Въ которой мой отецъ приходитъ къ развязкѣ.
-- Живя въ свѣтѣ нѣтъ ни какой пользы знать нарѣчія, излагаемыя въ грамматикахъ и объясняемыя въ лексиконахъ,-- сказалъ отецъ -- если не выучишься языку свѣтскому. Это особенный языкъ, Китти!-- воскликнулъ онъ, разгорячившись.-- Это анаглифы, чистые анаглифы, мой другъ! Если бы ты и знала по пальцамъ Египетскіе іероглифы, а анаглифы были бы тебѣ неизвѣстны, ты все таки ничего бы не поняла въ истинныхъ тайнахъ жрецовъ! {Анаглифы были извѣстны только жрецамъ Египетскимъ, іероглифы -- образованнымъ людямъ всѣхъ сословій. Прим. Авт. }
Ни Роландъ, ни я не зналъ ни одной изъ символическихъ буквъ этихъ анаглифовъ. Говорили, говорили, говорили, все о людяхъ, о которыхъ мы никогда не слыхивали, о вещахъ, о которыхъ никогда не заботились. Все что мы считали важнымъ было ребячество, педантизмъ, мелочь; все что по нашему было мелко и пошло -- являлось великимъ дѣломъ въ жизни! Если, встрѣтивъ школьника, который, воспользовавшись свободнымъ временемъ, удитъ пискарей на кривую булавку, вы начнете говорить ему о всѣхъ чудесахъ глубины морской, о законахъ прилива и отлива, о допотопныхъ остаткахъ игванодона и ихѳіозавра, если станете разсказывать ему о ловлѣ жемчуга, о коралловыхъ скалахъ, о водяныхъ келпіяхъ или найадахъ, ребенокъ, навѣрное, скажетъ: "Отстаньте отъ меня съ этими глупостями! Оставьте меня удить моихъ пискарей!" Я думаю, что онъ былъ бы по своему правъ: онъ вышелъ, бѣдный ребенокъ, удить пискарей, а не слушать исторію игванодоновъ и водяныхъ келпій!
Все общество Комптна удило пискарей, и мы не могли сказать ни одного слова о нашихъ жемчужныхъ ловляхъ и кораллахъ. Если же бы насъ заставили ловить пискарей, то увѣряю тебя, Пизистратъ, что менѣе гораздо удивились бы мы предложенію ловить сиренъ! Понимаешь ли ты теперь одну изъ причинъ почему я такъ рано пустилъ тебя въ свѣтъ? Да. Но одинъ изъ этихъ рыболововъ ловилъ пискарей съ такими пріемами, что пискари казались болѣе сомовъ.
Тривеніонъ былъ со мною въ Кембриджѣ. Мы даже были довольно коротки. Онъ былъ почти однихъ лѣтъ со мной, ему также нужно было сдѣлать себѣ дорогу. Бѣденъ какъ я, онъ принадлежалъ, подобно мнѣ, къ древнему, но падшему роду. Была, однакожъ, и разница между нами. У него были связи въ большомъ свѣтѣ, у меня -- нѣтъ. Главный его денежный рессурсъ, также какъ и мой, заключался въ университетской стипендіи. Тривеніонъ вынесъ изъ университета завидную славу, менѣе какъ ученый (хотя и съ этой стороны слава его была недурна) нежели какъ человѣкъ имѣвшій данныя на успѣхъ въ жизни. Всякая способность его была энергія. Онъ стремился ко всему: иное терялъ, другаго достигалъ. Онъ отлично говорилъ въ обществѣ, былъ членомъ какого-то политико-экономическаго клуба. Рѣчь его была блестяща, разнообразна, пародоксальна, цвѣтуща, не то что теперь. Боясь своего воображенія, онъ всю свою жизнь употребилъ на то чтобы обуздать его. Но весь его умъ привязывался къ тому, что мы, Англичане, называемъ soli de, прочнымъ; этотъ умъ былъ широкъ, подобенъ, милая Китти, не киту плавающему по океану знанія изъ удовольствія плавать, а полипу, который протягиваетъ всѣ свои щупальцы, съ тѣмъ, чтобы схватить что-нибудь. Тривеніонъ прямо изъ Университета отправился въ Лондонъ: его репутація и бесѣда ослѣпили его знакомыхъ, и недаромъ. Они употребили всѣ свои силы и помѣстили его въ Парламентъ: онъ держалъ рѣчь, имѣлъ успѣхъ. Въ Комптнъ явился онъ въ сіяніи своей юношеской славы. Не умѣю передать вамъ, знающимъ его теперь, съ его озабоченнымъ лицомъ, отрывистыми, сухими пріемами, отъ вѣчной борьбы обратившагося въ кожу и кости,-- что это былъ за человѣкъ въ то время, когда онъ ступилъ на жизненное поприще.
Вы видите, мои слушатели, что мы тогда всѣ были народъ молодой, т. е. также похожи на то что мы теперь, какъ зеленѣющая лѣтомъ вѣтвь на сухое дерево изъ котораго строятъ корабли или дѣлаютъ столбы для воротъ. Ни человѣкъ, ни дерево не становится годнымъ въ жизни прежде той поры, когда осыпятся листья и вытечетъ сокъ. И дѣла жизни преображаютъ насъ въ странныя вещи, другихъ наименованій: дерево ужь не дерево, оно столбъ или корабль; юноша -- не юноша, онъ или солдатъ объ одной ногѣ, или государственный человѣкъ съ ввалившимися глазами, или ученый въ очкахъ и въ туфляхъ! Когда Мициллъ (рука полѣзла опять за жилетъ), когда Мициллъ спросилъ у пѣтуха, нѣкогда бывшаго Пиѳагоровъ, {Луціанъ: Сонъ Мицилла.} точно ли дѣло подъ Троей было такъ, какъ разсказываетъ Омиръ, пѣтухъ отвѣчалъ гнѣвно: "какъ могъ Омиръ знать что нибудь объ этомъ?-- онъ въ то время былъ верблюдомъ въ Бактріи." -- Такъ, Пизистратъ, если задаться ученіемъ о переселеніи душъ, ты могъ быть верблюдомъ въ Бактріи, когда то, что было въ моей жизни осадой Трои, видѣло Тривеніона и Роланда у ея стѣнъ.
Что Тривеніонъ былъ хорошъ собой -- это вы видите; но красота всей его личности тогда была въ вѣчной игрѣ его физіогноміи, ея разумной оживленности; а бесѣда его была такъ пріятна, такъ разнообразна, такъ жива, и сверхъ этого, такъ полна современнаго интересса! Пробудь онъ пятьдесятъ лѣтъ жрецомъ Сираписа, онъ не могъ бы лучше знать анаглифы! Поэтому онъ проникъ своимъ любознательнымъ и упорнымъ свѣтомъ всѣ трещины и поры этого пустаго общества. Поэтому, всѣ удивлялись ему, говорили о немъ, слушали его, и всякій заключалъ: "Тривеніонъ идетъ въ гору!"
Но я тогда не отдавалъ ему справедливости, какъ теперь: мы, ученые и отвлеченные мыслители, въ первой молодости бываемъ способны судить глубину чьихъ-нибудь познаній или ума, но не довольно умѣемъ цѣнить пространство ими занимаемое. Гораздо болѣе воды въ текучей струѣ, глубиною въ четыре фута, и болѣе силы и цѣлебности, нежели въ мрачномъ прудѣ, хотя бы и было въ немъ тридцать ярдовъ глубины! Я не отдавалъ справедливости Тривеніону. Я не видѣлъ, что онъ естественно осуществлялъ идеалъ леди Эллиноръ. Я сказалъ, что она заключала въ себѣ какъ бы нѣсколькихъ женщинъ: въ Тривеніонѣ была цѣлая тысяча мужчинъ. Ученость его должна была понравиться ея уму, краснорѣчіе -- плѣнить ея воображеніе, красота -- очаровать ея зрѣніе, честолюбіе -- затронуть ея тщеславіе; открытая, благородная и добросовѣстная рѣшимость -- удовлетворить ея понятіямъ. И, болѣе всего, онъ былъ честолюбивъ, честолюбивъ не такъ, какъ я или Роландъ, а какъ сама Эллиноръ, ревнуя не къ тому, чтобы осуществить одинъ изъ великихъ идеаловъ въ глубинѣ сердца, а къ тому, чтобы пріобрѣсти практическія, положительныя выгоды, внѣ сердца лежавшія.
Эллиноръ была дитя большаго свѣта: онъ тоже.
Всего этого тогда не видѣлъ ни я, ни братъ Роландъ, и, казалось, Тривеніонъ не ухаживалъ особенно за леди Эллиноръ.
Приближалось время, когда мнѣ приходилось говорить. Домъ сталъ пустѣть. Лорду Ренсфортсъ былъ досугъ возобновить прежнія, непринужденныя бесѣды со мной: однажды, гуляя со мною по саду, онъ далъ мнѣ удобный случай объясниться. Не нужно говорить тебѣ, Пизистратъ,-- замѣтилъ отецъ глядя на меня пристально,-- что честный человѣкъ, въ особенности если онъ принадлежитъ къ низшему слоя общества, обязанъ, прежде нежели откроетъ чувства свои дочери, поговорить съ тѣмъ изъ родителей, чьею довѣренностію онъ пользуется.-- Я опустилъ голову и покраснѣлъ.
-- Не знаю какъ это случилось,-- продолжалъ мой отецъ,-- но лордъ Ренсфортсъ обратилъ разговоръ къ леди Эллиноръ. Упомянувъ о надеждахъ, возложенныхъ имъ на сына, онъ сказалъ: "но онъ скоро вступитъ на поприще общественной жизни, скоро,-- я увѣренъ -- женится, заживетъ своимъ домомъ, и я рѣдко буду видѣться съ нимъ. А моя Эллиноръ! мнѣ невыносима мысль что я совсѣмъ разстанусь съ нею: поэтому-то, если сказать ужь всю правду, я никогда и не желалъ чтобъ она вышла за богача и такимъ образомъ покинула меня навсегда. Я все надѣялся что она отдастся человѣку, который будетъ согласенъ прожить со мною большую часть года, который сдѣлался бы моимъ вторымъ сыномъ и не отнялъ бы дочь. Я не вздумалъ бы требовать чтобъ онъ проводилъ свою жизнь въ деревнѣ: его занятія, вѣроятно, привязывали бы его къ Лондону. Мнѣ нѣтъ дѣла того, гдѣ мой домъ, я хлопочу изъ того чтобы у меня былъ свой домъ. Вы знаете (прибавилъ онъ съ многозначительной улыбкой), я часто объяснялъ вамъ что для Эллиноръ у меня нѣтъ пошлаго честолюбія. Ея состояніе будетъ очень незначительно, потому что у меня есть сынъ, а я всю жизнь привыкъ проживать весь мой доходъ, и надѣяться отложить теперь что-нибудь -- поздно" Но ея вкусы не требуютъ большихъ издержекъ; и покуда я живъ, нечего перемѣнять въ ея образѣ жизни. Пусть бы она только выбрала человѣка, чьи наклонности и способности, сродныя ей, сдѣлали бы ему карьеру,-- и лишь бы эта карьера была сдѣлана прежде нежели я умру."" -- Лордъ Ренсфортсъ остановился; тогда, какъ и въ какихъ словахъ -- не знаю, все лопнуло! и полилась моя такъ долго скрываемая, робкая, недовѣрчивая любовь. Какую странную энергію придала она натурѣ, до тѣхъ поръ скрытной и спокойной! Эта родившаяся вдругъ преданность къ адвокатурѣ, это убѣжденіе что съ такой наградой я буду имѣть успѣхъ -- было какъ бы перенесеніемъ труда отъ одного занятія къ другому. Трудъ долженъ былъ одолѣть все, а привычка усладить всѣ пути. Адвокатство, конечно, было поприще не столь блестящее какъ сенатъ. Но первымъ стремленіемъ бѣднаго человѣка должна была быть независимость. Главное, Пизистратъ, главное то, что, бѣдный эгоистъ, я въ эти минуты позабылъ Роланда, и говорилъ какъ человѣкъ, который чувствуетъ что въ его словахъ вся его жизнь.
Когда я кончилъ, лордъ Ренсфортсъ посмотрѣлъ на меня съ участіемъ, но неутѣшительно.
"Любезный Какстонъ,-- сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ: -- я признаюсь что нѣкогда и самъ этого желалъ; желалъ этого съ того часа когда узналъ васъ; но отчего вы такъ медлили? Я этого никогда не подозрѣвалъ, да и Эллиноръ наврядъ ли".... Онъ остановился и живо прибавилъ: "впрочемъ, идите, говорите съ Эллиноръ, какъ говорили со мной. Ступайте, можетъ еще не поздно. И однако.... но идите, идите...."
-- Поздно! Что значили эти слова? Лордъ Ренсфортсъ поспѣшно свернулъ на другую дорожку, предоставивъ мни одному добиваться смысла отвѣта, скрывавшаго загадку. Я скоро пошелъ черезъ домъ, отыскивая леди Эллиноръ, на половину надѣясь, на половину боясь найти ее одну. Была небольшая комната рядомъ съ теплицей, въ которой она обыкновенно сидѣла по утрамъ. Я пошелъ къ той комнатѣ.
Эта комната, вижу ее теперь! стѣны были покрыты картинами ея руки: многія были виды мѣстностей, которыя мы посѣщали вмѣстѣ; -- во всемъ простота, женственность, но не изнѣженность: на столѣ, столько знакомомъ по частымъ бесѣдамъ за нимъ, лежали книги. Вотъ Тассъ, въ которомъ мы вмѣстѣ читали эпизодъ о Клориндѣ, вотъ Эсхилъ, откуда я переводилъ ей Прометея. Многимъ это покажется педантствомъ; можетъ и было тутъ педантство, но въ этомъ же заключались и доказательства сходства между молодымъ ученымъ и дочерью большаго свѣта. Эта комната была домъ моего сердца! Такой воздухъ -- шептало мнѣ самолюбіе -- долженъ наполнить мой будущій домъ Я посмотрѣлъ на всѣ стороны, смущенный и тронутый, и увидѣлъ передъ собой леди Эллиноръ: она сидѣла облокотившись на руку лицомъ, щеки, ея были румянѣе обыкновеннаго; на глазахъ висѣли слезы. Я подошелъ молча и, подвинувъ стулъ къ столу, увидѣлъ на полу перчатку. Перчатка была мужская. Знаете-ли, однажды, я былъ еще очень молодъ, мнѣ случилось видѣть Голландскую картину, подъ названіемъ "Перчатка": сюжетъ ея былъ убійство. На ней былъ заплесневѣлый, полузаросшій травою прудъ: печальный ландшафтъ наводилъ мысль на злодѣйство, исполнялъ ужаса. Двое мужчинъ, проходившихъ какъ бы случайно стояли у пруда: одинъ изъ нихъ указывалъ пальцемъ на окровавленную перчатку; они пристально смотрѣли другъ на друга, какъ будто не нужно имъ было словъ. Перчатка была сама исторія! Картина долго преслѣдовала мое дѣтское воображеніе, но никогда не производила она на меня такого тяжелаго, страшнаго впечатлѣнія, какъ эта перчатка на полу. Отчего? Любезный Пизистратъ, теорія предчувствій заключаетъ въ себѣ одинъ изъ тѣхъ вопросовъ, вслѣдствіе которыхъ приходится всегда говорить: "отчего?" Болѣе потерявшись нежели передъ отцемъ, я однакожъ, собрался съ духомъ, наконецъ, и сталъ говорить съ Эллиноръ.--
Отецъ остановился: мѣсяцъ всталъ и освѣщалъ всѣмъ своимъ сіяніемъ, и комнату, и его лицо. Лицо его измѣнилось: впечатлѣнія молодости возвратили ему молодость: онъ казался юношей. Но что за скорбь была въ его чертахъ! Если могло такъ потрясти его одно воспоминаніе, этотъ призракъ страданія, какова же была живая дѣйствительность! Я невольно схватилъ отца за руку! Онъ пожалъ мою судорожно и сказалъ съ глубокимъ вздохомъ:
-- Я опоздалъ. Тривеніонъ былъ счастливымъ женихомъ леди Эллиноръ, избраннымъ и объявленнымъ. Добрая Катарина, я теперь не завидую ему: взгляни на меня, добрый другъ, взгляни!