У КОЛДУНЬИ ВЕЗУВІЯ.
Главкъ и Іона давно уже хотѣли осмотрѣть прелестно расположенныя развалины одного храма, особенно привлекавшія ихъ, какъ остатокъ греческаго времени.
Сегодня они собрались поѣхать туда въ сопровожденіи одной рабыни, чтобъ заодно уже насладиться и свѣжимъ вечернимъ воздухомъ, особенно пріятнымъ послѣ знойнаго дня. Быстро миновали они городъ и разстилавшуюся за нимъ равнину и начали подниматься между виноградниками и оливковыми рощицами по одному изъ склоновъ Везувія. Дорога была неровная и подъемъ трудный, такъ что постоянно приходилось подгонять муловъ. Склонявшееся уже къ закату солнце бросало длинныя тѣни на гору, гдѣ вился, переплетаясь съ дерева на дерево, виноградъ и просвѣчивали его красноватыя гроздья, а на зеленыхъ лужайкахъ паслись стада козъ съ шелковистою шерстью и длинными кривыми рогами.
Мѣстами дорога проходила близъ разсѣлины скалы, тогда взоры путниковъ спѣшили отвернуться отъ зіяющей бездны, чтобъ полюбоваться яснымъ небомъ, съ легкими, медленно плывущими по нему облачками, или сверкающимъ моремъ, съ его дивными переливами цвѣтовъ.
Среди этихъ разнообразныхъ картинъ, путники наши незамѣтно доѣхали до цѣли своего путешествія и принялись осматривать развалины храма. Они тщательно разглядывали каждый остатокъ древнаго храма, каждый слѣдъ надписей, съ тѣмъ почтительнымъ вниманіемъ, которое невольно является въ сердцѣ человѣка при видѣ памятниковъ древней старины. Уже показалась на заалѣвшемъ небѣ вечерняя звѣзда, когда они отправились въ обратный путь, очень довольные своимъ путешествіемъ. Дѣйствительно, пора было уже возвращаться; они даже замѣтили, что немного замѣшкались. Издалека доносились тихіе раскаты грома, обѣщавшіе грозу, которая, дѣйствительно, надвинулась со свойственной югу быстротой, едва они успѣли отъѣхать немного. Крупныя капли дождя, тяжело падая, застучали по листьямъ, сразу стемнѣло, и ослѣпительная молнія сверкнула передъ глазами путниковъ.
-- Скорѣй, добрѣйшій Люцій, скорѣй!-- закричалъ Главкъ:-- гроза и буря догоняютъ насъ!
Рабъ подгонялъ муловъ кнутомъ и подбодрялъ ихъ словами; колеса катились быстро; тучи становились все гуще, мракъ усилился и дождь хлынулъ, какъ изъ ведра.
-- Не бойся,-- успокаивалъ Главкъ свою подругу,-- мы скоро уже будемъ въ безопасности.
-- Вблизи тебя я ничего не боюсь,-- отвѣчала Іона.
Вдругъ повозка попала однимъ колесомъ въ глубокую колею, поперекъ которой лежало сломанное дерево; возница началъ съ проклятіями усиленно подгонять муловъ, колесо соскочило и экипажъ опрокинулся.
Главкъ поспѣшилъ встать, чтобы помочь Іонѣ, которая, къ счастью, не ушиблась. Съ нѣкоторыми усиліями они подняли повозку, но она не могла служить теперь защитой даже и отъ дождя, такъ какъ державшіе верхъ ремни лопнули и дождь лилъ въ нее со всею силой. Что тутъ было дѣлать? До города было еще довольно далеко, а вблизи не видно было никакого жилья.
-- Тутъ въ нѣкоторомъ разстояніи живетъ кузнецъ,-- сказалъ рабъ:-- я могъ бы привести его, чтобъ онъ хоть колесо поправилъ намъ, но вѣдь дождь-то такой, что мою госпожу промочитъ насквозь, прежде чѣмъ я успѣю вернуться.
-- Но все-же сбѣгай за нимъ, а мы пока гдѣ-нибудь укроемся.
Рабъ пустился бѣжать, а Главкъ съ Іоной стали подъ большими деревьями на краю дороги; аѳинянинъ снялъ съ себя плащъ и только-что укуталъ имъ Іону, какъ молнія ударила въ дубъ, какъ разъ передъ ними, и могучій стволъ раскололся съ громкимъ трескомъ на-двое. Это показалось имъ предостереженіемъ, и Главкъ сталъ оглядываться, не найдется-ли болѣе безопасное убѣжище.
-- Мы теперь на половинной высотѣ Везувія,-- сказалъ онъ:-- хорошо было бы попасть въ одну изъ пещеръ, которыя часто встрѣчаются въ скалахъ, покрытыхъ виноградниками.
Говоря это, онъ вышелъ изъ-подъ деревьевъ и, пристально вглядѣвшись въ темную гору, замѣтилъ вскорѣ какой-то дрожащій красный свѣтъ не очень далеко отъ нихъ.
-- Это вѣроятно огонекъ костра какого-нибудь пастуха или винодѣла. Если мы на него пойдемъ, то, можетъ-быть, онъ приведетъ насъ къ жилью.
-- Попытаемъ счастья,-- сказала Іона:-- все же тамъ вѣрно будетъ лучше, чѣмъ подъ предательскимъ кровомъ этихъ вѣтвей.
Сопутствуемые дрожавшей отъ страха служанкой, они пошли къ свѣтящемуся огоньку, сначала по хорошей дорогѣ, а потомъ путаясь въ виноградникахъ. Дождь немного стихъ, но молнія все усиливалась и по временамъ, сверкая безъ перерыва, превращалась въ сплошное пламя, внезапно освѣщавшее скалы, послѣ чего все снова погружалось въ непроглядную тьму. Иногда свѣтъ молній падалъ на бушевавшее внизу море, окрашивая пурпуромъ его волны и освѣщая берегъ на большомъ пространствѣ, до самаго Сорренто. Наконецъ, наши странники увидѣли таинственный свѣтъ уже совсѣмъ близко сверху, а передъ собой -- пещеру, въ глубинѣ которой видны были очертанія человѣческой фигуры. Съ усиліемъ пробились они по камнямъ чрезъ кустарникъ къ пещерѣ, но когда заглянули внутрь ея, то всѣ трое въ ужасѣ отскочили назадъ. Въ глубинѣ мрачнаго жилища горѣлъ огонь, надъ которымъ висѣлъ небольшой котелокъ, а на стѣнѣ висѣли рядами, какъ для сушки, разные стебли и коренья. На тонкой высокой желѣзной колонкѣ стояла мѣдная статуя о трехъ головахъ страшнаго фантастическаго вида; это были настоящіе черепа лошади, собаки и кабана; передъ этой Гекатой (богиня ада, изображавшаяся всегда съ тремя головами: лошадиной, собачьей и свиной) стоялъ низкій треножникъ. Передъ огнемъ лежала лисица, которая посмотрѣла на вошедшихъ своими красными глазами и глухо заворчала. Но путниковъ заставилъ отшатнуться не столько странный внутренній видъ этого жилья, сколько наружность его хозяйки. Передъ огнемъ, ярко освѣщенная его колеблющимся свѣтомъ, сидѣла старуха; лицо ея сохраняло еще правильныя черты, но вытаращенные глаза были безъ выраженія, безъ блеска, какъ у покойницы; синія, втянутыя губы, ввалившіяся щеки, безжизненные сѣрые волосы и зеленоватая кожа -- все это точно выцвѣло и завяло.
-- Да это какая-то мертвая маска,-- сказалъ Главкъ, у котораго забѣгали мурашки по спинѣ отъ этого стекляннаго взгляда старухи.
-- Нѣтъ, она живая, шевелится...-- прошептала Іона и крѣпче ухватилась за руку аѳинянина.
-- Прочь, прочь, уйдемъ скорѣе отсюда!..-- закричала рабыня:-- это -- колдунья Везувія!
-- Кто вы и что вы тутъ дѣлаете?-- раздался глухой, гробовой голосъ. Ужасный, беззвучный тонъ этого голоса, вполнѣ соотвѣтствовавшій наружности старухи, скорѣе могъ принадлежать безтѣлесному адскому духу, чѣмъ живому земному существу, и звукъ его такъ испугалъ Іону, что она уже готова была вернуться въ тьму непогоды; но Главкъ все-таки ввелъ ее въ пещеру, хотя и самъ не ожидалъ отъ этого ничего хорошаго.
-- Мы застигнутые грозой путешественники изъ ближайшаго города,-- отвѣчалъ онъ старухѣ.-- Огонь привлекъ насъ сюда и мы просимъ пристанища, чтобы обогрѣться и обсохнуть у твоего очага.
Пока онъ говорилъ, лисица встала и подошла къ нимъ; она оскалила зубы и заворчала громче и грознѣе, чѣмъ въ первый разъ.
-- Тихо, рабъ!-- приказала колдунья, и лиса тотчасъ вернулась на мѣсто, легла и, накрывъ морду своимъ пушистымъ хвостомъ, стала пристально смотрѣть на нарушителей ея покоя.
-- Подойдите къ огню, если хотите,-- сказала старуха: -- я никого изъ живыхъ существъ не привѣтствую никогда, кромѣ совы, лисы, жабы и змѣи, поэтому и съ вами не здороваюсь, но подходите, не дожидаясь разныхъ церемоній.
Старуха говорила на какомъ-то смѣшанномъ языкѣ, наполовину латинскомъ, наполовину какомъ-то болѣе древнемъ и грубомъ. Она не двигалась и смотрѣла своими безжизненными глазами, какъ Главкъ снялъ съ Іоны промокшій плащъ, пододвинулъ ей деревянный обрубокъ,-- единственное сидѣнье, которое онъ нашелъ въ пещерѣ, и старался раздуть своимъ дыханіемъ огонь въ очагѣ. Рабыня, ободренная смѣлостью Главка, также сняла свой мокрый плащъ и, осторожно скользнувъ мимо лисицы, стала по другую сторону огня.
-- Я боюсь, что мы тебѣ мѣшаемъ,-- сказала Іона, стараясь задобрить старуху. Колдунья ничего не отвѣтила, точно погрузилась въ вѣчный сонъ. Послѣ долгаго молчанія, нарушаемаго лишь потрескиваніемъ горѣвшихъ дровъ, старуха спросила:
-- Вы братъ и сестра?
-- Нѣтъ,-- отвѣтила Іона.
-- Мужъ и жена?
-- Тоже нѣтъ,-- сказалъ Главкъ.
-- Ну, такъ женихъ съ невѣстой? Ха, ха, ха!-- и колдунья такъ громко захохотала, что смѣхъ отдался въ стѣнахъ пещеры, а рабыня отъ ужаса поблѣднѣла, какъ полотно.
-- Чему ты смѣешься, старая Сибилла?-- спросилъ раздосадованный Главкъ.
-- Развѣ я смѣялась?-- спросила колдунья, какъ будто она гдѣ-то отсутствовала.
-- Она вѣрно сумасшедшая,-- тихо сказалъ Главкъ, наклонясь къ Іонѣ. Въ эту минуту онъ замѣтилъ, что старуха коварно оскалилась на него.
-- Ты лжешь!-- крикнула она.
-- Ну, однако, ты не изъ вѣжливыхъ хозяекъ,-- замѣтилъ Главкъ.
-- Молчи, не раздражай ее!-- тихо прошептала Іона.
-- Я тебѣ скажу, почему я смѣялась,-- зашипѣла старуха: -- потому что вы хвастаетесь вашей молодостью, вашей красотой,-- ха, ха, а я вижу время, когда вы будете такіе же блеклые и безобразные, какъ и я! Ха, ха, ха!..
Послѣ этого язвительнаго предсказанья она снова погрузилась въ оцѣпенѣніе, какъ будто въ ней не было и искры жизни.
Чтобы нарушить тягостное молчаніе, Главкъ заговорилъ опять и спросилъ:-- Давно ты живешь здѣсь, въ скалѣ?
-- О да, уже давно!
-- Однако, печальное жилье ты выбрала...
-- Ха, ха!.. конечно! Подъ нами -- адъ.-- И она указала костлявымъ пальцемъ на полъ.-- И я тебѣ сообщу тайну,-- продолжала она:-- тамъ впотьмахъ, внизу ужасно злобствуютъ противъ васъ, тутъ живущихъ,-- наверху!.. Тамъ строятъ козни противъ всѣхъ васъ,-- молодыхъ, безпечныхъ, красивыхъ!..
-- Признаться, ты ведешь такія рѣчи, которыя вести съ гостями не принято, и я предпочитаю, несмотря на непогоду, уйти, чѣмъ оставаться дольше вблизи тебя.
-- И ты хорошо сдѣлаешь, потому что ко мнѣ должны приходить только несчастные.
-- Почему-же несчастные?-- спросилъ аѳинянинъ.
-- Я колдунья этой горы, и мое ремесло -- подавать безнадежнымъ надежду, больнымъ давать снотворныя снадобья, скупымъ заговорить ихъ сокровища, жаждущимъ мести -- приготовить адское питье, а для счастливыхъ и добрыхъ я имѣю только то, что готовитъ имъ и сама жизнь -- проклятья! Не утруждай меня больше!-- И съ этой минуты уже нельзя было ничѣмъ вывести колдунью изъ молчанья; неподвижно сидѣла она, смотря въ пустое пространство. Къ счастью, на дворѣ уже успокоилось: сквозь порѣдѣвшія тучи выглянула луна, и Главкъ рѣшилъ покинуть непривѣтливый кровъ. Когда онъ обернулся къ колдуньѣ, чтобы проститься съ нею, онъ тутъ только замѣтилъ подъ ея стуломъ большую змѣю съ надувшейся головой и сверкавшими глазами. Быть-можетъ, ее раздражилъ яркій цвѣтъ платка, который Іона собиралась надѣть, но она такъ разсердилась, что видимо готовилась броситься на дѣвушку. Тогда Главкъ схватилъ полуобгорѣвшую головню изъ костра, но змѣя, какъ будто понявъ его движеніе, выскользнула изъ-подъ стула, шипя вытянулась и поднялась такъ высоко, что голова ея была почти въ уровень съ головой грека.
-- Колдунья!-- закричалъ Главкъ: -- убери твою змѣю, а не то я уложу ее сейчасъ у твоихъ ногъ!
-- Ядъ у нея вынутъ, она не опасна,-- возразила колдунья, встрепенувшись при угрозѣ Главка, но прежде чѣмъ она договорила, змѣя уже бросилась на грека. Послѣдній успѣлъ ловко увернуться отъ нея въ сторону и такъ сильно хватилъ змѣю по головѣ, что чудовище упало, извиваясь, на золу очага. Съ быстротой молніи вскочила колдунья со своего мѣста и, какъ фурія, кинулась на Главка со словами:-- Ты нашелъ убѣжище подъ моей кровлей и тепло у моего очага, но отплатилъ мнѣ зломъ за добро: ты убилъ существо, которое меня любило и было моею собственностью, такъ выслушай же теперь въ наказаніе! Луной, покровительницей волшебницъ, адомъ, завѣдующимъ мщеніемъ, я проклинаю тебя и ты будешь проклятъ! А ты,-- продолжала она, указывая правой рукой на Іону, но Главкъ прервалъ ея рѣчь и повелительнымъ голосомъ сказалъ:
-- Колдунья, остановись! меня ты прокляла, но, въ надеждѣ на боговъ, я не смотрю на это и презираю тебя, но скажи хоть одно слово противъ этой дѣвушки -- и я обращу проклятія въ твоихъ устахъ въ твой предсмертный стонъ!
-- Я кончила, потому что съ тобою проклята и она! Развѣ не произнесла она передъ тѣмъ твоего имени?-- торжествующе продолжала заклинательница.-- Тебя зовутъ Главкъ? Подъ этимъ именемъ я и представлю тебя духамъ мести. Главкъ, ты осужденъ!
Послѣ этихъ словъ колдунья повернулась къ нему спиной и опустилась на колѣни передъ своей раненой любимицей. Она подняла змѣю и заботливо начала за ней ухаживать, не обращая больше вниманія на постороннихъ. Іона, напуганная всѣмъ видѣннымъ, сказала Главку:
-- Что мы надѣлали, дорогой мой? Уйдемъ скорѣе,-- гроза прошла.-- Потомъ она обернулась къ колдуньѣ:-- Прости ему, добрая хозяйка, и возьми твои слова назадъ. Онъ вѣдь хотѣлъ только защититься. Прими этотъ небольшой подарокъ въ знакъ примиренія и возьми сказанное назадъ!
Сказавъ это, она наклонилась и положила свой кошелекъ на колѣни старухѣ.
-- Прочь!-- закричала колдунья:-- прочь! однѣ только Парки могутъ снять съ васъ разъ произнесенное проклятіе! Прочь!..
-- Пойдемъ, дорогая!-- сказалъ Главкъ, направляясь къ выходу.-- Неужели ты думаешь, что небо внемлетъ безсильной ярости этой старухи? Пойдемъ!
Долго и громко раздавался въ пещерѣ адскій хохотъ колдуньи, но она уже не удостоила удалявшихся своимъ отвѣтомъ.
Какъ свободно вздохнули они, когда очутились на вольномъ воздухѣ! Но проклятіе и хохотъ старухи еще долго преслѣдовали Іону, да и Главкъ не сразу могъ отдѣлаться отъ зловѣщаго впечатлѣнія, вынесеннаго имъ изъ посѣщенія пещеры. Съ трудомъ выбрались они по каменистой и заросшей тропинкѣ обратно; вдали еще слышались изрѣдка раскаты грома и одинокія молніи оспаривали по временамъ у луны ея владычество надъ мракомъ ночи. Наконецъ, достигли они своего экипажа, который былъ наскоро исправленъ, и поѣхали.
Когда открылись городскія ворота, чтобы впустить ихъ, дорогу имъ загородили чьито рабы, несшіе носилки изъ города.
-- Уже поздно, изъ города никого больше сегодня не выпускаютъ!-- крикнулъ часовой, сидѣвшему въ носилкахъ.
-- Мой другъ, мнѣ необходимо въ виллу Марка Полибія,-- отвѣтилъ извнутри носилокъ голосъ, при звукѣ котораго наши путники содрогнулись: и Главку и Іонѣ онъ былъ хорошо знакомъ.
-- Я скоро вернусь обратно,-- продолжалъ голосъ:-- я Арбакъ, египтянинъ.
При этомъ имени часовой пропустилъ носилки.
-- Арбакъ! и въ эту пору! Значитъ, онъ оправился отъ ранъ, которыя мы считали смертельными,-- сказалъ пораженный Главкъ.-- Что могло ему понадобиться ночью за городомъ?
Іона вздохнула и заплакала:
-- Меня томитъ предчувствіе какого-то ужаснаго несчастія! Милосердые боги, защитите насъ!