ГЛАВА I.
-- Не знаю,-- сказалъ мой отецъ.
Чего это онъ не знаетъ? Отецъ мой не знаетъ, точно ли счастье есть конечная цѣль нашей жизни.
Зачѣмъ онъ отвѣчаетъ въ такихъ скептическихъ выраженіяхъ на истину такъ мало оспориваемую?
Читатель, вотъ ужъ полчаса, какъ мистеръ Тривеніонъ сидитъ въ нашей маленькой гостиной. Онъ получилъ двѣ чашки чаю изъ прекрасныхъ рукъ моей матери, и у насъ уже какъ дома. Съ мистеромъ Тривеніонъ пришелъ другой пріятель моего отца, сэръ Сэдлей Бьюдезертъ, который не видалъ его съ тѣхъ поръ, когда они вышли изъ коллегіума.
Представьте себѣ теплую ночь: часъ десятый въ началѣ; ночь, не то лѣтняя не то осенняя. Окны отворены; въ нашемъ домѣ есть балконъ, который матушка озаботилась уставить цвѣтами; воздухъ, хоть мы и въ Лондонѣ, тихъ и свѣжъ; улица спитъ; развѣ изрѣдка проѣдетъ карета или наемный кабріолетъ; немногіе пѣшеходы, украдкой и безъ шума, возвращаются по домамъ. Мы на классической почвѣ, близъ стариннаго и почтеннаго Музея, этого мрачнаго вмѣстилища сокровищъ учености, пощаженныхъ вкусомъ нашего вѣка: миръ этого храма словно освящаетъ его окрестность. Капитанъ Роландъ сидитъ у камина, и, хотя нѣтъ въ каминѣ огня, закрываетъ лицо ручнымъ экраномъ; отецъ мой и мистеръ Тривеніонъ сдвинули свои стулья на серединѣ комнаты; сэръ Сэдлей Бьюдезертъ прислонился къ стѣнѣ у окна, позади моей матери, которая милѣе и веселѣе обыкновеннаго, затѣмъ что около ея Остена собрались его старые пріятели; я, облокотившись на столъ и держа въ рукѣ подбородокъ, смотрю съ особеннымъ удивленіемъ на сэра Сэдлей Бьюдезертъ.
О, рѣдкій образецъ породы нынѣ быстро исчезающей!-- Образецъ истиннаго джентельмена, какъ былъ онъ до того дня, когда слово денди сдѣлалось общеизвѣстно, позволь мнѣ, здѣсь, описать тебя!-- Сэръ Сэдлей Бьюдезертъ былъ современникъ Тривеніона и моего отца; но не стараясь придать себѣ видъ молодости, онъ все еще казался молодъ.-- Костюмъ, тонъ, наружность, пріемы, все въ немъ было молодо; но все это сливалось въ какое-то неизъяснимое достоинство, несвойственное молодости. Двадцати пяти лѣтъ онъ достигъ того, что составило бы славу Французскаго маркиза стараго времени, т. е. былъ самымъ пріятнымъ человѣкомъ своего времени, общеизвѣстенъ между нашимъ поломъ и пользовался расположеніемъ вашего, милая читательница. Напрасно, по моему, думаютъ что и безъ особеннаго таланта можно имѣть успѣхъ въ фешенебльномъ мірѣ: во всякомъ случаѣ, сэръ Сэдлей имѣлъ неоспоримый успѣхъ и былъ человѣкъ съ талантомъ. Онъ много путешествовалъ, много читалъ, преимущественно по части мемуаровъ, исторіи и изящной словесности, писалъ стихи не лишенные прелести, своеобразнаго ума и граціознаго чувства; онъ говорилъ восхитительно, былъ вѣжливъ и любезенъ, храбръ и благороденъ; онъ умѣлъ льстить на словахъ, но въ дѣлахъ былъ искренъ.
Сэръ Садлей никогда не былъ женатъ. Но, какъ ни былъ онъ въ лѣтахъ, съ виду всякій сказалъ бы, что за него можно выдти замужъ по любви. Онъ происходилъ отъ извѣстнаго рода, былъ богатъ, любимъ всѣми, и, не смотря на это, въ его прекрасныхъ чертахъ было выраженіе грусти; на челѣ, не стянутомъ морщинами честолюбія и не отягченномъ занятіями учеными, явно лежала тѣнь печали.
-- Не знаю!-- сказалъ отецъ мой; -- я до сихъ поръ еще не встрѣчалъ человѣка, конечною цѣлью котораго было бы счастье. Одинъ хочетъ нажить состояніе, другой прожить его; тотъ добивается мѣста, этотъ -- имени, но всѣ они очень хорошо знаютъ, что то, чего каждый изъ нихъ ищетъ, не есть счастье. Ни одинъ утилитарій не былъ движимъ личнымъ интересомъ, когда, бѣдняга, принимался марать всѣ эти жалкіе доводы въ пользу того, что этотъ личный интересъ движетъ всѣми! Что же касается до того замѣчательнаго различія между грубымъ чувствомъ личнаго интереса и тѣмъ же чувствомъ уже просвѣщеннымъ, то несомнѣнно, что чѣмъ больше оно просвѣщается, тѣмъ меньшимъ оказывается его вліяніе на насъ. Если вы скажете молодому человѣку, который только что написалъ хорошую книгу или произнесъ дѣльную рѣчь, что онъ не будетъ счастливѣе, если достигнетъ славы Мильтона или политическаго значенія Питта, и что, для его же счастья, ему полезнѣе бы обработывать ферму и жить въ деревнѣ, и тѣмъ отодвинуть, на сколько можно, къ концу жизни подагру и разслабленіе,-- онъ простодушно отвѣтитъ вамъ: -- "Все это я понимаю не хуже васъ, но я не намѣренъ думать о томъ, буду ли я счастливъ или нѣтъ. Я рѣшился, если можно, быть великимъ ораторомъ или первымъ министромъ!" И это правило общее всѣмъ мыслящимъ дѣтямъ міра. Наступательное движеніе есть всеобщій естественный законъ. Безполезно говорить дѣтямъ, а людямъ и цѣлымъ обществамъ подавно: -- Сидите на мѣстѣ и не таскайте башмаковъ.
-- Стало быть,-- сказалъ Тривеніонъ,-- если я вамъ скажу, что я несчастливъ, вы мнѣ только отвѣтите, что я подчиняюсь закону необходимости.
-- Нѣтъ, я не говорю, что неизбѣжно, чтобъ человѣкъ не былъ счастливъ, но неизбѣжно то, что человѣкъ, наперекоръ самому себѣ, живетъ для чего-нибудь высшаго его собственнаго счастья. Онъ не можетъ жить только въ самомъ себѣ или для себя, какъ бы ни старался быть себялюбивыхъ. Всякое его желаніе связываетъ его съ другими. Человѣкъ не машина: онъ только часть машины.
-- Правда ваша, братъ: онъ солдатъ, а не армія,-- сказалъ капиталъ Роландъ.
-- Жизнь -- драма, а не монологъ,-- продолжалъ отецъ.-- Слово драма происходитъ отъ Греческаго глагола, который значитъ: дѣйствовать. На всякомъ лицъ драмы лежитъ какое-нибудь дѣйствіе, способствующее ходу Цѣлаго: для этого всѣ эти лица и созданы; исполняйте свою роль и не мѣшайте ходу Великой Драмы.
-- Положимъ,-- отвѣчалъ Тривеніонъ,-- но въ исполненіи роли и лежитъ вся трудность. Всякое дѣйствующее лице способствуетъ развязкѣ представленія, и должно исполнять свою роль, не зная чѣмъ все это кончится. Къ какой развязкѣ ведутъ его? Чѣмъ разрѣшится цѣлое?-- Трагедіей или комедіей? Слушайте: я скажу вамъ единственную тайну моей политической жизни -- она и объяснитъ ея безуспѣшность (потому что, не смотря на мое положеніе, я не достигъ своей цѣли) и всѣ мои сожалѣнія: у меня недостаетъ убѣжденія.
-- Такъ, такъ,-- сказалъ отецъ,-- въ каждомъ вопросѣ есть двѣ стороны, а вы смотрите на обѣ.
-- Именно,-- отвѣчалъ Тривеніонъ, улыбаясь. Для общественной жизни человѣку надо быть одностороннимъ; онъ долженъ дѣйствовать за какую-нибудь партію, а партія утверждаетъ, что щитъ серебряный, тогда какъ, еслибъ она дала себѣ трудъ взглянуть съ другой стороны, то увидѣла бы, что изнанка щита золотая. Горе тому, кто сдѣлалъ такое открытіе одинъ, и покуда сторона, которой онъ держится, еще распинается, что щитъ серебряный; и это не одинъ разъ въ жизни, но каждый день!
-- То, что вы сказали, слишкомъ достаточно убѣждаетъ меня, что вы не должны принадлежать ни къ какой партіи, но не довольно этого, чтобъ увѣрить меня, что вы не должны быть счастливы,-- сказалъ батюшка.
-- Не помните ли вы,-- спросилъ сэръ Сэдлей Бьюдезертъ,-- анекдота о первомъ герцогѣ Портъ-Эндскомъ? Въ большой конюшнѣ его виллы была галлерея, гдѣ каждую недѣлю давали по концерту, на пользу и удовольствіе его лошадей! Я не сомнѣваюсь, что лошади отъ этого выходили хорошія. Вотъ этого концерта и нужно Тривеніону. Онъ не живетъ безъ сѣдла и шпоръ. И все-таки, кто ему не позавидуетъ? Если жизнь драма, его имя на афишкѣ стоитъ высоко, и, изображено на стѣнахъ крупными буквами.
-- Завидовать мнѣ!-- воскликнулъ Тривеніонъ -- мнѣ! нѣтъ, вотъ вамъ такъ можно позавидовать: у васъ только одно горе въ жизни, и такое нелѣпое, что я заставлю васъ краснѣть, если раскрою его. Слушайте, мудрый Остинъ и добрый Роландъ! Оривареца преслѣдовало видѣніе,-- Сэдлея Бьюдезерта -- преслѣдуетъ страхъ старости.
-- Такъ что же?-- сказала матушка: -- я думаю, чтобъ примириться съ мыслью о старости, нужно глубокое религіозное чувство, или, по крайней мѣрѣ, имѣть дѣтей, въ которыхъ мы молодѣемъ.
-- Вы такъ удивительно говорите,-- сказалъ сэръ Сэддей, слегка покраснѣвшій отъ замѣчанія Тривеніона,-- что даете мнѣ силу повиниться въ моей слабости. Я, точно, боюсь состарѣться. Всѣ радости моей жизни были радости молодости. Я такъ былъ счастливъ однимъ чувствомъ жизни, что старость, приближаясь, пугаетъ меня своимъ печальнымъ взглядомъ и сѣдиной. Я жилъ жизнію бабочки. Прошло лѣто, цвѣты мои вянутъ, и уже чувствую я, что сковываетъ мои крылья дуновеніе зимы. Да, я завидую Тритону, потому что въ политической жизни человѣкъ никогда не молодъ, а покуда онъ можетъ работать -- онъ не старъ.
-- Что вы скажете объ этихъ двухъ несчастныхъ, братъ Роландъ?-- спросилъ отецъ.
Капитанъ съ трудомъ повернулся на стулѣ: его мучили ревматизмъ плеча и острыя боли въ ногѣ.
-- По моему,-- отвѣчалъ Роландъ,-- эти господа устали отъ перехода изъ Брентфорда до Виндзора: не знаютъ они ни бивуаковъ, ни битвъ.
Оба недовольные взглянули разомъ на ветерана: глаза ихъ сначала остановились на морщинахъ орлинаго лица, потомъ упали разомъ на пробочную ногу.
Въ это время матушка тихо встала, и подъ тѣмъ предлогомъ, чтобы взять работу, лежавшую на столѣ возлѣ капитана, подошла къ нему, потупясь, и пожала его руку.
-- Господа!-- сказалъ мой отецъ,-- братъ врядъ ли когда слышалъ о Греческомъ комикѣ Нихокорѣ, а между тѣмъ очень удачно передалъ его мысль: "лучшее средство отъ пьянства -- неожиданное несчастье." Противъ запоя, непрерывная цѣпь несчастій дѣйствительно должна принести пользу.
На эти слова не было возраженія; отецъ мой взялъ со стола большую книгу.