себѣ даже взгляды въ которыхъ эти слова найдутъ сладостный отвѣтъ. Картина которую вы такимъ образомъ начертали себѣ представляется такъ живо и ясно какъ бы отраженная въ волшебномъ зеркалѣ. И вдругъ, послѣ долгаго отсутствія, свиданіе состоится среди обыкновеннаго общества: ничто изъ того что вы желали сказать не можетъ быть сказано. Картина которую вы рисовали себѣ стерта ироніей Случая; и группы и обстановка о какихъ вамъ никогда и не снилось возникаютъ на безжалостномъ полотнѣ. Счастье если это все! Но иногда вслѣдствіе непонятнаго тонкаго прозрѣнія вы чувствуете что сама особа эта измѣнилась; и подъ вліяніемъ этой перемѣны страшный холодъ охватываетъ ваше сердце.

Прежде чѣмъ Грагамъ Венъ сѣлъ за столъ рядомъ съ Исаврой, онъ почувствовалъ что она перемѣнилась къ нему. Онъ почувствовалъ это по ея прикосновенію когда она подала ему руку при первомъ привѣтствіи, по тону голоса въ немногихъ словахъ сказанныхъ между ними, по отсутствію блеска въ улыбкѣ которая прежде освѣщала ея лицо, какъ солнечный свѣтъ, внезапно блеснувъ весеннимъ днемъ, даетъ болѣе роскошныя краски весеннимъ цвѣтамъ. Сидя рядомъ они молчали нѣсколько минутъ. Дѣйствительно, было довольно трудно, не обладая изумительнымъ разумѣніемъ любящихъ, которымъ никакая стѣна не можетъ помѣшать тайному обмѣну сигналовъ, рѣшиться на отдѣльный разговоръ среди одушевленной бесѣды, гдѣ все, казалось, было зрѣніе, все рѣчь, все слухъ, не дозволявшіе ни одному изъ присутствующихъ отвлечься отъ общаго возбужденія. Англичане не придерживаются стараго классическаго закона который ограничиваетъ число гостей за обѣдами, чтобъ они были веселы, числомъ девяти музъ. Они приглашаютъ такое многочисленное общество и лицъ такихъ неловкихъ въ искусствѣ поддерживать разговоръ за столомъ что вы можете говорить съ своимъ сосѣдомъ также мало опасаясь быть услышаннымъ какъ еслибы вы бесѣдовали съ путникомъ случайно встрѣченнымъ у одного изъ колодцевъ въ Сахарѣ. Не такъ бываетъ, за исключеніемъ торжественныхъ случаевъ, въ Парижѣ. Тамъ не легко бываетъ уединиться съ своимъ сосѣдомъ. Гости собравшіеся за обѣдомъ у Дюплеси составляли именно священное число девять: самъ хозяинъ, Валерія, Рошбріанъ, Грагамъ, Исавра, синьйора Веноста, герцогиня де-Тарасконъ, одинъ богатый и знатный имперіалистъ, князь -- --; послѣдній и наименѣе значительный останется не названнымъ.

Я читалъ гдѣ-то, можетъ-статься въ одной изъ книгъ которыя американское суевѣріе посвящаетъ тайнамъ спиритизма, какъ одаренный прозорливостью, технически именуемый медіумомъ, видитъ въ оперѣ ложу которая для другихъ кажется никѣмъ не занятою и пустою, наполненною духами, хорошо одѣтыми въ costume de regle, смотрящими на сцену и слушающими музыку. Такимъ духамъ подобны лица которыхъ я называю Зрителями. Будучи еще въ живыхъ, они не имѣютъ доли въ жизни которую переживаютъ, они какъ бы являются изъ другаго міра чтобы слышать и видѣть то что происходитъ въ нашемъ. Они жили когда-то въ нашемъ мірѣ, но уже пережили эту тревожную жизнь. Тѣмъ не менѣе мы занимаемъ ихъ какъ актеры на сценѣ или маріонетки занимаютъ насъ. Одинъ изъ такихъ Зрителей присутствовалъ за обѣдомъ у Дюплеси.

Какой веселый, какой оживленный разговоръ шелъ за столомъ финансиста въ этотъ день 8го іюля! Возбужденіе приближающейся войны громко слышалось въ голосѣ каждаго Галла, просвѣчивало въ его глазахъ. Каждую минуту дѣлались обращенія, то любезныя, то саркастическія, къ Англичанину, многообѣщавшему сыну знаменитаго государственнаго человѣка и гражданину страны къ которой Франція всегда относится какъ завистливый союзникъ или какъ подозрительный недругъ. Разумѣется, Грагамъ не могъ бы найти менѣе благопріятную минуту чтобы спросить Исавру дѣйствительно ли въ ней произошла перемѣна. Разумѣется также что никогда достоинство Великобританіи не было такъ неудачно представлено какъ въ этомъ случаѣ представлялъ его молодой человѣкъ воспитанный для дипломатической карьеры и жаждавшій парламентскихъ отличій. Онъ отвѣчалъ на всѣ вопросы принужденнымъ тономъ, съ неловко сдѣланною улыбкой; вопросы эти, обращенные прямо къ нему, касались того какимъ образомъ выразитъ свою восторженную симпатію къ мужеству Франціи англійское правительство и народъ; какое, какъ полагаетъ онъ при своемъ знакомствѣ съ Германскою расой, впечатлѣніе произведетъ на южногерманскія государства первое пораженіе Пруссіи; правда ли что человѣкъ по имени Мольтке не болѣе какъ стратегъ на бумагѣ, забавный педантъ; будетъ ли Англія, въ томъ случаѣ когда Бельгія, очарованная славой Франціи, захочетъ слиться съ нею, имѣть право представить противъ этого возраженія, и пр. и пр. Я не думаю чтобы Грагамъ въ теченіи этого обѣда хотя однажды подумалъ о судьбахъ Франціи и Пруссіи въ милліоннъ разъ меньше того сколько онъ думалъ: "Почему эта дѣвушка такъ измѣнилась ко мнѣ? Милосердое Небо! Неужели она навсегда потеряна для моей жизни?"

По воспитанію, привычкѣ, даже по страсти, этотъ человѣкъ былъ истый политикъ, космополитъ также какъ и патріотъ, привыкшій соображать какое вліяніе каждое колебаніе въ равновѣсіи европейскихъ державъ, котораго не можетъ презирать ни одинъ глубокій мыслитель, произведетъ на судьбы цивилизованнаго человѣчества и націи къ которой онъ принадлежалъ. Но развѣ не бываетъ въ жизни минутъ когда сердце человѣка внезапно суживаетъ окружность до которой простираются его движенія? Какъ отливъ послѣ прилива, оно отступаетъ отъ береговъ, которые покрывало своимъ разливомъ, увлекая укорачивающимися волнами драгоцѣнную находку которую хочетъ сокрытъ въ своихъ глубинахъ.

ГЛАВА II.

Когда встали изъ-за стола, герцогиня де-Тарасконъ сказала хозяину который велъ ее подъ руку:

-- Конечно вамъ съ вами приходится плыть по теченію. Но не кажется ли вамъ какимъ-то лицемѣріемъ происходившій за обѣдомъ веселый разговоръ, въ которомъ мы также принимали участіе? Вамъ я могу сказать это, но не сказала бы никому другому.

-- И я также скажу вамъ, Madame la Duchesse, чего не сказалъ бы никому другому. Когда я думаю о настоящихъ событіяхъ наединѣ, они представляются мнѣ ужаснымъ рискомъ; но когда я выхожу изъ дому и вижу всеобщій энтузіазмъ, мнѣ становится весело и я говорю про себя: все такъ, но это можетъ быть громаднымъ пріобрѣтеніемъ для насъ. Пріобрѣсти лѣвый берегъ Рейна, это пустяки; но положить предѣлъ возрастающему могуществу нашего сосѣда, которое черезъ нѣсколько лѣтъ можетъ подавить насъ, это не пустяки. Во всякомъ случаѣ, стоитъ ли этотъ выигрышъ риска или нѣтъ, развѣ могъ императоръ, развѣ могло бы какое-нибудь правительство не желающее черезъ недѣлю лишиться своей власти, не вынуть этого жребія?

Герцогиня задумалась на минуту пока они усѣлись на диванъ въ углу залы. Потомъ проговорила очень медленно:

-- Ни одно правительство котораго власть основана на всеобщей подачѣ голосовъ не могло бы отказаться отъ этого. Но еслибъ императоръ удержалъ за собой личную власть, которая прежде давала возможность разумѣнію одного человѣка контролировать и направлять страсти многихъ, я думаю что въ такомъ случаѣ не было бы войны. Мнѣ извѣстно что императоръ сильно поддерживалъ наименѣе воинственныхъ членовъ совѣта и что при заключеніи засѣданія совѣта... въ рѣчи Граммона, которая была на немъ составлена, не было выраженій возбуждающихъ вражду. Эти роковыя слова были вынуждены настроеніемъ умовъ въ палатѣ и извѣстіемъ о народномъ возбужденіи, которому нельзя было противиться не рискуя вызвать революцію. Парижъ вынудилъ императора къ войнѣ. Что неизбѣжно то неизбѣжно, и, какъ вы говорите, выигрышъ можетъ стоить риска. Перехожу къ другому, о чемъ вы шепнули мнѣ когда мы шли къ столу; это было въ родѣ жалобы, которая глубоко огорчила меня. Вы сказали что я содѣйствовала выбору который можетъ грозить опасностью, даже смертью одному моему дальнему родственнику который можетъ стать вашимъ близкимъ родственникомъ. Вы говорили объ Аленѣ де-Рошбріанѣ?

-- Да; я принялъ предложеніе которое онъ сдѣлалъ моей единственной дочери.

-- Очень рада этому, не столько за васъ, какъ за него. Зная его, нельзя не цѣнить въ немъ лучшихъ качествъ лучшаго французскаго дворянства, но зная такъ давно вашу прекрасную Валерію, я не могу не поздравить того кому достанется ея рука. Вотъ мои объясненія: когда я обѣщала Алену мое содѣйствіе къ полученію офицерскаго чина въ рядахъ мобилей, я не знала что онъ принялъ или намѣренъ принять на себя обязанности которыя будутъ привязывать его къ дому. Теперь я беру назадъ свое обѣщаніе.

-- Нѣтъ, герцогиня, исполните его. Я не былъ бы вѣрноподданнымъ еслибы рѣшился въ минуту необходимости отнять такого храбраго защитника у государя, подъ мирнымъ и благоденственнымъ правленіемъ котораго я составилъ себѣ состояніе. И говоря откровенно, еслибъ Аленъ былъ дѣйствительно моимъ сыномъ, я настолько Французъ чтобы помнить что Франція мнѣ мать.

-- Довольно, другъ мой, довольно, воскликнула герцогиня и горячій румянецъ проступилъ у нея сквозь слой жемчужной пудры.-- Еслибы каждый Французъ имѣлъ такія же чувства; еслибы въ нашемъ Парижѣ сословныя несогласія изчезли въ общей мысли о своей странѣ; еслибы въ каждомъ французскомъ сердцѣ трепетало еще то чувство которое въ ужасные дни когда всѣ другія связи были порваны, чтило Францію какъ мать и собирало ея сыновъ на ея защиту противъ союза всей Европы,-- тогда намъ незачѣмъ было бы блѣднѣть при видѣ прусскаго игольчатаго ружья. Но взгляните въ ту сторону; развѣ это не картина аркадской юности? Міръ яростно свирѣпѣетъ вокругъ, а любовь беззаботно шепчетъ о любви!

Герцогиня указала въ уголъ сосѣдней комнаты гдѣ Аленъ съ Валеріей сидѣли въ сторонкѣ; онъ шепталъ ей что-то на ухо, и ея щеки, какъ можно было замѣтить даже на этомъ разстояніи, освѣщались нѣжнымъ румянцемъ.

ГЛАВА III.

Но въ этомъ небольшомъ обществѣ были двое которые не привлекали къ себѣ вниманія ни Дюплеси, ни придворной дамы. Пока князь и смиренный Зритель заняты были игрою въ экарте, а живая Веноста вставляла свои замѣчанія, Исавра разсѣянно перебирала коллекцію фотографій разложенныхъ на столѣ стоявшемъ въ отдаленномъ углу комнаты у открытаго окна сообщавшагося съ длиннымъ и глубокимъ балкономъ, заставленнымъ цвѣтами и выходившимъ на Елисейскія Поля, которыя были освѣщены кроткимъ свѣтомъ безчисленныхъ звѣздъ. Вдругъ шепотъ, власти котораго она не могла противиться, раздался надъ ея ухомъ и вся кровь прихлынула ей къ сердцу.

-- Помните ли вы вечеръ въ Ангіенѣ? Когда я сказалъ что воображенію невольно представляется вопросъ будемъ ли мы черезъ годъ въ тотъ же день смотрѣть вмѣстѣ на звѣзду которую оба мы считали своею изъ числа многочисленныхъ странниковъ неба? Это было 8го іюля. Сегодня также 8е іюля. Пойдемте, отыщемъ нашу звѣзду. Я имѣю сказать вамъ то что долженъ сказать. Пойдемте.

Машинально,-- какъ сомнамбулы, говорятъ, машинально повинуются месмеристу,-- Исавра повиновалась этой просьбѣ. Въ какомъ-то дремотномъ подчиненіи она послѣдовала за нимъ и очутилась на балконѣ, среди цвѣтовъ и подъ свѣтомъ звѣздъ, рядомъ съ человѣкомъ который былъ для нея существомъ вѣчно окруженнымъ цвѣтами и освѣщеннымъ звѣздами, романтическимъ идеаломъ сердца дѣвственной женщины.

-- Исавра, сказалъ Англичанинъ мягкимъ тономъ.-- При звукѣ ея имени въ первый разъ услышанномъ изъ этихъ устъ, каждая фибра ея существа затрепетала.-- Исавра, я старался жить безъ васъ, но не могъ. Вы для меня все, все: безъ васъ кажется мнѣ на землѣ исчезаютъ цвѣты, меркнутъ звѣзды на небѣ. Есть ли между нами разногласія во вкусахъ, привычкахъ, мысляхъ? Дайте мнѣ только надежду что вы любите меня хотя вдесятеро меньше того какъ я васъ люблю, и эти разногласія перестанутъ быть разладомъ. Любовь приводитъ въ гармонію всѣ звуки, соединяетъ всѣ цвѣта въ своемъ божественномъ единеніи души и сердца. Взгляните на верхъ! Не тамъ ли все та же звѣзда что въ прошломъ году манила наши взоры? Не привлекаетъ ли она все также наши взоры теперь? Исавра, говорите!

-- Тс, тс.... Дѣвушка не могла выговорить ничего больше, но отодвинулась отъ него.

Это движетіе не оскорбило его: въ немъ не было ненависти. Онъ приблизился къ ней, взялъ ее за руку и продолжалъ голосомъ который былъ такъ музыкаленъ среди лѣтней ночи подъ звѣзднымъ небомъ:

-- Исавра, есть одно имя которое я никогда не могу произнести безъ почтенія съ какимъ мы относимся къ религіи соединяющей небо съ землею, имя которое для мущины должно быть символомъ жизни украшенной и осчастливленной, возвышенной и освященной. Имя это "жена". Хотите ли принять отъ меня это имя?

Исавра опять не дала отвѣта. Она стояла нѣмая и холодная и строгая какъ мраморное изваяніе. Наконецъ, какъ бы утраченное сознаніе снова начало вступать въ силу, она тяжело вздохнула и медленно провела руками по лбу.

-- Насмѣшка, насмѣшка, сказала она съ улыбкой отчасти горькою, отчасти жалобною на безцвѣтныхъ губахъ.-- Вы ждали предложить мнѣ этотъ вопросъ до тѣхъ поръ какъ узнали каковъ долженъ быть мой отвѣтъ? Я дала слово на зваться женою другаго.

-- Нѣтъ, нѣтъ; вы говорите это мнѣ въ упрекъ, чтобы наказать меня! Скажите что это не правда! скажите!

Блуждающіе глаза Исавры замѣтили тоску отразившуюся на его лицѣ.

-- Какъ могутъ мои слова огорчать васъ? сказала она сухо.-- Развѣ вы не писали что я не гожусь быть вашею женой?

-- Я?

-- Что я отказалась отъ мирныхъ наслажденій частной жизни? Мнѣ казалось что вы были такъ правы! Да! Я обручена съ человѣкомъ который полагаетъ что несмотря на такое несчастіе....

-- Остановитесь, я требую, остановитесь! Вы видѣли мое письмо къ мистрисъ Морли. Съ тѣхъ поръ какъ я написалъ его, я не имѣлъ ни минуты покоя отъ угрызеній и раскаянія. Но хотя это письмо и возбудило вашъ справедливый гнѣвъ...

-- Оно не возбуждало моего гнѣва...

Не замѣчая перерыва, Грагамъ спѣшилъ высказаться:

-- Вы простили бы меня еслибы могли читать въ моемъ сердцѣ. Все равно. Я беру назадъ все что было сказано въ этомъ письмѣ, кромѣ словъ выражавшихъ мое восхищеніе. Будьте моею, и вмѣсто того чтобъ удерживать въ васъ неудержимый порывъ генія который стремится занять первое мѣсто въ головѣ или въ сердцѣ міра, я научусь самъ ободрять его, дѣлить и находить въ немъ торжество. Знаете ли вы какая разница между отсутствующимъ и присутствующимъ, между далекимъ образомъ противъ котораго наши сомнѣнія, страхи, подозрѣнія воздвигаютъ тѣни воображаемыхъ гигантовъ, окружаютъ его призрачными стѣнами, и любимымъ лицомъ при видѣ котораго духи отлѣтаютъ и исчезаютъ стѣны? Исавра, мы снова встрѣтились. Вы теперь знаете изъ моихъ собственныхъ устъ что я люблю васъ. Вы говорите что дали слово другому. Скажите ему откровенно, честно, что вы обманулись въ своемъ сердцѣ, что вы не можете располагать имъ. Спасите себя, спасите его отъ союза въ которомъ не можетъ быть счастія.

-- Теперь уже поздно, сказала Исавра беззвучнымъ голосомъ, но безъ слѣда нерѣшительной слабости на челѣ или губахъ.-- Еслибъ я теперь сказала этому другому: "я беру назадъ слово которое дала вамъ", я убила бы его, убила бы и тѣло его и душу. Несмотря на мое ничтожество, для него я все; для васъ, мистеръ Венъ, для васъ воспоминаніе; черезъ годъ, можетъ-быть черезъ мѣсяцъ, вы съ удовольствіемъ будете думать что избавились отъ меня.

Она отошла отъ него, отошла отъ цвѣтовъ и звѣзднаго свѣта; и когда Грагамъ -- оправившись отъ смущенія въ какое привели его ея подавляющія слова, съ высокомѣрнымъ видомъ и походкой человѣка который отходитъ прочь отъ развалинъ своего счастія, опираясь на свою гордость -- когда Грагамъ возвратился въ комнату, всѣ гости уже разъѣхались исключая Алена, который продолжалъ шепотомъ разговаривать съ Валеріей.

ГЛАВА IV.

На слѣдующій день, въ назначенный часъ, Грагамъ вошелъ въ квартиру Алена.

-- Съ удовольствіемъ могу объявить вамъ, сказалъ маркизъ весело,-- что ящикъ прибылъ и мы вскорѣ можемъ приступить къ разбору его содержимаго; но прежде нужно позавтракать.

Во время завтрака Аленъ былъ веселъ и сперва не замѣтилъ мрачнаго выраженія и разсѣянности своего гостя. Наконецъ удивленный вялыми отвѣтами на свои веселыя шутки со стороны человѣка котораго искренняя рѣчь всегда была такъ пріятна и задушевный смѣхъ такъ симпатиченъ, онъ подумалъ что причиной перемѣны въ Грагамѣ было какое-нибудь недоразумѣніе происшедшее между нимъ и Исаврой наканунѣ; но помня съ какою рѣшительностью Грагамъ отклонилъ разговоръ о прекрасной Италіянкѣ, онъ былъ въ затрудненіи какъ согласить свой добродушный порывъ со скромностью къ которой обязывала его благовоспитанность. Во всякомъ случаѣ комплиментъ сдѣланный молодой особѣ которою такъ восхищался Грагамъ не могъ повредить.

-- Какъ прекрасна была вчера Mademoiselle Чигонья!

-- Въ самомъ дѣлѣ? Мнѣ показалось что она не совсѣмъ здорова. Не слыхали ли вы когда Monsieur Тьеръ будетъ говорить о войнѣ?

-- Тьеръ? Нѣтъ. Кто теперь думаетъ о Тьерѣ? Благодаря Бога время его прошло! Я не знаю ни одной дѣвушки въ Парижѣ, не исключая Валеріи -- я хочу сказать Mademoiselle Дюплеси -- которая одѣвалась бы съ такимъ изящнымъ вкусомъ какъ Mademoiselle Чигонья. Вообще у женщинъ-писательницъ вкусъ ужасный.

-- Въ самомъ дѣлѣ. Я не замѣтилъ какъ она была одѣта. Я не судья въ такихъ тонкихъ вещахъ какъ дамскіе туалеты или вкусы писательницъ.

-- Простите меня, сказалъ beau Marquis соріэзао.-- Что касается туалетовъ, то мнѣ кажется это такая существенная вещь въ глазахъ женщинъ что ни одинъ мущина интересующійся женщинами не долженъ презирать критическое изученіе этого предмета. Въ женщинѣ съ утонченнымъ характеромъ никогда не встрѣтишь вульгарности въ одеждѣ. Я понялъ эту истину только съ того времени какъ выѣхалъ изъ Бретани.

-- Вѣроятно, любезнѣйшій маркизъ, вамъ случалось читать въ Бретани книги которыя въ Парижѣ мало кто читаетъ не будучи ученымъ по призванію; и вѣроятно вы припомните что Горацій приписываетъ самую изящную утонченность въ одеждѣ, выраженную у него непереводимыми словами simplex munditiis, женщинѣ которая отличалась не меньшею легкостью и быстротой съ какою мѣняла свои привязанности. Разумѣется это не можетъ касаться Mademoiselle Чигоньи; но какъ много другихъ изящно одѣтыхъ дамъ въ Парижѣ которыхъ злосчастные обожатели

fidem

Mutatosqne deos flebit.

Теперь, съ вашего позволенія, мы можемъ приступить къ разбору ящика съ письмами.

Ящикъ былъ принесенъ и отпертъ; Аленъ съ заботливымъ вниманіемъ пересмотрѣлъ все что въ немъ заключалось прежде чѣмъ передалъ Грагаму нѣсколько записокъ, въ которыхъ Англичанинъ тотчасъ же узналъ одинаковый почеркъ съ письмомъ Луизы завѣщаннымъ ему Ричардомъ Кингомъ.

Письма были подобраны въ хронологическомъ порядкѣ и перенумерованы.

Письмо I.

"Любезнѣйшій маркизъ,-- Какъ мнѣ благодарить васъ за полученіе и пересылку мнѣ этихъ удостовѣреній? Вамъ хорошо извѣстенъ несчастный эпизодъ въ моей жизни, и вы можете понять какъ неоцѣненна оказанная мнѣ вами услуга. Я избавлена отъ всякихъ дальнѣйшихъ преслѣдованій со стороны человѣка который на самомъ дѣлѣ не имѣетъ никакихъ правъ посягать на мою свободу, но его преслѣдованія могли подвергнуть меня скандалу и непріятности обращаться за покровительствомъ къ закону и обнаружить незаконный бракъ въ который я была вовлечена обманомъ. Я предпочла бы скорѣе быть разорванною на части бѣшеными лошадьми, какъ королева, про которую пишутъ въ исторіи, нежели обезчестить себя и своихъ предковъ которыми я могу гордиться по крайней мѣрѣ со стороны матери, сознавшись что я жила съ этимъ низкимъ Англичаниномъ какъ жена, тогда какъ я была только -- о, Боже, я не могу договорить!

"Нѣтъ, Monsieur le Marquis, я не нуждаюсь въ денежной помощи которую вы съ такимъ великодушіемъ мнѣ предлагаете. Хотя я не знаю гдѣ находится мой бѣдный милый дядя, хотя я сомнѣваюсь, еслибъ и знала это, могу ли я рѣшиться довѣрить ему извѣстную только вамъ тайну принятаго мною имени, такъ что если онъ узнаетъ обо мнѣ то будетъ почитать меня умершею,-- но у меня все еще остается довольно денегъ изъ тѣхъ что онъ далъ мнѣ для прожитія; если же ихъ недостанетъ, тогда я думаю что съ моимъ знаніемъ англійскаго языка и другими скромными талантами я могу найти мѣсто учительницы или гувернантки въ какомъ-нибудь нѣмецкомъ семействѣ. Во всякомъ случаѣ, я буду скоро опять писать вамъ, и прошу васъ сообщить мнѣ все что вы узнаете о моемъ дядѣ. Я такъ благодарна вамъ что вы не вѣрите ужасной клеветѣ, которая должна такъ сильно поразить такого гордаго человѣка, который, несмотря на всѣ свои заблужденія, неспособенъ на низость.

"Адресъ мой Аугсбургъ, poste restante.

"Вамъ преданная,

"-- --"

Письмо II.

(Черезъ семь м ѣ сяцевъ посл ѣ письма No I).

Аугсбургъ.

"Любезнѣйшій маркизъ,-- Благодарю васъ за вашу добрую записку въ которой вы увѣдомляете меня о вашихъ хлопотахъ, хотя до сихъ поръ безуспѣшныхъ, съ цѣлью узнать что сталось съ моимъ несчастнымъ дядей. Со времени послѣдняго моего письма я жила очень покойно. Я давала здѣсь уроки въ нѣсколькихъ семействахъ; въ числѣ моихъ ученицъ есть двѣ очень зратныя дѣвицы. Онѣ такъ полюбили меня что ихъ мать проситъ меня поступить къ нимъ въ домъ въ качествѣ гувернантки. Какія чудныя сердца у этихъ Германцевъ, такія простыя, такія правдивыя! Они не возбуждаютъ докучныхъ вопросовъ, довѣрчиво относятся къ тому что я сама разказываю." -- Здѣсь слѣдовало нѣсколько общихъ мѣстъ о германскомъ характерѣ, и затѣмъ постскриптумъ.-- "На слѣдующей недѣлѣ я поступаю на мѣсто. Если вы узнаете что-нибудь о моемъ дядѣ, напишите мнѣ адресуя письмо графинѣ фонъ-Рюдесгеймъ, замокъ N*** М*** на Рейнѣ."

-- Рюдесгеймъ!

Не была ли это родственница, можетъ-быть жена графа фонъ-Рюдеегейма съ которымъ Грагамъ познакомился въ прошломъ году?

Письмо III.

(Три или четыре года спустя посл ѣ посл ѣ дняго письма).

"Вы поистинѣ удивили меня, Monsieur le Marquis. Мой дядя оказался въ Алжирѣ подъ чузкимъ именемъ, солдатомъ въ Алжирской арміи? мой милый, гордый, блестящій дядя! Я не могу вѣрить этому, также какъ и вы не вѣрите: но я жажду узнать о немъ дальнѣйшія свѣдѣнія какія вы можете собрать. Я можетъ-быть удивлю васъ когда скажу о себѣ что я выхожу замужъ. Ни съ чѣмъ нельзя сравнить доброту ко мнѣ Рюдесгеймовъ съ тѣхъ поръ какъ я поступила къ нимъ въ домъ. Особливо въ послѣдній годъ они обращались со мною какъ съ равною, какъ съ членомъ семѣйства. Въ числѣ постоянныхъ посѣтителей дома есть одинъ господинъ благородной фамиліи, но не такого высокаго рода и не съ такимъ большимъ состояніемъ чтобы женитьба на вдовой французской гувернанткѣ была для него m é salliance. Я увѣрена что онъ любитъ меня искренно, и онъ единственный человѣкъ любовь котораго мнѣ было пріятно заслужить. Свадьба наша послѣдуетъ въ теченіе нынѣшняго года. Разумѣется ему неизвѣстна моя печальная исторія и онъ никогда не узнаетъ ее. Во всякомъ случаѣ Луиза Д-- -- умерла. Въ домѣ куда я вступаю, негодный Англичанинъ по всей вѣроятности никогда не будетъ имѣть возможности стать мнѣ поперекъ дороги. Тайна моя въ вашихъ рукахъ также надежна какъ въ могилѣ гдѣ покоится та которую вы когда-то любили подъ именемъ Луизы Д-- --. Я не буду больше безпокоить васъ моими письмами; но если вы узнаете что-нибудь вполнѣ доттовѣрное о судьбѣ моего дяди, напишите мнѣ строчку адресуя во всякое время письма какъ прежде графинѣ фонъ-Рюдесгеймъ для Madame М -- --.

"Примите увѣреніе въ моей вѣчной благодарности за всю доброту какую вы оказывали мнѣ, не отказываясь признавать меня вашею родственницей. Союзомъ въ который вступаетъ ваша родственница она не унизитъ имени которое соединяетъ ее съ еще болѣе высокимъ родомъ де-Рошбріановъ."

На этомъ письмѣ покойный маркизъ написалъ карандашомъ: "Разумѣется Рошбріанъ никогда не откажется признавать своихъ родственниковъ, хотя бы даже и дочь рисовальдаго учителя. Красивое существо, Луиза, но сварливая! Я бы не могъ любить Венеру еслибъ она была сварлива. Несчастное открытіе что ея мать была изъ благородной фамиліи вскружило голову Луизѣ. Въ той или другой формѣ всякая женщина страдаетъ одною и тою же болѣзнью -- тщеславіемъ. Имя ея будущаго мужа, не названное въ письмѣ, легко узнать."

Слѣдующее письмо было отъ 7го мая 1859, на бумагѣ съ траурною каемкой, и содержало въ себѣ только слѣдующія строки:

"Я была очень утѣшена вашимъ вчерашнимъ визитомъ, любезнѣйшій маркизъ. Горе мое было тяжело, но въ послѣдніе два года поведеніе моего мужа дѣлало жизнь мою несчастною, и я оправляюсь отъ удара причиненнаго мнѣ его внезапною смертью. Правда что я съ дѣтьми осталась въ бѣдности, но я не могу принятъ вашего великодушнаго предложенія помочь мнѣ. Не страшитесь за мою дальнѣйшую судьбу. Прощайте, любезнѣйшій маркизъ! Письмо это вы получите какъ разъ предъ вашимъ отъѣздомъ въ Неаполь. Bon voyage."

На этомъ письмѣ не было ни адреса ни почтовой марки; очевидно оно было передано чрезъ посланнаго.

Послѣднее письмо, отъ 20го марта 1861, было еще короче предыдущаго:

"Я послѣдовала вашему совѣту, любезнѣйшій маркизъ; и отбросивъ всѣ сомнѣнія приняла его доброе предложеніе, съ условіемъ что онъ никогда не поѣдетъ со мной въ Англію. Я равнодушна къ этому браку. Теперь я могу вамъ признаться что бѣдность моя была крайняя. Ваша, съ неизмѣнною благодарностью,

"-- --"

Это послѣднее письмо также не имѣло на себѣ почтовой марки и очевидно было послано съ нарочнымъ.

-- Больше нѣтъ писемъ отъ этой особы? спросилъ Грагамъ;-- и никакого указанія на ея существованіе?

-- Нѣтъ, по крайней мѣрѣ я не нашелъ ничего больше. Я теперь вижу почему я сохранилъ эти письма. Въ содержаніи ихъ нѣтъ ничего что бы не было почтенно для моего отца. Они показываютъ какъ онъ былъ способенъ къ безкорыстной добротѣ даже къ отдаленной родственницѣ, которою онъ, разумѣется, не могъ гордиться, судя не только по его припискѣ карандашомъ, или потому что она занимала мѣсто гувернантки, но по ея невысокому взгляду на брачныя узы. Я не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ кто бы могла быть эта женщина По крайней мѣрѣ я никогда не слыхалъ ни о комъ изъ состоящихъ въ родствѣ, хотя бы отдаленномъ, съ нашею фамиліей, въ комъ бы я могъ узнать особу писавшую эти письма.

-- Могу я оставить ихъ у себя на короткое время?

-- Простите если я прежде предложу вамъ вопросъ. Сколько я могу догадываться, цѣль вашихъ розысковъ должна имѣть связь съ вашимъ соотечественникомъ котораго эта дама вѣжливо называетъ "негоднымъ Англичаниномъ"; но признаюсь мнѣ не хотѣлось бы черезъ эти письма подать поводъ къ какому-нибудь скандалу въ которомъ могло бы быть замѣшано имя моего отца или кого-нибудь изъ членовъ моей фамиліи.

-- Маркизъ, я прошу довѣрить эти письма моей скромности именно для того чтобъ избѣжать скандала.

-- Foi de gentilhomme?

-- Foi de gentilhomme!

-- Возьмите ихъ. Гдѣ и когда мы опять свидимся?

-- Я думаю вскорѣ; но я долженъ сегодня вечеромъ выѣхать изъ Парижа. Я отправляюсь въ Берлинъ чтобы разыскать эту графиню фонъ-Рюдесгеймъ, и боюсь что черезъ нѣсколько дней путешественникамъ не будетъ дозволено переѣзжать границу между Франціей и Германіей.

Обмѣнявшись еще нѣсколькими незначительными словами молодые люди пожали другъ другу руку и разстались.

ГЛАВА V.

Раздумывая надъ прочтенными письмами, которыя замѣчательно подвигали впередъ возможность отысканія Луизы Дюваль, Грагамъ не чувствовалъ уже такого живаго и заботливаго интереса какъ прежде. Итакъ, Луиза Дюваль была сперва замужемъ за иностранцемъ который по ея словамъ принадлежалъ къ благородной фамиліи и имя котораго не трудно было узнать отъ графини фонъ-Рюдесгеймъ. Бракъ этотъ повидимому не былъ счастливъ. Оставшись вдовою безъ средствъ, она снова вышла замужъ, очевидно не по любви. Въ 1861 году она была еще въ живыхъ, а въ 1859 были живы ея дѣти; не былъ ли ребенокъ о которомъ упоминаетъ Ричардъ Кингъ однимъ изъ нихъ?

Тонъ и складъ писемъ могъ пролитъ нѣкоторый свѣтъ на характеръ писавшей: они обнаруживали гордость, упрямое своеволіе и непріятную жесткость натуры; но ея отказъ отъ всякой денежной помощи со стороны такого человѣка какъ покойный маркизъ де-Рошбріанъ указывалъ на чувство нѣкотораго достоинства. Очевидно что, каковы бы ни были ея странныя идеи о ея первомъ бракѣ съ Ричардомъ Кингомъ, она не была искательница приключеній; и по всей вѣроятности она не была лишена какой-нибудь прелести которая возбудила къ ней дружескій интересъ такого дальняго родственника и человѣка столь эгоистичнаго въ своихъ удовольствіяхъ какъ ея аристократическій корреспондентъ.

Но что составляетъ по отношенію къ его личному счастію надежда, даже почти вѣроятность, скораго исполненія довѣреннаго ему порученія? Каковъ бы ни былъ исходъ, получитъ ли онъ, вслѣдствіе смерти матери или въ особенности дочери, богатство, или же, если онѣ еще живы, у него останется только скромное независимое состояніе, во всякомъ случаѣ Исавра была для него потеряна и состояніе утрачивало всякое значеніе. Но первое чувство его, когда онъ оправился отъ поразившихъ его словъ Исавры что она безвозвратно связана съ другимъ, не было упрекомъ самому себѣ. Оно было чувствомъ сильной горечи противъ той которая, если дѣйствительно была такъ привязана къ нему какъ онъ могъ ожидать, могла въ такое короткое время склонить свое сердце къ союзу съ другимъ. Несомнѣнно что горечь эта была несправедлива; но я считаю ее естественною въ человѣкѣ съ такою гордою природой и такимъ сильнымъ чувствомъ какъ у Грагама, когда надежды его были такимъ образомъ разбиты. Злоба есть первое чувство являющееся у человѣка любящаго со всею горячностью своей души, и отвергнутаго, все равно почему и отчего бы то ни было. Женщиной которая, какъ онъ имѣлъ причину предполагать, сама любитъ его; и хотя понятіе о чести было высоко у Грагама, однако же мущина не смотритъ на честь тѣми же глазами какими смотритъ женщина, будучи поставлена въ одинаковое затруднительное положеніе Грагамъ искренно думалъ что если Исавра любитъ его настолько что ей непріятенъ союзъ съ другимъ, которому она могла дать обѣщаніе только очень недавно, то съ ея стороны была бы болѣе честнымъ откровенно сказать это своему жениху нежели оставлять его съ неизвѣстности что ея сердце не принадлежитъ ему. Но такія обѣщанія чрезвычайно важны въ глазахъ дѣвушекъ подобныхъ Исаврѣ, а ея обѣщаніе не было только дѣломъ обыкновенной чести женщины. Еслибы человѣкъ которому она дала слово былъ выше ея по положенію, богатству, всему что льститъ честолюбію женщинъ въ брачномъ выборѣ, еслибъ онъ былъ разсудителенъ, твердъ и самостоятеленъ среди испытаній и опасностей жизни, честь женщины еще могла бы найти извиненіе въ нарушеніи даннаго слова. Но бѣдный, болѣзненный, слабый, несчастный мальчикъ-поэтъ, который смотрѣлъ на нее какъ на ангела спасителя -- сказать ему "возвратите мнѣ мою свободу", значило покинуть его во власть смерти и грѣху. Но Грагамъ разумѣется не могъ угадать почему то что онъ какъ мущина почиталъ справедливымъ, было для нея какъ женщины невозможно; и онъ снова вернулся къ своимъ старымъ предразсудкамъ что въ умѣ и сердцѣ писательницы, посвященныхъ созданію воображаемыхъ героевъ, не можетъ быть дѣйствительной глубины и силы чувства къ любящему ея человѣку. Погруженный въ мечтанія онъ медленно шелъ съ опущеннымъ взоромъ по направленію къ Британскому посольству, гдѣ не лишнее было справиться не требовалось ли, въ виду предстоящей войны, имѣть особый паспортъ при отъѣздѣ въ Германію.

-- Bon jour, cher ami, произнесъ пріятный голосъ; -- давно ли вы въ Парижѣ?

-- А, любезнѣйшій Monsieur Саваренъ! Радъ видѣть васъ въ добромъ здоровьи! Madame, надѣюсь, также здорова? Прошу васъ передать ей мое почтеніе. Я пробылъ въ Парижѣ всего день или два и уѣзжаю сегодня вечеромъ.

-- Такъ скоро? Вѣроятно васъ пугаетъ война. Въ какую сторону вы теперь идете?

-- Въ Британское посольство.

-- Я пройду до него вмѣстѣ съ вами; это мнѣ по дорогѣ. Я хочу зайти къ прекрасной Италіянкѣ привести ей мои поздравленія -- по поводу извѣстія которое я узналъ сегодня утромъ.

-- Вы говорите о Mademoiselle Чигоньѣ; а извѣстіе вызывающее поздравленія -- ея предстоящая свадьба!

-- Mon Dieu! Когда вы могли слышать объ этомъ?

-- Вчера вечеромъ, въ домѣ Monsieur Дюплеси.

-- Parbleu! Я побраню ее хорошенько что она повѣрила своему новому другу Валеріи тайну которую скрывала отъ своихъ старыхъ друзей, отъ жены и отъ меня.

-- Кстати, сказалъ Грагамъ тономъ безграничнаго равнодушія,-- кто этотъ счастливецъ?

-- Развѣ вы не догадываетесь?

-- Нѣтъ.

-- Густавъ Рамо.

-- А! почти взвизгнулъ Грагамъ, такъ рѣзокъ и пронзителенъ былъ его крикъ.-- А! Я дѣйствительно долженъ былъ угадать! Я думаю Madame Саваренъ помогала въ этомъ сватовствѣ. Надѣюсь что все устроится хорошо; конечно для него это будетъ спасеніемъ. Лишь бы она могла найти въ этомъ свое счастіе!

-- Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія! Оба поэты, можно сказать созданы другъ для друга.

-- Прощайте, любезнѣйшій Саваренъ! Вотъ и посольство.

ГЛАВА VI.

Въ этотъ же вечеръ Грагамъ сидѣлъ въ купе экстреннаго поѣзда направлявшагося къ Страсбургу. Онъ послалъ занять для себя цѣлое купе, но это оказалось невозможнымъ. Одно мѣсто было въ немъ занято до C-- --, послѣ котораго Грагамъ могъ продолжать путь одинъ, заплативъ за остальныя три мѣста.

Садясь въ вагонъ онъ едва замѣтилъ другаго пассажира сидѣвшаго въ дальнемъ углу. Поѣздъ быстро пролетѣлъ нѣсколько миль. Въ купе царствовало глубокое молчаніе, прерываемое только по временамъ тяжелыми нетерпѣливыми вздохами которые выходятъ изъ самой глубины души и о которыхъ тотъ кто вздыхаетъ не имѣетъ сознанія; такіе вздохи вырывались изъ устъ Англичанина и привлекли на него наблюдательный боковой взглядъ его спутника.

Наконецъ послѣдній сказалъ на прекрасномъ англійскомъ языкѣ, хотя съ французскимъ акцентомъ:

-- Я не обезпокою васъ, сэръ, если зажгу маленькій дорожный фонарикъ? Я имѣю привычку читать ночью въ дорогѣ, а съ ихъ негодными фонарями ничего не видно. Но если вы желаете спать и мой фонарь можетъ помѣшать вамъ, то считайте мою просьбу какъ бы не высказанной.

-- Вы очень любезны, сэръ. Пожалуста зажигайте вашъ фонарикъ, онъ не помѣшаетъ мнѣ спать.

Когда Грагамъ отвѣтилъ, то какъ ни далеки были его мысли отъ настоящаго мѣста и времени, ему смутно показалось что онъ гдѣ-то прежде слышалъ этотъ голосъ.

Пассажиръ зажегъ маленькій фонарикъ, прикрѣпилъ его къ подоконнику и досталъ изъ небольшаго кожанаго мѣшка разныя газеты и памфлеты. Грагамъ откинулся назадъ и чрезъ минуту опять вздохнулъ.

-- Позвольте предложить вамъ эту вечернюю газету; вы вѣроятно не имѣли времени просмотрѣть ее до отхода поѣзда, сказалъ его спутникъ наклоняясь впередъ и протягивая одною рукой газету, тогда какъ другою приподнялъ свой фонарикъ. Грагамъ обернулся и лица обоихъ пришлись очень близко другъ къ другу. У Грагама дорожная шапка была надвинута на глаза; сосѣдъ былъ съ непокрытою головой.

-- Monsieur Лебо!

-- Bon soir, мистеръ Ламъ!

Послѣдовало минутное молчаніе; потомъ г. Лебо началъ:

-- Мнѣ кажется, мистеръ Ламъ, что въ лучшемъ обществѣ чѣмъ какое можно встрѣтить въ Фобургскомъ предмѣстьи вы извѣстны подъ другимъ именемъ.

Грагамъ не имѣлъ охоты играть роль и отвѣчалъ спокойно и высокомѣрно:

-- Можетъ-быть; а какое имя?

-- Грагама Вена. И теперь, продолжалъ Лебо также спокойно и свысока, но нѣсколько болѣе угрожающимъ тономъ,-- когда мы, оба джентльмены, такимъ образомъ встрѣтились, будетъ ли съ моей стороны неумѣстнымъ спросить почему вы удостоили искать моего знакомства въ переряженномъ видѣ?

-- Monsieur le vicomte de Moleon, если вы заговорили о переряживаніи, то будетъ ли съ моей стороны нескромнымъ если я спрошу почему мое знакомство было принято Monsieur Лебо?

-- Ha! Значитъ вы сознаетесь что искали Виктора де-Молеона когда въ первый разъ пришли въ кафе Жакъ-Жакъ?

-- Откровенно сознаюсь въ этомъ.

Monsieur Лебо откинулся назадъ и казалось размышлялъ.

-- Теперь вижу! Только для того чтобъ узнать не можетъ ли Викторъ де-Молеонъ дать вамъ какія-нибудь свѣдѣнія о Луизѣ Дюваль. Но такъ ли?

-- Вы правы, Monsieur le vicomte.

Лебо опять замолчалъ размышляя; а Грагамъ, въ такомъ душевномъ состояніи въ какомъ человѣкъ наиболѣе презирающій. поединки, тѣмъ не менѣе можетъ чувствовать удовольствіе при мысли что убійство положитъ конецъ его несчастію, сбросилъ свою шапку, приподнялъ свой широкій открытый лобъ и нетерпѣливо топнулъ ногой какъ бы желая вызвать ссору.

Monsieur Лебо спустилъ очки и посмотрѣлъ на Англичанина своимъ спокойнымъ, острымъ, проницательнымъ взглядомъ.

-- Мнѣ приходитъ въ голову, сказалъ онъ съ улыбкой, очарованію которой не мѣшали даже его накладныя бакенбарды,-- мнѣ приходитъ въ голову что джентльмены какъ вы и я могутъ разговаривать двумя способами: вопервыхъ, сдержанно и осторожно; вовторыхъ, съ полною откровенностью. Изъ насъ двоихъ можетъ-быть я имѣю больше вашего причинъ соблюдать осторожность и сдержанность въ разговорѣ съ постороннимъ. Позвольте же мнѣ предложить другой способъ -- полную откровенность. Что вы на это скажете?

Онъ протянулъ руку.

-- Полная откровенность, отвѣчалъ Грагамъ смягчаясь и чувствуя внезапное расположеніе къ этому нѣкогда грозному дуэлисту и пожимая, какъ жметъ Англичанинъ, руку протянутую ему въ знакъ примиренія человѣкомъ котораго онъ хотѣлъ вызвать на ссору.

-- Позвольте мнѣ теперь, прежде чѣмъ вы предложите мнѣ какой-нибудь вопросъ, предложить одинъ вопросъ вамъ. Какимъ образомъ узнали вы что Викторъ де-Молеонъ и Жанъ Лебо одно и то же лицо?

-- Я узналъ это отъ полицейскаго агента.

-- А!

-- Съ которымъ совѣтовался о способахъ убѣдиться находится ли еще въ живыхъ Луиза Дюваль и гдѣ ее можно отыскатъ.

-- Премного вамъ благодаренъ за это свѣдѣніе. Я не подозрѣвалъ что парижская полиція проникла прежнее alias бѣднаго Monsieur Лебо, хотя кое-что изъ бывшаго въ Ліонѣ заставляло меня подозрѣвать это. Странно что правительство, зная чрезъ полицію что Викторъ де-Молеонъ, писатель котораго оно не имѣло причинъ поощрять, находится въ такомъ скромномъ положеніи, какъ оно никогда, даже въ своихъ офиціальныхъ газетахъ, не нашло удобнымъ заявить объ этомъ! Впрочемъ, если подумать, что бы изъ этого вышло? Они не могли доказать ничего противъ Жана Лебо. Они могли сказать только: "Жанъ Лебо подозрѣвается въ слишкомъ горячей любви къ свободѣ, въ томъ что онъ слишкомъ ревностный другъ народа, и Жанъ Лебо издаетъ le Sens Commun." Такое заявленіе сдѣлало бы Виктора де-Молеона героемъ красныхъ, а этого меньше всего могло желать осторожное правительство. Отъ души благодарю васъ за вашъ откровенной отвѣтъ. Теперь, какой вопросъ угодно будетъ вамъ предложить мнѣ?

-- Все что вы можете сказать мнѣ о Луизѣ Дюваль.

-- Извольте. Въ молодости я слышалъ смутные разказы что моя сводная сестра, отъ перваго брака моего отца съ Mademoiselle де-Бовилье, когда онъ уже въ довольно зрѣлыхъ годахъ женился во второй разъ, не взлюбила свою мачиху; и будучи совершеннолѣтнею и имѣя собственное независимое состояніе, оставила домъ отца, поселилась у одной пожилой родственницы и тамъ вышла замужъ за учителя который давалъ ей уроки рисованія. Послѣ этого брака, отъ котораго отецъ тщетно старался отговорить ее, семейство наше отъ нея отказалось. Это было все что я зналъ до тѣхъ поръ пока, получивъ послѣ смерти родителей наслѣдство, услышалъ отъ повѣреннаго моего отца что рисовальный учитель Дюваль вскорѣ же растратилъ все состояніе жены, остался вдовцомъ съ одною дочерью и впалъ въ крайнюю бѣдность. Онъ являлся къ моему отцу съ просьбой о денежной помощи. Отецъ, хотя вовсе не былъ богатъ, согласился назначить ему ежегодную пенсію съ условіемъ чтобъ онъ никогда не сообщалъ своей дочери о ея родствѣ съ нашею фамиліей. Тотъ согласился на это условіе и каждую четверть года являлся къ повѣренному моего отца за полученіемъ пенсіи. Но повѣренный сообщилъ мнѣ что этотъ вычетъ изъ моего дохода прекратился, что Monsieur Дюваль уже цѣлый годъ какъ не являлся и не присылалъ за своею пенсіей, и что онъ вѣроятно умеръ. Однажды слуга докладываетъ что меня желаетъ видѣть молодая дама -- въ тѣ времена молодыя дамы часто навѣщали меня. Я принялъ ее. Вошла молодая особа, почти однихъ лѣтъ со мною, которая, къ моему изумленію, привѣтствовала меня называя дядей. Это была дочь моей сводной сестры. Отецъ ея умеръ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, честно исполнивъ условіе съ которымъ ему выдавалась пенсія, и дѣвушка никогда не мечтала о своемъ правѣ, о которомъ, будь она умна, она не стала бы и заботиться, о несчастномъ, безполезномъ правѣ считаться вѣтвью родословнаго дерева благородной французской фамиліи. Но вслѣдствіе тѣсныхъ обстоятельствъ и изъ женскаго любопытства разыскивая въ бумагахъ покойнаго отца разгадки относительно получавшейся имъ пенсіи, она нашла письма своей матери, письма моего отца, которыя безспорно доказывали что она вкучка покойнаго виконта де-Молеона и моя племянница. Исторія ея, которую она мнѣ разказала, была очень грустная. Считая себя по происхожденію не болѣе какъ дочерью рисовальнаго учителя, и оставшись послѣ его смерти, бѣдною, безпомощною сиротой безо всякихъ средствъ, она приняла предложеніе одного Англичанина, медицинскаго студента, который ей не нравился. Будучи несчастлива съ этимъ человѣкомъ и узнавъ изъ документовъ о которыхъ я упомянулъ что она моя племянница, она явилась ко мнѣ за совѣтомъ и утѣшеніемъ. Какой совѣтъ я, или кто бы то ни было, могъ дать ей кромѣ того чтобъ она постаралась устроиться какъ можно лучше въ своемъ настоящемъ положеніи и продолжала жить съ мужемъ? Но она возбудила еще другой вопросъ. Кажется она говорила съ кѣмъ-то, съ хозяйкой своей квартиры, или съ какою-нибудь другою женщиной съ которой свела знакомство, о томъ былъ ли ея бракъ съ этимъ человѣкомъ законнымъ и не обманулъ ли онъ ее. Вопросъ этотъ былъ очень важенъ и я тотчасъ же послалъ за своимъ юристомъ. Узнавъ обстоятельства онъ сразу объявилъ что бракъ не былъ дѣйствителенъ по французскимъ законамъ. Но безъ сомнѣнія французскіе законы не были извѣстны ея soi-disant мужу Англичанину и съ его согласія бракъ можетъ тотчасъ же быть закрѣпленъ по закону. Monsieur Венъ, я не могу найти словъ чтобъ изобразить вамъ радость какая выразилась въ лицѣ и словахъ бѣдной дѣвушки когда она узнала что не была связана съ этимъ человѣкомъ на всю жизнь какъ жена. Безполезно было говорить съ ней и убѣждать ее. Возникъ другой вопросъ, едва ли менѣе важный. Правда, бракъ не былъ законнымъ, но не было ли во всѣхъ отношеніяхъ лучше принять мѣры къ формальному его расторженію, освободивъ ее такимъ образомъ отъ всякой попытки со стороны Англичанина заявлять свои права на нее, и давъ ей возможность представить дѣло въ настоящемъ видѣ, не оскорбительномъ для ея чести, въ глазахъ другаго искателя ея руки? Она не хотѣла слушать о такомъ предложеніи. Она объявила что не можетъ подвергать безчестію семейство въ которое желала снова войти. Допустить что она снизошла до такого m é salliance и такъ уже достаточно дурно; но объявить свѣту что называясь женою она въ дѣйствительности была только любовницей медицинскаго студента -- она скорѣе рѣшилась бы броситься въ Сену. Всѣ ея желанія ограничивались тѣмъ чтобы найти на время какое-нибудь убѣжище, какое-нибудь скрытое мѣсто, откуда она могла бы написать этому Англичанину что онъ не имѣетъ на нее никакого законнаго права. Безъ сомнѣнія послѣ этого онъ оставитъ ее въ покоѣ, возвратится въ свою страну и она избавится отъ него навсегда. И если ея исторія останется въ тайнѣ, она будетъ имѣть возможность сдѣлать болѣе приличную партію. Пылкое молодое существо -- настоящая де-Молеонъ по своей пылкости -- она сильно заинтересовала меня. Я долженъ сказать что она была замѣчательно красива, и хотя не получила большаго образованія и была воспитана въ такихъ низменныхъ обстоятельствахъ, въ ней не было ничего вульгарнаго, напротивъ что-то, je ne sais quoi, обличавшее благородство и породу. Во всякомъ случаѣ со мной она дѣлала все что хотѣла. Я согласился помочь ея желанію найти убѣжище. Разумѣется я не могъ помѣстить ее въ своей квартирѣ, но уговорилъ одну родственницу ея матери, старушку жившую въ Версали, взять ее къ себѣ, открывъ ея происхожденіе, но разумѣется не сказавъ ничего о ея незаконномъ замужествѣ. Время отъ времени я навѣщалъ ее. Но однажды узналъ что эта безпокойная блестящая птичка улетѣла. Въ числѣ дамъ бывавшихъ въ домѣ ея родственницы была нѣкоторая Madame Мариньи, очень красивая молодая вдова. Луиза скоро подружилась съ нею. Вдова переѣхала изъ Версаля въ Парижъ, гдѣ наняла квартиру и пригласила Луизу жить вмѣстѣ съ нею. Та согласилась. Мнѣ это не нравилось, потому что вдова была слишкомъ молода и слишкомъ большая кокетка чтобы быть надежною компаньйонкой для Луизы. Но хотя послѣдняя увѣряла меня въ своей благодарности и уваженіи, однако я не имѣлъ власти контролировать дѣйствія бѣдной дѣвушки. Между тѣмъ человѣкъ называвшійся ея мужемъ уѣхалъ изъ Франціи и о немъ ничего не было извѣстно. Я видѣлъ что для Луизы самое лучшее было бы выйти замужъ за человѣка достаточно богатаго чтобъ удовлетворять ея вкусъ къ роскоши и блеску; и еслибы представилась возможность подобнаго замужества, ее можно было бы уговорить, для устраненія всякихъ затрудненій къ новому браку, формально расторгнуть прежній, отъ чего она до сихъ поръ такъ рѣшительно отказывалась. Такой случай представился. Человѣкъ достаточно богатый и съ карьерой обѣщавшей ему громадныя богатства въ будущемъ, съ которымъ я познакомился въ тѣ дни когда быстро проматывалъ остатки своего наслѣдства, этотъ человѣкъ увидалъ ее въ оперѣ вмѣстѣ съ Madame Мариньи, влюбился въ нее и узнавъ что она моя родственница просилъ меня представить его. Я былъ очень радъ этому и, говоря правду, кошелекъ мой къ тому времени настолько истощился что я видѣлъ себя въ невозможности продолжать помогать Луизѣ попрежнему; и тогда что сталось бы съ нею? Я счелъ долгомъ сказать Лувье....

-- Лувье -- финансисту?

-- Ахъ, это имя сорвалось у меня съ языка, но все равно, нѣтъ никакой причины скрывать что это былъ онъ. Итакъ, я говорю, я счелъ долгомъ довѣрить Лувье исторію несчастнаго незаконнаго брака. Это не охладило его пылъ. Онъ ухаживалъ за ней какъ только могъ, но видно было что онъ ей очень не нравился. Однажды она прислала, за мной очень разстроенная и показала мнѣ объявленія во французскихъ газетахъ, которыя, хотя имя ея и не было названо, очевидно касались ея и были напечатаны ея soi-disant мужемъ. Объявленія могли повести къ ея открытію еслибъ она осталась въ Парижѣ. Она вынудила мое согласіе на ея отъѣздъ. Madame Мариньи имѣла свои причины къ отъѣзду изъ Парижа и условилась сопровождать ее. Я снабдилъ ее необходимыми средствами, и чрезъ день или два она съ своимъ другомъ уѣхала, какъ я понялъ, въ Брюссель. Я не получалъ отъ нея писемъ, и собственныя дѣла такъ сильно занимали меня что бѣдная Луиза могла бы совершенно выйти у меня изъ головы, еслибы не ея женихъ, который былъ въ отчаяніи отъ ея отъѣзда. Лувье просилъ меня дать ея адресъ; но я не могъ дать ему другихъ указаній кромѣ того что по ея словамъ она отправилась въ Брюссель, гдѣ намѣрена была пробыть недолго и переселиться въ какую-нибудь тихую деревню. Не долго спустя -- я не могу припомнить сколько именно времени, можетъ-быть нѣсколько недѣль, можетъ-быть два или три мѣсяца,-- я получилъ отъ нея краткую записку въ которой она просила прислать ей небольшую сумму, послѣднюю которую она приметъ отъ меня; такъ какъ она рѣшила, лишь только здоровье позволитъ ей, найти средства поддерживать себя самой; отвѣчать ей она просила въ Ахенъ, poste restante. Я послалъ ей просимую сумму, можетъ-быть нѣсколько больше, и при этомъ признавался что я совершенно разорился. Я просилъ ее подумать очень серіозно прежде чѣмъ рѣшиться отказываться отъ положенія и состоянія которые обезпечитъ ей союзъ съ Лувье. Это послѣднее соображеніе такъ занимало меня что когда Лувье зашелъ ко мнѣ, я думаю въ тотъ же или на слѣдующій день, я далъ ему прочесть письмо Луизы и сказалъ что, если онъ все также влюбленъ въ нее какъ и прежде, les absens ont toujours tort, а ему лучше самому отправиться въ Ахенъ и разыскать ее; что я вполнѣ одобряю его чувства и согласенъ на его бракъ, но продолжаю настаивать что съ ея стороны было бы благоразумно и честно принять мѣры -- которыя французскій законъ по возможности облегчаетъ и избавляетъ отъ скандала -- къ расторженію незаконнаго союза въ который она по своей дѣтской неопытности была вовлечена обманомъ. Лувье отправился въ Ахенъ. На слѣдующій же день произошло это ужасное несчастіе сдѣлавшее меня добычею безжалостной клеветы, лишившее меня всѣхъ друзей, вынудившее бѣжать изъ отечества безъ гроша денегъ, скитаться безъ имени -- пока, пока мой день могъ снова настать -- всякая собака, если ее только не повѣсятъ, имѣетъ свой день;-- когда эта несчастіе обрушилось на меня, я оставилъ Францію и не слыхалъ ничего больше ни о Луизѣ ни о Лувьѣ; ни одно письмо адресованное мнѣ въ Парижъ не могло дойти....

Онъ остановился, очевидно сильно взволнованный. Потомъ продолжалъ спокойнымъ дѣловымъ тономъ, какимъ началъ свой разказъ:

-- Воспоминаніе о Луизѣ совсѣмъ исчезло у меня пока вашъ вопросъ не оживилъ его. Случилось такъ что вашъ вопросъ былъ предложенъ въ то самое время когда я рѣшился возвратить себѣ настоящее имя и общественное положеніе. При этомъ мнѣ разумѣется пришлось всрѣтитъся со старымъ моимъ знакомымъ Лувье; а имя Луизы было по необходимости связано съ нимъ. Не немногія свѣдѣнія которыя я тогда сообщилъ вамъ о моей племянницѣ получены были отъ него. Теперь я могу сказать больше. Кажется прибывъ въ Ахенъ, онъ узналъ что Луиза уѣхала оттуда днемъ или двумя раньше, и какъ гласила сплетня, за ней нѣкоторое время ухаживалъ богатый и знатный обожатель, для свиданія съ которымъ она уѣхала въ Мюнхенъ. Лувье повѣрилъ этому разказу; съ негодованіемъ уѣхалъ изъ Ахена, и больше уже ничего не слыхалъ о Луизѣ. Вѣроятно, мистеръ Венъ, она давно умерла. Если же она еще жива, то я увѣренъ что рано или поздно буду имѣть отъ нея извѣстія. Теперь когда я опять явился въ Парижъ подъ своимъ именемъ, началъ карьеру которая, на добро или зло, должна доставить моему имени громкую извѣстность, Луиза не можетъ не узнать о моемъ существованіи и мѣстопребываніи; и если я не ошибаюсь совершенно въ ея характерѣ, она безъ сомнѣнія увѣдомитъ меня о себѣ. Если вы пожалуете мнѣ вашъ адресъ, я сообщу вамъ о ней что узнаю. Разумѣется я не сомнѣваюсь въ вашемъ прошлогоднемъ увѣреніи что вы желаете отыскать ее для ея пользы, а не для того чтобы потревожить или оскорбить ее.

-- Конечно. Могу васъ увѣрить въ томъ моей честью. Если вы почтите меня письмомъ, то его лучше всего адресовать на мою лондонскую квартиру; вотъ моя карточка. Но, Monsieur le vicomte, есть еще одинъ пунктъ о которомъ вы простите если я еще предложу вамъ вопросъ. Не подозрѣваете ли вы что была особая причина почему эта дама такъ поспѣшно уѣхала исъ Парижа и отказалась отъ замужества съ Лувье, которое со свѣтской точки зрѣнія представляло столько выгодъ, что причина эта была вѣроятность что она вскорѣ станетъ матерью ребенка отъ человѣка котораго она отказывалась признавать своимъ мужемъ?

-- Эта мысль не приходила мнѣ въ голову пока вы не спросили меня былъ ли у нея ребенокъ. Если ваше предположеніе справедливо, то эта причина очевидно могла усиливать ея отвращеніе отъ формальнаго расторженія брака. Но если Луиза еще жива и мы съ ней встрѣтимся, то я не сомнѣваюсь что теперь, когда не можетъ быть болѣе повода скрываться, она скажетъ мнѣ правду. Послѣ нашего откровеннаго разговора я думаю что могу спросить васъ правъ ли я догадываясь что этотъ soi-disant мужъ, котораго имя я позабылъ -- Мак.... кажется какое-то шотландское -- она, помнится, говорила что онъ былъ Eccossais,-- умеръ оставивъ завѣщаніе въ пользу Луизы или ея ребенка, который могъ отъ него родиться?

-- Не совсѣмъ такъ. Человѣкъ этотъ, какъ вы говорите, дѣйствительно умеръ, но не сдѣлалъ завѣщанія въ пользу женщины которая не хотѣла признавать ихъ брака. Но у него есть родственники которые зная его исторію полагаютъ справедливымъ нѣсколько вознаградить ее за тотъ вредъ который безсознательно былъ причиненъ ей и еще болѣе потомству которое могло произойти отъ этого брака, не почитаемаго ими неправильнымъ или незаконнымъ. Позвольте теперь объяснить почему я искалъ вашего знакомства въ переряженномъ видѣ и подъ чужимъ именемъ. Я едва ли могъ довѣрить Monsieur Лебо то что теперь безъ всякихъ колебаній сообщаю виконту де-Молеону.

-- Cela va sans dire. Значитъ вы вѣрили тогда клеветѣ относительно брилліантовъ; вы не вѣрите ей теперь?

-- Теперь! Я только дивлюсь какъ кто-нибудь зная васъ могъ вѣрить ей.

-- О, какъ часто, съ какими слезами бѣшенства, во время моего изгнанія, моихъ скитаній, я самъ задавалъ себѣ этотъ вопросъ! Бѣшенство это теперь прошло; и у меня осталось только одно чувство къ этому легковѣрному, непостоянному Парижу, котораго я нѣкогда былъ идоломъ, а на другой день притчею. Да, человѣкъ часто искуснѣе играетъ въ шахматы, оттого что долгое время былъ только зрителемъ. Онъ лучше понимаетъ какой сдѣлать ходъ, когда пожертвовать фигурой. Политика, мистеръ Венъ, единственная увлекательная игра которая осталась мнѣ въ мои годы. Въ ваши есть еще другая любовь. Однако какъ летитъ время! Мы приближаемся къ станціи на которой я долженъ сойти. У меня есть родственники со стороны матери въ этомъ округѣ. Они не имперіалисты; говорятъ что они имѣютъ вліяніе въ своемъ департаментѣ. Но прежде чѣмъ обратиться къ нимъ подъ своимъ именемъ, я думаю благоразумнѣе будетъ если Monsieur Лебо потихоньку разузнаетъ каково ихъ дѣйствительное значеніе и какія надежды на успѣхъ можетъ имѣть Викторъ де-Молеонъ если предложитъ себя въ депутаты на слѣдующихъ выборахъ. Пожелайте ему успѣха, мистеръ Венъ! Если это удастся ему, вы когда-анбудь услышите о немъ что онъ увѣнчанъ въ Капитоліи или сброшенъ съ Тарпинской скалы.

Поѣздъ остановился. Ложный Лебо собралъ свои газеты, поправилъ очки, взялъ мѣшокъ, и выходя остановился въ дверяхъ, пожалъ руку Грагаму сказавъ:

-- Будьте увѣрены что я не забуду вашего адреса если буду имѣть что сообщить. Bon voyage!

ГЛАВА VII.

Грагамъ продолжалъ свой путь до Страсбурга. Доѣхавъ туда онъ почувствовалъ себя очень не хорошо. Какъ ни былъ онъ крѣпокъ физически, тоска и борьба съ самимъ собою, чрезъ которыя онъ прошелъ съ того дня какъ получилъ въ Лондонѣ письмо мистрисъ Морли и до тѣхъ поръ какъ окончательно рѣшилъ свой образъ дѣйствій въ Парижѣ; разбившій его надежды ударъ вслѣдствіе отказа Исавры, все это вмѣстѣ надорвало его силы, и горячка уже начиналась когда онъ занялъ свое мѣсто въ купе. Если человѣкъ долженъ избѣгать чего-нибудь когда его нервная система надорвана и пульсъ бьется отъ 90 до 100 разъ въ минуту, то это путешествія съ экстреннымъ поѣздомъ желѣзной дороги. Несмотря на то, такъ какъ воля Англичанина была все еще сильнѣе его тѣла, онъ не далъ себѣ отдохнуть больше часу и снова выѣхалъ по дорогѣ въ Берлинъ. Далеко еще не доѣзжая Берлина воля измѣнила ему также какъ и тѣло. Онъ былъ вынесенъ изъ вагона, отнесенъ въ гостиницу въ небольшомъ нѣмецкомъ городкѣ, и шесть часовъ спустя начался бредъ. Къ счастію для него въ бумажникѣ его оказалось довольно много денегъ и переводныхъ векселей на нѣсколько сотенъ, такъ что ему былъ доставленъ заботливый уходъ и хорошее лѣченіе. Здѣсь въ настоящую минуту я долженъ оставить его -- на долго ли? Всякій деревенскій аптекарь скажетъ что такая горячка какъ у него должна пройти свое теченіе. Онъ былъ все еще въ постелѣ, и очень смутно, и то только по временамъ, приходилъ въ сознаніе когда германскія арміи собрались на поляхъ Седана.

ГЛАВА VIII.

Когда извѣстіе о несчастномъ Седанскомъ днѣ достигло Парижа, первымъ послѣдствіемъ его было спокойное сосредоточеніе. Среди пестрой толпы слышались немногочисленные крики D é ch é ance! еще меньше vive la R é publique! но крики эти были слабы и производились по большей части оборванными gamins. Небольшая толпа явилась къ Трошю и предложила ему скипетръ, отъ котораго онъ вѣжливо отказался. Болѣе значительное и почтенное число лицъ,-- такъ какъ заключало въ себѣ большинство Corps Legislatif,-- предложило Паликао принять временную диктатуру, которую онъ отклонилъ съ неменьшею вѣжливостью. Въ обѣихъ этихъ попыткахъ было ясно что стремленіе предлагавшихъ было въ пользу какой бы то ни было формы правленія, только бы не республиканской. Въ этотъ день однихъ sergens de ville было достаточно чтобы подавить возмущеніе. Они выстрѣлили въ толпу и толпа тотчасъ же разбѣжалась.

Утромъ этого дня Лебо собралъ Совѣтъ Десяти, за исключеніемъ Рамо, который все еще былъ слишкомъ слабъ чтобы присутствовать, и Бельгійца, котораго не было въ Паражѣ; но отсутствіе ихъ было пополнено двумя путешествовавшими членами, не присутствовавшими на засѣданіи о которомъ въ послѣдній разъ было упомянуто. Это были заговорщики болѣе извѣстные въ исторіи чѣмъ тѣ что были описаны прежде; заговорщики по ремеслу, которые съ юности до настоящаго времени почти ничѣмъ не занимались кромѣ заговоровъ. Слѣдуя скромному плану проведенному во всемъ этомъ смиренномъ трудѣ, я назову ихъ вымышленными именами. Одинъ изъ нихъ, очень смуглый и безобразный человѣкъ, между тридцатью и сорока, котораго назову Поль Гриммъ, по происхожденію Нѣмецъ, но по воспитанію и по характеру Французъ; отъ волосъ на головѣ, торчавшихъ кверху, жесткихъ и спутанныхъ, представлявшихъ подобіе терноваго куста, до подошвъ небольшихъ, узкихъ ногъ, изящно обутыхъ, во всемъ видна была претензія на франтовство; онъ тратилъ на свое платье все что только могъ истратить. Человѣкъ умный, не лишенный образованія, искусный и убѣдительный говорунъ въ клубѣ. Тщеславіе и влюбчивый темпераментъ побудили его сдѣлаться заговорщикомъ, такъ какъ онъ вообразилъ что можетъ больше интересовать дамъ въ этомъ качествѣ чѣмъ въ какомъ-нибудь другомъ. Товарищъ его, Эдгаръ Феррье, былъ бы журналистомъ, только до сихъ поръ мнѣнія его не находили читателей; мнѣнія его были Маратовскія. Онъ съ наслажденіемъ помышлялъ что часъ его славы, такъ долго ожидаемый, наконецъ насталъ. Онъ былъ вполнѣ искрененъ; отецъ и дѣдъ его умерли въ сумашедшемъ домѣ. Оба эти человѣка, въ обыкновенное время ничтожные, могли бы получить страшное значеніе во время революціоннаго кризиса. Оба они имѣли большую силу надъ элементами составляющими парижскую толпу. Инструкціи данныя Лебо членамъ совѣта были кратки: онѣ заключались въ одномъ словѣ -- D é ch é ance. Страшное значеніе совѣта, повидимому ничтожнаго по составу, стало какъ нельзя болѣе очевидно въ эту минуту, потому, вопервыхъ, что онъ былъ такъ малочисленъ, между тѣмъ какъ каждый изъ его членовъ могъ привести въ движеніе значительную толпу черни; вовторыхъ, потому что въ отличіе отъ революціонныхъ клубовъ или многочисленныхъ сборищъ, въ немъ не тратилось времени на пустыя рѣчи, и всѣ были подъ командой одного человѣка со свѣтлою головой и обдуманными намѣреніями; наконецъ втретьихъ, и это главное, потому что средства доставлялись однимъ человѣкомъ, и деньги для намѣченной цѣли выдавались щедро и безъ замедленія. Засѣданіе продолжалось не болѣе десяти минутъ, а часа два спустя результаты его были уже видимы. Изъ Монмартра, Бельвиля и Монтрету полились потоки ouvriers, главою которыхъ былъ Арманъ Монье, а M é decin des Pauvres аракуломъ. Гриммъ и Феррье во главѣ другихъ скопищъ смутили своимъ появленіемъ хорошо одѣтыхъ зѣвакъ на бульварахъ. Дюжая фигура Поляка появилась на Площади Ковкордіи, возвышаясь среди другихъ бунтовщиковъ, между которыми шмыгалъ Италіянецъ защитникъ человѣчества. Крики D é ch é ance! стали шумнѣе; крики же vive la R é publique! и теперь еще были очень малочисленны.-- Такіе крики не были предписаны приказомъ отданнымъ Лебо. Въ полдень толпы окружающія залу Corps L é gislatif очень многочисленны; крики D é ch é ance! очень шумны; нѣсколько голосовъ, очень слабо, кричатъ vive la Republique!

Что произошло 4го сентября, съ какою удивительною дерзостью полдюжины юристовъ принадлежавшихъ къ жалкому меньшинству палаты избранной всеобщею подачей, голосовъ вступила въ зданіе Ратуши и объявили: "Республика утверждена; мы ея правительство" -- все это слишкомъ недавно разказано исторіей чтобы мнѣ была надобность повторять это здѣсь. Вечеромъ 5го числа Совѣтъ Десяти снова собрался: Полякъ; Италіянецъ, сіяющій; Гриммъ и Феррье очень возбужденные и нѣсколько пьяные; M é decin des Pauvres задумчивый; Арманъ Монье мрачный. Разнесся слухъ что генералъ Трошю, принимая возложенное на него порученіе, потребовалъ отъ правительства увѣренія что религія, права собственности и семейства будутъ уважаемы. Атеистъ въ сильномъ негодованіи по поводу согласія правительства на первое требованіе; Монье точно также негодуетъ за второе и третье. Ради чего этотъ честный ouvrier сдѣлался заговорщикомъ? ради чего онъ страдалъ? въ послѣднее время почти умиралъ съ голоду? какъ не для того чтобъ имѣть право жениться на чужой женѣ, избавившись отъ собственной, чтобъ узаконить раздѣленіе съ хозяиномъ его собственности; а теперь ему ничуть не лучше прежняго.

-- Нужна еще другая революція, шепчетъ онъ атеисту.

-- Разумѣется, отвѣчаетъ шепотомъ атеистъ, -- кто хочетъ улучшить этотъ міръ, долженъ уничтожить всякую вѣру въ другой.

Конклавъ уже собрался когда. Лебо вошелъ въ особую дверь. Онъ занялъ свое мѣсто во главѣ стола; и устремивъ на собравшихся взоръ который обдавалъ холодомъ чрезъ очки, заговорилъ:

-- Messieur, или citoynes, какъ хотите, не называю васъ болѣе confr è res -- вы ослушались или перепутали мои инструкціи. Въ подобныхъ случаяхъ неповиновеніе и ошибка -- преступленія одинаково гнусныя.

Гнѣвный ропотъ.

-- Silence! Не присоединяйте еще мятежъ къ другимъ вашимъ преступленіямъ. Инструкціи мои были просты и кратка: содѣйствовать паденію Имперіи. Не помогать никакимъ безсмысленнымъ крикамъ о республикѣ или какой бы то ни было другой формѣ правленія. Предоставить это законодателямъ. Что же вы сдѣлали? Вы собрали толпу которая ворвалась въ Corps L é gislatif. Вы, Лубайскій, даже не Французъ, осмѣлились взобраться на предсѣдательское мѣсто, и заговорили на своемъ безсмысленномъ жаргонѣ. Вы, Эдгаръ Феррье, отъ кого я ожидалъ больше, взошли на трибуну и приглашали разбойниковъ изъ толпы отправиться въ тюрьмы освободить преступниковъ; и всѣ вы потащили толпу въ Ратушу и установили царство глупости, создавъ олигархію юристовъ чтобы противиться побѣдоносному движенію арміи. Messieurs, я покончилъ съ вами. Вы собраны въ послѣдній разъ: совѣтъ распущенъ.

Съ этими словами Лебо надѣлъ шляпу и повернулся чтобъ уйти. Но Полякъ, сидѣвшій возлѣ него, вскочилъ на ноги и закричалъ:

-- Измѣнникъ, ты не уйдешь! Товарищи, онъ хочетъ продать насъ.

-- Я имѣю право продать по крайней мѣрѣ васъ, потому что я васъ купилъ, и сдѣлалъ очень дурную покупку, сказалъ Лебо саркастическимъ тономъ.

-- Лжецъ! закричалъ Полякъ, и схвативъ Лебо лѣвою рукой, вытащилъ правою револьверъ. Феррье и Гриммъ съ криками: à bas le ren é gat! готовы были устремиться впередъ на подмогу Поляку, но Монье бросился между ними и ихъ обреченною жертвой и голосъ его заглушилъ ихъ крики: "Назадъ! мы не убійцы!" Не успѣлъ онъ выговорить эти слова какъ Полякъ стоялъ уже на колѣняхъ. Съ силою какой никто не могъ ожидать въ шестидесятилѣтнемъ старикѣ, Лебо схватилъ правую руку нападающаго, скрутилъ ее назадъ такъ безжалоство что едва не вывернулъ плечо. Одинъ стволъ револьвера выстрѣлилъ въ стѣну не причинивъ никому вреда, пистолетъ выпалъ изъ обезсиленной руки злодѣя. Пораженный болью и внезапностью нападенія дюжій Лубинскій простерся въ униженномъ положеніи у ногъ своего неожиданнаго побѣдителя.

Лебо выпустилъ руку Поляка, овладѣлъ пистолетомъ, направилъ его на Эдгара Феррье, который стоялъ съ открытымъ ртомъ и поднятыми руками, и проговорилъ спокойно:

-- Monsieur, потрудитесь отворить это окно.-- Феррье машинально повиновался.-- Теперь, наемникъ, продолжалъ Лебо обращаясь къ побѣжденному Поляку,-- выбирай между дверью и окномъ.

-- Уходи другъ мой, шепнулъ Италіянецъ. Полякъ не произнесъ ни слова; но проворно поднявшись и потирая руку зашагалъ къ двери. Тамъ онъ на минуту остановился и проговорилъ:-- Я удаляюсь побѣжденный численностью, и скрылся.

-- Messieurs, сказалъ Лебо спокойно,-- повторяю что совѣтъ распущенъ. Цѣль его достигнута гораздо скорѣе чѣмъ кто-нибудь изъ насъ могъ предвидѣть и такими средствами которыя я, долго не бывши въ Парижѣ, не считалъ возможными. Теперь я вижу что для Парижанъ возможно всякое безуміе. Цѣль соединявшая насъ была паденіе Имперіи. Я всегда говорилъ вамъ откровенно что когда будетъ достигнута эта цѣль, мы раздѣлимся. У каждаго изъ васъ есть свои фантазіи которыя отличаются отъ фантазій другаго. Преслѣдуйте ваши фантазіи какъ хотите; я буду преслѣдовать свои. Вы не встрѣтите болѣе жана Лебо въ Парижѣ: il s'efface. Au plaisir, mais pas au revoir.

Онъ направился къ потайной двери и вышелъ. Маркъ Леру, привратникъ или сторожъ развалившагося дома гдѣ собирался совѣтъ, встревоженный выстрѣломъ, поспѣшилъ въ комнату и теперь стоялъ у дверей съ открытымъ ртомъ пока Лебо такъ рѣшительно распускалъ совѣтъ. Но когда предсѣдатель изчезъ чрезъ потайную дверь, Леру тоже удалился. Поспѣшно сойдя съ лѣстницы онъ обѣжалъ такъ быстро какъ только могли двигаться его ноги къ выходу изъ аллеи позади дома, чрезъ которую Лебо, какъ онъ зналъ, долженъ былъ пройти. Онъ поспѣлъ, запыхавшись и едва переводя духъ, вовремя чтобы схватить ex-президента за руку.

-- Простите меня, гражданинъ, сказалъ онъ съ трудомъ выговаривая слова,-- такъ ли я понялъ, вы кажется послали Совѣтъ Десяти къ чорту?

-- Я? Разумѣется нѣтъ, мой добрый Леру; я предоставилъ имъ идти куда угодно. Если они предпочтутъ отправиться куда вы сказали, это будетъ ихъ собственный выборъ. Я не могу сопровождать ихъ, и совѣтую вамъ этого не дѣлать.

-- Но, гражданинъ, подумали бы вы что станется съ Madame? Должна ли она будетъ оставить свое помѣщеніе? Прекратится ли мое жалованье и Madame не будетъ имѣть корочки чтобы покрошитъ въ супъ?

-- Не такъ ужасно какъ вы говорите. Я заплатилъ за этотъ baraque за три мѣсяца впередъ, и вотъ ваше жалованье за четверть года, тоже впередъ. Передайте мое почтеніе Madame и скажите ей чтобъ она берегла вашу шкуру отъ затѣй этихъ безумцевъ.

Сунувъ нѣсколько золотыхъ монетъ въ руку привратника Лебо кивнулъ ему на прощанье и пошелъ своею дорогой.

Занятый собственными размышеніями онъ не оглядывался назадъ. Но еслибъ онъ оглянулся, онъ и тогда не замѣтилъ бы темную фигуру привратника кравшагося за нимъ въ тѣни на нѣкоторомъ разстояніи, не выпуская его изъ виду.

ГЛАВА IX.

Заговорщики, оставленные своимъ предсѣдателемъ, разошлись, въ глубокой, но безмолвной злобѣ. Они были дѣйствительно слишкомъ поражены для шумныхъ демонстрацій; и принадлежа къ различнымъ общественнымъ классамъ, и не имѣя сходства во мнѣніяхъ, они теперь, казалось, потеряли довѣріе другъ къ другу, когда ихъ глава, соединившій ихъ и державшій вмѣстѣ, удалился отъ ихъ союза. Италіянецъ съ атеистомъ пошли въ сторону шепчась между собою. Гриммъ упрекалъ Феррье за то что тотъ отсталъ отъ Лубинскаго и послушался Лебо. Феррье попрекалъ Гримма его нѣмецкимъ происхожденіемъ и намекалъ что объявитъ его прусскимъ шпіономъ. Гаспаръ Ленуа взялъ подъ руку Монье, и когда они вышли на темную улицу, ведущую въ лабиринтъ пустынныхъ переулковъ, M é dicin des Pauvres сказалъ механику:

-- Вы молодецъ, Монье. Лебо много вамъ обязанъ. Не закричи вы: "мы не убійцы", Полякъ не остался бы безъ поддержки. Самая заразительная атмосфера та гдѣ мы дышимъ однимъ воздухомъ мщенія; когда насиліе одного возбуждаетъ гнѣвъ и подозрительность въ другихъ, они становятся какъ стая гончихъ готовыхъ броситься вслѣдъ за первою, или на дикаго звѣря или на своего хозяина. Даже я, вовсе не будучи вспыльчивъ, схватился уже за свой ножъ когда ваше слово "убійцы" остановило и обезоружило меня.

-- Тѣмъ не менѣе, сказалъ Монье мрачно,-- я почти раскаиваюсь въ своемъ порывѣ который побудилъ меня вмѣшаться и спасти этого человѣка. Лучше бы ему умереть нежели измѣнить дѣлу въ которомъ мы допустили его быть вождемъ.

-- Нѣтъ, тои аті, говоря откровенно, мы должны сознаться что онъ съ самаго начала никогда не говорилъ что будетъ защищать дѣло ради котораго вы составляли заговоръ. Напротивъ, онъ постоянно говорилъ что съ паденіемъ Имперіи нашъ союзъ прекратится, и каждый будетъ свободенъ выбирать собственный путь къ собственной дальнѣйшей цѣли.

-- Да, отвѣчалъ Арманъ неохотню,-- онъ высказывалъ это мнѣ въ частномъ разговорѣ еще съ большею откровенностью нежели говорилъ въ совѣтѣ. Но я отвѣчалъ также откровенно.

-- Какъ?

-- Я сказалъ ему что человѣкъ который дѣлаетъ первый шагъ къ революціи и побуждаетъ другихъ идти вмѣстѣ съ нимъ, не можетъ безопасно остановиться или отступить когда предстоитъ сдѣлать второй шагъ. En avant или à la lanterne. Такъ будетъ и съ нимъ. Если мой ближній, пользуясь высшимъ образованіемъ и опытностью, присвоитъ себѣ власть надъ моимъ умомъ; разобьетъ въ дребезги мою жизнь, до того времени спокойную, правильную и счастливую; будетъ пользоваться моими мнѣніями, которыя до тѣхъ поръ были безвредными фантазіями, для собственныхъ цѣлей, враждебныхъ мнѣніямъ которыя онъ возбудилъ къ дѣйствію; скажетъ мнѣ: "Отдай себя на разрушеніе перваго препятствія на пути къ устройству такой формы общества которая отвѣчаетъ твоимъ склонностямъ", и потомъ, когда это первое препятствіе уничтожено, закричитъ "стой! я не иду съ тобой дальше; я не буду помогать тебѣ складывать жизнь изъ обломковъ на которые я заставилъ тебя разбить ее; я не буду помогать тебѣ замѣнить общественный строй который тяготилъ тебя другимъ, тебѣ благопріятнымъ; я покидаю тебя бороться, увлекаться и безумствовать посреди хаоса кругомъ и внутри тебя;" если мой ближній сдѣлаетъ это и исчезнетъ съ насмѣшливымъ крикомъ: "Ты былъ моимъ орудіемъ и ты больше не нуженъ мнѣ! я достаточно воспользовался тобою, теперь бросаю тебя какъ негодный хламъ!" -- а! тогда берегись онъ! орудіе это изъ желѣза и можетъ быть отточено съ лезвея и съ конца.

Страсть съ какою выливалось это грубое краснорѣчіе, и гнѣвное, зловѣщее выраженіе исказившее черты обыкновено открытыя и мужественныя, даже когда онѣ бывали серіозны или суровы, встревожили и изумили Ленуа.

-- Другъ мой! сказалъ онъ нѣсколько запинаясь.-- Вы слишкомъ возбуждены чтобы судить справедливо. Ступайте домой и поцѣлуйте своихъ дѣтей. Не дѣлайте ничего такого что могло бы удалить ихъ отъ отца. Что же касается Лебо, то постарайтесь забыть объ немъ. Онъ говоритъ что исчезнетъ изъ Парижа. Я вѣрю ему. Для меня ясно что этотъ человѣкъ не то чѣмъ онъ вамъ казался. Никогда шестидесятилѣтній старикъ не могъ бы такъ легко и проворно поставить этого гиганта Поляка на колѣни. Если Лебо явится снова, то уже въ другомъ видѣ. Не замѣтили вы что во время минутной борьбы его льняной парикъ сдвинулся на сторону, и изъ-подъ него показались черныя кудри? Я подозрѣваю что человѣкъ этотъ не только моложе чѣмъ кажется, но и принадлежитъ къ высшему сословію; онъ ведетъ заговоръ противъ одного правителя, можетъ-быть для того чтобы сдѣлаться министромъ при другомъ. Такіе люди бываютъ.

Прежде чѣмъ Монье, который казалось былъ пораженъ этими выводами, могъ собраться съ мыслями чтобъ отвѣтить, высокій человѣкъ въ мундирѣ sous lieutenant остановился въ свѣтѣ тусклаго газоваго фонаря, и взглянувъ въ лицо рабочему, схватилъ его за руки воскликнувъ:

-- Арманъ, mon fr è re! радъ встрѣтить тебя. Странныя времена, не правда ли? Пойдемъ-ка потолкуемъ объ нихъ въ Caf é de Lyon за кружкой пунша. Я угощаю.

-- Согласенъ, любезнѣйшій Шарль.

-- И если Monsieur твой другъ, можетъ-быть и онъ присоединится къ намъ.

-- Вы очень добры, Monsieur, отвѣчалъ Ленуа, довольный случаемъ отдѣлаться отъ возбужденнаго спутника; -- но сегодня у меня былъ очень занятой день и я ни на что не гожусь, развѣ только спать. Будьте осторожны съ пуншемъ, Арманъ. Вы уже и такъ разгорячены. Доброй ночи, Messieurs.

Caf é de Lyon, посѣщаемое національгардами квартала, было всего въ разстояніи нѣсколькихъ саженей, и оба брата повернули къ нему взявшись за руки.

-- Кто такой твой другъ? спросилъ Шарль;-- я не припомню чтобы прежде видалъ тебя съ нимъ.

-- Онъ занимается медициной, хорошій патріотъ и добрый человѣкъ, лѣчитъ бѣдныхъ даромъ. Да, Шарль, странныя времена; какъ ты думаешь, что выйдетъ изо всего этого?

Они вошли въ кафе; Шарль заказалъ пуншъ и усѣлся за свободный столикъ прежде чѣмъ отвѣтилъ:

-- Что выйдетъ изъ этого? Я тебѣ скажу. Освобожденіе и возрожденіе націи при помощи національной гвардіи.

-- Э? Не возьму въ толкъ, сказалъ Арманъ какъ нельзя болѣе изумленный.

-- Можетъ-быть, отвѣчалъ Шарль тономъ надменнаго состраданія;-- ты мечтатель, а я политикъ.-- Онъ многозначительно постучалъ себѣ въ лобъ.-- Въ этой таможнѣ идеи сперва досматриваются потомъ пропускаются.

Арманъ посмотрѣлъ на своего брата съ пристальнымъ вниманіемъ и съ уваженіемъ какое рѣдко выказывалъ людямъ оспаривавшимъ его права на высшее разумѣніе. Шарль былъ на нѣсколько лѣтъ старше Монье; крѣпче сложенъ; у него были густыя нависшія брови, длинная нахальная верхняя губа, лицо человѣка который издавна привыкъ къ нарушенію закона. Безмѣрное самомнѣніе часто придаетъ такой характеръ физіономіямъ которыя иначе были бы пошлыми. Шарль почитался глубокимъ мыслителемъ въ своемъ кругу, который отличался отъ круга Армана, и состоялъ не изъ рабочихъ, а изъ мелкихъ лавочниковъ. Онъ достигъ высшаго положенія въ жизни сравнительно съ Арманомъ и всегда умѣлъ пользоваться случаемъ; онъ женился на вдовѣ чулочнаго и перчаточнаго торговца которая была гораздо старше его, и благодаря ея приданому сдѣлался почтеннымъ торговцемъ, дѣла котораго шли хорошо; онъ былъ разумѣется либералъ, но либералъ буржуа, одинаково недовольный тѣми кто были выше его и тѣми кто были ниже. Нѣтъ надобности прибавлять что онъ не сочувствовалъ соціалистическимъ идеямъ своего брата. Но все же онъ любилъ этого брата, насколько могъ любить кого-нибудь кромѣ себя. И Арманъ, который былъ очень привязчивъ и чтилъ семейныя узы, платилъ ему горячею привязанностью, и безпощадно ратуя противъ общественнаго класса къ которому принадлежалъ Шарль, онъ въ тайнѣ гордился имѣя брата принадлежавшаго къ этому классу. Такъ въ Англіи я знавалъ самаго яраго противника поземельной аристократіи, сапожника, который прерывалъ свою рѣчь о преступленіяхъ аристократіи замѣчаніемъ: "хотя я самъ происхожу отъ графской фамиліи".

Въ недобрый часъ Шарль Монье, числившійся въ національной гвардіи, получилъ повышеніе въ этомъ патріотическомъ корпусѣ. Съ этого часа онъ началъ пренебрегать своею лавкой, судить и рядить о военныхъ предметахъ и думать что еслибъ его достоинствамъ дана была возможность выказаться, то онъ несомнѣнно сдѣлался бы Цинцинатомъ или Вашингтономъ, онъ еще не рѣшилъ которымъ изъ двухъ.

-- Да, продолжаетъ Шарль потягивая пуншъ,-- ты достаточно уменъ чтобы видѣть что наши генералы или глупцы или измѣнники; что этотъ gredin Бонапартъ продалъ свою армію Бисмарку за десять милліоновъ, и я не сомнѣваюсь что Вимпфенъ участвовалъ въ этой сдѣлкѣ. Макъ-Магонъ былъ раненъ по условію и получилъ за то вознагражденіе. Регулярная армія болѣе не существуетъ. Ты увидишь, ты увидишь что они не остановятъ движенія Прусаковъ. Трошю будетъ вынужденъ обратиться къ національной гвардіи. Тогда мы скажемъ: "генералъ, дайте намъ наше жалованье и спите спокойно". Я буду призванъ въ военный совѣтъ. У меня есть свой планъ. Я объясню его, онъ принимается и имѣетъ услѣхъ. Мнѣ поручается главное командованіе -- и Прусаки выгнаны назадъ къ своей sour-krout. И я -- впрочемъ я не люблю хвастать, ты самъ увидишь, ты увидишь что произойдетъ.

-- А твой планъ, Шарль, ты уже составилъ его?

-- Да, да, настоящій военный геній быстръ, mon petit Арманъ,-- какъ молнія. Слушайте вы! Пусть только эти Вандалы дойдутъ до Парижа и обложатъ его. Каково бы ни было число ихъ на бумагѣ, для меня это не стоитъ ни гроша; у нихъ можетъ быть всего по нѣскольку тысячъ на каждомъ данномъ пунктѣ обширной окружности столицы. Всякій дуракъ согласится съ этимъ; ты не можешь не согласиться; не такъ ли?

-- Кажется это вѣрно.

-- Разумѣется. Ну, мы начинаемъ дѣлать вылазки въ 200.000 человѣкъ; повторяемъ ихъ черезъ день, и черезъ двѣнадцать дней Прусаки обращаются въ бѣгство. {Шарль Монье кажется нескромно разболталъ свою идею потому что она была повторена въ послѣдствіи на собраніи національной гвардіи въ залѣ Биржи гражданиномъ Рошбрюномъ (убитъ 19го января 1871 въ дѣлѣ въ предмѣстьѣ Монтрету). Планъ, который онъ представилъ почти въ тѣхъ же словахъ какъ Шарль Монье, былъ принятъ съ живыми одобреніями; по заключеніи его рѣчи было предложено тотчасъ же назначить гражданина Рошбрюна генераломъ національной гвардіи, почесть отъ которой онъ, къ несчастію для его страны, имѣлъ скромность отказаться.} Страна поднимается при ихъ бѣгствѣ, и они разстерзаны на части. Я смѣщаю Трошю, національная гвардія избираетъ спасителя Франціи. У меня есть въ виду мѣсто для тебя. Ты превосходный декораторъ -- ты долженъ быть министромъ изящныхъ искусствъ. Но отдѣлайся тогда отъ canaille. Тогда для стачекъ не должно быть мѣста, ты будешь хозяинъ, уважай свое будущее сословіе.

Арманъ мрачно улыбнулся. Хотя онъ обладалъ умомъ который будучи воспитанъ далеко превзошелъ бы умъ его брата, но умъ этотъ былъ такъ удаленъ отъ практическихъ мнѣній, такъ искаженъ, разгоряченъ и изломанъ что онъ не видѣлъ смѣшнаго въ нелѣпомъ хвастовствѣ своего брата. Шарль имѣлъ успѣхъ въ жизни, жизнь Армана была неудачна; и Арманъ вѣрилъ въ свѣтскую мудрость старшаго брата. Но онъ былъ слишкомъ искрененъ чтобы корысть могла соблазнить его разстаться съ своею вѣрой и измѣнить своимъ убѣжденіямъ. И онъ зналъ что совсѣмъ не такая революція о которой мечталъ его братъ могла доставить ему возможность жениться на чужой женѣ и доставить его классу возможность конфисковать чужую собственность.

-- Не говори про стачки, Шарль. Что сдѣлано то сдѣлано. Я вынужденъ былъ руководить стачкой не ради себя, потому что мнѣ платили хорошо, но для моихъ товарищей рабочихъ. Теперь я могу сожалѣть объ этомъ ради Маріи и малютокъ. Но это дѣло чести и я не могу отказаться отъ этого дѣла пока мое сословіе, какъ ты называешь рабочій классъ, не получитъ своихъ правъ.

-- Bah! Ты будешь лучше судить объ этомъ когда сдѣлаешься самъ хозяиномъ. Ты довольно страдалъ уже. Вспомни что я предостерегалъ тебя противъ этого старика въ очкахъ котораго однажды встрѣтилъ у тебя. Я тебѣ говорилъ что онъ доведетъ тебя до бѣды и потомъ броситъ выбираться самому. Я его насквозь видѣлъ. У меня есть голова. Va!

-- Ты былъ правдивымъ пророкомъ, онъ обманулъ меня. Но возбудивъ меня онъ возбудилъ другихъ, и мнѣ кажется онъ увидитъ что самъ обманулся. Время покажетъ.

Въ это время къ нимъ присоединилось нѣсколько зѣвакъ принадлежащихъ къ національной гвардіи. Разговоръ сдѣлался общимъ, явилось изобиліе напитковъ. На разсвѣтѣ Арманъ вернулся домой, въ первый разъ пьяный. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ въ комъ вино возбуждаетъ ярость. Марія ждала его, въ отчаяніи отъ его продолжительнаго отсутствія. Когда она бросилась къ нему на грудь, ея блѣдный видъ и страстныя рыданія привели его въ ярость. Онъ грубо оттолкнулъ ее. Съ этой ночи природа его измѣнилась. Если, какъ говорятъ физіономисты, въ каждомъ человѣкѣ есть часть дикаго звѣря, которая смягчается кроткимъ вліяніемъ цивилизаціи, и беретъ верхъ когда человѣкъ утрачиваетъ самообладаніе, то природа многихъ честныхъ рабочихъ, мягкихъ и добросердечныхъ какъ лучшіе изъ насъ, начала обращаться въ природу дикихъ звѣрей, которая разсвирѣпѣла во время войны коммунистовъ, съ того дня какъ полдюжины бездарностей, имѣвшихъ такое же право представлять населеніе Парижа какъ полдюжины обезьянъ, присвоили себѣ верховную власть, и самымъ фактомъ этого присвоенія разнуздали всѣ элементы страсти и разрушили всѣ опоры порядка.

ГЛАВА X.

Не было можетъ-быть человѣка который болѣе ревностно желалъ паденія Имперіи, и съ такою страстью боролся противъ нея, какъ Викторъ де-Молеонъ; и можетъ-быть никто не былъ такъ неудовлетворенъ и разочарованъ ближайшими послѣдствіями ея паденія. Начиная заговоръ противъ Имперіи, онъ, вполнѣ естественно, полагалъ, также какъ и всѣ другіе болѣе разумные противники династіи, что судьба ея будетъ рѣшена естественнымъ послѣдствіемъ внутреннихъ причинъ, отдаленіемъ образованныхъ классовъ, недовольствомъ рабочихъ, краснорѣчіемъ печати и народныхъ собраній, которыя усиливались бы по мѣрѣ того какъ императоръ былъ вынужденъ ослабить прежнія стѣсненія свободы. Не менѣе естественно де-Молеонъ разчитывалъ что будетъ время для приготовленія законной и разумной формы правленія которая должна послѣдовать за той что была разрушена. Этотъ замѣчательный человѣкъ не былъ только подстрекателемъ революціи чрезъ посредство Тайнаго Совѣта и безпокойныхъ дѣятелей возбужденныхъ въ низшихъ слояхъ общества; онъ былъ также въ конфиденціальныхъ сношеніяхъ съ людьми отличавшимися богатствомъ, положеніемъ, имѣвшими политическую репутацію, отъ которыхъ получалъ фонды необходимые для болѣе темныхъ цѣлей возмущенія, въ исполненіе которыхъ они не вмѣшивались; и эти люди, принадлежа подобно ему къ либеральной партіи, вовсе не были приверженцами демократіи. Нѣкоторые изъ нихъ были въ пользу конституціонной монархіи; но всѣ имѣли въ виду формы правленія весьма отличныя отъ такой республики гдѣ соціалисты и коммунисты могли бы взять верхъ. Въ числѣ этихъ политиковъ были люди честолюбивые и способные, которые, составляя планы паденія Имперіи, и предоставляя парижской черни начать революцію, готовы были направить ее къ цѣлямъ согласнымъ съ современною цивилизаціей. Война неизбѣжно пріостановила выполненіе ихъ плановъ. Насколько событія 4го сентября обманули разчеты способнѣйшихъ изъ нихъ, и парализовали дѣйствія наиболѣе энергическихъ, видно будетъ изъ разговора который я сейчасъ приведу. Онъ происходитъ между Викторомъ де-Молеономъ и лицомъ которому онъ адресовалъ письмо написанное ночью наканунѣ свиданія съ Лувье, извѣщая о своемъ намѣреніи снова явиться въ Парижѣ подъ своимъ именемъ. Обозначу этого корреспондента какъ можно менѣе ясно. Пусть онъ называется Инкогнито. Онъ можетъ еще играть такую значительную роль въ исторіи Франціи, какъ могущественный представитель политической философіи де-Токквиля, то-есть либеральныхъ принциповъ несовмѣстныхъ съ абсолютною властью государя или черни, и въ то же время благоразумно противопоставляемыхъ экспериментамъ перестраивать цивилизованное общество, что было бы несправедливо относительно его или его приверженцевъ еслибы какое-нибудь слово, сказанное въ трудѣ подобномъ настоящему, повело къ злонамѣреннымъ заключеніямъ о его тождествѣ съ кѣмъ-либо изъ руководителей мнѣній коихъ я здѣсь представляю его только типомъ.

Инкогнито, входя къ Виктору де-Молеону: -- Любезнѣйшій другъ, еслибъ я и не получилъ вашей телеграммы, я поспѣшилъ бы сюда послѣ извѣстія объ этой удивительной революціи. Только въ Парижѣ за подобною трагедіей можетъ слѣдовать подобный фарсъ. Вы были на мѣстѣ, были зрителемъ. Объясните мнѣ это если можете.

Де-Молеонъ.-- Я былъ болѣе нежели зрителемъ. Я былъ актеромъ. Освистывайте меня, я заслужилъ это. Когда ужасное извѣстіе изъ Седана достигло Парижа, среди общаго потрясенія и безумія я замѣтилъ нерѣшительность въ томъ классѣ который имѣетъ хорошіе барыши отъ своей торговли и хорошее платье на своихъ плечахъ. Они боялись что объявить Имперію павшею значитъ установить красную республику, со всѣми ея пароксизмами порывистой ярости и ея теоріями конфискаціи имуществъ. Но такъ какъ для цѣли которую мы имѣли въ виду было невозможно не воспользоваться такимъ случаемъ низвергнуть династію, стоявшую на нашемъ пути, то необходимо было не теряя времени употребить для этой цѣли революціонную часть населенія. Я помогъ этому, меня можетъ извинить то что во время кризиса человѣкъ дѣла долженъ идти прямо къ своей ближайшей цѣли, употребляя при этомъ такія орудія какія имѣетъ въ своемъ распоряженіи. Я впрочемъ сдѣлалъ одну ошибку для которой нѣтъ оправданія. Я положился на то что слышалъ и что замѣчалъ самъ въ характерѣ Трошю, и обманулся, также, кажется, какъ и всѣ его почитатели и три четверти образованныхъ классовъ Парижа.

Инкогнито.-- Я обманулся бы точно также! Поведеніе Трошю загадка которую я сомнѣваюсь чтобъ онъ самъ могъ когда-нибудь разрѣшить. Онъ былъ господиномъ положенія; въ его рукахъ была бы военная сила, еслибъ онъ соединился съ Паликао, что онъ обязанъ былъ сдѣлать, несмотря ни на какую ревность между ними. Онъ имѣлъ большое обаяніе....

Де-Молеонъ.-- И въ ту минуту еще большую популярность. Его ipse dixit могло повліять на рѣшеніе колеблющихся и сбитыхъ съ толку умовъ населенія. Я ожидалъ что онъ откажется отъ императора, даже отъ императрицы и регентши. Но какъ могъ я представить себѣ чтобъ онъ, человѣкъ умѣренныхъ политическихъ мнѣній, опора орлеанистовъ, умный писатель, прекрасный ораторъ, храбрый воинъ, набожный Бретонецъ, могъ отказаться отъ всего что было законно, что могло спасти Францію отъ непріятеля и Парижъ отъ внутреннихъ безпорядковъ; что онъ будетъ потворствовать уничтоженію сената, народнаго собранія, всякой формы правленія которую могла бы признать законною какъ страна такъ и иностранныя державы, что онъ согласится принять служебный постъ подъ управленіемъ людей коихъ ученія противорѣчили всему его прошедшему, всѣмъ признаваемымъ имъ мнѣніямъ, и создать хаосъ подъ именемъ республики!

Инкогнито.-- Въ самомъ дѣлѣ какъ это? Какъ предположить что національное собраніе, только-что избранное большинствомъ семи съ половиной милліоновъ, поспѣшитъ спрятаться въ заколдованный ящикъ и снова явится оттуда въ видѣ пародіи на венеціанскую олигархію, составленную изъ полудюжины самыхъ непопулярныхъ гражданъ! Единственное извиненіе Трошю въ томъ что онъ считалъ всѣ другія соображенія ничтожными сравнительно съ защитой Парижа и дружнымъ дѣйствіемъ націи противъ нашествія.

Но если таково было его искреннее желаніе когда онъ поддержалъ эту чудовищную узурпацію власти, то онъ сдѣлалъ все возможное чтобы воспрепятствовать исполненію своего желанія. Еслибы временное правительство составилось изъ людей, извѣстныхъ и уважаемыхъ, избранныхъ палатами, поддерживаемыхъ Трошю съ войскомъ, оно было бы центромъ который привлекъ бы патріотизмъ провинцій; и еслибы до изгнанія непріятелей благоразумно воздержаться отъ установленія новой формы правленія на мѣсто павшей Имперіи, то всѣ партіи -- имперіалисты, легитимисты, орлеанисты, республиканцы -- забыли бы свои разногласія. Но демократическая республика, объявленная парижскою чернью для націи въ которой всего какая-нибудь горсть искреннихъ демократовъ республиканцевъ, и тѣ находятся въ презрѣніи палаты избранной цѣлою страной; республика управляемая людьми къ коимъ провинціи не имѣютъ довѣрія и которые разогнали выбранныхъ ими представителей,-- можете ли вы представить себѣ такую комбинацію мокрыхъ покрывалъ собранныхъ ироніей судьбы чтобы загасить всякую искру мужества въ населеніи изъ котораго поспѣшно должны быть сформированы арміи, по мановенію узурпаторовъ которымъ они недовѣряютъ и которыхъ презираютъ? Парижъ превзошелъ самого себя въ глупости. Жаждая мира, онъ назначаетъ правительство которое не имѣетъ законнаго права вести переговоры о мирѣ. Ища помощи другихъ государствъ, онъ уничтожилъ всякую надежду получить ее; единственное спасеніе для него отъ осады, отъ голода и бомбардировки, это немедленная и сильная помощь изъ провинцій; а онъ возбуждаетъ всю завистливую злобу которую провинціи давно въ тайнѣ питали къ претензіямъ столицы на господство, и взываетъ къ сельскимъ населеніямъ, составляющимъ главнѣйшую силу армій, отъ имени людей которыхъ, я злоднѣ увѣренъ, они презираютъ еще болѣе чѣмъ Прусаковъ. Викторъ, развѣ этого не довольно чтобы отчаяться въ своей странѣ! Съ этихъ поръ все въ ней кажется анархіей и разрушеніемъ.

-- Нѣтъ! воскликнулъ де-Молеонъ.-- Кто умѣетъ ждать дождетея всего. Имперія пала; узурпаторы которые захватили ея наслѣдіе не имѣютъ почвы подъ собою. Это послужитъ только къ скорѣйшему установленію тѣхъ условій которыя мы обсуждали и планировали -- къ устройству конституціи согласной съ требованіями нашего вѣка и нашего народа, основанной страсти на испытанныхъ примѣрахъ, съ заимствованіемъ лучшихъ формъ у націй которыя не дозволяютъ свободѣ и порядку быть игралищемъ народнаго произвола. Отъ Американской республики мы должны заимствовать единственную гарантію противъ измѣнчивости всеобщаго голосованія, которое, хотя было бы сочтено безуміемъ во всякой древней общинѣ, но разъ допущенное не легко можетъ быть упразднено,-- именно спасительный законъ что ни одинъ параграфъ конституціи разъ принятый не можетъ быть измѣненъ безъ согласія двухъ третей законодательнаго сословія. Помощью этого закона мы обезпечимъ нашимъ учрежденіямъ прочность и слѣдовательно любовь къ нимъ, которая пріобрѣтается временемъ и привычкой. Вовторыхъ, устройство сената на такихъ началахъ какія могутъ обезпечить ему во времена опасностей довѣріе и уваженіе которыя противодѣйствуютъ въ общественномъ мнѣніи поспѣшности и горячности народныхъ собраній. На какихъ началахъ долженъ быть основанъ этотъ сенатъ, какою облеченъ властью, какая часть исполнительной власти -- преимущественно въ иностранныхъ дѣлахъ, въ объявленіи войны, заключеніи мирныхъ трактатовъ -- должна быть присвоена ему, для опредѣленія всего этого потребуется, безъ сомнѣнія, самое заботливое вниманіе способнѣйшихъ умовъ. Но только такой сенатъ спасъ Америку отъ поспѣшности рѣшеній свойственной демократической палатѣ; и тѣмъ болѣе онъ необходимъ для Франціи, гдѣ болѣе элементовъ для его созданія. Отъ Англіи мы должны заимствовать великій принципъ который одинъ спасъ ее отъ революціи -- что глава государства не можетъ ошибаться. Онъ не предводительствуетъ арміями, не предсѣдаетъ ни въ какомъ кабинетѣ. Вся отвѣтственность остается на его совѣтникахъ; и тамъ гдѣ мы свергаемъ династію, Англія мѣняетъ только администрацію. Долженъ ли глава государства имѣть титулъ государя или президента, будетъ ли эта власть наслѣдственною или по избранію, это вопросъ меньшей важности, и рѣшить его теперь невозможно, но я глубоко раздѣляю ваше мнѣніе что наслѣдственная монархія несравненно болѣе согласна съ привычками Французовъ, съ ихъ любовью къ блеску и почестямъ, и несравненно болѣе обезпечиваетъ отъ всѣхъ опасностей съ какими сопряжены избранія въ подобное достоинство, при горячности партій и многочисленности претендентовъ, нежели такой порядокъ при которомъ народный демагогъ или генералъ имѣвшій успѣхъ получаетъ возможность разрушать учрежденія которыя онъ избранъ охранять. Я полагаю что мы согласны въ этихъ основныхъ доктринахъ для возрожденія Франціи. И я думаю что когда придетъ время проводить ихъ въ жизнь, и истолкователемъ ихъ будетъ лицо съ такимъ вѣсомъ какъ вы, эти ученія не замедлятъ сдѣлаться достояніемъ французскаго ума; потому что они принадлежатъ здравому смыслу, а я вѣрю въ рѣшительное преобладаніе здраваго смысла, чего не нахожу у приверженцевъ средневѣковыхъ понятій, которые желали бы возстановить божественное право, и еще менѣе у тѣхъ фанатиковъ шарлатановъ которые воображаютъ что почитаніе Божества, семейныя узы и права собственности суть ошибки несогласныя съ прогрессомъ общества. Qui vivra, verra.

Инкогнито.-- Я отъ всего сердца согласенъ съ тѣмъ политическимъ планомъ который вы такъ талантливо изложили. Но если Франціи суждено, не говорю возродиться, но занять подобающее мѣсто въ средѣ европейскихъ націй, то я прибавилъ бы къ этой программѣ еще двѣ-три черты. Францію необходимо спасти отъ Парижа, не при посредствѣ подземныхъ бараковъ и желѣзныхъ дорогъ, безсиліе коихъ мы видимъ теперь, хотя генералъ находится во главѣ военной силы, а черезъ предоставленіе Франціи доли участія въ управленіи которое теперь исключительно присвоено Парижемъ. Вся эта система централизаціи, деспотическая и безнравственная, должна быть въ конецъ уничтожена. Вы можете говорить о примѣрѣ Америки, которая мнѣ мало извѣстна, о примѣрѣ Англіи, которую я знаю больше,-- но что можетъ быть съ большею пользою заимствовано отъ Англіи какъ не это равномѣрное распредѣленіе всѣхъ ея нравственныхъ и общественныхъ силъ, не допускающее сгущенія крови въ одной части ея организма? Децентрализація! Децентрализація! Децентрализація! Вотъ что я буду кричать безъ устали если когда-нибудь придетъ время что мой крикъ будетъ услышанъ. Франція никогда не будетъ сама собою доколѣ Парижъ не будетъ имѣть также мало вліянія на ея судьбы какъ Лондонъ имѣетъ на судьбы Англіи. Но объ этомъ предметѣ я способенъ говорить до полуночи. Перейдемъ къ ближайшему вопросу: что вы совѣтуете дѣлать мнѣ среди настоящаго кризиса и что полагаете дѣлать сами?

Де-Молеонъ приложилъ руку ко лбу и нѣсколько времени оставался въ молчаливой задумчивости. Наконецъ онъ поднялъ глаза съ тѣмъ рѣшительнымъ выраженіемъ въ лицѣ которое играло не послѣднюю роль въ числѣ причинъ его вліянія на тѣхъ съ кѣмъ онъ входилъ въ прикосновеніе.

-- Для васъ, отъ котораго зависитъ такъ много въ будущемъ, мой совѣтъ коротокъ -- не дѣлайте ничего въ настоящее время. Всѣ кто принимаютъ участіе въ настоящей пародіи на правительство раздѣлятъ паденіе которое ожидаетъ его, паденіе отъ котораго можетъ-быть одинъ или двое изъ нихъ оправятся сваливъ вину на своихъ товарищей -- чего вы никогда не могли бы сдѣлать. Но вамъ не слѣдуетъ также оказывать сопротивленіе этому правительству когда враги идутъ на Парижъ. Вы не воинъ; военное начальствованіе не ваша роль. Исходъ событій сомнителенъ; но каковъ бы онъ ни былъ, человѣкъ стоящій у власти не можетъ вести успѣшную войну или добиться почетнаго мира. Въ послѣдствіи вы можете явиться какъ deus ex machina. Лицо которому назначено играть такую роль никогда не появляется ранѣе конца представленія: теперь же идетъ только первый актъ. Оставьте тотчасъ же Парижъ и откажитесь отъ всякаго дѣйствія.

Инкогнито (печально).-- Я не могу отрицать разумности вашего совѣта, хотя принимая его я чувствую несказанное огорченіе. Но вы, самый спокойный и проницательный наблюдатель изъ числа моихъ друзей, думаете что можно не отчаиваться, а надѣяться. Викторъ, я больше другихъ имѣю возможность сдѣлать жизнь мою пріятною, но въ настоящую минуту я положилъ бы ее вмѣстѣ съ вами. Вы меня довольно знаете чтобы вѣрить что я не прибѣгаю къ мелодраматическимъ фантазіямъ, говоря что люблю свою страну какъ молодой человѣкъ любитъ идеалъ своихъ мечтаній, всѣмъ своимъ умомъ, всѣмъ сердцемъ и душой. И мысль что я не могу теперь, въ минуту смертельной опасности, помочь ей, эта мысль....

Голосъ его оборвался и онъ отвернувшись закрылъ лицо дрожащею рукой.

Де-Молеонъ.-- Мужество и терпѣніе! Первое есть у каждаго Француза; покажите имъ примѣръ насколько для нихъ необходимо второе. Я также люблю свою страну, хотя Небу извѣстно какъ мало ей обязанъ. Я думаю что любовь къ отечеству врождена въ каждомъ человѣкѣ, кромѣ интернаціоналистовъ. Они утверждаютъ что любятъ только человѣчество, подъ которымъ если они разумѣютъ что-нибудь практическое, то разумѣютъ возвышеніе заработной платы.

Инкогнито (вставая и съ полуулыбкой).-- Все также циничны, Викторъ, попрежнему не вѣрны себѣ. Вы дали мнѣ совѣтъ касательно моего образа дѣйствій; что же будете дѣлать вы? Послѣдуйте за мною и будемъ ждать лучшихъ дней.

-- Нѣтъ, благородный другъ; наше положеніе не одинаково. Ваше уже сдѣлано; мое же мнѣ предстоитъ еще сдѣлать. Не будь эта война, я увѣренъ что могъ бы занять мѣсто въ палатѣ. Я писалъ уже вамъ что мои родственники имѣютъ большое вліяніе въ своемъ департаментѣ, и пріобрѣтенная мною репутація орлеаниста побудила ихъ забыть ошибки моей молодости и помогать моей карьерѣ. Но палата прекратила свое существованіе. Журналъ свой я принужденъ закрыть. Я не могу поддерживать правительство, и теперь не время бороться противъ него. Самое благоразумное что я могу сдѣлать, это молчать.

Инкогнито.-- Но развѣ вашъ журналъ не необходимъ для вашей поддержки?

Де-Молеонъ.-- По счастію нѣтъ. Доходы отъ него дали мнѣ возможность отложить кое-что на черные дни которые наступили, и возвративъ вамъ и всѣмъ друзьямъ суммы занятыя для его открытія, я свободенъ отъ всякихъ долговъ и для моихъ скромныхъ потребностей богатый человѣкъ. Еслибъ я продолжалъ журналъ я сталъ бы нищимъ; потому что въ настоящее время безумія у Здраваго Смысла не нашлось бы читателей. Тѣмъ не менѣе въ это время я надѣюсь составить себѣ другимъ путемъ имя которое откроетъ пути моему честолюбію когда мы будемъ имѣть правленіе при которомъ Здравый Смыслъ можетъ быть услышавъ.

Инкогнито.-- Но какъ пріобрѣсти это имя если вы, какъ писатель, будете хранить молчаніе?

Де-Молеонъ.-- Вы забываете что я сражался въ Алжирѣ. Черезъ нѣсколько дней Парижъ будетъ осажденъ, и тогда, тогда.... добавилъ онъ, и очень спокойно заговорилъ о славѣ патріота или могилѣ солдата.

-- Я завидую вамъ и въ томъ и въ другомъ случаѣ, сказалъ Инкогнито; послѣ нѣсколькихъ отрывочныхъ словъ онъ удалился, надвинувъ шляпу на глаза, сѣлъ въ закрытую карету оставленную на углу тихой улицы, и прибылъ на станцію желѣзной дороги какъ разъ ко времени отхода ближайшаго поѣзда.

ГЛАВА XI.

Викторъ одѣлся и вышелъ. На улицахъ были толпы народа. Рабочіе были повсюду заняты дѣтскою забавой истребленія надписей и стиранія именъ которыя показывали что здѣсь существовала Имперія. Одинъ грязный рабочій взобравшись на лѣстницу истреблялъ надпись Бульвара Гаусманна и ставилъ вмѣсто слова Гаусманъ -- Викторъ Гюго.

Вдругъ де-Молеонъ наткнулся на толпу блузниковъ, перемѣшанныхъ съ женщинами державшими на рукахъ ребятъ и оборванными мальчишками съ камнями въ рукахъ, собравшуюся вокругъ хорошо одѣтаго худощаваго человѣка; толпа яростно кричала и жестикулировала, угрожая еще худшимъ. Сдѣлавъ небольшое усиліе Викторъ де-Молеонъ продвинулся своимъ крѣпкимъ тѣломъ сквозь шумѣвшую толпу и подалъ руку обреченной жертвѣ.

-- Monsieur, позвольте мнѣ проводить васъ домой.

Шумъ, крики и жесты усилились.

-- Еще негодяй! еще измѣнникъ! Утопить его! Утопить ихъ обоихъ! Въ Сену! Въ Сену!

Дюжій малый двинулся впередъ, и остальная толпа надвинулась. Протянутая рука де-Молеона удержала предводителя толпы.

-- Mes enfans, крикнулъ де-Молеонъ спокойнымъ, звучнымъ голосомъ;-- я не имперіалистъ. Многіе изъ васъ читали статьи за подписью Пьеръ Ферменъ, писанныя противъ тирана Бонапарта когда онъ былъ на высотѣ своего могущества. Я Пьеръ Ферменъ -- дайте мнѣ дорогу.

Можетъ-статься никто изъ толпы никогда не читалъ ни слова изъ того что писалъ Пьеръ Ферменъ и даже не слыхивалъ этого имени. Но они не хотѣли сознаться въ своемъ невѣжествѣ; и дюжій малый не желалъ имѣть дѣло съ желѣзною рукой схватившею его за горло. Онъ закричалъ:

-- О, если вы великій Пьеръ Ферменъ, тогда это совсѣмъ другое дѣло. Дайте дорогу патріоту Пьеру.

-- Но, закричала толстая баба, придвигая своего ребенка къ самому лицу де-Молеона,-- тотъ другой имперіалистъ, капиталистъ, негодный Дюплеси. Дайте вамъ хоть его.

Де-Молеонъ неожиданно схватилъ у нея изъ рукъ ребенка и проговорилъ съ невозмутимымъ добродушіемъ:

-- Обмѣнъ плѣнныхъ! Я оставляю этого человѣка и возьму ребенка.

Кто не знаетъ духа ларижской уличной толпы, тотъ не пойметъ внезапности съ какою мѣняется ея настроеніе, ни того магическаго вліянія какое оказываетъ на нее спокойное мужество и вовремя сказанная шутка. Толпа тотчасъ же смягчилась. Даже толстая баба засмѣялась; и когда де-Молеонъ возвратилъ ей ребенка всунувъ золотую монету въ его маленькую ручку, она взглянула на золото и воскликнула:

-- Богъ благословитъ васъ, гражданинъ!

Де-Молеонъ вмѣстѣ съ Дюплесси могъ теперь идти спокойно.

-- Monsieur де-Молеонъ, сказалъ Дюплесси,-- я не знаю какъ благодарить васъ. Безъ вашей благовременной помощи жизнь моя была бы въ большой опасности; и повѣрите ли? женщина которая собрала и подстрекала противъ меня толпу пользовалась отъ меня пособіемъ которое я еженедѣльно раздаю бѣднымъ.

-- Конечно я повѣрю этому. Въ красныхъ клубахъ ни одно преступленіе не подвергается такому осужденію какъ благотворительность. Это преступленіе противъ равенства -- безсовѣстная уловка капиталиста, желающаго, давая sou одному, спасти свои милліоны которые онъ долженъ бы раздѣлить со всѣми. Послушайтесь моего совѣта, Monsieur Дюплеси, и уѣзжайте изъ Парижа вмѣстѣ съ вашею дочерью. Здѣсь въ настоящее время не мѣсто для богатаго имперіалиста.

-- Я замѣтилъ это еще прежде сегодняшняго приключенія. Я не довѣряю даже моимъ слугамъ, и сегодня же вечеромъ уѣзжаю съ Валеріей въ Бретань.

-- А! Я слышалъ отъ Лувье о вашемъ намѣреніи уплатить ему по закладной Рошбріана и сдѣлаться единственнымъ владѣльцемъ имѣнія моего молодаго родственника.

-- Надѣюсь что вы повѣрили только половинѣ того что слышали. Я желаю спасти Рошбріанъ изъ рукъ Лувье и возвратить помѣстье, свободное отъ всякихъ обязательствъ, вашему родственнику, какъ приданое его невѣсты, моей дочери.

-- Радъ слышать такія добрыя вѣсти о томъ кто считается главою моей фамиліи. Но самъ Аленъ -- онъ не находится въ числѣ плѣнныхъ?

-- Благодаря Бога, нѣтъ. Онъ выступилъ въ походъ съ своимъ полкомъ Парижскихъ мобилей, гдѣ состоитъ офицеромъ, выступилъ съ увлеченіемъ и довѣріемъ; вернулся же въ грустномъ разочарованіи. Распущенность его полка, какъ и всѣхъ Парижскихъ мобилей вообще, кажется невѣроятною. Грубое неповиновеніе офицерамъ, надменныя насмѣшки надъ генералами -- о, даже противно говорить объ этомъ! Аленъ отличился подавленіемъ бунта между ними и былъ награжденъ похвалами своего командира въ письмѣ которымъ тотъ рекомендовалъ его Паликао. Но Паликао теперь невѣдомо гдѣ. Аленъ посланъ въ Бретань съ порученіемъ содѣйствовать организаціи корпуса мобилей въ своей мѣстности. Трошю, какъ вамъ извѣстно, самъ Бретонецъ. Аленъ увѣренъ въ хорошемъ духѣ Бретонцевъ. А что будетъ дѣлать Лувье? Онъ ярый республиканецъ. Доволенъ ли онъ теперь когда дождался чего такъ желалъ?

-- Я думаю что доволенъ, потому что онъ ужасно перепуганъ. Страхъ одно изъ величайшихъ наслажденій для Парижанъ. Прощайте. Теперь вы можете безопасно дойти до вашего отеля. Передайте мой дружескій поклонъ Алену.

Де-Молеонъ продолжалъ свой путь по улицамъ, то пустыннымъ, то наполненнымъ народомъ. При поворотѣ въ Rue de Florentin онъ встрѣтилъ братьевъ Вандемаръ шедшихъ подъ руку.

-- На, Де-Молеонъ! воскликнулъ Ангерранъ; -- какія новости послѣдней минуты?

-- Не могу отгадать. Никто не можетъ сказать въ Парижѣ какъ скоро одна глупость смѣняетъ другую. Сатурнъ здѣсь постоянно похищаетъ то одного, то другаго изъ своихъ дѣтей

-- Говорятъ что Винуа, послѣ самаго мастерскаго отступленія, стоитъ уже почти у воротъ Парижа, съ 80.000 человѣкъ.

-- И ровно черезъ годъ мы узнаемъ что онъ сдѣлаетъ съ ними.

Въ это время Рауль, который, казалось, былъ погруженъ въ мрачныя размышленія, остановился предъ отелемъ гдѣ жила графиня де-Римини, и кивнувъ своему брату и сдѣлавъ вѣжливый, если не искренній поклонъ Виктору, вошелъ въ ворота.

-- Вашъ братъ кажется очень разстроенъ -- пріятный контрастъ съ шумною веселостью съ какою Парижъ привѣтствуетъ приближеніе бѣдствія.

-- Рауль, какъ вы знаете, глубоко религіозенъ. Онъ смотритъ на понесенное нами пораженіе и на бѣдствія угрожающія намъ какъ на начало испытаній по справедливости заслуженныхъ нашими грѣхами, я хочу сказать грѣхами Парижа.

Напрасно отецъ напоминаетъ ему разказъ Вольтера объ утопающемъ кораблѣ на которомъ находился fripon. Для наказанія fripon, гибнутъ честные люди.

-- А вашъ батюшка полагаетъ остаться на бортѣ корабля и раздѣлить участь другихъ честныхъ людей?

-- Pas si b ê te. Онъ отправился въ Діеппъ на морскія купанья. Онъ говоритъ что Парижъ сталъ слишкомъ грязенъ послѣ 4го сентября и годится только для неумытыхъ. Онъ хотѣлъ чтобы матушка поѣхала съ нимъ; но она отказалась говоря что уже и теперь такъ много раненыхъ за которыми нуженъ уходъ. Она принимаетъ участіе въ устройствѣ дамскаго общества въ помощь сестрамъ милосердія. Она также набожна какъ Рауль, но у нея нѣтъ его предразсудковъ. Впрочемъ его предразсудки являются естественною реакціей замѣчательно искренней и чистой натуры противъ легкомыслія и испорченности, которыя, когда къ нимъ примѣшивается сарказмъ, Парижъ называетъ философіей.

-- А вы, любезнѣйшій Ангерранъ, что предполагаете дѣлать?

-- Это зависитъ оттого дѣйствительно ли Парижъ будетъ осажденъ. Если такъ, то я сдѣлаюсь солдатомъ.

-- Надѣюсь не національной гвардіи?

-- Мнѣ дѣла нѣтъ подъ какимъ именемъ сражаться, лишь бы сражаться за Францію.

Когда Ангерранъ проговорилъ эти простыя слова, казалось вся наружность его измѣнилась. Грудь поднялась; глаза блистали; изящная, нѣжная красота которая дѣлала его баловнемъ женщинъ, веселая доброта выраженія и изящная грація благовоспитанности дѣлавшая его самымъ пріятнымъ собесѣдникомъ мущинъ, приняли выраженіе мужественнаго благородства, которое могло послужить моделью живописцу для изображенія молодаго Ахиллеса отказавшагося навсегда отъ изнѣженнаго общества при видѣ военнаго вооруженія. Де-Молеонъ смотрѣлъ на него съ восхищеніемъ. Мы видѣли что онъ раздѣлялъ высказанныя имъ чувства, рѣшился самъ на такой же образъ дѣйствій. Но онъ дѣлалъ это со сдержаннымъ пыломъ человѣка который старается освободить свои мысли и цѣли отъ романтическихъ увлеченій, и который служа своей странѣ разчитываетъ въ то же время на успѣхъ собственнаго честолюбія. Тѣмъ не менѣе онъ восхищался въ Ангерранѣ воспоминаніемъ собственной порывистой и пылкой юности.

-- А вы, сказалъ Ангерранъ,-- надѣюсь также будете воевать, но скорѣе перомъ нежели шпагой.

-- Въ настоящее время перья будутъ смачиваться красными чернилами, а здравый смыслъ никогда не пишетъ этимъ цвѣтомъ; что же касается до меча, то я перешелъ уже за сорокъ пять лѣтъ, срокъ до котораго продолжается военная служба. Но если нѣкоторая опытность въ военномъ дѣлѣ, нѣкоторыя свѣдѣнія въ искусствѣ управленія и предводительствованія войсками будутъ сочтены достаточными качествами для полученія званія командира, какъ бы скроменъ ни былъ чинъ, я также буду въ числѣ защитниковъ Парижа.

-- Мой храбрый любезный виконтъ, если для васъ прошли годы службы, то тѣмъ больше у васъ зрѣлости для командованія; а съ вашими аттестаціями и крестомъ заслуженнымъ въ Алжирѣ вы несомнѣнно получите назначеніе при такомъ способномъ генералѣ какъ Трошю.

-- Не знаю придется ли мнѣ обращаться къ Трошю. Я желалъ бы лучше получить командованіе по избранію, даже со стороны мобилей или національной гвардіи о которыхъ я только-что говорилъ съ такимъ пренебреженіемъ; нѣтъ сомнѣнія что и тѣ и другіе скоро будутъ требовать и получатъ право выбирать своихъ офицеровъ. Но въ случаѣ моего избранія, кѣмъ бы то ни было, я сдѣлаю предварительныя условія: что люди подъ моей командой должны нести правильную службу и повиноваться, должны быть солдатами не похожими на тѣхъ молодыхъ негодяевъ что воспитаны на абсентѣ и восхищаются этимъ Bombastes Furiose Monsieur Гюго, когда онъ увѣряетъ враговъ что Парижъ извлечетъ идею изъ ноженъ. А, вотъ идетъ Саваренъ. Bon jour, любезнѣйшій поэтъ.

-- Не говорите добрый день. Очень дурной день для журналистовъ и писателей которые не превозносятъ Бланки и Піа. Я не знаю какъ буду добывать себѣ хлѣбъ съ сыромъ. Моя несчастная вилла въ предмѣстьѣ должна быть срыта для спасенія Парижа; журналъ закрытъ при введеніи свободы печати. Онъ позволилъ себѣ намекнуть что Французскій народъ долженъ имѣть нѣкоторое вліяніе на избраніе формы своего правленія.

-- Это очень нескромно, мой бѣдный Саваренъ, сказалъ Викторъ:-- я удивляюсь что ваша типографія не была разрушена. Мы живемъ въ такую минуту когда умные люди должны молчать.

-- Можетъ-быть такъ, Monsieur де-Молеонъ. Съ нашей стороны было бы умнѣе еслибы мы всѣ, и вы и я, не позволяли себя говорить такъ свободно пока не пришло время. Мы живемъ чтобъ учиться; и если когда-нибудь мы будемъ имѣть то что можно будетъ назвать сноснымъ правительствомъ, я буду воздерживаться отъ одной вещи, я не буду подкапывать это правительство пока не буду видѣть открытаго пути для другаго правительства которое должно замѣнить его. Что вы скажете, Пьеръ Ферменъ?

-- Говоря откровенно, я заслуживаю вашъ упрекъ, отвѣчалъ де-Молеонъ задумчиво.-- Но разумѣется вы теперь увезете или отошлете Madame Саваренъ изъ Парижа.

-- Конечно. Мы составили самую пріятную компанію для нашей геджиры сегодня вечеромъ; между прочимъ къ намъ присоединились и Морли. Морли ужасно недоволенъ. Одинъ красный республиканецъ ударилъ его по плечу и сказалъ: "Американецъ, теперь у насъ такая же республика какъ ваша." "Много вы знаете о республикахъ", проворчалъ Морли; "французская республика также похожа на нашу какъ обезьяна на человѣка." Красный собралъ толпу которая потащила Американца въ ближайшій постъ національгардовъ, гдѣ онъ былъ объявленъ прусскимъ шпіономъ. Не безъ труда, и послѣ множества пышныхъ словъ о святости звѣздъ и полосокъ {Американскій флагъ состоитъ изъ ряда красныхъ и бѣлыхъ полосокъ и нѣсколькихъ звѣздъ въ лѣвомъ верхнемъ углу.}, онъ былъ освобожденъ съ выговоромъ и остереженіемъ какъ вести себя на будущее время. Такимъ образомъ онъ оставляетъ городъ гдѣ не существуетъ болѣе свободы рѣчи. Жена моя надѣялась убѣдить Mademoiselle Чигонью присоединиться къ намъ; я долженъ съ грустью сказать что она отказалась. Вы знаете что она выходитъ замужъ за Густава Рамо; и его мать опасается вліянія красныхъ клубовъ и его собственнаго тщеславія на его увлекающуюся натуру, если онъ будетъ удаленъ отъ вліянія Mademoiselle Чигоньи.

-- Какъ могло такое изящное существо какъ Исавра Чигонья найти привлекательность въ Густавѣ Рамо! воскликнулъ Ангерранъ.

-- Женщины подобныя ей, отвѣчалъ де-Молеонъ,-- всегда находитъ привлекательность въ самопожертвованіи.

-- Мнѣ кажется бы отгадали истину, сказалъ Саваренъ нѣсколько грустно.-- Но я долженъ съ вама проститься. Дай Богъ дожить чтобы пожать другъ другу руку r é unis sous des meilleurs auspices.

Саваренъ поспѣшно ушелъ, а оба говорившіе съ нимъ вступили въ Елисейскія Поля, которыя были наполнены толпами зѣвакъ, веселыхъ и беззаботныхъ, какъ будто бы не бывало ни Седанской катастрофы, ни паденія Имперіи, ни враговъ на пути къ Парижу.

Дѣйствительно, Парижане, самое недовѣрчивое и въ то же время самое легковѣрное изо всѣхъ населеній, повѣрили что Прусаки никогда не будутъ имѣть дерзости подступить къ воротамъ Парижа. Что-нибудь да остановитъ ихъ! Король объявилъ что онъ сражается не съ Французами, а съ императоромъ: императора не стало, значитъ войнѣ конецъ. Учреждена демократическая республика. Вещь ужасаая въ своемъ родѣ, это правда; но могъ ли пандурскій тиранъ рисковать распространеніемъ заразы демократическихъ ученій среди собственныхъ варварскихъ армій? Развѣ не были прибиты на стѣнахъ Парижа плакарды обращенныя къ "нашимъ германскимъ братьямъ" съ увѣщаніемъ къ пандурамъ брататься съ своими ближними? Развѣ Викторъ Гюго не напечаталъ "письмо къ Германскому народу"? Развѣ Жюль-Фавръ милостиво не предлагалъ миръ, съ увѣреніемъ что "Франція не уступитъ ни одного камня изъ своихъ крѣпостей, ни одного дюйма своей территоріи? Она готова простить вторженіе и не пойдетъ на Берлинъ!" Всѣ эти и многія другія такого же рода неопровержимыя доказательства что мысль объ осадѣ Парижа не болѣе какъ призракъ, пришлось услышать Ангерранну и Виктору когда они подходили то къ одной то къ другой группѣ своихъ согражданъ. Парижъ не пересталъ лелѣять такихъ пріятныхъ заблужденій, забавляясь набожнымъ возложеніемъ вѣнковъ у подножія статуи Страсбурга, съ клятвами "быть достойными своихъ Альзасскихъ братьевъ", до тѣхъ поръ пока, 19го сентября, была получена послѣдняя телеграмма, и Парижъ былъ отрѣзанъ отъ остальнаго міра желѣзною линіей обложившихъ его Прусаковъ. "Спокойный и грозный, говоритъ Викторъ Гюго, онъ ожидаетъ вторженія! Волканъ не нуждается въ помощи."

ГЛАВА XII.

Мы оставили Грагама Вена медленно оправляющимся отъ горячки, прервавшей его путешествіе въ Берлинъ для отысканія графини фонъ-Рюдесгеймъ. Онъ однако не продолжалъ этого путешествія, а рѣшилъ вернуться во Францію, прочитавъ въ нѣмецкой газетѣ извѣстіе что Прусскій король въ настоящее время въ Реймсѣ и графъ фонъ-Рюдесгеймъ находится въ числѣ знатныхъ особъ сопровождающихъ своего государя. Разговаривая въ тотъ же день съ докторомъ который лѣчилъ его, Грагамъ узналъ что графъ занималъ значительный постъ въ Германской арміи и имѣлъ такую же высокую репутацію въ качествѣ политическаго совѣтника какъ и полководца. Какъ только онъ получилъ возможность снова пуститься въ путь, и прежде чѣмъ добрый докторъ разрѣшилъ ему отъѣздъ, Грагамъ отправился въ Реймсъ, не будучи однако увѣренъ можетъ ли еще застать тамъ графа. Пропускаю подробности его путешествія, какъ бы онѣ ни были интересны. Достигнувъ славнаго и въ глазахъ легитимистовъ священнаго города, Англичанинъ безъ труда нашелъ домъ, недалеко отъ собора, въ которомъ графъ фонъ-Рюдесгеймъ имѣлъ свое временное пребываніе. Направляясь къ этому дому изъ небольшой гостиницы въ которой онъ по счастію нашелъ незанятое помѣщеніе, идя медленно такъ какъ былъ еще слабъ, онъ былъ пораженъ какъ тихо держали себя германскіе солдаты, и какой мирный видъ имѣли улицы. Дѣйствительно, въ городѣ не было признаковъ праздничной веселости, какъ въ англійскихъ городахъ гдѣ расположенъ какой-нибудь полкъ. Германскіе солдаты толпились въ лавкахъ, дѣлали много покупокъ; заходили въ кафе; здѣсь и тамъ пытались ухаживать за гризетками, которыя смѣялись надъ ихъ французскимъ говоромъ и краснѣли отъ ихъ комплиментовъ; и въ ихъ добродушной, нѣсколько застѣнчивой веселости не было и слѣда высокомѣрія побѣдителей.

Когда Грагамъ приблизился къ собору онъ услышалъ важную, торжественную музыку, которая, онъ полагалъ сначала, доносилась изнутри храма. Но остановившись и взглянувъ кругомъ онъ увидалъ группу германскихъ воиновъ, коихъ дюжія фигуры и красивыя, мужественныя, открытыя лица освѣщались спокойнымъ свѣтомъ заходящаго солнца. Они пѣли, не громкими, но густыми голосами, величественный гимнъ Лютера Nun danket alle Gott. Пѣніе внушало благоговѣніе даже оборваннымъ нищимъ мальчикамъ которые слѣдовали за Грагамомъ, какъ слѣдили за всякимъ иностранцемъ, стали бы слѣдить за самимъ королемъ Вильгельмомъ, выпрашивая подаянія. "Какое типическое различіе между двумя націями! подумалъ Грагамъ; Марсельеза и гимнъ Лютера!" Пока онъ слушалъ и размышлялъ, изъ собора медленно вышелъ человѣкъ въ генеральскомъ мундирѣ, съ заложенными за спину руками и головой слегка опущенною внизъ. Онъ также остановился услыша гимнъ; потомъ вынувъ руки изъ-за спины онъ сдѣлалъ знакъ одному изъ офицеровъ и приблизясь къ нему сказалъ шепотомъ нѣсколько словъ; затѣмъ прошелъ къ епископскому дворцу. Гимнъ смолкъ, и пѣвшіе тихо разошлись. Грагамъ вѣрно угадалъ мысль генерала, что гимнъ въ которомъ возносится благодареніе Богу за побѣды могъ оскорбить чувства обитателей побѣжденнаго города, хотя впрочемъ едва ли кто понималъ языкъ на которомъ происходило пѣніе. Грагамъ послѣдовалъ за мѣрными шагами генерала, который опять сложилъ руки за спиной -- привычка фонъ-Мольтке, во время размышленія, также какъ это было привычкой Наполеона Перваго.

Продолжая путь Грагамъ скоро достигъ дома въ которомъ помѣщался графъ фонъ-Рюдесгеймъ, и пославъ свою карточку тотчасъ же былъ принятъ и проведенъ чрезъ переднюю комнату гдѣ сидѣли два молодые человѣка, субалтернъ-офицеры, занятые повидимому черченіемъ карты въ присутствіи графа.

-- Простите меня, сказалъ Грагамъ, послѣ первыхъ обычныхъ привѣтствій,-- если я отрываю васъ на минуту, среди такихъ важныхъ событій, по дѣлу которое должно казаться вамъ очень ничтожнымъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ графъ,-- ничего ничтожнаго на свѣтѣ что для кого-нибудь не было бы очень важно. Скажите чѣмъ могу служить вамъ.

-- Кажется, сказалъ Грагамъ,-- вы однажды приняли къ себѣ въ домъ, въ качествѣ учительницы или гувернантки, одну Француженку по имени Мариньи.

-- Да, я хорошо помню ее -- очень красивая женщина. Жена моя и дочь очель полюбили ее. Она вышла замужъ изъ моего дома.

-- Такъ точно -- за кого?

-- За Италіянца хорошей фамиліи который при австрійскомъ правительствѣ занималъ незначительную должность и потомъ получилъ повышеніе и былъ переведенъ въ италіянскія владѣнія принадлежавшія тогда Габсбургскому дому; послѣ того мы потеряли изъ виду и его и жену.

-- Италіянецъ -- какъ его звали?

-- Лудовико Чигонья.

-- Чигонья! воскликнулъ Грагамъ страшно поблѣднѣвъ.-- Увѣрены ли вы что такъ было его имя?

-- Разумѣется. Онъ принадлежалъ къ младшей линіи одной изъ лучшихъ фамилій, и родственники, которые были настолько патріоты что не могли простить ему его вступленія въ службу австрійскаго правительства, отказались отъ него.

-- Не можето ли сообщить мнѣ въ какое именно мѣсто въ Италіи отправился онъ оставивъ Австрію?

-- Нѣтъ; но если это свѣдѣніе вамъ необходимо, вы легко получите его Миланѣ, гдѣ живетъ глава этой фамиліи, или въ Вѣнѣ черезъ министерскую канцелярію.

-- Простите если я предложу еще одинъ или два вопроса. Не было ли у Madame Мариньи дѣтей отъ прежняго брака?

-- Нѣтъ, сколько я знаю, по крайней мѣрѣ я никогда не слыхалъ объ этомъ. Синьйоръ Чигонья былъ вдовецъ и имѣлъ насколько я помню, дѣтей отъ первой жены, которая была тоже Француженка. Прежде полученія должности въ Австріи, онъ жилъ, кажется, во Франціи. Я не припомню сколько дѣтей было у него отъ первой жены. Я никогда не видалъ ихъ. Знакомство наше началось на водахъ въ Теплицѣ, гдѣ онъ увидалъ Madame Мариньи и сильно влюбился въ нее. Послѣ свадьбы они уѣхали въ мѣсто его служенія, гдѣ-то, кажется, въ Тиролѣ. Мы больше не видались съ ними; но жена моя и дочь нѣкоторое время переписывались съ синьйорой Чигонья. Переписка эта прекратилась съ ея переѣздомъ въ Италію.

-- Вы не знаете да же находится ли еще синьйора въ живыхъ?

-- Нѣтъ.

-- Мужъ ея умеръ, какъ я слышалъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ. Мнѣ грустно слышать это. Онъ былъ красивый, веселый, умный человѣкъ. Боюсь что онъ долженъ былъ лишиться всякихъ средствъ когда австрійскія владѣнія перешли къ Савойскому дому.

-- Очень вамъ благодаренъ за ваши сообщенія. Я не смѣю удерживать васъ долѣе, сказалъ Грагамъ вставая.

-- Теперь я не очень занятъ; но я боюсь что Германской арміи предстоитъ еще много дѣла впереди.

-- Я надѣялся что теперь, когда Французскій императоръ, противъ котораго король велъ войну, отстраненъ, его прусское величество заключитъ миръ съ Французскимъ народомъ.

-- Онъ весьма охотно сдѣлалъ бы это еслибы Французскій народъ далъ ему возможность. Но заключить миръ можно только съ французскимъ правительствомъ законно избраннымъ народомъ. А они не избрали никакого! Парижскія толпы установили временную администрацію, которая начинаетъ съ объявленія что не уступитъ "ни одного дюйма французской территоріи, ни одного камня изъ своихъ крѣпостей". Никакія мирныя условія невозможны съ людьми которые говорятъ такимъ образомъ.

Послѣ нѣсколькихъ словъ еще объ общественныхъ дѣлахъ -- причемъ Грагамъ говорилъ съ англійской точки зрѣнія, выражая надежду на великодушіе къ побѣжденнымъ; а графъ съ нѣмецкой, въ которой главное была безопасность противъ нападеній со стороны народа который не хотѣлъ признать себя побѣжденнымъ,-- краткое свиданіе кончилось.

Когда ввечеру Грагамъ слѣдовалъ по пути въ Вѣну, ему вспомнилась пѣсня Исавры о неаполитанскомъ рыбакѣ. Не былъ ли онъ также слѣпъ и не видѣлъ фигуры на скалѣ? Возможно ли что все время пока онъ сопротивлялся влеченію своего сердца, ожидая что исполненіе возложеннаго на него порученія дастъ ему возможность выбора и рѣшенія своей судьбы, та самая особа которую онъ искалъ была предъ нимъ, и могла въ то время навѣки принадлежать ему, теперь же была утрачена навсегда? Могла ли Исавра быть дочерью Луизы Дюваль и Ричарда Кинга? Она не могла быть дочерью ея и синьйора Чигонья: разчетъ времени не дозволялъ такого предположенія. Исаврѣ должно было быть пять лѣтъ когда Луиза вышла замужъ за Италіянца.

Прибывъ въ Миланъ Грагамъ скоро узналъ что Лудовико Чигонья былъ переведенъ въ Верону и умеръ тамъ восемь лѣтъ тому назадъ. О его обстоятельствахъ и о составѣ его семейства во время его смерти ничего нельзя было узнать. Люди о которыхъ мы знаемъ менѣе всего это родственники которыхъ мы отказываемся признавать. Грагамъ отправился въ Верону. Тамъ по разспросамъ онъ узналъ что Чигоньи занимали квартиру въ домѣ стоявшемъ тогда на краю города, и уничтоженномъ теперь для какихъ-то общественныхъ улучшеній. Но самые тщательные разспросы не могли доставить ему удовлетворительныхъ свѣдѣній касательно важнѣйшаго вопроса, о семействѣ Лудовико Чигонья. Его удаленіе отъ политическихъ дѣлъ Италіи, которыя нигдѣ такъ горячо не принимались къ сердцу какъ въ Веронѣ, дѣлало его очень непопулярнымъ. Онъ не бывалъ въ пталіянскихъ домахъ. Общество его ограничивалось австрійскими военными въ Венеціи, куда онъ часто ѣздилъ: говорятъ тамъ онъ велъ свободную и веселую жизнь, очень не нравившуюся синьйорѣ, которую онъ оставлялъ въ Веровѣ. Ее видали рѣдко, но помнили что она была очень красива и имѣла гордый видъ. Да, у нихъ были дѣти -- дѣвочка и мальчикъ, нѣсколькими годами моложе дѣвочки; но была ли это дочь синьйоры отъ прежняго брака или же синьйора была только мачихой дѣвочки, этого никто сказать не могъ. Свѣдѣнія обыкновенно получаемыя въ такихъ сомнительныхъ случаяхъ отъ слугъ, здѣсь не могли быть получены этимъ путемъ. У Чигонья было только двое слугъ, австрійскіе подданные, которые давно оставили страну, и даже имена ихъ были забыты.

Врагамъ вспомнилъ объ Англичанинѣ мистерѣ Селби, къ которому Исавра питала благодарную привязанность какъ къ человѣку замѣнившему ей отца. Это безъ сомнѣнія былъ Англичанинъ за котораго Луиза Дюваль вышла замужъ по смерти Чигонья. Было не трудно узнать гдѣ онъ жилъ. Не трудно было узнать и все остальное что Грагамъ желалъ знать, отъ самой Исавры, еслибы до нея могло дойти письмо. Но, какъ онъ зналъ изъ газетъ, Парижъ былъ теперь обложенъ, отрѣзанъ отъ всякаго сообщенія со внѣшнимъ міромъ. Досадуя и не имѣя терпѣнья ждать конца осады, хотя онъ никакъ не предполагалъ чтобъ она была такъ продолжительна какъ это случилось, онъ поспѣшилъ въ Венецію, и тамъ отъ британскаго консула узналъ что покойный мистеръ Селби былъ ученый антикварій и вообще высоко образованный человѣкъ, фанатически любившій музыку; имѣлъ любезный нравъ, хотя былъ сдержанъ въ обращеніи; одно время онъ долго жилъ въ Венеціи, послѣ же своей женитьбы на синьйорѣ Чигонья поселился близь Флоренціи. Грагамъ отправился во Флоренцію. Нашелъ виллу гдѣ жилъ мистеръ Селби. Крестьянинъ который занимался его садомъ и имѣлъ часть въ доходахъ съ его виноградниковъ, жилъ еще и теперь съ своею женой въ этомъ мѣстѣ. И онъ и жена хорошо помнили Инглеза; говорили о немъ съ большимъ чувствомъ, и непріязненно о его женѣ. По ихъ словамъ обращеніе ея было очень высокомѣрно, характеръ вспыльчивый; жизнь Инглеза съ нею была очень несчастлива; у нихъ была дѣвочка и мальчикъ, оба дѣти ея отъ прежняго брака; но при болѣе подробныхъ разспросахъ о томъ увѣрены ли они что дѣвочка была точно дочь синьйоры отъ прежняго мужа, или же была дочь втораго мужа отъ другой жены, они не могли ничего сказать положительно; они знали только что обоихъ звали однимъ именемъ Чигонья; что мальчикъ былъ любимцемъ синьйоры, которая была безъ ума отъ него; онъ умеръ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ того какъ мистеръ Селби поселился въ этомъ мѣстѣ; вскорѣ послѣ смерти мальчика синьйора уѣхала и никогда болѣе не возвращалась; она жила съ мужемъ немного болѣе года до того времени какъ разошлась съ нимъ навсегда. Дѣвочка осталась съ мистеромъ Селби, который любилъ ее какъ своего ребенка. Ее звали Исаврой, мальчика Луиджи. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ того мистеръ Селби оставилъ виллу и удалился въ Неаполь, гдѣ, говорятъ, онъ умеръ. Они не могли сказать ничего о дальнѣйшей судьбѣ его жены. Со смерти своего сына дама эта очень измѣнилась, характеръ ея смягчился. Она все сидѣла одна и горько плакала. Единственный человѣкъ котораго она видала кромѣ членовъ семейства былъ священникъ; до смерти мальчика она никогда не видалась со священникомъ и не бывала въ церкви.

-- Живъ ли еще этотъ священникъ?

-- Нѣтъ; онъ умеръ уже два года. Онъ былъ превосходнѣйшій человѣкъ, святой, сказала жена крестьянина.

-- Хорошіе священники похожи на хорошихъ женщинъ, сказалъ крестьянинъ сухо; -- ихъ очень много, но всѣ они подъ спудомъ.

Въ отвѣтъ на это замѣчаніе жена попробовала ударить мужа въ ухо. Со времени водворенія Савойскаго дома contadino сдѣлался вольнодумцемъ. Жена же его оставалась доброю католичкой.

Увернувшись отъ жены и выйдя проводить Грагама до большой дороги крестьянинъ сказалъ:

-- Я думаю, Eccellenza, что священникъ былъ причиной всего зла.

-- Какого зла?

-- Онъ убѣдилъ синѣйору оставить мужа. Инглезъ не былъ католикъ. Я слышалъ какъ священникъ называлъ его еретикомъ. А padre, если и не былъ такъ дуренъ какъ другіе его собратья, былъ ханжа и любилъ мѣшаться въ чужія дѣла; хотя можетъ-быть для ея души и лучше что она не будетъ имѣть части съ еретикомъ. Я не могу сказать навѣрное, но думаю что это было его дѣло. Padre казалось такъ торжествовалъ когда синьйора ушла.

Грагамъ задумался. Предположеніе крестьянина не было невѣроятно. Женщина какъ Луиза Дюваль -- съ сильными страстями и дурно-направленнымъ умомъ -- была именно изъ тѣхъ которыя, въ минуту сильнаго горя, отчужденныя отъ обыкновенныхъ семейныхъ привязанностей, чувствуютъ, хотя смутно, необходимость религіи, и всегда впадая въ крайности, сразу переходятъ отъ индиферентизма къ предразсудкамъ.

Въ Неаполѣ Грагамъ не много узналъ о Селби, узналъ только что онъ былъ затворникъ котораго единственнымъ развлеченіемъ кромѣ книгъ была оперная сцена. Но онъ услышалъ много объ Исаврѣ; о добротѣ къ ней Madame де-Гранмениль, когда она, послѣ смерти Селби, осталась одинокою въ мірѣ; объ интересѣ возбужденномъ къ Исаврѣ въ артистическихъ кругахъ дружбой и горячими похвалами такой знаменитой французской писательницы; о сильномъ впечатлѣніи произведенномъ въ этомъ обществѣ ея наружностью, голооомъ и всеобъемлющимъ геніемъ, и о блестящихъ надеждахъ составленныхъ cognoscenti о предстоящихъ ей сценическихъ успѣхахъ. О ея матери никто ничего не зналъ; никто не сомнѣвался что Исавра была дочь синьйора Чигонья. Грагамъ не могъ узнать настоящаго мѣстопребыванія Madame де-Гранмениль. Она давно уже оставила Неаполь и въ послѣднее время, какъ слышно, была въ Генуѣ; полагали что незадолго до начала войны она вернулась во Францію. Во Франціи у нея не было опредѣленной резиденціи.

Грагамъ не могъ воспользоваться самымъ простымъ средствомъ положительно удостовѣриться была ли Исавра дочерью Лудовико Чигонья отъ его первой жены,-- онъ не могъ справиться въ метрическихъ книгахъ; потому что, какъ говорилъ фонъ-Рюдесгеймъ, первая жена Чигонья была Француженка. Дѣти ихъ родились гдѣ-то во Франціи, никто не могъ сказать, гдѣ именно. Никто не видалъ его первой жены, которая никогда не бывала въ Италіи, никто не зналъ ея дѣвичьяго имени.

Межу тѣмъ Грагамъ не былъ увѣренъ находилась ли все еще Исавра въ осажденной столицѣ; вышла ли она или нѣтъ заду жъ за Густава Рамо; такъ много женщинъ оставили Парижъ до начала осады что онъ имѣлъ основаніе надѣяться что она была въ числѣ ихъ. Онъ услыхалъ отъ одного Американца, что Морли до обложенія столицы Прусаками переѣхали въ Англію; можетъ-быть Исавра отправилась вмѣстѣ съ ними. Онъ написалъ мистрисъ Морли, переслалъ это письмо къ посланнику Соединенныхъ Штатовъ при Сентъ-Джемсскомъ дворѣ и еще въ Неаполѣ получилъ отвѣтъ. Онъ былъ кратокъ и исполненъ злобною горечью.

"И я и Madame Саваренъ, вмѣстѣ съ синьйорой Веностой, употребили всѣ старанія чтобъ уговорить Mademoiselle Чигонью оставить Парижъ и ѣхать съ нами въ Англію. Ея привязанность къ своему жениху не позволила ей насъ послушаться. Только Англичанинъ могъ предположить что Исавра Чигонья не принадлежитъ къ числу тѣхъ женщинъ которыя ищутъ раздѣлить опасность съ тѣмъ кого любятъ. Вы спрашиваете не дочь ли она Лудовико Чигонья отъ перваго брака, или же дочь его и его второй жены. Я не могу отвѣчать вамъ на это. Я даже не знаю былъ ли синьйоръ Чигонья женатъ два раза, Исавра Чигонья никогда не говорила со мной о своихъ родителяхъ. Позвольте васъ спросить, какое вамъ теперь дѣло до этого? Не англійская ли гордость побуждаетъ васъ узнать происходили ли ея отецъ и мать оба изъ благородныхъ фамилій? Какимъ образомъ можетъ такое свѣдѣніе измѣнись ваши отношенія къ обрученной невѣстѣ другаго?"

По полученіи этого письма Грагамъ уѣхалъ изъ Неаполя и вскорѣ прибылъ въ Версаль. Онъ получилъ позволеніе остаться тамъ, хотя Англичане вовсе не были популярны. Находясь такимъ образомъ вблизи Исавры и въ то же время разлученный съ нею, онъ ожидалъ окончанія осады. Немногіе въ Версалѣ вѣрили что Парижане продержатся долѣе. Безъ сомнѣнія они капитулируютъ прежде начала бомбардировки, о которой сами Прусаки помышляли съ неудовольствіемъ, какъ о крайней мѣрѣ.

Грагамъ былъ убѣжденъ что Исавра дочь Ричарда Кинга. Ему представлялось вѣроятнымъ что Луиза Дюваль, не имѣя возможности дать настоящее имя дочери рожденной въ бракѣ который былъ ей ненавистенъ,-- ни имя мужа съ которымъ разошлась, ни свое дѣвичье имя,-- могла, введя дочь въ новую семью, убѣдить Чигонья дать ребенку свое имя, или же послѣ смерти синьйора сама могла назвать дочь его именемъ. Безпристрастный человѣкъ которому Грагамъ повѣрилъ бы всѣ обстоятельства, могъ бы утверждать, болѣе нежели съ такою же вѣроятностью, что Исавра была дочерью Чигонья отъ его перваго брака. Но въ такомъ случаѣ что сталось съ ребенкомъ Ричарда Кинга? Разстаться съ состояніемъ бывшимъ въ его рукахъ, отказаться отъ честолюбивыхъ мечтаній которыя были съ нимъ связаны, это не причиняло огорченія Грагаму; но онъ содрагался отъ негодованія при мысли что богатство наслѣдницы Ричарда Кинга должно перейти въ руки Густава Рамо, что этимъ должны кончиться его поиски, что таковъ долженъ быть результатъ жертвы къ которой обязывало его чувство чести. И теперь, когда была вѣроятность что онъ долженъ будетъ передать Исаврѣ это значительное наслѣдство, стало очевидно, казавшееся прежде легкимъ, практическое затрудненіе придумать какой-нибудь поводъ къ такой передачѣ. Какъ могъ онъ сказать что эти 200.000 фунтовъ отказаны ей по завѣщанію, не сказавъ кѣмъ? Далѣе, какъ обезпечить состояніе ей одной, независимо отъ мужа? Можетъ-статься Исавра слишкомъ привязана къ Рамо или слишкомъ романически безкорыстна чтобы дозволить себѣ исключительно воспользоваться такъ таинственно доставшимся состояніемъ. А если она уже замужемъ за Рамо, если онъ имѣетъ право спрашивать объ источникѣ этого богатства, какому риску быть открытой подвергается тогда тайна которую Грагамъ имѣлъ намѣреніе сокрыть навсегда. Тайна оскорбляющая память дорогихъ умершихъ, бросающая тѣнь на живыхъ, такая тайна въ нечестивыхъ рукахъ какого-нибудь Густава Рамо,-- страшно было даже останавливаться на такой возможности. Но если Исавра была отыскиваемая наслѣдница, могъ ли Грагамъ Венъ найти извиненіе чтобы лишить ее наслѣдства и удержать его себѣ? Но какъ ни мучительны были эти размышленія, они были ничто сравнительно съ постоянно возраставшею тоской при мысли что единственная женщина которую онъ когда-нибудь любилъ, которую могъ когда-нибудь любить, которая, еслибы не его щепетильность и предразсудки, могла стать подругой его жизни, была уже теперь женой другаго и находилась въ такой ужасной опасности! Голодъ внутри обреченнаго города, снаружи смертоносныя орудія только ждущія сигнала. Такъ близко отъ нея, и въ то же время такъ далеко! Такъ желать умереть за нее, если нельзя было для нея жить; и при всей этой преданности, со всѣмъ умомъ и богатствомъ, такое безсиліе!

ГЛАВА XIII.

Теперь половина ноября, воскресенье. Погода стояла теплая и день клонился къ вечеру. Парижане наслаждались солнцемъ. Подъ обнаженными деревьями публичныхъ садовъ и на Елисейскихъ Поляхъ играли дѣти. На бульварахъ прежняя изящная веселость смѣнилась болѣе развязнымъ оживленіемъ. Бродячіе музыканты собираютъ вокругъ себя оборванныя толпы. Предсказыватели счастья въ большомъ ходу, въ особенности между нѣкогда блестящими Лаисами, теперь сильно оборванными, которымъ они предсказываютъ скорое возвращеніе набобовъ и Русскихъ, и золотыя радости. Тамъ Полишинель побиваетъ чорта, который одѣтъ въ прусскую каску и лицо котораго заново подмалевано такъ чтобъ онъ имѣлъ сходство съ Бисмаркомъ. Полишинель привлекаетъ смѣющіяся толпы Moblots и новобранцевъ новыхъ отрядовъ національной гвардіи. Чины нѣкогда грозной полиціи, теперь оборванные и голодные, стоятъ рядомъ съ несчастными нищими и зловѣщаго вида патріотами отбывшими свой срокъ въ тюрьмѣ или на галерахъ.

Повсюду виднѣются разнородные мундиры -- единственный видимый признакъ что непріятель стоитъ у стѣнъ. Но наружный видъ носителей этихъ воинственныхъ принадлежностей d é bonnaire и улыбающійся, какъ будто они торжествуютъ праздникъ мира. Въ числѣ этихъ защитниковъ своей страны, у дверей наполненнаго нарѣдомъ кафе, стоитъ Фредерикъ Лемерсье, въ великолѣпномъ, съ иголочки новомъ, костюмѣ національной гвардіи; собака его Фоксъ спокойно сидитъ около него на заднихъ лапкахъ, устремивъ глаза на другую собаку которая философски задумалась на краю ширмочекъ Полишинеля, пока хозяинъ ея занятъ пораженіемъ врага Бисмарка.

-- Лемерсье, крикнулъ виконтъ де-Брезе приближаясь къ кафе,-- я асилу узналъ васъ въ этомъ воинственномъ нарядѣ. Вы имѣете великолѣпный видъ; галуны такъ идутъ къ вамъ. Peste! уже офицеръ!

-- Національгарды и мобили, какъ вамъ извѣстно, получили право выбирать своихъ офицеровъ. Я былъ избранъ, впрочемъ только въ субалтерны, воинственными патріотами моего департамента. Унгерранъ де-Вандемаръ избранъ въ своемъ департаментѣ капитаномъ мобилей, а Виктору де-Молеону поручено командованіе баталіономъ національной гвардіи. Но я не завидую въ настоящую минуту --

Rome а choisi mon bras; je n'examine rien.

-- Вы не имѣете и права завидовать. Де-Молеонъ имѣетъ опытность и заслужилъ отличіе въ дѣйствующей арміи, и какъ я слышу со всѣхъ сторонъ, дѣлаетъ чудеса съ своими людьми -- не только пріучилъ ихъ къ военному порядку, но заставилъ полюбить его. Я слышалъ отъ такого авторитетнаго лица какъ генералъ V -- -- что еслибы всѣ офицеры національной гвардіи были похожи на де-Молеона, то этотъ корпусъ могъ бы стать примѣромъ для линейныхъ полковъ.

-- Я не говорю ничего противъ повышенія настоящихъ военныхъ людей какъ виконтъ, но парижскіе данди въ родѣ Ангеррана де-Вандемара!

-- Вы забываете что Ангерранъ получилъ военное воспитаніе, а вы лишены этого преимущества.

-- Что же такое? Кто теперь думаетъ о воспитаніи? Кромѣ того, развѣ я не учился начиная съ 4го сентября, не говоря уже о тяжелой службѣ на укрѣпленіяхъ?

-- Parlai moi de cela! поистинѣ тяжелая эта служба на укрѣпленіяхъ. Injandum dolorem quorum pars magna fui. Возьмите дневную службу. Каково вставать въ семь часовъ, маршировать съ пожилымъ толстымъ лавочникомъ по одну сторону и худощавымъ безбородымъ ученикомъ цирюльника по другую; ходить на бастіоны въ одиннадцать и видѣть половину своихъ товарищей пьяными раньше двѣнадцати; отстранять ихъ кулаки подальше отъ своего лица когда вѣжливо попросишь ихъ не называть своего генерала измѣнникомъ и трусомъ: служба на укрѣпленіяхъ была бы невыносима, еслибъ я не бралъ съ собой колоду картъ и не развлекался спокойнымъ робберомъ въ уединенномъ уголкѣ съ тремя другими героями. Что касается ночной службы, то только несокрушимая твердость Парижанина можетъ переносить ее; палатки будто нарочно сдѣланы чтобы пропускать воду, подобно рощамъ музъ

per

Quos et aquae subeaut et aurae

Товарищъ по службѣ укладывается на мое одѣяло и кладетъ себѣ подъ голову мой ранецъ. Я протестую, онъ произноситъ проклятія, третій герой просыпается и грозитъ побить насъ обоихъ; и лишь только водворяется спокойствіе и надѣешься соснуть на минутку, является толпа любопытныхъ, преимущественно gamin, посмотрѣть все ли обстоитъ благополучно въ лагерѣ, и начинаетъ орать Марсельезу. О, слава о томъ какъ превосходно Парижъ держалъ себя предъ лицомъ Вандаловъ прозвучитъ по всему міру до конца вѣковъ, особенно когда міръ узнаетъ что даже обувь наша была сдѣлана изъ картона! жалобы наши напрасны. Подрядчикъ дѣлавшій обувь ярый республиканецъ и мошенничаетъ по божественному праву. Смѣю ли спросить, обѣдали вы уже или нѣтъ?

-- Боже! нѣтъ; еще слишкомъ рано. Но я ужасно голоденъ. Я имѣлъ за завтракомъ всего четверть вареной кошки, и дичина эта была ужасно жестка. Въ отвѣтъ на вашъ вопросъ, смѣю ли спросить васъ, не накопили ли вы запасъ провіанта?

-- Провіанта? нѣтъ; я холостъ и разчитываю на запасы моихъ женатыхъ друзей.

-- Бѣдный де-Брезе! Я вамъ сочувствую, потому что самъ въ такомъ же положеніи, а приглашенія на обѣдъ стали чудовищно рѣдки.

-- О, но вы чертовски богаты! Что для васъ значитъ заплатить сорокъ франковъ за кролика или восемьдесятъ за индѣйку?

-- Да, я думаю что я богатъ, но у меня нѣтъ денегъ, а неблагодарные рестораны не открываютъ мнѣ кредита. Они не вѣрятъ въ лучшіе дни.

-- Какъ можете вы нуждаться въ деньгахъ?

-- Очень естественно. Я превосходно помѣстилъ свои капиталы, въ лучшія спекуляціи, частію подъ дома, частію въ акціи разныхъ компаній; но дома не платятъ ренты, и никто не покупаетъ акцій. Правда, когда Дюплеси уѣхалъ изъ Парижа у меня было 1.000 наполеондоровъ чистыми деньгами, я думалъ что это больше нежели мнѣ можетъ понадобиться, потому что не вѣрилъ въ возможность осады. Но въ первыя же недѣли я несчастливо игралъ въ вистъ, а потомъ такъ много старыхъ друзей занимали у меня деньги что я думаю у меня не осталось и двухсотъ франковъ. Я послалъ Дюплеси съ голубиною почтой и съ воздушными шарами четыре письма умоляя его прислать мнѣ 25.000 франковъ съ какимъ-нибудь надежнымъ человѣкомъ который проскользнулъ бы чрезъ прусскія линіи. Получилъ два отвѣта: первый, что онъ пріищетъ такого человѣка; второй, что человѣкъ найденъ и находится уже на пути. Надѣйтесь на этого человѣка, другъ мой, а пока одолжите мнѣ 200 франковъ.

-- Mon cher, d é sol é что принужденъ отказать вамъ; но я готовъ былъ просить васъ раздѣлить ваши 200 франковъ со мною, такъ какъ я жилъ главнымъ образомъ литературными трудами, а этотъ рессурсъ теперь прекратился. Однакоже, il faut vivre, и нужно обѣдать.

-- Это правда, и мы сегодня пообѣдаемъ вмѣстѣ на мой счетъ, скромно -- по восьми франковъ на человѣка.

-- Великодушный человѣкъ, принимаю ваше приглашеніе. А пока пройдемтесь по бульвару Madelaine.

Оба Парижанина отошли отъ кафе и пошли по бульвару. По дорогѣ они встрѣтили Саварена.

-- Какъ! сказалъ де-Брезе,-- я думалъ что вы уѣхали изъ Парижа вмѣстѣ съ Madame.

-- Я такъ и сдѣлалъ и проводилъ ее вмѣстѣ съ Морли до Булоня. Эти добрые Американцы отправляясь въ Англію взяли ее съ собою. Но мн ѣ оставить Парижъ! Мнѣ! нѣтъ; я старъ, становлюсь тяжелъ на подъемъ. Я всегда былъ близорукъ. Не могу ни владѣть шпагой ни стрѣлять изъ ружья. Но Парижу нужны защитники; и каждую минуту что я былъ въ отсутствіи я вздыхалъ про себя: il faut ê tre l à! Я вернулся раньше чѣмъ Вандалы овладѣли нашими желѣзми дорогами; поѣздъ былъ переполненъ людьми которые какъ я проводили своихъ женъ и семейства; и когда мы спрашивали друнь друга почему мы возвращаемся, каждый давалъ тотъ же отвѣтъ: il faut ê tre l à! Нѣтъ, бѣдное дитя, у меня нѣтъ ничего чтобы дать вамъ.

Эти послѣднія слова были обращены къ молодой и красивой женщинѣ одѣтой въ платьѣ которое нѣсколько недѣль тому назадъ могло быть предметомъ восхищенія законодательницъ моды, теперь же было заношено, грязно и оборвано

-- Monsieur, я остановила васъ не затѣмъ чтобы просить подаянія. Вы кажется не узнаете меня, Monsieur Саваренъ.

-- Я васъ узналъ, сказалъ Лемерсье;-- кажется я имѣю удовольствіе говорить съ Mademoiselle Жюли Комартенъ.

-- А, простите меня, le petit Фредерикъ, сказала Жюли, съ жалкой попыткой къ кокетливой улыбкѣ; -- я ни на кого не смотрѣла кромѣ Monsieur Саварена.

-- Почему же только на меня, бѣдное дитя? спросилъ мягкосердечный писатель.

-- Huch! Она отвела его въ сторону.-- Потому что вы можете сообщить мнѣ свѣдѣнія объ этомъ чудовищѣ Густавѣ. Вѣдь это неправда, этого не можетъ быть что онъ женится?

-- Мнѣ кажется, Mademoiselle, что всякія отношенія между вами и молодымъ Рамо прекратились уже нѣсколько мѣсяцевъ, со времени его болѣзни въ іюлѣ, которая едва не стоила ему жизни.

-- Я оставила его на попеченіе матери, сказала дѣвушка;-- но когда мать ему болѣе не нужна, онъ принадлежитъ мнѣ. Подумайте, Monsieur Саваренъ, ради его я отказалась отъ самыхъ блестящихъ предложеній! Когда я встрѣтилась съ нимъ, у меня былъ свой экипажъ, своя ложа въ оперѣ, cachemire а и брилліанты. Русскіе, Англичане, наперерывъ искали моихъ улыбокъ. Но я полюбила этого человѣка. Я никогда не любила прежде; никогда не полюблю въ другой разъ; и послѣ всѣхъ жертвъ которыя я принесла ему, ничто не заставитъ меня отказаться отъ него. Умоляю васъ, скажите мнѣ, любезнѣйшій Саваренъ, гдѣ онъ скрывается. Онъ оставилъ родительскій домъ, и тамъ мнѣ отказались дать его адресъ.

-- Бѣдная дѣвушка, не будьте m é chante. Густавъ женится, это вѣрно; и всякая попытка съ вашей стороны сдѣлать скандалъ....

-- Monsieur, прервала его Жюли съ жаромъ,-- не говорите мнѣ о скандалѣ! Человѣкъ этотъ принадлежитъ мнѣ и не будетъ принадлежать никому другому. Его адресъ?

-- Mademoiselle, воскликнулъ Саваренъ сердито,-- можете доставать его сами! Потомъ -- чувствуя раскаяніе что такъ грубо обошелся съ молодою дѣвушкой въ такомъ горѣ -- прибавилъ тономъ мягкаго упрека: -- Будьте благоразумны, ma belle enfant; Густавъ не большая потеря. Онъ совсѣмъ обѣднѣлъ.

-- Тѣмъ лучше. Когда у него были деньги, я никогда не стоила ему ничего кромѣ ужина въ Maison Dor é e, если онъ бѣденъ теперь, онъ на мнѣ женится, и я буду поддерживать его!

-- Вы! какимъ образомъ?

-- Моимъ искусствомъ, когда настанетъ мирное время. А пока я получила предложеніе отъ одного кафе декламировать воинственныя пѣсни. А! вы покачиваете недовѣрчиво головой. Балетная танцовщика декламируетъ стихи? Да! онъ научалъ меня декламировать свою пѣсню: Soyez bon pour moi. Monsieur Саваренъ! скажите же гдѣ я могу найти mon homme.

-- Нѣтъ.

-- Это ваше послѣднее слово?

-- Послѣднее.

Дѣвушка запахнула свою тонкую шаль и поспѣшно отошла. Саваренъ присоединился къ своимъ друзьямъ.

-- Такъ-то вы утѣшаетесь въ отсутствіи Madame! спросилъ де-Брезе сухо.

-- Фи! воскликнулъ Саваренъ съ негодованіемъ; -- такія дурныя шутки вовсе не умѣстны. Но что за странное соединеніе добра и зла, благороднаго и низкаго, встрѣчается на каждой ступени парижской жизни! Вотъ эта бѣдная дѣвушка, съ одной стороны, конечно, она заслуживаетъ презрѣнія, съ другой, въ ней есть высокія черты. Но вообще, въ Парижѣ, женщины, несмотря на всѣ свои недостатки, гораздо лучше мущинъ

-- Французская любезность всегда признавала эту истину, сказалъ Лемерсье.-- Фоксъ, Фоксъ, Фоксъ! Съ этимъ крикомъ онъ бросился впередъ за своей собакой, которая убѣжала на нѣсколько сажень чтобы привѣтствовать другую собаку которая шла на шнуркѣ. Лемерсье схватилъ ее на руки.-- Простите меня, воскликнулъ онъ возвращаясь къ друзьямъ,-- теперь для собакъ такое опасное время. Жаркое изъ нихъ начинаетъ входить въ моду, а Фоксъ такой жирный.

-- Кажется, сказалъ Саваренъ,-- во всѣхъ охотничьихъ клубахъ было рѣшено что какъ бы ни былъ силенъ голодъ, друзья человѣка не должны быть употреблены въ пищу.

-- Такъ и было пока еще было мясо; но съ тѣхъ поръ какъ мы перешли къ кошкамъ, кто можетъ поручиться за неприкосновенность собакъ? Quid intactum ne-faste liguimus! Ничто не священно для рукъ алчности.

Они были предъ церковью Магдалины. На порогѣ Moblots играли въ орлянку.

-- Я не прошу васъ сопровождать меня, Messieurs, сказалъ Лемерсье извиняющимся тономъ,-- но я хочу зайти въ церковь.

-- Молиться? спросилъ де-Брезе съ большимъ изумленіемъ.

-- Не совсѣмъ такъ; мнѣ нужно поговорить съ моимъ другомъ Рошбріакомъ; я знаю что найду его тамъ.

-- На молитвѣ? спросилъ опять де-Брезе.

-- Да.

-- Это интересно -- молодой парижскій левъ молится; это стоитъ посмотрѣть. Зайдемте и мы, Саваренъ.

Они вошли въ церковь. Она была полна, и даже скептическій де-Брезе былъ тронутъ и умиленъ этимъ зрѣлищемъ. Собравшіеся усердно молились. Большинство, правда, были женщины, многія въ глубокомъ траурѣ, лица многихъ были еще печальнѣе ихъ одежды. Повсюду видны были лившіяся слезы, слышались подавленные вздохи. Но кромѣ женщинъ были и мущины всѣхъ возрастовъ -- молодые, среднихъ лѣтъ, старики; головы ихъ были опущены, руки сжаты, лица блѣдны и серіозны. Большинство очевидно принадлежало къ высшимъ классамъ -- дворяне и высшая буржуазія; немногіе были изъ рабочаго класса, очень немногіе, и тѣ принадлежали прежнему поколѣнію. Не говорю о солдатахъ, которыхъ было много, изъ провинціальныхъ мобилей, преимущественно Бретонцевъ; послѣднихъ можно было узнать по маленькому крестику на кепи.

Noмерсье сразу различилъ среди ихъ благородную наружность Алена де-Рошбріана. Де-Брезе и Саваренъ обмѣнялись значительными взглядами. Я не знаю когда каждый изъ нихъ былъ въ послѣдній разъ въ церкви. Можетъ-быть оба они были удивлены видя что религія еще существуетъ въ Парижѣ, и существуетъ въ такихъ широкихъ размѣрахъ, хотя мало примѣтна на поверхности общества, мало уважается въ журнальныхъ статьяхъ и по отзывамъ иностранцевъ. Къ несчастію тѣ въ средѣ коихъ она существуетъ не принадлежатъ къ правящимъ классамъ, это тѣ классы которые остаются въ тѣни во всякой странѣ когда настаетъ господство черни. А въ настоящую минуту наиболѣе распространенные журналы были даже болѣе враждебны Божеству нежели Прусакамъ, "евангеліе дѣлаетъ дурныхъ солдатъ", писалъ патріотъ Піа.

Лемерсье тихо опустился на колѣни. Оба его спутника безшумно вышли изъ церкви и стояли ожидая его на крыльцѣ смотря на забаву Moblots (парижикихъ Moblots).

-- Я не сталъ бы ждать roturier еслибъ онъ не обѣщалъ мнѣ r ô ti, сказалъ виконтъ де-Брезе съ жалкою попыткой на патриціанское остроуміе временъ стараго режима.

Саваренъ пожалъ плечами.

-- Приглашеніе это не относится ко мнѣ, сказалъ онъ.-- и потому я могу удалиться. Мнѣ нужно зайти къ бывшему confr è re который былъ ярымъ краснымъ республиканцемъ, и я боюсь что теперь ему нечего ѣсть, съ тѣхъ поръ какъ нѣтъ императора котораго бы онъ могъ обвинять.

Саваренъ ушелъ. Черезъ нѣсколько минутъ Лемерсье вышелъ изъ церкви вмѣстѣ съ Аленомъ.

ГЛАВА XIV.

-- Я зналъ что найду тебя въ церкви Магдалины, сказалъ Лемерсье,-- мнѣ очень хотѣлось знать когда ты имѣлъ послѣднее извѣстіе отъ Дюплеси. Онъ и твоя прекрасная невѣста остаются у твоей тетушки въ Рошбріанѣ?

-- Конечно. Сегодня утромъ голубь принесъ отъ нихъ нѣсколько строкъ. У нихъ все благополучно.

-- И Дюплеси полагаетъ что несмотря на войну будетъ имѣть возможность своевременно уплатить Лувье по закладной?

-- Онъ не сомнѣвается въ этомъ. Въ Лондонѣ у него хорошій кредитъ. Но разумѣется всѣ работы по улучшенію пріостановлены.

-- Скажи пожалуста не вспоминалъ ли онъ обо мнѣ? Не сообщилъ ли чего-нибудь о посланномъ который долженъ проскользнуть чрезъ прусскія линіи?

-- Какъ! Развѣ онъ еще не прибылъ? Онъ ужь двѣ недѣли какъ отправился.

-- Навѣрно уланы убили его, разбойники, и пропили мои 25.000 франковъ, воры.

-- Надѣюсь что нѣтъ. Но въ случаѣ промедленія Дюплеси сказалъ чтобъ я передалъ тебѣ 2.000 франковъ на текущія надобности. Я пришлю тебѣ ихъ сегодня вечеромъ.

-- Какимъ чудомъ у тебя очутилась такая сумма?

-- Я вернулся изъ Бретани съ полнымъ кошелькомъ. Понятно что я не стѣснялся принять деньги отъ моего будущаго тестя.

-- И ты можешь уступить мнѣ такую сумму?

-- Разумѣется; теперь обо мнѣ заботится государство; я командую ротой Бретонцевъ.

-- Правда. Пойдемъ, отобѣдаемъ вмѣстѣ со мной и де-Брезе.

-- Увы! не могу. Прежде возвращенія вечеромъ въ лагерь мнѣ нужно видѣть обоихъ Вандемаровъ. А теперь -- huch! отойдемъ сюда (отводя Фредерика подальше отъ де-Брезе), я тебѣ сказку хорошую новость. Предположена вылазка въ широкихъ размѣрахъ; жди ее черезъ нѣсколько дней.

-- Я такъ часто слышалъ объ этомъ что пересталъ вѣрить.

-- Теперь считай это дѣломъ рѣшеннымъ.

-- Какъ! Планъ Трошю наконецъ созрѣлъ?

-- Онъ измѣнилъ свои первоначальныя предположенія; онъ думалъ-было пробиться сквозь прусскія линіи къ Руэну, занять тамъ мѣстности богатыя запасами, удержавъ лѣвый берегъ Сены для доставки ихъ водою въ Парижъ. Случайности войны воспрепятствовали этому: теперь у него лучшій планъ. Побѣда Луврской арміи подъ Орлеаномъ открываетъ возможность сдѣлать новую попытку. Мы должны прорѣзать себѣ путь чрезъ прусскія линіи, соединиться съ этою арміей, и соединенными силами напасть на Прусаковъ съ тылу. Держи это пока въ тайнѣ, но порадуйся вмѣстѣ со мною что мы покажемъ наконецъ иноплеменному нашествію что могутъ сдѣлать люди которые съ помощью Неба бьются за свою родную землю.

-- Фоксъ, Фоксъ, mon ch é ri, сказалъ Лемерсье направляясь вмѣстѣ съ де-Березе къ Caf é Riche,-- ты будешь имѣть Бальтассаровскій пиръ.

ГЛАВА XV.

Разставшись съ Лемерсье и де-Брезе, Саверенъ вернулся на бульваръ, и останавливаясь по временамъ чтобъ обмѣняться нѣсколькими словами съ знакомыми -- знакомство талантливаго писателя было многочисленное -- направился въ Chaus è e 'd' Antin, и дойдя до небольшаго опрятнаго дома, прошелъ по чистой, хорошо содержимой лѣстницѣ въ третій этажъ. На одной, изъ дверей выходившихъ на площадку была прибита дощечка съ надписью: "Гюставъ Рамо, homme de lettres". Конечно въ Парижѣ нѣтъ обычая такимъ образомъ афишировать себя какъ писателя. Но геніи презираютъ обычаи. Развѣ Викторъ Гюго не расписался въ книгѣ одной гостиницы на Рейнѣ прибавивъ къ своему имени " homme de lettres "? Развѣ наслѣдникъ одной изъ знатнѣйшихъ англійскихъ графскимъ фамилій, бывшій также страстнымъ любителемъ живописи, не написалъ на дверяхъ своей студіи, въ бытность свою въ Италіи: *** " artiste "? Такіе примѣры были безъ сомнѣнія извѣстны Густаву Рамо, и слова homme de lettres красовались на доскѣ прибитой къ двери его квартиры.

Саваренъ позвонилъ; дверь отворилась и появился Густавъ. Поэтъ былъ разумѣется въ живописномъ костюмѣ. Въ тѣ дни когда онъ былъ въ модѣ, Рамо носилъ дома очень живописный фантастическій костюмъ заимствованный съ портретовъ Рафаэля въ молодости; онъ сохранилъ этотъ костюмъ и былъ въ немъ теперь. Костюмъ имѣлъ очень поношенный видъ и pourpoint была очень засалена. Но красота лица поэта оказалась долговѣчнѣе его платья. Правда, благодаря абсенту, щеки его нѣсколько отекли. Сѣдина ясно виднѣлась въ его длинныхъ черныхъ кудряхъ. Но все-таки красота его представляла тотъ рѣдкій тонъ который побудилъ бы Торвальдсена или Гибсона взять его за образецъ при изображеніи Нарциса.

Густавъ встрѣтилъ своего бывшаго патрона съ видомъ нѣкотораго сдержаннаго достоинства; провелъ его въ свою комнату, въ которой занавѣсью было отдѣлено мѣсто для постели и умыванья, и усадилъ его въ кресло около тлѣющаго камина -- топливо очень вздорожало.

-- Густавъ, сказалъ Саваренъ,-- чувствуете ли вы расположеніе къ серіозному разговору?

-- Серіозный разговоръ съ Monsieur Савареномъ слишкомъ большая новость чтобы не возбудить глубочайшій интересъ.

-- Благодарю васъ, и для начала я, который знаю людей и свѣтъ, посовѣтую вамъ, кто ихъ не знаетъ, никогда не встрѣчать злымъ сарказмомъ человѣка желающаго оказать вамъ услугу. Иронія такое оружіе которымъ я долженъ владѣть искусно, но оружіе употребляютъ противъ враговъ, и только неопытный новичокъ направляетъ рапиру противъ друзей.

-- Я не зналъ что Monsieur Саваренъ продолжаетъ позволять мнѣ видѣть въ немъ друга.

-- Потому что я исполнялъ обязанности друга, увѣщевалъ, совѣтовалъ, остерегалъ. Хотя пусть прошлое останется прошлымъ. Я убѣждалъ васъ не покидать безопаснаго убѣжища въ родительскомъ домѣ. Вы поставили на своемъ. Я убѣждалъ васъ не посылать въ одинъ изъ самыхъ ярыхъ красныхъ или скорѣе коммунистическихъ журналовъ вашихъ статей, безъ сомнѣнія очень краснорѣчивыхъ, но которыя какъ нельзя болѣе повредятъ вамъ въ глазахъ людей порядка и компрометтируютъ вашу будущую литературную карьеру ради временнаго блеска въ этотъ скоропреходящій періодъ революціоннаго возбужденія. Вы пренебрегли моими предостереженіями, сдѣлавъ впрочемъ милость не подписывая своего настоящаго имени подъ этими свирѣпыми изліяніями. Въ литературѣ, если литература воскреснетъ во Франціи, съ этихъ поръ мы съ вами раздѣлены. Но я не забылъ дружескаго интереса какой принималъ въ васъ въ тѣ дни когда вы такъ часто бывали въ моемъ домѣ. Жена моя, которая такъ искренно къ вамъ привязана, просила присмотрѣть за вами во время ея отсутствія изъ Парижа, и, накоецъ, mon pauvre gar è on, мнѣ было бы очень больно сказать ей по возвращеніи: "Густавъ Рамо отказался отъ пути къ спасенію и счастію который ты считала для него обезпеченнымъ." А Voeil malade, la lumi è re nuit.

При этихъ словахъ онъ дружежи протянулъ руку. Густавъ, въ которомъ вовсе не было недостатка чувства и нѣжныхъ порывовъ, почтительно взялъ протянутую ему руку и горячо пожалъ ее.

-- Простите меня, Monsieur Саваренъ, если я былъ неблагодаренъ, и удостойте выслушать мои объясненія.

-- Охотно, mon gar è on.

-- Когда я сталъ выздоравливать, когда оправился настолько что былъ въ состояніи оставить домъ отца, случились обстоятельства которыя побудили меня сдѣлать это. Молодой человѣкъ привыкшій жить en gar è on не можетъ вѣчно быть привязаннымъ къ переднику своей матери.

-- Особенно если въ карманѣ этого передника нѣтъ бутылки абсента, сказалъ Саваренъ сухо.-- Вы можете краснѣть и принимать сердитый видъ; но я знаю что докторъ строго запретилъ вамъ употребленіе этого смертельнаго напитка и убѣдилъ вашу мать зорко смотрѣть чтобы вы воздерживались отъ этого искушенія. Итакъ вотъ одна изъ причинъ что вы скучали въ родительскомъ домѣ. Но если вы не могли тамъ упиваться абсентомъ, то имѣли преимущество пользоваться болѣе божественнымъ упоеніемъ. Тамъ вы могли предвкушать семейное счастіе въ обществѣ дѣвушки которую любили и которая обѣщала стать вашею женой. Говорите откровенно. Не начало ли это общество наскучать вамъ?

-- Нѣтъ, воскликнулъ Густавъ съ жаромъ,-- оно не наскучило мнѣ, но....

-- Что же, но?...

-- Но оно не могло вполнѣ удовлетворить такую пламенную душу какъ моя.

-- Гы, проворчалъ Саваренъ,-- пламенная душа! Это очень интересно; пожалуста продолжайте.

-- Спокойная, холодная, сестринская привязанность дѣтской неразвитой натуры, которая не знала другихъ страстей кромѣ страсти къ искусству, и такъ мало эманципировалась отъ дѣтской что считаетъ серіозными истинами всѣ старые религіозные миѳы,-- подобное общество можетъ быть очень пріятно и утѣшительно когда лежишь на диванѣ и долженъ соблюдать діэту, но когда снова почувствуешь силы молодости и здоровья....

-- Продолжайте, сказалъ Саваренъ, смотря болѣе съ состраданіемъ нежели съ завистью на такое печальное олицетвореніе молодости и здоровья.-- Когда снова почувствуешь тѣ силы которыхъ я весьма не запомню, что за тѣмъ слѣдуетъ?

-- Тогда возвращается жажда увлеченій, мученія честолюбія, неумолимыя требованія которыя свѣтъ предъявляетъ къ генію.

-- И этотъ геній, считая себя на сѣверномъ полюсѣ среди химерической тьмы въ атмосферѣ дѣтскаго разумѣнія, другими словами въ обществѣ невинной дѣвушки съ чистою душою, которая будучи хорошею писательницею не пишетъ ничего такого чего бы не могла читать невинная дѣвушка, и будучи bel esprit, молится и ходитъ въ церковь,-- тогда геній, простите мое невѣжество, что дѣлаетъ въ такомъ случаѣ геній?

-- О, Monsieur Саваренъ, Monsieur Саваренъ! не будемте говорить больше. Между нами нѣтъ симпатіи. Я не могу переносить этого безсердечнаго, насмѣшливаго, циническаго отношенія къ возвышеннымъ чувствамъ какимъ отличаются доктринеры. Я не Тьеръ и не Гизо.

-- Праведное Небо! кто когда бы то ни было обвинялъ васъ въ этомъ? Я не думалъ быть циниченъ. Mademoiselle Чигонья часто обвиняетъ меня въ цинизмѣ, но я не думалъ что вы скажете то же. Простите меня. Я вполнѣ согласенъ съ философомъ который увѣряетъ что мудрость прошлаго была обманомъ, что самый ничтожный умъ изъ нынѣ живущихъ мудрѣе величайшихъ умовъ погребенныхъ въ P è re la Chaise, потому что карликъ слѣдующій за гигантомъ, взобравшись на плеча этого гиганта, видитъ далѣе нежели гигантъ могъ когда-нибудь видѣть. Allee. Я перехожу на сторону вашего поколѣнія. Оставляю Гизо и Тьера. Соблаговолите объяснить моему тупому уму принадлежащему старому поколѣнію, какія великія чувства возбуждаютъ пламенныя души вашего мудрѣйшаго поколѣнія. Жажда увлеченія -- какого увлеченія? Терзанія честолюбія -- что это за честолюбіе?

-- Новый общественный строй пробиваетъ себѣ дорогу изъ неразрѣшенныхъ элементовъ стараго, какъ въ церковныхъ басняхъ душа освобождается изъ тѣла которое умираетъ. Я хочу быть бойцомъ, руководителемъ этого новаго общественнаго строя. Вотъ что меня увлекаетъ, вотъ честолюбіе которое не даетъ мнѣ покоя.

-- Благодарю васъ, сказалъ Саваренъ кротко; -- я получилъ, отвѣтъ. Я узнаю карлика взобравшагося на плеча гиганта. Оставляя теперь эти возвышенные предметы, осмѣлюсь предложить вамъ одинъ простой практическій вопросъ. Что вы думаете насчетъ Mademoiselle Чигоньи? Надѣетесь ли вы убѣдить ее перейти въ новый общественный строй, который, я думаю, упразднитъ въ числѣ другихъ нелѣпыхъ миѳовъ и учрежденіе брака?

-- Monsieur Саваренъ, вопросъ вашъ оскорбляетъ меня. Въ теоріи я противъ существующихъ предразсудковъ усложняющихъ очень простой принципъ по которому двое могутъ соединяться на такой срокъ пока они желаютъ этого союза, и могутъ расходиться какъ только этотъ союзъ становится непріятнымъ одному изъ нихъ. Но я вполнѣ увѣренъ что такія теоріи возмутятъ дѣвушку подобную Mademoiselle Чигонья. Я никогда даже не упоминалъ о нихъ при ней, и наши отношенія остаются прежнія.

-- Отношенія жениха и невѣсты? Но время свадьбы не назначено?

-- Это не по моей винѣ. Еще будучи дома я настоятельно убѣждалъ Исавру назначить время.

-- Это было уже долго спустя послѣ начала осады. Послушайте, Густавъ. Никакія убѣжденія, ни мои, ни моей жены, ни мистрисъ Морли, не могли побудить Исавру оставить Парижъ пока было еще время. Она возражала очень просто что послѣ того какъ обѣщала вамъ свою руку, она считаетъ несогласнымъ съ долгомъ и честью даже толковать о какихъ-нибудь личныхъ соображеніяхъ пока вы нуждаетесь въ ея присутствіи. Въ то время вы была еще больны, и хотя начали поправляться, но опасность возврата болѣзни еще не миновали. Ваша мать говорила ей -- я самъ слышалъ эти слова: -- "Не ради его тѣлеснаго здоровья я осмѣлилась просить васъ остаться въ то время когда каждый кто имѣетъ возможность отсылаетъ своихъ женъ, сестеръ, дочерей. Я и одна могла бы присмотрѣть за нимъ; но если вы уѣдете, я потеряю всякую надежду на то чтобъ его умъ и душа были здоровы." Я думаю что въ Парижѣ есть женщины поэты и писательницы на которыхъ подобныя убѣжденія не имѣли бы большаго вліянія. Но Исавра не Парижанка. Она вѣритъ въ тѣ старые миѳы которые по вашему мнѣнію мѣшаютъ вашей симпатіи съ нею; и эти старые миѳы побуждаютъ ее вѣрить что если женщина обѣщала посвятить человѣку всю жизнь, она не можетъ покинуть его когда его мать говоритъ что ея присутствіе необходимо для его душевнаго здоровья. Постойте; не прерывайте меня, дайте мнѣ докончить что я хотѣлъ сказать. Когда ваше тѣлесное здоровье возвратилось, вы кажется нашли что вашъ умъ и душа могутъ сами о себѣ заботиться: и потому Исавра повидимому ни мало не нужна для того или другаго.

Рамо очевидно былъ очень недоволенъ этимъ разговоромъ. Онъ видѣлъ къ чему клонилъ его Саваренъ, къ разрыву всякихъ отношеній между нимъ и Исаврой. Онъ не былъ приготовленъ къ такому разрыву. Онъ все еще чувствовалъ къ Италіянкѣ столько любви сколько могъ чувствовать ко всякой женщинѣ которая не преклонялась у его ногъ какъ у ногъ Аполлона снисходящаго къ обожанію со стороны аркадскихъ дѣвъ. Но съ другой стороны, онъ чувствовалъ что со времени Седанской катастрофы произошло многое что дѣлало союзъ съ Исаврой менѣе желательною партіей чѣмъ это было когда онъ впервые вынудилъ у нея согласіе на бракъ. Въ тѣ времена когда правительство было въ силѣ, когда литература и искусство могли доставить положеніе и обезпечить состояніе, Исавра, въ качествѣ пѣвицы или писательницы, была блестящею партіей для Густава Рамо. Она имѣла тогда также постоянный и обезпеченный, хотя и скромный доходъ. Но когда времена измѣняются, люди мѣняются, вмѣстѣ съ ними. Въ настоящую минуту (и одинъ Богъ знаетъ какъ продолжительна могла быть эта минута) доходъ Исавры прекратился. Слѣдуетъ припомнить что Лувье помѣстилъ все ея состояніе въ дома строившіеся въ улицѣ которой было присвоено его имя. Но дома, даже тѣ которые были уже достроены, не давали теперь дохода. Лувье оставилъ Парижъ; и Исавра могла располагать только той незначительною суммой какая была у нея въ рукахъ предъ началомъ осады. Всякая карьера для того рода литературы и искусства которыми могла заниматься Исавра была теперь совершенно закрыта. Надо отдать справедливость Рамо, онъ вовсе не былъ скупъ или жаденъ. Но онъ желалъ денегъ чтобы вести такую жизнь для которой необходимы деньги. Онъ любилъ комфортъ; а въ этотъ комфортъ входила блестящая показная роскошь, и такого комфорта ему не доставила бы женитьба на Исаврѣ при настоящихъ обстоятельствахъ.

Тѣмъ не менѣе справедливо что онъ убѣждалъ ее, когда былъ въ домѣ отца, не откладывать свадьбы; и ея скромный отказъ, несмотря на уважительныя причины къ отсрочкѣ которыя она видѣла въ бѣдственныхъ временахъ и бѣдности, какою они угрожали, сильно оскорбилъ его самолюбіе. Онъ всегда видѣлъ что ея чувства къ нему не были любовью; и хотя онъ могъ утѣшиться въ этомъ въ то время когда съ нею соединялись многія существенныя выгоды, и когда онъ былъ боленъ, предавался раскаянію и умъ его былъ слабъ; тогда тихая привязанность святой казалось ему безконечно пріятнѣе пылкой страсти грѣшницы; но теперь, когда Исавра была только Исавра, Исавра минусъ всѣ et cetera которыя прежде принимались въ разчетъ, недостатокъ обожанія съ ея стороны сильно уменьшалъ ея цѣну въ его глазахъ.

Но примирившись съ отсрочкой свадьбы, онъ однакоже не желалъ вовсе отказаться отъ нея. Послѣ небольшаго молчанія онъ возразилъ:

-- Вы очень несправедливы ко мнѣ если полагаете что занятія которымъ я посвящаю себя дѣлаютъ меня менѣе чувствительнымъ къ достоинствамъ Mademoiselle Чиганьи или заставляютъ менѣе желать вашего союза. Напротивъ; я довѣрю вамъ, какъ свѣтскому человѣку, еще одну важную причину почему я оставилъ домъ отца и почему желалъ сохранить въ тайнѣ мое настоящее мѣстопребываніе. Mademoiselle Комартенъ питаетъ ко мнѣ страсть, капризъ, который льстилъ маѣ нѣкоторое время, но подъ конецъ сталъ очень несноснымъ. Представьте себѣ, она каждый день приходила къ намъ въ домъ пока я былъ боленъ, и моя мать съ величайшимъ трудомъ метла отдѣлаться отъ нея. Но это еще не все. Она мучила меня письмами со всякими угрозами; наконецъ постоянно стерегла около дома; и однажды когда я садился въ экипажъ вмѣстѣ съ матерью и синѣйорой Веностой чтобы прокатиться въ Лѣсъ (разчитывая заѣхать по дорогѣ за Исаврой), она подбѣжала къ экипажу, схватила меня за руку и сдѣлала бы сцену еслибъ кучеръ не помѣшалъ ей. Къ счастію онъ догадался пріударить лошадей и мы скрылись. Мнѣ не легко было убѣдить синьйору Веносту что эта дѣвушка безумная. Но я понялъ какой опасности подвергаюсь если она встрѣтитъ меня вмѣстѣ съ Исаврой и потому оставилъ дома отца; и естественно желая освободиться отъ этого страстнаго маленькаго демона пока не женюсь, я держу свой адресъ въ тайнѣ это всѣхъ кто могъ бы сообщить его ей.

-- Вы поступаете благоразумно если дѣйствительно боитесь ея, и не чувствуете въ себѣ силы сказать ей откровенно: "я намѣренъ жениться, между нами все кончено. Не заставляйте меня обращаться къ полиціи чтобъ оградить себя отъ непрошенной докучливости".

-- По чести говоря я сомнѣваюсь хватитъ ли у меня силъ сдѣлать это, и еще болѣе сомнѣваюсь чтобъ это повело къ чему-нибудь. Это очень несносно быть такъ страстно любимымъ; но que voulez vous? Такова моя судьба.

-- Бѣдный страдалецъ! Мнѣ жаль васъ, и говоря правду, я зашелъ сегодня вечеромъ главнѣйшимъ образомъ для того чтобы предостеречь васъ противъ настойчивости Mademoiselle Комартенъ.

Наваренъ разказалъ подробности своей встрѣчи съ Жюли и прибавилъ въ заключеніе:

-- Надѣюсь вы можете дать мнѣ честное слово что будете рѣшительно противиться всякому искушенію возобновить отношенія которыя были бы несогласны съ уваженіемъ къ вашей невѣстѣ. Исавра беззащитная сирота, и я считаю своею обязанностью быть покровителемъ дѣвушки въ которой жена моя принимаетъ такой глубокій интересъ, и которой, какъ она думаетъ, она помогла стать вашею невѣстой: отвѣтственность ея по этому поводу не маловажна. Смотрите чтобы бѣдная Жюли, которую я искренно сожалѣю, не заставала меня исполнить непріятную обязанность предупредить вашу невѣсту какимъ опасностямъ она можетъ подвергнуться выйдя замужъ за Адониса которому суждено быть такъ глубоко любимымъ женщинами вообще и балетными нимфами въ особенности.

-- Надѣюсь вамъ не придется исполнять такую непріятную обязанность, Monsieur Саваренъ. Разумѣется то что я повѣрилъ вамъ останется между нами.

-- Разумѣется. Въ холостой жизни gar è on бываютъ вещи о которыхъ говорить его невѣстѣ значило бы оскорблять ея скромность. Но такія вещи должны принадлежать исключительно прошлому и не бросать тѣни на будущее. Не стану больше задерживать васъ. Безъ сомнѣнія вамъ еще предстоятъ работать ночью. Платятъ ли красные журналисты для которыхъ вы работаете достаточно чтобы вы могли поддержавать себя въ эти жестокія времена?

-- Почти. Но я имѣю въ виду богатство и славу въ будущемъ. А вы?

-- Я только-что не умираю съ голоду. Если осада продлится еще, мнѣ суждено будетъ умереть не отъ подагры. Доброй ночи.

ГЛАВА XVI.

До сихъ поръ, какъ мы видѣли, осада съ ея послѣдствіями избавляла Исавру отъ брака съ Густавомъ Рамо; съ тѣхъ поръ какъ онъ оставилъ домъ отца, она не только видѣла его рѣже, но во время его посѣщеній чувствовался какой-то холодъ въ его разговорахъ. Состраданіе возбужденное въ ней его болѣзненнымъ состояніемъ, поддерживаемое его необычною мягкостью и временнымъ раскаяніемъ съ какимъ онъ говорилъ о своихъ прошлыхъ ошибкахъ и увлеченіяхъ, неизбѣжно уменьшалось по мирѣ того какъ къ нему возвращалась лихорадочная сила, бывшая его нормальнымъ состояніемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ надменная самоувѣренность свойственная его характеру. Но теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь она убѣдилась насколько все что составляло его внутреннюю жизнь было противоположно ея жизни. Онъ не пробовалъ выражать въ ея присутствіи тѣ религіозныя и политическія мнѣнія которыя высказывалъ предъ публикой въ яромъ журналѣ, гдѣ онъ былъ подъ nom de plume, самымъ ярымъ сотрудникомъ. Потому ли что онъ боялся оскорбитъ слухъ невинной дѣвушки долженствовавшей стать его женою признаніемъ въ своей ненависти къ брачнымъ узамъ, или боялся возмутить ея женское и человѣческое чувство и ея религіозныя упованія криками о крови измѣниковъ республикѣ и о ниспроверженіи христіанскихъ олтарей; или оттого что онъ дорожилъ, хотя съ меньшею силою, своими отношеніями къ ней и зналъ что эти отношенія на вѣки будутъ утрачены, что она съ ужасомъ и отвращеніемъ отвернется отъ него если узнаетъ что человѣкъ который умолялъ ее быть его ангеломъ спасителемъ отъ сравнительно меньшихъ ошибокъ молодости, до такой степени противорѣчилъ своимъ увѣреніямъ, такъ насмѣялся надъ ея довѣрчивостью что сознательно вступилъ въ дѣятельную борьбу противъ всего что, какъ онъ звалъ, она почитала высокимъ и священнымъ: но несмотря на то что онъ удерживался отъ выраженія своихъ ученій, полнѣйшее отсутствіе симпатіи между этими двумя противоположными натурами чувствовалось обоими, и прежде почувствовалось Исаврой. Если въ эти ужасныя времени (когда все что нѣсколько позже было приведено въ дѣйствіе коммунистами, зловѣще передавалось изъ устъ въ уста между близкими людьми, или съ сочувствіемъ или съ презрѣніемъ) Густавъ не высказывался предъ ней откровенно объ обществѣ людей съ которыми онъ былъ въ сношеніяхъ, о путяхъ намѣченныхъ имъ для своей карьеры,-- тѣмъ не менѣе съ своимъ инстинктивнымъ стремленіемъ къ чистому искусству -- которое для своего развитія нуждается въ ясной атмосферѣ мира, почерпаетъ свои идеалы въ мечтахъ возносящихся къ Безконечному -- она видѣла въ Густавѣ только презрительную насмѣшливость человѣка который отождествляетъ свое самолюбіе съ насильственнымъ разрушеніемъ всего что создано цивилизаціей въ здѣшнемъ мірѣ, и совершеннымъ отрицаніемъ всѣхъ надеждъ и героическихъ вдохновеній которыя человѣчество переноситъ съ собою въ будущій.

Съ своей стороны, Густавъ Рамо, сложная натура котораго не лишена была нѣкоторой тонкости и деликатности, но въ которомъ преобладало личное тщеславіе и измѣнчивый темпераментъ Парижанина, раздражался налагаемыми на него стѣсненіями. Каковы бы ни были доктрины человѣка -- какими бы ужасными онѣ ни казались намъ съ вами -- всякій человѣкъ желаетъ найти симпатію въ женщинѣ которую избираетъ изо всего ея пола чтобъ она была ему подругою, желаетъ найти въ ней сходство со своими мнѣніями, сочувствіе своимъ цѣлямъ. Чувство чести Густава -- а согласно его собственному парижскому кодексу чувство это было сильно -- возмущалось при мысли что онъ вынужденъ играть роль низкаго притворщика предъ дѣвушкой, мнѣнія которой онъ глубоко презиралъ. Не доходя до открытаго разрыва, какъ могли эти обрученные не чувствовать что ихъ раздѣлялъ непереходимый потокъ? Какой человѣкъ, если онъ можетъ представить себя на мѣстѣ Густава Рамо, станетъ порицать революціонера, погруженнаго въ честолюбивые планы какъ повернуть пирамиду общества къ верху дномъ, что онъ болѣе и болѣе избѣгалъ общества своей невѣсты, съ которой не могъ сказать трехъ словъ не соблюдая сдержанности и осторожности? И какая женщина обвинитъ Исавру что она чувствовала облегченіе видя невниманіе со стороны жениха, котораго она жалѣла, но никогда не могла любить?

Можетъ-быть читатель получитъ возможность лучше судить о душевномъ состояніи Исавры за это время по нѣсколькимъ краткимъ выпискамъ изъ отрывочнаго дневника, въ которомъ, въ свои одинокіе и грустные часы, она бесѣдовала сама съ собою.

"Однажды въ Ангіенѣ я молча слушала разговоръ между Савареномъ и Англичаниномъ когда послѣдній старался объяснить понятіе долга, относительно котораго германскій поэтъ далъ такое благородное выраженіе мыслямъ германскаго философа, именно что нравственное стремленіе имѣетъ такую же цѣль какъ и артистическое,-- достиженіе спокойнаго наслажденія, гдѣ усиліе исчезаетъ въ довольствѣ достиженія. Такимъ образомъ въ жизни, какъ и въ искусствѣ, мы достигаемъ свободы чрезъ дисциплину, и долгъ только тогда становится полнымъ когда всѣ побужденія и дѣйствія настроены въ гармоническое цѣлое, и онъ не вызываетъ борьбы какъ долгъ, но доставляетъ наслажденіе какъ счастіе. Moniteur Саваренъ отнесся къ этой теоріи съ насмѣшкой съ которой французское остроуміе всегда готово отнестись къ тому что оно называетъ германскимъ мистицизмомъ. По его словамъ долгъ всегда долженъ быть тяжелою и трудною борьбой; и онъ сказалъ смѣясь: "если человѣкъ говоритъ: я исполнилъ свой долгъ, то всегда говоритъ это съ вытянутымъ лицомъ и печальнымъ вздохомъ".

"О, съ какимъ благоговѣніемъ слушала я Англичанина. Какъ непріятно рѣзала мой слухъ иронія Француза! А теперь, въ томъ долгѣ который жизнь налагаетъ на меня, исполнить который я стараюсь всѣми силами какія дала мнѣ природа, пытаясь подавить всякій порывъ который возмущается противъ этого, гдѣ это обѣщанное спокойствіе, гдѣ приближеніе довольства достиженія? Когда я смотрю на предстоящій мнѣ путь, прекрасное даже въ искусствѣ исчезаетъ. Я вижу однѣ тучи и пустыню. Можетъ ли то что я почитаю долгомъ быть дѣйствительнымъ долгомъ? О, развѣ это не грѣхъ обращаться даже къ своему сердцу съ такимъ вопросомъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

" Madame Рамо очень сердита на своего сына за его невниманіе къ родителямъ и ко мнѣ. Мнѣ пришлось взять его сторону. Я не хотѣла бы чтобъ онъ лишился ихъ любви. Бѣдный Густавъ! Но когда сегодня Madame Рамо вдругъ сказала: "Я заблуждалась ища твоего союза съ Густавомъ. Возьми назадъ свое обѣщаніе; ты будешь права сдѣлавши это", о, какая непонятная радость освѣтила меня когда она говорила! Буду ли я права? Неужели? О, еслибъ этотъ Англичанинъ никогда не переходилъ моего пути! О, еслибъ я никогда не любила! или когда мы послѣдній разъ видѣлись онъ не просилъ бы моей любви, не признавался бы въ своей! Тогда, я думаю, я могла бы честно примирить мою совѣсть съ моими желаніями, и сказать Густаву: "Мы не подходимъ другъ къ другу, обоимъ намъ лучше быть свободными!" Но теперь -- измѣнился ли дѣйствительно Густавъ противъ того чѣмъ онъ былъ когда я, презирая собственный жребій и съ состраданіемъ вѣря что могу освѣтить и возвысить его, дала ему слово? или скорѣе не сталъ ли этотъ выборъ, который я сдѣлала добровольно, такимъ нестерпимымъ въ ту минуту какъ я узнала что любима другимъ; и съ этой минуты я потеряла силу которую имѣла прежде, силу заглушать голосъ собственнаго сердца? Какъ! развѣ образъ этого другаго побуждаетъ меня быть несправедливою? преувеличивать недостатки, не видѣть достоинствъ того кто имѣетъ право сказать: "я такой какимъ былъ когда ты дала слово соединиться со мною на радость и горе"?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Густавъ былъ здѣсь послѣ нѣсколькихъ дней отсутствія. Онъ былъ не одинъ. Были также добрый аббатъ Вертпре и Madame де-Вандемаръ съ своимъ сыномъ Monsieur Раулемъ. Они пришли по дѣламъ касающимся нашего лазарета. Они не знаютъ что я невѣста Густава; и видя его въ мундирѣ національной гвардіи, аббатъ вѣжливо обратился къ нему съ нѣсколькими вопросами о возможности пресѣчь ужасное увеличеніе порока нетрезвости, который до послѣдняго времени не входилъ къ привычки Парижанъ, теперь же становится гибеленъ для дисциплины и для здоровья людей; не было ли бы полезно сократить число cantines на укрѣпленіяхъ? Густавъ отвѣчалъ грубо и съ горькимъ сарказмомъ: "прежде чѣмъ сдѣлаться судьями въ дѣлахъ военныхъ, священники сами должны вступить въ военную службу".

"Аббатъ отвѣчалъ съ невозмутимымъ добродушіемъ: "но для того чтобы судить о послѣдствіяхъ пьянства, нужно ли самому напиться?" Густавъ былъ сконфуженъ удалился въ уголъ комнаты и хранилъ угрюмое молчаніе до тѣхъ поръ пока другіе гости мои удалились.

"Тогда, прежде чѣмъ я успѣла выразить огорченіе какое его слова и обращеніе причинили мнѣ, онъ сказалъ порывисто: "удивляюсь какъ вы можете терпѣть эту tartuferie, которая можетъ быть забавна на комической сценѣ, но въ трагедіи настоящаго времени возмутительна". Эти слова разсердили меня, и послѣдовавшій затѣмъ разговоръ былъ самымъ серіознымъ какой когда-либо происходилъ между нами.

"Еслибы Густавъ обладалъ болѣе сильною натурой и болѣе сосредоточенною волею, я думаю что я чувствовала бы къ нему только антипатію и страхъ. Но самая слабость его и безхарактерность обезпечиваютъ ему нѣкоторый нѣжный интересъ. Я думаю что женщины всегда будутъ судить о немъ съ большою снисходительностью; въ немъ такъ много ребяческаго, капризнаго; вспышка и черезъ минуту раскаяніе и нѣжность. Кажется что такой слабый и по душѣ и по наружности человѣкъ не можетъ быть настойчивъ въ дурномъ. Тотъ особаго рода геній которымъ онъ обладаетъ кажется долженъ бы чуждаться всего жестокаго и грубаго. Когда въ поэзіи онъ желаетъ выразить смѣлое, вызывающее чувство, оно исчезаетъ въ изяществѣ выраженія, въ кроткихъ звукахъ стройной музыки. И когда онъ больше всего уязвилъ, и возмутилъ мое сердце, онъ внезапно сталъ такъ тихъ, трогательно кротокъ, раскаявался съ такими слезами что чувствовать злобу къ такому безпомощному существу, отвернуться отъ человѣка который упадетъ безъ поддержки дружеской руки, было бы себялюбивою жестокостью. Я чувствовала какъ будто меня влечетъ къ пропасти хилый ребенокъ ухватившійся за мое платье.

"Но во время этого послѣдняго разговора его отношеніе къ предметамъ которые я считаю самыми священными заставило меня высказать то что изумило его и можетъ послужить къ спасенію его отъ худшаго человѣческаго безумія, попытки подражать Титанамъ желавшимъ свергнуть Божество и водворить хаосъ. Я сказала ему откровенно что обѣщала раздѣлить его судьбу только полагаясь на его увѣренія что у меня есть сила направить его къ небу; и что если онъ серіозно держится мнѣній которыя высказывалъ и которыя готовы угрожать самому Небу, то мы раздѣлены навсегда. Я сказала ему какъ пламенно, въ эти тяжелые дни, моя душа искала найти убѣжище въ мысляхъ и надеждахъ возвышающихся надъ землею; какъ многія чувства къ которымъ въ прежніе дни въ легкомъ салонномъ разговорѣ я относилась съ улыбкой, теперь огорчали меня какъ нарушеніе благоговѣнія съ которымъ смертныя дѣти земли обязаны относиться къ Божественному Отцу. Я созналась ему какъ много спокойствія, поддержки, какъ много мыслей и желаній возвышенныхъ надъ сферой искусства, гдѣ я до сихъ поръ искала болѣе чистой атмосферы и высшихъ цѣлей, доставили мнѣ бесѣды съ людьми подобными аббату Вертпре; и какъ тяжело мнѣ было слышать, будто я сама была виновна въ неблагодарности, когда онъ оскорблялъ тѣхъ кого я признавала благотворителями.

"Я хотѣла говорить строго; но это мое величайшее несчастіе, моя главная слабость, что я не могу быть строгою когда должна бы быть. Такова я въ жизни, такова и въ искусствѣ. На сценѣ я никогда не могла бы исполнить роль Нормы или Медеи. Если въ сочиненіи я задумаю характеръ заслуживающій презрѣнія, я становлюсь не вѣрна поэтической правдѣ. Я не могу ни презирать, ни казнить, могу только сожалѣть и прощать созданіе собственнаго воображенія. Въ дѣйствительной жизни я никогда ни къ кому не была сурова, кромѣ одного; и это, увы! было потому что я любила когда не должна была болѣе любить, и зная свою слабость чувствовала ужасъ при мысли что могу уступить.

"Такъ и въ этомъ случаѣ: ни по моему голосу ни по обращенію Густавъ не понялъ насколько серіозно я говорила. Но онъ самъ былъ смягченъ, тронутъ до слезъ, пересталъ спорить и началъ умолять; раскаяніе его казалось мнѣ вполнѣ искреннимъ и я разсталась съ нимъ снова съ нимъ связанная, снова связанная -- горе мнѣ!"

Дѣйствительно въ настоящее время Исавра находилась подъ болѣе сильнымъ вліяніемъ религіи чѣмъ это было въ началѣ этого разказа. Въ жизни большей части изъ васъ, особливо въ жизни женщинъ, бываетъ время, когда не ожидая никакой радости на землѣ, и мучимые борьбою между склонностью и долгомъ, мы сосредоточиваемъ всю страсть и силу нашей смущенной души на пламенной жаждѣ божественной любви, ища омыться въ водахъ ея милосердія, и почерпнуть тамъ всѣ надежды которыя могутъ утѣшить насъ, единственную силу которая можетъ насъ поддержать. Такое время настало для Исавры. Въ прежнія времена она находила убѣжище отъ огорченій будничной жизни въ волшебныхъ садахъ искусства. Теперь искусство стало непривѣтно для нея, почти ненавистно. Волшебные сады потеряли свое очарованіе; цвѣты въ нихъ поблекли, дорожки стали каменисты, солнечный свѣтъ смѣнился туманомъ и дождемъ. Два голоса природы звучатъ въ душѣ истиннаго художника, то-есть такого который, умѣя творить самъ, постигаетъ необходимость бытія великаго Творца. Эти голоса никогда не смолкаютъ оба. Когда молчитъ одинъ, другой слышится ясно. Одинъ говоритъ ему объ искусствѣ, другой о религіи.

Въ это время парижскими женщинами было устроено нѣсколько обществъ для помощи и облегченія участи раненыхъ; первое изъ нихъ, если не ошибаюсь, было основано дамами высшаго круга, въ числѣ которыхъ были графиня де-Вандемаръ, графиня ди-Римини; къ нимъ присоединились также особы занимавшія не столь высокое положеніе. По просьбѣ Алена де-Рошбріана и Ангеррана, Исавра приняла горячее участіе въ этомъ обществѣ. Это занимало большую часть ея времени, и здѣсь она ближе познакомилась съ Раулемъ де-Вандемаромъ, самымъ ревностнымъ и дѣятельнымъ членомъ общества. St. Fran è ois de Sales, къ которому принадлежали и другіе молодые люди легитимистскихъ убѣжденій. Страстью жизни Рауля было облегчать человѣческія страданія. Онъ олицетворялъ собою идеалъ христіанской благотворительности. Я думаю что всякій изъ насъ, или по крайней мѣрѣ многіе, знали что значитъ подпасть подъ вліяніе натуры родственной намъ въ томъ что она желаетъ становиться лучше и выше, но другими путями чѣмъ тѣ которыми мы ищемъ достичь этого. При такой встрѣчѣ, или одна натура силою своей воли подчиняетъ и поглощаетъ другую, или же обѣ онѣ, сохраняя собственную индивидуальность, каждая отдѣльно и независимо, обогащаются чрезъ взаимный обмѣнъ; и шероховатости, которыя различіе въ подробностяхъ вкусовъ и склонностей могло бы вызвать въ другомъ случаѣ, уничтожаются въ симпатіи соединяющей души съ одинаковою ревностью стремящіяся приблизиться къ невидимому и недосягаемому Источнику, которой обѣ онѣ почитаютъ Божественнымъ.

Еслибы Рауль и Исавра встрѣтились годъ тому назадъ, при обыкновенномъ свѣтскомъ разговорѣ, можетъ-статься ни тотъ ни другая не замѣтили бы симпатіи о которой я говорю. Рауль не чуждъ былъ предразсудковъ противъ артистовъ и писателей романовъ, предразсудковъ раздѣляемыхъ многими которые держатся того убѣжденія что все суета что не сосредоточиваетъ воображеніе и умъ на будущей жизни души: и Исавра возбудила бы въ немъ скорѣе состраданіе нежели уваженіе. Тогда какъ для нея, его взгляды на все что стремится украсить и сдѣлать привлекательнѣе настоящую жизнь, при содѣйствіи Музъ и Грацій, показались-бы узкоумнымъ аскетизмомъ ханжи. Но теперь, среди ужасающихъ бѣдствій, прекрасныя стороны обѣихъ натуръ стали видимы для обоихъ. Въ глазахъ Исавры, нѣжность была преобладающею чертою аскетическаго самоотверженія Рауля. Въ глазахъ Рауля, набожность стала преобладающею чертою кроткой задумчивости Исавры. Встрѣчи ихъ происходили въ госпиталяхъ, во время заботъ о раненыхъ, среди молитвъ за умирающихъ.

О! какъ легко проповѣдывать противъ легкомыслія и пороковъ парижскаго общества какимъ оно представляется на поверхности; а въ революціонное время все худшее что есть въ Парижѣ вздымается съ пѣною къ верху. Но опуститесь глубже подъ поверхность, даже въ это деморализующее время когда пріостанавливается порядокъ, и можетъ-быть нигдѣ на землѣ ангелъ не нашелъ бы человѣческаго образа съ большею полнотою отстаивающаго свои права на небесное наслѣдіе.

ГЛАВА XVII.

Извѣстіе о большомъ усиліи со стороны осажденныхъ, которое Аленъ осторожно передалъ Лемерсье, близилось къ исполненію.

Въ теченіи нѣсколькихъ дней главныя улицы были запружены военными отрядами. Зѣваки на бульварахъ останавливались посмотрѣть на длинныя веревицы войскъ и пушекъ, комисаріатскихъ принадлежностей, и, печальное дополненіе! госпитальныхъ повозокъ для перевозки раненыхъ. Съ какимъ сіяющимъ видомъ зѣваки говорили другъ другу: En fin! Изъ числа войскъ высылаемыхъ Парижемъ, самымъ популярнымъ было то которое не было воспитано Парижемъ,-- моряки. Со времени своего прибытія моряки сдѣлались любимцами столицы. Скоро обнаружился самый рѣзкій контрастъ между ними и силою которая была произведеніемъ самого Парижа, національною гвардіей. Моряки были мужественны, имѣли дѣятельныя привычки, дисциплина ихъ была превосходная, обращеніе кротко и вѣжливо. "О, еслибы всѣ наши войска были на нихъ похожи!" стало обычнымъ восклицаніемъ Парижанъ.

Наконецъ надъ Парижемъ раздались прокламаціи генерала Трошю и генерала Дюкро; первая краткая, спокойная, въ которой виденъ былъ Бретонецъ, оканчивалась словами: "Возложивъ упованіе на Бога, впередъ за родную страну!" Вторая болѣе подробная, болѣе откровенно указывавшая на препятствія и затрудненія, но пылавшая краснорѣчивымъ энтузіазмомъ, не лишеннымъ поддержки военной статистики: 400 пушекъ, изъ коихъ двѣ трети самаго большаго калибра, которымъ не можетъ противостоять ни одинъ матеріальный предметъ; болѣе 150.000 воиновъ, хорошо вооруженныхъ, хорошо экипированныхъ, въ изобиліи снабженныхъ продовольствіемъ, и (fen ai Vespoir ) воодушевленныхъ непобѣдимымъ мужествомъ. "Что касается меня, говорилъ въ заключеніи генералъ, то я рѣшился. Я клянусь предъ вами, клянусь предъ цѣлою націей что возвращусь въ Парижъ или мертвымъ или побѣдителемъ. "

Кто изъ бывшихъ тогда въ Парижѣ не помнитъ энтузіазма возбужденнаго этими прокламаціями? Трошю снова, сдѣлался популярнымъ; даже коммунистскіе и атеистическіе журналы воздержались отъ жалобъ что онъ заботится о массахъ и приглашаетъ своихъ согражданъ возложить упованіе на Бога. Дюкро былъ болѣе нежели популяренъ -- онъ былъ обожаемъ.

Отряды въ которыхъ служили де-Молеонъ и Ангерранъ отправились каждый на свой постъ утромъ 28го числа. Всю предшествовавшую ночь Рауль провелъ въ комнатѣ своего брата; то опускаясь на колѣни предъ распятіемъ изъ слоновой кости, которое было подаркомъ матери въ послѣдній день рожденія ея младшаго сына, то сидя около его постели въ глубокомъ и благоговѣйномъ размышленіи. На разсвѣтѣ Madame де-Вандемаръ осторожно вошла въ комнату. Не зная что братъ его не будетъ спать, молодой человѣкъ просилъ ее разбудить его когда придетъ время, такъ какъ обыкновенно онъ спалъ крѣпко. Загораживая одною рукой принесенную свѣчу, другой она отдернула занавѣсъ постели и смотрѣла на спокойное красивое лицо Ангеррана; губы его были раскрыты улыбкой счастья, которая казалось приносила съ собой радость всюду куда достигали ея лучи. Слезы ея тихо закапали на щеки ея любимца; потомъ она опустилась на колѣни молясь о подкрѣпленіи. Когда она встала, то почувствовала что рука Рауля обнимала ее; они молча взглянули другъ на друга, потомъ она наклонилась и разбудила Ангеррана поцѣлуемъ.

-- Pas de querelle, mes amis, пробормоталъ онъ сонно открывая свои нѣжные голубые глаза.-- Ахъ, это былъ сонъ! Мнѣ казалось что Жюль и Эмиль (двое изъ его молодыхъ друзей) готовы были поссориться; а ты знаешь, любезнѣйшій Рауль, что я самый хлопотливый примиритель. Пора вставать? Сегодня нѣтъ примиренія. Поцѣлуйте меня еще разъ матушка и благословите.

-- Богъ да благословитъ тебя, дитя мое, воскликнула мать, страстно обвивая его руками, и голосъ ея былъ прерванъ рыданіями.

-- Теперь оставь меня, maman, сказалъ Ангерранъ, называя мать какъ обыкновенно зовутъ маленькія дѣти, и какъ онъ не называлъ ее уже много лѣтъ.-- Рауль, ты останься и помоги мнѣ одѣться. Я долженъ быть сегодня tr è s beau. Я увижусь съ тобой за завтракомъ, maman. Рано еще для завтрака, но l'app é tit vient en mangeant. Позаботься чтобы кофе былъ горячъ.

Ангерранъ, всегда внимательный ко всѣмъ мелочамъ въ одеждѣ, былъ особенно внимателенъ сегодня утромъ, и весело напѣвалъ старую пѣсню: Partant pour la Syrie. Но веселость его была прервана когда Рауль, снявъ съ своей груди священный талисманъ, который всегда носилъ, повѣсилъ его любящею рукой на шею брата. Это былъ маленькій кристаллъ отдѣланный византійскою филигранною работой; въ немъ лежалъ кусочекъ дерева, взятый какъ гласило благочестивое преданіе, отъ Честнаго Креста. Въ теченіе столѣтій онъ принадлежалъ фамиліи графини ди-Римини и былъ подаренъ ею Раулю, единственный ея подарокъ ему, какъ эмблема безгрѣшной чистоты привязанности соединявшей эти души узами прекраснаго упованія.

-- Она просила меня передать это тебѣ сегодня, сказалъ Рауль просто; -- теперь я могу безъ трепета опоясать тебя твоимъ мечомъ.

Ангерранъ обнялъ брата и страстно поцѣловалъ его.

-- О, Рауль! какъ я люблю тебя! какъ ты всегда былъ добръ ко мнѣ! отъ сколькихъ грѣховъ ты удерживалъ меня! и какъ снисходителенъ былъ къ тѣмъ отъ которыхъ не могъ спасти! Вспоминай объ этомъ, братъ мой, если намъ не суждено будетъ больше увидѣться на землѣ.

-- Тш, тш, Ангерранъ! Безъ мрачныхъ предчувствій! Поди сюда, половина моей жизни, лучшая половина! Говоря эти слова онъ подвелъ Ангеррана къ распятію и тамъ болѣе тихимъ и торжественнымъ голосомъ сказалъ: -- Помолимся.

Братья опустились на колѣна и Рауль началъ молиться вслухъ какъ только такія души могутъ молиться.

Когда они сошли въ залу гдѣ былъ приготовленъ завтракъ, тамъ уже собрались ихъ родственники и нѣсколько молодыхъ друзей Ангеррана не назначенныхъ участвовать въ вылазкѣ. Изъ послѣднихъ одинъ или двое были уже и не способны сражаться вслѣдствіе ранъ полученныхъ въ прежнихъ битвахъ; они оставили свои лазаретныя койки чтобы проститься съ нимъ. Трудно передать какую привязанность возбуждала къ себѣ эта талантливая натура во всѣхъ кто зналъ его. Когда, оторвавшись отъ своихъ, онъ проходилъ легкими шагами чрезъ porte coch è re, вокругъ дома стояла толпа, такъ велика была его популярность даже между низшими классами изъ которыхъ главнѣйшимъ образомъ состоялъ его полкъ мобилей. Онъ отправился на сборный пунктъ среди привѣтственныхъ восклицаній.

Не такая любовь, не такія привѣтствія сопровождали человѣка который былъ также львомъ прежняго поколѣнія, Виктора де-Молеона. Ни одинъ благочестивый другъ не молился у его постели, не любящій поцѣлуй разбудилъ его. Въ сѣрое ноябрьское утро онъ всталъ отъ сна, въ которомъ не было улыбающихся грезъ, пробужденный тѣмъ таинственнымъ инстинктомъ пунктуальной воли которая не можетъ даже отойти ко сну не назначивъ предварительно точнаго момента когда сонъ долженъ окончиться. Онъ также, подобно Ангеррану, одѣвался заботливо, но не такъ какъ Ангерранъ, а исключительно съ военною заботливостью. Потомъ, видя что у него остается еще нѣсколько времени, онъ быстро пересмотрѣлъ клѣточки и ящики своего бюро, гдѣ любопытный глазъ могъ бы найти что-нибудь что онъ не хотѣлъ чтобъ было найдено. Изъ подобныхъ предметовъ онъ нашелъ лишь нѣсколько писемъ писанныхъ женскимъ почеркомъ, перевязанныхъ полинялою лентой, реликвіи прежнихъ дней сохраненныя среди послѣдующихъ испытаній; это были письма Англичанки о которой мы вскользь упоминали въ его исповѣди Лувье, единственной дѣвушки на которую онъ когда-либо смотрѣлъ какъ на свою будущую жену. Она была единственная дочь англійскихъ аристократовъ, римскихъ католиковъ, жившихъ во времена его молодости въ Парижѣ. Они неохотно дали согласіе на его предложеніе и съ удовольствіемъ взяли его назадъ когда его дѣла такъ запутались; между тѣмъ возможно что причиною самой разорительной изъ его крайностей, игры на скачкахъ, была безумная надежда въ то время неудержимо пылкой натуры составить такимъ путемъ состояніе которое могло бы удовлетворить ея родителей. Будучи женихомъ и невѣстой молодые люди переписывались. Письма ея были исполнены пламенной, хотя невинной, нѣжности, до времени послѣдняго холоднаго прощанія. Семья ея давно уже вернулась въ Англію, и онъ былъ увѣренъ что она вышла замужъ за другаго.

Рядомъ съ этими письмами лежали бумаги служившія къ возстановленію его чести въ этомъ старомъ дѣлѣ, гдѣ любовь другой женщины навлекла на него позоръ и оскорбленія. Когда глаза его упали на эти бумаги онъ прошепталъ про себя: "Я берегъ эти для очищенія своей репутаціи. Могу ли я хранить т ѣ, когда, будучи найдены, онѣ могутъ компрометировать репутацію той которая могла стать моей женой еслибъ я былъ достоинъ ея? Безъ сомнѣнія теперь она жена другаго; или если умерла -- честь никогда не умираетъ". Онъ приложилъ письма къ губамъ и напечатлѣлъ на нихъ страстный, долгій, печальный поцѣлуй; потомъ собравъ въ каминѣ вчерашнюю золу и остатки углей и разведя огонь положилъ туда эти листки печальнаго романа изъ своего прошедшаго, и слѣдилъ какъ они медленно, лѣниво догорая превращались въ пепелъ. Потомъ открылъ ящикъ гдѣ лежала единственная сохраненная имъ бумага политическаго характера. Все относившееся къ заговору въ которомъ были замѣшаны другіе, онъ имѣлъ привычку сожигать тотчасъ по полученіи. За этотъ единственный уцѣлѣвшій документъ отвѣчалъ онъ одинъ; это былъ его идеальный планъ будущаго политическаго устройства Франціи, сопровождаемый выработанными аргументами, главный смыслъ которыхъ извѣстенъ читателямъ изъ его разговора съ Инкогнито. Въ полезности этой политической программы, каковы бы ни были ея достоинства и недостатки (вопросъ, о которомъ я не берусь судить,) онъ былъ глубоко убѣжденъ. Онъ наскоро пересмотрѣлъ ея содержаніе, не измѣнивъ ни слова, запечаталъ въ пакетъ и сдѣлалъ надпись: "Завѣщаніе моимъ соотечественникамъ". Бумаги опровергавшія клевету касавшуюся его лично онъ взялъ съ собой въ поле битвы, положивъ ихъ у сердца,-- доказательство какъ дорожитъ Французъ своею честью въ здѣшнемъ мірѣ, подобно тому какъ реликвія надѣтая на шею Ангеррана его благочестивымъ братомъ была эмблемою христіанской надежды на милосердіе въ будущемъ.

ГЛАВА XVIII.

Улицы были полны народа смотрѣвшаго на войска какъ они проходили къ мѣсту назначенія. Въ числѣ мобилей обратившихъ на себя особое вниманіе были отряды которыми командовали Ангерранъ де-Вандемаръ и Викторъ де-Молеонъ. Въ первомъ было не мало молодыхъ людей хорошихъ фамилій или изъ высшей буржуазіи, извѣстныхъ многимъ изъ зрителей; было что-то внушительное въ ихъ веселомъ видѣ и свободной непринужденности походки. Въ томъ же отрядѣ, однако, составляя разумѣется главную его силу, были люди принадлежавшіе къ низшему классу населенія; и хотя для обыкновеннаго наблюдателя они также могли казаться веседыми, ко веселость ихъ была искусственная. Многіе изъ нихъ очевидно были не вполнѣ трезвы; и въ выраженіи ихъ лицъ и въ вооруженіи было безпорядочное отсутствіе воинственности, внушавшее недовѣріе тѣмъ vieux moustaches которые, будучи слишкомъ стары чтобы нести службу на укрѣпленіяхъ, тамъ и сямъ смѣшивались съ толпою.

Но когда проходилъ отрядъ де-Молеона, vieux moustaches порывисто толкали другъ друга. Они распознали походку хорошо обученыхъ людей; лица серіозныя и строгія, они не смотрѣли по сторонамъ чтобъ ими любовались, шагъ правильно спокойный; и среди ихъ выдавалась высокая фигура со спокойнымъ лицомъ ихъ предводителя.

-- Эти молодцы будутъ славно драться, проворчалъ un vieux moustache;-- гдѣ они подцѣпили себѣ такого командира?

-- Развѣ не знаешь? сказалъ какой-то буржуа.-- Викторъ де-Молеонъ. Получилъ въ Алжирѣ крестъ за храбрость. Я помню его еще смолоду; дьяволъ былъ драться и ухаживать за женщинами.

-- Я бы желалъ побольше такихъ дьяволовъ для войны и поменьше чтобъ ухаживать за женщинами, проворчалъ опять le vieux moustache.

Ревъ пушекъ не прекращался всю ночь на 29е ноября. Простой народъ узналъ имена французскихъ пушекъ и нѣкоторые воображали что могли различать разные звуки ихъ выстрѣловъ.

-- Вотъ плюнула Жозефина! говоритъ матросъ-инвалидъ.

-- Вотъ заревѣлъ нашъ Populace! {Пушка Populace была доставлена для артиллеріи, sou à sou, рабочимъ классомъ.} кричитъ красный республиканецъ изъ Бельвиля.

-- Вотъ зап ѣ лъ Le Ch â timent! Смѣется Густавъ Рамо, ставшій горячимъ поклонникомъ Виктора Гюго, презрѣніемъ къ которому онъ прежде любилъ рисоваться.

Во все это время, смѣшиваясь съ ревомъ пушекъ, близко и далеко, на улицахъ и укрѣпленіяхъ, раздаются звуки пѣсенъ, то героическихъ, то непристойныхъ, чаще всего беззаботно веселыхъ. Извѣстіе объ успѣхѣ генерала Винуа утромъ было омрачено другимъ полученнымъ вечеромъ, о задержкѣ Дюкро при переправѣ чрезъ разлившуюся Марну. Но умы Парижанъ оправились отъ минутнаго огорченія, возбужденные ночнымъ концертомъ воинственной музыки.

Въ теченіе ночи, подъ прикрытіемъ ружейнаго огня двойнаго редута Гравеллъ и Лафезандери, восемь понтонныхъ мостовъ было наведено черезъ Марну; и на разсвѣтѣ первая колонна третей арміи, подъ командою Бланшара и Рену, переправилась со всею артиллеріей, и прикрываемая огнемъ двойнаго редута, фортовъ Винсенъ, Ноженъ, Россней и батарей Монтъ-Аврона, за часъ до пополудни заняла деревню Шампиньи, и первый эшелонъ важнаго плато Вилльеръ, и уже начала рыть траншей, когда, оправившись отъ пораженія, германскія силы устремились на нее, поддержанныя свѣжими батареями. Прусскія артиллерійскія орудія поставленныя въ Женевьерѣ и Нельи открыли смертоносный огонь; тогда какъ многочисленная пѣхота, выйдя изъ траншей у Вилльера, бросилась на войска Рену. Со стороны Французовъ въ этой стычкѣ участвовалъ Ангерранъ съ отрядомъ мобилей бывшихъ подъ его командой. Устрашенные нежданнымъ огнемъ эти мобили подались назадъ, также какъ и многіе линейцы. Ангерранъ бросился впередъ:

-- Впередъ, mes enfants, впередъ! Что скажутъ о насъ наmu матери и жены если мы побѣжимъ? Vive la France! Впередъ!

Между людьми изъ высшихъ классовъ бывшими въ этомъ отрядѣ раздались клики одобренія, но они не нашли себѣ поддержки между остальными. Они заколебались, повернули.

-- Хотите ли вы чтобъ я шелъ одинъ, сограждане? закричалъ Ангерранъ; и одинъ бросился впередъ на прусскія линіи,-- бросился, и палъ, смертельно раненый пулею.

-- Отмстимъ, отмстимъ! закричали нѣкоторые изъ передовыхъ.-- Отмстимъ! повторили въ тылу, и съ этимъ крикомъ повернулись и побѣжали. Но не успѣли они разсѣяться какъ встрѣтили идущій спокойнымъ, хотя спѣшнымъ шагомъ отрядъ Виктора де-Молеона.

-- Трусы! загремѣлъ онъ своимъ звучнымъ, сильнымъ гоосомъ: -- Стой и поворачивайся или мои люди разстрѣляютъ васъ какъ дезертировъ.

-- Va, citoyen, сказалъ одинъ изъ бѣгущихъ, офицеръ, единогласно избранный потому что былъ самымъ громкимъ крикуномъ въ клубѣ Salle Favre,-- мы встрѣчались съ нимъ прежде, это былъ Шарль, братъ Армана Монье;-- люди не могутъ драться когда презираютъ своихъ генераловъ. Наши генералы трусы и глупцы.

-- Неси мои отвѣтъ къ тѣнямъ трусовъ! закричалъ де-Молеонъ и выстрѣломъ положилъ его наповалъ.

Товарищи его, изумленные и устрашенные случившимся, равно какъ и голосомъ и взглядомъ убившаго, остановились. Офицеры, поддавшіеся было паникѣ овладѣвшей людьми, ободрились и наконецъ повели свой отрядъ на мѣсто, " enlev é s à la baionette " по выраженію правдиваго историка этого дня.

Въ общемъ, день этотъ не былъ безславенъ для Франціи. Это былъ первый, но въ то же время и послѣдній, значительный успѣхъ осажденныхъ. Поле осталось за ними. Прусаки оставили въ ихъ рукахъ своихъ раненыхъ и убитыхъ.

Въ эту ночь толпы изъ Парижа собрались на Монмартрскія высоты, откуда, съ обсерваторіи, знаменитый изобрѣтатель Базень освѣтилъ, съ помощью какой-то магической электрической машины, всю равнину Женевилльера отъ Монъ-Валеріена до форта Лабришъ. Великолѣпное сіяніе озарило великій городъ; высоко надъ крышами домовъ ясно вырисовывался куполъ Инвалидовъ, щпицы собора Парижской Богоматери, гигантскія башни Тюилери; свѣтъ замиралъ упадая на infames scopulos Acroceraunia, "громоносные утесы" возвышенностей занятыхъ непріятельскою арміей.

Лемерсье, де-Брезе и старикъ Рамо, который несмотря на свои миролюбивыя склонности и сѣдые волосы настоялъ на своемъ желаніи выступить на защиту отечества, были въ числѣ національгардовъ расположенныхъ въ фортѣ Лабришъ и сосѣднихъ высотахъ; когда они сошлись вмѣстѣ между ними завязался слѣдующій разговоръ;

-- Славную побѣду, мы одержали сегодня! сказалъ старикъ Рамо.

-- Но несовсѣмъ пріятную для вашего сына, Monsieur Рамо, сказалъ Лемерсье.

-- Непріятную для моего сына, милостивый государь!-- Побѣда его соотечественниковъ. Что вы хотите сказать?

-- На дняхъ вечеромъ я имѣлъ честь слышать Monsieur Густава въ клубѣ de la Vengeance.

-- Bon Dien! Вы посѣщаете эти трагическія собранія? спросилъ де-Брезе.

-- Ни мало не трагическія; это единственныя оставшіяся намъ комедіи; надо же забавляться гдѣ-нибудь, а клубъ de la Vengeance лучшее мѣсто въ этомъ родѣ. Я вполнѣ понимаю какъ привлекателенъ долженъ онъ быть для поэта какъ вашъ сынъ, Monsieur Рамо. Онъ собирается въ залѣ caf é chantant, въ стилѣ Louis Quinze, украшенномъ пасторальными сценами Ватто. Я и моя собака Фоксъ входимъ. Мы слышимъ вашъ сынъ ораторствуетъ. Въ какахъ поэтическихъ формахъ онъ честилъ республику! Правительство (онъ называлъ его les charlatans de l` H ô tel de Ville) состоитъ изъ слабоумныхъ. Они думали возбудить революцію и не употребили самыхъ очевидныхъ революціонныхъ средствъ. Мы съ Фоксомъ навострили уши: Какія это средства? Вашъ сынъ начинаетъ выяснять: "Все человѣчество должно быть призвано возстать противъ личныхъ интересовъ. Торговля и роскошь должны быть уничтожены; ясно что роскошью не можетъ пользоваться все человѣчество. Кафе и театры должны быть закрыты, потому что никогда все человѣчество не будетъ въ состояніи ходить въ кафе и театры. Неразумно ждать чтобы массы соединились для чего бы то ни было въ чемъ эти массы не имѣютъ общаго интереса. Массы не заинтересованы собственностью которая не принадлежитъ массамъ. Программы общества которое имѣетъ быть основано подъ названіемъ Ligue Cosmopolite D é mocratique должны быть немедленно разосланы во всѣ государства цивилизованнаго міра -- какъ? съ воздушными шарами. Деньги портятъ свѣтъ какъ онъ стоитъ теперь: но деньги находясь въ распоряженіи массъ могли бы купить всѣхъ монарховъ и придворныхъ и поповъ во всей вселенной." Эти чувства, выраженныя со страстью, были привѣтствованы ярыми рукоплесканіями, и Фоксъ началъ лаять отъ восторга. При звукѣ лая одинъ человѣкъ закричалъ: "Это Прусакъ!" другой "Долой шпіона!" еще одинъ: "Здѣсь есть aristo, онъ бережетъ собаку которая могла бы составить семидневное пропитаніе цѣлаго семейства!" При послѣднемъ крикѣ я схватываю Фокса и прижимаю его къ груди защищенной мундиромъ національгарда. Когда крикъ унялся, вашъ сынъ, Monsieur Рамо, продолжалъ, оставляя человѣчество вообще и переходя къ частному вопросу болѣе интересному для его слушателей, о мобилизаціи національной гвардіи; то-есть воззванію къ людямъ которые много любятъ говорить и мало сражаться, чтобъ они говорили меньше и больше сражались. "Это рѣшительная тираннія избрать нѣкоторое число свободныхъ гражданъ чтобъ они были мясниками. Если война происходитъ для массъ, то должна быть la lev é e en masse. Если всѣ не обязаны биться, зачѣмъ будетъ биться кто-нибудь?" Тутъ опять раздались сильныя рукоплесканія и Фоксъ опять выказалъ нескромность. Я усмирилъ Фокса дернувъ его за уши, и лай его смѣнился визгомъ. La lev é e en maste, кричалъ вашъ сынъ-поэтъ,-- дастъ намъ пятьдесятъ милліоновъ содатъ, съ которыми мы можемъ раздавить, не только Прусію, но всю Европу (Громадное впечатлѣніе). Итакъ постановимъ что les charlatans de l'H ô tel de Ville неспособны избавить насъ отъ Прусаковъ; что они низложены; что la Ligue de la D é mocratie Cosmopolite утверждена; что пока коммуна изберетъ временное правительство, и прикажетъ Прусакамъ въ теченіи трехъ дней очистить землю Парижа." -- Простите мнѣ это длинное описаніе, Monsieur Рамо; надѣюсь что я достаточно объяснилъ вамъ почему побѣда, одержанная вопреки краснорѣчивыхъ мнѣній вашего сына, льстя ему какъ Французу, въ то же время должна огорчить его какъ политика.

Старикъ Рамо вздохнулъ, опустилъ голову и отошелъ прочь.

Въ то время какъ среди этой праздничной иллюминаціи Парчжане наслаждались открывавшейся предъ ними панорамой, les Fr è res Chr é tiens съ госпитальною прислугой обходили поле битвы; первые въ своихъ шляпахъ съ широкими полями и траурныхъ платьяхъ, вторые въ странныхъ пестрыхъ костюмахъ, многіе въ блестящихъ мундирахъ -- всѣ съ одинаково спокойнымъ равнодушіемъ къ опасности.Нерѣдко останавливались они чтобы поднять въ числѣ мертвымъ своего собрата, убитаго во время исполненія имъ своей обязанности. По временамъ они встрѣчали зловѣщія фигуры, занятыя, повидимому, подобно имъ, подбираніемъ раненыхъ и убитыхъ, но на самомъ дѣлѣ это были злодѣи и грабители, для которыхъ мертвые и умирающіе представляли одинаковую поживу. Если раненый пробовавъ сопротивляться нечестивымъ рукамъ искавшимъ добычи, они прибавляли ему еще новую смертельную рану и скаля зубы продолжали надъ мертвымъ свое воровское дѣло начатое надъ умирающимъ.

Рауль де-Вандемаръ всю первую половину дня занятъ былъ, вмѣстѣ со служащими при лазаретѣ ниходившемся въ его распоряженіи, при баталіонахъ національной гвардіи въ кварталѣ отдаленномъ отъ того мѣста гдѣ бился и палъ его брать. Когда эти войска, подъ конецъ дня, были вытѣснены съ плато Монмеди, которое они занимали, Рауль перешелъ на плато Вилльеръ, гдѣ было наибольшее число убитыхъ. По дорогѣ онъ слышалъ смутные разказы о паникѣ овладѣвшей мобилями бывшими подъ командой Ангеррана, и о тщетной попыткѣ послѣдняго воодушевить ихъ. Но о судьбѣ брата онъ не зналъ. Въ полночь Рауль продолжалъ свои поиски среди грудъ тѣлъ и лужъ крови, освѣщенныхъ издали свѣтомъ изъ обсерваторіи на Монмартрѣ, а вблизи бивуачными огнями протянувшимися вдоль лѣваго берега Марны, между тѣмъ какъ по полю повсюду мелькали огоньки фонарей Fr è res Chr é tiens. Вдругъ, въ темномъ мѣстѣ на которое падала тѣнь отъ недоконченнаго окопа, онъ замѣтилъ небольшую зловѣщую фигуру припавшую къ груди раненаго воина, очевидно не затѣмъ чтобъ оказать помощь. Онъ бросился впередъ, и схватилъ отвратительнаго вида мальчишку, не старше двѣнадцати лѣтъ, который держалъ въ одной рукѣ маленькій кристальный медальйонъ, въ филигранной золотой оправѣ, сорванный съ груди воина, а въ другой высоко поднялъ длинный поварской ножъ. Съ перваго взгляда Рауль узналъ священный талисманъ данный имъ Ангеррану, и приказавъ служителямъ схватить маленькаго разбойника, поспѣшилъ къ своему брату. Ангерранъ еще дышалъ, и его потухавшіе глаза просіяли когда онъ узналъ дорогое родное лицо. Онъ попытался говорить, но голосъ измѣнилъ ему, и онъ только покачалъ головой, грустно, но все еще со слабою улыбкой на губахъ. Его подняли и осторожно положили на носилки. Движеніе, какъ оно ни было осторожно, причинило ему страданіе и онъ прошепталъ съ болѣзненнымъ усиліемъ: "Матушка -- я хочу видѣть ее еще разъ".

Когда на разсвѣтѣ зѣваки спустились съ Монмартрскихъ высотъ и укрѣпленій въ улицы, гдѣ въ теченіи всей ночи большая часть оконъ была открыты и изъ нихъ взглядывали встревоженныя, блѣдныя женскія лица, они увидѣли печально двигавшееся лазаретное шествіе; многіе взоры устремлялись пристально на носилки гдѣ лежалъ идолъ жаднаго до удовольствій Парижа, и около которыхъ шли темныя фигуры съ непокрытыми головами,-- шли все дальше и дальше пока достигли отеля де-Вандемаръ, и у дверей его послышался женскій крикъ, крикъ матери: "Сынъ мой! сынъ мой!"