После 5 ноября 1896. Петербург
Нет, я передумал называть всю книжку по первому рассказу: "На даче"1. Это придает пошлый тон книжке. Правда? Но как же? "Одинокие" хочу назвать. У меня ведь все одинокие. Подумай-ка, да напиши, ради Христа, по этому поводу, подумай с Ал<ександром> Петров<ичем>. А то ведь что-нибудь правда придется вроде "Степных идиллий". Поговорю еще с Поповой, м.б., согласится назвать "Глушь". Ну а "Глушь" подходит? Ведь книжка будет начинаться рассказом "На даче". Ничего это? Как думаешь? Хотя "Глушь" слишком. Тогда вся Россия глушь... Ей-богу, ничего не придумаю.
Пиши же и денег!
И. Бунин.
251. И. А. БЕЛОУСОВУ
6 ноября 1896. Петербург
Я в отчаянии, дорогой Иван Ал<ексеевич>, написал Вам во вторник экстренное письмо1, просил Вас съездить в "Русскую мысль" и выслать мне мой рассказ, который там лежит -- "Сутки на даче". Дело в том, что скоро должна начаться печатанием моя кн<ига> рассказов и "Сутки на даче" должны туда войти. И представьте -- написал Ваш адрес неверно! Я и в "Русскую мысль" писал, чтобы выслали, да там неаккуратность и не шлют. Теперь очень прошу Вас -- голубчик, съездите в "Р<усскую> м<ысль>" и если она еще не выслала рассказа, возьмите и вышлите мне немедленно -- по гроб Вас не забуду.
Адрес мой: Птб., Малая Итальянская, д. No 3, кв. Бахваловой, мне.
Простите, что пишу на клочке.
Жду!
Ваш душой
И. Бунин.
252. С. Н. КАШКИНОЙ
6 ноября 1896. Петербург
С. Птб.
Малая Итальянская, 3, кв. 8
6.XI.96.
Многоуважаемая Софья Николаевна, я только сегодня получил Ваше письмо и очень рад, что Вы меня вспомнили -- говорю вполне искренно. И то хорошее, молодое одушевление, которым проникнуто Ваше письмо, тоже обрадовало и взволновало меня. Я даже тотчас же попытался перевести одно стихотв<орение>. Вышло неважно (да Вы и не написали ни кусочка подлинника этого стих<отворения>, ни формы), но все-таки шлю1. От А.Негри я давно в восторге. Удивительная натура! Все самобытно, свежо, мощно, обвеяно дыханием истинной и высокой, целомудренной поэзии. "Fatalita" y меня нет, к сожалению, есть только "Tempesta"2 и то сейчас не под руками. Имя ее я давно знал, но познакомился с ее произв<едениями> наст<оящим> образом только нын<ешним> летом, в Одессе, где купил "Tempesta", a "Fatalita" взял у знакомых и с ними же (я не знаю ит<альянского> языка) прочитал оба томика. Я жил тогда верстах в 20 от Од<ессы>, у самого моря, и это море, и дивные стихи совсем очаровали меня... Как я рад, что Вы тоже узнали и любите их... Но переводить у меня не было времени (я был занят "Песней о Гайавате" Лонгфелло3) и смелости. Не все я могу переводить у Негри -- подбавлю своего настроения, да и незнание ит<альянского> языка. Стихотвор<ений> 50 перевел мой приятель А. М. Федоров4. Теперь я уже не хочу становиться у него на дороге. Он тоже не знает ит<альянского> яз<ыка>, но книжечка его переводов должна иметь успех... От всей души говорю Вам, что мне так хотелось бы сделать Вам приятное, что я, д<олжно> б<ыть>, спрошу -- не будет ли он в претензии, если я переведу некотор<ые> стих<отворения>. Попробую. Но опять беда. Теперь я еще пуще занят. Только сейчас начал рассказ новый и подготовлял все эти дни прежние рассказы: д<олжно> б<ыть>, завтра-послезавтра начнется печатание двух моих кн<ижек> рассказов и, м.б., "Песни о Гайавате"5. Значит, буду завален корректурой, буду все сам читать.
Лето я провел очень хорошо, все лето ездил по Днепру, по Крыму6, бродил в степях, сидел у моря и все время все-таки занимался этой божественной "Песней о Г<айавате>".
Пожалуйста, напишите мне, как Вы поживаете, -- поверьте моему искреннему расположению к Вам и простите за это вялое письмо. Я очень устал за последнее время. А сейчас, право, едва пишу, видите, как корябаю.
Мой поклон Вашей матушке и сестре7. На Рождестве приеду месяца на 1 1/2 в Москву8 и, если позволите, побываю у Вас.
Ваш И. Бунин.
253. И. А. БЕЛОУСОВУ
11 ноября 1896. Петербург
11 ноября 96 г.
Дорогой друг
Иван Алексеевич!
Еще 8-го получил два Ваших письма и удивлялся, как дошло мое, -- ведь я написал черт знает какой адрес. Чрезвычайно благодарен Вам за Ваши хлопоты1. Я было отчаялся: ну, думаю, письмо к Ив. Ал. не дошло, а сама "Р<усская> м<ысль>" ничего не сделает, поэтому, кроме письма Вам, закатил еще телеграмму в "Р<усскую> м<ысль>"2. Но напрасно, ибо в тот же день получил рукопись3 и тотчас отослал ее в типографию. Книжку я продал Поповой4; вся кн<ига> будет страниц 200, такого почти размера, как Короленковск<ая>5. Кроме того, 2 рассказика Попова покупает у меня для народного издания6 -- кн<ига> будет листа в 1 1/2.
Относ<ительно> "Песни о Г<айавате>" пока еще неизвестно? -- Попова просматривает, м.б., и возьмет. Ну а живу я очень однообразно и затворником. Писал небольшой рассказ, кончил и отдал в "Н<овое> сл<ово>"8. Приняли. К тому же настроение у меня куда нехорошее. Одиноко! Часто вижусь с Федоров<ым>, Будищевым9, Шуфом, Маминым10, бываю по пятницам на редакц<ионных> вечерах "Н<ового> сл<ова>", там встречаюсь почти со всеми нашими сотрудниками. Вот и все. Бернс... простите, голубчик, пожалуйста, но не могу выслать: переводы меня совсем не удовлетворили11.
Простите за краткость. Все это время страшно занят. Сейчас лечу к Поповой толковать об обложках. Крепко жму Вашу руку, кланяюсь Вашей супруге и остаюсь
искренно любящим Вас И. Б.
Пишите!!
254. Ю. А. БУНИНУ
30 ноября 1896. Петербург
Птб., 30 ноября 96 г.
Подло, брат, с твоей стороны так забывать меня. Мне это обидно, а главное больно за тебя: значит, ты век целый теперь будешь жить как помешанный, бегать как в бреду по заседаниям да скрипеть пером... Кстати сказать, я буквально ошалел от {Далее зачеркнуто: цензуры.} корректуры -- веришь ли, занимаюсь часов 10 в сутки, не отрываясь, ведь везде исправляю много и все три корректуры читаю. Идет у меня в книжке только 9 рассказов1 и все-таки выйдет листов 16-17, по словам Скороходова2, а думали, что будет 10-12; боюсь, что Попова взбесится -- ведь это много лишнего, хотя чем же я-то виноват? И так два выпустил ("Федосевна" и "В лесах"). Сверстан 10-й лист. Сегодня прочитал во 2-ой корректуре "Байбаков" для декабря "Нового слова"3.
Ну, какие же новости? Бываю у Федорова, у Михеева, в "Новом слове"4. Михеев недавно ездил к Короленко и говорил ему про меня, что я желал бы с ним познакомиться. Короленко сказал: "Я знаю Бунина, очень интересуюсь его талантом и рад познакомиться". На той неделе поедем к нему5. В "Новом слове" по пятницам скука. Темирязев, совершенно кретин, отвратительная личность, портит вечера, Попов6, кажется, тоже говно и за что-то обозлен на милого Сергея Ник. Кривенко. (Бываю очень редко, впрочем, и у Крив<енко>, Софья Ермолаевна, оказывается, славная баба). Бывает еще Скабичевск<ий>, Поссе7, Воронцов, Михаловский (милый толстый старик, ласковый, мягкий) и т.д. Пьем вино, чай, едим бутерброды, разговоры обыденные... анекдоты. Напр., идет толк про Палкина8, Кривенко говорит:
-- Это я, помню, скажешь, бывало, Салтыкову: "М. Е., пойдем к Палкину". А он с страшным серьезом: "Покорно вас благодарю, я и так вчера от него обдристался..."
А Скабичевский вчера рассказывал, что один важный очень человек издал за границей свою книгу. Почему же за границей? А потому, что на ней такой эпиграф:
Мое изданье не для дам:
Все о п<...> в нем да о х<...>,
Его в цензуру не отдам,
А напечатаю в Карл-Сруе.
Пожалуйста же, напиши, приедешь ли в Птб., сообразно с этим я буду строить свои планы. Евгений написал мне примирительное письмо9. Пиши, Бога ради, в деревню, там мать все глаза выплакала, да поезжай к ним, пожалуйста.
Читать я буду на переселенческом вечере "Неожиданность"10, теперь этот рассказ лучше, я поправил, 14-го декабря. Говорят, что прошлый год публика очень довольна осталась мной11.
Привези, пожалуйста, в Птб. Милую Сивку, которую горячо целую. Жду твоих писем и обнимаю тебя.
Скука в общем, ибо занят и женщин знакомых -- ни собачки! Все мужики, просто беда! Да, познакомился у Щепотьевой с дочкой "Мира Божьего" (т.е. Давыдовой) и дочкой Елпатьевского12. Последняя -- прелесть, что за девушка.
Вчера на вечере у Шуф видел еще литераторов -- Мансфельда, Черниговца, Мережковского13. Мережковский жалко держался. Достаточно сказать, что огорошивал всех такими "новостями", что "музыка это философия цифр", "архитектура -- застывшая музыка", "ложь прелестна -- как, например, красиво, когда лжет красивая женщина"... Как, брат, это все жалко! Вспомнил я и Алек. Ник...
Ну, прощай.
Горячо любящий тебя
И. Бунин.
255. Ю. А. БУНИНУ
9 декабря 1896. Петербург
Птб., 9 дек. 96 г.
Драгоценный Юрочка! Прежде всего -- я околевал с полчаса сейчас со смеху, прочитавши, как издержался наш друг Ал. Петрович1, сшивши себе шубу, сапоги, 3 пары подшт<анников> и 1 носки! Я от него получил очень холодное письмо2 и поэтому не хочу ему и писать -- скажи ему только, что просьбу его я исполнил в тот же час... Вполне понимаю, милый, твое положение и, конечно, согласен. Ну, мои новости невелики: живу однообразно, бываю все там же. Новых знакомств мало. 7-го, в субботу, был на юбилее Станюковича3, обедали в "Медведе", было больше 150 человек литераторов, адмиралов, артистов, адвокатов, дам... Познакомился там и с Короленко и с Анненским4. К Короленко поеду в среду, т.е. послезавтра. Вечер наш будет 16-го декабря5, посылаю тебе вырезку из газеты.
Теперь главное. Непременно, как только выяснится, тотчас же напиши мне, когда и куда ты поедешь? Поедешь ли прямо в Москву или заедешь сперва в деревню? Сколько думаешь пробыть в Москве? Когда выедешь из проклятой Полтавы? Мне хочется поскорее с тобой повидаться. Очевидно, в Птб. ты не приедешь? Следовательно, на Рождество мне надо выезжать в Москву? А то ведь я должен 28-го дек. заплатить вперед за месяц за квартиру 20 р., если же ты на первых днях Рождества уже будешь в Москве, я не буду платить, заявлю раньше, что уеду 28-го из Петербурга.
Жду ответа по пунктам. Не уехать ли мне числа 20-го в деревню, а потом вернуться в Москву числа 5 янв.? Или не стоит6? Пожить еще тут, упрочить знакомства?
Живу нищим, но обходится страшно дорого. Денег с Поповой еще не получил, так что погоди 25 р. Выслать тебе их или лично отдать? Дело в том, что разочтется она со мной, верно, не раньше 20-го. "Гайавата" будет печататься в январе7. Насколько понял, и за "Гайавату" тоже плата 25 р. лист. Но вот вопрос: как разочтется она со мной? За лист того ли формата, что у меня в книжке или за журнальный лист? Если будет высчитывать за журнальный -- беда, обдерет!
NB Если не журнальный и если удастся получить вперед хоть часть и за "Гайавату" -- не дать ли тогда в долг А.П., чтобы он приехал в Москву, рублей 70? Напиши!
Поскорей отвечай, когда выедешь, а то я пошлю тебе числа 15-го "Байбаков".
Ну, будь здоров. Горячо целую тебя, дорогой мой. Хоть покороче, да поскорее пиши.
Твой И. Бунин.
256. П. В. ЗАСОДИМСКОМУ
22 декабря 1896. Петербург
Птб.
22 дек. 1896 г.
Глубокоуважаемый
Павел Владимирович!
На вечере, в котором Вы предложили мне участвовать1, я хотел бы прочитать рассказ "Танька". Напечатан он в книжке моих рассказов ("На край света" и другие рассказы. Птб. 1897 г. Изд. Поповой), на стр. 112--130.
Преданный Вам
И. Бунин.
Малая Итальянская, д. No 3, кв. 8.
257. И. А. БЕЛОУСОВУ
30 января 1897. Огневка
Д. Огневка, 30 янв. 97 г.
Воображаю, что ты подумал обо мне, не получив ответа на свое письмо! Но поверь мне, что даже, если бы я не оценил твоего сердечного, дружеского отношения ко мне, я бы все-таки ответил из-за одного чувства деликатности. Не ответил же я сразу вот почему: получил твоё письмо утром, за час до отъезда1 и решил написать дорогой; потом вспомнил, что нужно еще послать "<нрзб>" и решил написать из деревни; а тут страшные морозы, до станции же восемь или девять верст... Так вот и случилось, что пишу только сегодня и посылаю "<нрзб>". Объясняю тебе откровенно и прошу тебя не сомневаться, что мне было очень дорого письмо от тебя, которого я давно люблю и самым искренним образом уважаю и за душу, и за честную, образцовую жизнь...
Зажил я серенько, но тихо и начинаю работать. Пожалуйста, не забывай меня, дорогой друг, в моем "идиллическом" уединении.
Кланяюсь твоей супруге и крепко целую тебя.
Твой И. Бунин.
Да, покорнейшая просьба: вышли мне, пожалуйста, книжку: Н. А. Борисов. Калевала. Ц. 50 к. Издание Клюкина 2. Деньги тебе вышлю марками.
257а. Ю. А. БУНИНУ
Между 10 и 20 февраля 1897. Огневка
Милый Юринька, очень рады, что наконец получили от тебя известие. Все живы и здоровы, живем однообразно. Я читаю и кое-что пишу. Новостей совсем нет, разве только то, что я не курю уже пять дней -- нет денег на табак, так что, вероятно, больше уже не буду курить, если и будет табак.
Целую Сивку. Все наши -- тебя, конечно, и я.
Твой всей душой
И. Бунин.
Скверно пишешь -- мало, пиши по-человечески-то!
Белоусов прислал мне рецензий обо мне "Русск<ие> ведом<ости>" и "Жизнь и искусство"1. Хвалят. Потом Будищев пишет, что есть отзывы: в "Кавказе", "Гласности" и "Одесском листке" -- в первых двух, говорит, так себе, а в "Одесск. листке" -- очень лестный2. Пришли мне, достань "Одесск. листок" и спиши. Он есть у вас в библиотеке.
258. Ю. А. БУНИНУ
После 20 февраля 1897. Огневка
Милый, дорогой Юринька! Вот какое письмо я получил 20-го февр. от Кривенко:
"Дорогой Ив. Ал., полученные от Вас рецензии переслал в редакцию1 и на другой же день пожалел об этом, потому что пришлось выйти из редакции почти всем наличным составом сотрудников2 и заявить об этом в газетах3. Вышли: Скабич<евский>, Яроцк<ий>, Н<емирович>-Данч<енко>4, Станюков<ич>, Темирязевы, Руб<акин>, Обол<енский>5, Воронц<ов>, Щепот<ьев>, Абрамов6 и я. Мамин остался в обиде, что его не известили (я просил одну знакомую, ехавшую в Царское Село, передать ему о нашем отказе, но, должно быть, она не то передала) и теперь присоединяется к нам единолично как иногородний. Вас без согласия также нельзя было включить в число подписавшихся, но если Вы, подобно ему, пожелаете присоединиться к нам, то пошлите в "Нов<ое> вр<емя>" и "Р<усские> ведом<ости>" краткое заявление, что и я, мол, присоединяюсь к редакции, чего не мог сделать совместно, так как находился в деревне. Что же, однако, это за история, спросите Вы. История в двух словах очень простая: в то время, как шли переговоры с нами о передаче нам журнала, как это с самого его начала предполагалось, и мы искали денег для уплаты за него (уплаты даже не требовалось, а говорилось: берите журнал безвозмездно, чем мы, понятно, стеснялись) и для дальнейшего ведения дела, в то время, как у нас были надежды и на покупателя, который сохранил бы направление журнала и редакцию, и на возможность собрать деньги (намечалось до 35-40 т<ысяч>), -- молодые люди г<оспода> Семенов (Я видел этого Семенова -- молодой малый, бывший сельский учитель, все мыкался по Петербургу, собирал деньги на школы. С литературой не имеет ничего общего. И. Бунин.) и Поссе поехали и без ведома нашего, потихоньку вступили в сношение относительно покупки. Нам ни <та> ни другая сторона ни слова не сказала об этих переговорах, так что мы узнали о них стороной, а когда я поставил такой вопрос в упор, то получил утвердительный ответ, и дело оказалось настолько бесповоротным, что нам оставалось только одно -- отказаться, чтобы не быть выгнанными, по совершении нотариальной сделки. Если решите присоединиться к нам, то, пожалуйста, никаких мотивировок и сердцов не выражайте, а просто, мол, присоединяюсь к редакции и участвовать в журнале не буду. Вот Вам текст нашего отказа: "Мы, ближайшие участники редакции и сотрудники журнала "Новое слово" (со времени перехода его в 1895 г. к г-же Поповой) заявляем о прекращении своего сотрудничества в этом журнале после выхода февральской книги сего года". Мы здоровы, но пережили много истинно тяжелых минут, часов, дней и бессонных ночей. Из-за чего столько бились и лезли из кожи? Зачем было столько времени играть людьми и морочить их великодушием, что журнал, мол, для вас покупается и устраивается и никому другому передан не будет. Любопытнее всего то, что Семенов, доставший денег и являющийся издателем, приглашает теперь, говорят, в сотрудники марксистов, с которыми мы все время полемизировали! Крепко жму Вашу руку. С<офья> Е<рмолаевна> кланяется.
Ваш душевно С. Кривенко".
Вот тебе, Юринька, и клюква. Мне очень скверно на душе, я не знаю, что будет это за журнал -- м.б., для меня очень симпатичный, так как таков Поссе, но что же мне оставалось делать, как не послушаться Кривенко? Наконец, и все ведь вышли. Поэтому я вчера послал в "Н<овое> вр<емя>" и "Р<усские> в<едомости>" такое заявление: "М<илостивый> г<осударь>. Позвольте через посредство Вашей газеты заявить, что я присоединяюсь к тем лицам, которые отказались сотрудничать в жур<нале> "Нов<ое> сл<ово>" после выхода 2-ой кн<иги> сего года"7. -- Вот и все.
Бога ради, пришли мне поскорей твое мнение по этому поводу. Мое положение, как видишь, еще более ухудшилось. Что делать мне с деньгами (И сколько нужно % в Общ<ество> взаимн<ого> кредита с 250 р. Пожалуйста, спроси Николаева, сколько я всего должен заплатить туда 19 марта.)? Жду писем скорее.
Твой И. Бунин.
259. С. Н. КРИВЕНКО
23 февраля 1897. Огневка
23 февр. 97 г. Огневка. Апраксин
Почт. ст. Лукьянове, Тульской губ.
Ефремовен, у.
Дорогой Сергей Николаевич! До сих пор не возьму, как следует, в толк, как и для чего произошла вся эта грустная история с "Нов<ым> сл<овом>"1. Вижу одно из Вашего письма, что теперешние обладатели журн<ала> поступили очень скверно и затевают что-то совсем противоположное тому, что было, и потому послал два коротеньких заявления (в "Н<овое> вр<емя>" и "Р<усские> в<едомости>")2 о том, что не буду больше сотрудничать в "Н<овом> сл<ове>". Но что это будет? Кто новые сотрудники и кто во главе их? Не Семенов же, конечно3? А если Поссе, то зачем марксисты?.. Признаться, совсем не представляю себе физиономию нового журнала, чрезвычайно опечален погибелью прежнего и до глубины души возмущен тем, что сделали с Вами. Где будете работать? Пожалуйста, пишите, как устроитесь, а от меня примите самые сердечные пожелания Вам всего хорошего. Кланяюсь всем Вашим.
Глубоко уважающий Вас
И. Бунин.
P.S. Посылаю стихи Егорова4 и Богд. Я было сделал переделки, но теперь они, конечно, не нужны. Редакц<ионные> книги отправил на редакцию.
Где Н. Н.5 и как его дела и здоровье?
260. И. А. БЕЛОУСОВУ
28 февраля 1897. Огневка
Что ты замолчал? Правда, я так дик, что не поблагодарил тебя даже за книгу1 и сам не писал, но мне-то о чем писать? Все время провожу за чтением... А про скандал в "Нов<ом> слове"2 ты, конечно, знаешь... Пиши ты-то, пожалуйста, -- небось много новостей, -- а я даже газет не вижу.
Посылаю тебе свою книжечку3. Ей пока везет. Федоров прислал недавно вырезку из газеты "Сибирь"4, где говорится, что редкое явление эти рассказы. Каково?! Рад этому, а потому и хвалюсь тебе так бессовестно... Крепко тебя целую.
Твой И. Бунин.
Сколько я тебе должен за книгу? С марками?
261. Ю. А. БУНИНУ
Конец февраля 1897. Огневка
Ты ужасно скуден на письма. Пиши же! Я же сижу в неопределенном положении. Тоска начинает съедать. Убит наповал письмом Поповой1, -- "Песнь о Г<айавате>" будет печататься в сентябре2, во 2-ой серии, благодаря тому, <что> в 1-ой Карышев и Сеченов прибавили материалу3. Объяснять тебе, как это скверно для меня -- нечего! Чем жить? Одежи нету весенней, платить в О-во вз<аимного> кред<ита> 19-го марта! Просто голова кругом идет. И заработать -- как отсюда заработать? Писать тут нет никакой возможности. Да, словом, возмутительно скверно... Что ж ты рецензии-то? Прочитай хоть в "М<ире> Божьем"4 -- что пишут? Я ничего не знаю. Недавно получил через Федорова рецензию из газеты "Сибирь"5 об моей народной книжке: пишут, что рассказы мои -- "явление довольно редкое в народной литературе" -- так хороши. Да не утешает... Пиши, пожалуйста, посоветуй что-нибудь. Деньги Николаеву высланы, но только 17р., Бога ради, попроси Александра Петровича продать "Киевлянин" и приплатить Николаеву.
Все живы, здоровы.
Твой всей душой
И. Бунин.
262. Ю. А. БУНИНУ
1 марта 1897. Огневка
Огневка, 1 марта 97 г.
Дорогой, милый Юринька, еще раз пишу тебе, чтобы попросить тебя вот о чем: вышли поскорее деньги Евгению и Маше и прибавь на мою долю рубля два. Маша ни за что не соглашается, но я надеюсь, что уговорю ее, попрошу у нее рублей пять, прибавлю твоих два и приеду в Полтаву1: меня в ужас приводит 19-ое марта! Ты, вероятно, дашь мне хоть какую-нибудь работку в бюро заработать и заплатить проценты. Наконец, мне вообще надо же что-нибудь заработать -- корреспонденциями хотя -- ведь жить-то совсем нечем, а Евгений уже каждый день просит у меня денег. Я знаю, что ты уедешь на Святую2, но что же делать, побуду там без тебя.
Ради Бога, отвечай же как можно скорее. Я тут околел с голоду и ничего не могу писать. Мне необходимо в Полтаву.
Крепко целую тебя.
Твой И. Бунин.
263. С. Т. СЕМЕНОВУ
6 марта 1897. Огневка
Д. Огневка, 6 марта 97 г.
Почт. ст. Лукьяново
Тульской губ. Ефремовского уезда.
Дорогой Сергей Тимофеевич1.
К самому искреннему сожалению, никак не могу исполнить сейчас Вашу просьбу: нет книг. Несколько дней тому назад отослал последнюю Л<ьву> Н<иколаевичу>2. В Птб. думал о Вас, когда рассылал книги, но не знал Вашего адреса. А послать на "Посредник" не догадался. Попова дала мне 60 экз. и я не успел оглянуться, как их растащили. Посылаю Вам пока два рассказа, отдельно изданные3. Пожалуйста, не забудьте выслать мне Вашу новую книгу4 и не сердитесь за мой невольный отказ.
Любящий Вас
Ив. Бунин.
264. И. А. БЕЛОУСОВУ
15 марта 1897. Полтава
Полтава, 15 марта 97 г.
Милый и дорогой друг! Когда я получил твое письмо -- я лежал на одре: было что-то вроде инфлуэнцы, которая меня так угостила, что однажды, поднявшись с этого одра, я упал без памяти. Как видишь -- плохо дело. Поэтому только и не ответил тебе своевременно. Теперь, как видишь, (опять: "как видишь"! Хорош слог?) я в Полтаве, куда только что прибыл -- поспешил по некоторым делам. Пробуду тут, вероятно, до 8--10 апреля1. Пожалуйста, не забывай меня и тут. Пиши почаще. У меня новостей никаких. Вчера виделся с Альбовым2 -- он тут уже с февраля и, вероятно, пробудет всю весну. Писать я пока ничего не пишу, -- все еще плохо себя чувствую. А сегодня -- особенно: "Новое время" гнусно отозвалось обо мне3: пишут, что я... как ты думаешь, в чем повинен? -- в пристрастии к изображению грязи и мути жизни!! Ну не подлецы? Это я-то, когда кругом так и сыплются грязные и развратные книги, а я воспеваю деревенские идиллии и слагаю деревенские элегии. И ведь гнусней всего то, что это -- среди похвал моему "искреннему" (?) дарованию и в таком тоне, словно я заведомый фотограф грязных сцен. Конечно, я и знал, что "Новое время" меня облает, но лгать-то зачем же!.. А впрочем -- черт с ними!
Книжку свою (народную)4 завтра тебе посылаю. Передай, пожалуйста, ту, что у тебя теперь, в "Детское чтение". Читал похвалы мне в "Рус<ском> б<огатстве>" и "Мире Божьем"5? Впрочем, я опять съехал на рецензии... Даже стыдно стало... Поэтому умолкаю пока, крепко тебя целую, кланяюсь твоей супруге и жду твоих писем.
Твой душевно И. Бунин.
P.S. Батюшки! Как размазал я на той странице! Уж не подумай, что это слезы!
Стихов для "Детск<ого> чтения" поищу6.
265. А. М. ФЕДОРОВУ
После 15 марта 1897. Полтава
Милые и дорогие друзья мои1!
Только сегодня получил Ваше письмо2 (переслали из деревни) и, по обыкновению, очень обрадовался. Вы говорите -- по мне соскучились, -- но если бы знали, как мне хочется повидаться с вами! Я теперь воскресаю понемногу. У нас уже совсем весна. Дни стали светлее, теплее, ветер упоительно ласковый, с юга, веет такой нежной молодостью, неуловимым ароматом земли и подснежников и я, в одной блузе, по целым часам шатаюсь в городском саду. Сад в Полтаве запущенный, на краю города и там теперь еще никто не бывает. И хотя меня тянет к людям, к жизни, но я все-таки рад, что шатаюсь там один. Все вспоминается мне моя ранняя молодость, первые стихотворения, первая сладкая жажда счастья и мне, по обыкновению, над которым вы так смеялись, страшно жалко себя и хочется петь что-то беззаботно-грустное и мальчишески-веселое. Черт его подери, знаю, что все это ни к чему не поведет, но да будет благословенно все глупо-xopouоee!
Ваша заботливость очень тронула меня. Спасибо, голубчики! Из отзывов меня кое-что порадовало в отзыве "Р<усского> б<огатства>" и выписка из "Кастрюка" в "Мире Божьем"3. Остальное -- все труха4. Статьи Оболенского5 до сих пор не видал... А огорчения... читали, что в "Н<овом> вр<емени>"-то написали6? Ведь так брехать на меня, так нахально уверять, что я наслаждаюсь описанием кабацких сцен -- верх бессовестности! А главное -- каким тоном-то? Покровительственным, сожалеющим, как с заведомым кабацким писакой! И прочло это, небось, тысяч сто народу... Да и "Новости"7... А про "Донец"-то8 нигде ни звука!
Просматривал "Новости", но пока еще не видел вас. Где теперь пишете? Неужели до сих <пор> нигде не пристроились еще? Дьявольская это работа газетная с ее вечными передрягами! В связи с Алтаем9 все это меня сильно огорчило. Я так и знал, что наше дело не выйдет. Сразу сейчас не соображу, где удобнее Вам устроиться на лето. Жаль, конечно, в той же Полтаве можно очень недорого; но Вы ведь ничего определенного не пишете, о Полтаве ли Вы говорите или о других каких местах. Кроме того -- ведь Вам нужней города с газетой. Если так -- похлопочите насчет Киева. Клянусь Вам, нет лучше города на земле! Люди, кажется, дрянь, но сам город, -- нечто упоительно милое и изящное. А Днепр? -- Паки и паки прошу Вас -- пишите об этом обо всем определеннее? Вместе ли с Л.К.10 думаете проводить лето или она уедет за границу? И когда? Решили ли все-таки поблуждать со мной где-нибудь?
266. С. Н. КРИВЕНКО
22 марта 1897. Полтава
Полтава, 22 марта 97 г.
Николаевский бульвар, д. Винокурова.
Дорогой и глубокоуважаемый Сергей Николаевич! Только сегодня собрался выслать Вам те стихотворения, которые я взял для исправления1. Пожалуйста, простите, если я поставил Вас этим в неловкое положение перед авторами их. За последнее время я сильно хворал. В деревне дошел до обмороков и поспешил сюда2 -- хотел начать серьезно лечиться. Но тут уже совсем весна, дни стоят восхитительные и я ожил. Да и болезни-то такие, что как от них вылечишься? Нервы, малокровие. Видно, таким дохлым и останусь.
Как Вы поживаете? Как скоро кончатся Ваши каникулы? Я сегодня получил приглашение из "Нового слова"3 -- письма мои почему-то не сочли нужным поместить "Нов<ое> вр<емя>" и "Р<усские> ведомости>"4. Жалею, что не послал в "Московск<ие ведомости>". Вероятно, там вежливее. На приглашение отвечал отказом5. Пишут, что там будут участвовать Вересаев6, Милюков7, Булгаков8... Мне сдается, что дело ихнее совсем не выгорит: Милюков, Булгаков и Джаншиев9... Что общего?
Желаю Вам всего хорошего и кланяюсь всем Вашим.
Сердечно преданный Вам
И. Бунин.
267. Ю. А. БУНИНУ
Середина апреля 1897. Полтава
Неужели ты себя навек обрек в могилу, в Полтаву, а ведь не каждый день такие случаи! Всеми силами я со своей стороны за Москву.
Горячо любящий тебя
И. Бунин.
См. оборот.
В "Новое слово" ничего не пишу. Что же унижаться, просить объяснений? Или написать? Ведь я при тебе писал Скабичевск<ому>1. И что значит сухой ответ2? И кто его написал? Кривенко? Напиши, кто.
268. И. А. БЕЛОУСОВУ
6 мая 1897. Миргород
Миргород, 6.V.97.
Милый, дорогой тезка! Письмо твое получил в момент отбытия из Полтавы1, так что не успел тебе ответить. Я уже, как видишь, пустился в передвижения2, "многих людей города посетил и обычаи видел"3, т.е., говоря не гомеровским языком, уже много пропер по степям, по шляхам, местечкам и хуторам, а теперь приветствую тебя из великого Миргорода! Любопытный город, если только могут называться городами болота, по которым шуршит камыш, кричат кулики, а по берегам стоят избушки, крытые очеретом4. Много написал бы тебе, да боюсь, что письмо это попадет к городничему. В Полтаве я буду снова дней через 6--7, куда и прошу тебя убедительно писать5. Я верно еще отправлюсь по полтавщине6, но ты все-таки пиши. Не будешь ли добр справиться при случае в "Р<усской> м<ысли>", чи будет помещено там мое стихотв<орение> или нет7? Извещение, что будет напечатано я уже очень давно получил. Ну, пока обнимаю тебя и кланяюсь твоей супруге.
Искренно и душевно любящий
тебя Ив. Бунин.
269. Ю. А. БУНИНУ
Конец мая 1897. Одесса <?>
Милый, дорогой друг мой, я за дорогу опять думал о Москве и страшно жалею, что не поговорил с тобою толком. Прошу же тебя -- подумай еще раз хорошенько. Больно уж тускла твоя жизнь в Полтаве! А главное -- ты ведь стареешь, Юрочка, за этой вечной работой и серьезностью. Подумай, голубушка! Горячо любящий тебя
И. Бунин.
270. И. А. БЕЛОУСОВУ
15 июня 1897. Огневка
Почт. ст. Лукьяновка,
Тульск. губ., Ефремовен, у.
15 июня 97 г.
Тысячу раз собирался написать тебе, дорогой друг, но последнее время особенно мыкался: ездил из Полтавы в деревню, был у Федорова в Люстдорфе, под Одессой, а потом ломал поход сюда, в родные Палестины. Теперь тут засяду надолго, -- может быть, даже до октября и буду упорно работать. В октябре в Москву1. Писал ли я тебе, что в половине августа брат переезжает в Москву на службу2 -- редактировать "Вестник воспитания"? Из этого следует, что я теперь буду в Москве по зимам почти безвыездно.
Новостей у меня, конечно, никаких. Буду очень рад, если будешь почаще делиться со мною своими. Кстати сказать, пожалуйста, голубушка, извести, если в июньск. кн<иге> "Р<усской> м<ысли>" будут мои стихи3. Читал сегодня твои в "Севере"4. Ей-богу, брат, очень сердечно и хорошо! Хоть бы тебя дача вдохновляла побольше!
Кланяюсь твоей супруге и крепко целую тебя.
Твой душой
И. Бунин.
271. Ю. А. БУНИНУ
15 июня 1897. Огневка
15 июня 97 г.
Драгоценный Люкася, приехал в Огневку и живу в амбаре. Хорошо тут до такой степени, что описать невозможно. Но на душе очень плохо: мать серьезно нездорова, -- застарелый плеврит, -- задыхается и слаба. Вчера я посылал в Трегубово за лекарством для нее, но нужно бы непременно опять привезти доктора, потому что он видел ее еще месяц тому назад. Но привезти, конечно, невозможно, -- Евгений даже лошадей не дает, за лекарством посылал Якова. Просто сердце разрывается!
Ну а больше и писать нечего. Все по-старому. Жду писем от тебя.
Всей душой любящий
тебя Иван Бунин.
Если хоть маленькая возможность, пришли на доктора. Ей-богу, я сильно боюсь.
272. И. А. БЕЛОУСОВУ
Июль 1897. Огневка
Дорогой Иван Алексеевич, великая просьба к тебе: узнай, пожалуйста, как можно скорее и напиши мне, принимает ли летом (т.е. вот, например, и теперь) и если принимает, то когда, в какие дни недели принимает больных знаменитый профессор Захарьин1. Он, верно, на даче, но ведь ездит же он в Москву. Адрес его ты узнаешь в любой аптеке, а остальное у него на квартире. Все это мне необходимо знать, ибо нездорова мама и я хочу приехать с ней в Москву2. Иначе не стал бы беспокоить тебя в такой зной. Извините за это и черкни поскорее.
Твой И. Бунин.
Лукьяновка, Тульск. губ., Ефремовского уезда.
273. Ю. А. БУНИНУ
Июль 1897. Огневка
Дорогой Юричка!
Что ты замолк? Когда приедешь? Хочется посоветоваться с тобой, как поступить: маме иногда бывает плохо, т.е. бывают очень сильные сердцебиения, тяжко дышать, слабость, что мы думаем, что шутить с разными земскими докторами нечего, а надо ехать поскорее к Захарьину. Мама и сама боится, все говорит -- умру -- и т.д.
Маша завтра едет к Софье в Каменку (Софья должна туда приехать с деньгами) и возьмет у ней денег на поездку с мамой в Москву. Спрашивает тебя, не поможешь ли и ты хотя очень немного на это. Я тоже возьму на себя часть. Пиши, Христа ради, да приезжай скорее, ведь небось в Полтаве ужас теперь. Целую Сивку.
Твой И. Б.
Пишу к Белоусову1, чтобы он узнал, принимает ли Захарьин летом. Спроси это и в Полтаве, доктора небось знают.
274. И. А. БЕЛОУСОВУ
До 20 августа 1897. Огневка
Милый Иван Алексеевич! Вчера ездил на Лукьяновку, получил вместе с твоим письмом твою книжку1, дорогой же, верхом, прочел ее всю и говорю тебе с полнейшей искренностью, что еще до сих пор у меня держится в душе то милое впечатление, которое она произвела на меня. И стих простой -- легкий, -- хороший, и описания есть хорошие, а главное -- всегда чувство есть. Очень радуюсь, что ты начинаешь уделять все больше и больше времени литературе. Правда, книжка составлена небрежно, -- ты даже не потрудился заглавия поразнообразить и рассортировать стихи так, чтобы местами не выходило однотонности, -- но все-таки уж то хорошо, что ты составил ее и устроил в хорошем месте. Только ведь в ней нету еще очень многого твоего? Отчего?
А я, брат, опять почти ничего не пишу. Все учусь, -- по книгам и по жизни: шатаюсь по деревням, по ярмаркам, -- уже на трех был, -- завел знакомства с слепыми, дурачками и нищими, слушаю их песнопения и т.д. Сегодня поправляю предисловие к "Песне о Гайавате". Писал я тебе, что Попова было отказалась издавать ее, ибо я отказался участвовать в "Н<овом> слове", а потом опять согласилась2, когда я вломился за это в амбицию? Скверная штука! Не знаю еще до сих пор, несмотря на ее новое согласие, выйдет ли у нас дело. Уж какое издание при натянутых отношениях! А издателя другого -- где возьмешь? Брат ходил в "Р<усскую> мысль", к Сытину3 -- не соглашаются, -- "Р<усская> м<ысль>" потому, что не издает таких произведений, Сытин же понятия не имеет об этом. Да и что общего между Сытиным и Гайаватой? Думаю даже обратиться к Тихомирову4. Жаль, что в Полтаве я с ним не познакомился.
Ты спрашиваешь про Михайлова5? Так ведь он только номинально значился и значится редактором.
Ну что тебе еще сказать? Разве с просьбой обратиться? А просьба вот какая: если только будет свободная минута, съезди в школу живописи и ваяния6 (если не ошибаюсь, там, т.е. в Москве, одна), возьми там программу и пришли мне. Крайне буду благодарен. Прошу об этом потому, что брат Евгений хочет поступить туда вольнослушателем7. Так вот нужна программа и устав. Выписал бы ее, да не знаю адреса. Если только не затруднит тебя это, конечно.
Ну а пока -- будь здоров, дорогой друг, и не забывай
искренно любящего тебя
Ив. Бунина.
Почт. ст. Лукьяновка, Тульск. губ.,
Ефремовск. у.
275. Ю. А. БУНИНУ
20 августа 1897. Огневка
Огневка, 20 авг. 97 г.
Милый, дорогой Люкася! Письмо твое получил и был и рад ему и огорчен им: жалко, что ты не вернулся! Впрочем, я так и знал... Только опять взял гнусную замашку -- писать в двух словах. Неужели правда дело было так просто, как ты пишешь? Упорно жду, что ты очень скоро напишешь поподробнее о себе1 и о том, что ты сделал для "Гайаваты". От Поповой ответ получил. Вот он слово в слово:
Милостивый и т.д.
По поручению Ольги Николаевны имею честь известить Вас, что в настоящее время она не считает для себя возможным определить время, когда будет предпринято издание труда Вашего "Песнь о Гайавате"2, так как большое количество изданий находится в производстве.
С сов<ершенным> почт<ением> А. Фаусек.
Как видишь, это дело кончено. Даже сама не желает писать. Хочет взять меня измором и может протянуть время хоть до 20-го столетия. Поэтому еще убедительнее прошу тебя хлопотать о "Гайавате".
Ну а больше у меня новостей никаких нет. Сижу и все яснее сознаю, что дело мое дрянь... В Москву еще не знаю, поедем ли3? Маша написала Софье о деньгах4, но ответа еще нету. А у мамы, как опять похолоднело и прошел дождь, -- сильно распух бок.
Мы с Машей бросили курить, проводивши тебя. Вот уже больше недели даже в рот папироски не брали, так что теперь уже нет ни малейшего желания.
Затем, -- горячо целую тебя и еще раз прошу: не забудь "Гайавату": одна надежда!
Твой душой
И. Бунин.
276. Ю. А. БУНИНУ
26 августа 1897. Огневка
Огневка, 26 авг. 97 г.
Милый Юричка! Маша получила от Софьи деньги и мы спешим ехать с мамой к Захарьину1, -- спешим потому, что могут настать холода, а у нас ни у кого нету настоящей осенней одежды. Денег при этом мало -- всего 100 рублей с рублем или двумя и жить в Москве долго -- ожидать дня приема у Захарьина -- нельзя. Поэтому, Бога ради, в тот же день, как получишь это письмо, поезжай к ассистенту Захарьина, -- ассистент назначит день и час приема у Захарьина. У этого ассистента, короче сказать, надо записаться. Только, когда будешь записываться, -- не ошибись, не скажи свое имя, а материно. А то выйдет, что ты сам записался к Захарьину. Ассистент этот -- доктор Ерофеев и живет он на Пречистенском бульваре, дом Дреземейера. Вероятно, можно записаться и на дому у самого Захарьина. На всякий случай сообщаю тебе адрес и Захарьина: 1-ая Мещанская, свой дом. Так, пожалуйста, сообщи как можно скорей, которого числа Захарьин примет мать, чтобы нам не сидеть в Москве, а попасть прямо ко дню приема. Мать и Маша едут сейчас в Елец за пачпортом матери.
Что же ты мне не пишешь? Тут теперь весь дом разворочали -- мажут внутри, -- а в амбаре холод, а кругом брань и все больные, так что писать строчки нельзя. Просто беда!
Ну, будь здоров. Ждем письма или телеграммы, если день приема назначит скоро. Мы готовы и завтра можем выехать в Москву.
Твой И. Бунин.
277. Ю. А. БУНИНУ
16 октября 1897. Петербург
Птб., 16 окт. 97 г.
Милый Юличка! Вчера так мыкался1, что не успел тебе написать вчера. Теперь пишу только адрес: Пушкинская ул., д. No 1, меблированные комнаты Пименова.
Все экстренное -- сообщай и пересылай. Горячо целую тебя.
Будешь на заседании по юбилею, прямо скажи, что и я буду. Буду также с удовольствием участвовать в литературном вечере2.
Твой
И. Бунин.
278. С. Н. КРИВЕНКО
Между 16 и 20 октября 1897. Петербург
Дорогой Сергей Николаевич, вот Вам стихи1, которые я Вам читал. Если можно, пожалуйста, не задержите.
Кланяюсь Вам и С<офье> Е<рмолаевне> и Н. Н., у которого от всего сердца прошу прощения, что не зашел к нему.
Ваш душою И. Бунин.
279. Ю. А. БУНИНУ
21 октября 1897. Петербург
Дорогой Юричка! Завтра посылаю тебе 75 р. -- отдай их Евгению Даниловичу и скажи ему, что очень прошу его подождать еще дней десять остальные деньги. Не пишу ему, потому что не знаю его адреса, а сказать ему мое извинение -- все равно ты скажешь. Мне выдали 100 рубл. в "Ниве", по просьбе Михеева. Но нужно жить и посылать еще в Полтаву. Взяли в "Мир Божий" два стихотвор<ения>1. Виделся с Поповой -- суха, но любезна, очень рада, говорит, что Вы снимаете с меня обязанность издавать Вашу книгу2. Я раскланялся и ушел. Видел Кривенко, Миролюбова3, везде просят рассказов4. Начал писать.
Завтра обещали в "Севере" выдать деньги5. Буду искать издателей "Гайаваты"; Миролюбов взял просмотреть, не годится ли перепечатать несколько глав для "Всходов"6. Целую, пиши.
И. Б.
280. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
21 октября 1897. Петербург
Многоуважаемый Николай Дмитриевич!
Спешу сообщить Вам мой адрес: Пушкинская ул., д. No 1, меблир<ованные> комнаты Пименова. У Короленко не был -- у него дочь в тифу1. Но в "Мире Божьем" уже много говорил о Вас. Если угодно -- передам "Сухую беду" туда и уверен в успехе2. Но поговорю и с Короленко, когда его дочка немного поправится. Кончайте рассказ и шлите. Пробуду тут, верно, до 10-го ноября3.
Ваш И. Бунин.
281. Ю. А. БУНИНУ
23 октября 1897. Петербург
Птб., 23 окт. 97 г.
Милый и дорогой Юринька! Только сегодня мог послать тебе деньги для передачи Евг<ению> Даниловичу. Два дня были праздники1, прием был недолгий и я опаздывал. В том же доме, где я, поселился Ладыженский2 и мы пьем по утрам чай вместе. Новости у меня вот какие: стихов в "М<ире> Божьем" памяти Пирогова не будет3: они были набраны, Давыдова показывала мне уже вторую корректуру, но Острогорский4 встал на дыбы и не пустил этого стихотв<орения>. В "Русском б<огатстве>" цензор зачеркнул "Геракла"5. Но зато в "Мир Божий" взяли два стихотв<орения>, в "Рус<ское> б<огатство>" -- одно ("На севере"), во "Всходы" -- тоже одно6. Сегодня решилась и судьба "Гайаваты": редакция "Всходов" купила "Гайавату" для перепечатки во "Всходах"7: каждый месяц при "Всходах" прилагается отдельная книжечка какого-нибудь цельного произведения. Так вот в январе или феврале будет приложен "Гайавата". Сговорились по 5 коп. за строчку -- это выйдет около 300 рублей. Говорили и о том, чтобы редакция издала "Гайавату" и для отдельной продажи8, т.е. напечатала лишнюю 1000 экз. Я сказал, что за эту прибавку еще 100 р. Сказали, что подумают. Да и я подумаю, так как Муринова тоже подала мне надежды9. Ввиду перепечатки во "Всходах" я не имею права издавать "Г<айавату>" до 1899 г., но ведь это только год. Одним словом -- относительно перепечатки дело решенное. Можно, говорят, и аванс выдать.
Я очень рад. Посижу еще тут, в Птб., потому что я тут не бегаю к тебе и пишу. Сегодня кончил новый рассказ10, небольшой, страниц на 9--10 печатных. Сяду еще писать. Этот пусть полежит недельку -- тогда отдам в "Р<усское> богатство".
Вчера получил дьявольскую новость: умер Н. Н. Кривенко и С<ергей> Н<иколаевич> уже съездил в Москву и похоронил его. Жалко, брат!
Если можешь, ради Бога, сходи в "Рус<скую> мысль", получи деньги за стихотворение11 и отдай Евг<ению> Дан<иловичу>. Прилагаю тебе доверенность12. Иначе недели через две или дней 10 возьму аванс за "Гайавату" и привезу сам долг и ему и тебе.
Пиши, драгоценный мой, как поживаешь, как твои глаза.
С Коринфск<ого> получил 23 р.13 и отсылаю завтра в Полтаву. Писал М. И. Селитр<енникову>14, вексель которого учтен, и он уже ответил15: срок 2 ноября. Нисколько не сердится за отсрочку до мая.
Твой И. Бунин.
282. И. А. БЕЛОУСОВУ
29 октября 1897. Петербург
Милый друг, я совсем завертелся тут, раз только успел наведаться в "Неделю", но мне сказали, чтобы я пришел в приемный день в редакцию, в понедельник. Итак, подожди до понедельника. Но попытаюсь завтра съездить к Гайдебурову1 без всяких приемных церемоний, тем более, что я ведь не по редакционному делу. Узнавши, тотчас извещу тебя. Приеду в Москву к 10-му ноября. Будь здоров и не забывай любящего тебя
И. Бунина.
283. Ю. А. БУНИНУ
3 ноября 1897. Петербург
Птб., 3 ноября 97 г.
Милый Юричка! Пишу тебе спешно и из всех сил прошу тебя исполнить мою просьбу непременно тотчас же! Дело в том, что петербургские студенты обратились ко мне с просьбой написать адрес Златовратскому 1. Я сдуру согласился. Но все-таки сам боюсь писать и умоляю тебя написать и тотчас прислать мне. Напиши просто, от имени птб. студентов; просили написать так, чтобы не было партийности и чтобы было можно собрать возможно больше подписей. Напиши, Бога ради, как только получишь это письмо и скорее вышли. Надеюсь получить от тебя к четвергу -- пятнице, самое большее, субботе 8-го.
Ты писал мне о литер<атурном> вечере2. Я буду очень рад участвовать -- если нужно тотчас приеду. Если тебя теперь спросят, что я думаю читать, скажи: "Данте, стихотв<орение> Геббеля, в переводе Вейнберга"3. Если нужно что-нибудь мое -- "Танька", рассказ из сборника или "На край света" -- что тебе лучше понравится.
Итак, жду от тебя адреса. Целую, в воскресенье 9-го думаю выехать отсюда4.
Жду!!
Твой И. Бунин.
284. И. А. БЕЛОУСОВУ
4 ноября 1897. Петербург
Милый друг, был еще два раза у Г<айдебурова>1. Один раз не застал, а другой -- совершает туалет и уезжает в Гл<авное> упр<авление> по делам печати. Взял с секретаря слово, что он переговорит с Г<айдебуровым> о "Гайд<амаках>" и сообщит мне результаты, а также попросит Г<айдебурова> написать тебе самому. Как только секретарь мне сообщит, напишу. До скорого свидания!
Твой И. Б.
285. Н. И. ПОЗНЯКОВУ
9 ноября 1897. Петербург
9 ноября 97 г.
Птб., Пушкинск<ая>, 2.
Милостивый государь
Николай Иванович!
Г. Жихарев только в пятницу вечером передал мне Ваше письмо. Поэтому простите за поздний ответ и за то, что могу только это одно стихотвореньице предложить Вам для сборника1.
Искренно уважающий Вас
Ив. Бунин.
286. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
27 ноября 1897. Москва
Любезный Николай Дмитриевич.
Хотим в пятницу 28-го ноября быть у Вас с Белоусовым. Если Вам нельзя -- черкните. Если же не получим ничего от Вас -- будем.
Ваш И. Бунин.
287. И. А. БЕЛОУСОВУ
27 ноября 1897. Москва
Милый Тезка!
В субботу Златовратский участвует в литерат<урном> вечере1, так что навряд удобно к нему. Поедем, пожалуйста, к Телешову в пятницу. Извести его, да сделай так, чтобы и от него получить ответ -- будет ли он дома.
Твой И. Бунин.
288. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
5 декабря 1897. Москва
5 дек. 1897 г.
Вы меня обижаете, Николай Дмитриевич, предполагая, что я мог говорить о Вас у Михайловых, как о "полотере"1, т.е. о "юноше для танцев". И как Вы могли думать, что, приглашая Вас, я ничего не взвесил и поступаю как нетактичный юнец? Михайловы мои хорошие знакомые, люди интеллигентные и совершенно простые. Рекомендовал я Вас как "человека вообще" (Ваше выражение) и в качестве такового Вы и будете встречены. Предварительного визита вовсе не надо делать, фрака надевать не требуется, в азартные игры играть и напиваться тоже не надо, да и никто не может предположить, чтобы мой знакомый, которого я ввожу в дом, делал это с особым удовольствием.
Одним словом, дорогой Николай Дмитриевич, -- жду Вас к себе на квартиру2 6-го числа, т.е. завтра, к 8-ми часам. В девять мы явимся к Михайловым и будем делать, что нам угодно. Боюсь только, что Вы поздно получите это письмо. Жду.
Ваш И. Бунин.
Пишу несвязно, но завтра успокою Вас в более связных и более сильных выражениях. Повторяю, очень буду рад поехать с Вами3 и Вас будут рады видеть.
И. Бунин же.
289. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
9 декабря 1897, Москва
Я уже написал Давыдовой1.
Вчера говорили о Вас у Михайлова. Н<иколай> Ф<едорович> совсем не придает значения церемонии визитов, и поэтому не делайте ему официального визита. Он просто будет рад Вас видеть у себя по четвергам вечером2.
Ваш И. Бунин.
290. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
15 декабря 1897. Москва
Завтра, во вторник 16-го собираюсь к С. Д. Махалову1. Заезжайте ко мне часов в 7 и поедем вместе, если свободны.
Ваш И. Бунин.
291. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
26 декабря 1897. Москва
Любезный Николай Дмитриевич,
Михайловы приглашают Вас поехать с ними в их деревню, Лунево, на денек-другой1.
Едет две компании: одна завтра (Суббота 27-го.) с поездом, который отходит из Москвы в 3 ч. 30 м. дня, другая послезавтра, в воскресенье, в 10 ч. утра. Обе компании состоят из людей, которые почти все Вам знакомы. Если Вам нельзя завтра, то приезжайте тоже в воскресенье. Было бы, впрочем, очень желательно, чтобы Вы поехали завтра. Сам Михайлов, я и Юлий поедем завтра. Возвратимся все в понедельник. Ехать надо по Николаевской дороге до станции Сходня. На Сходне и завтра, и в воскресенье на всех хватит лошадей, и притом лошадей великолепных, так что доедем превосходно. Надеюсь, что будет очень весело. Прелести Лунева я Вам уже описывал. Итак, ждем Вас завтра на Николаевский вокзал2 к 3 ч. Михайловы очень просят Вас.
Извините меня, а также попросите за меня извинения у Ваших, что не поздравлял с праздником: не имею обыкновения, хотя всегда рад пожелать и Вам и всем Вашим всего лучшего.
Ваш И. Бунин.
292. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
29 декабря 1897. Москва
Любезный Николай Дмитриевич,
М. Ф. и Ф. А. Беркенфельд, родственники Михайлова, которых Вы видели на Николин день1, пригласили меня к себе встречать Новый год и просили передать таковое же приглашение и Вам.
Если Вы еще не обещали никому, поедемте: ручаюсь за радушный прием2. Буду ждать Вас к себе в среду 31-го декабря до четверти восьмого часа вечера: просили пораньше, часам к 8-ми. А если Вам неудобно, то приезжайте прямо к Беркенфельд. Живут они на Гороховом поле, Вознесенская ул., против Елисаветинского института3, собственный дом, No 19-21. Это близ "Райка", в С<таро>-Басманной части, 2-го участка. Если же, паче чаяния, совсем не поедете и мы не увидимся в среду, приезжайте ко мне, пожалуйста, как-нибудь на следующей неделе. Назначьте день (за исключ<ением> среды и четверга) и напишите. Я тогда напишу С. Д. Махалову и И<вану> А<лексеевичу>4. Привозите тогда свой новый рассказ ("Домой"), который, верно, кончен5. Прочту и я Вам крохотный.
Из Питера получил дней пять тому назад письмо от Давыдовых6: страшно занята Давыдова (ведь время-то какое!) и обещает непременно прочесть Ваш рассказ7 на этих днях и тотчас же известить. 3-го обещался приехать Михеев. М.б., 3-го встретимся где-нибудь все вместе? Впрочем, ведь он пробудет не один день и мы, верно, известим Вас, где свидимся.
А лучше всего повидаемся раньше: поедем к Б<еркенфельдам>!
Ваш И. Бунин.
293. Н. В. ГАВРИЛОВУ
16 января 1898. Москва
Милостивый государь
Николай Петрович1!
Будьте любезны написать мне, остаетесь ли Вы при своем решении издать книгу моих стихотворений2 или нет. Если Вы не раздумали, то, пожалуйста, сообщите, когда Вы можете это сделать и мы письменно или лично поговорим подробнее об условиях. Москва, Арбат, Староконюшенный пер., редакция журнала "Вестник воспитания", Ивану Алексеевичу Бунину.
С ист<инным> уваж<ением> И. Бунин.
Простите, если переврал Ваше отчество.
294. Н. Д. ТЕЛЕШОВУ
22 января 1898. Москва
Что Вы пропали? Не приедете ли завтра, 23-го ко мне часов в 8? Думаю, что будет и Махалов.
Ваш И. Бунин.
295. П. А. ЕФРЕМОВУ
23 марта 1898. Москва
23.III.98.
Москва.
Милостивый государь
Петр Александрович!
Согласно просьбе Правления Пензенской общ<ественной> библиотеки имени Лермонтова1, спешу известить Вас, что я с удовольствием готов принять участие в сборнике в память Белинского2 и, конечно, согласен, чтобы имя мое было поставлено в объявлениях об этом сборнике. Очень был бы благодарен Вам, если бы Вы известили меня, когда я должен доставить рукопись. Адрес мой до 1-го мая: Москва, Староконюшенный, редакция "Вестника воспитания", Ивану Алексеевичу Бунину. После 1-го мая: Почт, станция Лукъяново, Тульск. губ., Ефремовского уезда.
Примите уверения в совершенном почтении и уважении к Вам
Вашего покорного слуги
Ив. Бунина.
296. Е. М. ЛОПАТИНОЙ
11 апреля 1898. Москва
11 апр. 98.
Мне очень обидно и горько, милая и дорогая Катерина Михайловна, вспоминать многое из того, что Вы сказали мне. Я провел очень грустный вечер, но пишу Вам спокойно, еще раз ясно проверив себя и свои поступки. Я постарался охватить все свои настроения, приняв в расчет и Ваше душевное состояние и опять пришел к заключению, что Вы были неправы в своих упреках мне и преувеличили то тяжелое, что будто бы снова нависло над нами. Вы были неправы и даже жестоки потому, что, во-первых, очень обидно и поверхностно определили мое настроение, а во-вторых, забыли, что мое поведение по сравнению с тем положением вещей, которое есть, -- не так уж дурно. Может быть, я из мнительности одно преувеличиваю, другое уменьшаю в Вашем отношении ко мне; м.б., у меня утратился на время верный взгляд на вещи; но все-таки Вы не вините меня строго: ведь эта мнительность так естественна для всякого, даже очень сильного и зоркого, в моем положении. М.б., я преувеличиваю то, что угнетает меня, ошибаюсь, что многое, о чем мне хочется говорить Вам, многое, что есть в моей душе, -- для Вас или чуждо, или ненужно, или просто скучно, или, наконец, так не соответствует Вашему настроению, что неделикатно и неловко с моей стороны говорить Вам об этом. Но ведь для таких предположений есть основания, и, если я преувеличиваю вообще, то не преувеличиваю в некоторых частностях. В мое чувство к Вам входит, напр., и чувство страсти. Прямо говорю Вам это, потому что не дал Вам повода не уважать меня в этом отношении, потому что Вы знаете, что я не посмел бы говорить Вам об этом, если бы это чувство не было так чисто, не граничило бы с самым чистым чувством пред красотою и женственностью в лучшем смысле этого слова. Я не скрываю, что люблю Вас и как девушку, люблю порою Вас всю невыразимой любовью. Но разве это уж такое мелкое чувство, с которым вполне легко бороться? Если бы было даже одно оно, разве можно спокойно упрекнуть человека за то, что он не в силах порой владеть собой? А Вы упрекнули меня и даже больше того -- сказали, что у меня это чувство главное. И мне чрезвычайно горько вспомнить Ваши слова! Не скрываю и того, что помимо этой любви у меня еще много нежности к Вам, которая увеличивается в те моменты, когда что-нибудь другое особенно трогает меня, как, например, в тот день, когда было Ваше рождение! -- именно это трогало меня, -- когда Вы были в своем милом, девичьем белом платье, когда я так любовался Вами и так тянуло меня к Вам. Но и это чувство -- разве уж так ничтожно и не владеет с необыкновенной силой людьми? Но пусть даже так, пусть Вы и за это считаете возможным упрекать и называть эгоистом, -- ведь неправда, что только эти чувства у меня к Вам главные. Вы знаете, что я систематически подавляю их и, вероятно, подавлю, чтобы только сохранить наши отношения. Вы не можете не знать, как мучительно не иметь даже возможности говорить этого, и Вы видите, что я все-таки счастлив с Вами, я, который не имеет уже никакой надежды на Вашу любовь. Будьте же снисходительны ко мне, напоминайте себе, что Вам не за что не уважать меня, говорить со мной как с нетактичным мальчиком, сожалеть меня, как мелкого и бессильного человека, и упрекать меня в эгоизме. Другой на моем месте гораздо хуже вел бы себя. А что касается эгоизма, то повторяю Вам -- нельзя толковать о нем, когда все-таки совсем не это угнетает меня главным образом. Меня подавляет именно то, за отсутствие чего Вы упрекаете меня, -- горячее желание быть Вашим другом, близким Вам человеком, а мне все чудится, что я для Вас только милый и хороший знакомый, с которым у Вас много общих интересов, но который -- Вы упорно твердите это себе -- не хочет и не может понимать главного, что составляет суть Вашей жизни. Вы так сдержанны и так замкнуто живете своей внутренней жизнью, что я каждую минуту боюсь быть навязчивым и ненужным, даже в то время, когда какое-нибудь высокое настроение раскрывает душу, как, напр., в светлую ночь, когда я отдал бы Бог знает что за то, чтобы вдруг увидать Вас возле себя, увидать Вашу обрадованную улыбку и внезапно почувствовать близость бесконечно дорогого человека, которая наполняет душу радостью умереть за него, сделать все, чтоб только он был счастлив. Меня подавляет и Ваше грустное отношение к жизни, хотя -- вспомните -- ведь Вы никогда не поговорили задушевно и подробно со мной, а всегда уклонялись от этого, -- и, наконец, Ваша жизнь. Мне невыносимо думать, в каких тисках, без радости и деятельности, проходит Ваша молодость, что Вас ждет, может быть, апатия, угнетенная покорность судьбе, а потом -- одинокая старость. Жизнь тяжела и огромна, я знаю; мое существование, кроме того, сложилось очень-очень печально, так полна уже безнадежных дум, и все-таки я еще могу с полной искренностью сказать, что, если бы не такое страшное одиночество, -- жить можно, нужно и радостно. И так Вы дороги мне, так хочется надеяться на Вашу близость, на жизнь и на работу с Вами, а я вижу, между тем {Далее текст утрачен.}.
297. С. Н. КРИВЕНКО
6 мая 1898. Москва
6 мая 1898 г.
Дорогой и глубокоуважаемый Сергей Николаевич! Вы, вероятно, будете смеяться, когда получите это письмо и увидите, что я пишу Вам вовсе не из Италии какой-нибудь, а из той же Москвы, в которой я сижу всю зиму почти... Впрочем, Вы, должно быть, уже знаете это и смеялись раньше. Но ничего не поделаешь, так уж обстоятельства сложились. Боюсь только, что Вы и к моей просьбе, с которой я к Вам обращаюсь, отнесетесь так же, как к моем отъезду за границу. А просьба, ей-богу, серьезная и состоит в том, что мне очень нужна работа и я обращаюсь к Вам за помощью в этом. Работа, -- конечно, газетная, -- мне нужна более или менее постоянная. Нельзя ли что-нибудь получить в "Сыне отечества" вроде фельетонных обозрений исторических, педагогических, детских журналов, писем из Москвы, более или менее частых заметок по библиографии и т.п.? Очень прошу Вас, дорогой Сергей Николаевич, если Вы имеете в виду заводить в газете что-либо подобное, помочь мне, если даже не сейчас, то хоть с осени! Очень прошу попомнить обо мне! И другая просьба, хотя и не столь важная: к 26-му мая, ко дню чествования памяти Белинского, я собираюсь в Пензу1; так вот, не могу ли я рассчитывать, если от Вас не едет туда какой-либо сотрудник, -- поместить в "Сыне отечества" несколько писем из Пензы2? Жду Вашего ответа, крепко целую Вас и Ваших ребят, кланяюсь и желаю здоровья Софье Ермолаевне.
Ваш Ив. Бунин.
P.S. Вместе с этим письмом шлю корректуру романа Катерины Михайловны и усердно прошу передать Гаврилову3, что он безбожно поступает с нею: нельзя ли хоть немного почаще присылать листы и вообще поторопиться с печатанием книги?
Непременно вскоре пришлю кое-что по беллетристике для "С<ына> о<течества>"4.
298. Н. В. ГАВРИЛОВУ
7 мая 1898. Москва
7 мая 1898 г.
Уважаемый
Николай Васильевич!
По многим обстоятельствам, я до сих пор не собрался Вам выслать лист материала для того, чтобы Вы сделали расчет, во сколько обойдется мне печатание моей книги стихов. Могу сделать это теперь, но вот вопрос -- нужно ли это? Ведь это будет обыкновенная книжка стихов листов в 10--12. Лишнего Вы с меня, я знаю, не положите, так не все ли равно, когда я узнаю, что будет стоить книга -- до или во время печатания? Печатать будем не больше 1000--1500 экз. Вот Вам сведения, которых я думаю пока достаточно. Но если уж необходимо прислать -- я пришлю. Очень прошу Вас написать мне поскорее, когда Вы можете начать печатать книгу. Необходимо, чтобы она вышла в августе 1 для того, чтобы в нынешнюю же осень были рецензии в журналах. Поэтому назначьте срок присылки материала (всего, полностью). Так как книга будет не менее 10--12 листов, то в цензуру представлять, я думаю, не нужно. Опасений у меня на этот счет нет никаких.
Жду от Вас скорых и окончательных решений.
Уважающий Вас
Ив. Бунин.
Адрес до 20-х чисел мая -- на бланке. После: Почт. ст. Лукьяново, Тульской губ., Ефремовск. у., Ивану Алексеевичу Бунину.
Но думаю, что Вы ответите мне скорее.
299. Ю. А. БУНИНУ
8 или 9 мая 1898. Царицыно
Драгоценный Юринька! Переселился я в Царицыно на дачу Ерохова, No 2, квартира Иннокентия Михайловича Михеева. Туда и пиши. А пиши поскорее! Тяжко мне, дяденька. Дело мое все то же, -- как говорил поп в вагоне, -- "ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса". Ах, если бы не эта проклятая история с Евгением 1! Я бы заперся в деревню, чуть не на год! Как дела? Пиши подробней. Всех целую.
Твой И. Бунин.