БРАТЪ И СЕСТРА.
Когда во время своего послѣдняго пребыванія въ Египтѣ Арбакъ случайно познакомился съ родителями Іоны, то онъ вселилъ имъ такое расположеніе и довѣріе къ себѣ, что они, умирая, совершенно спокойно поручили дочь и сына его попеченіямъ. Вскорѣ послѣ этого, Арбакъ рѣшилъ взять сиротъ съ собою въ Помпею, и тамъ, съ теченіемъ времени, жениться на Іонѣ, а брата ея -- Апесида -- сдѣлать жрецомъ Изиды, чтобы онъ такимъ образомъ, по принесеніи имъ жреческаго обѣта, очутился въ полной отъ Арбака зависимости. При мечтательномъ и легко увлекающемся характерѣ Апесида, который считалъ египтянина за какое то особенное, возвышенное существо, одаренное сверхчеловѣческой мудростью и знаніями, легко было Арбаку привести свой планъ въ исполненіе. Но краснорѣчивый наставникъ въ своемъ безграничномъ властолюбіи не достаточно обратилъ вниманія на чистоту сердца, пламенную любовь къ правдѣ и стойкость юноши, съ которыми надо было считаться и вскорѣ сталъ замѣчать отчужденіе въ новомъ служителѣ Изиды.
Однажды, проходя черезъ густую рощу, находившуюся среди города, Арбакъ увидалъ своего ученика, который стоялъ, прислонясь къ дереву, съ опущеннымъ, мрачнымъ взоромъ.
-- Апесидъ,-- окликнулъ онъ его и участливо положилъ руку на плечо юноши.
Молодой жрецъ вздрогнулъ и почувствовалъ сильное желаніе убѣжать.
-- Сынъ мой, что случилось? Почему избѣгаешь ты меня въ послѣднее время?
Апесидъ не отвѣчалъ; глаза его продолжали смотрѣть въ землю, губы дрожали, грудь усиленно дышала.
-- Поговори со мною, мой другъ; откройся мнѣ, что тебя гнететъ?-- продолжалъ настаивать египтянинъ.
-- Тебѣ?... Тебѣ мнѣ нечего открывать!
-- Но почему-же ты мнѣ такъ мало оказываешь довѣрія?
-- Потому, что ты оказался моимъ врагомъ!
-- Объяснимся,-- мягко сказалъ Арбакъ, взялъ за руку сопротивлявшагося жреца и повелъ его къ ближайшей скамьѣ. Здѣсь, въ тѣни и уединеніи посадилъ онъ его рядомъ съ собою.
Несмотря на юношескій возрастъ, Апесидъ казался старше египтянина. Его нѣжное, правильное лицо было блѣдно и истощено; ввалившіеся глаза горѣли лихорадочнымъ блескомъ; вся его фигура преждевременно согнулась, указывая на вялость мускуловъ. Лицомъ онъ былъ поразительно похожъ на Iону, только вмѣсто величаваго спокойствія, которое придавало столько благородства лицу сестры, его черты носили отпечатокъ его пылкаго темперамента.
-- Я оказался твоимъ врагомъ,-- началъ Арбакъ.-- Я знаю причину этого несправедливаго упрека: я тебя ввелъ въ кругъ жрецовъ Изиды; ты возмущенъ ихъ фиглярствомъ и обманами -- ты думаешь, что я тебя обманулъ; чистота твоей души оскорблена, ты считаешь меня однимъ изъ главныхъ обманщиковъ.
-- Да, да,-- загорячился Апесидъ,-- ты зналъ лживость этой безбожной касты, зачѣмъ ты это отъ меня скрылъ? Когда ты возбудилъ во мнѣ желаніе посвятить себя служенію, на которое указываетъ моя одежда, ты говорилъ мнѣ о святой жизни отрекающихся отъ земныхъ удовольствій и посвящающихъ себя лишь наукѣ; ты говорилъ о свѣтлыхъ радостяхъ этихъ людей, приносящихъ все земное въ жертву высочайшей добродѣтели! А вмѣсто того, ты привелъ меня въ невѣжественную, чувственную толпу, въ общество людей, живущихъ только хитростью и обманомъ! меня, который надѣялся проникнуть въ тайны высшей мудрости и получить взамѣнъ оставляемыхъ радостей жизни -- небесное откровеніе, которое ты мнѣ обѣщалъ!-- судорожныя рыданія заглушили голосъ юноши; онъ закрылъ лицо руками и сквозь худые пальцы пробились крупныя, тяжелыя слезы и потекли по его жреческой одеждѣ.
-- То, что я тебѣ обѣщалъ, мой другъ и воспитанникъ, то я и исполню. Все до сихъ поръ бывшее -- лишь испытаніе твоихъ добродѣтелей; ты ихъ сохранилъ во время твоего искуса, который ты выдержалъ блистательно. Не думай болѣе о туманныхъ обманахъ, не сообщайся больше съ низкой челядью богини Изиды, съ подчиненными слугами притвора храма, ты достоинъ войти въ святилище; отнынѣ твоимъ руководителемъ буду я самъ, и мою дружбу, которую ты теперь клянешь -- ты еще благословишь!
Молодой человѣкъ поднялъ голову и пристально глядѣлъ на египтянина удивленнымъ и вопросительнымъ взоромъ.
-- Выслушай меня,-- продолжалъ Арбакъ, осмотрѣвшись кругомъ, чтобы убѣдиться, что они одни,-- изъ Египта вышла вся мудрость; оттуда вышло все возвышенное, все достойное начинанія, что есть въ культѣ боговъ. Новые народы обязаны Египту своимъ величіемъ. Эти древніе служители боговъ слѣдили за движеніемъ звѣздъ, наблюдали смѣну временъ года, слѣдили за неотвратимымъ ходомъ судьбы человѣческой и глубокія истины, которыя почерпнули они изъ своихъ наблюденій, сдѣлали они доступными и осязаемыми для толпы подъ видомъ различныхъ боговъ и богинь. Изида -- это вымыселъ -- не пугайся! То, что она собою прообразуетъ -- существуетъ, а сама Изида -- ничто! Природа, которую она олицетворяетъ, мать всего существующаго -- древняя, таинственная, понятная лишь не многимъ избраннымъ. "Ни одинъ смертный не поднималъ моего покрывала",-- говоритъ Изида, которую ты почитаешь, но для мудрыхъ покрывало это поднято и глазъ на глазъ могутъ стоять они передъ благосклоннымъ лицомъ матери-природы. Жрецы были благодѣтелями людей, они образовывали ихъ, хотя, если хочешь, бывали и обманщиками. Но неужели ты думаешь, что они могли-бы служить человѣчеству не обманывая? Наши оракулы, предсказанія, наши обряды и церемоніи, все это суть средства нашего владычества, рычаги нашей силы, они имѣютъ въ виду только благополучіе и единодушіе всего человѣческаго рода -- ты слушаешь съ напряженіемъ, съ восторгомъ, мысли твои начинаютъ проясняться!
Апесидъ молчалъ, но быстрая перемѣна въ его выразительномъ лицѣ ясно указывала, какое дѣйствіе производили на него слова египтянина, а голосъ, жесты и осанка еще удесятеряли силу этихъ словъ.
-- Послѣ того, какъ наши праотцы упрочили въ массѣ уваженіе къ избранной кастѣ жрецовъ, они придумали законы и правила общественныхъ отношеній, обратили вниманіе на искусства, облагораживающія существованіе; они требовали вѣры въ ихъ ученіе, но за то подарили общество нравственнымъ развитіемъ. Не дѣлался-ли такимъ образомъ ихъ обманъ -- добродѣтелью? Но тебѣ-бы хотѣлось, чтобы я заговорилъ о тебѣ, о твоемъ назначеніи, твоихъ видахъ на будущее и я поспѣшу исполнить твое желаніе. Какъ сила духа и ума доставила египетскимъ жрецамъ верховную власть, такъ этой-же силой она можетъ быть и возстановлена. Въ тебѣ, Апесидъ, я замѣтилъ ученика достойнаго моихъ указаній, твоя энергія, твои способности, чистота твоихъ стремленій -- все дѣлаетъ для тебя возможнымъ занять положеніе, къ которому я тебя назначилъ. Ты осуждаешь меня, что я скрылъ отъ тебя мелочные пріемы твоихъ собратій, но если-бы я этого не сдѣлалъ, я бы самъ противъ себя дѣйствовалъ: твоя благородная натура испугалась-бы и Изида потеряла-бы жреца!
Апесидъ громко, со стономъ вздохнулъ. Не обращая на это вниманія, египтянинъ продолжалъ:
-- Поэтому привелъ я тебя, мало подготовленнаго еще, во храмъ, предоставилъ тебя совершенно тебѣ самому, чтобы ты увидѣлъ самъ и съ отвращеніемъ отвернулся отъ всего этого маскарада, который ослѣпляетъ массу. Ты самъ долженъ былъ открыть колеса, сообщающія движеніе всему механизму, который заставляетъ бить освѣжающій міръ фонтанъ. Это испытаніе съ давнихъ поръ налагается на нашихъ жрецовъ. Тупицы, которые спокойно соглашаются быть обманщиками толпы -- при этомъ и остаются, а болѣе одаренные, которые по натурѣ своей стремятся къ высшей цѣли -- тѣмъ открываемъ мы тайны религіи. Меня радуетъ, что я нашелъ въ тебѣ то, чего ожидалъ. Ты далъ обѣтъ, отступать уже поздно! И такъ, впередъ, я буду твоимъ путеводителемъ!
-- И чему-же ты меня научишь, страшный, ужасный человѣкъ? Новымъ обманамъ, новой...
-- Нѣтъ, я низвергъ тебя въ бездну невѣрія, теперь вознесу тебя на высоту вѣрованія. Ты видѣлъ обманчивые образы -- теперь ты узнаешь истину, для которой они служили лишь оболочкой. Приходи нынѣшней ночью ко мнѣ, а теперь -- дай руку!
Ошеломленный, взволнованный, сбитый съ толку рѣчами Арбака, жрецъ подалъ ему руку и ученикъ и учитель разошлись въ разныя стороны. Дѣйствительно, для Апесида не было возврата послѣ того, какъ онъ далъ обѣтъ вѣрности на служеніе Изидѣ, поэтому-то такъ сильно и хотѣлось ему найти возможность нравственно примириться съ ожидавшей его въ этомъ положеніи жизнью. Спокойный умъ египтянина подчинялъ себѣ его юное воображеніе, возбуждалъ въ немъ неопредѣленныя подозрѣнія и держалъ его между страхомъ и надеждой. Въ этомъ неясномъ для него самого настроеніи, рѣшилъ Апесидъ зайти къ сестрѣ, видѣться съ которою послѣднее время онъ избѣгалъ. Немного спустя, по дорогѣ къ Іонѣ, онъ самъ удивился тому, что происходило въ его душѣ: вмѣсто египтянина съ его обманчивымъ краснорѣчіемъ передъ его умственнымъ взоромъ возсталъ другой образъ -- старикъ Олинфъ съ ясными, полными утѣшенія рѣчами. Этотъ Олинфъ былъ горячій послѣдователь новой христіанской вѣры, придерживавшихся которой въ Помпеѣ называли назарянами. Апесидъ такъ углубился въ свои мысли, что прошелъ мимо того дома, гдѣ жила сестра, но спохватился черезъ нѣсколько времени и вернулся. Онъ взошелъ и нашелъ Іону и Нидію, которая теперь почти не разлучалась со своей госпожей, въ саду.
-- Вотъ это мило съ твоей стороны,-- сказала, идя ему навстрѣчу, Іона.-- Ахъ, какъ я ждала твоего посѣщенія, и какой ты недобрый, что ни на одно письмо мнѣ не отвѣтилъ!
-- Не находилось на это времени.
-- Или ты былъ боленъ, братъ? Ты такъ блѣденъ и какъ-будто страдаешь?
-- Присядемъ, сестра, меня утомила жара; вотъ тамъ, въ тѣни, сядемъ и поболтаемъ, какъ бывало прежде.
Подъ большимъ платаномъ, среди вишневыхъ и оливковыхъ деревцевъ была хорошая тѣнь, впереди журчалъ фонтанъ, подъ ногами была свѣжая травка, въ которой прыгали, милые аѳинскому сердцу, простенькіе, веселые кузнечики, надъ яркими цвѣтами порхали красивыя бабочки,-- тутъ и усѣлись дружно, рука съ рукой, Іона и Апесидъ; Нидія удалилась съ вѣнкомъ, который начала плести, на противоположный конецъ сада.
-- Іона, милая сестра моя, приложи руку къ моему лбу, я хочу чувствовать ея освѣжающее прикосновеніе. Поговори со мной; звукъ твоего кроткаго голоса освѣжаетъ и успокаиваетъ вмѣстѣ съ тѣмъ. Говори со мной, но только ни слова изъ тѣхъ молитвенныхъ изреченій, къ которымъ пріучили насъ съ дѣтства! Говори, но не призывай на меня благословеній!
-- Но что-же тогда должна я говорить? Сердце такъ проникнуто благоговѣніемъ, что языкъ будетъ холоденъ и пустъ, если я должна избѣгать,упоминать о нашихъ богахъ.
-- О нашихъ богахъ,-- съ содроганіемъ прошепталъ Апесидъ.
-- Развѣ я должна говорить съ тобой только объ Изидѣ?
-- Этомъ зломъ духѣ!... нѣтъ, о нѣтъ, сестра, оставимъ эти мысли и подобныя темы для разговора! Въ твоемъ миломъ присутствіи снисходитъ на мою душу давно не испытанное спокойствіе; въ тебѣ я вижу самого себя, но въ прекрасномъ, облагороженномъ видѣ. Когда я такъ вотъ сижу и чувствую, какъ ты обнимаешь меня твоей нѣжной рукой, мнѣ представляется, что мы еще дѣти, что небо еще одинаково привѣтливо смотритъ на насъ обоихъ.
Чуть не до слезъ растроганная, слушала Іона этого, обыкновенно очень скупого на слова, брата, сегодняшнее волненіе котораго выдавало его удрученное чѣмъ-то сердце.
-- Ну, такъ поговоримъ о нашемъ прошломъ.-- сказала сестра.-- Или хочешь, чтобы эта бѣлокурая дѣвочка спѣла тебѣ о дняхъ дѣтства? Голосъ у нея пріятный и она знаетъ одну пѣсню, подходящаго содержанія, въ которой ничего такого нѣтъ, что тебѣ непріятно было-бы слушать.
-- А ты помнишь слова этой пѣсни, сестра?
-- Я думаю, что да; мелодія очень проста и запечатлѣлась въ моей памяти.
-- Такъ спой ты мнѣ сама. Чужіе голоса какъ-то не ложатся мнѣ въ ухо, а твой голосъ будитъ воспоминанія о родинѣ.
Іона кивнула рабынѣ, стоявшей за колоннами, велѣла принести себѣ лиру, и когда инструментъ былъ принесенъ, запѣла стихи, восхваляющіе незабвенную пору дѣтства. Печаль, звучавшая въ пѣснѣ, была лучшимъ лѣкарствомъ для Апесида, чѣмъ если-бы пѣсня была веселая, поэтому Іона, тонкимъ чутьемъ угадавшая состояніе брата, и выбрала ее; она отвлекла его отъ мучившихъ его мыслей. Нѣсколько часовъ провели они вмѣстѣ; Апесидъ то заставлялъ сестру пѣть, то разговаривалъ съ нею и когда онъ поднялся, чтобы уходить, то былъ уже гораздо спокойнѣе. Онъ попросилъ передать поклонъ Главку, предстоявшему союзу котораго съ Іоной онъ не могъ нарадоваться; затѣмъ, горячо обнявъ сестру, онъ удалился.
Долго еще сидѣла Іона подъ платаномъ, озабоченная состояніемъ брата, пока Нидія не напомнила ей, что скоро придетъ женихъ, чтобы взять ихъ обѣихъ, согласно уговору, для прогулки въ лодкѣ. Тамъ, скользя по сверкающей поверхности бухты, въ лодкѣ, Главкъ снова навелъ ее на мрачныя мысли о братѣ, отъ которыхъ она едва только отдѣлалась, когда онъ сказалъ ей:
-- При нашей послѣдней встрѣчѣ, меня просто испугалъ твой братъ своимъ видомъ; быть-можетъ, онъ раскаивается, что избралъ такое строгое, по своимъ правиламъ, положеніе жреца? Надѣюсь, что онъ не несчастливъ?
Іона, глубоко вздохнувъ, отвѣтила:
-- Мнѣ-бы хотѣлось, чтобы онъ не такъ быстро рѣшился! Быть-можетъ, онъ, какъ и всякій, кто слишкомъ многаго ожидаетъ, встрѣтилъ горькое разочарованіе.
-- Такъ онъ, значитъ, въ новыхъ условіяхъ жизни несчастливъ, какъ я и подозрѣвалъ это съ сердечной болью! А этотъ египтянинъ былъ самъ жрецомъ, или вообще старался увеличить число жрецовъ?
-- Нѣтъ, онъ имѣлъ въ виду только наше счастье. Мы остались сиротами и онъ старался замѣнить намъ родителей. Онъ думалъ упрочить счастливое положеніе Апесиду, возбуждая въ немъ благочестивое желаніе посвятить свою жизнь на служеніе таинственной Изидѣ. Ты долженъ ближе познакомиться съ Арбакомъ.
-- Съ Арбакомъ? Не для меня это знакомство! Обыкновенно я очень благорасположенъ къ людямъ, но когда вблизи меня этотъ мрачный египтянинъ, съ постоянной думой на челѣ и съ леденящей улыбкой -- то мнѣ кажется, что самое солнце меркнетъ.
-- Но онъ мудръ и чрезвычайно милостивъ,-- возразила Іона.
-- Если онъ заслужилъ твою похвалу, то я не нуждаюсь въ другомъ свидѣтельствѣ, я превозмогу свое отвращеніе и постараюсь ближе съ нимъ сойтись.
-- Его спокойствіе, его холодность,-- продолжала говорить Іона въ пользу египтянина,-- быть-можегъ, просто слѣды усталости отъ перенесеннаго прежде горя, какъ эта гора,-- сказала она, указывая на Везувій,-- которая безмолвно и мрачно смотритъ на насъ, а когда-то кипѣла и пылала огнемъ, угасшимъ теперь навсегда!
Еслибы кто-нибудь слѣдилъ въ это время за слѣпой, сидѣвшей тутъ-же и слышавшей разговоръ объ Арбакѣ, то, по выраженію ея лица, понялъ-бы, что она совершенно другого о немъ мнѣнія, чѣмъ ея госпожа. Прежде, еще служа корыстолюбію Бурбо, Нидія часто должна была пѣть въ домѣ Арбака и, благодаря своему чутью и тонкому слуху, она составила очень отталкивающее представленіе о пирахъ, которые устраивали тамъ жрецы Изиды.
Женихъ съ невѣстой долго не могли оторвать взоровъ отъ Везувія. На розоватомъ фонѣ облаковъ рельефно выдѣлялась его сѣрая масса, поднимающаяся изъ зелени опоясывающихъ ее у подножія виноградниковъ и лѣсовъ, но надъ самой ея вершиной висѣла какая-то черная, зловѣщая туча, тѣмъ рѣзче бросавшаяся въ глаза, что весь окружающій ландшафтъ былъ ясенъ и какъ-бы купался въ мягкомъ, весеннемъ свѣтѣ. При видѣ этой тучи, смотрѣвшіе на эту картину молодые люди невольно почувствовали какое-то необъяснимое стѣсненіе въ груди, словно предчувствіе грозы, все ближе и ближе надвигавшейся надъ ихъ юной жизнью.