Успехи филологии и лингвистики, подвинув вперед грамматику, предлагают множество новых материалов для стилистики, которая, как руководство к практике и как наука, должна органически примкнуться к грамматике; у Дёдерлейна от грамматики к стилистике скачок. Разумеется, такая наука еще в будущем. Посмотрим, по крайней мере, как мечтают о ней в наше время.
Вот план ученой риторики, составленный Кригером, ректором гимназии в Эмдене {"Pädagogische Revue, herausg. Von Dr. Mager", 1843, No 1, с 29.}.
"Введение объясняет отношение риторики к предыдущему и последующему. Показывается, как идея и язык вовсе не составляют того нераздельного единства, какое представляют они с первого взгляда. Возможность лжи и разнообразие в выражении одной и той же мысли различными народами и людьми возбуждают подозрение в том, чтобы сие единство было первобытное. Таким образом положится различие между мыслию и словом. Бессловная мысль может и предшествовать слову и последовать за ним. Даже у великих писателей (Гегеля, Гёте, Шекспира) остается позади слова бесконечное множество мыслей, коих они или не хотели или не могли выразить, следов., произвол есть начало словесному творчеству. Здесь исходная точка к первой части, рассуждающей об идее языка; дальнейшее развитие этой части составляет содержание второй об особенных формах языка; затем следует третья часть об отдельных родах и видах слова, речи и словесных произведений.
Первая часть об идее языка, в трех отделах, рассматривает объективное чувственное выражение языка, субъективное, т. е. мысль и ее отношение к слову, и, наконец, единство того и другого в речи. В первом отделе рассматривается звук сам по себе, и из сравнения звуков зверя и начинающегося языка детей определяется символика языка (вопрос о начале языка: природа или изобретение? Платонов "Кратилос", Гумбольдта "Введение в грамматику языка Кави", Гегель). Для определения объективной характеристики звука в гласных, согласных и в образовании слов при сравнительной этимологии показать противоположные крайности -- междометия и логическое изменение слов в склонении и спряжении. Второй отдел, о мысли, имеет предметом общие места. Этот отдел подразделяется на три: во-первых, loci ideales {Положения идейные.}: утверждение, отрицание, отношение, соответствующие трем логическим категориям -- быть, не быть и стать {Так как существительным нельзя перевести Гегелево werden, то и остальные два момента перевожу неокончательным наклонением, соответствующим, как известно, имени существительному (Примеч. Ф. И. Буслаева). }; во-вторых, loci reaies {Положения вещественные.}: сочинение (coordinatio), подчинение, переход; в-третьих, loci grammatici, или syntactic! {Положения грамматические и синтаксические.}: подлежащее, сказуемое, предложение; последнее чрез сложное предложение развивается до периода. В общих местах, имеющих целью найти содержание определенной форме речи, обозначается противоположность между содержанием и выражением; сюда идут в расчет ложь, двусмыслие, невыразимое. Потребность сообщать мысль будет переходом к третьему отделу, о связи звука с идеею. Сообщение мысли постепенно восходит от телодвижений до звуков, как выражения более "родственного мысли. Переходя от второго к третьему отделу, можно указать на пресловутое изречение: le style c'est l'homme {Стиль -- это человек.}; или здесь вовсе не взята в расчет ложь, и потому мысль остается ограниченная, полуверная; или говорится вообще о том, что внутреннее выражается внешним: тогда положение это ничтожно, излишне, ибо точно так же можно сказать le rire, l'écriture, la danse, le travail, la joie etc. c'est l'homme {Смех, письмо, танец, труд, веселье и т. д.-- это человек.} -- потому что в каждом из сих действий отсвечивается все внутреннее бытие человека; в этом отношении и слово будет выражением отдельной части общего, хотя и самое высшее выражение. Переход от первой части ко второй образует общая всем людям потребность к взаимному выражению в формах вопроса, ответа, доказательства, в формах, кои определяются в общей части топики.
Вторая часть об особых формах языка граничит с личным слогом, свободным выражением индивидуума. Делится на три отдела. Первый отдел об общечеловеческом, что принадлежит всем языкам, согласно развиваясь исторически и логически. Изменения (флексия) слов, как первобытные и общие всем языкам; части речи. Общим сравнительным синтаксисом будет переход ко второму отделу, об идиомах различных народов. Идиом есть граница свободе языка, ограничение общечеловеческого в отдельных языках. Задача этого отдела показать особые явления языков в главных типах -- восточном, эллинском и германском. Ориентализм более указывает словом, нежели высказывает (символика, благоговейная вера в слово, как в нечто таинственное); эллинизм наиближайше совокупляет идею и слово; германизм, в противоположность ориентализму, сознанием возвышается над словом, отчего пропадает внешнее, чувственное разнообразие первоначальных флексий. Третий отдел -- об индивидуальном слоге, в коем соединяется, для единой цели, общечеловеческое с особенностью того или другого языка. Во-первых, простой слог (по Квинтилиану, genus tenue; непосредственное единство содержания и формы); во-вторых, противоположность между принуждением и свободою, с одной стороны -- фразеология, пословицы, поговорки и пр., а с другой стороны -- произвол, оригинальность писателя; в-третьих, образцовый классический слог. Примеры последнему слогу выбирать с осторожностью и притом более из греческих авторов, чем из латинских и немецких, между коими, кроме Цицерона, Лютера и Гёте, весьма немногие обладают слогом вполне классическим.
Третья часть -- система отдельных словесных произведений. Первый отдел указывает на три степени речи: первая, природная или народная (avant la lettre! опущение этой речи до сих пор составляет чувствительный недостаток во всех риториках); вторая, умствующая и рассуждающая (verständig-reflectierte): она освобождает себя письменами от первобытного единства; третья, свободно-разумная (vernünflige Sprache), сознательно восстановляет это первоначальное единство. Второй отдел разделяет содержание на объективное, субъективное и абсолютное. Каждое из этих содержаний находится в каждой из трех степеней речи (первого отдела): первая, природная, степень бывает рассказом, наблюдением и разговором; вторая -- история, рассуждение, речь; третья -- эпос, лирика, драма. В системе поэзия стоит выше прозы, потому что искусственно изящный язык есть совершеннейший. Последний отдел развивает понятие о слоге в тесном смысле (elocutio) на основании грамматической топики, по качеству, количеству и отношению. Во-первых, качество слова определяется понятием о χνριολεξία {Кириолексия -- собственное значение.} (proprietas с подразделением об архаизме, неологизме, пуризме), об 'αλλολεξία {Аллолексия -- иносказание.} (γλῶτται {Глоссы, диалектизмы.}, синонимы, омонимы и пр.), о тропе. Кстати, опровергнуть здесь странный предрассудок, будто некоторые языки (то греческий, то английский, то французский) так отличают речь прозаическую от народной и стихотворной, что одно слово принадлежит одной речи, другое другой. Во-вторых, количество слова отличает речь совершенную от эллипсиса и плеоназма. Под плеоназмом разумеются повторения, перемены слова при неизменности смысла, грамматический преизбыток. Особенно неопределенно понимается первый вид плеоназма, повторение: что может повторяться, как (грамматически, логически, риторически), когда, и в какой мере, и в каких границах. Та же неопределенность и в понятии об эллипсисе в форме патетической речи (в противоположность речи этической, непосредственной, бесстрастной). Наконец, качество и количество соединяются в отношении слова по ладу (nach Ton) и постановке. Этот отдел подразделяется на статьи: о простом (логическом или грамматическом) ладе, об эмфазисе {Сила выражения, придающая речи эмоциональность: восклицания, риторические вопросы, обращения, повторения и т. п.}, или эмфатическом ладе (по Беккеру, риторическом), о рифме (rhythmus) как соединении логического и эмфатического лада. Наука об элементарном или прозаическом рифме являет еще обширное поле для обработки".
В этом плане риторики надобно отличать две стихии: философскую, по Гегелю, и лингвистическую, как результат трудов Гримма, Гумбольдта, Беккера и др. Вся система лежит на логике Гегеля и потому без внутренней самобытной основы распадается противоречиями и не имеет самостоятельной цены; стремление же соплотить филологическое учение, общую грамматику, стилистику воедино заслуживает внимания учителей. Действительно, только со стороны грамматики, теории и истории языка и можно ожидать воскресения падшей риторики. Только филология и лингвистика дадут непреложные начала теории словесности и защитят ее от пошлой болтовни беллетристов. План Кригера не противоречит курсу Дёдерлейна, будучи пополнением и объяснением стилистики. Известные мне немецкие риторики все примыкают или к философской школе, или филологической, или беллетристической; Риторика Гофмана {"Philosophie der Rede", 1841.} есть самое отвлеченное гегелианское толкование об изобретении, расположении и выражении. Риторика Ринне {"Die Lehre vom deutschen Styl", 1837.} сначала предлагает учение о слове (лексикон, синонимы, архаизмы и пр.), потом о предложении и периоде, преимущественно по Беккеру; наконец, о слоге и целом сочинении, причем подробно исследуется гейристика (изобретение), тематика, экономика или расположение и пр., с весьма забавными правилами, как, напр., выставлять заглавия сочинениям, как читанное записывать в памятные книжки, как соображать сочинение, уединившись в кабинете или в прогулке на вольном воздухе и т. п. Даровитее их обоих Теодор Мундт {"Die Kunst der deutschen Prosa", 1-е издание, 1837; 2-е дополненное, 1843.} трактует науку, как беллетрист, что даже видно из самого заглавного листа: ästhetisch, literargeschichtlich, gesellschaftlich {Эстетический, историко-литературный, общественный.}. Впрочем, сила лингвистики столь могущественна, что и Мундт иногда находится под наитием учения Гримма, Гумбольдта и других. Только отчаянные философствующие головы еще осмеливаются, подобно Гоффману, отрешить риторику от грамматики. Кригер в своем плане совокупил направление философское с лингвистическим. Можно опровергнуть порядок содержания его риторики, односторонний способ воззрения, под наитием Гегеля, но самые факты, вносимые им в риторику, должны быть действительно удержаны. Так, напр., деление речи на народную, бессознательную и разумную натяжкой примененное Кригером к красноречию и поэзии и подведенное под Гегелевы рубрики непосредственного, умного и разумного, может занять важное место в стилистике, но только с другой точки зрения -- т. е. как речь народная в песнях, сказках, пословицах, речь письменная, неустроенная и бессознательная в древних памятниках и, наконец, речь разумная, сознательно по науке обработанная от времен Ломоносова.