Часто говорили мнѣ, что я былъ чудесный ребенокъ; я этому вѣрю; однакожъ я не самъ узналъ все то, что разсказалъ вамъ въ предъидущихъ главахъ. Поступки отца моего при моемъ рожденіи такъ сильно поразили свидѣтелей; Г. Скиль и мистрисъ Примминсъ такъ часто повторяли мнѣ всѣ тѣ же подробности, что мнѣ все стало столько же извѣстно, сколько и этимъ достойнымъ особамъ. Кажется, вижу передъ собою отца въ сѣренькомъ шлафорѣ, съ улыбкой полунасмѣшливой, полупростодушной, одному ему свойственной, и слышу, какъ онъ соглашается съ Гельвеціемъ, чтобъ послать меня въ школу, тотчасъ послѣ моего рожденія. Дѣйствительно, одна только мать могла сказать, что знаетъ отца моего. Иные называли его мудрецомъ, другіе помѣшаннымъ. Онъ принималъ равнодушно и презрѣніе и похвалу, подобно Демокриту, какъ сказываетъ Ипократъ въ письмѣ своемъ къ Домагену. Окрестное духовенство почитало его, называя ученымъ, живой энциклопедіей; дамы смѣялись надъ нимъ, какъ надъ разсѣяннымъ педантомъ, не слѣдующимъ и простымъ правиламъ угодливости. Бѣдные любили его за щедрую милостыню, но насмѣхались надъ простотой, съ какою поддавался онъ всякому обману. Земледѣльцы и агрономы благодарили его часто за полезные совѣты, а между тѣмъ всѣ обыкновенныя житейскія дѣла предоставлялъ онъ матушкѣ, съ явною неспособностью дѣйствовать самому. Однакожъ, если въ тѣхъ же житейскихъ дѣлахъ, кто другой требовалъ отъ него помощи, взглядъ его оживлялся, лице его озарялось внезапной ясностью, и желаніе быть полезнымъ внушало ему разсудительность житейскую, глубокую. Лѣниво и неохотно занимался онъ собственными выгодами, но доброжелательство приводило въ движеніе всѣ пружины спокойной машины.
Мудрено ли, что такой характеръ былъ для многихъ загадкой? Одной только матушкѣ Робертъ Пакстонъ казался лучшимъ и величайшимъ изъ людей. Она поняла его вдохновеніемъ сердца: потому отгадывала всѣ выраженія его физіономіи, и изъ десяти, девять разъ знала напередъ, что онъ намѣренъ сказать. Но и для нея оставалось въ этомъ необыкновенномъ человѣкѣ много тайнаго, глубокаго, куда не могъ проникнуть ея женскій умъ! Иногда, слушая его полуслова, его монологи, она начинала сомнѣваться въ себѣ, или готова была вѣрить помѣшательству мужа. Это случалось тогда, когда на лицѣ его изображалась сдерживаемая иронія, когда выговаривалъ юмористическую шутку, смыслъ которой предоставлялъ себѣ самому. Въ такихъ случаяхъ, то, что говорилъ онъ, могло казаться очень важно, или очень смѣшно, судя по степени понятливости его слушателей.
Нужно ли прибавить, что тотчасъ послѣ рожденія меня не отправили въ школу, по крайней мѣрѣ въ школу, какую разумѣлъ Г. Скиль. Комната, въ которой я жилъ съ кормилицей, была такъ отдалена, матушка такъ заботливо убила войлоками двойную дверь, что отецъ могъ, если хотѣлъ, совершенно забыть о моемъ существованіи. Однакоже, иногда ему, волею-неволею, напоминали объ этомъ существованіи, какъ напр. при моемъ крещеніи. Отецъ мой по любви своей къ уединенію, ненавидѣлъ все, что подобилось публичнымъ зрѣлищамъ и церемоніямъ. Съ неудовольствіемъ примѣтилъ онъ, что готовится какой-то большой праздникъ, въ которомъ ему придется играть главную роль. Не смотря на разсѣянность, на произвольную глухоту, онъ слышалъ, что пріятно воспользоваться прибытіемъ епископа въ ближній городъ, и что необходимо нужно достать еще дюжину стаканчиковъ съ сахарнымъ желе. Въ слѣдствіе этого, когда къ нему пришли съ вопросами о крестномъ отцѣ и матери, онъ догадался, что долженъ отважнымъ усиліемъ освободиться отъ предстоящей напасти. Когда матушка объявила день, назначенный семьею, то отецъ вдругъ вспомнилъ, что за двадцать миль объявленъ огромный аукціонъ книгъ, и что продажа продолжится цѣлые четыре дня. Матушка, которая начинала уже снимать чехлы съ креселъ въ большой гостиной, вздохнула и робкимъ голосомъ замѣтила, что это покажется неприличнымъ, что всѣ будутъ толковать объ отсутствіи отца моего. "Не лучше ли отложить крестины?"
-- Нѣтъ, нѣтъ, милый другъ! отвѣчалъ отецъ. Вѣдь рано или поздно, крестить надобно. Епископъ и безъ меня обойдется. Не перемѣняй назначеннаго дня, потому что тогда аукціонеръ конечно отложитъ также продажу книгъ. Я увѣренъ, что крестины и аукціонъ должны совершиться въ одно время.
Возражать было невозможно; но матушка почти безъ удовольствія докончила убранство своей гостиной.
Пять лѣтъ позднѣе, это не могло бы случиться. Матушка поцѣловала бы отца моего и сказала: "Не ѣзди!" и отецъ не поѣхалъ бы. Но тогда она была еще очень молода и очень робка, а онъ, добрый отецъ мой, не испыталъ еще домашняго превращенія. Однимъ словомъ, почтовая коляска подъѣхала къ воротамъ и ночной мѣшокъ уложили въ ящикъ.
-- Другъ мой, сказала матушка передъ отъѣздомъ: одну важную вещь ты забылъ рѣшить.... Прости меня, что я докучаю тебѣ, но это важно: какъ будутъ звать нашего сына? Не назвать ли его Робертомъ?
-- Робертомъ?.... сказалъ отецъ, да Робертомъ меня зовутъ.
-- Пусть зовутъ также и сына твоего!
-- Нѣтъ, нѣтъ! живо возразилъ отецъ, въ этомъ не будетъ никакого толку. Какъ тогда различать насъ? Я самъ потеряю свою самобытность: буду думать, что меня посадятъ за азбуку, или мистрисъ Примминсъ положитъ на колѣна къ кормилицѣ.
Матушка улыбнулась, потомъ, положа ручку на плечо отца моего,-- а ручка была у ней прекрасная,-- она ласково сказала;
-- Не страшно, чтобы тебя съ кѣмъ-нибудь смѣшали, даже и съ сыномъ твоимъ. Если же ты лучше хочешь другое имя, то какое же?
-- Самуилъ, сказалъ отецъ. Славнаго доктора Парра зовутъ Самуиломъ.
-- Какое гадкое имя!
Отецъ не слыхалъ восклицанія и продолжалъ:
-- Самуилъ или Соломонъ. Борнсъ нашелъ въ этомъ имени анаграмму Омероса.
-- Артуръ имя звучное, говорила матушка съ своей стороны; или Вильямъ, Гарри, Карлъ, Джемсъ: какое же ты выберешь?
-- Пизистратусъ, сказалъ отецъ презрительно, отвѣчая на собственную мысль, а не на вопросы моей матери. Какъ, неужели Пизистратусъ?
-- Пизистратусъ, имя очень хорошо, сказала матушка; Пизистратусъ Какстонъ! Благодарствую, милый другъ; и такъ назовемъ его Пизистратусъ.
-- Какъ, неужели ты со мной не согласна? Ты принимаешь сторону Вольфа, Гейне, Вико? Ты думаешь, это рапсоды.
-- Пизистратусъ, немного длинно, мы будемъ звать его Систи.
-- Siste viator, с казалъ отецъ; это очень ужъ пошло.
-- Нѣтъ, не надобно віаторъ, Систи просто.
Черезъ четыре дна послѣ этого, возвратясь съ аукціона, отецъ мой узналъ, что сынъ его и наслѣдникъ носитъ знаменитое имя тирана Аѳинскаго и предполагаемаго собирателя поэмы Гомера. Когда же ему сказали, что онъ сахъ выбралъ это имя, то онъ разсердился столько, сколько такой невозмутимый человѣкъ можетъ сердиться:
-- Это ни на что не похоже, вскричалъ онъ. Пизистратъ крещенный! Пизистратъ, жившій за 600 лѣтъ до Рождества Христова! Боже мой, сударыня! Вы сдѣлали изъ меня отца анахронизма!
Матушка заплакала, но пособить горю было невозможно. Я былъ анахронизмъ, и остался анахронизмомъ до конца этой главы.