ОРАКУЛЪ ИЗИДЫ.

Въ тѣхъ городахъ Кампаніи, которые вели оживленныя торговыя сношенія съ Александріей, поклоненіе египетской богинѣ Изидѣ появилось довольно рано. Въ Помпеѣ также былъ, хотя и небольшой, но богато обставленный храмъ этой иноземной богини, оракулъ которой пользовался большимъ почетомъ не только у городскихъ, но и у окрестныхъ жителей. Служителемъ этой святыни и сдѣлался, по внушенію Арбака, находившійся подъ его опекой Апесидъ; сюда-то, послѣ своего послѣдняго разговора съ ученикомъ, и направился египтянинъ. Когда онъ подошелъ къ рѣшеткѣ, отдѣлявшей освященное пространство передъ храмомъ, множество молящихся, большею частью изъ торговцевъ, стояли группами около установленныхъ во дворѣ жертвенниковъ.

Семь ступеней изъ паросскаго мрамора вели къ святилищу, гдѣ въ нишахъ стояли различныя статуи, а стѣны были украшены посвященными Изидѣ гранатными яблоками, внутри-же, въ глубинѣ святилища, возвышались на продолговатомъ пьедесталѣ двѣ статуи -- самой богини Изиды и спутника ея -- Озириса. По обѣимъ сторонамъ ступеней разставлены были жертвенныя животныя, а наверху стояли два жреца -- одинъ съ пальмовой вѣтвью, другой съ пучкомъ колосьевъ въ рукѣ. Въ дверяхъ тѣснились вѣрующіе, которые стояли тихо, почти не разговаривая, изъ боязни чѣмъ-нибудь нарушить торжественную тишину.

Къ одному изъ нихъ обратился Арбакъ и шопотомъ спросилъ:

-- Что привело васъ всѣхъ сегодня въ храмъ досточтимой Изиды? Вы ожидаете, кажется, оракула?

-- Мы -- все больше купцы,-- отвѣтилъ также шопотомъ спрошенный:-- наши товарищи хотятъ принести жертву, чтобы изъ устъ богини узнать о судьбѣ отправляемыхъ нами завтра въ Александрію судовъ.

-- Хорошо, что вы это дѣлаете,-- съ достоинствомъ сказалъ Арбакъ.-- Великая Изида, богиня земледѣлія, въ то-же время и покровительница торговли.

Потомъ онъ повернулся лицомъ къ востоку и, казалось, погрузился въ молитву. Вотъ показались на верхней ступени жрецы, одинъ не только въ бѣлой одеждѣ, но съ такимъ-же бѣлымъ покрываломъ на головѣ, волнами падавшимъ внизъ; два другіе, тоже въ бѣлыхъ волнующихся одеждахъ смѣнили собою стоявшихъ ранѣе по обѣимъ сторонамъ лѣстницы. Четвертый, сѣвъ на нижней ступени, заигралъ на какомъ-то длинномъ духовомъ инструментѣ торжественную мелодію; на срединѣ лѣстницы сталъ пятый жрецъ съ жертвенной вѣтвью въ лѣвой и бѣлымъ жезломъ въ правой рукѣ. Въ довершеніе живописнаго вида этой восточной церемоніи, тутъ-же присутствовалъ и важный ибисъ, священная птица Изиды; онъ то посматривалъ на священнодѣйствіе сверху, то расхаживалъ мѣрными шагами внизу, вокругъ жертвенника. Возлѣ жертвенника стоялъ теперь верховный жрецъ съ своими помощниками и разсматривалъ внутренности жертвенныхъ животныхъ.

Арбакъ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за нимъ и лицо его быстро просвѣтлѣло, когда онъ увидѣлъ, что предзнаменованія объявлены были удовлетворительными и пламя, среди куреній ладана и мирры, начало пожирать приготовленную жертву. Мертвая тишина царила между присутствующими, пока жрецы собирались передъ статуей Изиды; одинъ изъ нихъ, полу-нагой, выбѣжалъ впередъ и какъ-бы въ припадкѣ помѣшательства началъ какой-то дикій танецъ, умоляя богиню дать имъ отвѣтъ. Изнемогая отъ усталости, онъ пересталъ наконецъ кривляться, и тогда въ головѣ статуи послышался какой-то шумъ. Три раза шевельнулась голова, ротъ открылся и глухой голосъ медленно и внятно произнесъ:

"Сурово и страшно сердитое море:

Вздымаются волны, клокочетъ вода,

Сулитъ оно многимъ заботы и горе,

Но скрыты сохранно отъ бури суда..."

Голосъ замеръ; толпа облегченно вздохнула; купцы переглянулись между собой.

-- Яснѣе ужь быть не можетъ,-- замѣтилъ тотъ, который раньше говорилъ съ Арбакомъ:-- будетъ на морѣ буря, какъ это часто бываетъ въ началѣ осени, но нашимъ судамъ она не причинитъ вреда.

-- О, милосердная Изида! Хвала богинѣ и нынѣ и во вѣки!-- воскликнули остальные.

Верховный жрецъ поднялъ руку, въ знакъ молчанія, совершилъ жертвенное возліяніе, прочелъ краткую, заключительную молитву и отпустилъ присутствующихъ.

Арбакъ оставался все время до конца церемоніи у рѣшетки и теперь, когда толпа немного порѣдѣла, къ нему подошелъ одинъ изъ жрецовъ, повидимому хорошій его знакомый. Трудно было представить себѣ что-либо менѣе привлекательное, чѣмъ этотъ служитель Изиды. Человѣкъ этотъ низкаго происхожденія -- онъ былъ сродни содержателю гладіаторскаго погребка Бурбо, и поддерживалъ съ нимъ сношенія, имѣя въ виду, какъ и онъ, главнымъ образомъ наживу.

Голый, приплюснутый черепъ, маленькіе, бѣгающіе глазки, вздернутый носъ, блѣдныя, толстыя губы и кожа вся въ пятнахъ -- все это производило не только отталкивающее, но даже страшное впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что широкая грудь, жилистыя, до локтей обнаженныя руки указывали также на присутствіе большой, грубой физической силы.

-- Каленъ,-- обратился къ нему египтянинъ,-- ты замѣтилъ сдѣланный мною тебѣ знакъ и значительно исправилъ голосъ статуи. Да и стихи ловко составлены; предсказывайте всегда только удачу, если это исполнимо хоть наполовину...

-- А если случится буря и эти проклятые корабли затонутъ,-- сказалъ съ лукавой улыбкой Каленъ,-- то развѣ не въ сохранности они будутъ спрятаны на днѣ морскомъ?!

-- Вѣрно, Каленъ,-- замѣтилъ Арбакъ:-- ты мастеръ дурачить людей. Но мнѣ надо еще съ тобой кое-о-чемъ поговорить: не можешь-ли ты провести меня въ одну изъ вашихъ пріемныхъ комнатъ?

-- О, конечно,-- услужливо отвѣтилъ жрецъ и пошелъ къ одной изъ маленькихъ комнатокъ, расположенныхъ вокругъ открытаго двора. Тамъ они усѣлись за маленькимъ, накрытымъ столомъ, на которомъ стояли тарелки съ яйцами, овощами и другими холодными кушаньями, а также и сосуды съ превосходнымъ виномъ. Они закусили и начали бесѣду, тихимъ голосомъ, такъ-какъ вмѣсто двери была лишь тонкая занавѣска, отдѣлявшая ихъ отъ двора.

-- Что ты мнѣ скажешь о состоящемъ подъ моей опекой грекѣ?-- спросилъ Арбакъ вѣрнаго друга.-- Мнѣ легко было возбудить въ этой воспріимчивой душѣ интересъ къ священному ученію Изиды; я нѣкоторое время самъ наставлялъ его въ служеніи богинѣ, открылъ ему также высокій смыслъ нѣкоторыхъ вещей, сокрытыхъ подъ внѣшними обрядами, затѣмъ я предоставилъ моего ученика вамъ и, благодаря вашему умѣнью убѣждать, онъ далъ обѣтъ и сдѣлался уже членомъ вашего жреческаго сословія.

-- Да, онъ сталъ однимъ изъ нашихъ,-- сказалъ Каленъ,-- но теперь въ немъ нѣтъ ужь прежняго огня, нѣтъ того мечтательнаго экстаза, какъ вначалѣ! Часто сквозитъ у него холодность, даже отвращеніе; наши говорящія статуи, потайныя лѣстницы пугаютъ и возмущаютъ его. Онъ тоскуетъ, видимо худѣетъ, бормочетъ часто что-то про себя и теперь даже отказывается отъ участія въ нашихъ церемоніяхъ. Мы слышали стороной, что онъ знается съ людьми, подозрѣваемыми въ принадлежности къ этому новому ученію, которое отрицаетъ нашихъ боговъ. Отъ ихъ-то внушеній онъ и болѣетъ.

-- Ты высказываешь то, что и меня озабочиваетъ,-- задумчиво проговорилъ Арбакъ.-- Мы должны слѣдить за каждымъ его шагомъ, должны употребить всѣ средства, чтобы снова затянуть надъ нимъ нашу петлю и крѣпко держать его. Ты знаешь, какъ важно это не только для славы вашего храма и оракула, но и для моихъ личныхъ цѣлей, послужить которымъ было-бы для тебя не безполезнымъ!

-- Не сомнѣвайся въ моей готовности служить тебѣ, она выдержитъ всякое испытаніе,-- сказалъ Каленъ.

-- Ну, такъ слушай: я рѣшилъ жениться на Іонѣ.

-- На этой красивой аѳинянкѣ?

-- На сестрѣ Апесида. Ея красота -- послѣднее дѣло; что меня заставило возвысить ее до того, чтобы сдѣлать ее царицей моего сердца -- это несравненныя качества ея ума и характера. Такой очаровательной гармоніи всѣхъ душевныхъ свойствъ я еще не встрѣчалъ ни въ одной женщинѣ. При томъ это вторая Сафо, поэзія такъ и льется изъ ея устъ, сливаясь съ мелодіями ея лиры...

-- Ты уже далъ ей понять твои намѣренія?

-- Нѣтъ еще. Да ее и нельзя склонить къ этому обыкновеннымъ путемъ.

-- А чѣмъ-же я могу быть тебѣ полезенъ?

-- Устройствомъ египетскаго праздника, на который я приглашу ее къ себѣ въ домъ. Но объ этомъ мы еще потолкуемъ въ другой разъ; пока довольно и того, что ты знаешь о моихъ планахъ.

Послѣ этихъ словъ, Арбакъ всталъ, пожалъ руку жрецу и удалился изъ храма Изиды. Когда онъ шелъ по улицамъ Помпеи, онъ имѣлъ такой гордый видъ, что невольно внушалъ почтительный страхъ каждому, кто съ нимъ встрѣчался.