Въ которой отецъ продолжаетъ свою исторію.
-- Нѣтъ ни одного мистическаго созданія, типа, символа или поэтическаго вымысла, назначеннаго для выраженія тайнаго, отвлеченнаго и непостижимаго смысла, который не былъ бы представленъ въ женскомъ родъ,-- сказалъ отецъ, держа руку за жилетомъ.-- Сфинксъ, Химера, Изида, чьего покрывала не поднималъ никто,-- это все женщины, Китти! Такъ и Персефона, которая должна была быть или на небъ или въ аду, Геката,-- которая была ночью одна, днемъ другая. Сивиллы были женщины; женщины же были Горгоны, Гарпіи, Фуріи, Парки, Тевтонскія Валкиріи, Норніи, и сама Гела: словомъ, всѣ изображенія идеи темныхъ, загадочныхъ, зловъщихъ,-- женскаго рода.
Слава тебѣ Господи! Огюстенъ Какстонъ опять сталъ самимъ собой! Я началъ бояться, чтобъ разсказъ моего отца не пропалъ для меня, затерявшись въ лабиринтъ учености. Но, къ счастію, когда отецъ остановился чтобъ перевести дыханіе, взоръ его встрѣтилъ прозрачные, голубые глаза моей матери, ея прекрасныя брови, въ которыхъ, конечно, не было ничего общаго съ Сфинксами, Химерами, Фуріями или Валкиріями, и сердце ли отошло у него или разсудокъ объяснилъ ему что онъ вдался въ разсужденія крайне странныя и неосновательныя,-- дѣло въ томъ что наморщенный лобъ разгладился, и онъ продолжалъ съ улыбкой:
-- Эллиноръ менѣе всякой другой женщины въ міръ была способна обманывать сознательно. Неужели обманывала она и Роланда и меня, когда оба мы, не будучи самолюбивыми хвастунами, были увѣрены, что если бы осмѣлились открыто говорить съ ней о любви, то это было бы не по пустому? или думаешь ты, Китти, что женщина можетъ любить (не много, а хоть сколько-нибудь ) двухъ человѣкъ или трехъ, или полдюжины, въ одно и то же время.
-- Невозможно!-- воскликнула матушка.-- Что касается этой леди Эллиноръ, она, право, меня удивляетъ; я не знаю какъ назвать это!
-- И я не знаю, душа моя,-- отвѣчалъ отецъ, тихо вытаскивая руку изъ подъ жилета, какъ будто бы усиліе превышало его силы и задача была неразрѣшима -- но я думаю, съ вашего позволенія, что молодая женщина, прежде нежели дѣйствительно, истинно и сердечно сосредоточитъ свою привязанность на одномъ лицъ, даетъ своей фантазіи, своему воображенію, желанію власти, любопытству, или Богъ знаетъ чему, средства представлять ея же уму блѣдныя отраженія свѣтила еще не вошедшаго: это тогда пареліи, предшествующія солнцу. Не суди о Роландѣ по тому что онъ теперь, Пизистратъ: сѣдъ, сумраченъ и формалистъ. Вообрази себѣ натуру парящую высоко въ средѣ смѣлыхъ помысловъ, щедро одаренную невыразимою поэзіею юности, складъ красивый и гибкій, глазъ исполненный огня, сердце, изъ котораго летѣли всѣ благородныя чувства, какъ искры отъ наковальни. У леди Эллиноръ было воображеніе пылкое, безпокойное. Отважная, огненная натура Роланда должна была возбудить ея участіе. Съ другой стороны, у ней былъ умъ обработанный, широкій, пытливый. И я безъ самохвальства, по прошествіи столькихъ лѣтъ, могу сказать что въ моемъ умѣ ея умъ находилъ себѣ товарища. Когда женщина любитъ, выходитъ за мужъ, устанавливается, почему жизнь ея дѣлается полна? Но въ дѣвушкѣ, подобной леди Эллиноръ, было нѣсколько женщинъ. Сама разнообразная, она, очевидно, любила всякое разнообразіе. Я увѣренъ что если бы одинъ изъ насъ смѣло выговорилъ завѣтное слово, леди Эллиноръ взглянула бъ въ свое собственное сердце, спросила бы его, и дала бы искренній и великодушный отвѣтъ. И тотъ кто сталъ бы говорить первый, имѣлъ бы вѣроятно лучшій шансъ получить отвѣтъ не отрицательный. Но ни одинъ не говорилъ. Можетъ быть, даже въ ней было болѣе любопытства узнать произвела ли она впечатлѣніе, нежели желанія произвести его. Не то чтобы она насъ обоихъ обманывала, но вся ея атмосфера была обманъ, обольщеніе. Туманъ бываетъ до солнечнаго восхода. Какъ бы то ни было, мы съ Роландомъ скоро поняли другъ друга. Отсюда произошла сначала холодность, потомъ ревность, наконецъ ссора.
-- Батюшка, видно, въ самомъ дѣлѣ, любовь ваша была сильна, что разрознила она сердца двухъ такихъ братьевъ?
-- Да!-- сказалъ отецъ. Это было между старыхъ развалинъ замка, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я въ первый разъ увидѣлъ леди Эллиноръ: я нашелъ его сидящимъ среди репейника и камней, съ потупленной головой, полузакрытой руками; я подошелъ къ нему, обнялъ его и сказалъ: братъ, мы оба любимъ эту женщину! Моя натура хладнокровнѣе, я менѣе почувствую потерю. Протянемъ руку другъ другу, Богъ помощь вамъ, а я ѣду!
-- Остинъ!-- прошептала матушка, опуская голову на грудь отца.
-- Тутъ же мы и поссорились. Роландъ вздумалъ настаивать на противномъ, а слезы такъ и лились; онъ стучалъ ногой объ землю и увѣрялъ что онъ вмѣшался въ чужое счастіе, что не имѣетъ никакой надежды, что онъ сумасшедшій, безумный, что надо ѣхать ему! Покуда мы спорили, старый слуга моего отца пришелъ на развалины съ запиской ко мнѣ отъ леди Эллиноръ, въ которой она просила книги, которую я ей похвалилъ. Роландъ узналъ ея руку и, покуда я въ нерѣшимости вертѣлъ записку, и прежде нежели я ее распечаталъ, онъ исчезъ.
Домой онъ не возвращался. Мы не знали что съ нимъ сдѣлалось: зная эту впечатлительную, волканическую натуру, я сталъ сильно безпокоиться. Я отправился отыскивать его, напалъ на слѣдъ и нашелъ его, наконецъ, въ бѣдной хижинѣ, среди одной изъ самыхъ грустныхъ и глухихъ степей, изъ которыхъ состоитъ большая часть Кумберланда. Онъ такъ перемѣнился, что я едва его узналъ. Словомъ, мы кончили тѣмъ что условились отправиться вмѣстѣ въ Комптнъ. Эта неизвѣстность была невыносима. Одному изъ насъ нужно было наконецъ собраться съ духомъ и узнать свою судьбу. Но кому говорить первому? Мы бросили жеребій: досталось мнѣ.
И теперь, когда мнѣ дѣйствительно нужно было перейти черезъ Рубиконъ, теперь, когда мнѣ предстояло разъяснить надежды, такъ давно меня оживлявшія, бывшія для меня новою жизнію, что же я чувствовалъ? Дитя моя, повѣрь что счастливѣе всѣхъ тотъ возрастъ, когда не могутъ уже волновать насъ тѣ чувства, которыя волновали меня въ то время. Въ свѣтломъ порядкѣ величественной жизни есть ошибки, которыя небо назначило на долю мыслящихъ людей. Наши души на земли должны быть какъ звѣзды, не какъ метеоры и мучимыя кометы. Что могъ я предложить леди Эллиноръ, ея отцу? Что, кромѣ будущаго, терпѣливаго труда? А съ другой стороны, какое страшное несчастіе ожидало меня: или все мое существованіе разбивалось въ дребезги, или благородное сердце Роланда!
И такъ, мы пріѣхали въ Комптнъ. Прежде мы бывали тамъ единственными гостями. Лордъ Ренсфортсъ не больно любилъ посѣщеніе сосѣднихъ сквейровъ, тогда менѣе воспитанныхъ нежели теперь. То и извиняетъ леди Эллиноръ, что она въ этомъ обширномъ и скучномъ домѣ, изъ мужчинъ своихъ лѣтъ, видѣла почти исключительно насъ двоихъ. Какъ только кончился Лондонскій сезонъ и домъ ихъ наполнился, не было уже возможности по прежнему безпрестанно быть съ молодой хозяйкой, непринужденно говорить съ ней, отчего прежде мы составляли какъ бы одно семейство. Важныя леди, лучшее общество окружали ее; взглядъ, улыбка, мимолетное слово -- вотъ все чего я имѣлъ право ожидать. И разговоръ сдѣлался совсѣмъ другой! Прежде, я могъ говорить о книгахъ: я былъ какъ дома; Роландъ преслѣдовалъ свои сны, свою рыцарскую любовь къ прошедшему, свой дерзкій вызовъ неизвѣстному будущему. И Эллиноръ, просвѣщенная и романическая, могла сочувствовать обоимъ. И ея отецъ, ученый и джентельменъ, тоже могъ сочувствовать. Но теперь....