Мистеръ Велби пріѣхалъ и всѣмъ понравился. Это былъ человѣкъ съ пріятными манерами, обходительный и вѣжливый. Въ немъ не было педантства, и однако вскорѣ же замѣчалось что онъ былъ чрезвычайно начитанъ и много вещей изучилъ основательно. Онъ обворожилъ священника своими комментаріями на Іоанна Златоуста; сэръ-Питеръ былъ въ восторгѣ отъ его разказовъ о древностяхъ древней Британіи; Кенелма онъ плѣнилъ своею готовностью вести съ нимъ бесѣду о самой спорной изъ всѣхъ наукъ называемой метафизикой; и въ то же время онъ былъ не менѣе занимателенъ и поучителенъ для леди Чиллингли и трехъ сестрицъ. Одинаково свѣдущій по части романовъ какъ и по части хорошихъ книгъ, онъ далъ дѣвицамъ списокъ невинныхъ сочиненій въ томъ и въ другомъ родѣ, а для леди Чиллингли у него былъ неистощимый запасъ анекдотовъ изъ фашонабельнаго міра, новѣйшихъ остротъ, послѣднихъ скандаловъ. Въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Велби былъ одною изъ тѣхъ блестящихъ личностей которыя украсятъ всякое общество куда имъ случится попасть. Если въ душѣ онъ и былъ человѣкъ разочарованный, то его разочарованіе прикрывалось невозмутимымъ спокойствіемъ духа; онъ имѣлъ прежде честолюбивыя и основательныя надежды на блестящую карьеру и на пріобрѣтеніе прочной репутаціи богослова и проповѣдника; полученное имъ въ двадцатитрехъ-лѣтнемъ возрастѣ наслѣдство измѣнило направленіе его честолюбія. Привлекательность его обращенія была такъ сильна что онъ сразу вошелъ въ моду, а его собственный общительный характеръ увлекъ его къ болѣе легкому, но болѣе пріятному роду честолюбія, которое довольствуется успѣхами въ обществѣ и наслаждается текущимъ днемъ. Когда потомъ обстоятельства принудили его дополнять свой доходъ литературною работой, онъ впалъ въ колею періодическаго авторства и отложилъ всякое попеченіе о работѣ необходимой для какого-либо полнаго произведенія, которая потребовала бы гораздо больше времени, а дала бы ничтожное вознагражденіе. Онъ сохранилъ еще популярность въ обществѣ, и можетъ-быть даже опасался компрометтировать свою общепризнанную репутацію талантливаго человѣка какимъ-либо капитальнымъ предпріятіемъ. Онъ не презиралъ всѣхъ и все, подобно Миверзу; но онъ смотрѣлъ на людей и на вещи какъ равнодушный, хотя и добродушный, посторонній зритель смотритъ на уличную толпу изъ окна своей гостиной. Его нельзя было назвать blasé, но онъ былъ совершенно d& #233;sillusionné. Его характеръ, нѣкогда ультра-романтическій, теперь до такой степени проникся нейтральными оттѣнками жизни что всякая романтичность оскорбляла его вкусъ какъ вторженіе слишкомъ яркаго колера въ спокойный фонъ картины. Онъ сдѣлался вполнѣ реалистомъ въ своей критикѣ и во всемъ направленіи своей дѣятельности и мысли. Но пасторъ Джонъ не замѣтилъ этого, потому что Велби слушалъ его восхваленія идеальной школѣ, не безпокоясь опровергать ихъ. Онъ сталъ слишкомъ лѣнивъ для разговорнаго спора и только какъ критикъ обнаруживалъ оставшійся еще въ немъ задоръ утонченною жестокостью насмѣшки.
Онъ выдержалъ съ честью экзаменъ въ церковномъ православіи сдѣланный ему священникомъ и сэръ-Питеромъ. Въ туманѣ канонической эрудиціи, его собственныя мнѣнія улетучивались во мнѣнія отцовъ церкви. На дѣлѣ же онъ былъ реалистомъ въ религіи какъ и во всемъ прочемъ. Онъ смотрѣлъ на христіанство какъ на типъ существующей цивилизаціи, къ которому подобало относиться съ почтеніемъ, подобно тому какъ можно признавать и другіе типы этой цивилизаціи, какъ напримѣръ свободу печати, народное представительство, бѣлые галстуки и черные фраки, и пр. Онъ принадлежалъ къ школѣ которую онъ самъ называлъ эклектическимъ христіанствомъ, и приспособлялъ разсужденія деизма къ доктринамъ церкви, если не какъ къ вѣроученію, то по крайней мѣрѣ какъ къ учрежденію. Словомъ, онъ расположилъ въ свою пользу всѣхъ членовъ семейства Чиллингли, и уѣзжая изъ замка увезъ съ собой Кенелма для посвященія его въ кругъ новыхъ идей кои долженствовали управлять его поколѣніемъ.