ИЗЪ РОДНОГО ЗАТИШЬЯ.
Когда занялся слѣдующій день, вѣтеръ стихъ совершенно и лазоревое море сверкало своей зеркальной поверхностью. Востокъ алѣлъ, розоватая дымка рѣдѣла и расходилась подъ проступавшимъ сквозь нее свѣтомъ всходившаго солнца и только вдали чернѣли, точно развалины, остатки тучъ дыма, красные края которыхъ уже блѣднѣли, напоминая о грозномъ бѣдствіи, обрушившемся наканунѣ. Бѣлыя стѣны и красивыя колонны, прежде виднѣвшіяся вдоль берега, не существовали больше; на мѣстѣ Геркуланума и Помпеи, еще вчера полныхъ жизни, берегъ представлялъ унылую картину опустошенія...
У бѣглецовъ, ѣхавшихъ на кораблѣ, начинающійся день не вызвалъ крика восторга: слишкомъ были они истомлены и измучены пережитымъ за послѣдній день и лишь тихій благодарный шопотъ пронесся между ними. Они смотрѣли другъ на друга, оглядывались кругомъ и понемногу начинали сознавать, что міръ еще существуетъ вокругъ, а надъ ними остается небо. Въ увѣренности, что самое худшее уже миновало, они успокоились и благодѣтельный сонъ смежилъ ихъ глаза. Безшумно летѣлъ корабль, приближаясь къ гавани; то тамъ, то здѣсь виднѣлись на гладкой поверхности моря бѣлѣвшіе паруса, подымались стройныя мачты, обгоняли или оставались позади различныя суда, большія и малыя, наполненныя бѣглецами, искавшими болѣе гостепріимнаго берега.
Въ Римѣ встрѣтились наши путники съ Саллюстіемъ, который собирался тамъ поселиться; Главкъ-же, обвѣнчавшись тамъ съ Іоной, рѣшилъ вернуться въ родныя имъ обоимъ Аѳины.
Свою слѣпую спасительницу они оставили при себѣ и окружали ее всю жизнь самой нѣжной заботливостью и всѣми знаками благодарнаго вниманія; но послѣдствія перенесенныхъ ею страданій и волненій, тяжелое дѣтство и непосильныя тревоги послѣдняго времени, расшатали ея слабый организмъ и рано свели ее въ могилу.
Нѣсколько лѣтъ спустя, Главкъ писалъ своему другу Саллюстію:
"Гробницу нашей вѣрной Нидіи я вижу каждый день изъ окна моей комнаты; Іона никогда не забываетъ украшать ея урну свѣжими цвѣтами. Воспоминаніе объ этой необыкновенной дѣвушкѣ всегда вызываетъ у меня неразрывно съ ней связанное представленіе о мрачныхъ послѣднихъ дняхъ Помпеи, съ ея ужасающей гибелью и опустошеніемъ, витающимъ теперь въ ея развалинахъ. И я долженъ тебѣ сказать, мой Саллюстій, что и я не тотъ, что былъ тогда! Мое прежнее здоровье никогда не возвращалось послѣ того, какъ я испробовалъ яда и посидѣлъ въ ужасномъ воздухѣ тюрьмы. То, что ты мнѣ пишешь объ усиленіи въ Римѣ христіанской общины, меня не удивляетъ, такъ какъ съ недавняго времени и я самъ вмѣстѣ съ моей дорогой Іоной приняли это ученіе. Послѣ разрушенія Помпеи, я еще разъ встрѣтился съ Олинфомъ, который вскорѣ все-таки умеръ, принявъ мученическую смерть за свое неукротимое рвеніе. Онъ-то именно и указалъ мнѣ въ моемъ двойномъ спасеніи -- отъ пасти льва и отъ смерти подъ развалинами города -- на проявленіе промысла Божія! Я внималъ его рѣчамъ о неизвѣстномъ мнѣ Богѣ, вѣрилъ и молился! Это-ли не настоящая вѣра, мой Саллюстій, которая проливаетъ свой благодатный свѣтъ на нашу земную жизнь, а въ будущей открывается во всей своей славѣ? Отъ черезмѣрнаго рвенія тѣхъ, которые на все, что не -- ихъ, смотрятъ, какъ на преступное, и осуждаютъ всѣхъ на вѣчную гибель,-- спасаетъ меня греческая кровь, текущая въ моихъ жилахъ; я не содрогаюсь въ священномъ ужасѣ передъ вѣрованіями другихъ людей и не дерзаю ихъ проклинать; я лишь молю Небеснаго Отца о ихъ просвѣтленіи. Эта моя "теплота" не нравится нѣкоторымъ изъ нихъ, но я прощаю этимъ строгимъ судьямъ, и такъ какъ открыто не возстаю противъ предубѣжденій большинства, то именно этотъ мой умѣренный образъ дѣйствій и даетъ мнѣ возможность спасать иногда нѣкоторыхъ отъ чрезмѣрной строгости законовъ и послѣдствій ихъ собственнаго, не всегда необдуманнаго рвенія.
Пока я пишу, въ саду моемъ жужжатъ пчелы, солнце золотитъ горы, весна во всей красѣ! Оставь твой пышный Римъ и пріѣзжай къ намъ въ Аѳины, Саллюстій! Здѣсь все вдохновляетъ, пробуждаетъ лучшія стороны души и навѣваетъ чистыя мысли; вода, небо, горы, деревья -- все гармонируетъ и подходитъ къ общей картинѣ, центромъ которой остаются Аѳины. И въ траурной одеждѣ неволи Аѳины все же остаются прекрасной матерью мудрости и поэзіи, озарившей весь древній міръ!