По утрамъ, предоставленный самому себѣ, я съ вниманіемъ бродилъ одинокій по обширной пустынѣ Лондона. Постепенно свыкался я съ этимъ люднымъ уединеніемъ. Я пересталъ грустить по зеленымъ полямъ. Дѣятельная энергія вокругъ меня, на первый взглядъ однообразная, сдѣлалась забавной и наконецъ заразительной. Для ума промышленнаго нѣтъ ничего заманчивѣе промышленности. Я сталъ скучать золотымъ праздникомъ моего беззаботнаго дѣтства,-- вздыхать по труду, искать себѣ дороги. Университетъ, котораго я прежде ожидалъ съ удовольствіемъ, теперь представлялся мнѣ безцвѣтнымъ отшельничествомъ, а погранивши Лондонскую мостовую, пуститься ходить по монастырямъ значило идти назадъ въ жизни. День ото дня духъ мои мужалъ: онъ выходилъ изъ сумерекъ отрочества; онъ терпѣлъ муки Каина, блуждая подъ палящимъ солнцемъ.
Дядя Джакъ скоро погрузился въ новыя спекуляціи для пользы человѣчества и, исключая завтрака и обѣда (къ которымъ, по истинѣ, являлся, почти всегда исправно, не скрывая однако принесенныхъ имъ жертвъ, приглашеній, не принятыхъ ради насъ), мы рѣдко его видѣли. Капитанъ тоже уходилъ послѣ завтрака, рѣдко съ нами обѣдалъ и, большею частію, приходилъ домой поздно. У него былъ особый ключъ и, по этому, онъ могъ входить когда хотѣлъ. Иногда (комната его была рядомъ съ моею) меня пробуждали его шаги по лѣстницѣ, иногда я слышалъ какъ онъ въ волненіи ходилъ по комнатѣ, или до меня доносился тихій вздохъ. Каждый день, болѣе и болѣе, его лице омрачалось заботой, волоса, будто съ каждымъ днемъ, сѣдѣли. Но онъ по прежнему говорилъ съ нами непринужденно и весело: и я думалъ, что одинъ во всемъ домъ замѣчалъ тяжкія страданія, которыя твердый, старый Спартанецъ прикрывалъ завѣсой приличія.
Жалость, смѣшанная съ удивленіемъ, родила во мнѣ любопытство узнать, въ чемъ проводилъ онъ внѣ дома дни, которые вели за собою такія тревожныя ночи, Я чувствовалъ, что, узнавъ его тайну, получу право утѣшать его и помогать ему.
Наконецъ, послѣ долгихъ соображеній, я рѣшился удовлетворитъ любопытство, которое извиняли его причины.
По этому, однимъ утромъ, подкарауливъ его выходъ изъ дома, я послѣдовалъ за нимъ въ нѣкоторомъ разстояніи.
И вотъ очеркъ этого дня. Онъ пошелъ, сначала твердыми шагомъ, не смотря на хромоту,-- выпрямивъ свою тощую фигуру и выставляя впередъ солдатскую грудь изъ вытертаго, но до крайности чистаго сертука. Сперва, онъ шелъ къ Дистеръ-Скверу; потомъ прошелъ нѣсколько разъ, взадъ и впередъ, перешеекъ, ведущій изъ Пиккедилли къ этому общему притону иностранцевъ, равно переулки и площадки, ведущія оттуда къ церкви св. Мартина. Часъ или два спустя, походка его сдѣлалась медленнѣе, и онъ, по временамъ, сталъ приподнимать гладкую, вытертую шляпу и утирать лобъ. За тѣмъ, онъ пошелъ къ двумъ большимъ театрамъ, остановился передъ афишками, какъ будто бы, въ самомъ дѣлѣ, размышляя о томъ который изъ нихъ доставитъ ему большее число предлагаемыхъ удовольствій; потомъ тихо побродилъ по переулкамъ, окружающимъ эти храмы музъ и опять по Стрэнду. Тутъ онъ пробыли съ часъ въ небольшой харчевнѣ (cook-shop), и когда я прошелъ мимо окна то увидѣлъ его сидящимъ за незатѣйливымъ обѣдомъ, къ которому онъ едва прикасался: между тѣмъ, онъ просматривалъ объявленія "Times" Прочитавъ Times и проглотивъ безъ малѣйшаго вкуса нѣсколько кусковъ, капитанъ молча вынулъ шиллингъ, взялъ шесть пенсовъ сдачи, и я едва успѣлъ отскочить въ сторону, какъ онъ уже показался на порогѣ. Онъ посмотрѣлъ вокругъ себя; но я принялъ свои мѣры къ тому, чтобъ онъ меня не замѣтилъ. Тогда онъ отправился въ самые людные кварталы. Было ужъ заполдень и, не смотря на время года, улицы кишили народомъ. Когда онъ вышелъ на Ватерлооскую площадь, по ней, на красивой гнѣдой лошади, проѣхалъ маленькимъ галопомъ человѣкъ, съ виду ничего не значущій, застегнутый до верху, какъ и самъ Роландъ: -- взоры толпы были устремлены на этого человѣка. Дядя Роландъ остановился и приложилъ руку къ шляпѣ; всадникъ тоже дотронулся своей шляпы, указательнымъ пальцемъ, и поскакалъ дальше. Дядя Роландъ обернулся и смотрѣлъ ему вслѣдъ.
-- Кто этотъ джентельменъ на лошади?-- спросилъ я у лавочника, стоявшаго возлѣ меня и тоже смотрѣвшаго во всѣ глаза.
-- Это Герцогъ,-- отвѣчалъ мальчикъ.
-- Герцогъ?
-- Веллингтонъ!-- Что за глупый вопросъ!
-- Покорно благодарю!-- сказалъ я тихо.
Дядя Роландъ пустился по Риджентсъ-Стритъ (улицѣ Регента), но шелъ скорѣе прежняго, какъ будто видъ стараго начальника ободрилъ стараго солдата. И опять онъ сталъ ходить взадъ и впередъ, до того что я, слѣдя за нимъ по другой сторонѣ улицы, какъ ни былъ здоровъ ходить, едва не свалился отъ усталости. Но Капитанъ не совершилъ еще и половины своего дневнаго труда. Онъ вынулъ часы, поднесъ ихъ къ уху и положивъ ихъ опять въ карманъ, прошелъ въ Бондъ-Стритъ, а оттуда въ Гейдъ-Паркъ. Здѣсь, видимо утомленный, онъ прислонился къ рѣшеткѣ, у бронзовой статуи, въ положеніи, выражавшемъ отчаяніе Я сѣлъ на траву возлѣ статуи и глядѣлъ на него: паркъ былъ пустъ въ сравненіи съ улицами, но въ немъ, однако же, нѣсколько человѣкъ каталось верхомъ и было много пѣшеходовъ. Дядя осматривалъ всѣхъ ихъ внимательно: разъ или два джентельмены воинственной наружности (я ужъ выучился узнавать ихъ) останавливались, смотрѣли на него, подходили къ нему и заговаривали съ нимъ, но капитанъ, казалось, стыдился ихъ привѣтствій. Онъ отвѣчалъ отрывисто и отворачивался.
День кончался. Подходилъ вечеръ.-- Капитанъ опять посмотрѣлъ на часы, покачалъ головой и подошелъ къ скамьѣ, на которую сѣлъ, совершенно недвижимъ, надвинувъ шляпу и скрестивъ руки: онъ пробылъ въ этомъ положеніи до тѣхъ поръ, покуда взошелъ мѣсяцъ. Я ничего не ѣлъ съ самого завтрака и былъ голоденъ, но все-таки остался на своемъ постѣ, какъ древній Римскій часовой.
Наконецъ капитанъ всталъ и пошелъ опять по направленію къ Пиккедилли, но какъ измѣнилось выраженіе его лица и походка! Истомленный и изнуренный, съ ввалившейся грудью и повѣсивъ голову, онъ съ трудомъ передвигалъ члены, и жалко было смотрѣть на его хромоту. Какая противуположность между слабымъ инвалидомъ ночи и бодрымъ ветераномъ утра!
Какъ хотѣлось мнѣ подбѣжать къ нему и подать ему руку! Но я не смѣлъ.
Капитанъ остановился возлѣ мѣста, гдѣ стоятъ наемные кабріолеты. Онъ опустилъ руку въ карманъ, вынулъ кошелекъ, провелъ по немъ пальцами; кошелекъ опять скользнулъ въ карманъ, и, какъ бы дѣлая надъ собою геройское усиліе, дядя приподнялъ голову и продолжалъ путъ свой.
-- Куда еще? подумалъ я.-- Навѣрное домой. Нѣтъ, онъ былъ безжалостенъ.
Капитанъ остановился только у входа одного изъ небольшихъ театровъ Стрэнда: тутъ онъ прочелъ афишу и спросилъ началась ли вторая половина представленія, "Только что началась," отвѣчали ему; -- Капитанъ вошелъ. Я тоже взялъ билетъ и взошелъ вслѣдъ за нимъ. Проходя мимо отворенной двери буфета, я подкрѣпилъ себя бисквитами и содовой водой. И, минуту спустя, я въ первый разъ въ жизни увидѣлъ театральное представленіе. Но оно меня не занимало. Я попалъ въ серединѣ какой-то забавной интермедіи. Около меня раздавался оглушительный смѣхъ. Я не находилъ ничего смѣшнаго, и, высматривая всякій уголъ, наконецъ разглядѣлъ въ самомъ верхнемъ ярусѣ лицо, печальное не менѣе моего. Это было лицо Капитана.
-- Зачѣмъ ему ходить въ театръ?-- подумалъ я,-- когда онъ доставляетъ ему такъ мало удовольствія: лучше бы ему, бѣдному старику, истратить шиллингъ на кабріолетъ.
Вскорѣ къ уединенному углу, гдѣ сидѣлъ капитанъ, подошли какіе-то шегольски одѣтые мужчины и разряженныя дамы. Онъ вышелъ изъ терпѣнья, вскочилъ и скрылся. Я тоже вышелъ и сталъ у двери съ тѣмъ, чтобы подстеречь его. Онъ сошелъ внизъ; я спрятался въ тѣни: онъ, простоявши на мѣстѣ минуту или двѣ, какъ бы въ недоумѣніи, смѣло вошелъ въ буфетъ или залу.
Съ тѣхъ поръ какъ я вышелъ оттуда, буфетъ наполнился народомъ, а я, теперь, проскользнулъ незамѣченный. Странно и смѣшно, но, вмѣстѣ, и трогательно было видѣть стараго солдата въ кругу этой веселой толпы. Онъ ростомъ своимъ отличался отъ всѣхъ, подобно Герою Омирову; онъ былъ головою выше самыхъ рослыхъ, и наружность его была такъ замѣчательна, что сейчасъ же обратила на себя вниманіе прекраснаго пола. Я, въ простотѣ моей, думалъ, что только врожденная нѣжность этого любезнаго и проницательнаго пола, такъ легко умѣющаго подстеречь душевную скорбь и всегда готоваго ее утѣшить, заставила трехъ дамъ въ шелковыхъ платьяхъ и изъ которыхъ на одной была шляпа съ перомъ, а на двухъ другихъ множество локоновъ, отойти отъ кружка джентельменовъ, съ ними разговаривавшихъ, и стать передъ дядей. Я пробѣжалъ сквозь толпу, чтобы послушать, что тамъ происходило.
-- Вы вѣрно кого-нибудь ищете,-- сказала одна изъ нихъ, ударяя его по рукѣ опахаломъ.
Капитанъ вздрогнулъ.
-- Вы не ошиблись -- отвѣчалъ онъ.
-- Не могу ли я замѣнить то, чего вы ищете?-- перебила другая.
-- Вы слишкомъ добры, покорно васъ благодарю: но этого нельзя,-- сказалъ Капитанъ, съ самымъ учтивымъ поклономъ.
-- Выпейте стаканъ нигаса, {Нигасъ: вода съ виномъ, сахаромъ и пряностями.} -- сказала третья, когда ея пріятельница уступила ей мѣсто.-- Вы, кажется, устали; я -- тоже. Пройдемте сюда.-- И она схватила его за руку съ тѣмъ, чтобы подвести къ столу. Капитанъ грустно покачалъ головой, а потомъ, какъ бы внезапно понявъ какого рода было вниманіе, ему оказываемое, взглянулъ на прелестныхъ Армидъ съ такимъ укоромъ, съ такимъ нѣжнымъ состраданіемъ (не отнимая своей руки, по свойственному ему рыцарскому чувству къ женскому полу, распространявшемуся и на его отверженицъ), что и самые смѣлые глаза опустились. Рука робко и невольно вырвалась изъ-подъ его руки, и дядя пошелъ своей дорогой.
Онъ пробился черезъ толпу и вышелъ въ наружныя двери, между тѣмъ какъ я, угадавъ его намѣреніе, уже ждалъ его выхода на улицѣ.
-- Слава Богу, подумалъ я,-- теперь домой!-- И опять я ошибся! Дядя сперва отправился въ тотъ притонъ черни, который -- я нынѣ узналъ -- называется: "Тѣни," но онъ скоро вышелъ оттуда и постучался въ дверь какого-то дома, въ одной изъ улицъ Сентъ-Джемскаго предмѣстья. Дверь сейчасъ же отворилась осторожно, и лишь только онъ вошелъ, ее заперли, оставивъ меня на улицѣ. Какой могъ быть это домъ! Покуда я стоялъ и высматривалъ мѣстность, къ дому подошли другія лица, повторился тихій ударъ, дверь опять осторожно отворилась: и всѣ таинственно входили.
Мимо меня нѣсколько разъ прошелъ полицейскій.
-- Не поддавайтесь искушенію, молодой человѣкъ,-- сказалъ онъ, внимательно вглядываясь въ меня; -- послушайтесь моего совѣта: ступайте домой!
-- Чтожь это за домъ?-- спросилъ я, содрогаясь отъ зловѣщаго предостереженія.
-- Вы знаете.
-- Право нѣтъ: я еще недавно въ Лондонѣ.
-- Это адъ,-- отвѣчалъ полицейскій, заключившій изъ моего откровеннаго обхожденія, что я говорю правду.
-- Господи! что же это такое? Я васъ вѣрно не разслышалъ.
-- Адъ, адъ, т. е. игорный домъ!
-- А!.... И я пошелъ далѣе. Неужели Капитанъ Роландъ, строгій, бережливый, бѣдный, неужели онъ игрокъ? Внезапный свѣтъ озарилъ меня: несчастный отецъ, безъ сомнѣнія, искалъ своего сына! Я прижимался къ столбу и сдѣлалъ страшное усиліе, чтобъ не зарыдать.
Черезъ нѣсколько минутъ дверь отворилась, Капитанъ вышелъ и отправился по направленію къ дому. Я побѣжалъ впередъ и пришелъ прежде его, къ невыразимому удовольствію отца и матери, которые не видали меня съ самаго завтрака и которыхъ равно тревожило мое отсутствіе. Охотно рѣшился я выслушать ихъ выговоръ. Я сказалъ, что глазѣя зашелъ слишкомъ далеко и сбился съ дороги. Я спросилъ поужинать и бросился въ постель; черезъ пять минутъ Капитанъ, неровными шагами, медленно взбирался по лѣстницѣ.